All You Need Is Kill

Часть 1

Один китайский император сказал: «Хорош тот кот, который ловит мышей». С этой точки зрения валькирия Рита Вратаски — идеальная кошка, а я, способный только бесцельно метаться по полю боя, — бесполезная дворняга, которую только на сямисэн[4] пустить. Генерал-майор сдувал пылинки со шкурки Риты, а моя ему была до лампочки.

Хренова физподготовка продолжалась полных три часа. Включая хреновы отжимания с удержанием.

Я так напряжённо думал о том, как быть дальше, что совсем не смотрел по сторонам. Американский спецназ глазел на нас где-то с полчаса, потом заскучал и вернулся в свою казарму. На Риту я не пялился, так что она к нам не присоединилась, и в итоге мы огребли физподготовки по полной.

В принципе это можно считать доказательством того, что мои действия всё-таки влияют на происходящее. Если я пялюсь на Риту, физподготовка заканчивается за час. Бессмысленным упражнениям — бессмысленный конец.

В таком случае ситуация не безнадёжная. Может, я даже уцелею в завтрашней битве. Пусть в моём распоряжении десятая или даже сотая доля процента, но моя задача — научиться сражаться достаточно хорошо, чтобы открыть эту дверь. Если Кэйдзи Кирия пройдёт все необходимые испытания, то выживет и увидит послезавтрашний день.

Я решил, что на следующей физподготовке буду пялиться на Риту. Разумеется, мне не хотелось смотреть укоризненным взглядом на человека, который не сделал мне ничего плохого, но куда было деваться! Я должен запоминать, как правильно вести себя в бою, а не тратить время на силовые упражнения, результат которых всё равно не возьму с собой на следующий виток.

Солдаты, ворча, возвращались в казармы под палящим солнцем. Я подошёл к ответственному сержанту, который как раз перешнуровывал обувь. Хорошенько подумав, я смекнул, что учиться сражаться лучше всего у Феррела. Мало того что у него самый большой в нашем взводе опыт выживания, он, по слухам, работал инструктором на подготовительных курсах.

Над его подстриженными площадкой волосами поднимался пар, но, судя по лицу, даже после трёх часов физподготовки он мог бы хоть сейчас занять первое место в триатлоне.

У основания его бычьей шеи виднелся шрам. До того как окончательно принять бронекостюмы на вооружение, бронепехотинцам имплантировали чипы, которые ускоряют работу нервов. Потом такую практику посчитали неэффективной и прекратили, но для Феррела этот шрам был одной из наград и доказывал, что он возвращается живым с поля боя уже по меньшей мере двадцать лет.

— Что там у тебя, мозоли? — спросил Феррел, не отвлекаясь от шнурков. Он говорил на беглише с характерным бразильским акцентом.

— Нет…

— Ссышься из-за завтрашнего?

— Я готов к битве. Не то чтобы не боюсь, однако бегство всё равно не поможет…

— Ты, конечно, сопляк, недавно закончивший курсы, но держишься неплохо.

— Сержант, вы ещё будете тренироваться?

— Ну да.

— Можно мне с вами?

— Дурацкая шутка.

— Я не шучу.

— Тогда не суйся в душный бронекостюм за день до того, как пойдёшь на смерть. Хочешь попотеть — пыхти между ног какой-нибудь тёлки.

Я покраснел. Феррел продолжал возиться со шнурками.

— У меня всё. Свободен.

— Сержант… Почему же вы сами так не делаете?

Феррел посмотрел на меня. Взгляд его круглых глаз, окружённых загорелой кожей, бурил во мне дыру крупного калибра. Солнце по-прежнему палило.

— Ты думаешь, я гомик, которому бронекостюмы нравятся больше женщин?

— Разумеется, нет!

— Ладно. — Феррел почесал короткие волосы, затем похлопал по земле той же рукой. — Садись.

Я присел. Между нами подул ветерок.

— Дело было во время битвы на Исигаки, — продолжил Феррел. — Лет десять назад. Тогда ещё бронекостюмы делать толком не умели. Вот прям тут, между ног, был шов между пластинами, он кожу натирал. На тренировках там мозоли появлялись, а в бою ещё сильнее тёрло. Пиздец больно было, вот некоторые и отказывались ползать. Просто вставали и шли. Им, конечно, говорили, что это опасно, но с болью-то не поспоришь. Мишень из них была идеальная. Пиу, бдыщ — и нет парня. Много кто так сдох.

Полубразилец-полуяпонец, Феррел родился в Южной Америке, которую мимики уже больше чем наполовину захватили.

Бронекостюмы, которыми мы пользуемся, — продукт прецизионного машиностроения. В Японии, где еда стоит дороже технологий, это не так критично, но многие страны вынуждены бороться с мимиками по старинке, с помощью противогазов и древних гранатомётов. Артиллерии и авиации у них, разумеется, тоже нет. Даже если солдатам каким-то чудом удаётся убить мимиков, они могут надышаться наномашинами из высыпающегося песка и постепенно умереть от разрушения лёгких. Земли, где живут люди, постепенно превращаются в безжизненные пустоши.

Семья Феррела бросила землю, на которой не росли уже даже сорняки, и решила продолжать жизнь в экзотичной дальневосточной стране под защитой науки и техники. Семьи солдат Объединённой армии обороны получают гражданство в упрощённом порядке, поэтому Феррел записался на службу под началом Японского штаба. Среди бронепехотинцев полно людей, вступивших в армию ради гражданства.

— Слыхал когда-нибудь про кири-обоэру?

— А?

— Была у самураев такая практика — обучение через убийство врагов.

— Простите, никогда о ней не слышал.

— Бокудэн Цукахара, Иттосай Ито, Мусаси Миямото… Эти самураи жили здесь пять столетий тому назад.

— Я читал комиксы о Мусаси.

— Что, Бокудэна современная молодёжь уже не знает?

Феррел фыркнул. Странно было думать о том, что он, рождённый в Бразилии, разбирается в нашей истории лучше меня, коренного японца.

— Самураи зарабатывали на битвах. Они, как и мы, были профессиональными военными. По-твоему, сколько людей за свою жизнь зарубили те, которых я перечислил?

— Ну… Если их даже спустя пятьсот лет помнят, то по десять-двадцать?

— Ноликом ошибся. Официальных данных нигде нет, но у каждого на счету по триста-пятьсот убитых. Учти, у них не было ни пистолетов, ни бомб: только холодное оружие ближнего боя. Да их за такие успехи орденами бы наградить!

— Но как это возможно?

— Если раз в неделю убивать по человеку, за десять лет пятьсот наберётся. Вот так они и стали настолько сильными, что их называют великими мечниками.

— Я не очень понимаю. Вы сейчас о том, что можно стать сильнее, побеждая врагов, как в компьютерной игре? Тогда мне ещё много тренироваться…

— Их врагами были не чучела и не монстры, а люди. У противника тоже в руках катана, он тоже хочет жить. А тебе нужно отрубить ему голову. Вот и приходится нападать исподтишка, устраивать ловушки, а иногда убегать, поджав хвост.

— Хм…

— И всё это очень опасно. Как можно безнаказанно рубить врагам головы? Только натренировав тело в настоящих битвах до полного автоматизма. Молокосос, который махал только тренировочным мечом, никогда не победит человека, научившегося фехтовать ради выживания. Вот так постепенно ты накапливал пятьсот трупов. В японской истории все великие мечники только и делали, что без конца убивали людей.

— Убивали и учились… Кири-обоэру, да?

— Именно.

— Какой тогда смысл во всех наших тренировках?

— Правильные вопросы задаёшь. Для солдата у тебя слишком хорошо варит башка.

— А если серьёзно?

— По-хорошему, с мимиками нельзя воевать без вертолётов, танков и так далее. Но вертолёты дорогие. Обучить пилота тоже стоит огромных денег. От танков в Японии толку нет — везде горы и реки. Лучше уж перекинуть на передовую побольше людей в бронекостюмах.

— Ясно.

— Всё, что тебе могут дать на курсах, — минимальные навыки самообороны. Туда берут ничего не знающих пацанов, объясняют им правила на уровне «переходи дорогу только на зелёный», а затем бросают в самое пекло. Типа, хороший мальчик смотрит по сторонам и всегда прижимается к земле, когда в него летит пуля. В результате везунчики выживают, остальные — дохнут. Постепенно везунчики учатся благодаря настоящим битвам и превращаются в солдат. — Феррел сделал паузу. — Кстати, ты чего лыбишься?

— А?

— Рожу почему перекосил? Я ничего смешного не сказал. Ты с катушек, что ли, съезжаешь из-за завтрашней операции?

Только после этих слов я понял, что мои губы изогнуты в полуулыбке. Во время первого боя, когда мне помогла Психорита, я был одним из «невезунчиков», которые лежали в грязи с обугленными кишками, и обливался слезами отчаяния. Во время второго боя — тоже. Насчёт третьего трудно сказать, я сбежал. Пока мне ни разу не удавалось выжить, но по какой-то причине мир дал мне ещё один шанс. Он будто предлагал мне перестать надеяться на удачу и вместо этого защитить себя с помощью мастерства.

Если я не пытаюсь улизнуть с базы, у меня есть бесконечно повторяющиеся день тренировок и день битвы. Новость о том, что битвы важнее тренировок, мне даже на руку, потому что теперь я могу заниматься этим кири-обоэру до посинения. За один день я смогу научиться всему, на что великие мечники много веков назад тратили по десять лет.

Феррел встал, прерывая мои мысли, и могучей дланью стряхнул пыль со своей задницы.

— Короче говоря, смысл в том, что поздно рыпаться. Понял? Если да, то лучше не лезь ко мне с тренировками и найди себе тёлку.

— Я понимаю, что поздно, но…

Феррел вытаращил глаза, и я тут же уточнил, что имею в виду:

— Если я вдруг выживу в завтрашней битве, меня отправят на другую. Если выживу там, то на следующую. Если я буду закреплять полученные знания и умения в тренировках между битвами, я сильно повышу свои шансы на выживание. Верно рассуждаю?

— В общем, так и есть.

— Тогда что плохого в том, чтобы заранее приучить себя к тренировкам?

— Ну ты и трепло, новобранец!

— Простите.

— Если честно, не думал, что ты из этих. Наверное, уже нюх теряю.

— Из этих — это из каких?

— В армии есть три вида людей. Психи, которые могут жить только на волосок от смерти; солдаты поневоле, для которых это единственный способ прокормить себя; и все остальные, споткнувшиеся на жизненном пути и скатившиеся сюда.

— Я из последних?

— Ага, мне так казалось.

— А вы из каких?

Феррел пожал плечами и сменил тему:

— Через пятнадцать минут, здесь, в форме номер один.

— Есть!.. В полном снаряжении?

— В чём смысл бронепехотинцу тренироваться без своего костюма? Не боись, боевых патронов не будет. Бегом переодеваться!

— Есть!

Я бодро отсалютовал.

Тело человека — удивительная машина. Во время физической работы мозг отдаёт мышцам одновременно два приказа: «Напрягись!» и «Расслабься!». Операционная система нашего тела сама бережёт нас, чтобы мы не перенапряглись и не повредили себе. Бывают машины и без такой функции — например, если направить автомобиль в стену и нажать педаль газа, двигатель будет мять капот, пока не сломается сам.

В единоборствах, где важно выжать из тела всё, борцы не просто так кричат, когда наносят удары. Их мозг отдаёт приказ «Кричи!», а он подавляет приказ «Расслабься!». В ходе таких тренировок приучаешься более-менее управлять защитным механизмом. То есть тебе становится легче навредить самому себе.

Бронекостюмы, как и человеческие тела, обладают всяческими балансировщиками и предохранителями. Бронированная рука жмёт триста семьдесят килограммов: хватит, чтобы раздавить рукоятку оружия или сломать кость. Поэтому, во избежание несчастных случаев среди бойцов, в бронекостюме работают ограничители силы, компенсаторы инерции и так далее. А мы собирательно называем все эти функции автобалансировщиком.

Автобалансировщик немного замедляет пехотинца. Этот лаг — время, за которое компьютер обрабатывает информацию. Он работает так быстро, что обычный человек вряд ли что-то заметит. Но на поле боя промедление ведёт к смерти. Бывает такое крайне редко: из-за этих причин в каждом третьем бою гибнет один из десяти тысяч бронепехотинцев. И всё же может получиться, что госпожа Удача решит отвернуться именно от тебя. Когда мимик уже перед рожей, ругаться с автобалансировщиком бесполезно. Вот почему ветераны вроде Феррела в начале битвы его отключают.

На курсах про это не рассказывали. Мне пришлось заново учиться ходить в бронекостюме с отключённым автобалансировщиком. Сержант сказал, что я должен научиться двигаться не думая. Семь попыток ушло, чтобы научиться бегать по прямой.

Часть 2

Дорогу к территории, занятой американским спецназом, охраняли два караульных. Оба — амбалы, вооружённые автоматическими винтовками, с руками толще моих ног. Демонстрируя броню из накачанных мышц, эти ребята без лишних слов наводили страх на всех, кто посмеет к ним приблизиться. Тупицы подчиняются только непосредственному командиру и готовы стоять хоть в дождь, хоть под падающими с неба бомбами.

Выход с базы, общий для американцев и японцев, был совсем недалеко от них. Добравшись до него, можно повторить события второго витка с дезертирством. То есть сбежать-то легкотня. Возможно, мне даже удалось бы справиться с нападением мимика и добраться до Тибы.

Но сегодня у меня иная цель. Десять двадцать девять. Я остановился там, где глаза сторожей меня не видели. Длина моего шага — восемьдесят сантиметров. Нужно пятнадцать шагов, чтобы поравняться с ними.

Над головой пролетали утки. Сквозь шум базы доносился шум прибоя. Моя тень была лишь маленьким тёмным пятном под ногами. Прохожих не было. Караульные не двигались. Мимо проехала старенькая машина с американскими офицерами. Качки отдали им честь. Это сигнал, что мне пора идти. Три, два, один…

Машина заехала на перекрёсток. Перед ней выскочила уборщица со шваброй. Резкое торможение. Глохнущий движок. Караульные тут же повернулись на звук… а я прошмыгнул мимо них.

На миг по глазам резанул блик солнца на груде мускулов. Эти парни настолько мощные, что они, наверное, могут вытащить мой хребет через задницу. На секунду во мне вспыхнуло желание побороться с ними. Да, я азиатский новобранец, но не такой дистрофик, каким кажусь. Почему бы и нет? Почему бы не проверить, годятся ли мои навыки, заточенные под управление бронекостюмом, для поединков против людей? Почему бы не узнать, насколько сильнее как солдат я стал? Почему бы не измерить мою силу с помощью этих здоровяков?

Правый караульный повернул голову. Так, успокоиться. Нельзя менять скорость.

Я точно знал, что будет. Сейчас он развернёт туловище влево, а я как раз буду закрыт телом его товарища. Когда их взгляд наконец упадёт на Кэйдзи Кирию, он уже растворится на фоне базы.

— Что там было?

— Заткнись. На нас смотрит капитан, и он не в духе.

— Fuck you.

Я благополучно проник на американскую территорию. Мне было нужно оборудование их спецназа. После нескольких витков петли я пришёл к выводу, что нужно достать оружие, которого нет у японцев.

Наши стандартные двадцатимиллиметровые автоматы бессильны против мимиков. Этот калибр — самое большее, что нам могли выдать с учётом веса дополнительных магазинов, отдачи и необходимости стрелять по проворным врагам. Конечно, эти автоматы гораздо мощнее старых винтовок, но для стрельбы по панцирю мимиков желательно иметь калибр не ниже пятидесяти миллиметров.

Основная стратегия Объединённой армии обороны: выстроить бронепехотинцев полукругом, чтобы они тормозили мимиков огнём из всех орудий, после чего добивать врагов танками и артиллерией. Однако на деле бронепехотинцы чаще всего не дожидаются поддержки, так что приходится валить мимиков своими силами.

Опытные солдаты для этого прибегают к последнему козырю — сваебою на левом плече, который может пробивать в пузе мимиков дыры диаметром с кулак. Ещё полезен гранатомёт, но, как правило, солдат либо не попадает, либо в самый последний момент понимает, что заряды кончились. Пообвыкнув на поле боя, я тоже постепенно начал полагаться на мощь пятидесятимиллиметрового сваебоя.

Увы, у него есть огромный недостаток. Двадцать зарядов и, в отличие от автомата, несъёмный магазин. Хоть смейся ты, хоть плачь, у тебя ровно двадцать зарядов! Можно экономить, можно транжирить — двадцать, и точка. Один бронепехотинец может проделать только двадцать дыр. Когда заряды заканчиваются, сваебой превращается в бесполезный кол, которым даже умирающего вампира не добить. Создатели костюмов не ожидали, что солдат может в течение одной битвы сразиться с двадцатью мимиками и выжить. Суки! Я умирал! Умирал, когда кончались заряды! Это тупиковый путь. Чтобы вырваться из круга, мне нужно оружие, не ограниченное боезапасом.

Один раз я уже его видел. В самой первой битве, с которой и начался мой круиз по временной петле. Валькирия Рита Вратаски размахивала топором, облачённая в красный бронекостюм. Вернее, это был здоровенный кусок карбида вольфрама в виде топора. У топора не заканчиваются патроны. Даже если он слегка погнётся, им всё равно можно пользоваться. Бьёт ощутимо. Идеальное оружие для ближнего боя.

Но, увы, по документам Кэйдзи Кирия — лишь новобранец, ни разу не видевший настоящей битвы. Никто не стал слушать мои жалобы на сваебой и просьбы о замене снаряжения. Ёнабару поржал, Феррел дал в ухо, взводный сделал вид, что вообще ничего не услышал. Если я хочу пережить битву, то должен добыть другое оружие самостоятельно.

Я направлялся в ангар бронекостюмов. Американский спецназ привёз с собой не только их, но и бригаду ремонтников. Спустя минут пять после проникновения на американскую территорию я нашёл одну из ремонтниц, работающую гаечным ключом и что-то бормочущую себе под нос.

В этом уголке базы запах машинного масла был сильнее аромата моря. Сюда не доносились голоса вездесущих мужчин. Стальные орудия человечества дремали в тёмной глубине ангара.

Девушку с гаечным ключом звали Шаста Рейл. Она поступила с гражданки на должность механика. При зачислении на службу она получила звание лейтенанта и находилась в одном чине с нашим ротным, то есть была гораздо старше меня по званию. Как-то раз мне удалось подсмотреть её досье: рост 152 сантиметра, вес — тридцать семь килограмм, зрение — 0,6 на оба глаза, любит пирожные с маракуйей. Чёрные волосы, заплетённые в толстую косу, намекали на происхождение от коренных американцев.

Если Рита похожа на рысь, то Шаста — на кролика, которому суждено стать добычей хищника. Ей бы не марать руки машинным маслом на военной базе, а сидеть в уютной тёплой комнате и, поедая крендельки, смотреть тупые комедии.

— Добрый день, — постарался произнести я как можно спокойнее.

— А… А-а!

Чёрт, напугал! Очки Шасты с толстенными линзами упали на пол. Шарит, шарит по полу… Нет, не найдёт. Лучше бы отложила свой гаечный ключ и искала обеими руками. Но она упрямо продолжала шарить одной. С трудом верилось, что Шаста с высшими баллами экстерном закончила MIT[5], а затем занималась наукой, и достаточно успешно, чтобы прямо из лаборатории её забрали в оборонку, где она участвовала в разработке новейших моделей бронекостюмов. В конце концов её зачислили в ряды Объединённой армии обороны, где она лично возилась с особым бронекостюмом, выкрашенным в ярко-красный цвет. Даже бестолковые девушки из бесконечных воскресных аниме-сериалов ведут себя умнее.

Я подобрал с пола очки, линзы которых вполне можно было использовать как лупы.

— Ты уронила.

— Не знаю, кто вы, но огромное вам спасибо!

— Пожалуйста.

Шаста посмотрела на меня, и её зрачки в очках казались огромными чёрными кругами.

— A-а… кто вы такой?

— Кэйдзи Кирия.

— Рада познакомиться. Меня зовут Шаста Рейл, — ответила девушка и кивнула.

Я нарочно не упомянул своё звание и штаб подчинения.

— На самом деле я не должна с вами разговаривать. Видите ли, кажется, что это обычный ангар… То есть это действительно обычный ангар, но с уровнем доступа «совершенно секретно», поэтому для входа сюда нужно получить разрешение.

— Я в курсе.

— Правда? Хорошо.

— У меня есть к тебе дело.

— Ко мне?! Что? Прошу прощения, но я, наверное, откажусь. Спасибо за внимание, вы довольно приятный человек, просто… мне надо доделать одну работу…

— Сейчас только полдень.

— Там работы до ночи!

— Послушай…

— Вам, наверное, кажется, что я просто откручиваю и прикручиваю одну и ту же деталь… и это на самом деле так, но я действительно очень занята. Правда!

Коса Шасты подпрыгивала и изгибалась в такт её порывистым жестам. Кажется, она неправильно меня поняла. Если её не остановить, разговор уйдёт совсем не в ту степь. Пришлось перебить:

— У этого костюма повреждён внешний модуль памяти, верно?

— Да… Но откуда вы об этом знаете?

— На поле боя модулем внешней памяти почти никто не пользуется, но его управляющий чип — секретная военная разработка, поэтому тебе нужно заполнить кипу документов, чтобы выписать со склада новый. Задалбывает, правда? Ещё и этот лысый хрен постоянно домогается, хотя ты ему уже много раз давала понять, что хватит. Неплохо было бы незаметно украсть этот чип у одного из японских костюмов, а?

— Украсть? У меня и в мыслях не было!

— Ни разу не хотелось?

— Если совсем точно, то я, наверное, всё-таки задумывалась, но воровать… Кстати, откуда вы столько обо мне знаете?!

Я с ухмылкой вытащил из кармана чип в виниловом конверте:

— Между прочим, у меня как раз с собой один такой чип.

— Дайте!

— Ишь какая!

Я поднял руку с чипом повыше. Шаста прыгала вокруг меня, пытаясь дотянуться, но полтора метра роста не оставляли ей никакой надежды. Я почувствовал запах машинного масла, пропитавшего её одежду.

— Зачем вы надо мной издеваетесь!

Прыг-прыг.

— Мне было очень тяжело его достать.

— Пожалуйста, дайте!

Прыг.

— Хорошо, но при условии.

— Условии?

Шаста сглотнула, крепко сжала гаечный ключ и прижала его к груди, сдавливая мягкие холмы под спецовкой. Похоже, годы похабных взглядов со стороны хищников из спецназа приучили её считать себя жертвой. Правда, если она на всё так реагирует, то, пожалуй, над ней и правда приятно издеваться. Я опустил руку с чипом и указал на огромный боевой топор, закреплённый на стеллаже в дальней части ангара. Шаста заморгала, не сразу поняв, куда направлен мой палец.

— Я позаимствую его.

— Будь моё зрение получше, мне бы показалось, что вы показываете на топор Риты…

— Именно.

— Вы тоже бронепехотинец?

— Японский.

— Ой… Заранее прошу прощения, мне очень неприятно это говорить, но не пытайтесь повторять за Ритой — только себе хуже сделаете.

— Ты не можешь его отдать?

— Могу, если он вам так нужен. Это всего лишь кусок металла, у нас полно запасных. Когда всё только начиналось, я по просьбе Риты выточила их из крыльев списанных бомбардировщиков.

— Тогда почему бы мне его не взять?

— Вы умрёте…

— Я и без него умру.

— Вам он принципиально нужен?

— Да, принципиально.

Шаста замолчала, перебирая пальцами гаечный ключ, словно платок. Она уставилась в пол сквозь чёлку, липкую от масла и пота.

— В Северной Африке, — заговорила она, — ко мне с точно такой же просьбой обратился лучший боец самого элитного отряда. Его я тоже предупредила, но так и не смогла остановить — вопрос уже стоял о чести отряда.

— Он умер?

— Чудом выжил, но ему пришлось покинуть армию. Я до сих пор жалею, что так получилось.

— Ты не виновата.

— Его травмировал не мимик. Вам знакомо понятие инерции?

— Я вообще-то школу закончил.

— Масса топора — двести килограммов. Бронекостюм развивает усилие в триста семьдесят, поэтому в нём его можно поднять и держать, но это не отменяет инерции. Тот солдат повредил позвоночник, потому что, вращая двухсоткилограммовым оружием, можно случайно открутить себе верхнюю половину тела.

Я прекрасно понимал, о чём она, — в конце концов, я хотел топор как раз ради инерции. Чтобы рубить панцири мимиков, мне нужно размахивать тяжёлым оружием, даже если оно неудобное.

— Рита особенная, — добавила Шаста.

— Я знаю.

— Нет, она правда особенная. Она никогда не пользуется автобалансировщиком. Не потому, что отключает, — он у неё вообще не установлен. У единственной во всём спецназе. Она особенная даже на фоне самых элитных бойцов американского отделения Объединённой армии обороны.

— Я и сам уже долгое время не пользуюсь автобалансировщиком. Хорошая, кстати, мысль — снять его. Костюм полегче станет.

— Вы считаете себя особенным?

— Конечно, нет. Мне до Риты Вратаски никогда не доплюнуть.

— Как сейчас помню, что сказала Рита во время нашей первой встречи: «Мне повезло родиться в мире, где есть война». Вы бы смогли так сказать?

Огромные чёрные глаза Шасты смотрели на меня сквозь толстые линзы предельно серьёзно. Я молча заглянул в них в ответ.

— Ой… Н-но вы не подумайте, я не боюсь Риту! Правда! Честное слово!

— Да, я знаю. Люди считают её холодной и бездушной, но это не так.

Шаста выдохнула с облегчением.

— A-а для чего вам так нужен именно топор?

— Мне не нужен именно топор — просто это единственное, чем можно заменить бесполезный сваебой. А так мне без разницы: топор, копьё или сабля. Лишь бы не приходилось выживать с оружием ближнего боя, которого хватает всего на двадцать ударов.

— Вы…

Шаста прервалась. Руки, сжимавшие гаечный ключ, слегка расслабились.

— Я что?..

— Вы удивительный человек.

— Да?

— Кажется, Рита говорила то же самое, когда попросила выточить топор.

— Сравнение с валькирией — большая честь для меня.

— Но я должна вам сказать, что им очень сложно пользоваться.

— Освою, времени вагон.

— Я всегда думала, что бронепехотинцы делятся на два типа. Одни подражают Рите, потому что ничего не понимают, вторые не подражают, потому что поняли, что никогда не станут такими же. Мне ещё не встречались люди, которые увидели ширину пропасти, но решили строить через неё мост.

Чем больше воюю, тем больше поражаюсь Рите Вратаски. На первом витке она присоединилась к нашей убогой физподготовке, заметив мой пристальный взгляд, и теперь я понимаю, что только у безмозглого новобранца могло хватить смелости посмотреть на неё. Пережив ещё несколько витков, я стал сносным бронепехотинцем и осознал, что на самом деле мне до Риты очень далеко. Не будь у меня бесконечного запаса времени, я бы даже не попытался догнать её.

Шаста изящно подпрыгнула и выхватила конверт с чипом из моей руки.

— Пожалуйста, подождите здесь. Я сейчас же его заменю и заполню все бумаги. Заберите их с собой, ладно?

— Спасибо.

— И ещё… Можно спросить?

— Валяй.

— Что означает число сорок семь на вашей левой руке?

Я не нашёлся с ответом. Трудно было придумать, с чего бы бронепехотинец решил подписать маркером тыльную сторону ладони.

— Ой, я… зря это спросила?

— Некоторые люди помечают крестиком дни на календаре. Из той же серии.

— Наверное, это какой-то очень важный день, если вы написали его на руке. Вы через сорок семь дней возвращаетесь домой? Или это день рождения возлюбленной?

— Скорее, день смерти.

Шаста замолчала. Я взял топор.

Часть 3

06:00 — подъём.

06:03 — отмахнуться от дурацкого разговора с Ёнабару.

06:10 — стащить чип со склада.

06:30 — завтрак.

07:30 — повторение основных движений.

09:00 — мысленные тренировки во время сраной физподготовки.

10:30 — получить от Шасты топор.

11:30 — обед.

13:00 — тренировка (в бронекостюме) с отработкой эпизодов вчерашнего боя.

15:00 — встреча с Феррелом, тренировочные поединки (в бронекостюме).

17:45 — ужин.

18:30 — собрание взвода.

19:00 — участие в попойке с Ёнабару.

20:00 — проверка состояния бронекостюма.

22:00 — отбой.

01:12 (следующего дня) — закинуть Ёнабару на койку.

В целом первый день в петле протекает именно так. Сплошная рутина, не считая тренировок. Со временем я настолько привык к происходящему, что начал проходить мимо американских охранников, лениво позёвывая. Даже переживал, что стану профессиональным вором раньше, чем профессиональным солдатом. Правда, в моём бесконечно повторяющемся мире навыки домушника мне бы не помогли — всё равно украденные вещи через пару дней возвращаются на место.

В бытовом плане витки почти не отличались друг от друга. Если я что-то делаю, события развиваются иначе, но если нет — всё идёт своим чередом. Мой мир похож на пьесу, режиссёр которой строго запретил любые импровизации, и я вынужден раз за разом переживать в ней день накануне битвы.

Одиннадцать тридцать шесть, вторая столовая.

Гражданская тётя налила мне привычную порцию привычного лукового супа. Я ловко сдвинул руку, уворачиваясь от привычных брызг, и ушёл на своё привычное место под болтовню сослуживцев.

На три стола дальше спиной ко мне ела Рита Вратаски. Разумеется, я обедаю в это время не ради того, чтобы увидеть её, но так уж получилось, что спина Риты стала одним из элементов моей повседневной жизни.

Рита носила звание прапорщика и совсем не обязана была питаться в нашей второй столовой. Кормили здесь неплохо, но едва ли местные повара могли покорить королеву базы, которая ночевала в люксовом офицерском номере с видом на море. А с учётом того, что, по слухам, американский спецназ привёз своего повара, присутствие Риты становилось совсем необъяснимым. Она сидела с видом удава, который только что проглотил живую мышь, поэтому, хоть валькирия и обедала одна, никто не решался составить ей компанию.

Рита Вратаски ела как маленький ребёнок: слизывала капли супа с губ, рисовала в тарелке и тому подобное. Она ещё не привыкла к палочкам, поэтому в одиннадцать сорок три роняет горошину. Та отскакивает от подноса, пару раз подпрыгивает на столе, затем скатывается влево и начинает падать на пол. В этот миг Рита молниеносно выбрасывает левую руку, ловит падающую горошину и бросает себе в рот. На это у неё уходит пара десятых доли секунды. Родись она на Диком Западе, могла бы выхватывать револьвер из кобуры быстрее Билли Кида; а родись в эпоху самураев — сумела бы освоить удар цубамэ гаэси на уровне Годзиро Сасаки. Даже во время обеда Рита оставалась Боевой Сукой.

Сегодня она, как обычно, попыталась съесть сушёную сливу, не зная, что у той, в отличие от других сухофруктов, внутри косточка. Пара-тройка неудачных щелчков палочками, и она закинула сливу в рот.

Эх, что же ты так…

Риту скрутило, словно ей в живот попали из пятьдесят седьмого калибра. Спина задрожала, рыжие волосы чуть ли не дыбом встали. Но она из принципа не выплюнула сливу. Она проглотила её целиком. С костью. И остервенело запила стаканом воды.

Ей было по крайней мере двадцать два года, но по её поведению я бы дал гораздо меньше. Я считал, что форма песочного оттенка ей не идёт — в платье с рюшечками, которые носят городские девчонки, она выглядела бы намного симпатичнее.

Обед, кстати, никакой. Вкуса совсем не чувствую.

— Что, парень, весело тебе? — раздалось откуда-то сверху.

Я, не выпуская палочек из рук, посмотрел в направлении говорящего и в паре метров от земли увидел голову со стрижкой площадкой. Армия даёт шанс насмотреться на всякие морды. Его относилась скорее к динозаврам, чем к приматам. Что ж, будем считать, что предками этого типа были велоцирапторы.

Затем я увидел татуировку на его плече и расстроился. Волк с короной. Четвёртая бронепехотная рота. Та, с которой мы на ножах из-за матча в регби. Я бездумно отправил палочки в рот.

— Ты меня слышал? — вскинул амбал свою монобровь. — Я спросил, весело тебе?

— С вами разве заскучаешь?

— Тогда какого хрена у тебя рожа такая, будто ты жрёшь туалетный ёршик?!

В слишком просторной столовой обедали немногочисленные солдаты. С кухни доносился приятный, наверное, запах. В свете люминесцентных ламп блестели жареные креветки на небьющихся тарелках.

Я бы сказал, что в Объединённой армии обороны кормят скорее вкусно, чем наоборот. Надо понимать, что у солдата в жизни вообще всего три занятия: жрать, спать и воевать. Поэтому невкусная еда может подорвать боевой дух даже закалённых бойцов. А Ёнабару говорил, что на «Флауэрлайне» по сравнению с другими базами кормят вообще прекрасно.

И да, первое время обеды действительно казались мне обалденно вкусными. Но с тех пор по моим внутренним часам прошло пять месяцев, и я уже забыл, что мне в них нравилось. Первый месяц с начала петли я добавлял в еду целую гору специй, чтобы адская горечь несовместимых приправ напоминала о самом существовании пищи. Теперь не делаю и этого. Когда восемьдесят раз подряд жрёшь одно и то же, даже блюдо из трёхзвёздочного ресторана потеряет свой вкус. Я уже почти не видел в содержимом тарелки чего-либо, кроме калорий.

— Прости, приятель, если моя рожа тебя огорчает.

— Слышь, ты! Сам сейчас огорчишься!

— Я тороплюсь, — ответил я и забросил в рот всё, что осталось на тарелке.

Ладонь размером с бейсбольную перчатку опустилась на стол, произведя чудовищный грохот. Мою форму, которая пережила обстрел тётки на раздаче, всё-таки настигли брызги лукового супа. Мне было всё равно. Одежду можно не стирать — завтра с неё пропадут даже самые трудные пятна.

— Что, господину из семнадцатой роты не по чину с четвёртой ротой разговаривать? — прорычал велоцирапторов сын.

Я понял, что столкнулся с неприятным вариантом развития событий. На предыдущем витке я в бою случайно убил Феррела, поэтому сейчас был не в духе. Не прошло и пяти субъективных часов с тех пор, как сержант сдох, отплёвываясь кровью. Меня, конечно, тоже убили, но это ерунда: подкосило именно то, что Феррел умер первым, защищая бестолкового новобранца. Из-за этого у меня обострилась недавно начавшаяся мигрень.

Я хотел отвлечься, глядя на совсем не изменившуюся Риту, но мрачные размышления не прошли для моего лица бесследно, и запустилась цепочка событий, с которыми я ещё не сталкивался.

Я встал из-за стола, поднимая поднос. Верзила из четвёртой роты своим огромным телом перегородил мне путь. Вокруг уже собирались солдаты, рассчитывавшие на потасовку. Время одиннадцать сорок восемь. Задержка заметно ударит по распорядку дня. Бесконечный запас времени вовсе не означает, что его можно тратить попусту. Каждый потерянный час делает меня на поле боя на час слабее, чем нужно.

— Убегаешь, цыплёнок? — угрожающе спросил верзила.

Рита Вратаски обернулась и посмотрела на меня. Кажется, она только сейчас заметила, что обедает в одной столовой с парнем, который пялился на неё с утра. Что-то подсказывало, что если наши глаза встретятся, то Рита поможет мне, как помогла на физподготовке и в первом бою. Умоляющий взгляд действовал на неё безотказно. Сердобольная девушка, что бы о ней ни говорили. Интересно, как бы она помогла мне? Поговорила бы с этим бешеным мужиком о зелёном чае, чтобы отвлечь? Я усмехнулся.

— Алё! Чего ржёшь?!

— Не над тобой.

Я отвёл взгляд от Риты. Кэйдзи Кирия — больше не беспомощный новобранец. Пускай телом я не изменился, но в душе стал ветераном, прошедшим через семьдесят девять битв. Я могу постоять за себя сам. Я и так пользуюсь помощью Риты, чтобы сократить физподготовку, и лишаю её запасного топора, убалтывая Шасту. Не хватало ещё помешать ей обедать.

— Шутник херов!

— Извини, но у меня правда нет времени на шутки.

— У тебя между ног что, пустые шарики для пинг-понга?

— Не знаю, я внутрь не заглядывал.

— Ах ты!..

— Так, хватит! — прервал наш спор приятный женский голос.

Но это был не пронзительный голос Риты. Помощь пришла откуда не ждали. Обернувшись, я увидел смуглую девушку возле моего стола. Огромные сиськи, натягивающие фартук, вероломно вторглись в моё поле зрения и мигом заняли существенную его часть. Рэйчел Кисараги, обладательница фартука, встала между нами, держа в длинных поварских палочках жареную креветку.

— Прекратите спорить. Столовая — для еды, а не для драк.

— Надо объяснить этому салаге, как ведут себя на людях!

— Хватит, я сказала.

— Ты сама говорила, что за всю историю «Флауэрлайна» ещё никто не ел с такой кислой рожей.

— Да, но…

Рэйчел бросила на меня быстрый взгляд. Она не рассердилась, когда я рассыпал тележку картофеля. Если сейчас я умудрился её задеть, выражение лица у меня и правда было то ещё. Вдруг ей захотелось проучить надоедавшего ей Дзина Ёнабару, слегка потрепав его приятеля-новобранца? Что же, не буду её винить. Тут как с тем картофелем: Кэйдзи Кирия облажался — ему и расхлёбывать. Заодно я понял, что Рэйчел пользуется значительно большим вниманием, чем мне казалось. Возможно, этот бугай лезет драться не потому, что роты не в ладах, а чтобы произвести впечатление на Рэйчел. На военной базе, целиком покрашенной в однообразный кофейно-песочный камуфляж, взгляды мужчин часто останавливались на ней.

— Ну перестань. Я слишком резко выразилась. — Рэйчел повернулась лицом к верзиле, а мне за спиной помахала рукой, чтобы я поскорее уходил. — Вот тебе креветка, чтобы ты не сердился.

— Не перестану. Он мне не нравится.

— Успокойся, говорю.

— А сам за себя ответить можешь, салага?!

Мясистый кулак пролетел над плечом Рэйчел в моём направлении. Тело отреагировало само. Шаг правой по часовой, шаг левой — против. Раз-два. Этот способ ходьбы идеально подходит для бронекостюмов с их тяжёлой поступью. Левой рукой и грудью я сбил удар верзилы, одновременно подняв повыше правую руку, чтобы тарелки не упали с подноса. Главное — чтобы центр тяжести был в середине тела. Рэйчел уронила креветку. Я поймал её за хвост, не дав коснуться пола.

Верзила потерял равновесие. Пара неловких шагов — и он свёз со стола еду сидевшего впереди солдата. А я продолжал стоять, держа свой поднос правой рукой.

— Ты уронила, — сказал я, возвращая креветку Рэйчел.

Вокруг раздались одобрительные выкрики. Шея верзилы покраснела.

— Ах ты, мудень!

Он кинулся ко мне. Занёс кулак. Вот мерзавец! У меня была пара мгновений, чтобы принять решение: увернуться, нанести ответный удар или сбежать, поджав хвост.

Мой противник был натренированным бронепехотинцем и проводил техничный удар правым кулаком, но куда ему до скорости мимика? Кроме того, он пытался лишь причинить боль, а не убить. Его рука мощно и бесполезно пронеслась перед моим носом, в то время как его ноги были без защиты. Тут я бы мог его и убить.

Промахнувшийся верзила вернулся в стойку, пыхтя от напряжения. Он постоянно подпрыгивал на месте, подражая боксёрам.

— Хорош бегать, чмо! Дерись давай!

Тебе ещё не надоело? Неужели ты после неудачного удара не понял, что между нами даже не пропасть, а Марианская впадина? Я был удивлён.

Левый хук. Ушёл назад на полшага. Ещё удар. Отступил. Второй, третий, четвёртый… Я устал считать дыры в его обороне. За минуту я мог бы убить его раз десять. Но я здесь не для этого. Моя работа — не отправлять в реанимацию неплохих, хоть и кровожадных бронепехотинцев, а сбрасывать в ад врагов человечества.

После каждого тщетного удара вокруг раздавались крики других парней:

— Чё ты хернёй страдаешь, на нём же ни царапины!

— Мелкий, кончай бегать! Бей! Бей! Бей!

— Яху! Кто-нибудь, стойте на шухере, не пускайте офицеров!

— Ставлю десять баксов на здоровяка!

— Двадцать на мелкого!

— Что за сука стащила мою креветку?!

Чем больше они кричали, тем сильнее напрягались руки здоровяка и тем сложнее ему было попасть по мне. Феррел часто говорит: «Дроби секунду». Сначала я не понимал, как это. Секунда — она и есть секунда; её не сделать ни меньше, ни больше.

Время нельзя растянуть. Зато его можно дробить. Если щёлкнуть тумблером где-то в глубинах сознания, то секунда раздробится на мелкие фрагменты, словно кадры в фильме. Я должен на подсознательном уровне предвидеть, что произойдёт через дюжину кадров реальности, и поступить так, чтобы ситуация обернулась в мою пользу. Людям, которые не подозревают о бесконечном дроблении секунд, не место на поле боя.

Не попасть под удар легко, главное — не вляпаться в ещё какую-нибудь историю. Я нарочно обедал до товарищей по семнадцатой роте, но скоро они тоже придут в столовую. Я должен разрешить ситуацию, пока их нет.

Хорошенько подумав, я решил, что быстрее всего будет пропустить удар. Но я не ожидал, что Рэйчел попытается остановить верзилу. Из-за её прыжка правый кулак противника сбился с курса — он должен был лишь слегка задеть мою щеку, но попал точно в челюсть. Волна жара прокатилась от зубов к носу. Подпрыгнули тарелки на подносе. Краем глаза я увидел спину Риты, выходившей из столовой. В следующий раз эта боль будет мне уроком. Я потерял сознание, какое-то время блуждал в беспокойной дрёме… и пришёл в себя.

Я валялся на «койке» из нескольких поставленных в ряд стульев. На голове лежала женская влажная салфетка. От неё слегка пахло цитрусом.

— Очнулся?

Кухня. Гудел вентилятор вытяжки, всасывая поднимающийся пар. В кастрюлях размером с древние японские гробы[6] булькала жидкость оливкового цвета. На стене висело написанное от руки недельное меню. Сверху его украшало вырезанное из постера мужское лицо.

Я долго сверлил взглядом белоснежные зубы фотографии, пока меня не осенило: это же лицо того мачо, постер с которым висел возле коек семнадцатой роты! А он не такой дурак, как кажется, раз умудрился сбежать из вонючей мужской казармы и теперь лучезарно улыбается женщинам на кухне.

Рэйчел чистила картофелины и кидала в корзину — такую же здоровенную, как и остальная утварь. Именно в эту картошку я врезался на третьем витке, и именно её семьдесят девять раз ел в виде пюре.

Других поваров рядом не было. По всей видимости, Рэйчел не сомневалась в своих силах, поэтому готовила еду для толпы мужиков самостоятельно.

Я поднялся с койки и попробовал подвигать челюстью. Кажется, удачный удар слегка вывихнул мне сустав.

— Прости его. Он на самом деле хороший парень, — сказала Рэйчел.

— Знаю.

— А ты взрослее, чем кажешься…

— Просто не хотелось лишнего шума, — пожал я плечами.

Вся база на нервах перед завтрашней операцией. Кто-то захотел выпендриться перед красоткой, и тут удачно подвернулся новобранец с мрачной рожей. Только все эти условия вместе могли привести к драке, поэтому случившееся — моя вина.

— Ты пацифист? — Рэйчел усмехнулась. — Неожиданно для солдата.

— Мне самой войны достаточно.

— Поэтому ты его пощадил?

— В смысле?

— Ты сильнее. Я видела, что ты просто не хочешь давать сдачи.

Длинноногая повариха внимательно изучала меня взглядом.

Базу «Флауэрлайн» построили три года назад. Если Рэйчел начала здесь работать после того, как получила диплом диетолога, то она старше меня минимум на четыре года. Но мне никогда не казалось, что между нами такая уж большая разница. Рэйчел не пыталась выглядеть моложе своих лет, но здоровый загар и жизнерадостная улыбка делали это за неё.

Она немного напоминала библиотекаршу, которую я когда-то любил. Яркая улыбка той женщины заставила меня, тогда ещё старшеклассника, в самый жаркий день лета помогать ей сушить книги от плесени.

— Жизнь надо высекать в камне, — сказал я. — Писать её на бумаге бессмысленно — всегда можно стереть.

— Тебя что-то совсем понесло.

— Правда?

— У тебя есть девушка?

— Нет.

— Операция ведь завтра?

— Да.

— Я сегодня вечером свободна.

Её зелёные глаза встретились с моими. Я видел, как она нервничает.

— Только не подумай, я это не всем подряд предлагаю.

Разумеется, я знал об этом, ведь она отшила Ёнабару. Он потом целую неделю жаловался мне, что таких недотрог нынче почти не осталось. А мне казалось, что это он не с теми женщинами общается.

— Сколько сейчас?

— Почти три. Ты был без сознания три часа.

Пятнадцать ноль-ноль — время тренировки с Феррелом. В жизни пленника временной петли гора неотложных дел.

В прошлый раз моя оплошность на поле боя стоила жизни Феррелу и взводному. Мой выпендрёж закончился тем, что они погибли, защищая меня. Я видел обугленные семейные фотографии, которые Феррел носит внутри бронекостюма. На них он с широкой улыбкой стоял под палящим бразильским солнцем в окружении многочисленных братьев и сестёр.

Кэйдзи Кирия — заурядный человек без выдающихся способностей. Какие-то вещи я умею, какие-то — нет. Мне нужно сделать выбор в пользу тренировок, чтобы через несколько витков уметь больше, чем сейчас. Хватит вести себя как самоуверенный придурок и убивать людей, которым я многим обязан. Будь у меня всего одна жизнь, я бы наверняка потратил драгоценное время перед операцией на эту женщину. Но не теперь.

— Извини, не могу. Найди себе кого-нибудь ещё.

Я побежал на тренировочную площадку, где меня дожидался помешанный на физкультуре сержант.

— Придурок! Чтоб ты сдох! — раздалось вдогонку.

Часть 4

Девяносто девятый виток.

Меня убили через сорок пять минут после начала боя.

Часть 5

Сто десятый виток.

Из-за Ёнабару враги прорвали нашу оборону.

— Кэйдзи, преступник в том детективе… тот, который… хотел водоросли.

С этими словами он умер.

Меня убили через пятьдесят семь минут после начала боя.

Часть 6

Сто двадцать третий виток.

Мигрень, начавшаяся где-то на пятидесятом витке, становится невыносимой. Я не понимаю, откуда она. Лекарство военного врача совсем не помогает. Мрачно раздумываю о том, что в будущем придётся сражаться не только с врагами, но и с головной болью.

Меня убили через шестьдесят одну минуту после начала боя.

Часть 7

Сто пятьдесят четвёртый виток.

Я потерял сознание на восьмидесятой минуте боя. Не умер, но из петли вырваться не удалось.

Ладно, плевать. Как получилось, так получилось.

Часть 8

Сто пятьдесят восьмой виток.

Я наконец-то привык к топору из карбида вольфрама и теперь мог раздробить панцирь мимика лёгким поворотом запястья. Столкнувшись с фактом, что враги серьёзно защищены, человечество изобрело высокочастотные виброклинки и сваебой, ударная часть которого вылетает со скоростью полтора километра в секунду. По слухам, сейчас применяют даже кумулятивные бомбы ближнего боя. Но оружие, в котором есть боеприпасы, может заклинить или забарахлить, а сверхтонкие виброклинки ломаются, если ударить ими под неправильным углом.

Топор из карбида вольфрама — изобретение Боевой Суки Риты Вратаски. Это гениальное оружие превращает силу приводов бронекостюма в чистую разрушительную мощь. Конечно, топор может гнуться или слегка крошиться, но даже после этого он остаётся грозным оружием. Ещё один плюс — в отсутствии режущей кромки. Оружие ближнего боя в подавляющем большинстве случаев используется как дубинка. Я как-то слышал, что хорошо заточенную катану бывает трудно вытащить из раны, поэтому самураи нарочно «убивали» клинок, затупляя перед битвой о камень. Так или иначе, топор Риты доказал свою силу на поле боя.

Наш взвод, одетый в спящие бронекостюмы, залёг на севере острова Котоиуси. Через пять минут взводный отдаст приказ об атаке. Даже спустя столько витков это самый волнующий момент операции. Я прекрасно понимал Ёнабару, который пытался успокоить нервы, городя всякий бред. Феррел пропускал наш бестолковый разговор мимо ушей.

— Поэтому я и говорил тебе найти девчонку до того, как нас посадят в костюмы. Сейчас уже поздно рыпаться.

— Возможно.

— Как насчёт Безбашски? Вы ведь говорили на физподготовке? Ты ей понравился, что ли?

— Возможно.

— Ты сегодня на редкость спокойный.

— Правда?

— Прожжённый такой, типа! У меня перед первым боем сердце стучало так, что дышать не мог.

— Ну да, бой — это же как экзамен.

— В смысле?

— Ты в школе не учился?

— Что-то ты вообще глубокую древность вспомнил!

— Возможно.

Пауза.

— Возможно.

— Я ничего не сказал.

Голос Ёнабару показался тихим и далёким. Я лежал на этом поле всего ничего, а казалось, что прошла уже сотня лет. Всего полгода назад я был школьником, который тихо-мирно жил с родителями, играл с друзьями и ни капли не интересовался войной за выживание, которая захватила мир. Мне и в голову не могло прийти, что я тоже окажусь на передовой.

— Ты второй день сам не свой.

— Правда?

— Береги голову. Не хватало нашей роте ещё второго помешавшегося… И кстати, что это за железная хреновина? Это тебе для чего? Самовыражение? Искусство?

— Топор? Рубить.

— Кого?

— Врагов в основном…

— У нас уже есть сваебои для рукопашной. А если топор — лучшее оружие, то что тогда? Сильнейший воин человечества — дровосек Хэй-хэй-хо?

— Его звали Ёсаку, а не Хэй-хэй-хо[7].

— Ну, ты меня понял.

Затем в наш разговор вмешался Феррел:

— Кирия, я понятия не имею, где ты учился махать топором, но я видел, что ты освоил его в совершенстве. Главное, не забывай, что рукопашная начинается только после того, как враги подойдут в упор. Не вздумай лезть к ним сам. Базовая современная тактика — дистанционный бой.

— Так точно.

— Кстати, Ёнабару.

— Что?

— Хотя… Нет, оставайся таким же.

— Да серьёзно?! Кэйдзи похвалили, а меня вот так? Сержант, моя чувствительная натура тоже требует тёплых слов!

— Хвалить тебя столько же пользы, сколько разговаривать с автоматом, пока его чистишь.

— Чё за дискриминация!

— Я иногда думаю, что, если кто-то изобретёт замок для твоего рта, я ему отдам всё моё жалование за год… Бля!.. Наступление началось! Соберитесь, пока вам яйца не отстрелили!

Вот и бой. Я выскочил вперёд, не отсоединяя кабель. Выкрутил мощность радара на максимум. Ага, вижу. Выстрелил. Залёг. Копьё пролетело над головой.

— Кто там вперёд лезет?! Жить надоело?!

Я лишь делал вид, что слушаю крики взводного. Если выполнять все приказы выпускников офицерских школ, быстро попрощаешься с жизнью. Началась оглушительная перестрелка. Я стряхнул песок со шлема. Когда я бросил взгляд на Феррела, тот кивнул мне. Он быстро догадался, что мой упреждающий выстрел защитил взвод от внезапного нападения. Этой выходкой я сообщил Феррелу, что невзрачный Кэйдзи Кирия, впервые оказавшийся на поле боя, на самом деле очень толковый солдат. Его опыта хватит, чтобы отличить интуицию от безрассудства. В конце концов, именно это и помогло Бартоломеу Феррелу пережить последние двадцать лет.

Если начистоту, сержант — единственный полезный боец во всём взводе. Остальные «ветераны» прошли максимум через два-три сражения. И даже если солдат выжил, он не понимает из личного опыта, какие именно действия приводят к смерти.

Никто из них не знает, каково это — стоять на границе между жизнью и смертью. Они не понимают: на этой выложенной трупами границе выживать проще всего. Пропитавший моё тело страх шептал, что это самое жуткое, самое жестокое, но в то же время самое безопасное место на поле боя. Только так можно одолеть мимиков, а ни с кем больше я и не сражаюсь. Кэйдзи Кирия воюет против врагов человечества, остальное неважно.

Страх внутри меня никогда не исчезал. Я боялся. Дрожал. Покрывался мурашками каждый раз, когда чувствовал мимика за границами поля зрения. Кто мне сказал, что тело надо наполнять страхом? Взводный? Феррел? Препод на подготовительных курсах?

Постоянный страх приносит не только дрожь, но и спокойствие. Солдаты, которые полны отчаяния или тонут в адреналиновой эйфории, долго не живут. Страх похож на психанутую бабу, которую ты не можешь бросить. Только и остаётся, что как-то уживаться с ней.

Взрывался порох. Свистели пули. Скрежетал рвущийся металл. Пропахшая маслом, пылью и кровью смерть витала в нескольких сантиметрах от носа. Семнадцатая рота третьего батальона двенадцатого полка триста первой бронепехотной дивизии — пушечное мясо.

Если операция основных сил пройдёт успешно, мы окажемся на пути толпы мимиков, бегущих из окружения. В противном случае мы просто застрянем посреди вражеской армии. Так или иначе, шансов выжить у нас немного. Взводный и Феррел наверняка знали об этом. Такая роль выпала нашей роте, потому что она была сформирована из отрядов, переживших Окинаву. В операции участвуют двадцать пять тысяч бронепехотинцев, и штаб даже бровью не поведёт, узнав о гибели ста сорока шести человек. Стратегия предполагает жертвы.

С другой стороны, ситуации в бою вообще делятся только на три типа: опасные, крайне опасные и пиздец какие опасные. Так что нечего жаловаться на несправедливость. Где бы на поле боя я ни находился, там обязательно будет неразбериха. Такие же бронекостюмы. Такие же враги. Такие же боевые товарищи. Такой же я.

Мои недостойные солдата мышцы уже начали уставать. Но хотя тело осталось таким же, управляющая им операционная система изменилась до неузнаваемости. Из беспомощно плывущего по течению новобранца я превратился в ветерана, управлявшего течением битвы. Я не страдал из-за того, что этот бой повторялся из раза в раз. Я стал машиной для убийства, в которой вместо масла течёт кровь, а электричество заменили нервными импульсами.

Машина не отвлекается на посторонние мысли, она не проливает слёз. На моём лице вечная ухмылка. Я наперёд знаю, что будет дальше, и, когда тело убивает одного врага, глаза ищут второго, а голова — уже третьего. У меня не бывает удач и неудач: я просто сражаюсь, ни о чём не волнуясь. И если эта битва продлится вечно, я даже бровью не поведу.

Выстрелить. Перебежать. Расставить ноги и упереться в землю. Шаг, ещё шаг. Пролетело копьё, разминувшись со мной на десятую долю секунды. Оно вонзилось в землю, и удар поднял клубы пыли. Идеально. Враги не найдут меня через эту завесу, а я их — найду. Вон там. Один, два, три. Пока облако не осело, я прикончил трёх мимиков.

Не задумываясь, пнул одного из товарищей. Будто открываю дверь ногой, пока руки заняты: левая — автоматом, правая — топором. Как же повезло людям, что Господь дал им четыре конечности! Будь у меня их три, я бы сейчас не смог спасти этого неизвестного солдата.

Поворачиваясь, разрубил ещё одного мимика. Хватило одного удара. Затем подбежал к солдату, которого пнул. На костюме волк в короне — кто-то из четвёртой роты. Раз он здесь, мы уже соединились с основными силами. Наступление захлёбывалось.

У его бронекостюма дрожали плечи. Значит, солдат до сих пор в шоке либо от мимика, который пытался его убить, либо от моего пинка. Если ему не помочь, минуты за три его отправят на тот свет.

Я положил ладонь ему на плечо и нащупал разъём.

— Ты помнишь, какая была разница по очкам? — спросил я.

Солдат молчал.

— Я про ваш матч с семнадцатой ротой.

— Что?.. — выдавил он из пересохшего горла.

— Регби. Забыл уже? Говорили, этот матч останется в истории роты: то есть там же разница была не десять и не двадцать очков, а реально до хера. Кстати, про историю роты не я придумал. Если учесть, что любые военные изобретения становятся собственностью армии, она с меня может и денег стрясти за патент.

— Ты… о чём вообще?

— Похоже, пришёл в себя.

В отличие от меня, новобранца, этот парень очухался быстро. Я похлопал его по плечу:

— Должен будешь. Ты из четвёртой роты? Кто именно?

— Ефрейтор Когоро Мурата.

— А я Кэйдзи Кирия.

— Много выпендриваешься. Ты мне не нравишься.

— Взаимно. Желаю удачи.

Мы стукнулись кулаками и разошлись. Я осмотрелся. Побежал. Начал стрелять. Тело изнывало от усталости, но разум был даже яснее, чем во время повседневной рутины. Я чувствовал себя сортировальной машиной для яблок на конвейере: вся лишняя информация автоматически летела в тартарары, и мозг получал лишь то, что необходимо.

Сегодня я снова увидел Риту Вратаски.

Она появилась одновременно со взрывом. Самолёты, кружившие над полем боя на недосягаемой для мимиков высоте, сбросили бомбу с лазерным наведением, и спустя где-то двадцать секунд снаряд ударил именно туда, куда указала королева битвы.

Куда бы ни шла Рита, её сопровождали бомбардировки хирургической точности, распылявшие всё живое и неживое. Если что-то и выползало из кратеров, оно мигом становилось кормом для её топора.

Красный бронекостюм непонятным образом успокаивал меня. Захлебнувшееся было наступление обрело второе дыхание. Рита — непревзойдённый мастер войны. Лучшая из лучших, звезда американского штаба Объединённой армии обороны. Но эти слова не выражают почти ничего. Она действительно была нашей валькирией.

Солдаты замечали на поле боя ярко-красный бронекостюм и сражались с мыслью о ней. Говорят, приток адреналина на качающемся подвесном мосту может заставить женщину полюбить мужчину. Наверняка и поле боя с витающим в воздухе предчувствием смерти подталкивало солдат массово влюбляться в Риту. Наверняка даже Боевой Сукой её назвал какой-то вояка. От души, так сказать.

И как бы я это в себе ни отрицал… но, возможно, что и я начал проникаться к Рите Вратаски чувствами.

Какая разница. Я застрял в этой блядской временной петле, так что ответная любовь мне никак не светит. Даже если я успею за один день наладить с кем-нибудь отношения, на следующий день этот человек станет прежним. Бесконечный цикл лишает меня ценной возможности делить время с другими.

Она помогла мне, когда я был слабым, — успокоила неуместным на поле боя разговором про зелёный чай. Она пообещала, что будет рядом, пока я не умру. К кому ещё мне питать безответные чувства, как не к недосягаемой валькирии?

Пока я думал, моя операционная система действовала. Тело поворачивалось, ноги топтали землю. Бой, пролетающий перед глазами, не требует мыслей. Когда я превращаюсь в точную машину, любая рефлексия только мешает. Думать, прежде чем делать, можно только во время тренировок. В пылу сражения это неизбежно закончится тем, что давно поджидающая смерть с хохотом обрушит на тебя свою косу.

Битва продолжалась. Прошло семьдесят две минуты. Погибли Танака, Мае, Убэ и Нидзё. Четверо. Семь раненых. Ноль пропавших без вести.

Нидзё повесил на стену казармы постер с девчонкой в купальнике, Мае приехал из какой-то китайской глубинки, остальных я почти не знал. Я запечатлел в памяти лица парней, которых не смог спасти. Всего через несколько часов всё вернётся на круги своя, но я постараюсь не забыть их мучений. Эта заноза в сердце поможет мне стать крепче в следующем бою.

Наш взвод пока держался. В небе слышался тихий гул вертолётов поддержки, которые на этот раз успешно долетели. Пока что это лучший виток из всех. Взводный уже перестал жаловаться на новобранца, который без команды убежал вперёд и дрался как проклятый. Феррел иногда поддерживал меня непревзойдённо меткими выстрелами.

Наконец я увидел его. Мимика, с которым сражался прямо перед тем, как угодить в петлю. Именно его я трижды ударил сваебоем, когда Рита меня спасла.

Не знаю, как я отличил его от остальных. Мимик и мимик: такая же утонувшая жаба. Но даже спустя сто пятьдесят семь боёв я в мельчайших подробностях помнил врага, которого убил в самый первый раз.

И я должен сделать это ещё раз. Что-то подсказывало: когда я его уничтожу, перелистнётся страница моей истории. Вряд ли его смерть повлияет на будущие витки, но мне казалось, что после этой победы я смогу хоть как-то изменить бесконечно повторяющиеся дни.

Жди там и никуда не уходи. Сейчас я тебя прикончу.

Кстати, о страницах… Я вдруг вспомнил, что так и не вернулся к чтению детектива. Всего один раз, ещё перед началом временной петли я потратил редкое время солдатского отдыха на чтение этой книги. Я остановился на кульминационной сцене, в которой главный герой собрал важных для расследования людей и пытается понять, кто же убийца. Но бесконечные тренировки совсем отвлекли меня от книги. Казалось, будто я не читал её уже целый год. Может, пора к ней вернуться? Решено: когда дойду до следующего этапа, убив этого гада, всё-таки дочитаю свой детектив.

Я поднял топор. Осторожно приблизился к врагу. В наушниках послышался шум. Женский голос. Рита Вратаски, она же Психорита Безбашски, валькирия и последняя надежда человечества, вдруг сказала:

— Ты сейчас на каком витке?