Аленка, Настя и математик

Немного странная любовь…[1]

Мужчина вновь стал мастурбировать девушку. Клитор был песней. Влажная горячая вагинка дочери с радостью принимала руку отца.

— Что, доча, тебе понравилось?..

— Очень, папа…

— Доченька, а ты сделаешь для меня приятное?

— Папочка, для тебя — что угодно!

— Пописай на меня. Ты ведь хочешь в туалет?

Девушка задумалась.

— Да, папа. Очень хочу.

— Ну так писай.

— Папка… я стесняюсь.

— Писай, доченька. Мне будет приятно.

— Прямо здесь?

— Нет, конечно. Пойдем в ванную.

Пропустив доченьку вперед (это был лишний повод потереться пенисом о ее попку), отец пустил умеренно горячую воду и, улегшись на дно ванной, сказал:

— Помочись на меня. Я в последний раз это видел, когда тебе было пять лет.

— Писать надо в туалете…

— А разве, дочь, ты никогда не писала под юбку? А ну-ка, признавайся!

Девушка покраснела. Румянец был заметен даже сквозь поднимающиеся клубы пара.

— Если честно, пап, мне нравится сикать… здесь… Я делаю это постоянно… И ты не поверишь… Каждый раз я пытаюсь попасть в сливную дырочку…

— И удается? — заинтересовался отец.

— Иногда — нет, мимо. Но чаще — да. Я ведь на даче была чемпионкой…

— Что? — изумлению мужчины не было предела.

— Мы с девчонками соревновались. Кто нассыт дальше. Или точнее. По длине… струйки… Ой, папа, что я говорю…

— Ну?

— По длине никто, конечно, не мог соперничать с Надькой… А прицельно — почти всегда выигрывала я.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи! — Виталий Петрович начал неторопливо поглаживать дубинку, с нежностью глядя на дочь.

— Да все очень просто, пап… Мы присаживались на лугу, помнишь, на даче был луг с одуванчиками? Ну вот, рассаживались так, чтоб от коленок сидящей девочки было одинаковое расстояние до цветка… Я почти всегда попадала.

— Иди-ка сюда. Иди, иди, не бойся.

Голенькая девица осторожно ступила босой ножкой на дно ванны. Затем — другой. И стояла, вопросительно поглядывая на отца.

Не очень большие, но уже начавшие вырастать грудки («Несомненно, они будут иметь классическую форму», — подумал эстет), красивый животик, вообще стройное, хоть и чуть полноватое тельце, и — в довершение портрета — возбужденные, слегка приоткрытые влажные половые губы. Руки нагой девушки уже начали движение к ним, дабы закрепить еще раз на практике половой урок отца.

— Валька! — строго сказал отец. — Потом подрочишь.

Послушалась. Руки оказались за спиной. Юная развратница встала по стойке смирно, красуясь наготой перед отцом.

— Садись. Присаживайся. Ну же. Давай, пускай струйку.

Валечка стеснялась. Ничего не получалось пока что.

Виталий Петрович понял, что надо как-то изменить ситуацию. Пассивно лежать без толку. Надо приподняться. Полусесть.

Предложить дочери встать на колени? Пожалуй, неплохая идея. Но не будет ли ей больно?…

— Ближе… — манил он дочь. Очень скоро недавно опушившаяся детская вульва оказалась невдалеке от его уст. — Вот теперь губки можно и раскрыть. Так. Дырчонка-то у тебя не так уж и мала, а все прикидываешься невинной. Сдается мне, вся лекция была повторением пройденного?

— Нет, папа, — пролепетала Валюшка. — Я твоя доченька. Ебешь меня только ты. А вульвочку никто до сих пор так близко не рассматривал. Нравится?

Виталий Петрович, надо заметить, видел на своем веку немало пизд — больших и малых. Вид нежного же полового отверстия двенадцатилетней дочери привел его не то чтобы в экстаз, но позволил почувствовать себя стихоложцем.

— Ближе, дочь. Ну давай же ближе.

Доченька позволила отцу лизнуть. Он сначала прошелся наискосок кончиком языка по девичьим губкам, сначала слева и верх, затем справа и вниз, не трогая пока влажным окончанием мясистого органа девичьей игрушки. До этого еще не дошел черед. Девочку нужно уметь лизать.

Теперь губки ребенка были раскрыты полностью, малолетнее чудо, как и любая взрослая женщина, была готова насадиться на толстый инструмент, но не тут-то было — ВАлентин Петрович не являлся сторонником банального традиционного секса. Ему надумалось доставить доченьке относительно нетрадиционное удовольствие — удовольствие, которое большинство женщин рассматривает лишь как прелюдию к овладению членом, и лишь эстетически зрелые существа умеют пройти весь путь до конца.

— Ой, папка, лижи! Ну лижи, папенька!

Гадкий мужичок прекратил процесс и принялся мучить дочь пошлыми вопросами. Опустим основную часть; ведь это довольно-таки интимно. Между прочим он задал вопрос:

— Ты ведь хотела?

— Что, папа?

— Неужели не догадываешься?

— Пописать? Прямо на тебя?

— Поговори-ка гадости, дочь.

Валька, вот умница, с лету подхватила условия игры.

— Папа! Я хочу на тебя помочиться.

За что люблю дочь — она не дурит, а умеет говорить конкретно. Безо всякой ерунды.

— Хочешь посикать на меня?

— Да, папенька, да!

— Что, правда?

— Да, папуля. Мне очень хочется посикать на тебя.

— Прямо так и посикать? Как мАленькой девочке? Обмочившей свои трусики? Белые трусики в темно-голубой горошек? И не стыдно тебе сикать на папу, а?

— Мне очень стыдно, папенька. Но очень хочется писать. Позволь, я это сделаю, ладно? Ведь ты этого тоже хочешь?

— Откуда ты знаешь, хочу я этого или не хочу?

— Папа…

Девочка трется курочком о рот мужчины.

— Папа… Я сейчас обоссусь.

— Не надо ссаться, дочь. Приличные девочки не ссут. Они писают. Поняла?

— Да, папа.

— Так ты сделаешь это?

— Да…

— Пустишь мне в рот струйку золотистой, янтарной девичьей мочи?

— Да… Я стесняюсь… (Напоминаю, это всего лишь игра отца с дочерью).

— А помнишь, что ты устроила там, под деревом?

— Я очень хотела… пописать…

— Так ведь и сейчас ты хочешь того же самого?

— Хочу… Папа, у меня зудит между ног…

— Забирайся. Вот так. Ножки развинь. Не стесняйся. Плюнь ты на это дело. Я ведь твой отец.

— Папа!

— Да?

— А это как-то ненормально, а?

— Мне нравится, дочь. Раскрывай губки. Не эти, дурочка. Теперь делай пись-пись.

— Сюда?

— Да, сюда. На меня.

— Папа…

— Что?

— Я не могу.

— Почему?

— Мне стыдно.

— Забавно. А тогда не было стыдно?

— Но тогда я очень хотела.

— А сейчас не хочешь, что ли?

— Очень хочу. Папа, я сейчас описаюсь.

— Ну так писай, доченька. Ну? Сделай пи-пи…

— Что ты со мной разгвариваиваешь, как с мАленькой? Вообще наш диалог похож на какое-то скандинавское порно…

— Однако вот что нужно сделать, дочь. Ты совершишь это либо по-скандинавски, либо как простая деревенская девочка.

— Скандинавское — это как?

— Стоя.

Некоторое смущение ребенка зафиксировано летописцами. Можно предполагать многое. Но чтобы стоя? Ведь это как-то не принято.

Она наконец-то решается.

— Ну, папик, держись! Писаю.

Девчоночка, слегка растопырив губки, чуть наклонилась назал.

Это было незабываемое зрелище! Дочка пустила наконец-таки очень мощную струю. С каким наслаждением она ссала! Наверное, — навернка! — она никогда больше не испытывала даже отдАленной тени подобных ощущений — да с кем бы то ни было! Обоссать отца!

Мощная, очень толстая струя наконец иссякла. Виталий Петрович был полон золотом. Охватив дочь за узкие мальчишеские бедра, притянул к себе и, не удержавшись, засосал солоноватый девичий похотничок. Дочурка, по-прежнему стыдясь чего-то — ну а чего было стыдиться теперь? — стала молотить его по голове кулаками, видимо, в припадке какой-то несвоевременной типично бабской истерики.

— А теперь я исполню свое желание, можно?

— Можно, папа.

— Я знаю, чего ты хочешь. Давай договоримся так: ты всегда будешь писать на виду у меня.

В. П. посмотрел на этое детское тело с чуть начинающими формироваться грудками, на это почти мальчишеское тельце. Тощие бедрышки, худющая попка. Не знал, чего ему хочется больше — кончить на ребенка или чудесное поделие обоссать. Но естество взяло свое. И Петрович стал поливать.

Отец уже не лежал, а сидел; дочь тоже. Кончивший член удалось нагнуть под нужным углом. Струя мужской мочи попала прямохонько на лицо дщери. Дочка приоткрыла ротик и поймала поток. Девочка высунула язык, ловя последние капильки.

— Папочка, а теперь… Теперь, папочка…

Обоссанная с головы до ног девочка, прогнувшись немного вперед и выпятив попку, начала ласкать себя между ног, приговаривая:

— Теперь… Теперь я поняла, папа… Что такое мастурбация… Ай, папа! Сейчас кончу!

И ВАленька спустила.

Взяв душевое устройство, Виталий Петрович тщательно вымыл дочку. Особое внимание уделил половым органам девочки. Вагинушка, как он ее ни мыл, продолжала оставаться скользкой. Он немного помастурбировал старшую дочь до очередного оргазма, затем отнес ее, уже засыпающую, на кровать, укрыл толстым теплвм одеялом, а сам, разгоряченный, упал рядом и уснул. Ему было жарко…