Аллея кошмаров

Карта VI Воскрешение мертвых

– …Я вижу, мэм, что многие из вашего окружения завидуют вашему счастью, вашей интеллигентности и вкусу, вашей удаче и, скажу вам честно, вашей красоте. Мой вам совет, мадам, следовать зову вашего сердца и поступать так, как вы в глубине души считаете нужным. Я совершенно уверен, что ваш муж, сидящий рядом с вами, со мной согласен. Против злобной ненависти нет иного оружия, кроме уверенности в себе и в том, что вы ведете праведный образ жизни, независимо от того, что говорят завистники. Один из которых, мэм, как вам известно, отравил вашу собаку.

Послышались редкие хлопки. Зрители недоумевали. Они были поражены. Потом на задних рядах зааплодировали, овация волной прокатилась по залу. Последними захлопали те, кто шептал вопросы на ухо Молли, а отвечал им Стэн. Буря аплодисментов. За тяжелым занавесом Стэн слушал громоподобные звуки, упивался ими, как горным воздухом.

Занавес разъехался. Стэн вышел на второй поклон, медленно склонил голову перед залом, протянул руку, и из-за кулис на сцену выпорхнула Молли. Взявшись за руки, они поклонились одновременно, занавес сомкнулся, и они прошли за кулисы к бетонным ступеням, ведущим в гримерки.

Стэн открыл дверь гримерной, пропуская Молли, сам вошел следом и захлопнул дверь. Потом присел на плетеный диванчик, сдернул с шеи белый галстук-бабочку, расстегнул воротничок крахмальной сорочки и закурил сигарету.

Молли сняла облегающее вечернее платье и аккуратно повесила его на вешалку, оставшись нагишом. Она рассеянно почесала ребра, накинула халат, забрала волосы в узел на затылке и начала стирать грим кольдкремом.

– Два вечера подряд – это уже слишком, – сказал Стэн.

Молли замерла, прижав руку к губам.

– Извини, Стэн, – не поворачивая головы, сказала она. – Извини, пожалуйста. Я очень устала.

Он подошел к ней и встал за спиной.

– За пять лет ты так ничего и не выучила. Боже мой, где твои мозги? Что такое восемьдесят восемь?

Распахнутые дымчато-серые глаза наполнились слезами.

– Стэн, я… Я сейчас вспомню. Когда ты так внезапно спрашиваешь, я не могу сосредоточиться. Дай мне подумать, – залепетала Молли.

– Восемьдесят восемь, – холодно повторил он.

– Организация! – выпалила Молли и улыбнулась. – Примут ли меня в клуб, братство или иное общество. Вот видишь, я не забыла. Честное слово, милый, я все помню.

Он отошел и улегся на диван.

– Перед сном сто раз повторишь все это в прямом и в обратном порядке. Договорились?

– Да, конечно, Стэн.

Она приободрилась, обрадованная тем, что напряжение спало. Отняла от лица полотенце, на котором розовели следы грима, припудрила лоб, накрасила губы обычной помадой. Стэн снял сорочку, накинул на плечи халат. Привычными движениями смазал лицо кольдкремом, поморщился, разглядывая свое отражение. Голубые глаза заледенели. В уголках губ виднелись тонкие морщинки. Раньше они появлялись, когда он улыбался, но теперь были там всегда. Время беспощадно.

Молли застегнула юбку.

– О господи, как я устала. Не хочу сегодня никуда идти. Так бы целую неделю и проспала.

Стэн сидел, уставившись на образ в зеркале. Подсветка рамы делала черты жестче. Он словно бы смотрел на неизвестного. Что скрывает это знакомое лицо с квадратным подбородком и соломенными волосами? Он был тайной для самого себя. Впервые за долгое время он вспомнил о Цыганке, сквозь дымку прошедших лет вдруг четко увидел, как пес носится по лугу, поросшему густым летним разнотравьем.

– Молодец, – пробормотал он.

– Что, милый? – На плетеном диванчике Молли перелистывала журнал о кино, дожидаясь, когда Стэн переоденется.

– Ничего, – ответил он, не оборачиваясь. – Так, ворчу себе под нос.

Кто отравил мою собаку? Люди, которые вам завидуют. Номер четырнадцать.

Один: «Будь». Четыре: «любезен». «Будь любезен, скажи этой даме, о чем она думает».

Стэн помотал головой и аккуратно вытер лицо полотенцем. Повесил фрак на вешалку, надел твидовый костюм, причесался и повязал галстук.

За окном гримерки падал снег, снежинки липли к темному замызганному стеклу.

Стэн и Молли вышли из служебного входа в ледяное дыхание зимы. Сели в такси. Молли взяла Стэна под руку, прильнула щекой к его плечу и замерла.

– Приехали. Отель «Плимут».

Стэн вручил таксисту доллар и помог Молли выйти.

Сквозь вертушку двери они прошли в сонную жару гостиничного вестибюля. Стэн остановился у табачного ларька купить сигарет. Он посмотрел на стойку консьержа и оцепенел. Молли обернулась, поспешно направилась к нему.

– Стэн, милый, что с тобой? Ты такой бледный… Ты заболел? Отвечай же! Тебе плохо? Ты на меня сердишься?

Он резко отвернулся и вышел из гостиницы в зимнюю ночь. Морозный воздух приятно холодил лицо и шею.

– Молли, не задавай лишних вопросов. Я только что увидел человека, с которым не хочу встречаться. Иди в номер, собери вещи. Мы уезжаем. У тебя есть деньги? Отлично. Расплатись и вели посыльному принести багаж к выходу.

Она кивнула и вернулась в гостиничный вестибюль.

Женщина за стойкой консьержа оторвалась от детективного романа и с улыбкой взглянула на Молли.

– Будьте любезны, счет. Мистер и миссис Стэнтон Карлайл.

Женщина снова улыбнулась. У нее были седые волосы, и Молли в который раз удивилась, почему седые женщины предпочитают яркую губную помаду, которая делает их похожими на старых мегер. «Если я поседею, то буду краситься только нежно-розовой помадой, не ярче тона „страстоцвет“», – подумала Молли. Судя по всему, в свое время эта женщина слыла красавицей и пожила в свое удовольствие. И похоже, когда-то пытала счастья в шоу-бизнесе. Хотя, конечно, многие привлекательные люди в молодости этим занимаются, но ведь это ничего не значит. Главное – сделать карьеру и добиться успеха. Удержаться на плаву, не выйти в тираж. И подкопить деньжат, пока делаешь приличные сборы. Вот только надо останавливаться в лучших гостиницах, угощать распорядителей и репортеров, а в конце сезона выясняется, что денег скопилось не так уж и много. В общем, приличные сборы обходятся недешево.

– Восемнадцать долларов и восемьдесят пять центов, – сказала женщина за стойкой и вопросительно посмотрела на Молли. – А ваш… ваш муж за вами вернется?

Молли заподозрила неладное.

– Нет, он встретит меня на вокзале. У нас поезд…

Женщина больше не улыбалась. На лице ее появилось отчаянное, какое-то затравленное, но в то же время жадное выражение. Молли это очень не понравилось. Она расплатилась и вышла.

Стэн нетерпеливо расхаживал по тротуару. У обочины стояло такси с включенным счетчиком. Вещи погрузили в багажник и поехали.

Позже, в полутьме, лежа рядом со Стэном, Молли думала, что все гостиницы одинаковы. В окна всегда светят уличные фонари, мимо то и дело проезжают трамваи, лифты гудят прямо над ухом, а этажом выше кто-то громко топает. Что ж, все равно это гораздо лучше, чем никуда не уезжать и не видеть ничего нового.

Она смотрела, как Стэн раздевается, и в ней вспыхнуло желание. Им всегда было хорошо вместе. Сейчас оба устали, как собаки, но, может быть, ему захочется… В последнее время он часто сердится и жалуется на усталость… «Неужели я ему разонравилась?» – испуганно подумала Молли. Стэн такой милый. При одной мысли об этом у нее сладко защекотало внутри. Лучше дождаться, когда ему по-настоящему захочется развлечься, оно того стоит. Тут она вспомнила свое обещание и начала повторять про себя:

– Восемьдесят восемь – организация. Примут ли меня в клуб, братство или иное общество. Примут ли меня в клуб, братство или иное общество…

На третьем повторе она уснула, чуть приоткрыв рот и подложив ладонь под щеку. Черные волосы разметались по подушке.

Стэн протянул руку, нащупал сигареты на прикроватном столике. Чиркнул спичкой. Под окнами проехал запоздалый трамвай, постукивая по стальным рельсам. Стэн не обратил внимания.

Он вспоминал детство. День, когда ему исполнилось одиннадцать лет.

День был такой же, как и прочие летние дни. Он начался со стрекота цикад в деревьях за окном спальни. Стэн Карлайл открыл глаза. Ярко сияло солнце.

Цыганок забрался в кресло у кровати, тихонько поскуливал и тыкался лапой в руку мальчика.

Стэн лениво потрепал дворнягу по голове. Пес взвизгнул от радости и прыгнул на кровать. Стэн окончательно проснулся и вспомнил. Он столкнул Цыганка с кровати и начал стряхивать с постельного белья рыжую глину – следы собачьих лап. Мама всегда сердилась, если Цыганок прыгал на кровать.

Стэн выглянул в коридор. Дверь в родительскую спальню напротив была закрыта. Он на цыпочках подошел к кровати, натянул белье и вельветовые штаны, сунул за пазуху книгу в мягкой обложке и завязал шнурки на ботинках.

Потом выглянул во двор. Дверь гаража была открыта. Отец уехал на работу.

Стэн спустился на первый этаж. Осторожно, стараясь не шуметь, вытащил из ледника бутылку молока, буханку хлеба и банку варенья. Положил ломоть в миску Цыганка на полу, плеснул туда молока.

В утренней тишине Стэн сидел на кухне, резал хлеб, намазывал ломти вареньем и читал каталог:

«…Профессиональный набор, подходящий для театра, клуба или светской вечеринки. Программа часового выступления. Пособие с подробным описанием, прекрасно оформленное, в тканевом переплете. Заказывайте непосредственно у поставщика или в ближайшем магазине игрушек. $15,00».

После восьмого куска хлеба с вареньем Стэн убрал остатки завтрака, взял каталог и вышел на заднее крыльцо. Солнце пригревало жарче. Яркость летнего утра вызывала странную, но приятную печаль, как мысль о давно прошедших временах чудес, благородных рыцарей и крепостей с неприступными башнями…

Со второго этажа донесся перестук каблучков по половицам, плеск воды, льющейся в ванну. Мама проснулась рано.

Стэн вбежал в дом. За журчанием воды слышался мамин голос – звонкое, переливчатое сопрано: «Ах, милый, милый мой, люблю берет я твой, серебряные пряжки, чулки твои в обтяжку, и плед, и килт, и спорран…[27]»

Песня Стэну не нравилась. Мама пела ее, когда его отправляли спать, а все собирались в гостиной, и Марк Хамфрис, грузный темноволосый учитель пения, играл на рояле, пока отец в столовой курил сигару и негромко обсуждал дела со своими приятелями. Песня была частью мира взрослых, с его секретами и необъяснимыми, внезапными сменами настроения. Стэн ее ненавидел.

Он вошел в спальню, где всегда пахло духами. Начищенное медное изголовье кровати торжественно и важно сверкало в лучах солнца, пробивавшихся сквозь шторы. Постель была смята.

Стэн подошел к кровати, уткнулся носом в подушку, от которой веяло мамиными духами, втянул в себя воздух. Соседняя подушка пахла макассаром.

Он опустился на колени у кровати, представляя Ланселота и Элену[28] – как по реке медленно плывет ладья, в ней покоится Элена, а Ланселот стоит на берегу и оплакивает ее смерть.

Журчание сменилось плеском и музыкальными руладами. Чпокнула пробка, вода с бульканьем устремилась по стоку.

В зашторенной спальне было сумрачно и прохладно. За окном застрекотала цикада – сначала тихонько, потом все громче и громче, и внезапно оборвалась. Верный признак жары.

Стэн еще раз вдохнул запах подушки, вжался в нее поглубже, чтобы не слышать и не видеть ничего, а только ощущать ее податливую мягкость и сладость.

Лязгнула защелка двери в ванную. Стэн лихорадочно разгладил подушку, обежал широкую кровать, выскочил в коридор и влетел к себе в спальню.

На заднем крыльце раздались шаги Дженни. Заскрипел кухонный табурет – она грузно присела отдохнуть, прежде чем снять шляпку и переодеться в рабочее. Сегодня Дженни предстояла стирка.

Стэн услышал, как мама вышла из ванной. Хлопнула дверь родительской спальни. Стэн пробрался в коридор.

В родительской спальне босые ноги зашлепали по полу. В двери тихонько щелкнул замок. Взрослые почему-то всегда запираются. Стэна охватило странное волнение. По спине, от поясницы до лопаток, пробежал холодок.

За запертой дверью звякнуло стекло: на трюмо поставили флакон духов. Ножки стула шаркнули по полу. Стул чуть-чуть скрипнул, снова шаркнул по полу; в горлышко флакона с тихим шорохом вошла стеклянная пробка.

Из спальни мама выйдет уже в прогулочном наряде, готовая уехать в город, но прежде надает множество поручений – например, навести порядок в шкафу или подстричь газон.

Стэн крадучись прошел по коридору к чердачной двери, выскользнул на лестницу, тихонько прикрыл за собой дверь и поднялся по ступеням, старательно избегая тех, что скрипят. На чердаке было жарко и душно, пахло деревом и старым шелком.

Стэн растянулся на железной кровати, застеленной лоскутным покрывалом. Оно было двусторонним, с полосами шелковых квадратов разного цвета, а в самом центре – черный квадрат. Бабушка Стэнтон шила покрывало всю зиму, а потом умерла.

Стэн лежал ничком. Откуда-то издалека долетали звуки дома. Поскуливал Цыганок, выдворенный на заднее крыльцо. Дженни возилась в подвале, где бормотала новая стиральная машина. Звонко щелкнул замок маминой спальни, по лестнице зацокали каблуки. Мама резко окликнула Стэна, потом сказала что-то Дженни.

Из подвального окна послышался глубокий печальный голос:

– Хорошо, миссис Карлайл. Я ему передам, если увижу.

На миг Стэн испугался, что мама выйдет на заднее крыльцо. Если Цыганок на нее прыгнет, то она рассердится и снова начнет говорить, что от пса надо избавиться. Но мама вышла через парадную дверь. Задребезжала крышка почтового ящика. Мама спустилась по ступенькам.

Он вскочил и подбежал к чердачному окну. Сквозь кроны кленов виднелся газон перед домом.

Мама быстро шла к трамвайной остановке. Наверное, отправилась в город, на урок пения к мистеру Хамфрису. Значит, это надолго. Она задержалась у застекленной доски объявлений перед церковью. Там была написана тема воскресной проповеди доктора Паркмена, но доска была такой черной, что в стекло можно было глядеться, будто в зеркало. Делая вид, что читает объявления, мама придирчиво покрутила головой, поправила шляпку и пригладила прическу.

Она пошла дальше, теперь уже медленнее. Стэн смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

На каждом пригорке Стэн оборачивался и глядел вдаль, через луга, туда, где за ярко-зелеными кленами виднелась крыша его дома.

Солнце жарило.

В воздухе сладко пахло летними травами. Цыганок носился по лугу, убегал далеко-далеко, но всегда возвращался.

Стэн перелез через изгородь, пересек пастбище, а потом перевалил пса через невысокую каменную оградку и вскарабкался на нее сам. За стеной простиралось поле, заросшее густым кустарником, молодыми дубами и сосенками, а уж дальше начинался собственно лес.

В темной прохладе чащи Стэн снова ощутил между лопаток волнующий холодок. Лес – место, где убиваешь врагов. Рубишь их боевым топором, а сам бегаешь без всякой одежды, нагишом, и никто слова сказать тебе не смеет, потому что топор всегда с тобой, привязан ремешком к запястью. В лесу стоит древняя крепость. Расщелины между камнями затянуло зеленым мхом, а крепостной ров полон воды, глубокой и неподвижной, как смерть. И в самой крепости нет никаких признаков жизни.

Стэн шел медленно, едва дыша, вслушиваясь в зеленую тишину. Трава мягко пружинила под ногами. Он переступил поваленный ствол, посмотрел в небо, где среди ветвей сияло солнце.

Он начал фантазировать. Они с леди Синтией ехали верхом по лесу. Маму зовут Синтия, но леди Синтия – совсем не мама, хотя внешне они похожи. Леди Синтия – красавица на белой лошади. Уздечка осыпана самоцветными камнями, которые сверкают в солнечных лучах, пробивающихся сквозь кроны. Стэн облачен в доспехи, волосы у него длинные, ровно подстриженные, а лицо загорелое дочерна, без всяких веснушек. Он восседает на боевом скакуне, черном как ночь. Скакуна так и зовут – Ночь. Они с леди Синтией отправились искать приключений, потому что в лесу живет старик, великий волшебник.

Стэн вышел к заброшенной просеке. Фантазии развеялись. Он вспомнил, что уже приходил сюда, на пикник с мистером и миссис Моррис. Марк Хамфрис подвез маму, отца и Стэна в своем автомобиле с опущенным верхом. А еду для пикника сложили в корзинки.

Внезапно Стэн разозлился, вспомнив, как отец попытался испортить праздник и затеял ссору с мамой. Он говорил негромко, но потом мама сказала: «Мы со Стэном пойдем прогуляемся» – и с извиняющейся улыбкой взглянула на остальных. Тогда Стэн тоже ощутил приятный волнующий холодок на спине.

Именно тогда они нашли Лощину.

В овраге, упрятанном среди холмов, Стэн уже бывал, но в тот день с ним была мама. Она словно бы прониклась волшебным духом окрестностей, опустилась на колени и поцеловала Стэна. Он помнил запах ее духов. Потом она отстранилась и, улыбаясь по-настоящему, будто вспоминая что-то сокровенное, сказала ему: «Никому не рассказывай. Это будет наше секретное место».

К остальным он вернулся счастливым.

Той ночью он лежал в кровати, слушал, как за стеной хрипит и рокочет отцовский голос, и изнемогал от возмущения. Ну почему отец всегда ссорится с мамой? Потом он подумал о Лощине, вспомнил, как мама его поцеловала и как смотрела на него, и задрожал от удовольствия.

Но на следующий день все изменилось. Мама разговаривала с ним раздраженно и недовольно и находила ему всякие занятия.

Посреди просеки темнело пятно слякоти. Стэн присел, разглядывая его, будто траппер, идущий по следу зверя. Просеку пересекал ручеек, а в грязи виднелись колеи – четкий, кощунственный отпечаток автомобильных шин, медленно заполнявшийся водой.

Стэн разозлился – взрослые проникают повсюду. Больше всего он ненавидел их голоса.

Он подозвал Цыганка поближе, чтобы пес не шумел, рыская в кустах, взял его за ошейник и тихо двинулся по просеке, стараясь ступать бесшумно, не хрустя сухими ветками под ногами. К Лощине следовало приближаться почтительно, в благоговейном молчании. Наконец он на четвереньках вскарабкался на пригорок, глянул с обрыва в овраг и оцепенел.

Из Лощины доносились голоса.

Стэн вытянул шею. На индейском одеяле лежали двое, и Стэн с жарким волнением осознал, что это мужчина и женщина, занятые тем, чем мужчина с женщиной занимаются втайне и о чем все перестают говорить, когда он появляется среди гостей, а некоторые взрослые об этом вообще никогда не говорят. Он сгорал от неуемного любопытства, с трепетом сознавая, что подглядывает за теми, кто об этом не подозревает. Сейчас он видел – во всех подробностях – то, отчего у женщин появляются дети. У него перехватило дух от волнения.

Мужское плечо загораживало лицо женщины, видны были только ее руки, прижатые к спине мужчины. Немного погодя любовники замерли. Стэн испугался, что они умерли – может, от этого умирают, наверное, это больно, но приходится терпеть.

Наконец они зашевелились. Мужчина перекатился на спину. Женщина села, поправила прическу. По лощине прокатился серебристо-звонкий переливчатый смех.

Пальцы Стэна впились в дерн, вырывая пучки травы. Он вскочил, ухватил Цыганка за ошейник и метнулся к просеке, спотыкаясь и оскальзываясь на склоне. Каждый вздох обжигал горло, глаза туманились от слез. Он бежал до самого дома, спрятался на чердаке и улегся на кровать, но плакать больше не мог.

Немного погодя вернулась мама. Смеркалось, тени стали длиннее.

Потом подъехал автомобиль. Отец вышел из машины. По тому, как хлопнула дверца, Стэн понял, что отец рассержен. С первого этажа донесся хриплый отцовский голос, а мама заговорила на повышенных тонах, раздраженно.

Стэн осторожно спустился по лесенке, прислушался.

Отцовский голос звучал в гостиной:

– …Мне надоели твои выдумки. Миссис Карпентер видела, как вы с ним свернули на просеку. Она вас обоих узнала, и машину Марка тоже.

– Чарльз, – неуверенным, каким-то ломким тоном начала мама, – я считала, что у тебя хватает… ну, скажем так, гордости не слушать наветов твоей приятельницы миссис Карпентер, этой злобной завистницы.

Отец стукнул кулаком по каминной полке; каминная решетка лязгнула.

– Шляпки из Нью-Йорка! Служанка-негритянка! Стиральная машина! Уроки пения! Я тебе ни в чем не отказывал, а ты такое вытворяешь. Ты! Да я этого подлого аспида кнутом забью!

– Марк Хамфрис сумеет за себя постоять, – медленно произнесла мама. – Хотела бы я видеть, как ты подойдешь к нему и скажешь в глаза все то, что наговорил мне. Потому что он назовет тебя лжецом. И ты получишь то, на что напрашиваешься. Да-да, именно напрашиваешься. И вообще, Чарльз, у тебя один разврат на уме. Дорогой мой, негоже судить о людях по себе. В конце концов, приличным людям не возбраняется принять приглашение друга прокатиться на машине. Но разумеется, если ты и, скажем, Клара Карпентер…

Отец то ли взревел, то ли всхлипнул.

– Ох, ради Предвечного, хоть и негоже упоминать имя Божье всуе, но тебя и святой не вытерпит. Черт тебя побери! Слышишь?! Черт тебя побери! И тебя, и твои…

Стэн спустился на первый этаж и замер, поглаживая балясину перил и глядя в распахнутые двери гостиной. Мама чопорно сидела на диване, не касаясь спинки. Отец стоял у камина, сунув одну руку в карман, а второй, сжатой в кулак, колотил по каминной полке. Он увидел Стэна и оцепенел.

Стэн хотел броситься к двери и выбежать из дома, но отцовский взгляд приковал его к месту. Мама повернула голову, посмотрела на Стэна и улыбнулась.

Зазвонил телефон.

Отец вздрогнул, метнулся к телефону. В узком коридоре «Алло!» грохнуло, как хлопушка.

Стэн двигался медленно, будто сквозь вязкую патоку. Он пересек гостиную и подошел к маме. Ее улыбка застыла и стала какой-то болезненной.

– Стэн, отец сердится, потому что я уехала кататься с мистером Хамфрисом. Мы хотели взять тебя с собой, но Дженни тебя не нашла. Давай мы сделаем вид, что ты с нами поехал. А на следующий раз мы тебя обязательно возьмем. Отец перестанет сердиться, если узнает, что ты был с нами.

Раскаты отцовского голоса грохотали в коридоре.

– Ради Предвечного, кто сказал этому придурку? Я же просил ничего ему не говорить. Рекомендация комиссии ставится на голосование муниципального совета. Мы же обо всем договорились! А теперь все подряд будут знать, где именно проложат улицы, и к завтрашнему утру цены на недвижимость взлетят до небес…

Мама склонилась к Стэну. На него пахнуло духами. Она всегда пользовалась духами, когда уходила на урок пения. Пустота внутри Стэна словно бы заледенела. Теперь ему было все равно. Даже когда мама его поцеловала.

– Чей ты сынок, Стэн? Только мамин, правда?

Он кивнул, скованно направился к дверям, но столкнулся с отцом, который грубо взял его за плечо и подтолкнул к выходу.

– Марш отсюда. Мы с твоей матерью разговариваем.

Мама подошла к ним.

– Нет, пусть он останется, Чарльз. Спроси, что он сегодня делал.

Крепко сжав губы, отец уставился на нее, а потом медленно повернул голову к сыну, не снимая тяжелой руки с его плеча.

– Стэн, о чем она?

Стэн сглотнул. Он ненавидел безвольный отцовский рот и серебристую щетину, которая появлялась на щеках отца уже через несколько часов после бритья. Марк Хамфрис знал фокус с четырьмя комочками газеты и шляпой и показал Стэну, как его исполнять. А еще он любил загадывать загадки.

– Мистер Хамфрис предложил прокатить нас на своей машине, и мы поехали.

Стэн невольно поморщился – отцовские пальцы с силой вдавились в плечо, – и мама украдкой послала ему воздушный поцелуй.

– И куда вы поехали с мистером Хамфрисом? – угрожающим тоном спросил отец.

Язык Стэна стал неповоротливым. Мамино лицо и даже ее губы смертельно побледнели.

– Туда, куда в прошлый раз ездили на пикник.

Отец разжал пальцы. Стэн повернулся и выбежал на сумеречный двор. Входная дверь захлопнулась.

В гостиной включили свет. Немного погодя отец вышел, сел в машину и уехал в город. Мама оставила на кухонном столе холодное мясо, сливочное масло и хлеб. Стэн ужинал в одиночестве, не чувствуя вкуса и равнодушно листая каталог. Тарелка с синим узором в китайском стиле и старые нож с вилкой выглядели как-то убого. Цыганок скулил под столом. Стэн скормил ему все мясо, достал банку варенья и съел его с хлебом. Мама заперлась в гостевой спальне наверху.

На следующий день мама приготовила Стэну завтрак. Она ничего не говорила, и Стэн тоже молчал. Мама больше не была взрослой. Или Стэн перестал быть ребенком. Взрослых больше не было. Как и все остальные, они врали, если им было страшно. На самом деле все одинаковые, только некоторые больше. Стэн едва притронулся к еде, утер губы и вежливо попросил разрешения выйти из-за стола. Мама не дала ему никаких поручений. Она вообще ничего не сказала.

Стэн посадил Цыганка на цепь у будки и ушел в лес, к просеке. Он брел как во сне, и яркое солнце словно бы умерило жар. На обрыве у Лощины Стэн остановился, но потом упрямо пополз по склону вниз. Ровные стволы деревьев невинно тянулись к небу, где-то стучал дятел. Неподалеку от места с примятой травой Стэн нашел носовой платок с монограммой «С» в уголке.

Стэн с брезгливым интересом поглядел на платок, выкопал ямку и зарыл его поглубже в землю.

По дороге домой он то и дело начинал думать о всяких других вещах, будто ничего не случилось, но потом вдруг останавливался, захлестнутый волной отчаяния.

Мама заперлась у себя в спальне.

А на кровати в спальне Стэна лежала большая квадратная коробка. Он вбежал в комнату.

Набор № 3, «Волшебник Марвелло». Программа часового выступления, подходит для театра, клуба или светской вечеринки. На крышке яркая картинка: из кубка в руках Мефистофеля вылетают игральные карты. На боку бумажная наклейка, «Магазин игрушек Майерса», и городской адрес. По углам коробки блестящей краской нарисованы скобки, будто железная оковка.

Стэн опустился на колени у кровати, долго глядел на коробку, потом обхватил ее обеими руками и стал биться головой о твердый край, пока не разбил лоб в кровь.

Под гостиничным окном проехал одинокий трамвай, постанывая в ночи. Стэна била дрожь. Он откинул одеяло, включил прикроватную лампочку и побрел в ванную. Достал из несессера флакон, вытряхнул на ладонь белую таблетку. Наполнил теплой водой стаканчик для полоскания, проглотил таблетку.

Вернулся в постель. Успокоительное подействовало не сразу, но постепенно подступала блаженная сонливость.

– Господи, сколько можно все это вспоминать? – пробормотал он. – Ну почему после стольких лет я снова должен был ее увидеть? А через неделю – Рождество.