НЕОЖИДАННЫЙ ДЕБЮТ

Миф повествует: юноша Ясон вышел однажды к бурной реке. Там стояла старушка и молила переправить ее на другой берег. Юноша перенес старушку и потерял одну сандалию в быстрой воде. Старушка оказалась переодетой богиней. Она просто хотела испытать, великодушен ли Ясон, способен ли на подвиги ради людей.

Ясон отправился дальше и достиг царского дворца. Увидев Ясона, царь пришел в ужас: однажды оракул предсказал ему, что его убьет тот, кто придет к нему обутый в одну сандалию. И царь приказал Ясону: построй корабль, плыви на край света, в Колхиду. Добудь золотое руно, которое стережет огнедышащий дракон.

И Ясон начал строить корабль, и назвал его «Арго», и кликнул клич героям, чтобы плыть вместе. И народ их назвал «аргонавты» — плывущие на «Арго».

Так начинается трагедия. Полидор, изображающий Ясона, ходит с топориком в руке и декламирует звучные стихи.

Я играю мать Ясона, хор — мои прислужницы. Мы идем, чтобы умолить, упросить Ясона не покидать стариков родителей, не слушаться приказов злого царя. Первый стих мне надо произнести, вступая на орхестру, а я молчу язык словно присох! Я знаю, знаю все слова, знаю назубок, но все вылетело из головы! Она пуста и звенит, как медная кастрюля!

Пронзительно звучат многоствольные флейты-сиринги, арфы уже второй раз рокочут мелодию запева, а я молчу. Холодный пот течет по спине. Сейчас я запутаюсь в этой длиннющей мантии, слетит моя нелепая маска... Что же делать? Я все-таки двигаюсь, как заведенный, за мной вереницей следуют, покачиваясь, хористы — ждут моего запева. Театр молчит, насторожась. Кое-где слышны ехидные смешки.

Вдруг Полидор понял и шагнул мне навстречу, отставив топорик.


Мой сын, мой сын, болит и стонет сердце... —


услышал я его хриплый шепот.


Мой сын, мой сын... —


бодро запел я, и сразу улетучились страхи и прошло оцепенение, —


...болит и стонет сердце!

Покидаешь нас, слабых,

На чужбину бег корабля направив!..


Спасибо Полидору! Всегда я ему подсказывал, теперь он выручил меня.

А голос мой крепнет и набирает силу. Движения становятся плавными. Я веду за собой хор. «Прислужницы» описывают вокруг меня круги, плавно взмахивая рукавами. Теперь я пою и танцую беззаботно, как танцевал, бывало, на этой сцене по ночам, развлекая Мнесилоха.

Он и сам идет за мной в этом импровизированном хоре, в котором пришлось участвовать и Фриниху, и Ксантиппу, и другим демократам. Публика под масками не различает, кто исполнители. Только знатоки, наверное, недоумевают, почему вместо прославленных теноров из-под масок звучат какие-то доморощенные голоса.


Горе нам, горе нам... —


поет хор.


Едва обросши пухом,

Едва оперившись, птенцы гнезда покидают.

В далекое море, в страны севера,

Где нет родной речи

И шелеста деревьев родимых,

А ветер,

Холодный упругий ветер,

Жестокий ветер чужбины...


Слушаю их, и мне невольно становится горько, и слезы мешают петь, как будто я действительно мать и мое кровное дитя улетает на чужбину. В памяти всплыла яркая картина: белые руки мамы рвут цветы и плетут венки. Непрошеные слезы покатились у меня под маской, а голос дрогнул, когда я запел, собрав все силы:


Горе мне душу гложет,

Тоска вселилась, как змея-ехидна...

О пожалуй, пожалей:

Ты ведь последняя искра в черной ночи моей жизни!


И я чувствую, что народ замер и ловит каждое мое слово, каждое движение.

Но вот мы уходим, уступаем орхестру другой половине хора, представляющей аргонавтов — Геракла, Тезея, Орфея, Кастора, Полидевка.

За сцену мы просто ворвались. Теперь-то я понимаю, почему актеры всегда так нервничают и ругают нас, прислужников, за медлительность: каждое мгновение им дорого.

Поспешно сбросили маски. Уф! Как свеж и прохладен воздух снаружи! Но мы торопимся, надеваем другие костюмы, меняем маски к следующему выходу.

Теперь я — богиня Афина. Во главе других божеств Паллада идет ободрить Ясона, помочь ему. Я стараюсь представить себе статую богини, которая стоит на Акрополе с огромным медным щитом, с совой на плече, со змеей. Я пытаюсь изобразить величавую поступь богини, стараюсь, чтобы мой голос приобрел царственную звучность. И, наверное, мне это удается, потому что народ в театре встречает оживлением каждое мое движение, каждую фразу, а когда я заканчиваю, театр рукоплещет и кажется, что это в огромной чаше, высеченной в горе, переливается море ладоней.

Но вот конец первой трагедии. Ясон уплывает, с ним аргонавты, а мы, изображающие женщин, оплакиваем их отъезд, словно внезапную смерть.


Прощай, прощай! Возьми мое сердце

К себе на корабль.

Теперь на этом корабле — все, что я имею,

И все, на что надеюсь.

Теперь корабль — моя судьба.

И море — моя судьба!


Если бы вы слышали, как нам хлопали, как кричали! Старый театр Диониса еще никогда не видел такой бури на своих скамьях.

Если бы Мика могла быть тут и слышать это ликование! Но женщин у нас в театр не пускают.


Загрузка...