Алкоголи

Тебе в обрюзгшем мире стало душно

Пастушка Эйфелева башня о послушай

Стада мостов мычат послушно

Тебе постыл и древний Рим и древняя Эллада

Здесь и автомобиль старей чем Илиада

И лишь религия не устарела до сих пор

Прямолинейна как аэропорт

В Европе только христианство современно

Моложе Папа Пий любого супермена[1]

А ты сгораешь от стыда под строгим взглядом окон

И в церковь не войдешь под их бессонным оком

Читаешь натощак каталоги проспекты горластые афиши и буклеты

Вот вся поэзия с утра для тех кто любит прозу есть газеты

Журнальчики за 25 сантимов и выпуски дешевых детективов

И похожденья звезд и прочее чтиво

Я видел утром улочку не помню точно где

На ней играло солнце как на новенькой трубе

Там с понедельника до вечера субботы

Идут трудяги на работу и с работы

Директора рабочие конторские красотки

Спешат туда-сюда четыре раза в сутки

Три раза стонет по утрам гудок со сна

И злобно рявкает ревун в двенадцать дня

Пестрят на стенах объявленья и призывы

Как попугаи ярки и крикливы

Мне дорог этот заводской тупик затерянный в Париже

У Авеню де Терн к Омон-Тьевиль поближе

Вот крошка-улица и ты еще подросток

За ручку с мамой ходишь в курточке матросской

Ты очень набожен с Рене Дализом[2] в пылкой дружбе

Вы оба влюблены в обряд церковной службы

Тайком поднявшись в девять в спальне газ чуть брезжит

Вы молитесь всю ночь в часовенке коллежа

Покуда в сумрак аметистового неба

Плывет сияние Христова нимба

Живая лилия людской премудрости

Неугасимый факел рыжекудрый

Тщедушный сын страдалицы Мадонны

Людских молений куст вечнозеленый

Бессмертия и жертвы воплощение

Шестиконечная звезда священная

Бог снятый в пятницу с креста воскресший в воскресенье

Взмывает в небо Иисус Христос на зависть всем пилотам

И побивает мировой рекорд по скоростным полетам

Зеница века зрак Христов

Взгляд двадцати веков воздетый вверх

И птицей как Христос взмывает в небо век

Глазеют черти рот раскрыв из преисподней

Они еще волхвов из Иудеи помнят[3]

Кричат не летчик он налетчик он и баста

И вьются ангелы вокруг воздушного гимнаста

Какой на небесах переполох

Икар Илья — Пророк Енох[4]

В почетном карауле сбились с ног

Но расступаются с почтеньем надлежащим

Пред иереем со святым причастьем

Сел самолет и по земле бежит раскинув крылья

И сотни ласточек как тучи небо скрыли

Орлы и ястребы стрелой несутся мимо

Из Африки летят за марабу фламинго

А птица Рок[5] любимица пиитов

Играет черепом Адама и парит с ним

Мчат из Америки гурьбой колибри-крошки

И камнем падает с ужасным криком коршун

Изящные пи-и[6] из дальнего Китая

Обнявшись кружат парами летая

И Голубь Дух Святой скользит в струе эфира

А рядом радужный павлин и птица-лира

Бессмертный Феникс возродясь из пекла

Все осыпает раскаленным пеплом

И три сирены реют с дивным пеньем

Покинув остров в смертоносной пене

И хором Феникс и пи-и чья родина в Китае

Приветствуют железного собрата в стае

Теперь в Париже ты бредешь в толпе один сам-друг

Стада автобусов мычат и мчат вокруг

Тоска тебя кольцом сжимает ледяным

Как будто никогда не будешь ты любим

Ты б в прошлом веке мог в монастыре укрыться

Теперь неловко нам и совестно молиться

Смеешься над собой и смех твой адский пламень

И жизнь твоя в огне как в золоченой раме

Висит картина в сумрачном музее

И ты стоишь и на нее глазеешь

Ты вновь в Париже не забыть заката кровь на женских лицах

Агонию любви и красоты я видел сам на площадях столицы

Взгляд Богоматери меня испепелил в соборе Шартра[7]

Кровь Сердца Иисусова меня ожгла лиясь с холма Монмартра[8]

Я болен парой слов обмолвкой в нежном вздоре

Страдаю от любви как от постыдной хвори

В бреду и бдении твой лик отводит гибель

Как боль с тобой он неразлучен где б ты ни был

Вот ты на Средиземноморском побережье

В тени цветущего лимона нежишься

Тебя катают в лодке парни с юга

Приятель из Ментоны друг из Ниццы и из Ла Турби два друга

Ты на гигантских спрутов смотришь с дрожью

На крабов на иконописных рыб и прочих тварей божьих

Ты на террасе кабачка в предместье Праги

Ты счастлив роза пред тобой и лист бумаги

И ты следишь забыв продолжить строчку прозы

Как дремлет пьяный шмель пробравшись в сердце розы

Ты умер от тоски но ожил вновь в камнях Святого Витта[9]

Как Лазарь[10] ты ослеп от солнечного света

И стрелки на часах еврейского квартала

Вспять поползли и прошлое настало

В свое былое ты забрел нечаянно

Под вечер поднимаясь на Градчаны

В корчме поют по-чешски под сурдинку

В Марселе средь арбузов ты идешь по рынку

Ты в Кобленце в Отеле дю Жеан известном во всем мире

Ты под японской мушмулой сидишь в тенечке в Риме

Ты в Амстердаме от девицы без ума хотя она страшна как черт

Какой-то лейденский студент с ней обручен

За комнату почасовая такса

Я так провел три дня и в Гауда смотался

В Париже ты под следствием один

Сидишь в тюрьме как жалкий вор картин

Ты ездил видел свет успех и горе знал

Но лжи не замечал и годы не считал

Как в двадцать в тридцать лет ты от любви страдал

Я как безумец жил и время промотал

С испугом взгляд от рук отводишь ты незряче

Над этим страхом над тобой любимая я плачу

Ты на несчастных эмигрантов смотришь с грустью

Мужчины молятся а матери младенцев кормят грудью

Во все углы вокзала Сен-Лазар впитался кислый дух

Но как волхвы вслед за своей звездой они идут

Мечтая в Аргентине отыскать златые горы

И наскоро разбогатев домой вернуться гордо

Над красным тюфяком хлопочет все семейство

Вы так не бережете ваше сердце

Не расстаются с бурою периной

Как со своей мечтой наивной

Иные так и проживут свой век короткий

Ютясь на Рю Декуф Рю де Розье в каморках

Бродя по вечерам я их частенько вижу

Стоящих на углах как пешки неподвижно

В убогих лавочках за приоткрытой дверью

Сидят безмолвно в париках еврейки

Ты в грязном баре перед стойкою немытой

Пьешь кофе за два су с каким-то горемыкой

Ты в шумном ресторане поздней ночью

Здесь женщины не злы их всех заботы точат

И каждая подзаработать хочет а та что всех

страшней любовника морочит

Ее отец сержант на островочке Джерси

А руки в цыпках длинные как жерди

Живот бедняжки искорежен шрамом грубым

Я содрогаюсь и ее целую в губы

Ты вновь один уже светло на площади

На улицах гремят бидонами молочницы

Ночь удаляется гулящей негритянкой

Фердиной шалой Леа оторванкой

Ты водку пьешь и жгуч как годы алкоголь

Жизнь залпом пьешь как спирт и жжет тебя огонь

В Отей шатаясь ты бредешь по городу

Упасть уснуть среди своих божков топорных

Ты собирал их долго год за годом божков Гвинеи или Океании

Богов чужих надежд и чаяний

Прощай Прощайте

Солнцу перерезали горло