Аллея кошмаров

Карта IV Мир

С утра мозг Стэна работал на полном ходу, измышляя ответы на все возможные вопросы. Где ты был, пока Пит ошивался у гика? В балагане, ставил раскладушку. А потом что ты делал? Репетировал новый карточный фокус. Какой? Скрытый перенос карты из руки в руку. А когда Пит вернулся, то что он сделал? Кажется, ушел в каморку под сценой. Ты за ним присматривал? Просто следил, чтобы он никуда не выходил. А где ты был, когда вернулась Зена? Я ждал ее у входа…

Толпа постепенно редела. Звезды затянула облачная дымка, за деревьями сверкнула молния. В одиннадцать часов вечера Хотли объявил, что представление закончено. Публика разошлась, а цирковые курили и переодевались. Наконец все с хмурыми лицами окружили Хотли. Майор Москит, не обращая внимания на всеобщее мрачное настроение, весело насвистывал, пока на него не шикнули.

Потом все вышли из балагана и расселись по машинам. Стэн ехал с Хотли, майором, Бруно и Мартином-мореходом. Процессия направилась к центру города, в похоронное бюро.

– Повезло, что хороним сегодня, когда публики мало, – заявил Мартин-мореход.

Ему никто не ответил.

Внезапно майор Москит пискнул:

– Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? – Он сплюнул. – И какого черта об этом вечно трындеть? Зарыли бы в землю, и пусть себе гниет.

– Заткнись! – глухо сказал Бруно. – Мелюзга, а треплешься за десятерых.

– Поди подрочи, – огрызнулся майор.

– Зену жалко, – сказал Бруно остальным. – Славная женщина.

Клем Хотли, небрежно держа руль одной рукой, заметил:

– По этому выпивохе плакать никто не станет. Даже Зена. Однако тут есть над чем задуматься. Я хорошо помню, как он в свое время блистал. А сам я вот уже год капли в рот не беру, зарекся. Всякого навидался.

– А кто теперь с Зеной будет выступать? – немного погодя спросил Стэн. – Или она что-то поменяет? Типа чтобы лохи ей сразу конверты с вопросами вручали, а она…

Свободной рукой Хотли почесал в затылке:

– Нет, так не пойдет. Ничего менять не станем. Ты посидишь под сценой, а я буду собирать конверты. А сразу после твоего выступления покажем электрическую девушку, чтобы дать тебе время пробраться на место и все подготовить.

– Договорились.

«Он сам это предложил, – повторял про себя Стэн. – Я тут ни при чем. Майор и Бруно своими ушами слышали. Он сам предложил».

Улица была пуста. На тротуаре перед похоронным бюро лежал золотистый треугольник света. К обочине одна за другой подъезжали машины, останавливались. Из одной вышел старый Магвайр, билетер и зазывала, потом Молли, а за ними на руках выскочил Джо Пласки и уверенно, как лягушка, запрыгал через дорогу.

В дверях их встретила Зена. На ней было новое черное платье, расшитое крупными черными цветами из гагатового бисера.

– Входите, входите. Я все устроила. Позвонила священнику, он сейчас придет. По-моему, священник не помешает, хотя Пит в церковь и не ходил.

Все вошли. Джо Пласки порылся в кармане, протянул Зене конверт:

– Тут ребята собрали на памятник. Ну, мы знаем, что ты в деньгах не нуждаешься, но все равно хотели сделать что-то. Утром я отправил письмо в «Биллборд», попросил опубликовать извещение. Ничего особенного, просто «Друзья и коллеги скорбят об утрате».

Зена наклонилась и поцеловала его:

– Я очень растрогана вашей заботой. Что ж, пора в часовню. Священник только что подошел.

Все расселись на складных стульях. Священник, робкий заспанный старикан, отчего-то держался смущенно. «Ага, наверное, решил, что цирковые – сплошь нехристи, – подумал Стэн. – Будто все явились без штанов, а он из вежливости делает вид, что ничего не замечает».

Священник надел очки:

– …ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести… Господь дал, Господь и взял…[17]

Сидя рядом с Зеной, Стэн пытался вслушиваться в слова и предугадать, что священник скажет дальше. Лишь бы не думать. Я не виноват, что он умер. Я не собирался его убивать. Я его убил. Ну вот, опять началось. Я весь день ничего не чувствовал, решил, что обо всем забыл.

– …скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой…[18]

Пит не знал кончину свою. Пит умер счастливым. Я ему помог. Он долгие годы умирал медленной смертью. Он боялся жить, довольствовался малым, а я взял и убил его. Нет, я не убивал. Он сам себя убил. Рано или поздно он добрался бы до денатурата. Я просто ему чуть-чуть помог. О господи, неужели придется всю жизнь об этом думать?

Стэн медленно повернул голову и поглядел на остальных. Майор Москит пристроился между Молли и Бруно. На заднем ряду Клем Хотли закрыл глаза. Лицо Джо Пласки озаряла тень улыбки, в которую привычно складывались его губы. «Наверное, вот так же улыбался Лазарь после воскрешения», – подумал Стэн. Мартин-мореход щурил глаз.

При виде Мартина Стэн пришел в себя. Он сотни раз делал то же самое, сидя на жесткой церковной скамье рядом с отцом и глядя на хоры, где стояла мать вместе с остальными женщинами в белых одеяниях. В глазу есть слепое пятно, и если закрыть один глаз, а второй устремить чуть вбок от головы проповедника, то в какой-то миг кажется, что голова исчезает, а безглавое тело продолжает читать проповедь.

Стэн покосился на Зену. Она сидела в глубокой задумчивости. Священник торопливо возгласил:

– Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает как тень, и не останавливается. Посреди жизни нас настигает смерть…[19]

Майор Москит громко вздохнул и заерзал на месте. Стул заскрипел.

– Ш-ш-ш! – прошипел Бруно.

Когда все забормотали «Отче наш», Стэн с облегчением обнаружил, что голос его не подводит. Зена его слышит. А раз слышит, то не заподозрит его в… Стэн понизил голос, произнося слова машинально, по памяти. Ни в коем случае не следует давать ей повод для подозрений… Хотя она недоверчиво поглядела на него, когда он сказал, что Пит ошивался у гика. Нет, нельзя, чтобы она… Так, главное – не переиграть. Черт побери, вот где требуется способность отвлекать внимание!

– …Ибо Твое есть царство и сила и слава вовеки…

– Аминь!

Гробовщик был молчалив и деловит. Он снял крышку гроба и бесшумно прислонил ее к стене. Зена поднесла к лицу носовой платок и отвернулась. Все выстроились в очередь, попрощаться с покойником.

Первым к гробу подошел Клем Хотли. На его морщинистом лице не отразилось ничего. Бруно взял майора Москита на руки, чтобы ему было лучше видно. Старый Магвайр мял в руках кепку. Джо Пласки, прыгая на руках по полу, толкал перед собой складной стул, потом придвинул его к изголовью гроба и вскочил на сиденье. Поглядел на покойника. Скорбно сложил губы, хотя у глаз все еще лучились смешливые морщинки. Машинально перекрестился.

Стэн натужно сглотнул. Подошла его очередь, теперь уж не отвертишься. Джо соскочил на пол, придвинул стул к стене. Стэн сунул руки в карманы, подошел к гробу. Он в жизни не видел трупов; при мысли об этом волоски на затылке шевелились.

Он глубоко вздохнул и заставил себя посмотреть на мертвеца.

На первый взгляд казалось, что в гробу – восковая фигура во фраке. Одна рука приложена к груди в белом жилете, другая вытянута вдоль тела, сжимает в ладони хрустальный шар. Лицо румяное – гробовщик тампонировал впалые щеки, загримировал кожу, так что ее восковой блеск создавал иллюзию жизни. Внезапно Стэн ахнул, будто его ударили под дых: лицо покойника украшала бутафорская бородка – аккуратно подстриженная, черная как смоль.

– И напоследок мамзель Электра продемонстрирует свой коронный номер. Никто на свете не отваживался его исполнять с тех самых пор, как Бенджамин Франклин обуздал молнию бечевкой своего воздушного змея. Итак, мамзель Электра, держась за электроды угольной дуговой лампы, позволит смертоносному разряду пройти сквозь свое тело…

Стэн украдкой скользнул под сцену провидицы, всеведущей Зены. В закутке больше не пахло виски. Стэн застлал пол брезентом и проделал в дощатых стенках две широкие щели, чтобы каморка лучше проветривалась. У карточного столика он установил картонную ширму с навесом и без помех при свете фонарика вскрывал конверты и крупно переписывал вопросы на страницы блокнота.

Послышался шорох шагов – зрители собирались у сцены. Зена начала вступительное слово. Стэн взял стопку конвертов с вложенными в них чистыми листами и встал у окошка, дожидаясь, когда за кулисами появится Хотли.

Занавес колыхнулся. Хотли протянул в окошко руку с конвертами зрителей. Стэн быстро забрал конверты, передал подложную стопку, и рука исчезла. Над головой Стэна скрипнули доски сцены. Он сел за стол, включил затененный фонарик, подровнял стопку конвертов, одним движением ножниц срезал края сразу всем, вытряхнул листки с вопросами и разложил их перед собой.

Вопрос: «Где мой сын?» Старомодный почерк. Женщина, лет под семьдесят, решил Стэн. Отличный вопрос для начала. Подпись разборчивая, полное имя. Миссис Анна Бригс Шарпли. Стэн отыскал среди записок еще два полных имени. Одним был подписан совершенно дурацкий вопрос, и Стэн его сразу забраковал. Черным карандашом он четко вывел на странице блокнота: «ГДЕ СЫН?», добавил полное имя женщины и поднес блокнот к люку у ног Зены.

– Вижу… вижу… инициал Ш… Миссис Шарпли?

Стэн слушал ответы Зены, будто внимал откровению свыше.

– Вам все еще кажется, будто ваш сын – малый ребенок, сорванец и проказник, который выпрашивает у вас хлебушка с сахарочком…

Откуда Зена все это знает? Прямо как настоящая провидица! Как такое возможно? Вот Молли, например, на самом деле не управляет электричеством. Ее номер программы, как и все остальные в балагане, – сплошной обман и надувательство. Но Зена…

– Послушайте, уважаемая, не забывайте, ваш сын давно вырос, у него наверняка уже свои дети. Вы ждете от него весточки, а он не пишет?

Просто удивительно, как Зена разбирается в людях… Стэн похолодел от страха. Надо же, ему приходится скрывать свой жуткий секрет от той, кто словно бы умеет читать мысли. Ему стало смешно, несмотря на тревогу. Да, он боялся, что Зена обо всем догадается и объявит его убийцей, но вопреки всем страхам его все равно тянуло к ней. Он жаждал постичь неведомую науку, которая позволяет с первого взгляда определить, о чем думает человек. Может быть, есть люди, рожденные с подобным даром?

– Кларисса? Среди вас есть Кларисса? Подними руку, пожалуйста. А, вот ты где! Кларисса хочет знать, выходить ли замуж за ее нынешнего ухажера. Прошу прощения, Кларисса, но мне придется тебя разочаровать. Лгать я не умею. Да ты и не хочешь услышать от меня ложь. По-моему, этот парень – неподходящий кандидат в мужья. Хотя, конечно, все может быть, и я не сомневаюсь, что он силен и хорош собой. Но что-то подсказывает мне: когда появится твой истинный суженый, ты ни у кого не будешь спрашивать, выходить за него замуж или нет, а сразу же повернешь дело к свадьбе.

Подобный вопрос Зене задавали не раз, и она всегда отвечала на него одинаково. Внезапно Стэн сообразил, что никакой это не дар. Зена хорошо разбиралась в людях. А люди все похожи друг на друга. То, что скажешь одному, подойдет девяти из десяти. А каждый пятый вообще верит всему, что ему плетут, и согласно кивает, когда его спрашивают, верно ли сказанное, потому что некоторые лохи просто неспособны возразить. Боже мой, Зена зарабатывает гроши. Но если это дело поставить правильно, то деньги можно грести лопатой.

Стэн взглянул на очередную записку и вывел на странице блокнота: «Совет о важном шаге в семейной жизни. Эмма». Если Зена сможет дать вразумительный ответ на этот вопрос, то она действительно умеет читать мысли. Стэн поднес блокнот к люку и прислушался.

С минуту Зена продолжала говорить на публику, собираясь с мыслями, а потом легонько пристукнула каблуком и повысила голос. Стэн положил блокнот на стол, зная, что это будет последний ответ и теперь можно расслабиться. А Зена завершит выступление, предложив зрителям приобрести у нее гороскопы.

– У меня осталось время еще на один вопрос. На этот раз я не стану просить его автора назвать себя. Здесь присутствует женщина, чье имя начинается с буквы Э. Фамилию я называть не буду, потому что вопрос очень личный. Однако же я попрошу вас, Эмма, думать о том, что вы хотели бы мне мысленно сказать.

Стэн выключил фонарик, осторожно выбрался из каморки, на цыпочках прошел по лесенке за кулисы, чуть приоткрыл занавес и приложил глаз к щелке. Лица зрителей светлыми пятнами белели у сцены. Как только прозвучало имя Эммы, бледная, изможденная женщина – на вид лет сорока, хотя ей, скорее всего, было чуть за тридцать, – широко распахнула глаза и приоткрыла рот, но тут же решительно сомкнула губы.

Зена понизила голос:

– Эмма, у вас серьезная беда. И связана она с кем-то из ваших близких. С тем, кого вы считали одним из самых дорогих вам людей, верно?

Женщина невольно кивнула.

– Вы подумываете о том, чтобы уйти от этого человека. По-моему, это ваш муж.

Женщина закусила губу. В глазах блеснули слезы. «Похоже, она из тех, кого легко разжалобить, – подумал Стэн. – Эх, вот был бы у нее миллион долларов, а не дрянной четвертак…»

– Я ощущаю воздействие двух потоков тонких флюидов. Один исходит от какой-то женщины…

Напряженное лицо Эммы расслабилось, обрело разочарованное выражение. Зена тут же сменила подход.

– …но слабо и расплывчато, возможно, она осталась в прошлом, а вот второй поток… Карты… на стол падают игральные карты… нет, ваш муж – не картежник, это место, где… Вот, теперь все прояснилось. Это подсобка в баре…

Женщина всхлипнула, и все вокруг с любопытством завертели головами. Эмма, не обращая ни на кого внимания, не сводила взгляд с провидицы.

– Моя дорогая, вам выпала тяжкая доля. Уж я-то знаю. Поверьте, мне все это прекрасно известно. Но шаг, который вы намерены предпринять, представляется очень непростой проблемой. Многогранной. Если бы муж разлюбил вас и связался с какой-то другой женщиной – это одно. Вот только у меня создается впечатление, что он вас любит, несмотря ни на что. Да, иногда он ведет себя грубо и жестоко, но задайтесь вопросом, нет ли в этом и вашей вины. Главное – никогда не забывайте, что люди пьют с горя. Выпивка сама по себе никому не приносит зла. Если человек счастлив и всем доволен, то вполне может выпить с друзьями в субботу вечером и вернуться домой с получкой в кармане. Но если человек почему-то несчастен, то он пьет, чтобы забыться, а одного стакана мало, поэтому он выпивает второй, а там и третий, раз за разом спускает все деньги, возвращается домой пьяным, а как протрезвеет, жена начинает его пилить, и ему становится еще горше, и от этого он первым делом тянется к выпивке, и все – круг замкнулся.

Зена забыла о публике, забыла о том, что она на сцене. Сейчас Зена говорила о себе. Зрители это понимали и, затаив дыхание, слушали каждое слово.

– Так что прежде чем решиться на этот шаг, – сказала она, внезапно опомнившись, – подумайте, все ли вы сделали для счастья вашего мужа. Может быть, вы не знаете, что его тревожит. Может быть, он сам этого не знает. В любом случае постарайтесь это разузнать. Потому что если вы его бросите, то вам придется самостоятельно заботиться о себе и о детях, а это не так-то легко. Так что сегодня же вечером и попробуйте. Если он явится домой пьяный, уложите его спать. Говорите с ним приветливо. Пьяный – он как малый ребенок. Вот и обращайтесь с ним как с сыном, не ругайте и не корите почем зря. А наутро заверьте его, что все понимаете, окружите его материнской заботой и лаской. Потому что если муж вас любит… – Зена перевела дух и торопливо продолжила: – Потому что если муж вас любит, то не имеет значения, приносит он деньги в дом или нет. Не имеет значения, пьян он или трезв. Если у вас по-настоящему любящий муж, то держитесь за него покрепче и не отпускайте ни в горе, ни в радости. – Она осеклась; зрители зачарованно молчали. – Держитесь за него, потому что если вы с ним расстанетесь, то пожалеете об этом горше горького… А теперь, дамы и господа, если вы действительно желаете знать, как звезды влияют на вашу жизнь, вам не придется потратить ни пяти долларов, ни даже доллара. Я заранее произвела астрологические расчеты, и тот, кто захочет сообщить мне дату своего рождения, получит предсказание будущего, а также полное определение характера, консультацию о роде занятий, набор счастливых чисел…

В дальние путешествия передвижная ярмарка диковин Аккермана – Цорбау отправлялась по железной дороге. Фургоны грузили на открытые платформы, а цирковые рассаживались по старым вагонам, и поезд грохотал сквозь ночь, пролетая мимо одиноких полустанков и депо, мимо товарных станций с составами порожняка, по мостам и эстакадам над долами и полями, где под сенью звезд вились сияющие реки.

Под потолком багажного вагона, набитого грудами брезента и тюками с оборудованием, горела лампа. На расчищенном пятачке пола стоял большой фанерный ящик с просверленными в стенках вентиляционными отверстиями. Из ящика то и дело доносились шорохи. На тюках в углу жался гик, подтянув колени к подбородку.

Ящик со змеями окутывало серое облако табачного дыма.

– Остаюсь! – заявил майор Москит с упорством сверчка.

Мартин-мореход, скривив левую щеку от сигаретного дыма, сдал карты.

– Принимаю, – сказал Стэн. Его темной картой был валет.

Самой крупной картой была десятка в руках у Мартина.

– И я тоже, – сказал Джо Пласки с неизменной улыбкой Лазаря.

За спиной Джо горбился Бруно в пальто, обтянувшем широкие плечи. Он напряженно, разинув рот, вглядывался в карты Джо.

– И я, – заключил Мартин и сдал карты.

Стэну достался еще один валет.

– Тебе это дорого обойдется, – небрежно сказал он Мартину, скидывая пустышки.

Мартин сдал себе еще одну десятку.

– Переживу.

Майор Москит, чья младенческая голова была вровень с верхушкой ящика, еще раз глянул на темную карту.

– Ох ты черт!

– Что ж, дальше без меня, – миролюбиво сказал Джо.

– Ja, пусть поборются, – добавил Бруно. – А мы отдохнем.

Мартин сдал карты. Выпали две мелкие. Стэн сбросил пустышки. Мартин поддержал заявленную ставку и поднял на два.

– Вскрываемся.

Мартин-мореход перевернул свою темную карту. Десятка. Он потянулся к банку.

Стэн с улыбкой пересчитал свои фишки.

– Эй! – Визг майора Москита звучал пронзительно, как удар смычка по скрипичной струне.

Все вздрогнули.

– Ты чего расшумелся? – ухмыльнулся Мартин.

– Дай-ка сюда свои десятки!

Детской ручонкой он сгреб с ящика карты и пристально осмотрел их рубашку.

Бруно встал у него за спиной, поднял карту и поднес к свету.

– Да вы чего всполошились, ребята? – спросил Мартин.

– Канифоль! – завопил майор Москит, взял сигарету, оставленную на краю ящика, и быстро затянулся. – Карты меченые. Заметно, если знать, куда смотреть.

Мартин поглядел на одну из карт:

– Черт возьми, и правда коцаные.

– Это твои карты, – обвинительным фальцетом заявил майор.

– С чего это они мои? – взвился Мартин. – Кто-то забыл колоду на кухне, а я подобрал. А то мы так бы и сидели без дела.

Стэн взял колоду, перетасовал ее вперехлест, снова перетасовал и разложил карты на столе, рубашкой вверх. Потом перевернул. Все оказались старшими, картинки и десятки.

– Да, канифоль, – сказал он. – Нужна новая колода.

– Ты же только показываешь карточные фокусы, – вызверился Мартин. – Откуда ты про канифоль знаешь? Карты метят во время игры, у партнеров.

– Да вот знаю, поэтому сам никогда этим не пользуюсь, – миролюбиво пояснил Стэн. – И карты не сдаю. Никогда не сдаю. А шулер тасует с распределением: нужную пару кладет на верх колоды, срезает, чуть сдвигает внутрь верхние карты верхней половины, пропускает вперехлест, прикрывает заготовленную пару восемью картами, едва заметно выдвигает ее наружу и снова тасует, а потом срезает по выступу и…

– Оттого, что мы здесь спорим, как карты метят, никто из нас богаче не станет, – сказал Джо Пласки. – Нужна новая колода. Только где ж ее взять?

Все умолкли. Колеса вагона постукивали на стыках рельсов.

– У Зены есть гадальные карты, – сказал Стэн. – Они годятся и для игры. Я схожу принесу.

Мартин взял меченую колоду, подошел к приоткрытой двери вагона и пустил карты по ветру.

– Может, с новыми картами повезет больше, – сказал он. – А то я продул все партии, кроме последней.

Вагон трясся во тьме. В дверном проеме чернели холмы, сияли звездные россыпи с долькой заходящей луны.

Стэн вернулся. С ним пришла Зена. Строгое черное платье украшала бутоньерка из искусственных гардений, волосы были небрежно заколоты в пучок светлыми шпильками.

– Приветствую, господа. С вашего позволения, я присоединюсь к игре. В вагоне смерть как скучно. Я уже перечитала все журналы про кино. – Она открыла сумочку и выложила на ящик колоду. – А покажите-ка мне руки, ребята. Чистые? Не изгваздайте мне карты, их трудно заменить.

Стэн бережно взял колоду и, раскрыв карты веером, вгляделся в странные картинки. На одной был изображен мертвец ничком, пронзенный десятью мечами. На другой три женщины в старинных одеяниях вздымали кубки. Еще на одной из облака высовывалась рука с жезлом, покрытым зеленой листвой.

– Как называются эти карты? – спросил он.

– Таро, – с важным видом объявила Зена. – Самые старые карты в мире. Говорят, их придумали в Египте. Великолепно подходят для сеансов гадания. Я их и для себя раскладываю, если нужно что-нибудь решить. И всегда получаю вразумительный совет. Но ими можно играть в покер. Тут четыре масти: жезлы – трефы, кубки – черви, мечи – пики, а монеты – бубны. Вот эти карты входят в Старшие арканы, на них гадают. Но одну из них можно использовать вместо джокера. Погоди, сейчас я ее найду… А, вот она. – Зена бросила карту на ящик, а остальные спрятала в сумку.

Стэн поднял джокера и не сразу понял, где у карты верх, а где низ. На ней был изображен юноша, подвешенный за ногу к Т-образному деревянному кресту, на котором зеленели листья. Руки юноши связаны за спиной, голову окружает золотистый нимб, а выражение лица благостное, будто у воскресшего. Улыбка как у Джо Пласки. Под рисунком старинным шрифтом было начертано название карты. Повешенный.

– Господи, уж эти-то чертовы картинки наверняка принесут мне удачу, – сказал Мартин-мореход.

Зена взяла у Джо Пласки фишки, перетасовала колоду и сдала карты в закрытую, рубашкой вверх. Приподняла свою, поморщилась. Игра началась. Стэну досталась восьмерка монет, и он спасовал. Не имеет смысла оставаться, когда закрытая карта ниже валета, а если валет сдается в открытую, то тут уж точно следует пасовать. Если только на руках не старшие карты.

Зена снова поморщилась. Партия игралась между ней, Мартином-мореходом и майором Москитом. Мартин вышел. У майора было три Рыцаря. Он потребовал вскрыться. У Зены оказался флэш в монетах.

– Ну ты и мастерица блефовать! – возмущенно пискнул майор. – Сидишь тут, морду кривишь, а у самой флэш.

Зене помотала головой:

– Я и не думала блефовать, а кривилась, потому что получила в темную вот эту, туз монет, их еще называют пентаклями. Я всегда считала, что она значит «Верный друг тебя предаст».

Стэн выпрямился и сказал:

– Может, это змеи виноваты. Они шебуршат, будто им в ящике неудобно.

Майор Москит сплюнул, сунул палец в отверстие, просверленное в стенке ящика, ойкнул и отдернул руку. Из отверстия высунулась алая ниточка раздвоенного жала. Майор осклабился, обнажив крошечные зубы, и ткнул в жало горящим кончиком сигареты. Жало втянулось в ящик, изнутри послышалось злобное шипение и шуршание.

– Боже мой! – воскликнул Мартин. – Зачем ты так, вонючка ты мелкая! Они ж взбесятся.

Майор гордо вскинул голову:

– Хо-хо-хо! В следующий раз я и тебе то же самое устрою. Атакую броненосец «Мэн».

Стэн встал.

– Все, мне надоело, господа. Продолжайте без меня.

Балансируя на покачивающемся вагонном полу, Стэн пробрался через груды брезента и вышел в тамбур. Левая рука скользнула под край жилета, отстегнула булавку, удерживавшую крохотную жестянку размером и формой с пятицентовик. Стэн опустил руку, уронил жестянку в просвет между сцепкой вагонов. На пальце осталось темное пятнышко. Какого хрена я все это начал? Не нужны мне их деньги. Я просто хотел посмотреть, смогу ли я их обобрать. Господи, во всем нужно полагаться только на свои мозги.

В вагоне, в приглушенном свете ламп, устроились цирковые – кто подремывал на сиденье, кто опустил голову на соседское плечо, кто спал в проходе, на расстеленных газетах. В углу вагона тихонько посапывала Молли, полураскрыв рот и упираясь виском в темное оконное стекло.

Сон всех уродует, делает беспомощными и беззащитными. Треть жизни люди проводят в беспамятстве, бесчувственные, как трупы. А некоторые – их большинство – так не приходят в себя и пробудившись, остаются беззащитными перед лицом судьбы. Бредут по темному переулку навстречу смерти, боязливо нащупывают выход к свету, обжигаются и снова ползут в слепое существование.

Чья-то рука легла Стэну на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Зена. Она стояла, чуть расставив ноги, раскачиваясь вместе с поездом.

– Стэн, милый, не падай духом. Пита жалко, конечно, – и мне, и тебе, и всем остальным. Но он умер, а мы живы. Скажи-ка, я тебе не разонравилась?

– Нет, что ты! Просто… я думал…

– Оно и понятно, милый. Похороны и все такое. Только я не собираюсь всю оставшуюся жизнь горевать о Пите. Моя мать носила траур целый год, но я считаю, время – не главное. Надо радоваться жизни. Знаешь что, вот как доберемся до места, давай улизнем от остальных и устроим себе праздник.

Стэн обнял ее и поцеловал. Вагон качнуло, они стукнулись зубами и, смеясь, разомкнули объятья. Зена ласково погладила Стэна по щеке.

– Я по тебе соскучилась, милый.

Она спрятала лицо у него на груди.

Стэн поглядел ей за плечо, на спящих в вагоне. Их лица изменились, утратили уродство. Молли проснулась, грызла шоколадку. На подбородке темнела шоколадная полоса. Зена ничего не заподозрила.

Стэн поднял левую руку, посмотрел на ладонь. На подушечке безымянного пальца виднелось темное пятно. Канифоль. Он коснулся его языком, положил руку Зене на плечо, вытер палец о черное платье.

По проходу они пробрались к груде багажа и уселись на чемоданы.

– Зена, а как работает код? Ну, тот, которым пользовались вы с Питом? – шепотом спросил Стэн.

Зрители в вечерних туалетах. Имена на афишах. Высшая лига. Слава и успех.

Зена склонилась к нему и ответила с неожиданной хрипотцой:

– Погоди, доедем до места. Я сейчас не могу думать ни о чем, кроме тебя, милый. Я тебе потом объясню. Расскажу все, что захочешь. А пока дай мне помечтать о постели.

Она ласково сжала его палец.

В багажном вагоне майор Москит вскрыл свою темную карту.

– С двойкой мечей выходит три двойки, а еще джокер в прикупе. Каре! Ха-ха-ха! Повешенный!

Стэн проснулся задолго до рассвета. Неоновая вывеска универмага «Айерс», которая всю ночь мигала с пугающей частотой, наконец-то погасла, за замызганным оконным стеклом было темно. Что же разбудило Стэна? Твердый продавленный матрас? Тепло тела Зены?

Кровать задрожала. Горло сдавил инстинктивный страх перед темнотой и неведомым. Кровать снова вздрогнула, послышался сдавленный всхлип. Зена плакала.

Стэн повернулся, обнял ее, погладил грудь. Когда Зена расстраивалась, с ней надо было обращаться как с ребенком.

– Стэн, милый…

– В чем дело, солнышко?

Зена тяжело повернулась, прижала мокрую заплаканную щеку к его груди и вздохнула:

– Я Пита вспомнила…

Что на это скажешь? Обняв ее покрепче, Стэн молчал.

– Знаешь, я сегодня разбирала сундук с вещами Пита – старые афиши, газетные вырезки, письма и много еще всякого. А среди них нашлась записная книжка, в которой он вел наш код. Пит его сам придумал; кроме нас, им никто не пользовался. Аллах Кисмет – ну, Сильвестр Рапполо, знаменитый иллюзионист, – предлагал тысячу долларов за код. Но Пит только рассмеялся. Так что эта записная книжка – память о Пите. У него был такой красивый почерк…

Стэн приподнял ей голову и начал целовать. Спать ему расхотелось, на шее билась жилка. Сейчас главное – не спешить. Сначала надо заняться любовью, если получится.

Все получилось.

Теперь молчала Зена.

– Что нам делать с твоим номером? – наконец спросил Стэн.

– А что с ним надо делать? – резко сказала она.

– Ну, может быть, ты решила его поменять…

– Зачем? Народ идет пуще прежнего. Послушай, милый, если ты считаешь, что твою долю заработка надо увеличить, так и скажи, не стесняйся.

– Да я не об этом, – сказал он. – В этом чертовом штате безграмотны все поголовно, писать никто не умеет. Предлагаешь им бумагу и карандаш, а тебе в ответ: «Вот ты за меня и запиши». Если бы я мог все это запомнить, то можно было бы обойтись без всяких записей.

Зена лениво потянулась, кровать заскрипела.

– Милый, не волнуйся о Зене. Тому, кто не умеет писать, можно внушить все, что угодно. С этой публикой я могу обойтись без вопросов и ответов, просто выйду на сцену, наболтаю чего-нибудь и все равно распродам товар.

Стэна встревожила мысль о том, что Зена способна обходиться без него, а вот он не сможет пока обойтись без нее.

– А что, если мы попробуем работать с кодом? Ты же его еще помнишь?

– Ох непоседа! – засмеялась она. – Да я даже во сне его вспомню. Это тебе придется помучиться, затвердить наизусть списки. Они очень длинные. К тому же сезон подходит к концу.

– Я все выучу.

Зена подумала и сказала:

– Что ж, милый, я не против. В записной книжке Пита все есть. Только смотри у меня, не потеряй, не то Зена тебе уши оторвет.

– А записная книжка здесь?

– Да погоди же ты! Чего спешишь, как на пожар? Да здесь она, здесь. Скоро сам увидишь, не торопись.

После долгого молчания Стэн поднялся с кровати.

– Пожалуй, мне пора вернуться в конуру, которую тут гордо именуют номером. Не стоит давать местным повод для сплетен.

Он включил свет и стал одеваться. В ярком свете лампочки Зена выглядела изможденной и какой-то обшарпанной, как старая восковая кукла. Она прикрыла ноги простыней, а обвислые груди остались обнаженными. Светлые волосы, заплетенные в косы, казались сухими и ломкими. Стэн надел рубашку, повязал галстук, накинул пиджак.

– Смешной ты…

– Почему?

– Одеваешься, чтобы в четыре часа утра пройти тридцать шагов по коридору этого мерзкого клоповника.

Для Стэна это прозвучало так, словно она обвинила его в трусости. Его окатила горячая волна:

– Все надо делать, как полагается.

Зена широко зевнула:

– Твоя правда, малыш. Ладно, утром увидимся. И спасибо за праздник.

Он не стал выключать свет.

– Зена, а можно мне взглянуть на записную книжку?

Она откинула простыню, встала и присела на корточки перед чемоданом. Интересно, а голая женщина всегда выглядит особенно неприлично после того, как ею овладеешь? Зена порылась в чемодане и вытащила записную книжку в матерчатом переплете с надписью «Гроссбух».

– Вот, держи. И ступай отсюда. Или ложись ко мне. В общем, реши уже, чего тебе больше хочется.

Зажав книгу в руке, Стэн выключил свет, ощупью пробрался к двери и осторожно приподнял щеколду. Желтый луч света из коридора упал на замызганные обои.

– Стэн… – послышался шепот с кровати.

– Что?

– Поцелуй подругу, пожелай ей спокойной ночи…

Он подошел к Зене, поцеловал ее в щеку и молча вышел, бесшумно закрыв дверь за собой.

Замок на двери его комнаты щелкнул, будто ружейный выстрел.

Стэн с опаской оглядел коридор, но никого не заметил.

В номере он торопливо разделся, ополоснул лицо под умывальником и лег на кровать, пристроив записную книжку Пита на голый живот.

Первые страницы были испещрены цифрами и короткими пояснениями.

«Эванспорт, 20 июля. Брошюры – 33 доллара. Выплаты: подсадным по 2 доллара каждому – всего 6 долларов. Подсадные: миссис Джером Гочкис, Леонард Кили, Джозайя Бус. Все в норме. Опытные. Бус похож на священника, с актерскими задатками. Спрятал кольцо в подкладку пиджака…»

Подсадными назывались помощники, которых набирали из местных. Стэн быстро перелистнул страницы. Еще расходы: «Отмазка от ОВ. Шериф Пеллет. 50 долларов». Очевидно, имелся в виду арест по обвинению в ворожбе.

Стэн чувствовал себя как Али-Баба в пещере с сокровищами сорока разбойников.

Он нетерпеливо заглянул в конец книжки. Заголовок на последней странице гласил: «Распространенные вопросы». Под ним был список с цифрами.

«Верен ли мне муж?» 56, 29, 18, 42.

«Выздоровеет ли мать?» 18, 3, 4, 12.

«Кто отравил нашу собаку?» 3, 2, 3, 0, 3.

Против этой строки была пометка: «Встречается не часто, но постоянно. На каждом представлении. Можно использовать для раскачки, холодным чтением».

Очевидно, цифры обозначали количество одинаковых вопросов на каждом представлении. Вопрос «Изменяет ли мне жена?» задавали в три раза реже, чем вопрос «Изменяет ли мне муж?».

– Болваны, – прошептал Стэн. – То ли стесняются спрашивать, то ли такие тупые, что не подозревают. Но узнать хочется всем до последнего. Чертовы лицемеры. Каждый спит и видит, как бы загулять на сторону, а всем остальным ни-ни.

Он перевернул страницу.

«Вопросы следуют привычной схеме. На каждый необычный вопрос приходится пятьдесят стандартных. Человеческая натура везде одинакова. У всех одни и те же печали. Одни и те же заботы. Человеком легко управлять, если выяснить, что его страшит. А это легко узнать, отвечая на вопросы. Представь, чего боятся люди, и сразу упирай на эти страхи. Здоровье. Богатство. Любовь. Переезды. Успех. Все боятся болезней, нищеты, скуки, разорения. Страх – ключ к человеческой натуре. Люди боятся…»

Стэн уставился на аляповатые обои, видя перед собой весь мир. Гик создается страхом. Гик боится трезвости и белой горячки. А что заставляет его пить? Страх. Выясни, чего боятся люди, и упирай на их страхи. В этом ключ. Ключ! Стэн это понял, когда Клем Хотли рассказал ему, как делают гиков. А Пит в своих записях это подтвердил.

Здоровье. Богатство. Любовь. Путешествия. Успех.

«…Вопросы, связанные с домашними раздорами, родственниками, детьми, любимыми животными. И так далее. Изредка попадаются умники, но от них легко избавиться. Интересная мысль: при ответах на вопросы использовать код. Надо составить список вопросов, обозначить их цифрами кода. Начинать ответ невнятно, уточняя по ходу дела. По лицу спрашивающего понятно, верно угадано или нет».

Следующие страницы занимал список вопросов. Ровно сотня. Первым стоял: «Изменяет ли мне муж?» Вторым – «Найду ли я работу?».

Фасад универмага «Айерс» розовел в лучах восходящего солнца. Стэн не обращал внимания на рассвет. Солнце поднималось выше и выше, шуршали шины по мостовой, город просыпался. Около десяти утра в дверь постучали. Стэн встряхнулся:

– Кто там?

– Вставай, соня! – раздался голос Зены. – Не залеживайся.

Стэн отпер дверь, впустил Зену в номер.

– А зачем тебе свет? – Она щелкнула выключателем, повернулась и увидела записную книжку. – О господи, ты так и не уснул?

Стэн потер глаза и сел на кровать.

– Назови цифру. Любую цифру, до сотни.

– Пятьдесят пять.

– Будет ли моя теща жить с нами?

Зена села рядом, пригладила ему волосы.

– Знаешь, малыш, по-моему, ты умеешь читать мысли.

Бродячий цирк повернул на юг; вдоль песчаных дорог выстроились шеренги сосен. В жарком летнем воздухе стрекотали цикады, белые люди выглядели изнуренными, на лицах проступало отчаяние, а на губах – табачные пятна.

Солнце поблескивало на сияющих темных лицах другого народа Юга. Эти в безмолвном изумлении смотрели, как в утренней дымке поднимаются цирковые шатры. В балагане «Десять в одном» эти люди всегда стояли с краю, будто за невидимой оградой. Стоило кому-нибудь из белых резко повернуться и задеть кого-нибудь из стоявших позади, с губ негра срывалось «простите», будто монетка, положенная на плечо.

Стэн никогда не бывал так далеко на Юге и отчего-то чувствовал себя неловко. Тайная ненависть миллионами червей ворочалась под каждым клочком этой мрачной, пропитанной кровью земли.

Стэна завораживала здешняя манера говорить. Он освоил ритм речи, выучил местные обороты и вставлял их в свое выступление. Он наконец-то понял, почему у цирковых такой странный тягучий выговор – смесь всех наречий на просторах страны. Для южан такая речь звучала на южный манер, для жителей Запада – по-западному. Голос земли, за тягучей медлительностью которого скрывался острый ум. Простецкая, грубоватая, мягкая речь.

Цирковые сменили темп. Зазывалы теперь говорили медленнее.

Зена снизила цену на гороскопы до десяти центов, но вместе с гороскопами продавала корень Иоанна Завоевателя[20] – за пятнадцать центов. Клубок сухих корней якобы гарантировал удачу и успех, если носить его в мешочке на шее. Зена заказывала корни оптом, из Чикаго, у поставщика оккультных товаров.

Спрос на книги о фокусах почему-то пропал. У Зены было этому объяснение:

– Милый, местные понятия не имеют о престидижитации. Они думают, что ты настоящий волшебник и творишь чудеса. Тебе надо торговать чем-нибудь про приметы.

Стэн заказал гросс дешевеньких книжиц – «Толкование тысячи и одного сновидений» – и в подарок за покупку вручал «счастливую» монетку с оттиском Печати Любви из Седьмой книги Моисеевой[21], гарантировавшую приязнь окружающих и посрамление врагов. Он развлекал публику заученной болтовней. Научился перекатывать между пальцами сразу три монетки. Сверкающий денежный каскад завораживал лохов, и толкования сновидений разлетались, как горячие пирожки.

Заученный код пришелся как нельзя кстати, потому что местные либо не умели писать, либо стеснялись демонстрировать свою грамотность.

– Этой даме требуется незамедлительный ответ, – произнес Стэн заготовленную фразу, означавшую, что задан вопрос: «Как дела у моей дочери?»

Голос Зены теперь звучал по-южному тягуче:

– У меня создается впечатление, что она волнуется о близком человеке, от которого давно не было вестей. Верно? Кажется, это молодая женщина… Ваша дочь? Вы думаете о дочери. Ну конечно. И хотите знать, все ли у нее в порядке, счастлива ли она и скоро ли вы с ней увидитесь. Что ж, почти наверняка еще до конца месяца вам принесут от нее весточку…

Один вопрос задавали так часто, что Стэн придумал для него безмолвный код – простой кивок Зене. Впервые он так поступил, когда гибкий и сильный парень с ясными глазами, сверкавшими на привлекательном эбеновом лице, спросил: «Уеду ли я отсюда?»

Зена уловила сигнал.

– Здесь есть человек, который хочет знать, что с ним случится, и сразу вам скажу, я уверена, что ваше желание исполнится. Как мне видится, оно связано с переездом… Вы собираетесь куда-то уехать, верно? Что ж, дорога будет нелегкой, возможны некоторые затруднения… я вижу толпу… какие-то долгие расспросы. Но в конце концов ваше путешествие завершится, не так быстро, как вам хотелось бы, но все-таки завершится. И вас ждет работа. Хорошая, с приличным заработком. Где-то на севере, это совершенно точно.

Беспроигрышный ответ, подумал Стэн. Они все мечтают уехать на север. Снова и снова, все тот же темный переулок и далекий огонек. Стэна с детства преследовал такой сон: он бежит по темному переулку, с обеих сторон которого высятся заброшенные черные дома, а в самом конце переулка горит огонек, но кто-то крадется за спиной, подходит все ближе и ближе, едва не настигает, и Стэн в страхе просыпался, весь дрожа, так и не добравшись до огонька. Вот и у этих то же самое – переулок кошмаров. Север – не конец переулка. Огонек так и останется вдали. А страх будет неизменно следовать за ними по пятам. Все люди одинаковы, и белые, и негры. Гик и его бутылка, оттягивающая неизбежное приближение страха.

Даже в жаркий полдень страх дышит холодом в спину. От него ограждают объятья женщины, но ненадолго. Она засыпает, ты тоже погружаешься в сон и снова попадаешь в переулок кошмаров, где звучат шаги преследователя.

Все вокруг словно бы пропиталось сдерживаемой злобой, и Стэн завистливо поглядывал на рельефную мускулатуру Бруно Гертца. Не имело смысла тратить силы и время, чтобы достичь того же. Наверное, есть какой-то другой способ. Что-нибудь типа джиу-джитсу, где человеку нужны лишь ум и ловкость. На ярмарке диковин Аккермана – Цорбау пока еще не случилось ни единого хейруба, но мысль об этом червем вгрызалась Стэну в мозг. Как себя вести, если начнется побоище? Выдержит ли он?

А потом Мартин-мореход едва не устроил хейруб.

Случилось это в жаркий летний день. Ярмарку заполнили южане во всей своей красе: женщины с ввалившимися глазами, с малышами на руках и у подолов, мужчины с впалыми щеками, безмолвные, как покойники.

Клем Хотли взошел на помост, где Бруно обмахивал себя пальмовым листом.

– Подходите, уважаемые, обратите внимание на чудо всех времен и народов – Геркуло, самый сильный человек на свете.

Стэн вгляделся вглубь балагана. В углу, у клетушки гика, Мартин-мореход играл с двумя местными парнями в «силки». Кожаный ремень, сложенный вдвое, он свернул на торце бочонка гвоздей, потом сунул палец в одну из двух петель в центре и потянул конец ремня. Петля захлестнула палец. Тогда он предложил парням угадать на спор, какая из петель настоящая. Лохи согласились, парень выиграл, и Мартин вручил ему серебряный доллар.

Зена задернула полог на сцене, вышла из-за кулис, вытащила из-за лифа носовой платок и промокнула виски.

– Уф, ну и жара сегодня! – Проследив за взглядом Стэна, она добавила: – Зря Мартин это затеял. Хотли не любит здесь, на юге, лохов разводить. Поднимут бучу, как пить дать. Тому, кто не умеет зазывать публику, в балагане «Десять в одном» делать нечего. Мне, например, легко огрести гору денег, если давать частные сеансы гадания, снимать сглаз, отводить порчу и все такое, но здесь из-за этого можно нарваться на крупные неприятности… – Она вдруг осеклась и сжала Стэну локоть. – Милый, поди-ка к Мартину, проверь, что там творится.

Стэн не двинулся с места. На помосте он был королем, властвовал над безликой безымянной толпой, завораживал ее своим голосом, но словно бы лишался воздуха, оказываясь в давке и толкотне.

Внезапно один из парней с размаху пнул бочонок со свернутым ремнем. Мартин повысил голос и, словно бы обращаясь к лоху, воскликнул четко и раздельно:

– Хей, руб!

– Скорее! – поторопила Зена. – Останови их!

Обреченно, будто под дулом пистолета, Стэн направился в угол балагана, где назревала ссора. Краем глаза он заметил, как Джо Пласки на руках запрыгал по ступеням своего помоста и свернул за угол. Что ж, Стэн не останется в одиночестве.

Пласки первым добрался до спорщиков.

– Добрый день, уважаемые. Я – один из владельцев ярмарки. У вас все в порядке?

– Какого черта! – возмутился один из лохов, молодой фермер. – Этот татуированный сукин сын обманом выманил у меня пять долларов. Эти силки – надувалово, я знаю. И требую, чтобы мне вернули деньги.

– Если вы ставите под сомнение наш аттракцион, то Мартин-мореход возвратит вам сделанную ставку. Мы здесь просто развлекаем публику, уважаемый, и никого не хотим обидеть.

Приятель фермера, высокий мосластый земледелец с вечно раззявленным ртом и длинными желтыми зубами, возмущенно заявил:

– Я тоже знаю этот фокус, мистер. Меня не обманешь. Силки так устроены, что в них никогда не попадешь. Мне однажды показывали, как это делается. Это чистое мошенство, вот что.

Джо Пласки заулыбался шире обычного, вытащил пачку банкнот из кармана рубахи, отыскал пятидолларовую купюру и протянул фермеру:

– Вот, сынок, заметь, отдаю из собственного кармана. Тому, у кого не хватает денег проигрывать, вообще не следует играть. А твои деньги я возвращаю, потому что мы здесь просто развлекаем публику и никого не хотим обидеть. Давайте-ка, ребятки, ступайте еще куда-нибудь.

Парень сунул деньги в карман брюк и ушел вместе с приятелем. Пласки повернулся к Мартину. Улыбка по-прежнему не сходила с губ Джо, но в глазах сверкал недобрый огонек.

– Болван! Тут город непростой. Да что там, тут весь штат непростой. А ты, кретин безмозглый, еще и хейруб решил устроить. Ради всего святого, включи голову. И гони пятерку.

Мартин-мореход сквозь зубы сплюнул в пыль:

– Я эту пятерку выиграл по справедливости. И с этими двумя остолопами справился бы запросто. Тоже мне, Господь Бог выискался.

Пласки вложил пальцы в рот и резко свистнул. Публика уже отходила от последнего помоста, и Хотли обернулся. Джо махнул ему рукой, Хотли помахал в ответ и опустил брезентовый полог входа. Снаружи старый Магвайр начал заманивать новых зрителей на следующее представление.

Бруно легко спрыгнул с помоста и подошел к Мартину. Зена встала рядом со Стэном. Перебирая детскими ножками и вереща что-то неразборчивое, подбежал майор Москит.

Джо Пласки невозмутимо сказал:

– Мореход, ты всю дорогу только и делаешь, что портишь девок и нашу репутацию. Давай гони пятерку и марш собирать вещички. Здесь мы с тобой и распрощаемся. Хотли со мной согласен.

У Стэна едва не подкосились ноги. Зена крепко сжала его локоть. Неужели придется драться с Мартином? Джо – калека, Бруно – супермен. Хоть Стэн и был крепче Мартина, его мутило от одной мысли о драке. Он считал, что одних кулаков недостаточно. Можно было обзавестись пистолетом, но это слишком хлопотно, да и легко кого-нибудь убить невзначай.

Мартин уставился на окружающих. Бруно молча стоял позади всех.

– Я с калеками не дерусь, поляк. И ничего тебе не должен. – Глаза Морехода злобно сверкнули, губы побелели.

Калека-акробат потянулся, сгреб Мартина за пальцы, крепко сдавил и отогнул назад, так что Мореход упал на колени и взвыл:

– Пусти, сука!

Не говоря ни слова, Пласки невозмутимо скрестил руки, выпустил пальцы Мартина, схватил уголки его воротника и свел запястья, упершись костяшками в горло Морехода. Мартин словно бы попал в тиски. У него отвисла челюсть. Он лихорадочно цеплялся за скрещенные руки Джо Пласки, но чем больше вырывался, тем сильнее ему пережимало глотку. На выпученные глаза упали растрепанные пряди.

Майор Москит восторженно подпрыгивал, молотя воздух кулачками.

– Убей его! Убей! Задуши его насмерть! Убей эту макаку!

Он подбежал поближе и саданул Мореходу в скулу.

Бруно взял лилипута за шиворот и приподнял на вытянутой руке. Майор Москит отчаянно извивался.

Джо тряхнул Мартина, сначала легонько, потом сильнее. При виде смертоносного нерасторжимого захвата Стэн ощутил ужас и какую-то необузданную радость.

К ним подбежал Клем Хотли.

– Ну хватит уже, Джо. Он все понял. Ладно, расходимся по местам. Зрители заждались.

С лица Джо не сходила улыбка воскрешенного. Он выпустил Мартина, и тот, тяжело дыша, стал разминать шею и тереть горло. Из кармана Морехода Джо вытащил пачку купюр, взял пятерку, а остальные вернул.

Хотли помог Мартину подняться.

– Вали отсюда. Месячное жалованье я тебе заплачу. Собирай вещички и мотай, куда глаза глядят.

Отдышавшись, Мореход хриплым шепотом произнес:

– Хорошо. Я уйду. В любой цирюльне за татуировки платят больше, чем в вашем балагане. И вообще вы б поостереглись…

Вечер в разгаре, публика веселится. Под яркими вывесками за брезентовыми стенами балагана слышен хриплый голос Хотли:

– Эй, глядите! Взгляните сюда. Идите к нам. Тут огромное собрание ошибок природы и новомодных развлечений! Всемирно знаменитая кунсткамера уродов, чудес и курьезов! И мамзель Электра, девушка, усмирившая молнию!

Стэн посмотрел на Молли Кэхилл. Она всегда вздрагивала, поднося друг к другу искрящие электроды; вот уже несколько дней при виде ее невольной гримасы у Стэна по спине бегали мурашки. Вот Молли наклонилась, положила пудреницу за электрический стул. Расшитое блестками трико туго обтягивало ягодицы.

Странно, видишь человека каждый день и вроде бы его не замечаешь, подумал Стэн. А потом вдруг что-то происходит – например, Молли кривит губы, когда концы электродов сближаются и между ними вспыхивает яркая дуга, – и начинаешь смотреть на девушку совсем иначе.

Он с трудом отвел от нее взгляд. В дальнем конце балагана разминался Бруно Гертц; широкая розовая грудь блестела от пота, бицепсы перекатывались под розовой кожей, зрители вытягивали шеи, таращили глаза.

Молли скромно сидела на венском стуле, а чуть поодаль высилась зловещая тяжелая конструкция со сплетенными змеями проводов и кожаными ремнями, холодно напоминая о смерти – такая же фальшивая, как и все на ярмарке диковин. Молли, внимательно изучавшая программку скачек, рассеянно опустила руку и почесала щиколотку. По спине Стэна опять побежали мурашки.

Молли уткнулась в программку скачек, но смотрела куда-то сквозь нее, погрузившись в привычные грезы.

Она грезила о ком-то. В сумраке было не разглядеть его лица. Он был высокий, с глубоким вкрадчивым голосом, а руки у него были сильные и загорелые. Он и Молли медленно прогуливались, наслаждаясь летом, что сияло в каждой травинке, сверкало в каждом камешке, звучало на каждом поле. По склону за старой изгородью волной вздымался луг, пастбище, где глаза ромашек глядели в до боли яркую небесную синеву. Лицо незнакомца все еще было скрыто, но руки обнимали Молли. Она уперлась ладонями в мускулистую грудь, а его рот жадно впился в ее губы. Молли попыталась отвернуться, но настойчивые пальцы ласкали ее, поцелуи осыпали шею, а свободная рука коснулась груди…

– Сюда, уважаемые, вот поглядите. На этом помосте вы можете лицезреть одно из самых загадочных чудес света – мамзель Электру!

Стэн поднялся по ступенькам на помост Джо Пласки и уселся на край.

– Как дела?

Джо улыбнулся, продолжая закладывать рекламные подарки в сборники шуток:

– Не жалуюсь. Сборы сегодня отличные.

Стэн поерзал по краю помоста.

– Боюсь, как бы Мартин-мореход не подпустил нам дерьмеца.

Опираясь на намозоленные кулаки, Джо придвинулся поближе.

– Кто его знает. По-моему, не подпустит. Он ведь из наших, из цирковых, хоть и паршивец. Хотя, конечно, лучше смотреть в оба. Ко мне он не сунется после того, как на своей шкуре испытал нами-дзудзи.

– Что-что испытал? – недоуменно спросил Стэн.

– Нами-дзудзи, так по-японски называется этот удушающий приемчик. Очень доходчивый.

Стэн тряхнул светлыми волосами:

– Эх, здорово ты захват провел! Где ты такому научился?

– Один япошка показал, жонглер. Я с ним познакомился в цирке Кейхо. Он меня джиу-джитсу и научил, но этот прием – самый лучший.

– А мне покажешь? – попросил Стэн.

Правая рука Пласки скользнула по правому лацкану Стэна и ухватила воротник у самого горла. Потом Джо занес левую руку поверх правой и сгреб левый уголок воротника. Внезапно горло Стэна сдавило стальными тисками. И тут же отпустило. Пласки отвел руки и улыбнулся. У Стэна дрожали колени.

– Можно я попробую?

Стэн одной рукой взялся за высокий ворот черного свитера Пласки.

– Нет, повыше. Держать надо прямо у сонной артерии на шее, вот здесь. – Джо чуть сдвинул руку Стэна. – А теперь скрести руки и хватай с другой стороны. Вот так. А теперь согни запястья и вдави костяшки кулаков мне в шею, чтобы перекрыть приток крови к мозгу.

Руки Стэна внезапно налились силой. Сам того не сознавая, он оскалился. Пласки резко шлепнул его по плечу, и Стэн разжал захват.

– Черт возьми, поосторожнее! – сказал Джо. – Этим приемом человека легко удушить, если сдавить на секунду дольше, чем нужно. А еще надо много тренироваться. Тут все дело в скорости. Ну а как освоишь, то противнику не вырваться, если только он не обучен настоящей японской хрени.

Тут оба заметили, что к ним спешит Магвайр, билетер.

– Го-ко-няй-кай-му-ку-ху-ку!

Он свернул к помосту мамзели Электры, где стоял Хотли.

Улыбка Пласки стала шире – верный признак надвигающейся беды.

– Гоняй муху, парень. Полиция. Не волнуйся, все будет в порядке. Сейчас Хотли попробует их уболтать. А дальше фиксеру придется деньги отрабатывать. Чует мое сердце, рано или поздно эту лавочку прикроют.

– А что с нами будет?

– Ничего, малец, если держать себя в руках. С полицейскими лучше не связываться. А для разговоров с ними у нас есть фиксер – специальный человек, ему за это платят. Нам сейчас надо держаться вежливо и обходительно, со всем соглашаться и дождаться фиксера. Так что, Стэн, тебе о нас, цирковых, еще не все известно.

У входа раздался пронзительный свист. Стэн невольно обернулся.

Там стоял крупный седовласый человек в синей полотняной рубахе и с бляхой на груди. Шляпа сдвинута на затылок, большие пальцы продеты в ременные петли. На портупее через плечо висела кобура с тяжелым револьвером. Хотли окинул взглядом зрителей у помоста Молли и повысил голос:

– На этом наше представление заканчивается, уважаемые. А теперь, как я понимаю, у многих пересохло горло, неплохо бы промочить, а потому позвольте обратить ваше внимание вот на тот ларек напротив, где можно купить всевозможные прохладительные напитки. Представление окончено, уважаемые. Приходите завтра, у нас найдутся всякие чудеса, которых мы не успели показать вам сегодня.

Зрители послушно потянулись к выходу, а Хотли подошел к полицейскому.

– Чем могу быть полезен, сэр? Меня зовут Хотли, я – хозяин этого аттракциона. Если вам угодно, осмотрите здесь каждый дюйм, мы не возражаем. У нас здесь все как полагается. Никаких азартных игр и непристойных зрелищ.

Выцветшие старческие глаза жестко уставились на Хотли, будто на паука в углу отхожего места.

– Стой где стоишь.

– Как скажете, босс.

Старик перевел взгляд на балаган «Десять в одном» и указал на загончик гика:

– Что там у вас?

– Заклинатель змей, – небрежно ответил Хотли. – Изволите посмотреть?

– А мне доложили, что там у вас возмутительное незаконное представление, с омерзительными издевательствами над бессловесными тварями. Сегодня поступила жалоба.

Хотли вытащил кисет табака, левой рукой одним движением свернул сигарету, лизнул край папиросной бумаги и чиркнул спичкой.

– Мы готовы продемонстрировать все наши номера, сэр, специально для вас. С превеликим удовольствием…

Старик поджал губы.

– Я получил приказ от шерифа закрыть вашу лавочку. И взять под стражу всех, кого сочту нужным. Первыми я арестую тебя и… – Он скользнул взглядом по цирковым: Бруно в синем халате стоял неподвижно, улыбчивый Джо Пласки возился со своим барахлом, Стэн рассеянно гонял пятидесятицентовик по костяшкам руки, а Молли, напряженно улыбаясь, сидела на электрическом стуле и мерно дышала; с каждым вздохом блестки на ее облегающем лифе посверкивали. – И вот эту особу. За непристойный вид. В нашем городе женщины приличные. У нас дочери растут. У нас не позволено расхаживать голыми и совращать людей своей наготой. А остальные сидите на месте, мы к вам еще вернемся. Так, давайте-ка вы оба, пойдемте со мной. Только девицу сначала оденьте как полагается, так я ее по городу в каталажку не поведу.

Стэн заметил, что щетина на подбородке помощника шерифа серебрится. Как трупная плесень, подумал он. Молли умоляюще распахнула глаза.

Хотли откашлялся и глубоко вздохнул:

– Послушайте, сэр, к этой девушке никто и никогда не предъявлял никаких претензий. А наряд у нее особый, потому что она выступает с электрическими проводами. Обычная ткань может воспламениться и…

Помощник шерифа сграбастал Хотли за грудки.

– Заткнись. И даже не думай предложить мне взятку. Я тебе не какой-нибудь вороватый полицейский с севера, где они все по воскресеньям лобызают священнику ноги, а шесть дней в неделю мошенничают, только про выборы и думают. Я церковный староста, город содержу в порядке и блудницу Иезавель в нем не потерплю. Мы ее на шесте отсюда вынесем.

Крошечные глазки уставились на обнаженные ноги Молли, скользнули чуть выше, к голым плечам и к ложбинке между грудей. Взгляд злобно сверкнул, уголки широкого вялого рта приподнялись. Рядом с мамзелью Электрой стоял светловолосый молодой человек, с виду приличный, и что-то ей говорил. Она кивнула и посмотрела на помощника шерифа.

Старик грузной поступью направился к помосту, волоча за собой Хотли.

– Барышня, давай-ка выбирайся из этого приспособления.

Он поманил Молли натруженной рукой.

На дальней стороне помоста Стэн нащупал рычаг выключателя. Послышалось зловещее потрескиванье, что-то гулко зажужжало. Волосы черным нимбом окружили голову Молли. Она сложила ладони домиком, между кончиками пальцев вспыхнуло синее пламя. Помощник шерифа ошеломленно замер. Молли протянула к нему руку, искрящаяся дуга огня сорвалась с пальцев и метнулась к старику. Он с криком отпрянул, выпустив Хотли. Жужжание генератора смолкло. Раздался голос светловолосого:

– Как видите, шериф, именно по этой причине девушке приходится носить металлический наряд. Электричество воспламенит любую ткань, а эту девушку облекают тысячи вольт электричества. От огня ее прикрывает металлизированное одеяние, по необходимости минимальное. Прошу прощения, шериф, но у вас из кармана выпали несколько купюр…

Помощник шерифа невольно взглянул туда, куда указывал Стэн. И ничего не увидел. Стэн протянул руку, и из кармана синей рубахи один за другим выпали пять сложенных долларовых банкнот. Стэн свернул их трубочкой и вложил в руку старика.

– Вы их чуть не потеряли, шериф.

Старик подозрительно и злобно сощурился, но все же запихнул деньги поглубже в карман.

– Похоже, вы купили подарок жене, шериф, – шелковые платки… – продолжал Стэн, медленно вытаскивая из-за ременной перевязи старика сначала ярко-зеленый, а потом лиловый платочек. – Очень красивые. Вашей жене понравятся. А для дочки вот, белый. Ей лет девятнадцать, правда, шериф?

– Откуда тебе известно про мою дочь?

Стэн скомкал платочки, и они исчезли. Он обратил на шерифа серьезные ярко-голубые глаза:

– Мне многое известно, шериф. Не знаю, откуда известно и почему именно мне, но в этом нет ничего сверхъестественного. Мои предки родом из Шотландии, а среди шотландцев часто встречается способность, которую называют ясновидением.

Краснолицый седой старик невольно кивнул.

– Вот, например, – сказал Стэн, – мне известно, что вы вот уже лет двадцать носите с собой какую-то вещицу. Типа чужестранной монеты.

Тяжелая рука скользнула к карману брюк. У Стэна торжествующе забилось сердце. Еще две верные догадки – и все устроится.

– Вы несколько раз теряли эту счастливую монетку, но всякий раз она к вам возвращалась. Она для вас много значит, но вы и сами не знаете почему. Вам обязательно нужно иметь ее при себе.

Взгляд помощника шерифа чуть смягчился.

Краем глаза Стэн заметил, что электрический стул опустел. Молли исчезла. Впрочем, как и все остальные, кроме Хотли, который стоял чуть позади помощника шерифа и согласно кивал на каждое слово фокусника.

– И это, конечно, не мое дело, шериф, ведь мне известно, что вы из тех, кто сам прекрасно справляется со своими и чужими житейскими неурядицами, но моя шотландская кровь настойчиво подсказывает, что есть в вашей жизни то, что волнует вас больше всего и создает определенные трудности. Несмотря на вашу силу, храбрость, власть и репутацию в городе, справиться с этим вы пока не можете. Оно ускользает от вас, как вода из горсти…

– Погоди-ка, ты сейчас о чем…

– Как я уже сказал, шериф, это совершенно не мое дело. Вы – мужчина в полном расцвете сил, годитесь мне в отцы, и, по справедливости, это вы мне должны советы давать, а не наоборот. Но в этом случае, как мне кажется, я смогу вам кое-чем помочь. Я чувствую воздействие коварных, враждебных влияний. Кто-то из ваших знакомых смертельно завидует вам и вашим способностям. Отчасти это связано с вашими обязанностями по поддержанию мира, закона и порядка, а отчасти – с вашим церковным приходом…

Лицо старика изменилось. Суровые складки морщин разгладились, на усталом старческом лице осталось лишь недоумение. Стэн лихорадочно продолжал, боясь, что нестойкие чары вот-вот развеются, но все равно упиваясь своей неожиданной властью. «Если я не просчитаю этого набожного церковного старосту, распутного лицемера и деспота, то я – полное фуфло. Вот же ж сукин сын!»

Стэн подпустил во взгляд поволоку, будто смотрел в себя. Голос смягчился, зазвучал вкрадчиво:

– Есть человек, к которому вы питаете искренние, глубокие чувства. Но вам что-то мешает в этом признаться. Вас это очень беспокоит. Мне слышится нежный женский голос. Вдохновенные слова старинного церковного гимна… Погодите-ка… «О Господь, веди мой челн!»[22]

Помощник шерифа удивленно разинул рот, глубоко задышал.

– Мне видится… воскресное утро в очаровательной маленькой церкви. В эту церковь вы, шериф, вложили все свои труды и силы. Вы славно потрудились на Божьем винограднике[23], и вашими трудами взросли плоды – любовь достойной женщины. Но ее глаза полнятся слезами, и ваше сердце растрогано…

«Черт, не слишком ли я загнул…» – подумал Стэн, не прекращая болтовни.

– У меня возникает предчувствие, что все устроится. Потому что вы сильны. И Господь ниспошлет вам еще больше сил. Но злые языки не успокаиваются, хотят вас очернить. И вас, и эту достойную женщину. Потому что они как гробы повапленные, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты[24] и…

Глаза церковного старосты снова злобно сверкнули, но обозлился он не на Стэна, который тем временем продолжал:

– И дух Господа и Спасителя нашего, Иисуса Христа, тщетно осеняет их, потому что видят они как бы сквозь темное стекло[25], и эта тьма – всего лишь отражение их черноты, греха, лицемерия и зависти. Однако же в глубине вашей души скрыта сила, которая поможет вам сразиться с ними. И победить. И вы сделаете это с помощью Господа нашего, коему веруете и поклоняетесь… Я чувствую, что дух продолжает говорить со мной напрямую, как отец с сыном, и должен передать вам, что вам причитаются некие деньги, но их выплата задерживается, что вас очень огорчает, однако же в конце концов вы все получите. И видится мне, что жители вашего города многого не замечали в прошлом, но в самом ближайшем будущем случится так, что они поймут, как много вы для них сделали и как много значите. И вас ждет сюрприз – примерно через год, в это же время или чуть позже, в ноябре. Вам очень давно этого хотелось, и все исполнится, если вы будете следовать своему чутью и никому не позволите сбить вас с пути истинного и изменить принятые решения, поскольку, когда вам предоставляют такую возможность, вы еще ни разу не дали промаха и поступали как подобает.

Хотли испарился. Стэн повернулся и неторопливо пошел к выходу с ярмарочной площади. Там и сям люди собирались группками, негромко, но возбужденно переговаривались. Полицейские разгоняли цирковых, приказывали горожанам разойтись по домам. Стэн шел медленно, продолжая говорить мягким, вкрадчивым голосом. Старик брел рядом, глядя прямо перед собой.

– Я очень рад нашему знакомству, шериф. Потому что в один прекрасный день я снова сюда вернусь, и мне очень хочется узнать, верно ли мне подсказывает моя шотландская кровь. Но я уверен, что все это чистая правда. Надеюсь, вы не думаете, что я, совсем еще молодой человек, осмелился дать вам совет, потому что, честное слово, я этого и в мыслях не держу. Вы прожили дольше меня, много повидали и гораздо лучше знаете жизнь. Но как только я вас увидел, то сразу подумал: «Вот праведник, слуга закона, у которого отчего-то тяжело на душе», а потом мне стало ясно, что вам совершенно не о чем беспокоиться, потому что все обернется именно так, как вам хочется, только не сразу, а немного погодя…

«Господи, как мне все это закончить? – мысленно беспокоился Стэн. – Если сейчас не остановиться, то как бы хуже не вышло…»

У выхода с площади Стэн умолк. Помощник шерифа повернул к нему грубое, до красноты обветренное лицо. Молчание обволокло Стэна тугой пеленой. Вот он, миг триумфа – или расплаты. У Стэна екнуло сердце. Говорить было больше нечего. Надо было что-то делать, но Стэн понятия не имел, что именно. Внезапно ему пришло в голову, какой жест сработает наверняка. Он отвернулся, сделал одухотворенное лицо, воздел руку и благоговейно коснулся свернутого брезента. Так сказать, поставил точку в конце предложения.

Помощник шерифа шумно выдохнул, сунул большие пальцы в петли ремня и замер, глядя на площадь. Смеркалось. Потом он посмотрел на Стэна и произнес обычным старческим голосом:

– Знаешь, малец, жаль, что я не встретил тебя раньше. Передай остальным, чтобы вели себя прилично, в нашем городе не терпят беспорядков. Видит бог, когда – если – меня изберут шерифом, то мы всегда рады будем вас принять. Без непотребства, конечно. Спокойной ночи, сынок.

Он расправил плечи и пошел прочь, в сгустившуюся темноту. Тяжелая кобура – символ власти – при каждом шаге колотила по бедру.

Воротник рубашки сдавил Стэну горло, в жилах гулко пульсировала кровь. Голова кружилась. Его словно бы лихорадило.

Черт возьми, теперь весь мир – мой! Весь мир – мой! Я все могу и со всеми справлюсь. Всех заманю. Гика заманивают вискарем, а всех остальных заманивают обещаниями. Все упиваются надеждой. И я дам им надежду. Она меня переполняет. Я все могу заполучить. Если я сумел вглухую просчитать этого старого пердуна, то смогу просчитать и сенатора. И губернатора.

Потом он вспомнил, где спряталась Молли.

На темной стоянке за грузовиками виднелся фургон Зены. Стэн осторожно открыл дверцу кабины и забрался внутрь. Сердце отчаянно билось.

– Молли!

– Я здесь, Стэн, – донесся шепот из темноты.

– Все в порядке, малышка. Я его заболтал. Он ушел.

– Ох, Стэн, ты такой молодец!

Стэн перелез через сиденье, коснулся мягкого теплого плеча. Плечо дрожало. Он приобнял его.

– Молли!

Ее губы прильнули к его губам. Он повалил ее на груду одеял.

– Стэн, а ты меня защитишь?

– Конечно. С тобой ничего не случится, пока я рядом.

– Ах, Стэн, ты совсем как мой папа!

Он дрожащими пальцами расстегнул крючки лифа, усеянного блестками. Ладони коснулись гладкой девичьей груди, язык скользнул между губ.

– Стэн, только не делай мне больно, пожалуйста…

Воротник сдавил горло, кровь туго билась в жилах.

– Ах, Стэн… еще… еще…