Удивляется таксист… Говорит: «Если мы триста лет жили под игом, то почему ничего не осталось? Ведь что-то от них за такое время должно было остаться: церкви ихние, дома, обычаи… А тут ведь — ничего!»
В главном он прав — в своем здравом смысле. А детали: что осталось, что не осталось, я дополню… С надеждой, что когда-нибудь прочитает он эти строки и вспомнит наш дорожный мимолетный разговор. Остановлюсь на ключевых моментах: политике, экономике, религии, семье, патриотизме, самосознании. И пусть будут повторы, но я иду на них сознательно, потому как предмет разговора есть самосознание народа, определение им ключевой эпохи в своей же истории.
Итак…
В 1248 году Папа Римский Иннокентий IV направил Александру Невскому послание с предложением о союзе, о переходе его и народа русского в католическую веру. Рассмотрев лестные посулы, князь Александр их отверг.
На первый взгляд, ничего уж такого особенного. Международная дипломатия и международные отношения.
Но если исходить из теории «ига», то получается чушь собачья! Ведь по этой теории Русь уже десять лет как «завоевана», уже десять лет как «под игом». Какие международные переговоры может вести завоеванная страна и завоеванный князь? Как говорится, тут или — или…
Несколько раз я упоминал о дани, но вскользь. Не грех повторить и сказать подробней. У нас ведь слово «дань» — пугало. Как только зайдет речь о нынешнем тяжелом экономическом положении, так сразу возникает слово «дань». Мол, правительство угнетает народ так, «как не угнетали татары». Это расхожая фраза в современном обиходе. И потому повторю: в течение двадцати лет после начала Батыева похода Русь не платила никакой дани. Для несведущего человека это прозвучит дико. Двадцать лет, считается, Русь «под игом», а Золотая Орда ничего с этого не имеет… Зачем, спрашивается, завоевывали?..
Дань, или, как тогда говорили, «выход», Русь начала платить после того, как Папа Римский объявил крестовый поход против Руси и Орды, после того, как Русь и Орда, Александр Невский и хан Берке заключили военно-политический союз. То есть дань-выход была общей кассой для содержания армии, для отражения католической агрессии.
Дань собирал только великий князь. Это преимущество давало великим князьям возможность держать в зависимости удельных князей. Они им очень дорожили и старались не допускать младших родичей до непосредственных сношений с Ордой. Великие князья в договорных грамотах с удельными князьями записывали: «Мне знать Орду, а тебе Орды не знать». (В. О. Ключевский. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. М., 1991. К. 1, с. 361.)
Теперь — о размерах той пугающей дани. В 1382 году, пишет историк С. М. Соловьев, татары обложили Русь «невиданной данью» — 50 копеек с деревни. В том же году Москва хоронила убитых в результате мятежа против Дмитрия Донского. Летопись отмечает, что князь Дмитрий Донской давал за сорок похороненных — 50 копеек. Этот пример дает представление о том, что такое 50 копеек и что такое дань в 1382 году.
Но есть и более точные сопоставления и цифры. Как указано в завещании Дмитрия Донского, Звенигород должен платить 272 рубля, Конов — 22, Суходол, Смоляны и Скирменская слободы — по 9 рублей, Можайск и Можайская волость — 167 рублей, Верея — 22,5 рубля, Коломна и Коломенская волость — 342 рубля. А все Московское княжество платило 960 рублей в год.
Дань всей Руси в XIV веке составляла 5 тысяч рублей в год. При тогдашнем населении 5 миллионов в итоге получается — 0,1 копейки на человека. Тогда на копейку можно было купить пуд хлеба. В общем, дань составляла полторы буханки хлеба на человека в год. (С. М. Каштанов. «Финансы средневековой Руси», М., 1988, с. 9, 10.)
Уже скучно опровергать устоявшиеся представление о том, что «татары задержали наше развитие», что Русь «отстала от Европы из-за татаро-монгольского ига» и т. д. Но — надо. Когда что-то хотят сказать о тяжелом положении российской экономики, тут же поминают недобрым словом Золотую Орду. И эту, простите, чушь с апломбом несут самые разные люди, от корявых работяг до лощеного премьер-министра.
В XIII веке Марко Поло, проезжая по владениям Монгольской империи, в состав которой входила и Русь, писал, что такая организация почтовой службы и ямщицких станций, такой порядок и не снились ни одному из герцогов и королей Европы: «Через каждые 25 миль посланцы великого хана находят станцию, которая по-монгольски называется «ямь», т. е. станцию с почтовыми лошадьми».
В XIV веке, во времена Куликовской битвы, в Москве уже были первые огнестрельные орудия. То есть было свое пушечно-литейное и химическое производство!
И, наконец, XV век — век «освобождения от татаро-монгольского ига». Если следовать «теории ига», то легко представить, какой была тогда Русь: ослабленной, разоренной, бесконечно отставшей от всего и от всех. Так ведь? По логике?
А вот что пишет о Руси в XV веке Карл Маркс… Тут надо обязательно сказать, что Карл Маркс отношения Руси и Орды рассматривал точно так же, как и все историки Запада. Он писал, что «Московия воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства». Русских он считал монгольскими рабами, которые вдруг стали господами. При этом утверждал, что Петр Великий выполнял завет Чингисхана по завоеванию окрестных земель. Логика тут мутная и смутная. И, тем не менее, вопреки своим взглядам и настроениям, экономист Карл Маркс о Руси XV века написал так:
«Изумленная Европа… была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных границах огромной империи, и сам султан Баязид (турецкий. — С.Б.), перед которым Европа трепетала, впервые услышал высокомерную речь московита».
Тут Карл Маркс невольно опровергает и себя, свои утверждения о «рабстве» русских, и всех остальных сторонников теории «отсталости».
Действительно, что же получается? Значит, триста лет непрерывно приходили в упадок и «отставали» «под игом», а на триста первом году сразу же ошеломили Европу мощью и «высокомерной речью московита»? Откуда что взялось? От сырости? От «ига»?
Разговоры об отсталости России из-за монголов возникли в XVIII веке после реформ Петра. Петр породил в русских людях комплекс европейской неполноценности. И «теория ига», возникшая тоже в XVIII веке, была тут как нельзя кстати: она оправдывала и снимала вину за отсталость. Мол, это все монголы, если б не они, мы бы о-го-го!
Хотя уже тогда отдельные люди видели, что Россию сковало и не давало ей развиваться крепостное право. Рабство — непроизводительно. Рабство губительно и для экономики, и для нравственности.
Один доктор исторических наук как-то попрекнул меня: мол, умолчал я о том, что монголы разрушили Десятинную церковь, храм в Суздале и т. д. Во-первых, это неточно. Десятинная церковь обрушилась сама от скопления большого количества людей на хорах при штурме Киева. А храм в Суздале обгорел, но уже через год действовал. Однако эти неточности, а также и то, что в летописях больше нет ни одного конкретного упоминания о разрушении той или иной церкви, вовсе не означают, что церкви не разрушались. Ведь была война! Штурмы и пожарища. Но затем — долгие века мира. И я писал о том, что в Киевской и Северо-Восточной Руси, под властью Орды, сохранились многие храмы начиная с XI века! Да одно только «Золотое кольцо» России посмотрите! А вот в Западной Руси, где правил Даниил Галицкий, в Галицко-Волынской Руси, которая почти на пять веков подпала под власть католической Польши, не сохранилось ни одной церкви старше XVII века!
Веротерпимость Орды вроде бы общеизвестна. Там соблюдались законы Чингисхана, который предписал не отдавать предпочтение ни одной религии и сам в молитвах обращался с мольбами о помощи сразу ко всем богам и пророкам: Христу, Магомету, Будде… Золотая Орда особо покровительствовала Русской православной церкви, давала ярлык, по которому «за оскорбление церквей, хуление веры, уничтожение церковного имущества (книг и т. д.) полагалась смертная казнь». (М. Полубояринов. Русские люди в Золотой Орде. М., 1978.) Мало кто знает, что названый брат Александра Невского — ордынский царевич Сартак, сын Батыя, был христианином-несторианцем, что из своего родного города Переславля Невский перенес подворье православного епископа в столицу Золотой Орды — Сарай. Кстати, тогда там уже правил Берке — мусульманин по вере. Мало кто знает, что правнук Чингисхана, племянник Батыя и Берке, православный христианин, за служение вере был причислен Русской православной церковью к лику святых под именем «преподобного Петра, царевича Ордынского, чудотворца Ростовского…».
Кстати, судьба его так характерна для той эпохи, что стоит остановиться на ней чуть подробнее.
В 1253 году святитель Кирилл, архиепископ Ростовский, приезжал в Сарай, к хану Батыю, по нуждам церкви вообще и по делам своей епархии в частности. Тогда же он много рассказывал там о чудесах, совершаемых в Ростове у мощей святого Леонтия. И когда через несколько лет в Орде заболел один из царевичей, при дворе вспомнили о рассказах Кирилла и вызвали его в Сарай. К тому времени Батый умер. Умер также, недолго процарствовав, его сын Сартак, христианин. К власти пришел брат Батыя, мусульманин по вере хан Берке (в «Житиях…» его называют Бергаем). Довольно рьяный мусульманин, как это и свойственно многим новообращенным. Но, тем не менее, именно при Берке в Сарае было открыто подворье православного епископа. Тут, наверно, сказалось и огромное влияние в Орде Александра Невского, и интересы самой Орды, которой выгодно было иметь таких мощных союзников, как Русь и православная церковь, и многое другое. Но в любом случае, как свидетельствует «Сказание…» и «Жития…», никого тогда не смущало, что при дворе мусульманина Берке исцелением его больного племянника занимается православный священник. Во-первых, видимо, атмосфера была такая — всеобщей веротерпимости. А во-вторых, скорее всего, тот больной монгольский царевич (имя его не сохранилось) был крещенным в православии, потому и позвали Кирилла…
Кирилл молитвами исцелил мальчика, за что был награжден многими дарами и с почестями отправлен домой. Но в пути, говорится в «Сказании о блаженном Петре, царевиче Ордынском…», его догнал один из царевичей, племянников Батыя и Берке, и умолил взять его с собой в Ростов. Наверно, мальчика увлекли рассказы о чудесах, о большом и богатом городе Ростове. Ведь в те времена Ростов Великий был одним из главных городов Северо-Восточной Руси. Да, столица — Владимир, но в начале XIII века Ростов считался значительней Владимира…
В Ростове мальчик принял православное крещение и был наречен Петром. Хан Берке к поступку племянника отнесся с пониманием и обеспечил его соответственно его царственному происхождению. В «Сказании…» говорится о «возках с серебром»… Обязан заметить: существует версия А. Хорошева, повторенная затем Л. Гумилевым, что царевич этот попал у Берке в опалу и в Ростове «нашел приют». Я же ориентируюсь на «Сказание…». Но при всем своем богатстве и знатности Петр отличался «скромностью, молчаливостью, богомыслием и склонностью к молитвам».
Однажды Петру было видение, явились апостолы Петр и Павел. После этого знамения Петр построил на берегах озера Неро монастырь, называемый также Петровской обителью.
Тогда же возникла дружба между ордынским царевичем Петром и Борисом, князем Ростовским. Как в «Сказании…» говорится, «любяше князь Петра, яко и хлеба без него не ясти». Архиепископ Игнатий, преемник святителя Кирилла, публично, под сводами церкви, объявил их назваными братьями. Дети Бориса, юные княжичи, называли Петра дядей. Князь Борис выбрал для Петра жену, дочь виднейшего ростовского вельможи. И даровал ему, детям и внукам его «множество земли» у озера, а также «воды и леса».
Видимо, Петр свою жену, нареченную ему князем Борисом, очень любил. Потому что, овдовев, сильно горевал, затем постригся в монахи и обосновался в своей же обители.
Почитание Петра как святого началось сразу же после его смерти примерно в 1290–1291 годах. «Сказание о блаженном Петре, царевиче Ордынском…» сложилось, как считает В. О. Ключевский, уже в начале следующего века. Официально он был причислен к лику святых на Соборе 1547 года при митрополите Макарии. Очевидно, сразу же после канонизации и написаны были фрески только что построенного Архангельского собора в Кремле, обновленные или заново переписанные в следующем веке.
Архангельский собор — усыпальница великих князей и царей. Наиболее выдающиеся из них, как Александр Невский и Дмитрий Донской, изображены там на фресках. Каждому посвящена одна фреска. А блаженному Петру отведена почти вся стена справа от алтаря — две фрески, две большие сюжетные картины. Сцены явления ему апостолов Петра и Павла.
Это говорит о том, что святой Петр был в Средние века весьма почитаемым в церкви и в народе.
Вообще же, насколько мне известно, в церковном обиходе икон Петра практически нет. В Ростовском музее есть одна икона XIX века. Да там же, в Ростове, в Успенском соборе, и поныне хранится доска от древней иконы с ликом Петра. А изображение не сохранилось. И не время тому виной, а, как говорит настоятель собора отец Роман, «наше небрежение».
Мощи святого Петра покоятся в Ростове, в развалинах Петровской обители. Как устанавливают Четьи-Минеи, «празднуют его память 30 дня июня». Потомки Петра, живущие в Париже, приезжали в Ростов Великий — поклониться могиле пращура.
Между прочим, в «Сказании…» подробно говорится о его сыне Юрии и внуке Игнатии, названном так, очевидно, в память об Игнатии, архиепископе Ростовском. Были они в Ростове Великом очень влиятельными людьми. Вплоть до того, что в трудные для Ростова и Ярославля дни не то набега ордынцев, не то похода, смутно известного как «Ахмылова рать», когда князь и архиепископ ударились в панику, Игнатий сделал им выговор и сам повел переговоры с ордынцами, которые закончились успехом для Ростова и Ярославля. Еще и потому, что имя русского прямого потомка Чингисхана для ордынцев не было пустым звуком.
Кстати, одним из потомков блаженного Петра был великий иконописец Дионисий.
Вот такие судьбы!
Коли рассказал о преподобном святом Петре — нельзя умолчать и о святом Пафнутии.
Хан Батый своим наместником на Владимирской Руси назначил нойона Амырхана, в русских летописях — Амрагат. На Руси он именовался «великий Владимирский баскак». В 1255 году сей грозный сатрап Амырхан, принял православие и был наречен именем Захарий. И это совсем не означало, как бы мы сейчас подумали, что теперь он стал подданным русского князя — нет, он продолжал служить на прежнем посту, как ни в чем не бывало. И никто из его непосредственных начальников — ханов Золотой Орды — ни христианин Сартак, ни мусульманин Берке, ни язычник Менгу-Тимур на это не обратили и не обращали никакого внимания.
Ну, захотел наш «великий баскак» креститься в православии, — так это его личное дело… был нойон Амырхан — теперь будет нойон Захарий, эка невидаль, в Орде православных как лошадей в поле. Ставленник Батыя, Амырхан-Захарий продолжал свою службу долго-долго, пережив и Батыя, и Сартака, и Александра Невского, и Ярослава Тверского, и хана Берке, и хана Менгу-Тимура, и умер в 1290 году.
От его праправнука Якова Ивановича по прозвищу Зуб ведет начало род русских дворян Зубовых: «Дворяне Зубовы, графы Священной Римской империи, происходят от древней благородной фамилии Амрагата, а по крещении названного Захарием, который находился в городе Владимире наместником». («Общий гербовник дворянских родов».)
От другого праправнука — Никиты Ивановича по прозвищу Баскак — пошел известный дворянский род Баскаковых.
А вот их дядя Парфен Иванович — правнук Амырхана — оставил совсем другое наследство. Он стал иноком Пафнутием и основал Боровский Пафнутьев монастырь. Пафнутий, как и прадед, был долгожителем. Прожил 83 года и умер в 1478 году в покое и благолепии, окруженный учениками. В 1540 году он был причислен к лику православных святых.
А другой ордынец — мурза Чет, предок дворянского рода Вельяминовых, — основал в Костроме знаменитый Ипатьевский монастырь…
В 1371 году к Олегу Рязанскому пришел из Орды отряд всадников во главе с юношей — воеводой Салахмиром, «и оказал ему помощь в борьбе с Дмитрием Московским и Владимиром Пронским» (Д. Иловайский.) Однако маловероятно, что Орда, в то время раздираемая смутой, стала бы встревать только лишь в московско-пронско-рязанские раздоры. Не до того было. Другое дело, если речь шла о помощи против Мамая. Ведь Дмитрий Московский тогда с Мамаем союзничал, а Олег Рязанский — враждовал. Сторонники законной ханской власти в Орде люто ненавидели Мамая, узурпатора и смутьяна. И могли прислать на помощь Олегу этот отряд. Но это — мои предположения.
В реальности же ордынский юноша Салахмир был рядом с князем Олегом Рязанским и тогда, когда тот воевал с Мамаем, и когда Олег уже вместе с Мамаем и Ягайло выступил против Дмитрия Московского, и против Тохтамыша, и за Тохтамыша, за Литву и против Литвы. И во многих грамотах Олег ставит его имя рядом со своим, прямо говоря, что он принял то или иное решение, посоветовавшись с Салахмиром.
Быть может, секрет в том, что Олег Рязанский не просто приблизил к себе Салахмира, а еще и «выдал за него свою сестру Анастасию и пожаловал ему во владение вотчины: Верхдерев, Веневу, Растовец, Веркошу, Михайлово поле и Безпуцкий стан». Салахмир окрестился и в крещении стал называться Иваном Мирославичем. «От Салахмира пошли многие дворянские роды, между прочим Вер(х)деровские и Апраксины». (Д. Иловайский.)
Ну, зять — дело житейское. Однако Олег сыновей своих поминает не так часто, как зятя. В жалованных грамотах Олега то и дело встречается: «Поговоря с зятем своим, Иваном Мирославичем…»
Видно, был Салахмир-Иван не просто зятем, а первым помощником.
Другой пример — летописец Софоний, знаменитый в русской истории и литературе автор «Слова Софония Рязанца» («Задонщины»). Достоверно известно о нем одно — он выходец из Рязани. Но «Слово…» — похвала врагам Олега Рязанского, князьям Дмитрию Московскому и Владимиру Серпуховскому. Это значит, что еще до Куликовской битвы Софоний ушел из Рязани и, видимо, потому ушел, что не согласен был с политикой князя Олега, его союзом с Мамаем и Ягайлой. Его описание бед Рязани говорит о нем как о государственном муже, то есть — боярине. В одном из источников, довольно позднем, в Тверской летописи, он и именуется «боярином», правда, брянским. «А се писание Софониа рязанца, брянского боярина…» Но в этом есть и своя логика. Сейчас — брянский боярин, а пришел в Брянск — из Рязани.
Итак, если исходить из того, что автор «Задонщины» действительно рязанский боярин, то найти его можно. Боярин — не травинка в стогу. Тем более, с таким редким именем — Софоний. И искать его следует в кругу ближних бояр Олега Рязанского, но — до Куликовской битвы. Таким путем шел переводчик «Слова о полку Игореве», известный исследователь древнерусской литературы В. Ф. Ржига. Он приводит Жалованную грамоту Олега от 1372 года, где князь перечисляет своих ближних бояр, вместе с ним приехавших в монастырь близ Рязани. Их девять. И первым в сем списке идет имя боярина Софония Алтыкулачевича…
Независимо от того, является ли данный боярин Софоний автором «Задонщины», ясно одно — отец его, Алтыкулач, был выходцем из Орды и, скорее всего, православным, бежавшим от хана Узбека, вводившего в Орде ислам. Причем крещенным там, в Орде. Потому что неправославные ордынцы, приходящие служить на Русь, в крещении получали другое, греческое, имя.
В этих историях, таких разных, отразилось само время. И политика, и любовь, и родство с полным подчинением возникшим родственным узам, и служение князю, и несогласие с ним, и уход в другие пределы, и выражение своего взгляда на происходящее в слове, в литературе… И это решительно далеко от черно-белой картины непрерывного и постоянного противостояния, которую внушили нам позднейшие историки и идеологи.
Почему говорят: поскреби русского — найдешь татарина? В смысле — ордынца. Откуда? С какой стати? Почему в таких количествах? От «ига»? Но это значит, что русские девушки сплошь и рядом заводили шашни с узкоглазыми ненавистными завоевателями?
Во-первых, такого быть не могло! По рассказам отцов и дедов мы знаем, что стоило в годы Великой Отечественной войны хоть одной девушке в селе спутаться с немцем, как она становилась изгоем для всей округи! А ведь ордынцы, по всеобщему убеждению, — такие же завоеватели!
Во-вторых, с любыми шашнями в те времена было строго. Это значит — выходили замуж. А как же родители смотрели на такие браки с «погаными». В том-то и дело, что «поганый» в те времена значило «язычник». Некрещеный. Только и всего.
Но если выходили замуж — значит, не считали их завоевателями? Тут или — или. Третьего — не дано.
Пройдя через Русь на Европу, Батый ни в одном русском городе не оставил гарнизона. Это вообще означает, что о каком-либо «завоевании» и речи не было. Но меня в данном случае больше всего интересуют «шашни». Если не было в городах гарнизонов, то за кого же русские девушки выходили замуж так активно, что родилась та самая присказка: «Поскреби русского — найдешь татарина»?
Да, были до этого половцы, служившие русским князьям, были отряды ордынцев на службе русских князей, вроде отряда Салахмира. Да, в Минске недавно отметили 600-летие первого поселения на белорусской земле ордынцев, когда Витовт, великий князь Литвы, призвал сюда отряд ордынской конницы. Но так ведь то — отдельные отряды…
Ответ кроется в религии. Религией очень многих в Орде было христианство. Но в 1312 году к власти пришел хан Узбек, который объявил ислам государственной религией, а несогласным рубил головы. Все, кто не отказался от веры отцов, бежали на Русь, к своим единоверцам. Их были тьмы и тьмы. Так что против Мамая на Куликовом поле стояли уже и внуки некогда изгнанных православных ордынцев.
Правда, иногда говорят и пишут, что роднились только князья, а народ, мол, знать не желал чужаков. Что до связи знати и народа, то вот самый незаметный, но характернейший пример. Тюркско-половецкое имя Арслан (лев) стало в русской транскрипции Русланом и в народ уже шло как Еруслан… Или было наоборот? Но уж наверняка Арина Родионовна пела-рассказывала про Еруслана, а маленький Саша Пушкин слушал и запоминал… А что до народа, то ведь ордынские витязи-князья «выезжали» на Русь, как в родословных пишут: «Выехал из Орды на Русь к великому князю…» не поодиночке, а снимались всем родом, кланом, со слугами и дружинниками… К примеру, откуда в поэме Некрасова про спасение зайцев у героя такое имя — Мазай? И никто ему, Некрасову, замечания не сделал: мол, что ж ты старику имя-то подходящее не подобрал? Наверно, потому, что в ярославской деревне некрасовского уже времени Мазаи, Назары, Ермолаи и прочие были Мазаями, Назарами и Ермолаями.
Конечно, среди дворян ордынских выходцев неизмеримо больше, потому как рамки ограниченные, к тому же оно тогда только-только складывалось, дворянство — сословие людей, которые служили лишь центральному правительству, великому князю. И составляли опору великого князя в его борьбе с могущественными боярами. Но и ордынские витязи, и пришедшие с ними простолюдины уже через поколение растворились в русской массе. А у дворян осталась память, потому что они вели родословные… Только и всего.
Но нам почему-то все время застит глаза так, что иногда мы не видим очевидного.
Хотя и этому есть объяснение. Его дал много десятилетий назад один из основателей евразийской исторической школы князь Н. С. Трубецкой:
«Трудно найти великоросса, в жилах которого так или иначе не течет туранская (монгольская) кровь. Смущаться этим грешно, так как на свете нет ни одной чистокровной нации, в противном случае она бы выродилась согласно общим законам биологии. Но мы смущаемся, и последние несколько веков благоговейно взираем на Запад, и подражаем ему, и платим мерою непомерной — кровью людской за это подражание».
«Смущаемся» — точное слово. По современному говоря, комплексуем. И старательно подтираем, подчищаем все, что только может напомнить нам о прошлом. То есть фальсифицируем, подделываем в самом прямом смысле. Речь о картинах, скульптурных изображениях и соответственных фотографиях с них. Которые мало что общего имеют с подлинными ликами русских исторических деятелей Средневековья. Я уже говорил, что подлинных изображений людей XIII–XIV веков, равнозначных фотографиям, почти нет. В те времена фотографией была посмертная маска. А ее сохранить трудно. К примеру, маска Александра Невского, как и маска Сергия Радонежского, не сохранилась. Но есть художественные портреты с покрова (посмертного покрывала) XV и XVII веков. По ним мы в какой-то степени можем судить об их облике. И сравнивать с тем, что изображено сегодня на многочисленных картинах… Правда, есть антропологические реконструкции, и они, кстати, очень красноречивы.
Одно из исключений — дошедшее до нас прижизненное изображение князя Святослава, сына Всеволода Большое Гнездо и дяди Александра Невского. Оно сохранилось, потому что вделано было в горельеф Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Всмотритесь в него — и многое станет ясным.
Этот вопрос почему-то ставится именно в такой, максималистской форме. Или — или. Причем после такого максимализма все дружно приходят к выводу, что русские, Русь и Россия — нечто особое, отдельное и от Европы, и от Азии. И это действительно так. Европа никогда не считала русских своими. Там даже поляки — католики по вере, но славяне по языку, — испытывают некий комплекс неполноценности. Но в общем смысле русские — безусловно, европейцы, по сути, по рождению, по укладу жизни, по вере.
Хотя, конечно, история состоит не только из закономерностей, но и из исключений. Так, например, все романские народы — католики. За одним исключением: румыны — православные. Все славянские народы — христиане. За одним исключением: боснийцы — мусульмане. Все тюркские народы — мусульмане. Только дунайские болгары — православные. Впрочем, болгары — особая статья. Степной тюркский народ так давно и полностью ославянился на новых землях, что стал основоположником славянской письменности… Правда, некоторые исследователи полагают, что Кирилл и Мефодий по происхождению македонцы…
Одним словом — исключения и закономерности. Могли ли русские, пусть и с тысячной долей вероятности, тоже стать одним из исключений христианской, славянской цивилизации? Ибо большей близости с кочевой степной культурой не было ни у кого. Ведь в ранние Средние века и киевский князь именовался в летописях не князем, а каганом. И Киевская древняя Русь называлась Русским каганатом. Вся военно-бытовая терминология, которая определяла тогдашнюю жизнь, была тюркской, и сегодня напоминая о себе казачьими, южно-русскими реалиями: майдан, башлык, чепрак, ермак, караул, кош, курень, айда(гойда!), атас, есаул… Да и вообще, никто ж не знает, сколько в русском языке тюркских слов, от алтына до ярлыка, от болвана до богатыря… Но это — почти ничего не значит! Заимствования до какого-то определенного предела — не более чем заимствования. Скажем, во французском языке две трети — арабские и немецкие заимствования. И что? Ничего…
Суть — в укладе жизни. В том, что я называю — бытотип. А он у русичей и степняков — совершенно разный.
Русь никогда не шла степным половецким, ордынским путем, она лишь соприкасалась, соседствовала, перенимала. Все, что можно было взять ценного, необходимого, передового, — Русь взяла. В первую очередь — самую совершенную в те века организацию армии, легкой конницы, тактику ордынского, степного конного сражения с обходами с флангов, прорывами и рейдами по тылам. Так действовала калмыцкая и казачья конница в Отечественную войну 1812 года, а затем отдельные полки и дивизии генералов Льва Доватора, Иссы Плиева и калмыка Басана Городовикова аж в Великую Отечественную войну. Уже в Средние века тяжело вооруженная рыцарская конница показала свою несостоятельность в столкновениях с русско-ордынской тактикой конного боя.
Другим важнейшим, основополагающим введением ордынцев на Руси было установление ямщицкой почтовой связи, перекладных почтовых станций, своеобразной железной дороги того времени. Если есть связь, есть постоянный транспорт — значит, есть настоящее централизованное государство, соединенное этими железными скрепами цивилизации.
Одним словом, переняв все, что можно у Орды, Русь дальше пошла своим путем.
Больше перенимать было нечего. Ко времени возвышения Московской Руси Орда достигла пика своего развития. А вернее сказать — не Орда, а — конно-степная цивилизация. Одна из древнейших в мире, еще со скифских времен, она к XV веку исчерпала все заложенные в ней возможности, данные природой. Дальше начиналась другая цивилизация, которую не все были в силах воспринять.
Ярчайший тому пример — монголы и казахи. Монголы, став буддистами, так и не приняли городскую буддистскую цивилизацию. Казахи, став мусульманами, так и не вовлеклись в русло городской мусульманской культуры. Они остались верны своей древней конно-степной цивилизации. И вплоть до XX века угасали вместе с ней в своих кочевьях, являя миру некий анахронизм. Реликт минувшей эпохи.
А ведь именем монголов называлась самая могучая в Средневековье империя. А предки казахов были самой многочисленной и ударной военной силой той империи…
И только XX век дал этим народам новый импульс.
И этот тезис не надо проверять по первоисточникам. Все происходило на наших глазах. Наши деды еще были участниками и свидетелями последних мгновений конно-степной цивилизации и вовлечения этих народов в новую, мировую цивилизацию.
А Русь, уже Московская Русь, бурно развивалась в своем русле европейской культуры, питаясь одновременно Востоком и Западом, что-то брала, что-то отвергала, но главным образом она создавала свою европейскую или евразийскую культуру и цивилизацию.
Московская Русь в те времена была центром притяжения огромной исторической ойкумены. Сюда приходили все и здесь принимали всех.
К примеру, все ордынские баскаки после окончательного угасания Орды остались жить в русских городах. Кстати, это еще раз говорит о надуманности «ига» и непримиримости русско-ордынского противостояния. Ну, представьте на самом житейском уровне: если уж так ненавидели татаро-монголов, считали их угнетателями, то уж собирателей дани — баскаков, должны были ненавидеть вдвойне и втройне. И вырезать, повесить и четвертовать тотчас, как кончилась власть Орды. Однако ж — нет. Одна из самых распространенных на Руси фамилий ордынского происхождения — Баскаковы. В каждом городе найдете Баскаковых…
В Москве жить и служить было интересно. Москва уже тогда становилась для народов огромного евразийского пространства столицей мира.
Такой она и осталась поныне. Вот и весь секрет.
Только не надо после этого воображать некий сусальный образ Москвы. Собирательницы, радетельницы, матушки и тому подобное. Централизация — объективный процесс. Жестокий. Каким путем достигалась цель — история не разбирает. Где крестом, а где мечом. Но чаще всего — мечом. Волосы на голове шевелятся, когда читаешь, как при царе Иване III, а затем Иване Грозном расправлялись с новгородской вольностью: забивали палками, пытали, «терзали неисповедимыми муками», поджаривали на огне живьем, а потом бояр, их жен и детей живьем топили в Волхове, привязав детей к матерям…
При расправе с удельными княжествами и городами Московская Русь использовала свое главное преимущество перед остальными русскими княжествами — преимущество в людях, которое получила благодаря политике потомков. Александра Невского, начиная от младшего сына Даниила, внука Ивана и праправнука Дмитрия Донского… А политика ясная и простая — союз с Ордой, дружба и родство с ее ханами.
«Могло пройти еще сто лет и более в Княжеских междоусобиях: чем заключились бы оные? Вероятно, погибелию нашего отечества: Литва, Польша, Венгрия, Швеция могли бы разделить оное; тогда мы утратили бы и государственное бытие и Веру, которые спаслися Москвою; Москва же обязана своим величием Ханам». (Н. Карамзин. «История государства Российского».)
Москва принимала всех. А уходят, как правило, сильнейшие. Слабые, средненькие приспосабливались к литовским порядкам в Смоленске, Курске, Брянске, Минске, Полоцке и других городах. Те, кто не желал смиряться, уходили в Москву. Средний витязь приспосабливался к жизни в Орде, раздираемой смутами, интригами, переворотами. Сильный витязь — уходил служить в Москву. А там все было ясно — почет и вотчины получал не интриган и проныра, а храбрец, который затем передавал вотчины своим сыновьям. Из которых и сложилось потомственное дворянство, класс государевых людей, которые служили не феодалу-боярину, а великому князю. И зависели не от бесчисленных родоплеменных отношений и распрей, а только от великого князя-государя, то есть — от государства.
Опять-таки не значит, что они были хорошие, эти буйные люди. Каков князь — таков и дворянин. Именно их, к примеру, Иван Грозный превратил в опричников. Именно с их помощью изничтожал потомственное боярство. И далеко не случайно в поэме Лермонтова опричнцк зовется — Кирибеевич, потомок какого-то давнего ордынского Кири-бея или Кири-бая.
Все эти пришлые буйные люди, умеющие метко стрелять из лука и рубить врага до пояса, дали потомство и влились в население Московской Руси — Серпухова, Коломны, Мурома, Ростова Великого, Суздаля, Владимира, Юрьева-Польского…
О том, что московские служивые люди резко отличались своими боевыми качествами от прочих, говорит и такой факт, описанный С. М. Соловьевым. В середине XV века Василий Темный пошел в поход на Новгород. Воеводы Оболенский и Басенок в Старой Руссе захватили большую добычу. Отправили ее в ставку великого князя с главной ратью. А сами остались с отрядом в 200 всадников. Тут появилось новгородское войско в 5 тысяч человек. И эта пятитысячная армада была в пух и прах разбита двумястами московскими всадниками. Тяжеловооруженная, на немецкий рыцарский манер, новгородская армия оказалась бессильной против ордынско-московской тактики конного боя.
О том, что Москва наводила страх на соседей, говорит и сказание о граде Китеже. По легенде, град Китеж стал невидимым в ужасе от нашествия татар. На самом же деле никаких татар давно уже не было. Зато в одном-единственном месте легенды вдруг прорывается антимосковский выпад о «государстве московском», в котором «антихрист царствует… и все его заповеди скверные и нечистые». Там же, в легенде, утверждается, что «сию книгу-летописец мы написали в год 6759 (1250)». Но в 1250 году Москва была малозначительным городком, и уж вовсе далеко ей было до «московского государства». Много, очень много смутного в «Легенде…». Но если учесть, что окончательно сложилась она лишь к XVII–XVIII векам, да еще в среде старообрядцев, первым врагом которых был московский патриарх, то о многом можно догадаться. В. Л. Комарович, самый авторитетный исследователь «Легенды…», полагает, что безымянные авторы под «татарами» зашифровали «москвичей». То есть даже в устных сказаниях боялись открыто выступить против Москвы… Прямо как в давнем стихотворении Владимира Луговского: «Мне страшно назвать даже имя ее — свирепое имя Родины…»
Почему-то так сложилось, что сторонники «теории ига» как раз и причисляют себя к патриотам, называют себя патриотами. Хотя, на самом-то деле, все получается наоборот!
А именно: говорить об иге — значит клеветать на русский народ. Ведь что же получается: триста лет терпели! И — не сопротивлялись! Ведь не было ни одного случая войны с ордынцами, восстания, долгой и постоянной борьбы. Сражения были только в первые два-три года Батыева похода, когда монголы пришли на Русь. А потом — что?.. Известны стычки в 1257 году в Новгороде, в 1262 году в Ростове, Суздале, Устюге, Владимире и Ярославле, вызванные переписью населения для сбора дани. А дань та собиралась как плата Орде за военную помощь в борьбе с крестоносцами. Ну, народу эти тонкости русские князья не объясняли, а всякое сопротивление жестоко пресекали. Затем, через 70 лет, была стычка в Твери. И — все…
Существует теория (Ключевского), что монголы были так ужасны, так потрясли русское сознание, что ни о какой борьбе с ними и речи не могло быть. Опять-таки это возможно в первые годы и несколько десятилетий после. Но ведь потом Русь видела, что и саму Орду сотрясают интриги, что она слаба. Но ни до Куликова поля, ни сто лет после него Русь не делала даже попытки «освободиться от ига». И само «освобождение от ига», датируемое у нас 1480 годом, очень условно. Собственно, освобождаться-то было не от кого. Золотой Орды к тому времени не существовало уже полвека, она распалась на Астраханское, Крымское, Казанское и Сибирское ханства, которые постоянно враждовали между собой и в этой вражде постоянно прибегали к помощи московского князя. А «великое стояние на Угре» было уже не против войск Золотой Орды, а против некоего хана Ахмада, который провозгласил себя главой непонятного образования — Большой Орды и пошел походом на Москву.
То есть получается, что и «освобождения от ига» не было!
И здесь, как нож к горлу, — «патриотический» вопрос. Или ига не было — или русские люди были жалкими созданиями, которые за триста лет иноземного гнета даже одного мало-мальски приличного восстания не подняли?
Никуда не денешься.
О беспомощности русских людей говорить не приходится. Не знаю про другие народы, но русские за свою историю не проиграли ни одной большой войны. Проигрывали сражения, военные кампании, но в конце концов, так или иначе, перемалывали противника, переламывали его…
И если бы они начали против Орды долгую, затяжную войну, тем более — национально-освободительную, то результат ее был бы очевиден. Но ее нет. Значит… Ига не было. А были другие, более сложные отношения, которые наши историки упростили до непримиримого противостояния, до создания образа вечного врага. Почему они это сделали? Потому что нации нужен супостат?! Но это уже — название следующего очерка.