Алекс Войд

Глава 15

Глава 15

Тот, кто решил подставить меня, априори подставил и моего отца, значит, срыв сделки кому-то на руку. Но кому? Видимо, в Российской империи есть те, кому невыгодно, чтобы мы продавали нефть в Америке. Или же какой-то крупный бизнесмен из другой страны хочет перехватить этот контракт себе, не допуская нас к сделке.

Возможно, кто-то стремится подорвать положение князя Романа Глебовича и завладеть его бизнесом. Короче говоря, вариантов множество, но это дело полиции, а не мое. В данный момент важно лишь одно: чтобы меня освободили и я доказал свою невиновность. Остальное отступает на второй план.

Проблемы следует решать по мере поступления. Тем не менее, жизнь — игра в шахматы, и желательно продумывать ходы наперед, чтобы понимать, как действовать в текущей ситуации, чтобы избежать слабых звеньев в последующей цепочке действий.

Результат будет один, но вероятностей масса. Чтобы разобраться в них и просчитать каждый ход, потребуется время. В тюрьме у меня его будет предостаточно, но одному мне не справиться. Пока что придется опираться на собственные рассуждения и делать то, что в моих силах. Не стану больше заморачиваться по пустякам.

Следователь вскоре сообщил, что на меня завели уголовное дело, так что пришлось направляться в одиночную камеру. Хотя бы за это спасибо, что не в общую. Меня посадили туда на тот срок, пока идут разбирательства и проводится экспертиза. Но в камере я провел всего один день, после чего вызвали на допрос.

Я вошел под конвоем из двух охранников в кабинет, где уже ждал следователь. Раздражало отсутствие адвоката и полная свобода следователя в данном вопосе. Судя по его выражению лица, он был настроен против меня, и предстоял непростой разговор.

Жизнь впервые повернулась ко мне не лучшей стороной, но это меня не сломало. Я старался сохранять спокойствие и думать адекватно. Однако я не могу полностью ручаться за свои последующие эмоции и чувства, ведь все зависит от поведения следователя. Если он начнет гнуть свою линию и давить на меня, я вполне могу потерять самообладание. Ведь справедливость возможна только там, где есть диалог, а не безумный монолог.

Я сел на холодный металлический стул, приваренный к полу. Напротив за столом устроился следователь.

— Итак, Алекс Войд, — начал он первым, скрестив руки на столе, — вы обвиняетесь в убийстве Вадима Глебовича…

Я перебил его. Он начал разговор официально и издалека, словно я был не человеком перед ним, а лишь картонным персонажем. Скорее всего, это у него профессиональная деформация из-за долгих лет работы. Тот видит в людях только преступников и относится ко всем с подозрением.

Но это не красит его как полицейского, ведь достойный представитель закона не должен так себя вести. Профессиональная деформация — всего лишь удобный предлог для людей вроде него, чтобы скрыть свою мерзкую сущность за маской профессионализма.

— Где ваше «здравствуйте» или хотя бы «добрый день»? — спросил я его.

Не следует обращаться со мной, словно я тень. В конце концов, сейчас решается моя судьба, пусть даже это и не судебное заседание. Но его поведение свидетельствует о том, что ему наплевать на людей и их разрушенные жизни.

Мне тоже в основном безразличны чужие проблемы, но, черт возьми, я не на работе. Одно дело — не испытывать чувств к случайным прохожим, другое — находиться на службе, где от твоих действий зависит чья-то судьба.

— Я не люблю тратить время на пустую болтовню, — отрезал он.

Какой нелепый ответ. Неужели следователь так торопится? Как он может трезво оценивать ситуацию? Или за годы службы он научился быстро мыслить и анализировать? В любом случае, мне это не по душе. Я надеюсь, что расследование было проведено тщательно.

— Почему я обвиняюсь в убийстве? Есть ли на ноже мои отпечатки? — раз уж адвоката мне не предоставили, придется защищаться самому.

— Нет, мистер Алекс, — он покачал головой.

— Тогда почему я сижу в камере?

— Сейчас объясню, — ухмыльнулся он, предвкушая момент, когда начнет перечислять факты. Послушаем его аргументы. Следователь начал излагать абсурдные предположения: — Мистер Алекс, вы могли стереть свои отпечатки с оружия убийства. Однако экспертиза подтвердила, что кровь на лезвии принадлежит Вадиму Глебовичу, и мы нашли нож в кармане вашего пиджака.

Из-за этого меня собираются осудить? Он вообще слышал о презумпции невиновности? Это недопустимо!

— Я понял вас, — кивнул я. — Но не кажется ли вам странным, что если бы я действительно стер отпечатки, то почему я не удалил бы кровь с лезвия? Это было бы глупо.

— Это может указывать лишь на то, что вы оказались недальновидным, — с иронией произнес он. — Или же вы запаниковали и не успели удалить кровь. Но факт остается фактом: лезвие ножа соответствует ранам на теле покойного.

Как мягко он стелит, да только бы башку об эту постель не разбить! Но я не дам себя так легко обвинить.

— Понятно, — я посмотрел на него с недовольством. — Но есть ли свидетели, которые могли бы утверждать, что я убил Вадима Глебовича? — спросил я, зная, что свидетелей нет, ведь я невиновен.

Да, и к тому же, даже если бы свидетелей подкупил заказчик покушения, то это тоже было бы абсурдом, потому что иначе те сразу же ломанулись к князю и показали бы на меня пальцем. Однако ничего подобного не было.

Они могли, конечно, дать ложные показания позже, сославшись на шокированное состояние и страх. Сказали бы, что я им угрожал. Так что остаётся лишь дождаться ответа, чтобы примерно прикинуть глубину дна, на котором я оказался. Но следователь отрицательно помотал головой на мой вопрос и это всё же плюсик в мою пользу, хоть и малый. Во всяком случае, так будет легче вести защиту в суде.

— Тогда задам ещё один вопрос, — продолжил я. — Какие же у меня могли быть мотивы для этого убийства? — а их априори чисто логически быть не должно.

— Это вы мне скажите, — насмехался надо мной следователь.

Он что охренел? Я за него всю работу должен делать? Лады, я ему сейчас приведу доводы о том, что я бы не получил от этого абсолютно никакой выгоды, ведь сделка не состоялась. Взял себя в руки и пояснил ему суть нашего делового контракта с князем и с его компаньоном. Мне казалось, что хотя бы это поможет ему немного задуматься над тем, что они поймали невиновного, а убийца сейчас где-то разгуливает в своё удовольствие.

— Знаете, мистер Алекс, — начал он, когда я закончил изложение своих доводов, — убийства не всегда сопровождаются заранее спланированными действиями. Мотивы могут быть необязательно весомыми или логичными. Возможно, вы убили Вадима Глебовича в состоянии аффекта. Может быть, вам что-то в его словах не понравилось.

— Вы хотите сказать, что я настолько глуп, что убил бы компаньона перед важной для меня сделкой из-за каких-то эмоций? Вы меня за кого принимаете? За психа? — возмутился я, чувствуя, как нервно дергается веко над правым глазом.

— Именно это и характеризует состояние аффекта, — парировал следователь. — Как мне знать, что способно мгновенно вывести вас из себя? Как говорится, чужая душа — потёмки.

Чудесная тактика обвинения у него! Если рассуждать таким образом, то можно обвинять всех подряд. Это уже начинает меня серьёзно раздражать.

— Послушайте, а вы не могли бы хотя бы на мгновение предположить в своей голове, что убийцей мог быть не я? Мне кажется, что опытные следователи не должны сбрасывать с кого-либо подозрения, по крайней мере до суда, — настаивал я.

Затем я объяснил ему, что нож мне подбросили, и намекнул на горничную, которая столкнулась со мной на лестнице.

— Лучше проверьте её, и нити от неё приведут к кукловоду, — добавил я в заключение. — Ведь нужно действовать по горячим следам, а не полагаться только на то, что первый подозреваемый окажется виновником.

— Мы уже всех допросили и обыскали, — заявил мне этот негодяй. — Так что горничная не при чём. Если она и подкидывала нож, то никто этого не видел.

Меня уже всего начинало трясти от злости, но я не собирался сдаваться.

— Если так, то перечислите тех, кто был в доме в момент преступления и у кого нет алиби, — потребовал я.

— Что ж, если вам от этого станет легче, то пожалуйста, — ответил он с сарказмом: — В этот список входите вы сами, горничная и подчинённый князя по имени Гордей.

А ведь и сам князь Роман Глебович тоже не имел алиби. Он оставался наедине с Вадимом, когда я выходил из кабинета. Навряд ли он убил своего дядю, но если следовать фактам, почему бы и нет?

С другой стороны, с точки зрения материального интереса ему это не принесло бы выгоды до завершения сделки. Не знаю, стоит ли упоминать об этом… Вдруг князь поможет мне как своему гостю? Но если я сейчас оклевещу его, он может узнать об этом и просто отвергнет мысль о помощи в моём спасении. Однако что-то подсказывает мне, что он всё равно не будет беспокоиться о моём освобождении.

— Видите? Я же говорил вам про горничную: у неё нет алиби! Так что обязательно учтите это! — настаивал я.

— Какой в этом смысл? — следователь был равнодушен ко всему. Ему было важно лишь закрыть дело. — Нож все равно найден у вас! — заключил он.

Понятно… У кого оружие, тот и убийца. Такая упрощённая тупая логика! Если бы он хоть немного занимался саморазвитием, то, возможно, у меня бы и появился шанс на нормальный и человеческий диалог с ним.

— В таком случае, где мой адвокат? — пора было переходить к плану «Б», так как разумный разговор не удался. — И я требую возможность совершить звонок! Это моё право. Мои близкие должны знать о происходящем со мной.

— Адвокат будет предоставлен вам, не беспокойтесь, — безразлично ответил следователь. — И звонок вы сможете сделать сейчас.

Адвоката, вообще-то, должны были предоставить сразу после задержания. Ну ладно, это ещё не самое плохое из всего произошедшего. Меня вывели в коридор под конвоем и усадили за старый тюремный телефон.

— У вас есть пять минут для разговора, — уточнил следователь.

Невероятный жмот! Моя судьба на кону, а он говорит о «пяти минутах». Я набрал номер отца; гудки казались бесконечными. Я одновременно боялся услышать его голос и опасался его отсутствия; ясно было одно: отец будет недоволен случившимся. Но перспектива тюрьмы пугала меня больше, чем гнев родителя. Наконец гудки прекратились, и трубку подняли.

— Отец! — воскликнул я. — Отец, мне нужна твоя помощь. Меня подставили! Отец?

Я не услышал его голоса; вместо этого в трубке царила тишина. Как так? Ведь он взял трубку. Почему он молчит?

*Пип-пип-пип*

Отец отключился, не произнеся ни слова. Что это значит? С дрожью в руках я начал набирать номер матери, но мне приказали положить трубку.

— Время вышло! — объявил следователь.

— Как это вышло? — я уставился на него с недоумением. — Вы же сказали, что у меня есть пять минут для разговора, а я даже еще не поговорил, потому что связь оборвалась или был сброс. В тут может быть моя вина?

Однако они начали вырывать трубку из моих рук, и я стал отталкиваться от сотрудников тюрьмы ногами, потому что их поведение было абсолютно беззаконным. Конечно, я не хотел их бить, зная, что за это могут дать срок, но эти подонки лишали меня возможности связаться с родными.

Они нарушали мои права! Поэтому я держал трубку до последнего, пока конвоиры не начали избивать меня дубинками. И тут я уже был в ярости. Я не собирался мириться с таким отношением к себе.

Я вырвал дубинку у одного из них, выкрутив его руку, и начал защищаться. Не составило особого труда раскидать их по полу. Увидев потасовку, следователь испуганно убежал за металлическую решетчатую дверь.

Он позвал подмогу, и на меня набросилась толпа конвоиров в касках и со щитами. Я бы, возможно, смог справиться, но у них были пистолеты, да и к тому же они ударили меня электрошокером и начали беспощадно пинать ногами. Если в этой ситуации что-то и могло радовать, так это то, что я пятерым сломал нос, двоим рёбра, а троим выбил зубы. Сами напросились!

В общем, я хорошо постоял за себя и мог этим гордиться. В закрытом узком пространстве маневрировать нанося удары было сложно. К тому же у меня болел живот и из носа лилась кровь. Однако им было всё равно. Меня подхватили под мышки и оттащили в камеру, где я чуть не умер. Моё тело покрылось огромными гематомами, и я еще повезло, что нос не сломан. Я лёг на кровать с убогим тонким матрацом.

*На следующий день*

Ко мне привели адвоката, который заметил мои синяки и не удивился, хотя мужик оказался хорошим. Но для меня было бы важнее, если бы он был гениальным адвокатом.

— Здравствуйте, меня зовут Геннадий Харитонович, — поприветствовал он меня и поправил свои прямоугольные очки на носу.

— Здравствуйте, — я поднялся на кровати. — Давайте перейдем сразу к делу. Хочу сообщить, что конвоиры меня избили и не дали совершить телефонный звонок.

— Мы подадим на них жалобу, — сказал адвокат. — И потребуем еще одной возможности совершить звонок. Также я вызову врача для осмотра ваших травм и оказания медицинской помощи, если она будет нужна.

— Судя по вашему взгляду, такое здесь происходит часто? — поинтересовался я.

— Разное бывает, — ответил он. — Встречаются чаще случаи все же вызванные поведением самих заключенных.

— Или заключенных провоцируют на нападение своим поведением сотрудники учреждения, — добавил я. — Как это, к примеру, произошло в моем случае.

Далее Геннадий задал мне множество вопросов о дне убийства, и мы вместе начали выстраивать линию защиты для суда. Адвокат сдержал своё слово: на следующий день ко мне пришёл врач, а тех конвоиров оштрафовали за неподобающее поведение. Хотя по правде говоря, их следовало бы уволить или даже осудить, этих вонючих собак! Но это сейчас не было главной проблемой, однозначно. Как говорится, драка дракой, но тюремный срок — нет, спасибо!

Позже мне вновь разрешили совершить телефонный звонок, и к моему полному разочарованию, я услышал фразу: «Данный номер абонента не существует». Получается, родители заблокировали старые номера? Но зачем? Разве их не волнует, где их сын? Это просто невероятно! Значит ли это, что я могу забыть о помощи?

Дни тянулись бесконечно, и я ждал суда. Верил ли я в то, что мы победим? Кто его знает. Я уже ни о чём не думал. Просто сидел и был потрясён происходящим.

Но я не терял надежду, ведь я не из тех, кто легко сдаётся. Можно попросить адвоката связаться с Алёшей. Правда, чем бы робот мог помочь мне в такой ситуации? Своими глупыми шутками? Он бы, наверное, предложил научить меня делать чифир или шахматы из хлебного мякиша.

Или я не знаю, может быть, попрошу адвоката связаться с князем, ведь я увижусь с ним только на суде, и там поговорить точно не удастся. Единственный, кто мог понять, что мне не было нужды убивать Вадима Глебовича — это его племянник. Нужно узнать через Геннадия его мнение обо мне. Не хотелось верить, что он тоже считает меня убийцей. Это же абсурд!

Короче говоря, я провёл в камере целый месяц и успел переосмыслить многое. Во-первых, почему родители меня не ищут; во-вторых, почему меня не ищет хотя бы Алёша; и в-третьих, почему князь верит в то, что его дядю убил я? Факт в том, что адвокат связался с ним по поводу меня, и тот лишь пожал плечами. Мол, раз у меня был нож, значит, вероятно я и порешил Вадима Глебовича.

В общем, логика у всех вокруг, как я понимаю, вышла из строя, за исключением меня и адвоката, ведь мы были самыми адекватными людьми в этом районе. Геннадий хотя бы верил мне. Или у него просто такая работа: верить своим подзащитным. Хотя вряд ли это так, потому что хороший адвокат не занимается самообманом; он предполагает самое худшее и заранее продумывает план действий на случай любого развития событий.