Алмазный маршрут

Глава первая

Когда зазвенел будильник, Алексей натянул себе на голову одеяло. Продержаться надо было всего одну минуту. Спустя минуту завод будильника заканчивался, и можно было с чистой совестью спать дальше.

В нашу эпоху деловых и вечно спешащих людей, пользующихся будильниками, способными настойчивостью и продолжительностью своих мерзких тредей поднять с постели даже мертвого, Алексей по-прежнему отдавал предпочтение старому дедовскому будильнику с изображением Юрия Гагарина. Более того, этим будильником он дорожил гораздо больше, чем последней моделью сотового телефона.

Не потому, что Алексей был сентиментален, а будильник являлся для него памятью об ушедшем сонете ком детстве. Отнюдь. Эти часы он купил несколько лет назад на блошином рынке у одного старого алкоголика, так что к его собственному детству они не имели ровным счетом никакого отношения.

Но ни одни современные часы не могли передать того волшебного ощущения, когда ты способен обмануть время. И для этого надо продержаться всего лишь одну минуту.

Для Алексея эта процедура была сродни медитации. Каждый новый день условно делился на две части. Первая часть дня — обязательная — заканчивалась вместе с заводом будильника. Каждый раз, продержавшись минуту и не встав с постели или даже не протянув руку, чтобы прервать дребезжание будильника, Алексей испытывал небывалый душевный подъем и то, что обычно называют ощущением внутренней свободы.

Дальше начиналась вторая часть дня. Та, которая не подчиняется примитивному звонку, а является результатом осознанного выбора самого Алексея. Не то чтобы он спал после этого очень долго. Может быть, полчаса, может быть, час. Зато как!

Более или менее свободный график работы Алексея позволял ему такие вольности. Впрочем, профессия, которую он себе избрал, тоже явилась результатом осознанного выбора.

Семь лет назад, ровно год спустя после того, как Он окончил горный университет по специальности инженер-технолог (дань семейной традиции), Алексей отчетливо осознал, что полученная профессия его совершенно не устраивает. Причины были самые разные — От маленькой зарплаты и огромной ответственности до строго графика работы и невероятной скуки.

Так что в один прекрасный день Алексей забрал в отделе кадров свою трудовую книжку, получил расчет и навсегда ушел из горнодобывающей промышленности. На его счастье, к этому времени прием на работу осуществлялся с такими чудовищными нарушениями КЗОТа, что начальнику отдела кадров даже в голову не пришло предложить Алексею доработать положенные две недели.

После этого Алексей, купив в магазине бутылку водки, буханку черного хлеба и две банки просроченной американской тушенки, уселся дома на кухне и провел тщательную ревизию собственных ценностей.

Когда бутылка подходила к концу, Алексей четко мог сказать о себе следующее: он не любит и не хочет много работать; ему не нравится и не хочется мало получать; он ненавидит ходить в костюме и галстуке. Отчетливо увидев этих трех китов, на которых базировалась его натура, Алексей допил водку и лег спать.

Как это часто бывает, именно во сне он нашел ответ на свои вопросы. Он увидел перекресток двух улиц — Ленина и 1-й Коммунистической. Работая инженером-технологом на местном заводе, он постоянно ходил мимо этого места. Вот и сейчас, во сне, он шел к себе на работу, неся в одной руке портфель с какими-то документами и двумя бутербродами, а в другой руке держа сигарету. Переходя улицу, на стене одного из домов он заметил доску объявлений.

Наутро Алексей умылся, побрился и почистил зубы, после чего отправился на знакомый перекресток.

Увиденная во сне доска объявлений действительно висела на своем месте. И вдруг Алексей понял, что за целый год он ни разу даже не взглянул в эту сторону. Объявления были разными: продавался снегоход «Буран», требовалась уборщица на полставки, редакция приглашала на работу журналиста. Записав адрес, где располагалась редакция газеты, которая звала на работу журналиста, Алексей направился прямиком туда.

Спустя час он был принят на работу, к концу дня сдал в набор свою первую заметку о том, как пожарники снимали с дерева кошку, на следующий день получил свой первый гонорар.

Так двадцатитрехлетний Алексей сделался журналистом.

Это было семь лет назад.

За семь лет Алексей узнал о профессии все, что можно было узнать, и стал настоящим профессионалом. Он прекрасно разбирался в расценках и приобрел то самое отличающее профессиональных журналистов чутье, безошибочно подсказывающее им, где можно реально срубить «бабло», а где даже и разговаривать не стоит.

Главный редактор очень оценил Алексея за эту его способность и поручал ему исключительно только самых денежных клиентов. Мелочевкой вроде новостей Алексей, естественно, не занимался. Уже несколько лет он специализировался на объемных заказных материалах. Полнейшее равнодушие к тому, о чем и о ком он станет писать на этот раз, было второй особенностью Алексея, за которую главный редактор считал его прирожденным журналистом.

Каждый раз, когда он представлял Алексея очередному клиенту, он говорил следующие слова: «Знакомьтесь, Алексей. Мой лучший журналист».

Алексей при этом соблюдал гробовое молчание, надувал щеки и рассматривал носки своих ботинок. Этот нехитрый маневр каждый раз убеждал клиента в том, что перед ним настоящий мастер своего дела, человек без совести, который крайне ценит свое время, и счетчик уже включен.

Отведенная будильнику минута подошла к концу, и воцарилась тишина. Алексей стянул с головы одеяло и широко зевнул.

Комната явно нуждалась в проветривании.

Алексей нащупал пульт и включил телевизор. На канале шли криминальные новости. Поморщившись, Алексей выключил телевизор и бросил пульт.

Голова побаливала. С наибольшим удовольствием Алексей выпил бы сейчас несколько банок пива и проспал бы до вечера.

Но сегодня это было невозможно, потому что через пару часов его ждали в редакции. Сегодня будет важный клиент. Петр Семенович вчера в разговоре с Алексеем несколько раз подчеркнул это словосочетание — важный клиент.

Пиво пришлось заменить двумя быстрорастворимыми таблетками аспирина. В холодильнике нашлась пара замороженных гамбургеров. Пиво там тоже обнаружилось, но Алексей мужественно отвел взгляд и оставил вожделенные банки охлаждаться до лучших времен.

Кинув гамбургеры в микроволновку, Алексей отправился в душ. Из зеркала на него посмотрела полусонная небритая физиономия с глубоко запавшими глазами и слегка мутноватым взглядом.

— Доброе утро, — поприветствовал Алексей свое отражение.

Отражение ничего не ответило, только слегка скривило рот.

— Ну и ладно.

Душ вернул бодрость, избавил лицо от опухлости и придал облику Алексея необходимое самоуважение.

Бриться он не стал. Какой уважающий себя журналист станет бриться перед встречей с важным клиентом? Свежевыбритый отечественный журналист, как правило, производит впечатление некомпетентности.

«Ишь ты, — думает про такого журналиста клиент, — как старается понравиться, что аж выбрился до синевы. Наверное, писать не умеет».

Поэтому настоящие мастера пера бреются крайне редко, а многие из них вообще отращивают бороду. В этом журналисты очень похожи на режиссеров. На худой конец, и те, и другие отпускают усы.

Гамбургеры оказались мерзкими, но что-нибудь съесть было необходимо. Обкусав каждый до половины, Алексей взял со стола мобильный телефон и пошел на улицу.

Машины у него не было. Из принципа. Алексей предпочитал ездить на такси. Так было удобнее, безопасней, избавляло от множества хлопот, которые неминуемо повлекло бы за собой приобретение личного автотранспорта.

Купив в соседнем магазине банку энергетического напитка (естественно, безалкогольного), Алексей поймал первого встречного частника и отправился в редакцию.

Под залихватскую мелодию о прелестях тюремной жизни, доносившуюся из автомагнитолы, Алексей проехал несколько кварталов. Если бы он был сейчас начинающим журналистом, он бы успел состряпать за время пути несколько коротеньких заметок. Не исключено, что одна из них попала бы на первую полосу.

На перекрестке стоял полуобгоревший автобус, возле которого столпилось изрядное количество народа. Кроме любопытствующих здесь находилось две кареты «скорой помощи» и милицейская машина. Перед толпой возвышался усатый капитан средних лет, которому что-то активно объясняли две старушки. Очевидно, это был опрос свидетелей.

Однако Алексей, поглощенный кофеиносодержащим напитком, призванным полностью восстановить потраченные силы и добавить новых, даже не заметил этого. История о простом парне, который по малолетству попал в тюрьму из-за девицы и, доказав на зоне, что он не хвост собачий, вышел на свободу уважаемым человеком, занимала его гораздо больше.

В общем-то, это было естественно. Автобусы и вертолеты сгорают в России каждый день, а вот по-настоящему жизненную песню можно услышать только в такси. Да и то не всегда.

Пройдя мимо уныло сидящих вдоль стены внештатников, Алексей подмигнул секретарше и направился прямо в кабинет главного редактора. Внештатники уважительно посмотрели ему вслед.

Петр Семенович был в кабинете один. В данный момент он наливал себе в рюмку коньяк.

— Будешь? — поинтересовался он.

Алексей отрицательно помотал головой.

— Ну и правильно, — равнодушно сказал Петр Семенович, опрокидывая рюмку в рот.

Алексей подошел к окну и посмотрел вниз.

— Что за спешка? — спросил он, не оборачиваясь.

За спиной тем временем раздавалось характерное бульканье вновь наполняемой рюмки. Минуту длилось молчание, после чего послышался звук убираемой в стол бутылки.

— Серьезный заказ, Алеша.

— Сколько? — Алексей вполоборота повернулся к Петру Семеновичу.

— Не знаю, — раздался спокойный ответ, — он не сказал, а я не спросил.

На этот раз Алексей повернулся к Петру Семеновичу, полностью и сел на стул.

— Что, так круто?

— Очень круто.

— И кто он?

— Не знаю, — пожал плечами Петр Семенович. — Какой-то прибалт. Я их имена не выговариваю. Но вроде живет не в Прибалтике. Короче, все это завязано на драгоценных камнях. И заметь, — Петр Семенович сделал паузу, — в общегосударственном масштабе.

— А зачем ему тогда мы? Мог бы обратиться в газету покрупнее.

— Алеша, — поморщился Петр Семенович, — семь лет тебя учу, а ты задаешь те же вопросы, как весь тот хлам, который у меня в коридоре сидит. Зачем? Почему? Тебя это колышет?

— Да нет, в общем-то.

— Ну так и сиди спокойно.

Петр Семенович замолчал.

Сидеть спокойно в такой ситуации было довольно сложно. Проще было стоять. Поэтому Алексей встал и, доставая на ходу сигарету, подошел к окну.

Именно в этот момент возле входа в редакцию остановился черный «мерседес» последней модели с правительственным номером. Еще через пару секунд задняя дверца открылась, оттуда выбрался высокий мужчина средних лет и, не глядя по сторонам, прошел в редакцию.

— Клиент прибыл, — резюмировал вслух Алексей.

В кабинет главного редактора клиент зашел ровно через три минуты. Войдя, он сразу посмотрел в сторону Алексея, который все еще продолжал держать в пальцах дымящуюся сигарету.

— Простите, вы могли бы не курить, — произнес он спокойным голосом, от которого Алексею почему-то сделалось не по себе. — Я бросил курить четыре года назад и с тех пор не переношу, когда в моем присутствии курят.

— Конечно. — Алексей тщательно затушил сигарету. — Постараюсь потерпеть, — добавил он, улыбнувшись.

Ответной улыбки не последовало.

— Спасибо, — тем же ровным тоном сказал клиент и сел на стул.

Алексей счел за лучшее тоже присесть. Говорить клиент начал первым.

— Меня зовут Вилес. Компания, которую я представляю, не желает афишироваться. Так что с этими нюансами можно покончить. С вами, Петр Семенович, мы вчера разговаривали по телефону. А вы, насколько я понимаю, — Вилес посмотрел на Алексея, — тот журналист, которому предстоит заниматься нашим делом.

В другой ситуации Алексей не удержался бы и обязательно ввернул какую-нибудь фразочку насчет оплаты, но сейчас ему этого делать не захотелось.

— Мне порекомендовали вас знакомые, — продолжил Вилес, — называть которых тоже не имеет смысла. В свое время они заказывали одно журналистское расследование и остались удовлетворены вашей работой. Так что я счел удобным для себя пойти по их пути. Здесь аванс. — Вилес положил на стол увесистый конверт с деньгами. — Разумеется, это сумма гораздо меньше той, которую вы получите по завершении работы. Теперь о деле. В этой папке, — он протянул папку Алексею, — собранные мной материалы о незаконной деятельности одной полугосударственной структуры. Выражаясь русским языком — компромат. Разумеется, он далеко не полон, и сделать эту папку более объемной — одна из частей предлагаемой мной работы. Детали, Алексей, мы обговорим с вами лично, если вы согласитесь взяться за это дело. На основе предоставленных материалов вы проведете независимое журналистское расследование и подготовите серию статей, полностью дискредитирующих данную структуру. Если результат меня устроит, вы получите оставшуюся сумму. Я не требую от вас сиюминутного согласия. Обдумайте условия, ознакомьтесь с материалами. Если вы решите, что вам это подходит, позвоните мне по этому номеру. — Достав из кармана визитку, Вилес протянул ее Алексею, и тот, не глядя, сунул визитку в карман. — Вот и все. Вопросы ко мне есть?

— Пока нет, — вяло пробормотал Алексей.

— Тогда прошу извинить, но я более временем не располагаю.

Вилес встал и, не прощаясь, направился к двери. Возле нее он остановился.

— Да, и мне хотелось бы узнать о вашем решении сегодня.

После того как за Вилесом закрылась дверь, несколько минут в комнате стояла тишина. Оба журналиста сидели на своих местах и переваривали полученную информацию.

Молчание, по праву старшинства, нарушил Петр Семенович.

— Ну что, Алеша, — нерешительно сказал он, — ознакомимся с материалами?

— Угу, — лаконично ответил Алексей.

Петр Семенович протянул руку к лежащему на столе конверту и осторожно, как будто опасаясь, что внутри находится бомба, пододвинул его к себе.

Алексей, не вставая с места, внимательно следил за действиями своего патрона.

Петр Семенович взял конверт в руки и заглянул внутрь. Его лицо вытянулось до такой степени, что Алексей испугался, как бы его уважаемого учителя не хватил удар.

— Ну? — спросил он, ощущая предательскую дрожь в собственном голосе.

— Двадцать пять, — сказал Петр Семенович, бережно положив конверт на стол. — В евро.

— Твою мать!

В конверте, оставленном Вилесом, лежала банковская пачка с двадцатью пятью тысячами евро. Подержав ее в руках, Алексей еще раз произнес:

— Твою мать!

Одной такой пачки с лихвой хватило бы на то, чтобы Алексей согласился взяться за любое журналистское расследование. А по словам Вилеса, это была всего лишь небольшая часть от основной суммы.

— Петр Семенович, как вы думаете, мне ему сразу позвонить или до вечера подождать?

— Звони, — не допускающим возражений тоном сказал Петр Семенович.

На следующий день Алексей проснулся одетым в собственной квартире. Будильник показывал половину шестого утра. С его циферблата на Алексея укоризненно смотрел первый в мире космонавт Юрий Гагарин.

Состояние было такое, как если бы по его телу вчера несколько раз проехал асфальтоукладочный каток. Первым, что бросилось в глаза, была валявшаяся возле кресла пачка денег.

Алексей сполз с кровати и, пошатываясь, добрел до туалета. Затем вышел на кухню и, открыв настежь холодильник, откупорил банку пива. Выпив ее залпом, взял вторую.

В голове постепенно прояснялось, и события вчерашнего дня начали вставать перед Алексеем со всей отчетливостью.

Событий было много, но для принятия судьбоносного решения хватило и получаса. Двадцать пять минут он провел в редакции и пять минут говорил с Вилесом по телефону.

— Я не сомневался, что вы согласитесь, — сказал ему Вилес. — Вы правильно сделали, что позвонили так быстро.

Дальше Вилес сослался на занятость и предложил общаться преимущественно по электронной почте. На его визитке, которую Алексей рассмотрел впоследствии, помимо номера мобильного телефона был указан адрес бесплатной электронной почты. Вычислить хозяина такого ящика было практически невозможно. Вилес порекомендовал Алексею завести себе такой же в ближайшем Интернет-кафе, разумеется под вымышленным именем. На новый адрес он пообещал выслать все необходимые инструкции и пожелания. В первом попавшемся на глаза Интернет-кафе Алексей вчера проделал все необходимые манипуляции. Ящик был заведен на имя Сергеева Олега Павловича. Так звали его школьного учителя труда. После этого деловая часть дня закончилась.

Началась неделовая.

При одном воспоминании об этом закружилась голова.

Оставив пиво на кухне, Алексей пошел в ванную и целых десять минут стоял под холодным душем.

Надо было срочно приходить в себя и приниматься за работу.

Стоя под струями ледяной воды, Алексей вспомнил, что за весь вчерашний день он так и не заглянул и папку с компроматом, которую дал ему Вилес.

Папка!

Папка оказалась в целости и сохранности. Она аккуратно лежала на столе, придавленная сверху словарем синонимов русского языка.

— Все-таки я ответственный человек, — произнес вслух Алексей, обращаясь к Юрию Гагарину. — Дело превыше всего.

Вторыми по важности после дела были, разумеется, деньги.

Алексей подошел к креслу, поднял с пола пачку и тщательно пересчитал ее содержимое. Его доля была на месте, за исключением какой-то мелочи, потраченной на вчерашние увеселения.

Ощущение значительной суммы отрезвило Алексея окончательно.

— Все, завязываю пить, — пообещал он Гагарину. — С такими деньгами можно найти себе занятие поинтереснее.

Занятием поинтереснее стало изучение содержимого таинственной папки, и Алексей вдруг почувствовал огромное желание узнать, что же находится внутри.

Убрав деньги в ящик стола под какие-то лежавшие там с незапамятных времен институтские конспекты, он взял в руки папку. Перед тем как открыть ее, он минуту подумал, что же можно в ней увидеть. Почему-то ему представились фотографии расчлененных трупов из фильмов про маньяков. Шмыгнув носом, Алексей развязал папку.

Ничего подобного, по крайней мере на первый взгляд, внутри не оказалось. На самом верху лежала распечатанная из Интернета статья под игривым названием:

«Цветик-самоцветик».

Ниже шел подзаголовок:

Выгодно ли добывать отечественные алмазы?

Закурив сигарету, Алексей углубился в чтение.

«На этот парадоксальный, казалось бы, вопрос отчетливо сумело бы ответить руководство совместной российско-американской компании «Самоцветы». Ответ был бы отрицательным.

Напомним читателям, что компания была образована в 1993 году и громко заявила о себе на отечественном рынке, взяв в аренду в том же году Пашинское месторождение, которое по оценкам аналитиков не могло принести своим новым владельцам ничего, кроме старых долгов и новых проблем.

Однако, по-видимому, руководители компании «Самоцветы» (российские бизнесмены Борис Кантор и Яков Тренин, а также наш бывший соотечественник, ныне проживающий в Америке Илья Бабушкин) имели на этот счет иное, отличное от аналитиков, мнение.

По просочившимся в прессу данным, работы на Пашинском месторождении не ведутся вот уже десять лет. По крайней мере, в полном объеме. Надо ли говорить о том, какой урон несет государство от таких «хозяев»?

Далее шло два ряда цифр, которые мало что говорили Алексею, но, очевидно, полностью подтверждали справедливость вышеизложенных утверждений.

Возникает закономерный вопрос — а зачем? Для чего платить дорогостоящую аренду и не пытаться извлечь из предприятия прибыль?

Ответ напрашивается сам собой. Для ширмы.

В последнее время многие российские бизнесмены зачастили в Юго-Западную Африку. В столице ЮАР г. Кейптауне имеется целый район, полностью выстроенный новыми русскими. Часто русских бизнесменов встречают и в соседней Намибии, которая, как известно, славится своими алмазными копями.

По непроверенным данным, отдельные намибийские рудники уже являются собственностью российских бизнесменов. Не исключено, что этими бизнесменами являются господа Кантор, Тренин и Бабушкин.

Тогда их кажущееся бездействие в России приобретает совершенно иной смысл, а нам, простым налогоплательщикам, остается лишь в очередной раз думать, как бы дожить до зарплаты, и изумленно взирать на государство, отменяющее льготы пенсионерам, вместо того чтобы ловить за руку воров.

Семен Бескорыстный».

«Конкурент, — отметил про себя Алексей. — Значит, эти самые «Самоцветы» являются конкурентом нашего Вилеса. Вот только непонятно, на хрена ему платить нам столько денег… Почему именно нам? Именно мне?»

Он принялся листать дальше. По большей части в папке были собраны распечатки из Интернета, иногда встречались газетные вырезки. Были и фотографии. На обороте каждой правильным каллиграфическим почерком стояли имена.

Молодой чернявый человек с густой копной волос — Борис Кантор.

Бритый наголо мужчина средних лет в отличном дорогом костюме, выходящий из здания офиса, — Илья Бабушкин.

Красивая брюнетка лет тридцати пяти — сорока — Татьяна Кокушкина. Под именем в скобках написано — сбыт.

Еще один мужчина средних лет в форме подполковника советских войск, взгляд хищный и настороженный — Юрий Данилович Кокушкин. В скобках — начальник службы безопасности — посредник в Намибии; убит 27 декабря 2004 года.

«Вот и до трупов добрались, — подумал Алексей и, отложив фотографии в сторону, принялся рыться в папке. — Наверняка что-нибудь об этом есть».

Коротенькую вырезку из газеты он нашел практически сразу.

Алексей снова взял в руки фотографию подполковника Кокушкина. Когда узнаешь, что человек убит, пусть даже незнакомый, его фотография тут же приобретает совершенно другое значение. До жути банально, но на человека впервые начинаешь смотреть, как на живого. Из чего состояла его жизнь? О чем он думал за пять минут до смерти? О чем он думал в тот момент, когда его фотографировали?

Подполковник на фотографии смотрел прямо на Алексея. Наверное, так смотрят все военные на всех фотографиях.

«Есть такая профессия — родину защищать» — вспомнились ему слова из известного советского фильма.

И сразу после этого ему сделалось чертовски грустно. Разумеется, не за судьбу подполковника Кокушкина, а вообще. Есть такая характерная российская черта. После того как наступает такое состояние, обычно очень сильно тянет выпить и пообщаться «за жизнь» с каким-нибудь абсолютно незнакомым человеком. И если бы Алексея в данный момент не подташнивало после вчерашних возлияний, он бы, наверное, так и сделал.

Но его все еще мутило, поэтому ни о каких возлияниях, а уж тем более ни о каких незнакомых людях, речи быть не могло. Поэтому он засунул изображение покойного подполковника поглубже в папку и взял в руки последнюю фотографию.

Фотография была сделана явно для газеты. Перевернув ее, Алексей убедился, что профессиональное чутье его не подвело. На оборотной стороне была наклеена вырезка из газетной статьи.

«Генеральный директор компании «Самоцветы»

Яков Тренин на открытии интерната для детей с ограниченными возможностями «Утренняя заря».

Богатырского телосложения мужчина стоял в самом центре. Справа и слева от него рядком стояли воспитатели, перед каждым из которых в свою очередь стоял кто-то из парадно одетых воспитанников. В руках у каждого ребенка была зажата розовая гвоздика. Все смотрели в камеру и улыбались, кто как мог. Шире всех улыбался Яков Тренин.

В мозгу у Алексея тут же запульсировала журналистская жилка. Внутри него мгновенно проснулся профессионал, зарабатывающий деньги тем, что умело способен опорочить любую репутацию.

«А вот это можно будет использовать, — подумал Алексей, откладывая фотографию в сторону. — Надо обязательно взять на заметку».

Порывшись в папке, он нашел статью, для которой была сделана эта фотография. В ней говорилось о том, что Яков Тренин на свои деньги построил интернат и оборудовал его всем необходимым, включая компьютеры с круглосуточным доступом в Интернет.

— Ай какой молодец, — радостно сказал вслух Алексей. — Потрясающе! Сколько же тут можно всего навертеть! Круглосуточный доступ, web-камеры, постоянная трансляция на весь мир, сайты для извращенцев. Да такого скандала не было со времен бывшего генерального прокурора! Главное, чтобы Вилес согласился.

Бросив папку на стол, Алексей повернулся к Юрию Гагарину.

Часы показывали половину девятого.

— Ну что? — поинтересовался Алексей у первого в мире космонавта. — Поехали?

От идеи с интернатом Вилес пришел в восторг, о чем и не преминул сообщить Алексею в следующем письме. Там же он пообещал в ближайшее время прислать Алексею подробные характеристики остальных руководителей фирмы «Самоцветы».

Теперь надо было начинать действовать.

Для начала требовалась подходящая легенда.

Покопавшись полдня в Интернете, Алексей отыскал несколько десятков изданий и организаций, занимавшихся всеми видами благотворительности. Разумеется, о том, чтобы посетить интернат «Утренняя три» под видом сотрудника одной из этих организаций, речь не шла. Такие вещи наверняка проверялись, и надо предполагать, что проверка не занимала много времени.

Однако Алексею это и не требовалось. Выкурив на балконе две сигареты, он придумал вполне адекватное название для новой организации, которую собирался представлять. Не броское, но вполне отвечающее сфере избранной деятельности.

Вновь возникший фонд носил название «Счастливое детство». Что касается Алексея, то он был ведущим сотрудником отдела по связям с общественностью и параллельно заместителем главного редактора выходящей при фонде одноименной газеты.

После этого он созвонился с интернатом и договорился о встрече на следующий день. Цель визита самая благородная — осветить деятельность интерната для привлечения потенциальных спонсоров и просто для того, чтобы подать состоятельным людям пример того, на что можно пустить часть собственных средств.

Заведующая с воодушевлением поддержала инициативу Алексея и даже не стала подробно расспрашивать о фонде «Счастливое детство». Алексей мысленно похвалил себя за удачно выбранное название. У любого человека оно автоматически вызывало ряд ассоциаций. О таких названиях люди обычно говорит: «Да-да, конечно. Я об этом слышал». В результате договорились, что Алексей приедет завтра к девяти часам утра, и заведующая пообещала, что лично станет его гидом.

Вторым делом надо было разобраться с удостоверением. По опыту Алексей знал, что наличие документа, удостоверяющего личность, гораздо выгоднее для проникновения на чужую территорию, чем отсутствие такового.

Поэтому следующий телефонный звонок он сделал Ильичу.

Ильич был шестидесятитрехлетним алкоголиком и в далекое советское время занимался тем, что лепил вождя мирового пролетариата во всех видах — от небольшого бюста для красного уголка местных школ до массивных скульптур во весь рост, которые до сих пор в изобилии можно встретить в скверах, дворах общественных заведений и парках отдыха. Собственно, прозвище он получил именно отсюда. Карьера Ильича развивалась прекрасно. Он был востребован, имел трехкомнатную квартиру, автомобиль «Жигули» и шикарную мастерскую в центре города.

После перестройки в карьере Ильича начался закономерный спад. Буквально за пару лет он, как и большинство советских тружеников, лишился работы, денег и смысла жизни. И дело было вовсе не в том, что он не умел лепить что-то другое. Дело было в том, что лепить стало некого и нечего. Пару лет он, правда, посещал местные властные структуры с предложениями и проектами новых памятников, которые бы отвечали духу времени, но власть в тот момент сама не до конца понимала, в чем именно состоит дух времени. А отвечать за скоропалительные решения никто не собирался. Поэтому все проекты Ильича, а также еще пары десятков его коллег и соратников — специалистов партийной скульптуры, живописи и графики — так и остались проектами. Какое-то время он еще делал по старым наработкам маленьких железных Ленинов и собственноручно продавал их иностранным туристам. Однако масштаб был не тот. Это было то же самое, как если бы самому вождю мирового пролетариата предложили бы провести революцию не в отдельно взятой стране, а, допустим, и деревне Кукуево. Скорее всего, он бы оскорбился и лучших своих чувствах и по древней российской традиции ушел в длительный запой.

Со скульптором Ильичом произошло именно это. Однако долгие годы торговли с властью не прошли для него даром. Он, конечно, бросался в мутный омут народного пьянства, но делал это не очертя голову, как многие другие, а с умом.

Поняв, что возвращение старого режима, по крайней мере в ближайшие двадцать лет, не предвидится, он в первую очередь позаботился о том, чтобы худо или бедно, но обеспечить собственное будущее.

Почему-то уже тогда он начал подозревать, что жить на полагающуюся ему пенсию будет не очень комфортно. Поэтому Ильич первым делом с помощью старых знакомств и связей за копейки приобрел себе в собственность принадлежавшую Союзу художников мастерскую. Следующим шагом стал размен собственной шикарной квартиры на три однокомнатные. Из произведений реалистов девятнадцатого века Ильич прекрасно знал, что в современном мире не обесцениваются только две вещи — золото и недвижимость. Поскольку золота он не нажил, а недвижимостью располагал, Ильич остановился именно на ней.

С тех пор он вполне комфортно существовал в своей мастерской на деньги, получаемые от сдачи внаем трех своих квартир. И надо сказать, что денег ему более чем хватало.

Скульптуру Ильич окончательно забросил, все еще теплившаяся в его существе творческая энергия нашла для себя довольно-таки оригинальный выход. Впрочем, этот выход Ильичу подсказал его давний друг Петр Семенович, главный редактор одной из местных газет. Ильич изготовлял фальшивые печати. В начале девяностых это занятие даже стало приносить ему определенный доход.

За пару часов он мог вырезать печать любой формы с любыми надписями и логотипами. Живи Ильич в античной Греции, так кто знает, может быть, он стал бы искусным резчиком по драгоценному камню, мастером камеи. Хотя в античной Греции, наверное, до этого не дошло. У скульпторов там всегда была работа.

Алексей познакомился с Ильичом лет шесть назад. Естественно, через Петра Семеновича. Несколько раз Ильич уже изготавливал для него подобные печати. Денег по старой дружбе Ильич с него не брал, а ограничивался парой бутылок любого сорокаградусного напитка.

Однако чтобы успеть сегодня, надо было торопиться. После четырех часов любые разговоры с Ильичом становились бесполезны.

Ровно без двадцати четыре Алексей вышел из мастерской Ильича, держа в руках новенькое синее удостоверение. Ни один специалист не сумел бы придраться к этому документу. Все в нем было настоящим. Само удостоверение, купленное за пятнадцать рублей перед книжным магазином, фотография, с которой серьезно и ответственно смотрела физиономия Алексея. Настоящими были имя, фамилия и отчество. Разве что фонда «Счастливое детство» никогда не существовало. Но разве кто-нибудь удосужится проверить эту информацию?

Глава вторая

Татьяна Леонидовна проснулась без трех минут девять. Маленький японский будильник, стоявший рядом с кроватью на тумбочке, молчал.

«Я могла спать еще четыре минуты, — подумала Татьяна, — но теперь придется вставать».

Она села на постели и, разведя руки в стороны, открыла глаза. Это был своеобразный утренний ритуал, призванный прогнать остатки сна.

Такова была ее особенность. Она всегда просыпалась за несколько минут до того, как начинал верещать будильник. Выставленное на часах время не имело значения.

Еще одна особенность Татьяны Леонидовны, связанная с часами, заключалась в том, что она никогда не заводила будильник на какой-нибудь конкретный час. Она не могла поставить стрелку на девять или на десять, а ставила на две минуты десятого или на без трех минут одиннадцать. Татьяна Леонидовна и сама не понимала, почему так поступает. Впрочем, ее это особо и не волновало. Как-то раз по телевизору она видела интервью с известным телеведущим, который тоже рассказывал о своей привычке заводить будильник подобным образом.

Сделав несколько вращательных движений толокой в обе стороны, Татьяна Леонидовна отбросила одеяло и опустила ноги на пол.

— Душ, — произнесла она вслух. — Душ, а потом завтрак. Стакан апельсинового сока, два яйца всмятку, два бутерброда — один с сыром, один с джемом — и только потом кофе с сигаретой. Не раньше.

Ее взгляд упал на пачку сигарет.

«Опять оставила их вчера в комнате, — подумала Татьяна. — Я сама себе создаю проблемы».

— Полтора месяца назад Татьяна Леонидовна начала активно бороться с курением. Борьба состояла из нескольких этапов. Для начала надо было избавиться от вредной привычки, просыпаясь, первым делом хвататься за сигарету. Только после завтрака. Потом постепенно сокращать количество выкуриваемых сигарет.

Полтора месяца назад Борис как бы невзначай сказал ей, что ему не нравится, когда женщина курит. Можно подумать, предыдущие десять лет он не замечал, что она дымит, как паровоз.

Татьяна Леонидовна прекрасно понимала, что дело не в количестве сигарет. Просто ей уже сорок два года. А Борису тридцать четыре. И постепенно он приближается к тому возрасту, когда большинство мужчин начинает засматриваться на школьниц. Даже если эти школьницы тоже курят.

Однако борьба с курением все-таки началась. Хотя бы ради собственного здоровья. Прошло полтора месяца, а Татьяна Леонидовна по-прежнему находилась на первом этапе.

Она отвела взгляд от пачки сигарет и осмотрела комнату. Гардероб, из зеркальной двери которого на Татьяну посмотрело ее собственное отражение, низкий столик в японском стиле, расставленные на полу горшки с комнатными растениями, на стене в углу фотография мужа с черной траурной лентой. Одна из его последних армейских фотографий. Погоны подполковника, сжатые губы, настороженный взгляд.

«У тебя всегда был такой взгляд, — подумала Татьяна Леонидовна. — Ты считал себя очень осторожным человеком. Наверное, ты таким и был. Только тебе это все равно не помогло».

Каждый раз перед тем, как приходил Борис, она снимала (тогда еще без траурной ленты) эту фотографию и вешала на ее место один из видов Фудзиямы.

«Надо не забыть полить цветы. Вчера я забыла», — подумала Татьяна, но в этот момент на тумбочке ожил будильник. Татьяна Леонидовна не глядя выключила его.

— А теперь в душ! — скомандовала она сама себе. — Душ и завтрак. И только потом кофе и сигарета. Не раньше.

Контрастный душ — лучшее средство, чтобы окончательно проснуться.

Телефонный звонок раздался в квартире спустя двадцать пять минут, когда Татьяна резала на кухне апельсины. Наскоро вытерев руки полотенцем, она вышла в коридор.

— Татьяна Леонидовна? — прозвучал в трубке незнакомый мужской голос. — Я вас не разбудил?

— Нет, я уже встала. А кто это?

— Простите, что не представился сразу. Капитан Сергеев. Олег Павлович. Генеральная прокуратура. Я веду дело об убийстве вашего мужа. Мы могли бы с вами встретиться? Мне надо задать вам несколько вопросов.

— Генеральная прокуратура?

— Да, мне передали это дело. Вы уж извините, Татьяна Леонидовна, что я беспокою вас в субботу, но некоторые моменты хотелось бы прояснить побыстрее.

— Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. — Присев на тумбочку, Татьяна пыталась говорить как можно спокойней. — Я уже все рассказала следователю. У него есть мои показания.

— Вопросы, которые я собираюсь вам задать… — Сергеев замялся. — Они несколько личного свойства.

— Личного? — переспросила Татьяна.

— Да, — подтвердил Сергеев. — Татьяна Леонидовна, я понимаю, что вы занятой человек, и мне не хотелось бы отнимать у вас время и вызывать повесткой к нам в прокуратуру. Мы вполне могли бы встретиться, так сказать, в неформальной обстановке. Уверяю вас, это займет не более тридцати минут.

— Ну хорошо, — согласилась Татьяна Леонидовна. — Если это вам поможет найти убийцу моего мужа, я готова встретиться.

— Отлично! — В голосе Сергеева послышалось облегчение. — Скажем, часа через два.

— Нет, не выйдет. У меня сегодня важная встреча. Я освобожусь не раньше трех.

— Хорошо. — Сергеев на секунду задумался. — Мы можем встретиться в четыре. Где вам удобно?

— Старый Арбат. Там есть кофейня, недалеко от театра Вахтангова. Я подойду туда.

— Значит, договорились, — бодро сказал Сергеев. — Всего доброго.

— До встречи.

Из трубки понеслись короткие гудки. Какое-то время Татьяна продолжала сидеть на тумбочке, обдумывая произошедший разговор.

«Личные вопросы. Он знает о моих отношениях с Борисом? Но откуда? И вообще при чем здесь это?»

Она положила телефонную трубку на место, и гудки прекратились. Татьяна не успела пройти и двух шагов, как телефон зазвонил снова.

— Вас приветствует Миусский телефонный узел, — раздался из трубки механический голос автомата. — Напоминаем вам, что задолженность за услуги телефонной связи составляет…»

— Вот черт! — Татьяна Леонидовна с треском бросила трубку на аппарат. — Достали!

Три месяца назад она уволила домработницу, застав ее за апробацией собственной дорогой косметики. И до сих пор не нашла новую. А оплата коммунальных услуг входила в обязанности домработницы.

«Еще, чего доброго, телефон отключат, — подумала Татьяна. — Господи, как же много надо сегодня сделать»!

Поглощенная своими мыслями, Татьяна прошла в комнату и машинально достала из пачки сигарету. Присев на край кресла, закурила.

«Может, быть, позвонить Борису насчет следователя?»

Однако эта идея была сразу отброшена.

«Зачем звонить Борису? В Москве его все равно сейчас нет. К тому же ничего из ряда вон выходящего не произошло. По крайней мере, пока».

Затушив в пепельнице выкуренную наполовину сигарету, Татьяна отправилась на кухню и вернулась к приготовлению завтрака.

На улицу Татьяна Леонидовна вышла в одиннадцать часов. Субботнее январское утро оказалось совсем не зимним. Человек, незнакомый с особенностями московской зимы, мог бы вполне решить, что на улице как минимум середина марта. Капель, слякоть. Если бы к этому добавить прилетевших из теплых краев птиц, занятых обустройством собственных гнезд, то получилась бы настоящая весна. Но из птиц присутствовали только традиционные московские голуби, вороны и воробьи, а о реальном положении вещей свидетельствовали валяющиеся тут и там новогодние елки с запутавшимися в их ветках остатками серебристой мишуры.

Население страны наконец-таки закончило отмечать новогодние праздники и теперь сидело по своим квартирам, подсчитывая нанесенные этими праздниками убытки.

Поэтому субботняя улица была пустынна — за исключением редких частников, безуспешно пытающихся хоть как-то восстановить пошатнувшийся бюджет, да отдельных несознательных личностей, для которых любое утро являлось поводом вылезти на улицу и добраться до ближайшего винного магазина.

Сев в машину, Татьяна Леонидовна включила радио и, дождавшись, пока ворота автоматически откроются, выехала с территории здания.

Ее московская квартира размещалась в недавно отстроенном девятиэтажном доме повышенной комфортности, из тех, что за последнее время разрослись по Москве, как грибы после июльского дождя. Из всех удобств, которые предоставляло современное градостроительство, Татьяна Леонидовна больше всего ценила абсолютную звуконепроницаемость своего жилища. Ее предыдущая квартира, расположенная совсем неподалеку, на Малой Грузинской улице, подобным качеством похвастаться не могла. Она находилась в отвратительном двенадцатиэтажном панельном доме, и слышимость в ней была такая, что у Татьяны Леонидовны постоянно возникало ощущение, что весь дом представляет собой одну большую коммуналку.

И хотя Татьяна выложила в свое время круглую сумму за двухкомнатную квартиру, расположенную в престижном районе, а потом не менее круглую сумму, чтобы привести жилище после прежних жильцов в божеский вид, со стопроцентной слышимостью она ничего поделать так и не смогла. Стеклопакеты, правда, помогли ей отгородить себя от шума внешнего, но это лишь усилило шум внутренний. В конце концов Татьяна Леонидовна махнула на все рукой и принялась подыскивать новую квартиру.

Тем временем на радиостанции подошел к концу очередной музыкальный блок, и радостный голос ведущего, в котором Татьяне Леонидовне послышалось тщательно скрываемое раздражение, сообщил радиослушателям, что сегодня им предстоит провести вместе еще целых три с половиной часа. После чего ведущий передал микрофон педантичной девушке, которая пообещала познакомить слушателей с самыми важными и интересными новостями.

Татьяна Леонидовна прибавила громкость.

«Сегодня в Москву прибыли представители Международного олимпийского комитета. На протяжении трех недель полтора десятка экспертов будут проводить плановые мероприятия на предмет подготовки столицы к проведению летних Олимпийских игр. Именно этот фактор является важнейшим при определении городов-претендентов.

Президенты Израиля и Палестины договорились о мирном урегулировании пограничных конфликтов. Вновь избранный президент Палестины решительно осудил терроризм и выразил надежду, что совместными усилиями двух государств с терроризмом в регионе будет раз и навсегда покончено.

Московское правительство вернулось к идее постройки в столице грандиозного парка развлечений. Своеобразного московского Диснейленда. Напомню вам, что впервые эта идея была озвучена еще в начале девяностых, когда неподалеку от Крылатского был заложен монумент с выбитой на нем датой окончания строительства. Но стройка так и не начата. Сейчас, когда Москва борется за право провести Олимпийские игры, можно надеяться, что парк развлечений в столице все-таки появится.

И в завершение выпуска — о погоде. Сейчас на улице — три градуса по Цельсию, атмосферное давление 753 градуса ртутного столба».

Снова пошел музыкальный блок, а машина Татьяны Леонидовны нырнула в тоннель, выехав откуда и повернув в переулок, можно было сразу добраться до дома, где жил Аркадий Самойлович.

Хорошо, что сегодня была суббота. В будний день проехать по подобному маршруту практически невозможно. Все переулки в центре города забиты машинами обитателей здешних многочисленных офисов. Знаки, сообщающие о том, что «парковка запрещена», обычно почему-то не производят на молодых и не слишком молодых специалистов абсолютно никакого впечатления.

На прошлой неделе Татьяна Леонидовна два раза разговаривала с Аркадием Самойловичем по телефону. Ей хотелось встретиться с ним побыстрее, и она даже не удержалась и намекнула ему, что это в его интересах. Впрочем, так оно и было. Однако ей показалось (хотя, может быть, и здесь следует обижаться на расстроенные нервы), что старый ювелир как-то не слишком торопится ее принять.

«Старая лиса, — подумала Татьяна Леонидовна. — Стоило запахнуть жареным, как он сразу спрятался. Никого не знаю, ничего не ведаю. Но рыльце-то в пушку!»

Татьяна Леонидовна усмехнулась, представив облик Аркадия Самойловича. В чертах лица ювелира отчетливо чувствовалось что-то от зверька, а редкая седоватая бороденка, покрывавшая щеки, действительно напоминала пух.

Разумеется, у Аркадия Самойловича были основания для некоторого беспокойства. Все-таки убийство Юрия, о котором, несмотря на то что прошел уже месяц (а сколько за месяц в Москве совершается заказных убийств?), до сих пор говорят по телевизору, не рядовой случай. Но Аркадий Самойлович никогда не встречался с Юрием. Все дела с ювелирами, оценщиками и частными коллекционерами вела только она.

«Ладно, в крайнем случае, всегда можно будет найти другого Аркадия Самойловича, — подумала Татьяна Леонидовна. — Этим бизнесом, к счастью, занимается множество людей».

Припарковав машину перед подъездом нужного дома, Татьяна Леонидовна взглянула на часы. В запасе было еще почти десять минут. Аркадий Самойлович, как и большинство коллекционеров, был до невозможности пунктуальным и мнительным человеком. В его отношении ко времени было что-то мистическое. Он мог элементарно не пустить к себе в квартиру человека, опоздавшего на встречу хотя бы и на пять минут. Но и раньше появляться тоже не следовало. На. всякий случай.

Татьяна Леонидовна осмотрела сквозь лобовое стекло окрестности. Впереди, на детской площадке, два помятых бородатых мужичка пили традиционный русский напиток.

Справа, на другой стороне дороги, перед газетным ларьком, который Татьяна Леонидовна продолжала называть «Союзпечать», стоял мужчина и рассматривал журналы, выставленные в правом верхнем углу. Больше на улице она ничего интересного не увидела.

Мужчина, стоявший возле ларька, вздохнул и, ничего не купив, направился восвояси.

«Денег, наверно, не хватило, — с каким-то злорадством подумала Татьяна Леонидовна и снова посмотрела на часы. — Однако пора идти»..

Она вылезла из машины и, на ходу пикнув сигнализацией, скрылась в подъезде.

Если проводить аналогию с советским кинематографом, то изнутри дверь в квартиру Аркадия Самойловича Смоленского больше всего напоминала дверь «нашего дорогого шефа» из всеми любимого фильма Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука». Разумеется, с учетом всех современных веяний и технических достижений. Правда, массивного перстня с рубином Аркадий Самойлович на пальце не носил.

Демократия, установившая в стране свободные рыночные отношения, позволила ему, получившему в свое время срок с полной конфискацией имущества за подпольные операции с золотом, иметь в нынешнее время престижный ювелирный салон на Старом Арбате.

Как человек предусмотрительный, Аркадий Самойлович конечно же позволил ненавистной советской власти конфисковать немногим больше, чем эта самая власть ему дала. Дотошные милиционеры перерыли всю квартиру и сумели отыскать тайник, который Аркадий Самойлович оборудовал под паркетом. В тайнике обнаружилось двести двадцать граммов золотого песка, три десятка серебряных царских рублей, пара простеньких колечек с бриллиантами… и больше ничего.

Для статьи и конфискации этого хватило с лихвой. Для того чтобы Аркадий Самойлович сделался бедным человеком или (упаси господи!) вступил на путь раскаяния — нет.

Что касается раскаяния, то этого не произошло потому, что Аркадий Самойлович раскаиваться просто не собирался. Официально-то он, конечно, раскаялся, и тогдашнего следователя это вполне удовлетворило.

А вот что касается предполагаемой бедности, то здесь Аркадий Самойлович прибегнул к старинному пиратскому способу. Свой «сундук с сокровищами», нажитыми нечестным трудом, он в прямом смысле этого слова зарыл в землю. Поскольку к услугам Аркадия Самойловича не было персонального острова в Тихом океане, он воспользовался лесным массивом, расположенным в Тверской области, недалеко от деревни Гайново.

Место он выбрал не случайно. Тот факт, что прятать накопленные богатства подальше от бдительных глаз представителей советских органов необходимо, было ясно любому подпольному дельцу. Вопрос заключался в разнице подходов. Дальнейшая жизнь показала, что подход, который выбрал Аркадий Самойлович, оказался правильным.

Впоследствии, вернувшись из мест не столь отдаленных и увидев, как за это время расползлась в разные стороны Москва, он не один раз поблагодарил небо за то, что оно надоумило его не закапывать свои богатства в непосредственной близости от обустроенных районов. По этой же причине неуклонного демографического роста населения столицы Аркадий Самойлович не стал связываться с территориями, прилегавшими к Московской кольцевой автодороге.

Ему нужно было место, куда никогда не добралась бы цивилизация со своим градостроительством. Да и хотелось бы, чтобы совхозно-колхозное строительство не поглотило его захоронку.

Как это ни парадоксально, с выбором места подпольному советскому дельцу помог прогрессивный сатирический киножурнал «Фитиль».

Однажды в нем показали очередной сюжет, в котором авторы остро критиковали нерадивость местных властей. Особая пикантность сюжета заключалась в демонстрировании всем советским труженикам набившего оскомину вышеупомянутого плаката как символа этой самой нерадивости. Дело было в том, что на дворе к этому времени уже стояло лето 1981 года. Деревня, в которой находился отличившийся на всю страну колхоз, называлась Гайново.

«А ведь это, пожалуй, именно то, что мне надо», — подумал Аркадий Самойлович.

Как человек, не привыкший откладывать дела в долгий ящик, Аркадий Самойлович в тот же день вывел из гаража «Жигули», полагавшиеся ему как инвалиду, и поехал осмотреться на месте.

Место действительно оказалось выше всяких похвал. Разумеется, в свете тех целей, которые ставил перед собой Аркадий Самойлович. От ближайшей электрички обычному человеку (не автомобилисту) надо было добираться на двух автобусах, около полутора часов. К тому же автобусы ходили не регулярно.

Вторым огромным преимуществом было отсутствие в близлежащем регионе более или менее приличного водоема, не говоря уж о реке. Так что возможность возникновения в этих местах какого-нибудь дачного кооператива в принципе сводилась к минимуму. И, приехав на место, Аркадий Самойлович дополнительный раз в этом убедился. Ни один находящийся в здравом уме дачник (а тогдашние советские дачники были гораздо более ушлым народом, чем нынешние, для которых размер дома и материал, из которого он сделан, гораздо важнее, чем то, что находится вокруг) не стал бы выращивать здесь картошку, не говоря уж о строительстве дома.

Но наибольшее впечатление на Аркадия Самойловича произвела вывеска на обочине шоссе при въезде в деревню.

Кто-то из местных шутников не поленился принести с собой ведро красной краски и путем нехитрых манипуляций изменить название деревни на Гавново. Судя по выцветшей краске, надпись была сделана достаточно давно, но нерадивые местные власти, ставшие героями сатирического киножурнала «Фитиль», на потрудились отмыть вывеску даже после того, как их показали по телевизору.

На следующий день Аркадий Самойлович вновь посетил эти места и совершил самое важное и самое своевременное в своей жизни дело — зарыл в местном смешанном леске тщательно упакованный мешок с накопленными драгоценностями.

Ровно через полтора месяца к нему на квартиру пришла следственная группа с обыском.

Дальше были допросы, суд, приговор и семь лет, о которых Аркадий Самойлович предпочитал не вспоминать.

В стране между тем сменились три генеральных секретаря партии и началась перестройка со всеми ее атрибутами — кооперативами, рэкетирами, демократами и проститутками. Активно расширялась Москва, и стремительно разрушались колхозы.

Новые веяния не обошли и деревню Гайново. Бывший директор колхоза вышел из партии и перевел хозяйство на хозрасчет. От его нерадивости не осталось и следа. В рекордно короткие сроки он продал все, что можно было продать, включая собственный дом, и, перебравшись на постоянное жительство в Москву, открыл кооператив по производству «вкуснейших домашних пирожков с мясом».

Остальные же жители деревни — подавляющее их большинство составляли колхозники из перешедшего на хозрасчет хозяйства — с удивлением обнаружили через полгода, что ни обещанных миллионов, ни хотя бы привычной зарплаты, ни места работы, где эту зарплату выплачивали, у них теперь нет.

Вначале они, согласно русской народной традиции, слегка побунтовали. Бунт заключался в том, что как-то ночью был подожжен дом председателя колхоза, а вся деревня, столпившись неподалеку, равнодушно внимала крикам новых хозяев дома.

После этого население деревни начало быстро спиваться, а основным промыслом сделалось срезание медных проводов.

Табличка с «местным» названием деревни какое-то время обновлялась, но потом, очевидно, закончилась краска, и местный шутник напоследок выскреб букву «В» прямо по железу.

Именно такую картину застал Аркадий Самойлович, когда, отбыв положенный срок, вернулся в Москву и, слегка устроившись и оглядевшись, приехал сюда «за своими вещами».

«Вещи» оказались на месте.

В обновленной стране Аркадий Самойлович быстро пошел в гору. Помог и многолетний опыт подпольной коммерции, научивший не доверять абсолютно никому, кроме себя. Помогли и годы, проведенные в заключении.

Первые пару лет осмотрительный Аркадий Самойлович не спешил выходить из тени. На то были две основные причины. Первая заключалась в том, что Советский Союз по-прежнему продолжал существовать и у руля все так же находилась коммунистическая партия; а береженого, как говорится, и Бог бережет. Из школьного курса истории Аркадий Самойлович прекрасно помнил о судьбах зарвавшихся предпринимателей эпохи НЭПа.

Вторая причина была более конкретной и вытекала из первой.

Безусловно, в стране в геометрической прогрессии росло количество развязных молодых людей, гордо именующих себя бизнесменами. Но точно в такой же прогрессии росло и количество трупов новоявленных бизнесменов. К тому же многих из них находили в самом неприглядном состоянии.

А уж чего точно не желал себе Аркадий Самойлович, так это чтобы его в один прекрасный день обнаружили в собственной квартире со следами утюга на животе.

Всеми фибрами души он жаждал легальности. Но при этом, подобно известным литературным героям, хотел жить долго и счастливо.

Татьяна Леонидовна, изобразив на лице приветливую, но не слишком нарочитую улыбку, терпеливо ждала, пока хозяин квартиры, предварительно убедившись, что это она, и она одна, справится со всеми своими замками.

Все-таки Аркадий Самойлович был человеком старой школы и помимо новомодного замка имел на своей двери еще несколько примитивных, но проверенных временем засовов.

Она старалась не смотреть на спикерфон, в котором находилась искусно замаскированная камера. Предполагалось, что посетители о ней не знают. Что касается основной камеры, то она торчала у всех на виду, прямо над входной дверью. Татьяна Леонидовна знала, что с обеих камер ведется круглосуточная запись и что записывающие устройства находятся в абсолютно разных местах. Данные с официальной камеры (над дверью) поступают на устройство, найти которое при желании не составляет труда. Что касается второй камеры, то, для того чтобы обнаружить ее данные, пришлось бы перерывать всю квартиру. Разумеется, если не знать, где именно надо искать. Но об этом знает лишь хозяин.

Наконец дверь отворилась, и на пороге предстал Аркадий Самойлович Смоленский собственной персоной. На его лице сияла широкая улыбка, обнажавшая два ряда прекрасных крепких белоснежных зубов. Правда, искусственных.

— Добрый день, Танечка. Безумно рад вас видеть. Надеюсь, не заставил вас долго ждать? Сами понимаете, время у нас сложное. Да вы не стойте, проходите.

Аркадий Самойлович посторонился, пропуская Татьяну внутрь.

«Как же все-таки безвкусно выглядит в жизни эта пресловутая голливудская улыбка, — подумала Татьяна Леонидовна. — На киноэкране у звезд — это одно. Но в реальной жизни… А ведь все ею так гордятся! Или это просто вариант чековой книжки — показатель обеспеченности. Вроде как золотая цепь у новых русских начала девяностых».

Самой Татьяне Леонидовне с зубами повезло от природы. Ее зубы были не только безукоризненными, но и настоящими. И хотя она посещала стоматолога раз в полгода с целью профилактики, но совершенно спокойно могла бы этого и не делать.

— Здравствуйте, Аркадий Самойлович, — улыбнулась Татьяна Леонидовна, проходя в квартиру. —

Вы справились со своей дверью очень быстро. Была бы такая у меня, я бы наверняка с ней по три часа возилась.

— Не от хороших людей такие двери ставятся. — Аркадий Самойлович с ловкостью фокусника задвинул все свои засовы. — Но я уж наловчился. Шубку, пожалуйста. Вот тапочки. Кофе или коньяк? Или чай?

— Для коньяка еще рано, Аркадий Самойлович. Поэтому лучше кофе.

— А по мне, для коньяка никогда не рано. И, Танечка, я же просил, называйте меня просто Аркадий. Проходите в залу, а я пойду на кухню сварю кофе.

«Тоже мне Аркадий, — раздраженно думала Татьяна Леонидовна по пути в гостиную. — Пусть тебя девочки пятнадцатилетние Аркадием называют. Я, между прочим, тоже просила не называть меня Танечкой».

С кухни донесся характерный звук перемалываемого кофе. Аркадий Самойлович, боготворивший этот напиток, не признавал электрических кофемолок и пользовался исключительно ручной. Татьяна Леонидовна видела эту кофемолку. Арабская. Восемнадцатый век.

Ожидая хозяина, Татьяна Леонидовна подошла к висящей на стене картине. Это была одна из ранних работ Павла Филонова. Постояв минуту, Татьяна Леонидовна принялась рассматривать остальные стены. Живопись Филонова она не понимала. Ни раннюю, ни позднюю. Но еще большее недоумение у нее вызывал художественный вкус Аркадия Самойловича. Развешанные по стенам картины русских авангардистов соседствовали с пейзажами передвижников, особняком держалась коллекция русских икон. И уж совсем ни к селу ни к городу на этом фоне была вставленная в рамку фотография Джорджа Гершвина. Эклектика, одним словом. О вкусах, впрочем, не спорят. Кстати, смысла этой фразы Татьяна Леонидовна тоже никогда не понимала.

— Любуетесь? — Вернувшийся с кухни Аркадий Самойлович устанавливал на столике поднос с дымящимся кофейником.

— Давайте, я вам помогу. — Татьяна Леонидовна оторвалась от своих мыслей и решительно двинулась на помощь.

— Ни в коем случае, — не менее решительно запротестовал Аркадий Самойлович. — Ухаживать за красивой женщиной — наивысшее наслаждение для мужчины. Садитесь, Танечка, пожалуйста.

Поняв, что протестовать бесполезно, Татьяна Леонидовна присела на предложенный стул.

Аркадий Самойлович пододвинул к ней чашку кофе, после этого налил себе. Потом он заговорщицки подмигнул и совершенно непонятно откуда (Татьяне Леонидовне действительно показалось, что из воздуха) достал бутылку французского коньяка.

«Любезности, любезности, — подумала Татьяна Леонидовна, — а ведь ему самому не терпится перейти побыстрее к делу».

— За вас, Танечка. — Аркадий Самойлович сделал глоток из рюмки и зажмурился, демонстрируя восхитительные качества коньяка.

Так могло продолжаться до бесконечности, поэтому Татьяна Леонидовна решила брать ситуацию в свои руки.

— Аркадий Самойлович, давайте поговорим о том, что нас обоих волнует.

Она открыла сумочку и достала из нее небольшой сафьяновый футлярчик. От добродушия и расслабленности Аркадия Самойловича мгновенно не осталось и следа. Он как бы весь подобрался и устремил взгляд на руки Татьяны Леонидовны. Произошедшая внезапная перемена не укрылась от глаз Татьяны Леонидовны, но она постаралась оставаться спокойной.

— У меня есть товар, — продолжила она. — Это новая партия, и она принципиально отличается от всего, что было до этого. Для начала я хотела узнать ваше мнение как профессионала.

— Одного из лучших профессионалов, — поправил ее Аркадий Самойлович, усмехаясь одними губами. — Что же, Танечка, мое непредвзятое мнение я вам могу гарантировать.

«Как же, непредвзятое, — усмехнулась про себя Татьяна Леонидовна, — если ты сам потенциальный покупатель. Только тебе этого продавать никто не собирается».

Из футляра на свет появился камень. Не надо было быть большим профессионалом, чтобы сообразить, сколько голливудских улыбок можно было приобрести в обмен на этот камень.

Очень много.

Аркадий Самойлович был в курсе. Он аккуратно принял камень вместе с футляром из рук Татьяны Леонидовны и несколько минут смотрел на него, не пытаясь скрыть восхищение.

Наконец он взглянул на Татьяну Леонидовну. Улыбка, которую он попытался изобразить на своем лице, вышла несколько натянутой, но голос Аркадия Самойловича звучал сухо, по-деловому:

— Черный алмаз. Район Юго-Западной Африки. Если быть точным, намибийские шахты. Но вы правы, Татьяна Леонидовна. — Аркадий Самойлович и сам не заметил, как перешел на официальный язык. — Этот камень принципиально отличается от всего, что было раньше. Ваши друзья открыли новые шахты?

— Аркадий Самойлович, — мягко подкорректировала беседу Татьяна Леонидовна, — мне бы хотелось узнать стоимость этого камня.

— Конечно, конечно. — Аркадий Самойлович бережно положил камень на футляр и поднялся со стула. — Одну минуту. — Он подошел к стоящему в углу секретеру. Когда он повернулся обратно к Татьяне Леонидовне, в его глаз было вставлено увеличительное стекло, что придавало ему сходство с терминатором, правда сильно постаревшим и облысевшим. — Вас интересует официальная стоимость или цена, которую могут дать истинные знатоки?

— Меня интересует, за сколько этот камень можно продать, — сухо пояснила Татьяна Леонидовна, — не испытывая при этом особых затруднений.

Следующие три минуты Аркадий Самойлович рассматривал алмаз сквозь свое увеличительное стекло. При этом его второй глаз жил, казалось, своей отдельной жизнью и пристально наблюдал за собеседницей.

— Итак? — повторила свой вопрос Татьяна Леонидовна, после того как Аркадий Самойлович закончил осмотр, аккуратно положил драгоценный алмаз обратно в футляр и вынул из глаза свой технический инструмент.

— Миллион, — просто ответил он, глядя ей в глаза. — При том, конечно, условии, что у вас есть конкретный покупатель, которому вы доверяете. Я понимаю, что вы обратитесь и к другим ювелирам, но они вам скажут то же самое.

«Значит, камень вполне может стоить и полтора миллиона, — подумала Татьяна Леонидовна. — Очень хорошо! Гораздо лучше, чем я рассчитывала».

— Под конкретным покупателем вы имеете в виду конечно же себя? — улыбнулась Татьяна.

— Ну что вы, — развел руками Аркадий Самойлович. — Откуда у бедного еврея такие деньги? Я могу предложить вам семьсот тысяч. Это, конечно, не миллион, но зато мое предложение избавит вас от множества хлопот, связанных с поиском надежного покупателя.

— Мне надо будет подумать. — Татьяна Леонидовна взяла со стола футляр и убрала в сумочку.

— Конечно. — Аркадий Самойлович налил себе еще одну рюмку коньяка. — Такие дела сразу не делаются. Танечка, — он снова перешел на доверительный тон, — можно только один вопрос? Я так понял, что вы говорите не только об этом конкретном камне, но о целой партии?

— Правда? — улыбнулась Татьяна Леонидовна с невинным взглядом. — Неужели я это сказала? Должно быть, оговорилась.

Все, что надо, она узнала. Теперь можно было уходить. Вести дальнейшую беседу с Аркадием Самойловичем не входило в ее планы.

— К сожалению, мне пора. — Она привстала со стула. — Спасибо за кофе и за информацию. Я обещаю подумать над вашим предложением.

— Подумайте, Татьяна Леонидовна. — Аркадий Самойлович тоже поднялся со стула. — Если речь действительно идет о целой партии, я могу предложить вам свои услуги в качестве посредника. По роду своих занятий я знаком с большим количеством очень богатых людей.

Проводив Татьяну Леонидовну до двери и галантно подав шубу, Аркадий Самойлович добросовестно закрыл все свои засовы и присел на низенькую кушетку в прихожей.

— Ну и ну, — произнес вслух Аркадий Самойлович. — Надо срочно позвонить Владику. Ну и ну, — повторил он еще раз.

В этот момент из комнаты раздался бой часов. Половина первого. До следующей встречи оставалось еще целых полчаса. Аркадий Самойлович встал с кушетки и пошел обратно в комнату.

Глава третья

Всю первую половину января Александр Борисович Турецкий провел дома. Выходил на улицу всего три раза — один раз в ближайший магазин за хлебом, два других — для того, чтобы съездить в больницу имени Склифосовского, где в специальной охраняемой палате лежал помощник министра внутренних дел Виктор Солонин.

Первые несколько дней после расстрела машины в палату к Виктору не пускали. Врачей можно было понять — Солонин перенес несколько операций и был еще слаб.

— Поверьте мне, Александр Борисович, — говорил главный врач, — сейчас больного лучше не беспокоить.

— Я не буду его беспокоить, — пытался объяснить Турецкий.

— Александр Борисович, уважаемый, я же не учу вас, как ловить преступников. Вот и вы не объясняйте мне, что лучше для больного.

Протестовать было бесполезно, принципиальность главного врача в этих вопросах была общеизвестна. Да Турецкий и сам понимал, что врач прав. Нельзя, значит, нельзя.

— Александр Борисович, — мягко объяснял врач, — я вам обещаю, как только я буду уверен, что Виктор оправился, я лично сообщу вам об этом. Тогда вы приедете его навестить. Хоть среди ночи.

— Но кризис хотя бы миновал? — волновался Александр Борисович.

— Кризис позади, — успокаивал главный врач. — Да вы не переживайте. Ваш друг парень крепкий. Он мне тут рассказал, как вы с ним по пустыне бегали.

— Так он может говорить? — изумлялся Турецкий. — Почему же я не могу его видеть?

Главный врач вздохнул, разговор обещал начаться по новой. Пришлось прибегнуть к железной врачебной отговорке.

— Да вы не волнуйтесь, Александр Борисович. Я обязательно вам позвоню. А теперь, извините, но меня ждут мои пациенты.

Но Турецкий не мог не волноваться. В том, что произошло с Солониным, он чувствовал свою вину. Умом Турецкий понимал, что его вины здесь нет, что все это не более как издержки их с Виктором профессии плюс неудачное стечение обстоятельств, но избавиться от сидевшего внутри горького чувства было выше его сил.

Ведь он тоже был там.

И он тоже мог ехать в этой машине.

Или, наоборот, он мог уговорить Виктора не садиться в эту машину, а поехать в другой.

Но ведь никто не знал, что произойдет.

И Солонин не знал.

И он, Александр Борисович Турецкий, тоже не знал.

Об этом Турецкому говорили все. Об этом ему сказал Костя Меркулов на следующий день. Эти же слова повторил Славка Грязнов. Об этом каждый день ему твердила дома Ира. В конце концов, об этом ему постоянно напоминал внутренний голос.

Но горькое чувство прочно обосновалось в районе грудной клетки и не собиралось сдавать своих позиций.

А в палату к Солонину его по-прежнему не пускали.

Понимавший его состояние Константин Дмитриевич Меркулов предоставил Турецкому сверх праздников еще полторы недели на отдых.

— Отдохни, развейся, — сказал Константин Дмитриевич. — Приходи в себя. Чтобы через полторы недели был как огурец. Не в том смысле, чтобы цвет лица зеленый, а в том, чтобы бодр, свеж и готов в бой.

Ира предложила съездить всей семьей к родственникам в Прибалтику. Александр Борисович отказался. После месяца, проведенного в африканской республике Намибия, ехать никуда не хотелось. Тем более к родственникам. Хотелось сидеть дома и не высовываться.

В результате к родственникам не поехал никто. Александр Борисович хандрил, лежа на диване с книгой в руках и телефоном на тумбочке, Ирина Генриховна следила за тем, чтобы он не умер с голоду.

Для этой цели было приобретено новое издание знаменитой поваренной книги «Кухня народов мира» (расширенное и дополненное), по рецептам которой Александру Борисовичу Турецкому приготовлялась пища.

Наверное, если бы не Ира, Генеральная прокуратура вполне могла недосчитаться своего самого лучшего и самого знаменитого представителя.

Единственным разделом книги, к которому тактичная Ирина Генриховна не обращалась ни разу, был раздел под названием «Кухня народов Африки». И правильно делала.

…Их совместная с Солониным поездка в Намибию закончилась расстрелом на пути из Шереметьева-2. Свидетель, которого поймал, расколол и в тот момент транспортировал Виктор, был убит. Понятно, что преступники их машину уже ждали, чтобы устранить свидетеля.

Точно так же было понятно, что дело не закрыто. Или даже толком не открыто. Нет человека — нет проблемы. Если бы Солонин чудом не остался жив, то проблемы не было бы совсем. У преступников. Что касается следственных органов, то у них проблем бы прибавилось.

Теперь Виктор был единственным человеком, который, хотя бы и на словах, мог рассказать о том, о чем ему рассказал покойный подполковник в отставке Юрий Данилович Кокушкин. Разумеется, для суда слова Солонина не имеют никакого значения, но для следствия они значат очень много. Виктор был единственным, кто знал, почему было совершено нападение на их машину.

Александр Борисович об этом не знал. Так получилось, что в Намибии они оказались по абсолютно разным причинам, хотя и под единым прикрытием.

Чертова группа выживания! Каждый раз, когда Турецкий вспоминал об их марш-бросках, у него непроизвольно начинал кривиться рот. И каждый раз он мысленно посылал парочку непечатных ругательств в адрес своего закадычного приятеля, генерал-майора милиции Вячеслава Ивановича Грязнова. Ведь это именно Славка надоумил его взять себе такое «замечательное» прикрытие.

А Турецкий взял с собой Солонина. За компанию. Тогда он не знал, что у Виктора свой профессиональный интерес в Намибии — специальное поручение министра внутренних дел. С поручением Виктор справился. А вот отчитаться по всей форме перед министром не успел.

Профессиональное чутье подсказывало Александру Борисовичу, что теперь и ему придется заняться этим делом. Такого разговора пока не было, но Александр Борисович служил в органах не первый год и знал, что если дело попало под личный контроль министра, то со стороны Генеральной прокуратуры оно находится в ведении его уважаемого и любимого начальника Константина Дмитриевича Меркулова. Соответственно занимается им, как правило, не кто иной, как Александр Борисович Турецкий собственной персоной.

Впрочем, состояние здоровья Виктора Солонина волновало сейчас Турецкого гораздо больше.

Именно по этой причине рядом с диваном, на который в позе султана возлегал Александр Борисович Турецкий, стоял телефонный аппарат, и каждый раз, когда раздавался звонок, первым к трубке всегда успевал сам Александр Борисович.

Вот и на этот раз телефон успел прозвонить всего два раза. Не успел раздаться третий звонок, а трубка уже была в руке у Александра Борисовича.

— Турецкий у телефона.

— Александр Борисович, — раздался из телефона бодрый голос, — приветствую.

— Витя, ты, что ли? — не поверил своим ушам Александр Борисович. — А я думал…

— Думали, что я копыта откину? — засмеялся Солонин. — Не дождетесь!

— Ты как себя чувствуешь?

— Нормально чувствую. Только меня пока выписывать не хотят. Ну да это ничего, еще недельку-другую поваляюсь, а потом, если не отпустят, сам сбегу.

— Значит, к тебе уже пускают посетителей?

— А то!

— Тогда жди гостя. — Александр Борисович бросил взгляд на часы. — Через час-полтора приеду.

— Было бы здорово. А то здесь жуть как скучно.

— Витя, тебе привезти апельсинов или еще там что-нибудь?

— Лучше еще там что-нибудь, — подумав пару секунд, решил Солонин. — Ну и апельсинов, разумеется. На закуску.

Проваляться в больнице еще недельку-другую Виктору не удалось. Ровно через восемь дней он появился в здании Генеральной прокуратуры.

Накануне у него состоялся конфиденциальный разговор с министром внутренних дел, в котором министр сообщил своему помощнику, что дело, которым занимался Виктор, передано в ведение Генеральной прокуратуры и Солонину предстоит явиться туда на совещание.

В принципе для Виктора это не явилось неожиданностью. Во время визита Турецкого в больницу они за бутылочкой коньяка обсуждали такую возможность, и оба пришли к выводу, что с удовольствием бы снова поработали вместе.

Когда Виктор поднялся в кабинет Меркулова, Александр Борисович уже находился там.

— А вот и наш герой, — приветствовал Солонина Константин Дмитриевич. — Проходи, Виктор Иванович, присаживайся.

Дождавшись, пока Солонин усядется за стол, Меркулов сделал многозначительную паузу и начал совещание.

— Значит, так. — Меркулов по очереди посмотрел на Турецкого и Солонина. — Давайте с самого начала. Вчера я присутствовал на встрече президента с руководителями силовых ведомств. Руководство Министерства внутренних дел там тоже присутствовало. Президент выразил серьезную обеспокоенность ситуацией, складывающейся в алмазодобывающей отрасли. Ваша поездка в Намибию вывела это дело на международный уровень, в частности, президент Намибии имел телефонный разговор с нашим президентом по этому поводу.

— Да мы вроде ничего международного не делали, — вставил Александр Борисович.

— Об этом тебе, Саша, при случае расскажет Виктор Иванович, — оборвал его Меркулов. — А пока давай посерьезней.

Турецкий приложил палец к губам, показывая, что в дальнейшем он будет молчать. Меркулов продолжил:

— Незаконный ввоз и вывоз драгоценных камней в нашу страну за последние несколько месяцев увеличился в десятки раз. В первую очередь речь идет о так называемых черных алмазах. К примеру скажу вам, что один такой камешек вполне может стоить пару миллионов долларов. И речь идет не о каком-то из ряда вон выходящем алмазе. Таких камней много. Собственно, Министерство внутренних дел уже давно занимается этим вопросом. В частности, именно с этим делом была связана поездка Виктора в Намибию. Кроме нашей стороны в этом деле заинтересованы и другие страны. В первую очередь Намибия, потому что камни добываются и вывозятся оттуда незаконно, и Израиль, поскольку именно Израиль является второй перевалочной базой по пути камней на Запад.

— То есть эти черные алмазы вначале доставляют в Россию, затем в Израиль и только потом во все остальные страны? — недоуменно переспросил Турецкий. — А не слишком ли сложно?

— Может быть, и сложно, — согласился Меркулов, — только деятели, организовавшие этот бизнес, живут частично в России, частично на земле обетованной. В массе своей они тоже выходцы из России. По этой причине израильские спецслужбы обещали нам всяческое содействие. Так что принято решение, что вы, Александр Борисович, возглавите следственно-оперативную группу по расследованию дела о контрабанде драгоценных камней, Виктор Иванович назначается вашим заместителем. Все понятно?

Вновь назначенные руководитель и заместитель согласно кивнули.

— Очень хорошо, — одобрил Меркулов. — А теперь, Виктор Иванович, если не сложно, обрисуйте вкратце сложившуюся ситуацию и то, что вам удалось обнаружить.

Солонин налил себе из графина воды и отпил половину.

— Да, я постараюсь сейчас сказать только самые основные моменты. В общем-то, основную суть Константин Дмитриевич уже изложил. Несколько русских бизнесменов — некоторые из них лам известны поименно — наладили взаимовыгодный бизнес с некоторыми намибийскими вождями. В России существует фирма под названием «Самоцветы», которая занимается добычей и дальнейшей продажей драгоценных камней. Разумеется, по государственной лицензии. В Екатеринбургской области этой фирмой арендовано Пашинское месторождение. Вообще-то до 1993 года месторождение контролировалось Министерством атомной энергетики. Там добывались редкоземельные металлы — тантал и бериллий, которые использовались в ракетостроении. Там же производили бериллиевый концентрат. Это уже из области советского ядерного потенциала. Что касается драгоценных камней, то они всегда были на Пашинском руднике побочным продуктом. Однако в последние десять лет на руднике добываются исключительно драгоценные камни.

— И что же в этом плохого? — поинтересовался Александр Борисович.

— Ничего, если не считать того факта, что на руднике вообще ничего не добывается.

— То есть?

— То есть Пашинское месторождение — фикция. Обыкновенное прикрытие для настоящей деятельности преступников. Разумеется, государство терпит колоссальные убытки оттого, что месторождение не развивается. ГУБЭП давно подбирается к владельцам, но ничего поделать не может, потому что, во-первых, срок аренды еще не кончился, а во-вторых, руководителей фирмы «Самоцветы» покрывает кто-то, сидящий очень высоко. Впрочем, это детали. На самом деле владельцы фирмы «Самоцветы» по договоренности с намибийскими вождями приобрели за бесценок несколько месторождений в самой Намибии. Именно здесь добываются черные алмазы, которые лежат в основе нашего с вами дела. Наш с Александром Борисовичем знакомый подполковник Кокушкин имел к фирме «Самоцветы» самое непосредственное отношение. В свое время он был посредником между отечественными бизнесменами и намибийскими вождями.

— Значит, нападение на машину было организовано руководством «Самоцветов»?

— Очень вероятно, — кивнул головой Солонин. — Слишком много совпадений. Единственное, что мне непонятно, каким образом преступникам стало известно о том, что Кокушкин арестован и начал давать показания.

— Очевидно, уши есть не только у стен, но и у африканских пустынь, — криво усмехнулся Константин Дмитриевич.

— Или у африканских вождей, — добавил Турецкий.

— Может быть, так, а может быть, все гораздо хуже. — Солонин почесал подбородок. — Дело в том, что для вывоза алмазов из Намибии преступники использовали дипломатических курьеров. То есть были напрямую связаны с посольством. Так что не исключено, что за всеми нашими с Александром Борисовичем передвижениями по Намибии с самого начала велось самое пристальное наблюдение.

— Но никаких доказательств, как я понимаю, нет, — мрачно резюмировал Меркулов.

— Теперь нет. Было чистосердечное признание подполковника Кокушкина. Разумеется, с ним еще надо было работать и работать, но, по крайней мере, нам было что предъявить руководству «Самоцветов». Если мы придем к ним теперь, они просто рассмеются нам в лицо. Так что на данный момент единственным нашим плюсом является тот факт, что нам известно о преступной деятельности руководителей фирмы «Самоцветы». Мы знаем принцип их бизнеса и можем начать тщательно за ним наблюдать.

— Понятно. — Меркулов произнес свое «понятно» таким мрачным тоном, что у Александра Борисовича сразу испортилось настроение.

«Ну вот, — подумал Турецкий, — как только появляется абсолютно бесперспективное дело, так руководителем следственной бригады назначается Александр Борисович. Давай, Турецкий, работай».

Константин Дмитриевич, как всегда, чутко уловил настроение своего подчиненного.

— Ничего, Александр Борисович, — ободряюще сказал Меркулов, — ты у нас и не такие дела раскрывал.

«Ей-богу, — подумал Турецкий, — я знаю, что Костя сейчас скажет».

Александр Борисович не ошибся.

— Так что давай, Александр Борисович, — сказал заместитель генерального прокурора, — работай.

Хорошенькое дело — работай. Особенно когда совершенно непонятно, с какого бока подойти.

— Какие будут предложения, Витя? — поинтересовался Турецкий у заместителя руководителя следственно-оперативной группы.

— Пообедать, — ответил Солонин.

— Правильно, — кивнул Александр Борисович. — Только бы неплохо вначале что-нибудь решить. Что мы имеем?

— Ничего, — резонно ответил Виктор Иванович.

— Неправильный ответ. Мы знаем имена руководителей «Самоцветов». И подозреваем, что они имеют непосредственное отношение к убийству Юрия Кокушкина. В конце концов, он являлся работником именно этой фирмы. И что нам мешает вызвать их на допрос? В качестве свидетелей, разумеется.

— Александр Борисович, вынужден вас огорчить, но это уже было сделано.

— И что?

— Как я уже сказал — ничего. Илью Бабушкина мы вызвать никак не можем. Во-первых, он американский гражданин, а во-вторых, он в России не появлялся уже несколько лет. Постоянно проживает в Намибии, где я, собственно, имел счастье его лицезреть. Что касается Кантора и Тренина, то здесь тоже глухо. Один в данный момент находится в Европе, второй в Израиле.

— Вот! — многозначительно поднял палец Турецкий. — Костя нам сказал, что израильские спецслужбы готовы оказать нам всяческое содействие. Вот пусть и оказывают. Витя, свяжись с ними, пусть отслеживают все контакты этого Кантора, как там его по имени?

— Борис, — подсказал Солонин.

— Знавал я одного Бориса, ныне проживающего в Англии. Пусть следят. Может, что-нибудь и выследят. Кроме этого, надо тщательно проверить всю информацию, которую мы имеем о доставке драгоценностей из Намибии. Кстати, будешь связываться с Израилем, скажи, пусть активно подключат таможню.

— Угу, — вяло согласился Солонин. — А мы-то с вами, Александр Борисович, что станем делать?

— А мы станем прыгать от того, от чего можем. Покойный Юрий Данилович, если мне не изменяет память, как-то раз упомянул о своей жене, помнишь? Ну что она у него немецкий преподает и его самого обучила. А поскольку никаких оснований доверять его словам у нас нет, то я думаю, что будет уместным пригласить госпожу Кокушкину в Генеральную прокуратуру и побеседовать с ней приватно в тиши кабинета. По крайней мере, сразу станет понятно, в курсе она дел своего муженька или нет. Так что, может быть, появится у нас новый объект для наблюдения.

…Спустя день Александр Борисович Турецкий сидел- в своем кабинете в полном недоумении.

Прошло уже более пяти минут с тех пор, как закрылась дверь за Татьяной Леонидовной Кокушкиной.

Несмотря на свое недоумение, Турецкий остался верен себе и не смог не отметить, что жена покойного Юрия Даниловича весьма и весьма эффектная женщина. Брюнетка. Лет тридцати двух.

А удивляться вообще-то было чему.

Началось с того, что вчера по телефону Татьяна Леонидовна устроила Турецкому самый настоящий разнос. По полной, что называется, программе. Александр Борисович был так ошарашен этими неожиданными криками, что подумал: «А не позвонил ли я, грешным делом, какой-нибудь старой знакомой?»

Постепенно ситуация прояснилась.

Оказывается, претензии Татьяны Леонидовны состояли в том, что «нельзя же человека тревожить каждый раз, когда потерялась какая-то бумажка… и что вообще, если господин следователь забыл, у нее сейчас траур по мужу… и мало того что она соглашается встречаться с представителями Генеральной прокуратуры в свои выходные… и так далее и тому подобное».

Александру Борисовичу, по-прежнему мало что понимавшему, пришлось использовать весь потенциал собственной учтивости, чтобы все-таки убедить Татьяну Леонидовну нанести завтра визит в Генеральную прокуратуру. Он великодушно извинялся за неучтивость своего предшественника и как вышестоящий обещал использовать все свое влияние, чтобы проучить наглеца.

В общем, Александр Борисович разливался турецким соловьем как только мог.

Дело в том, что к этому времени он уже начал понимать, что произошло. И то, что именно он начал понимать, ему не нравилось.

Из слов Татьяны Леонидовны стало ясно, что несколько дней назад ей позвонил некий мужчина, назвавшийся следователем Генеральной прокуратуры Сергеевым Олегом Павловичем, и попросил о личной встрече. Этот следователь сказал, что ему передано дело об убийстве ее мужа, подполковника Кокушкина. На встрече Олег Павлович предъявил удостоверение и сорок минут расспрашивал Татьяну Леонидовну обо всем, что связано с ее делами, делами ее покойного супруга и о подробностях ее личной жизни. Закончив разговор, Олег Павлович вежливо попрощался и. пообещал, что больше представители прокуратуры ее не потревожат. Каково же было ее возмущение, когда через два дня ей позвонил Александр Борисович и попросил прийти для разговора именно в прокуратуру.

— Уверяю вас, Татьяна Леонидовна, человек, с которым вы разговаривали, не имеет к прокуратуре никакого отношения. Вы могли бы его описать?

— А кто же он? — проигнорировав вопрос, насторожилась Кокушкина.

— Боюсь, что на этот вопрос я не могу вам ответить, — развел руками Турецкий. — А у вас самой нет никаких предположений?

— Нет. — Татьяна Леонидовна закурила сигарету и, сделав буквально две затяжки, резко затушила ее в пепельнице. — Я могу идти?

— Да, конечно. У меня больше нет никаких вопросов. Только вот что. — Александр Борисович вытащил из кармана визитную карточку. — Здесь мой контактный телефон. Если вдруг этот Олег Павлович назначит вам еще одну встречу, не поленитесь и наберите мой номер. Надеюсь, вы понимаете, что этот человек может быть опасен вам лично.

— Да-да, хорошо.

Татьяна Леонидовна засунула карточку в сумочку и, не прощаясь, покинула кабинет.

С тех пор как она удалилась, прошло больше пяти минут. Через три минуты после ее ухода Александр Борисович вдруг вспомнил, что так и не задал ей ни одного вопроса из тех, которые планировал задать.

«Вот тебе, Турецкий, и еще одна загадка, — думал Александр Борисович. — Ищи следователя Генеральной прокуратуры Олега Павловича Сергеева. Фильм под названием «Оборотни в погонах, часть третья». А женщина симпатичная. Даже очень симпатичная».

Глава четвертая

Генерал-майор милиции Иннокентий Ростиславович Буянов проснулся ровно в шесть часов утра. Привычка, выработанная в период комсомольской юности, до сих пор прочно сидела в шестидесятитрехлетнем генерале. В отличие от комсомольских идеалов, которых, впрочем, у Иннокентия Ростиславовича никогда и не было.

В милицию он пошел служить, потому что его отец был заместителем начальника ГУВД города Москвы, а такое родство значительно упрощало продвижение по служебной лестнице. В комсомол Иннокентий Ростиславович вступил, потому что без комсомола ни о какой карьере в милиции речи быть не могло. Все таки не Академия наук.

Разумеется, все эти ступени своей жизни Иннокентий Ростиславович определил для себя значительно позднее, когда уже сделался генерал-майором, отпраздновал шестидесятилетие и частенько начал задумываться о прожитой жизни.

Именно тогда он и обратил внимание на то, что вся его жизнь представляла собой упорный путь к вполне определенной цели. И этой целью было отнюдь не построение коммунизма.

Всю свою жизнь Иннокентий Ростиславович стремился к двум вещам — к деньгам и власти. Высокая должность в Министерстве внутренних дел (он был заместителем начальника одного из главков) давала ему и то и другое.

Некоторые философы считают, что достижение власти может быть конечной целью человеческого существа. Однако они не совсем правы. Власть (как, впрочем, и деньги) нужна для чего-то. И вот именно это что-то и является конечной целью.

Кто-то, кому не дают покоя лавры Александра Македонского, хочет завоевать весь мир и помыть сапоги в водах Индийского океана. Кто-то хочет выкинуть из Мавзолея Ленина, подсознательно желая после смерти улечься на освободившееся место. Кому-то, у кого в детстве не получилось стать Диего Марадонной, ум терзает мысль о приобретении футбольного клуба. Кто-то, пожелавший в юности иметь неограниченный доступ к выпивке, зарабатывает денег, покупает замок и заводит в нем винный погреб. После этого бросает все свои дела и проводит остаток жизни, в одиночестве поглощая свою сбывшуюся мечту.

Что касается Иннокентия Ростиславовича, то с юных лет его неудержимо влекло к противоположному полу. До сорока лет это было обыкновенное плотское влечение, разве что несколько неумеренное. После сорока Иннокентий Ростиславович установил для себя возрастной ценз. Отныне он начал «общаться» исключительно с девушками, не достигшими шестнадцатилетнего возраста. Через год он снизил возраст до четырнадцати. Еще через год генерал-майор обнаружил, что для него одинаково привлекательны юные создания обоих полов.

Отныне свои сексуальные предпочтения Иннокентий Ростиславович определял лаконично — чем они младше и их больше, тем лучше.

Современная Москва вполне могла удовлетворить самый ненасытный сексуальный голод. Как говорит народная мудрость — главное, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было.

Иннокентий Ростиславович легко бы мог подписаться под этими словами. Это был как раз его случай.

Покровительство нелегальному алмазному бизнесу приносило ему солидный доход, часть которого прочно оседала в надежном швейцарском банке, а часть шла на удовлетворение самой насущной потребности Иннокентия Ростиславовича — потребности в спаривании.

Единственное, о чем никогда не думал Иннокентий Ростиславович, — это о том, что он поступает неправильно. Понятия чести, совести и долга вовсе не были для него отвлеченными понятиями. Просто он относился к ним довольно своеобразно. Основным своим долгом он считал угождение собственной натуре. Честь и совесть, соответственно, прилагались.

Если бы Иннокентий Ростиславович интересовался философией, он бы, не задумываясь, причислил себя к поклонникам древнегреческого философа Эпикура, который учил, что удовлетворение собственных насущных потребностей есть первый шаг к постижению вселенской мудрости. Однако философией Иннокентий Ростиславович не интересовался, как, впрочем, и всем остальным, не имевшим прямого отношения к спариванию с несовершеннолетними.

На сегодняшний день было намечено два совещания и одна встреча. Совещания касались непосредственных обязанностей генерал-майора Буянова, назначенная на вечер встреча относилась к области его побочного бизнеса.

Первое совещание проводил министр внутренних дел лично. Генерал-майор Буянов, как и остальные члены совещания, сидел над раскрытым блокнотом и получал ценные указания о первоочередных задачах и планах. К своим служебным обязанностям Иннокентий Ростиславович всегда относился крайне серьезно. За это начальство его ценило и способствовало продвижению по службе. В министерстве генерал-майор Буянов считался начальником строгим, но справедливым. И кроме этого откровенным. За строгость и справедливость его уважали подчиненные, за откровенность — начальство. Когда было надо, Иннокентий Ростиславович не боялся высказать свое мнение в лицо. Разумеется, рамки дозволенного он не переступал никогда. И, как правило, выходило так, что откровенное мнение, высказываемое генерал-майором Буяновым, по какой-то неведомой случайности совпадало с мнением вышестоящего начальства. Протестовал же Иннокентий Ростиславович лишь по самым незначительным вопросам. Здесь его откровенность не имела границ. За долгие годы службы в министерстве о нем сложилось мнение как о крайне принципиальном человеке.

Разумеется, это мнение разделяли не все. Кое-кто справедливо считал Иннокентия Ростиславовича беспринципным карьеристом, умеющим и знающим, когда и кому необходимо подлизать задницу. Но рано или поздно все эти люди теряли место работы, многие из них были даже уволены из органов со скандалом, а кто-то даже загремел в места не столь отдаленные. А Иннокентий Ростиславович продолжал честно выполнять свои обязанности на трудном поприще государственной службы. За сорок лет работы во внутренних органах он не имел ни одного выговора.

— Мы должны сосредоточить все внимание на тщательном исполнении своих обязанностей, — говорил министр. — Пока мы не наведем порядок в собственных рядах, нам никогда, повторяю, никогда не добиться порядка в государстве и во всех сферах общественной жизни. Вчера на заседании Совета министров президент обратил на это особое внимание.

Иннокентий Ростиславович сидел и искренне соглашался про себя с произносимыми министром словами. Он действительно испытывал совершенно искреннее негодование по отношению к этим нечистым на руку сотрудникам органов, из-за которых современное российское общество полностью утратило доверие к милиции. Все эти превышающие свои полномочия сержанты и лейтенанты! В отношении подобных субъектов Иннокентий Ростиславович всегда выступал за применение самых строгих дисциплинарных наказаний. Если бы ему дали волю, он лично бы сорвал с каждого несознательного милиционера погоны и отправил бы его валить лес. В своем роде он был патриотом.

Второе совещание проводил уже лично Иннокентий Ростиславович со своими подчиненными. Как обычно, он был строг, но справедлив. Обрушился на подчиненных с гневной критикой, касающейся недостаточной эффективности, но под конец не преминул похвалить отдельных сотрудников за вполне конкретную и действительно хорошо выполненную работу.

Никаких иных дел на службе сегодня не предвиделось. Однако до следующей встречи времени было предостаточно, поэтому генерал-майор Буянов решил скоротать его прямо на рабочем месте за разглядыванием подарочного, прекрасно иллюстрированного издания «Камасутры». За этим занятием он провел несколько часов, пока на его столе не задребезжал телефон.

За эти несколько часов Иннокентий Ростиславович настолько глубоко погрузился в премудрости индийской науки любви, что не сразу сообразил, кто ему звонит.

— Да. Да, Буянов слушает. Кто?

Одно Иннокентий Ростиславович понял сразу: голос в трубке принадлежит женщине, и голос достаточно приятный. Вскоре он узнал и обладательницу голоса.

— Татьяна Леонидовна… Нет, ну что вы. Разумеется, узнал. Нет, просто много работы навалилось. Да нет. Конечно, на нашей встрече это никоим образом отразиться не может. А у вас все в порядке? Ничего не переносится? Что же, тогда до вечера. Был рад вас слышать и еще больше буду рад вас увидеть. Всего доброго.

Повесив трубку, Иннокентий Ростиславович широко зевнул и посмотрел на часы. Скоро уже можно будет и выезжать. Неожиданно он почувствовал голод. Иннокентий Ростиславович аккуратно убрал книгу в ящик стола и вызвал секретаршу.

— Анастасия Павловна, будьте любезны, приготовьте мне крепкого чаю с лимоном.

После этого он откинулся на спинку кресла и задумался о предстоящей встрече.

…«Работы много навалилось! — подумала, вешая трубку, Татьяна Леонидовна. — Жирный боров!»

Татьяна Леонидовна относилась к генерал-майору Буянову крайне неприязненно. Наверное, все красивые женщины в самом расцвете своей красоты относятся подобным образом к мужчинам, специализирующимся на нимфетках, с чувством какой-то особой, не поддающейся описанию, брезгливости.

Однако минимум раз в месяц она была вынуждена лично встречаться с Иннокентием Ростиславовичем. К этому Татьяну Леонидовну обязывали дела.

Генерал-майор Буянов был покровителем фирмы «Самоцветы» во властных структурах. Проще говоря, крышей. Но крышей очень надежной и прочной. И, разумеется, очень дорогой. Но при современной конкуренции на рынке драгоценных камней выбирать не приходилось. Если не станешь дружить ты, не станут дружить и с тобой. А уж с кем дружить, генерал-майор Иннокентий Ростиславович Буянов найти всегда сумеет. В этом Татьяна Леонидовна не сомневалась. Поэтому она относилась к их деловым встречам с огромной ответственностью. Правда, недавно Борис сказал ей, что очень скоро Иннокентий Ростиславович окажется у них на таком прочном крючке, слезть с которого ему, со всем его влиянием, будет не под силу. Тогда-то уж они начнут ставить ему свои условия. А он как миленький станет слушаться и все исполнять.

Татьяна Леонидовна с нетерпением ждала того момента, когда эта разжиревшая милицейская скотина станет заискивающе заглядывать ей в глаза. Она не сомневалась в том, что такой момент наступит. Предсказания Бориса всегда сбывались.

Она вспомнила Бориса и поняла, что очень сильно соскучилась. Они не виделись уже целую неделю.

Конечно, каждый день они разговаривали по телефону, иногда по два раза, но это было совсем не то. Татьяна спрашивала себя: «Как он там, с кем проводит время? Интересно, развлекается ли он с девушками? — И тут же говорила себе: — Конечно, да, развлекается. Конечно, они на него заглядываются. Да господи, каждая готова прыгнуть к нему в постель»!

Татьяна раздраженно нажала кнопку на пульте телевизора. Там показывали юных манекенщиц, дефилирующих почти в чем мать родила. Господи, но почему такая чудовищная, варварская несправедливость: в пору Татьяниной юности, когда у нее на талии не было ни жиринки и глаза сверкали, молодость не была в ходу. Всем хотелось повзрослеть, быстрее занять свое место в престижном обществе солидных людей. А теперь? Женщины из кожи вон лезут, чтобы в сорок выглядеть на восемнадцать. Взрослой и опытной быть немодно. Татьяна вспомнила секретаршу одной из фирм, в которую недавно заскакивала по делам. Надменное юное создание посмело сказать, что ей не идут эти брюки! Татьяна в тот раз с трудом сдержала гнев. В лифте она мстительно сказала своему отражению в зеркале: «Ты, милая моя, тоже постареешь. Вот только, в отличие от меня, ума у тебя не прибавится». Вспомнив эту сцену, Татьяна почему-то сразу и отчетливо представила себе, как Борис улыбается этой молоденькой стерве. Как приглашает в ресторан. Как дарит цветы. Как…

Действительно, он тоже не раз бывал в той фирме… Она наверняка строила ему глазки. Соблазнительно наклонялась над столом, чтобы был виден намек на ее бюст. Как он себя повел?

Черт, он же не пропустит ни одной юбки… Может, секретарша так надменно отнеслась к ней, потому что является любовницей Бориса?..

Колесо подозрений закрутилось. Сильнее, сильнее. С каждой секундой Татьяна находила несомненные улики измены Бориса. И именно с той стервой, которая посмела посмеяться над ее брюками.

«Ты знаешь, сколько они стоят, сука? Пять твоих зарплат!» — огромный яркий шар гнева вспыхнул в сознании Татьяны, и рассыпался, и снова вспыхнул в груди. Ее рука потянулась к мобильному. Она позвонит ему. Она поймет, изменяет он ей или нет. Его голос будет дрожать. Или, наоборот, он будет чересчур уверен в себе.

— Привет, заяц. — Татьяна услышала такой знакомый и бесконечно усталый голос. — Как ты там? Как прошла встреча?

— Все в порядке. — Татьяна словно впилась в трубку, надеясь услышать или увидеть, чем сейчас занимается Борис. И как можно непринужденнее: — Чем занимаешься?

— Сижу над бумагами. Устал. Хорошо, что ты позвонила. Я по тебе скучаю.

Татьяна почувствовала, как гнев уходит и на его место приходит почти материнская жалость. Господи, он же работает. Он вкалывает. Вкалывает ради нее тоже. Ей на секунду стало стыдно.

— Боря, я очень по тебе скучаю.

— Я тоже по тебе скучаю, заяц. — В голосе чувствовалась теплота. — У тебя все нормально?

— Встречи еще не было, я поеду только через два часа. У нас разное время. Я уже созвонилась. Все будет нормально.

— Через три дня я приеду. Ты будешь меня ждать?

— Конечно, буду. — Ее голос задрожал. — Боря, мне страшно.

— Почему? Что-нибудь случилось?

— Меня вызывали в прокуратуру. Это по поводу Юры. Но дело не в этом. — Она заторопилась и начала сбиваться: — Понимаешь, за несколько дней до этого мне позвонил человек, мы с ним встретились. Он тоже сказал, что из прокуратуры, расспрашивал о Юре и о тебе. В общем, мне потом в прокуратуре сказали, что он не имеет к ним отношения. Понимаешь? Я не знаю, кто этот человек. Мне кажется, что он следит за мной.

— Что он спрашивал обо мне?

— Да он не то чтобы спрашивал. Он знает, что мы с тобой… Я боюсь.

В трубке на несколько секунд воцарилось молчание.

— Я свяжусь с охраной. Тебя будут охранять. Ты и сама могла бы это сделать. Я не один раз тебе это предлагал.

— Боря, я не хочу ездить с охранниками.

Борис усмехнулся:

— Не бойся, заяц. Ты их даже не заметишь. Но если этот тип еще раз объявится, они быстренько выяснят, кто он, откуда и что ему от тебя нужно.

— Но…

— И никаких «но».

Татьяна Леонидовна почувствовала огромное облегчение. Больше всего на свете она любила вот это самое «и никаких «но».

— Я буду ждать тебя.

— Я тоже буду ждать нашей встречи. Давай собирайся. Тебе не стоит опаздывать на встречу.

Глава пятая

В интернат для детей с ограниченными возможностями «Утренняя заря» Алексей приехал вовремя.

Накануне он тщательно пересмотрел весь свой гардероб, пытаясь подобрать одежду, в которой он бы походил на работника детского фонда. Ничего похожего он найти не смог. Потертые джинсы, разношенные джемперы и футболки со всевозможной Модной атрибутикой типа матерного ругательства, искусно замаскированного под логотип кока-колы.

Это определенно не подходило.

Пришлось уже вечером бежать в магазин и покупать там строгий недорогой костюм, пару рубашек и галстуков, а также скромный, но аккуратный портфельчик.

В магазине Алексей еще раз убедился, насколько все-таки приятно иметь деньги. Он вспомнил те времена, когда ему приходилось решать для себя мучительные вопросы — купить в этом году новую зимнюю куртку и всячески ограничивать себя в еде, сигаретах и алкоголе или же не ограничивать и продолжать ходить в старой.

В результате он по нескольку сезонов ходил в одном и том же.

«Хорошо, что это время кончилось, — думал Алексей. — Все эти старческие сопли по поводу гнилой студенческой романтики яйца выеденного не стоят. Мол, мы были бедные, но счастливые. Вранье! Те, кто в те годы был беден и счастлив, померли тогда же. А в живых остались либо полные неудачники, которые и сейчас не знают, как свести с концами, либо прожженные циники-карьеристы, никогда не имевшие отношения к настоящей студенческой жизни. Как правило, именно эта категория людей в дальнейшем разглагольствует о прелестях студенческой юности. Интересно, что они о ней могут знать?»

Вернувшись домой, он заново напялил на себя все купленные вещи (с галстуком, который Алексей не надевал много лет, пришлось повозиться) и минут пятнадцать, если не больше, придирчиво разглядывал в зеркале собственное отражение.

Результат оказался вполне недурен. Из зеркала на Алексея смотрел вполне приличный молодой человек с честным прямолинейным взглядом и таящейся в уголках глаз скрытой скорбью обо всех живых существах на свете.

Алексей наверняка проторчал бы перед зеркалом и дольше, но в один прекрасный момент ему в плечо впилась булавка, которую он не заметил, когда разворачивал новую рубашку.

Матерясь на всю квартиру, он стащил с себя костюм и аккуратно повесил его в шкаф. Рубашки он гладить не стал, решив, что это будет уже лишнее.

В интернате он первым делом попал в лапы охраны. Однако, узнав его фамилию и сличив фотографию на паспорте с лицом самого Алексея, охранники в момент сделались любезными и проводили его к кабинету заведующей.

Идя по коридору, Алексей с любопытством рассматривал стены. Почти все они были завешены детскими рисунками. И почти на всех рисунках было одно и то же — яркое желтое солнце, салатовая трава, бирюзовое море.

Отдельную группу составляли рисунки, на которых были изображены люди. Все люди были одного роста и с одинаковым выражением лиц. В других обстоятельствах эти рисунки можно было принять за персональную выставку какого-нибудь художника-примитивиста — настолько сильно было ощущение, что все они выполнены одним и тем же человеком.

Взрослые мужчины на рисунках отличались наличием у них длинной черной бороды или усов. Женщин можно было узнать по четко обозначенной груди.

Вторым, что сразу бросилось в глаза Алексею, было обилие видеокамер внутри здания.

По работе ему не раз приходилось бывать в самых различных учреждениях, в том числе и в очень крупных солидных коммерческих банках, оборудованных по последнему слову техники, с огромным штатом охраны. Но Алексей мог поклясться, что такого количества видеотехники он не встречал нигде.

Самым удивительным было то, что назначение большинства камер было абсолютно непонятно.

Несколько лет назад Алексей выпивал как-то раз со специалистом по охранному оборудованию, и тот детально объяснил ему, сколько камер постоянного наблюдения необходимо для того, чтобы полностью просматривать то или иное помещение.

— Теперь если соберешься грабить сберкассу, — глубокомысленно сказал ему напоследок специалист, — будешь четко знать, где нужно стоять в момент ограбления, чтобы потом не спалиться.

Грабить сберкассу в планы Алексея не входило, но с тех пор, попадая в любое здание, он автоматически обращал внимание на расположение камер видеонаблюдения.

Провожавший его охранник являл собой образец невозмутимости, поэтому обращаться к нему с лишними вопросами Алексей не решился. Гораздо проще о назначении камер было спросить у самой заведующей.

«В любом случае такая ситуация нам очень на руку, — подумал Алексей. — Надо будет здесь обязательно пофотографировать. Разумеется, только после того, как на это дадут разрешение».

Недавно Алексей купил себе новый японский цифровой фотоаппарат, и ему очень не хотелось его потерять.

Потом они поднимались по лестнице на четвертый этаж, и на протяжении всей дороги за ними наблюдали объективы камер.

Уже на половине пути Алексей чувствовал себя очень неуютно.

Кроме того, он не мог избавиться от мысли, даже не мысли — какого-то смутного воспоминания. Внутренний вид интерната что-то напоминал ему, что-то очень знакомое. Вот только Алексей никак не мог сообразить, что же именно.

Наконец они подошли к кабинету заведующей.

На двери висела медная табличка — Сидоренко Анастасия Валериановна.

Молча отстранив Алексея в сторону, охранник заглянул внутрь.

— Анастасия Валериановна, к вам молодой человек из журнала.

— Спасибо, Володя, — услышал Алексей низкий женский голос. — Пригласи его в кабинет, пожалуйста.

— Проходите. — Охранник пропустил Алексея внутрь и собственноручно закрыл за ним дверь.

Анастасия Валериановна оказалась полной женщиной с высокой прической, хорошо за сорок. Она поднялась из-за стола и с улыбкой двинулась навстречу Алексею.

— Значит, вы и есть Алексей, — приветливо прогудела она. — Именно таким я вас себе и представляла. Присаживайтесь, пожалуйста. Чай или кофе?

— Чай, и если можно — с лимоном.

— Конечно, можно. Почему же нельзя. Так, значит, вы представляете фонд «Счастливое детство»? Я так понимаю, что вы основаны недавно? Кто ваши учредители?

Вопросы сыпались очень быстро, хотя голос да и весь вид Анастасии Валериановны производили впечатление чего-то очень основательного и неторопливого. Задавая вопросы, она параллельно включала чайник, доставала из шкафа блюдце с нарезанным лимоном, сахарницу и чашки.

Алексею пришлось несколько раз поворачиваться, чтобы не терять Анастасию Валериановну из вида.

— Действительно, наш фонд возник совсем недавно на основе нескольких добровольных общественных организаций. Учредителем является известный банкир, который, правда, предпочитает не афишировать свое участие.

— Почему? — удивленно спросила Анастасия Валериановна. — Благотворительность, особенно если это касается помощи детям, благое дело. Обычно крупные бизнесмены из кожи вон лезут, чтобы продемонстрировать всем, что им небезразлично будущее нашей страны и судьба детей.

К этому вопросу Алексей был готов.

— Здесь другой случай, — пояснил он. — Для этого человека благотворительность подобного рода — дело сугубо личное. Он сам вырос в детском доме, поэтому… Ну, вы понимаете.

— Вы мед любите? — поинтересовалась Анастасия Валериановна. — Один местный фермер регулярно привозит нам мед с собственной пасеки. Очень вкусный, в магазине вы такого не купите.

— Спасибо, — улыбнулся Алексей. — Если честно, то обожаю.

Если уж совсем честно, то мед Алексей терпеть не мог. Но что не сделаешь на благо концессии?

— Так чем именно занимается ваш фонд?

— На данный момент у нас нет какого-то специализированного направления, пока есть только приблизительные наметки. Поэтому в данный момент мы продолжаем ту деятельность, которую вели и раньше. Основная наша цель — свести вместе тех людей, которым нужна помощь, и тех людей, которые эту помощь в состоянии оказать. В свое время мы столкнулись с тем, что многие бизнесмены, желающие заняться благотворительностью, попросту не знают, кому надо помогать. В то же время детские дома и другие учреждения подобного рода не знают, у кого им просить помощь. Помощи от государства в наше время, к сожалению, ждать не приходится. Мы помогаем им встретиться. У нас есть информационная база данных, которую мы постоянно пополняем. Мы посещаем все эти учреждения, осматриваем их, оцениваем. Хотя я понимаю, что это звучит достаточно грубо. Но мы стараемся определить, кому именно помощь нужна в большей степени, и пытаемся делать так, чтобы средства в первую очередь направлялись именно туда.

— Да, — задумчиво произнесла Анастасия Валериановна. — К сожалению, помочь всем сразу невозможно.

Минуту они помолчали, прихлебывая чай. Краем глаза Алексей видел, что Анастасия Валериановна все это время внимательно его изучает.

— Действительно, очень вкусный мед, — похвалил Алексей.

В ответ Анастасия Валериановна улыбнулась. Алексею показалось, или в этой улыбке промелькнуло что-то неуловимо тревожное.

— Так что конкретно вас привело именно в наш интернат? — спросила Анастасия Валериановна. — У нас, к счастью, есть конкретный учредитель, который постоянно нам помогает. Так что в средствах мы не стеснены. Из нашего телефонного разговора я не очень поняла.

— Дело в том, что при нашем фонде издается журнал. Он тоже называется «Счастливое детство». Ну если быть точнее… — Алексей слегка замялся. — Мы только собираемся его издавать. И сейчас собираем материалы для первого номера. Этот журнал задумывается как некий наглядный пример, который будет вызывать у людей желание вкладывать деньги в благотворительность. Если у вас есть время, я могу рассказать поподробнее.

— Да, конечно.

— В общем, концепция простая. Журнал будет условно делиться на две части. Большинство материалов мы посвятим детским учреждениям, которые бедствуют. Но в каждом номере будет большая иллюстрированная статья о каком-то учреждении, процветающем благодаря помощи спонсора. Ничего особенного, но такие публикации обычно действуют на читателей. Большая часть тиража будет целенаправленно направляться потенциальным спонсорам.

— Да, все действительно очень просто.

— В общем, мы планируем поместить в первом номере материал про ваш интернат. Разумеется, с вашего согласия.

— А почему вы остановили свой выбор именно на нашем учреждении?

— Понимаете… — Алексей замялся, подыскивая нужные слова (весь разговор он тщательно продумал накануне вечером и теперь прилагал все свои актерские способности, чтобы это выглядело натурально). — Понимаете, Анастасия Витальевна…

— Валериановна, — поправила его заведующая.

— Простите, Анастасия Валериановна, ваш интернат, он не совсем обычный. Вы заботитесь о детях с ограниченными возможностями, а это большая редкость. В данном случае я говорю, разумеется, с журналистских позиций, поймите меня правильно, но такой материал для первого номера журнала очень выгодный. Я имею в виду, в качестве примера. Мы ведь не преследуем никаких корыстных целей, нам важен не рейтинг. Нам важно, чтобы материал, который мы помещаем, дошел до того, до кого нужно.

— Я понимаю, — согласилась Анастасия Валериановна. — В данном случае вам совершенно не за что извиняться. Так уж повелось в обществе, что наши дети вызывают повышенный интерес. Хорошо, я согласна. Правда, я вынуждена поставить перед вами одно условие.

— Конечно.

— Когда ваш материал будет готов, перед тем как печатать, я должна буду его просмотреть. Если меня что-либо будет не устраивать, я не дам согласия.

— Это само собой разумеется, — горячо возмутился Алексей. — Я бы ни в коем случае не повез статью в редакцию, не показав предварительно вам.

— Значит, мы поняли друг друга, — улыбнулась Анастасия Валериановна. — Теперь я могу устроить небольшую экскурсию по нашему интернату. Посмотрите, чем занимаются наши дети. Познакомитесь с воспитателями.

— Я готов, — улыбнулся в ответ Алексей.

— Тогда идемте. — Анастасия Валериановна поднялась из своего кресла, и Алексей последовал ее примеру. — Хотя, Алексей, если позволите, я бы задала вам еще один вопрос. Почему вы решили в жизни заниматься именно этим? Вы ведь очень молоды.

Алексей слегка прикусил нижнюю губу и отвернулся к окну. Этот жест он вчера полчаса репетировал перед зеркалом. По его собственному мнению, жест выглядел очень убедительно.

— Я сам детдомовский. Мать умерла, когда мне было два года. Отца я не знал. До четырех воспитывался у бабушки. Потом она тоже умерла, а меня отправили в детский дом. Это был не самый лучший в мире детский дом. — Он посмотрел в глаза Анастасии Валериановне. — Так что для меня это тоже своего рода личное дело.

— Простите, Алексей. Я все поняла.

Изобразив на лице вымученную улыбку, Алексей снова отвернулся к окну.

— Пойдемте, — он почувствовал на своем плече руку Анастасии Валериановны, — я покажу вам наш интернат.

В интернате царила тишина. Создавалось впечатление, что людей в здании нет вообще. До слуха Алексея доносились звуки работающих приборов — жужжание процессора, шум вентиляторов. Где-то на первом этаже был включен телевизор. А вот людских голосов слышно не было.

«Может быть, сейчас у них время прогулки? — подумал Алексей. — Или тихий час? Хотя какой, на хрен, тихий час. Время десять утра».

Анастасия Валериановна заметила его удивление.

— Вас, наверное, удивляет тишина? Это объясняется тем, что при постройке здания учитывалась специфика нашего учреждения. Все стены здесь звуконепроницаемы. Понимаете, психика многих наших детей нестабильна, иногда случаются приступы, поэтому мы были вынуждены пойти на такие меры. В случае такого приступа среди других детей не должна возникнуть паника.

— Я всегда считал, что дети с ограниченными возможностями достаточно спокойные.

— Как правило, это так и есть. Однако, к сожалению, бывает и по-другому. На остальных детях такие случаи сказываются не лучшим образом. Многие из них впадают в состояние депрессии, становятся апатичными и замыкаются в себе. На то, чтобы вернуть их в более или менее нормальное состояние, уходит много времени. Иногда по полгода.

Со стен на Алексея все так же смотрели многочисленные объективы камер слежения. Вопрос о них вертелся у него на языке, но он решил выждать более удобного случая.

— А какой средний возраст детей, проживающих в интернате? — задал он следующий вопрос.

— От четырех до четырнадцати лет. Брать детей младше мы не можем, у нас нет соответствующих условий.

— А дальше?

— Что вы имеете в виду? — повернулась к нему Анастасия Валериановна.

— Те дети, которым уже четырнадцать. Что с ними будет дальше? Они же не смогут жить здесь всю свою жизнь.

— У нас сейчас не так много таких детей. Из сорока девяти только трое достигли четырнадцатилетнего возраста. Они и дальше будут продолжать жить здесь. Но мы предполагаем в. будущем привлекать их к работе. Например, всем троим очень нравится заботиться о малышах. Они относятся к этому очень серьезно и зачастую могут объяснить какие-то вещи лучше, чем мы, воспитатели.

— То есть по большому счету в дальнейшем вы собираетесь привлекать своих выпускников к воспитательному процессу? — переспросил Алексей. — Я о таком никогда не слышал. Это же можно считать вашей оригинальной методикой.

Анастасия Валериановна засмеялась:

— Ну не совсем оригинальной. Подобные педагогические эксперименты проводились в Италии и в Соединенных Штатах. И должна вам сказать, что результаты были самыми хорошими. Что касается нашей страны, то да, без ложной скромности могу сказать, что мы единственные, кто применяет эти методики. Хотя еще Макаренко сделал воспитателями некоторых своих бывших выпускников. Правда, там речь шла о здоровых людях. Но с другой стороны, беспризорников многие тоже считают больными.

Вместо ответа Алексей просто кивнул.

— Здесь находятся наши классы. — Анастасия Валериановна остановилась возле первой двери. — Тут сейчас занимается наша средняя группа. Дети семи — девяти лет.

— А сколько в интернате всего групп?

— Пять. Младшая, старшая и три средних. Хотите взглянуть?

— Да, если можно.

В небольшой комнате, размером чуть меньше обычного школьного класса, прямо на ковре в кругу сидели около десятка детей. Перед ними лежали детские кубики с нарисованными на них буквами, из которых дети увлеченно складывали различные слова. Руководила воспитательным процессом молодая учительница. Судя по внешности, она совсем недавно окончила педагогический институт.

— А теперь мы сложим слово «кот», — обращалась она к детям. — У кого получится первым, тот поднимает руку.

Дети шумно принялись перебирать кубики. Сложить слово сразу ни у кого не получалось, но каждый очень серьезно и сосредоточенно пытался как можно быстрее выполнить задание. Дети поджимали губы и морщили лоб так сильно, что со стороны могло показаться, будто они решают сложное дифференциальное уравнение.

В другой момент и в других условиях Алексей бы наверняка рассмеялся, глядя на эти нелепые создания, но сейчас ему почему-то смеяться не хотелось. Вместо этого в груди что-то очень сильно сжалось.

Наконец поднялась первая рука. Вскоре потянулись другие.

— Так, на этот раз первым у нас был Артем. Вставай, Артем. Пусть все на тебя посмотрят.

Артем поднялся с пола, раздуваясь от гордости. Только теперь стала заметна вся непропорциональность его фигуры. Слишком большая голова, слишком маленькие руки и ноги.

— А теперь давайте все поздороваемся с нашими гостями. — Учительница обернулась в сторону двери, и Алексей увидел, что она очень красива; она скользнула по нему взглядом и повернулась обратно к детям.

— Добрый день, Анастасия Валериановна, — прозвучал в классе нестройный хор голосов.

— Здравствуйте, дети. Здравствуй, Марина. Познакомься, это Алексей, он из детского благотворительного фонда «Счастливое детство». Алексей пишет статью о нашем интернате.

— Очень приятно, — улыбнулась Марина.

— И мне очень приятно.

— Ладно-ладно, не будем мешать вашим занятиям, — заторопилась Анастасия Валериановна. — Пойдемте, Алексей. Я покажу вам наш спортивный зал.

Анастасия Валериановна вышла в коридор, и Алексею не оставалось ничего иного, как последовать за ней. Перед выходом он все-таки бросил взгляд на Марину, но та не обратила на это никакого внимания.

«А теперь, дети, — донесся из-за двери ее голос, — давайте составим слово «гроза». И снова, у кого получится первым, тот пусть поднимет руку».

— По-моему, Марина очень увлечена своей работой.

— Вы правы, — согласилась заведующая. — Марина учится в аспирантуре и пишет диссертацию, посвященную обучению детей с ограниченными возможностями. Она постоянно живет и работает здесь.

Эта новость расстроила Алексея. Его надежда на возможное свидание рассеялась почти сразу же после того, как возникла.

Анастасия Валериановна, напротив, оживилась.

— Наш спортивный зал, как и весь интернат, оборудован по последнему слову техники. Мы заказали за границей тренажеры, которые специально спроектированы для детей с нарушениями. Они абсолютно безопасны и очень эффективны для физического развития.

Никакого желания осматривать спортивный зал у Алексея не возникло, но он с вежливой улыбкой шел рядом с Анастасией Валериановной и делал вид, что внимательно слушает ее пояснения.

— Занятия по физкультуре проходят у нас три раза в неделю, по два часа каждое. Разумеется, с небольшим перерывом. Это больше, чем в обычной школе, но я считаю, что спорт полезен для детей. К тому же наша общеобразовательная программа значительно проще, чем в обыкновенных школах. Наши дети любят физкультуру. Она для них как игра. Никаких обязательных нормативов, никаких двоек.

— А где ваши дети гуляют? — перебил Алексей.

— У нас есть специальная площадка. Конечно, она огорожена плотной стеной. Мы сделали это для того, чтобы обычные дети не дразнили наших воспитанников.

— А там тоже повсюду установлены камеры?

Анастасия Валериановна внимательно посмотрела на Алексея.

— Конечно, а как же иначе. Я понимаю, вас, наверное, удивляет, что камер так много, но мы должны в любой момент знать, где находится каждый наш ребенок. Дети иногда прячутся.

— Для того чтобы следить за всеми этими камерами, требуется не один человек.

— Если быть точным — их четверо, — засмеялась Анастасия Валериановна. — Но про нашу систему охраны, если вы не возражаете, я вам рассказывать ничего не стану.

— Нет-нет, что вы. Конечно, нет. — Алексей даже замахал руками. — Просто их так много, что я не мог не спросить.

После осмотра спортивного зала они проследовали в спальни, потом в столовую, потом вышли на детскую площадку. Часовая стрелка приближалась к двенадцати.

Алексей уже проклинал себя последними словами за то, что ввязался в эту авантюру.

«Зачем, спрашивается, вообще нужно было сюда ехать? — ругался он на себя. — Тоже мне поборник жизненной правды! Мог бы свой пасквиль и дома написать. Скачал бы фотографии из Интернета и проиллюстрировал бы по полной программе. Нет, обязательно надо было тащиться на место».

Из размышлений его вывел голос Анастасии Валериановны.

— Может быть, вы хотели напоследок взять интервью у кого-нибудь из наших воспитателей? Я сейчас посмотрю, кто у нас свободен.

Алексей уже было открыл рот, чтобы запротестовать, но Анастасия Валериановна его опередила:

— Через пятнадцать минут освободится Марина, если у вас есть еще время, вы могли бы подождать.

Поскольку события повернулись таким неожиданным образом, время у Алексея, естественно, нашлось.

Его проводили в преподавательскую комнату и предложили чай с печеньем и, разумеется, с медом. Алексей очень обрадовался и чаю, и печенью, и даже меду. За три часа, которые он провел в интернате, он проголодался. То ли из-за того, что они постоянно ходили, то ли из-за того, что ему все время приходилось изображать из себя сотрудника детского благотворительного фонда «Счастливое детство», он еще и устал. А может быть, так влияла сама атмосфера интерната, назвать которую позитивной было сложно.

Спустя двадцать минут дверь открылась, и в комнату вошла Марина.

Ее губы были плотно сжаты, она выглядела очень собранной.

Увидев ее, Алексей так резво вскочил со стула, что чуть не опрокинул чашку с остатками чая.

— Марина, добрый день еще раз.

Девушка сдержанно кивнула и села за стол напротив Алексея.

— Спасибо, что согласились поговорить со мной, — торопливо начал объяснять Алексей. — Уверяю вас, это не займет много времени. Я просто хотел задать вам несколько вопросов о вашей работе и о той методике, которая применяется в вашем интернате. Наш фонд выпускает журнал, и я пишу статью, в общем…

— Значит, вы журналист? — переспросила Марина.

— Журналист, — подтвердил Алексей.

— Знаете, я тоже когда-то хотела стать журналисткой, даже поступала на журфак, но меня не взяли. Не прошла по творческому конкурсу. Поэтому поступила в педагогический. А теперь об этом совершенно не жалею. Журналисты часто пишут всякую ерунду. К вам это, конечно, не относится. Вы занимаетесь благородным делом.

Возражать Алексей не стал. Хотя почувствовал он себя не совсем в своей тарелке.

— Так о чем вы хотели меня спросить?

Алексей хотел спросить Марину, замужем ли она и нет ли у нее желания как-нибудь на выходных встретиться, сходить в кино или в клуб, но… он был здесь по другой причине и в другом качестве.

— Как получилось, что вы начали работать в этом интернате?

— Я пишу диссертацию по этой теме. То, что я оказалась именно здесь, вполне логично.

— Вы работали до этого в других детских учреждениях?

— У меня была трехмесячная практика в детском доме, но это совсем другое. На третьем курсе я работала в обычной общеобразовательной школе, преподавала в младших классах. Но от моей работы здесь тот опыт отличается еще сильнее.

Марина отвечала на вопросы четко и лаконично, как будто у нее заранее были приготовлены ответы.

— Анастасия Валериановна сказала мне, что вы живете здесь же, в интернате. — Алексей улыбнулся. — Это не сложно?

— Я уже привыкла, — последовал ответ.

Алексею показалось, или он расслышал в голосе Марины нотку горечи? Или, может быть, даже обреченность?

Алексей взял еще более шутливый тон:

— Неужели вы действительно живете здесь постоянно? Я не могу в это поверить. Неужели у вас никогда не возникает желания сходить в город? Ну не знаю, в кино. С друзьями встретиться.

— У меня здесь есть все, что мне нужно. К тому же я приехала сюда работать, а не развлекаться. А в кино я и там… — Марина замялась. — В общем, я хотела сказать, что, когда я еще не жила в интернате, я редко ходила в кино.

— Вы не любите кино?

Марина улыбнулась:

— Это так важно для вашей статьи?

— Мне важно, чтобы в интервью вы выглядели живым человеком. Ведь у каждого человека есть какие-то свои привязанности, увлечения, интересы. Кто ваш любимый писатель?

— Можете написать любого, какой вам самому больше нравится. Мне это безразлично. По-моему, вы хотели узнать о нашей методике?

«Бесполезно, — подумал Алексей. — До девушки не достучаться».

— Да, расскажите, если можно, — сухим голосом спросил он. — Меня интересует момент привлечения наших воспитанников в качестве воспитателей. Вы не думаете, что это может привести к неожиданным последствиям?

— Простите, Алексей, у вас не будет сигареты? А то я оставила свои в комнате.

— Да, конечно. — Алексей протянул ей раскрытую пачку.

— Спасибо.

Марина протянула обе руки к пачке, и в следующий момент Алексей почувствовал, как ему между пальцев протискивается свернутый в трубочку кусочек бумаги. Одновременно с этим Марина доставала из пачки сигарету.

Она смотрела Алексею прямо в глаза, ее лицо было абсолютно непроницаемо.

Прижав пачку плотно к ладони, Алексей опустил руку в карман пиджака. Он почувствовал, что жутко взволнован.

— Зажигалку?

— Да, если можно.

Марина прикурила, сделала пару затяжек и улыбнулась.

— Спасибо, вы меня очень выручили. Я постоянно забываю сигареты. Так вот насчет нашей методики. Вы не правы, когда думаете, что это может привести к каким-нибудь нежелательным результатам. Наоборот, это очень благотворно сказывается на детях. Особенно на самих выпускниках. Они начинают чувствовать себя нужными другим, понимают, что от них что-то зависит. Ребята очень ответственные. Конечно, мы не планируем оставлять их без контроля. Вы же наверняка обратили внимание, сколько здесь камер.

Или Алексею показалось, или Марина сделала легкое ударение на слове «камеры». Совсем легкое, но ударение.

— Однако некоторая доля самостоятельности может пойти только на пользу.

«Так, значит, за нами сейчас наблюдают, — пронеслось в мозгу Алексея. — Все, что происходит в этой комнате, слышно и видно».

Ища подтверждения своим мыслям, он посмотрел на Марину. Как если бы она могла знать, о чем он сейчас думает.

Марина молча курила и равнодушно смотрела на Алексея. В этом равнодушии Алексей прочитал ответ на свой вопрос.

В данный момент за ними действительно наблюдали. Ему стало не по себе. Но это чувство сильно отличалась от того, которое он испытал, впервые попав в это здание. Тогда он почувствовал себя неуютно. Сейчас ему стало страшно.

«Главное — не показывать, что я что-то понял», — лихорадочно думал Алексей.

Он вспомнил громил-охранников, дежуривших у выхода. Спокойствия это воспоминание ему не прибавило. Он понимал, что молчит уже слишком долго, но не мог произнести ни слова. Ситуацию спасла Марина. Она затушила сигарету в пепельнице и посмотрела на часы:

— Боюсь, что вынуждена вас покинуть. Через десять минут у меня начинаются занятия. Приятно было познакомиться.

— Взаимно, — пришел в себя Алексей. — Я думаю, мы еще увидимся. Когда статья будет готова, я привезу ее Анастасии Валериановне для утверждения.

— Может быть, когда ваш журнал выйдет, вы пришлете экземпляр мне лично?

Перед уходом было необходимо зайти к Анастасии Валериановне, чтобы попрощаться. Теперь Алексей чувствовал себя подопытной мышью. Несмотря на бушевавшие внутри чувства, он старался идти как ни в чем не бывало. Он по-прежнему глазел на развешанные по стенам камеры и даже остановился возле одной из них, якобы для того, чтобы получше рассмотреть.

Записка, переданная Мариной, жгла ему карман. Внутри содержался ключ к тому, что происходило в этом чертовом интернате.

Алексею не терпелось как можно быстрее покинуть это помещение и прочитать записку. Но получилось так, что ему пришлось провести в интернате еще целых полчаса.

Вначале пришлось дожидаться Анастасию Валериановну, которая в тот момент, когда Алексей постучал к ней в кабинет, говорила по телефону. Потом благодарить за гостеприимство, потом еще раз обсуждать будущую статью.

Алексей поинтересовался, можно ли будет сделать в интернате ряд снимков, которые должны будут служить иллюстрациями для статьи. Анастасия Валериановна дала свое согласие и поинтересовалась, кто будет фотографировать. Не думая ни секунды, Алексей сказал, что все фотографии он сделает лично. Теперь ему не хотелось привлекать к этому делу посторонних людей. Договорились, что для этой цели Алексей подъедет в интернат через три дня. А готовую статью подвезет через неделю.

От предложенного чая на этот раз Алексей отказался. До выхода его проводил все тот же невозмутимый охранник. Сейчас Алексей заметил прикрепленный на его груди бейджик с именем «Михаил». Имя было написано крупными печатными буквами.

Только покинув огороженную высоким забором территорию интерната, Алексей почувствовал облегчение. Рука непроизвольно потянулась в карман за запиской, но он вовремя остановил себя и достал сигарету.

Прикуривая, Алексей повернулся лицом к воротам, над которыми красовалась вывеска — Интернат для детей с ограниченными возможностями «Утренняя заря».

Развернувшись, Алексей отправился ловить машину.

Он так и не решился прочитать записку в машине. Всю дорогу ему казалось, что за ними кто-то едет.

Потом Алексей стал подозревать таксиста.

«Как-то уж очень быстро он появился, — думал Алексей, — как будто стоял за углом и поджидал, когда я выйду». Он пожалел о том, что назвал таксисту свою улицу.

Когда до дома оставалось несколько кварталов, Алексей сказал, что он передумал ехать к своему другу, потому что вспомнил, что тот уехал. После чего назвал адрес одного людного кафе в центре города.

В кафе Алексей заказал себе двести граммов водки и, сев в самом дальнем углу лицом ко входу, полчаса внимательно наблюдал за всеми входящими посетителями.

К этому времени он уже абсолютно забыл о своих первоначальных планах написать заказной пасквиль, за который ему заплатили. Уж слишком все увиденное было похоже на то, что два дня назад он сам предлагал Вилесу.

После кафе Алексеи еще часа полтора шлялся бесцельно по городу, обдумывая увиденное. И лишь оказавшись дома, он наконец-таки решился развернуть записку.

На маленьком клочке бумаги цветным карандашом были второпях нацарапаны всего два слова — РЕАЛИТИ-ШОУ. Снизу был подрисован знак решетки.

Глава шестая

Из протокола осмотра места преступления:

«Тело мужчины было обнаружено на полу в большой комнате. Был убит выстрелом в сердце, после чего преступник совершил контрольный выстрел в голову. На основании этого можно сделать вывод о том, что работал профессионал. Убитый — известный московский ювелир и коллекционер Смоленский Аркадий Самойлович, 1940 года рождения. Следов взлома не обнаружено. Скорее всего, убитый был знаком с преступником и сам открыл дверь. Явных следов ограбления не обнаружено. Эти данные уточняются. В квартире была установлена надежная система защиты, включая систему внутреннего видеонаблюдения. Однако кассета с данными отсутствует. Скорее всего, преступник унес ее с собой. Можно предположить, что преступник был хорошо знаком с убитым и неоднократно бывал в квартире. Наиболее вероятно, что совершенное преступление связано с профессиональной деятельностью Смоленского Аркадия Самойловича, однако возможны и иные мотивы. Тело обнаружила домработница покойного Феофанова Изольда Тихоновна. Показания прилагаются».

Из протокола осмотра места происшествия:

«Тело мужчины было обнаружено на полу в большой комнате. Был убит выстрелом в сердце, после чего преступник совершил контрольный выстрел в голову. На основании этого можно сделать вывод о том, что работал профессионал. Убитый — известный московский ювелир и коллекционер Бах Виктор Леопольдович, 1937 года рождения. Следов взлома не обнаружено. Скорее всего, убитый был знаком с преступником и сам открыл дверь. В квартире наблюдаются явные следы тщательного обыска. Очевидно, что преступник (или преступники) что-то искали. Однако, по утверждениям жены покойного, из квартиры ничего не пропало. Эти данные уточняются. В квартире была установлена надежная система защиты, включая систему внутреннего видеонаблюдения. Однако кассета с данными отсутствует. Скорее всего, преступник унес ее с собой, Можно предположить, что преступник был хорошо знаком с убитым и неоднократно бывал в квартире. Отпечатков пальцев преступника не обнаружено. Наиболее вероятно, что совершенное преступление связано с профессиональной деятельностью Баха Виктора Леопольдовича, однако возможны и иные мотивы. Характер выстрелов тот же, что и при совершенном накануне убийстве другого известного ювелира Смоленского Аркадия Самойловича. По данным баллистической экспертизы, выстрелы произведены из того же оружия, пистолета ТТ.

Тело обнаружила жена покойного Бах Валентина Петровна. Показания прилагаются.

Показания баллистической экспертизы прилагаются».

— Александр Борисович, что ты об этом думаешь? — откинувшись на спинку кресла, Меркулов посмотрел на своего помощника. — Народ волнуется.

— Под народом, Костя, ты, очевидно, подразумеваешь нашего непосредственного начальника?

— Именно его.

Турецкий положил на стол документы и взял чашку с уже успевшим остыть кофе. Сделав глоток, он поморщился и поставил чашку обратно на стол.

— Остыл, — констатировал Александр Борисович.

Меркулов молча продолжал изучать своего подчиненного.

— Убиты два известных московских ювелира, — сказал Турецкий в ответ на этот взгляд.

— Это, Саша, я уже понял. — В голосе Константина Дмитриевича слышалась усталость. — Я спрашиваю, что ты об этом думаешь?

— Такое часто случается. Особенности профессии. Где золото, там частенько крутится много всяких криминальных элементов. Да и этот Смоленский тоже, насколько я понял, имел героическое прошлое. В кавычках, разумеется.

— Они не занимались золотом.

— Я сказал для примера.

— Они не занимались золотом, — повторил Константин Дмитриевич. — Они специализировались по драгоценным камням.

— Ну да, — подтвердил Турецкий.

— Ты сейчас чем занимаешься?

— Драгоценными камнями.

— Связь улавливаешь?

В голосе Меркулова зазвучала плохо скрываемая ирония. А быть может, Константин Дмитриевич и не пытался ее скрыть? Такая привычка за ним водилась. В его голосе, как правило, звучала именно та интонация, которую он сам сознательно в него вкладывал.

— Откровенно говоря, Костя, никакой связи между этими убийствами и контрабандой драгоценных камней, которой в данный момент я занимаюсь, я лично не улавливаю.

— А зря.

Александр Борисович встал со стула, пару секунд подумал и сел обратно. Тон Меркулова начал ему порядком надоедать.

— Почему зря? — довольно агрессивно поинтересовался Турецкий. — Или ты мне теперь прикажешь все случаи с драгоценными камнями валить в одну кучу? В Москве очень много драгоценных камней. И людей, которые ими занимаются, тоже хватает. Я тебе больше скажу, Костя, и преступников, которые убивают этих людей, тоже очень много. Мне что, их всех проверять? Так это не ко мне, это в МУР.

— Александр Борисович, ты этот тон-то свой брось, — спокойно осадил Турецкого Меркулов. — Никто тебя работой перегружать не собирается. К тому же, — Константин Дмитриевич ехидно улыбнулся, — насколько мне известно, ничего особо примечательного ты по своему делу до сих пор не раскопал. Или, может быть, я ошибаюсь? Может быть, следствие по делу о контрабанде драгоценных камней, о котором ты говорил только что с таким придыханием, сделало резкий скачок вперед? Все злоумышленники пойманы, безопасность государства гарантирована, и есть все основания праздновать победу? Может быть, я действительно чего-то не знаю? Я ошибаюсь?

Константин Дмитриевич не ошибался. Александр Борисович Турецкий тоже прекрасно об этом знал, поэтому он мгновенно сник и заскучал.

Минуту они сидели молча.

— Как расследование? — вежливо поинтересовался Константин Дмитриевич.

В данном случае фраза прозвучала уже не как ирония, а как издевка.

«Похоже, Костя получил солидный нагоняй от начальства, — подумал Александр Борисович. — Очень солидный. Таким я его не видел уже года три».

Отвечать следовало предельно честно.

— Плохо, — с сокрушенным видом ответил Александр Борисович.

— Насколько плохо?

— Совсем плохо.

Конечно, со стороны Турецкого это была маленькая хитрость, к которой он время от времени прибегал в разговорах с любимым начальником. Принцип действия был до элементарного прост, но крайне эффективен.

Дело в том, что Константин Дмитриевич Меркулов был на все сто процентов человеком, для которого работа стояла всегда на первом месте. Пессимизм, прозвучавший в голосе Турецкого, мгновенно переключал какой-то рычажок в его мозгу.

На этот раз произошло то же самое.

— Что, совсем ничего? — спросил Константин Дмитриевич.

Александр Борисович отрицательно помотал головой.

— По убийству Кокушкина никакой новой информации нет. Общение с вдовой ничего не дало. Хотя нет, один момент, безусловно, примечателен. Я бы даже сказал — загадочен. Дело в том, что за пару дней до нашего с ней общения госпожа Кокушкина уже имела счастье пообщаться с представителем Генеральной прокуратуры.

— Это с кем же?

— Сергеев Олег Павлович, подполковник.

— Очень интересно. И что же, установили, кто это такой?

— Личность таинственная, неуловимая и загадочная. Появился один раз, расспросил о личной жизни, сказал, что ему все понятно, и клятвенно пообещал, что прокуратура больше трогать не станет. Его, конечно, ищут, но… — Александр Борисович сделал многозначительную паузу. — Даже примет его толком нет. А сама она не представляет, кто это может быть.

— Или тебе не сказала? Как по ощущению?

— Черт его знает. Заволновалась — это точно. Но мне кажется, это после того, как я сказал, что этот Сергеев не имеет отношения к прокуратуре.

— Значит, есть что скрывать, — резюмировал Меркулов. — Ты кофе еще хочешь? Так толком и не попили.

От кофе Александр Борисович Турецкий не отказался. В ожидании кофе опять помолчали.

— Что женщине скрывать? — неожиданно, даже для самого себя, сказал Александр Борисович. — Любовник у нее. Поэтому и нервничает.

Фраза прозвучала настолько нелепо и неожиданно, что Константин Дмитриевич удивленно поднял правую бровь. Да и сам Турецкий казался удивленным.

— С чего это ты взял? — поинтересовался Меркулов.

— Видел я Юрия Даниловича Кокушкина, — пояснил Александр Борисович, — Неделю вместе с ним по пустыне ходил. А она, понимаешь, Костя, ну эффектная, что ли, такая… Да что я говорю — эффектная, просто женщина с большой буквы. И моложе его на двадцать лет.

— Александр Борисович, ты что, влюбился? — недоуменно спросил Меркулов. — Ты смотри, у тебя жена.

— Да нет, Костя, что ты. — Всем своим видом Александр Борисович продемонстрировал абсурдность Костиного предположения. — Я ее видел-то один раз. А до этого она полчаса орала по телефону. Я просто говорю свои предположения. — Александр Борисович воодушевился. — Тогда и этот липовый прокурор становится на свое место. Допустим, это частный детектив, которого ныне покойный подполковник Кокушкин нанял, чтобы следить за женой. Ты заметил, что он спрашивал у нее преимущественно про личную жизнь?

— Но подполковник-то умер.

— Ну и что? Может быть, этот детектив теперь решил ее шантажировать?

— А зачем ее теперь шантажировать? — Константин Дмитриевич сделал ударение на слове «теперь». — Я еще понимаю, когда муж живой был. А сейчас-то? Да нет, Саша, глупость ты, по-моему, говоришь.

— Но любовник точно есть, — упрямо повторил Турецкий.

— Знаешь, Александр Борисович, если тебе совсем уж делать нечего, ты, конечно, можешь в свободное от работы время узнать, кто он. Но чего ты мне голову морочишь?

— В смысле? — удивился Александр Борисович.

— В том смысле, что делать ты ни хрена не делаешь, а убитыми ювелирами заниматься, видите ли, не можешь, потому что у тебя якобы важные неотложные дела. В общем, забирай себе это дело и дня через два расскажешь мне, как и что. Все, можешь идти работать.

Александр Борисович вздохнул и взял со стола папки с материалами дела.

— Да, кстати, Александр Борисович. — Меркулов снова откинулся на спинку кресла. — Имей в виду: Всероссийский союз ювелиров направил письмо на имя президента с просьбой быстро и тщательно разобраться в этих убийствах. И президент пообещал. Убитые были весьма известными людьми в своей области. Так что смотри, президента подводить нельзя.

Изобразив на своем, лице некое подобие улыбки, Александр Борисович Турецкий покинул кабинет.

Они сидели в индийском ресторане на Шмитовском валу, и Иннокентий Ростиславович в очередной раз излагал Татьяне Леонидовне свою теорию мужской половой состоятельности. Перед ним стояло огромное блюдо с устрицами. Иннокентий Ростиславович имел скверную привычку есть и говорить одновременно.

— Устрицы, Танечка, — разглагольствовал он, шумно высасывая очередную устрицу, — необычайно полезны для мужской потенции. Уж кто-кто, а индусы в этом понимают. В моем возрасте следует заботиться о своем здоровье. Жаловаться мне особо не на что, но береженого Бог бережет. И заметьте, Танечка, никакой химии. Ни в коем случае. Только натуральное. Например, устрицы. Вообще любые моллюски. Не понимаю, почему вы их не любите. Когда мы с вами только познакомились, я сказал себе — мне надо обязательно научить Танечку любить устриц. Однако, сознаюсь, в этом я потерпел фиаско. Что же, все мы время от времени терпим фиаско.

«Опять Танечка, — думала про себя Татьяна Леонидовна, наблюдая за лоснящимися пальцами Иннокентия Ростиславовича. — Почему мужчины так любят добавлять к имени женщины этот поганый суффикс? Танечка, Аллочка, Леночка, Светочка. Отвратительно. Очевидно, таким образом они автоматически ставят себя выше. Снисходительность. Мол, я — Иннокентий Ростиславович, а ты — Танечка. Или они всерьез считают, что подобное обращение располагает к большей доверительности»?

Она вспомнила, что несколько лет назад у нее был любовник, который просил, чтобы она называла его Олежек. Расстались они очень быстро.

Это воспоминание автоматически навело Татьяну Леонидовну на мысль о липовом следователе Олеге Павловиче. Ей стало вдвойне неприятно.

«Очевидно, все мужчины с этим именем, — подумала она, — полные уроды».

Она попробовала припомнить известных людей по имени Олег.

Первым на ум пришел Олег Попов. Солнечный клоун. В детстве ей больше нравился Енгибаров.

Олег Стриженов. Ее мать была поклонницей Олега Стриженова. Этого было достаточно для того, чтобы Татьяна Леонидовна возненавидела этого актера всей душой.

Вещий Олег. Ассоциация со школой. Мало приятного. Больше почему-то никто на ум не пришел. Значит, надо возвращаться к реальности.

— Не понимаю, зачем мужчины употребляют виагру, — продолжал тем временем Иннокентий Ростиславович. — Это надежда на то, что мужскую состоятельность можно приобрести искусственным путем, за деньги… Как же это жалко выглядит!

Татьяне Леонидовне было доподлинно известно, что Иннокентий Ростиславович употребляет виагру постоянно. Однако она предпочла не раскрывать своих секретов.

— Юную девушку не обманешь, — проникновенно глядя ей в глаза, сообщил Иннокентий Ростиславович. — Она каждой своей клеточкой чувствует естественность. Мне каждый раз говорят, что я лучший.

«Идиот, — думала Татьяна Леонидовна. — Юная девушка чувствует… Да юная девушка ни хрена не чувствует! Для нее важно другое. Сам факт того, что она занимается сексом. Большинство девушек впервые испытывают оргазм достаточно поздно. Об этом написано в любом женском журнале. Если бы у мужиков было побольше ума, они бы не поленились и как-нибудь при случае почитали бы, что пишут о женской сексуальности сами женщины. Но куда там! Мы же сами все знаем!»

— Наелся, — с сожалением в голосе сообщил Иннокентий Ростиславович. — Вот каждый раз так. Весь день можешь об этом думать. Кажется, сколько дадут, столько и съешь. Потом садишься за стол и в один прекрасный момент понимаешь — все, больше не могу. Становится ужасно обидно.

«Ну и козел! — подумала Татьяна Леонидовна. — Каким же козлом надо быть, чтобы даже после еды испытывать сожаление. С кем приходится работать!»

Тем временем к их столику неслышно подошла официантка и унесла пустое блюдо. Иннокентий Ростиславович проводил ее взглядом. По скептическому выражению, застывшему на лице генерал-майора, Татьяна Леонидовна поняла, что девушка «старовата». Почему-то ей сразу сделалось приятно.

«Надо будет оставить девушке хорошие чаевые», — подумала она.

— Танечка, я слышал, у вас проблемы. — Иннокентий Ростиславович начал говорить о делах без всякого перехода. — Я опасаюсь, что это может сказаться на нашем совместном бизнесе.

— Какие проблемы?

— Разные, — неопределенно протянул Иннокентий Ростиславович. — Некоторые люди говорят, что ваш бизнес может скоро накрыться.

— Некоторые люди, уважаемый Иннокентий Ростиславович, вообще любят много говорить о чужих проблемах. Особенно если пересекаются их деловые интересы.

— Я понимаю, — милостиво согласился Иннокентий Ростиславович. — Танечка, я очень хочу, чтобы вы меня поняли правильно. Мы с вами работаем вместе уже давно. Не знаю, как вас, но меня наши отношения всегда очень устраивали. Вы меня никогда не подводили; я, со своей стороны, по мере сил и возможностей шел вам навстречу. За время совместной работы мы научились доверять друг другу. Именно по этой причине я говорю с вами предельно откровенно. У меня есть информация, что вами заинтересовалась Генеральная прокуратура. К тому же не просто Генеральная прокуратура, а господин Турецкий лично. Насколько я знаю, вы имели с ним встречу. И меня этот факт настораживает. Кроме того, из совершенно других источников я узнал, что ваш бизнес потихоньку начинает трещать по швам. А нам с вами прекрасно известно, что если в плотине возникает даже самая малюсенькая трещинка, то в ближайшее время стоит ожидать большой катастрофы. Вот на эти вопросы я и хотел получить ответ. Успокойте меня, Танечка.

— Иннокентий Ростиславович, я тоже буду говорить с вами откровенно. По-моему, я всегда так с вами говорила. Действительно, после убийства Юры у нас возникли некоторые проблемы. Именно по этой причине я имела встречу с господином Турецким.

— Танечка, — всплеснул руками Иннокентий Ростиславович, — ведь я так до сих пор не принес вам соболезнования в связи с кончиной вашего супруга. Мне очень жаль.

— Спасибо. Турецкий сказал мне, что ничего нового по делу об убийстве он сообщить не может.

— Новым является уже то, что он занялся этим делом, — криво усмехнулся Иннокентий Ростиславович. — И мне это не нравится. Я прекрасно знаю, кто такой Александр Борисович Турецкий и какого рода делами он обычно занимается. Поверьте мне, карманников он не ловит.

— Я это поняла, Иннокентий Ростиславович. Но, на мой взгляд, никаких оснований для беспокойства нет. Деньги на ваши счета переведены в срок, в дальнейшем все будет точно так же. Борис сейчас находится в Израиле, где ведет переговоры с нашими партнерами. Не далее как два часа назад я разговаривала с ним по телефону. У нас все в порядке.

— А как сам Борис? — елейным голосом поинтересовался Иннокентий Ростиславович.

«Сволочь!» — подумала Татьяна Леонидовна.

— У Бориса все хорошо. Через три дня он возвращается в Москву.

— Израиль такая опасная страна, — покачал головой Иннокентий Ростиславович. — Я вчера смотрел телевизор, там постоянные теракты.

От этого лицемерия Татьяну Леонидовну чуть было не передернуло, но она сдержалась.

— У Бориса хорошая охрана, — улыбнулась Татьяна Леонидовна. — К тому же он не занимается в Израиле политикой.

— Дай бог, дай бог. Что же, Танечка, я вполне удовлетворен. Хотя я так вам сочувствую. Этим бизнесом занимается сейчас так много людей. Наверное, вы и сами постоянно чувствуете давление со стороны конкурентов?

— В этом бизнесе у нас нет конкурентов. Все остальные слишком мелки по сравнению с нами.

Иннокентий Ростиславович широко улыбнулся.

— Танечка, дорогая, никогда не стоит недооценивать своих противников.

«Господи, — подумала Татьяна Леонидовна, — какая глубокая мысль!»

Она приготовилась выслушать продолжение. Продолжение не замедлило себя ждать.

— Поверьте мне, любая, самая мелкая рыбешка мечтает стать акулой. А ведь кроме мелких есть рыбешки и покрупнее. Не забывайте об этом.

— Хорошо, Иннокентий Ростиславович. Я это учту. Спасибо за то, что вы меня предупредили.

Беседа оставила в ней ощущение гадливости. Впрочем, это чувство она испытывала каждый раз после общения с Иннокентием Ростиславовичем. Но на этот раз кроме гадливости было явное ощущение опасности. Он явно что-то недоговаривал. И намеки были слишком прозрачны. Мелкая рыбешка, желающая стать крупной.

«Кого он имел в виду? — размышляла Татьяна Леонидовна по пути домой. — Кого он имел в виду под мелкой рыбешкой? Но что-то происходит. Это очевидно. Заговор. Или все-таки это мои нервы? Нет, это не нервы».

Татьяна Леонидовна привыкла доверять своей интуиции. Гораздо больше, чем даже самым очевидным фактам. Факты зачастую оказывались сфальсифицированными, а вот интуиция не подводила ее ни разу. И сейчас интуиция говорила ей об опасности. Слишком очевидной, хотя и абсолютно непонятной.

Внезапно ее сознание пронзила мысль, от которой Татьяна Леонидовна вздрогнула. На заснеженной дороге машина сделала резкий крен. Собравшись, Татьяна Леонидовна аккуратно увела машину в правый ряд и затормозила на обочине.

Рука непроизвольно потянулась к сигарете. Щелкнув зажигалкой, Татьяна Леонидовна прикурила и сделала несколько сильных затяжек.

«Может быть, это Борис хочет от меня избавиться? — носилось в ее мозгу. — Он хочет убить меня. Избавиться одновременно и от партнера, и от надоевшей любовницы. Поэтому в разговоре он был так спокоен».

Она вспомнила голос Бориса.

«Нет, он не может. У меня просто срыв. Мне надо отдохнуть. Я должна съездить на курорт и месяц ни о чем не думать, не вспоминать, не слышать, не видеть. Иначе я сойду с ума».

Взглянув в зеркало заднего вида, Татьяна Леонидовна увидела остановившийся в нескольких метрах позади джип.

«Оперативно, — подумала она. — Меня уже охраняют. Если бы мы были в плохом детективе, то по закону жанра я должна сейчас окончательно успокоиться и даже развеселиться. Может быть, напоследок я даже должна позвонить своему любимому, вознамерившемуся убить меня. Он будет со мной ласков и нежен, потому что будет знать, что через полчаса меня не станет. Потом мы попрощаемся. А потом меня убьют».

Ей сделалось весело.

— Не будем нарушать законы жанра, — произнесла она вслух, глядя на отражение в зеркале заднего вида. — Звонок любимому.

Борис подошел после первого же гудка:

— Как твои дела?

— Отвратительно. Наш генерал юлил и на что-то намекал. Кто-то из конкурентов серьезно решил выбить нас из бизнеса. Кто именно, я не знаю. У тебя нет никаких предположений?

— Предположения есть, но они у меня всегда есть. — Голос Бориса звучал по-деловому.

— Одно не может не радовать, — шутливым тоном продолжила Татьяна Леонидовна, — ты обо мне заботишься. В данный момент я сижу в машине, а у меня на хвосте джип с любезно предоставленной охраной.

— Ты где? — резко спросил Борис.

От его тона Татьяне Леонидовне стало не по себе.

— Я? — Она посмотрела по сторонам. — Возле девятьсот пятого года, рядом с редакцией комсомольца. На обочине. Еду домой. Остановилась, чтобы тебе позвонить.

— Стой там. — Он почти кричал. — Никуда не езжай. Из машины не выходи.

Она слышала, как параллельно он что-то кричит по второму мобильнику. Его волнение передалось и ей.

— А что случилось?

— Ты, главное, не волнуйся. Наши через пять минут подъедут. Тебе виден номер?

— Темно же уже. — Внезапно она поняла. — Подожди. Что значит «наши»? А это кто?

— Я не знаю, кто это! — прокричал Борис. — Сиди и не высовывайся. Я буду разговаривать с тобой, пока не подъедут наши. Если ты увидишь, что из машины выходят, медленно поезжай вперед.

— Господи, Боря. Мне страшно.

— Все будет в порядке. Они уже рядом. Я с ними держу связь. Они тебя видят.

В зеркало заднего вида Татьяна Леонидовна увидела, как джип позади нее замигал поворотиком и влился в общий поток. На его место встал другой джип, из которого вышел мужчина с мобильником в руке.

— Они уехали, — сказала Татьяна Леонидовна.

— Да, я знаю.

Мужчина из джипа подошел к ней:

— С вами все в порядке?

Татьяна почувствовала, как ее начинает трясти. Будучи не в силах что-либо сказать, она несколько раз кивнула. В следующий момент у нее началась истерика.

— Борис Леонидович, все в порядке. Мы проводим Татьяну Леонидовну домой и выставим круглосуточную охрану. Боюсь, что она сейчас не может с вами разговаривать.

Убрав телефон в карман, мужчина достал фляжку и протянул Татьяне Леонидовне:

— Это коньяк. Выпейте. Вам станет лучше.

Он отвинтил крышку и почти насильно заставил ее сделать несколько глотков.

— Меня зовут Егор. Я отвезу вас домой. Боюсь, что сами вы вести машину не в состоянии. К тому же вы выпили, — добавил он, улыбаясь.

От этой невинной шутки Татьяне Леонидовне сразу сделалось спокойно.

— Отвезите, — улыбнулась она, вытирая слезы. — И можно мне еще раз воспользоваться вашей фляжкой.

Глава седьмая

После своего визита в интернат Алексей не спал всю ночь. Полученная им информация не укладывалась в голове. Все это было похоже на какой-то зловещий фантастический фильм ужасов. Но никак не на реальность.

Реалити-шоу, зрители которого двадцать четыре часа в сутки наблюдают за жизнью интерната для детей с отклонениями. И никто из участников этого дьявольского шоу не может покинуть его по собственной воле.

Анастасия Валериановна наверняка в курсе. И охранники тоже. И бог знает, сколько еще людей из персонала интерната. Первой мыслью Алексея было немедленно связаться с Вилесом и все ему рассказать. Он даже схватил мобильный телефон и уже даже нашел в памяти нужный номер, но что-то помешало ему совершить этот звонок.

А что ему вообще известно о Вилесе? Если вдуматься, Вилес — самая загадочная и непонятная фигура в этой истории.

Подумав, Алексей понял, что не знает о нем ровным счетом ничего. Пробудившаяся после посещения интерната мнительность подсказала Алексею, что Вилеса пока не стоит ставить в известность. Пускай их деловые отношения развиваются в том же направлении, в каком и развивались.

Что сказать Вилесу?

Да, я посетил, этот интернат.

Да, узнал, как он работает.

Да, я начинаю писать порочащую его статью.

Как мы и договаривались.

Алексей зашел на сайт интерната «Утренняя заря» и битый час лазил по нему вдоль и поперек.

Разумеется, ничего криминального на официальном сайте интерната быть не могло.

В галерее преподавательского состава он увидел фотографию Марины. Марина Александровна Завьялова. В центре страницы дружелюбно улыбалась Алексею Анастасия Валериановна.

Набрав в поисковике фамилию, имя и отчество Марины, Алексей ничего не обнаружил. Точнее, он обнаружил пару сотен тысяч ссылок. Найти среди них необходимого человека не представлялось возможным. К тому же у Алексея не было никакой уверенности, что у Марины в Интернете есть персональная страничка.

Но вдруг…

Надо было что-то делать. Но что? Посоветоваться было не с кем.

Тогда он вдруг вспомнил про Петра Семеновича. После той встречи в редакции они так и не виделись.

В конце концов, Петр Семенович тоже имел отношение к этой истории. По крайней мере, свою часть денег он получил.

Однако и это было слишком рискованно.

У Алексея не было гарантии, что Петр Семенович после их разговора не свяжется с Вилесом и не перескажет ему содержание их беседы. Тогда получится, что Алексей действовал за спиной Вилеса. Ничего хорошего, одним словом, не получится.

В результате с Петром Семеновичем было решено не встречаться.

Вместо этого Алексей решил навестить одного своего приятеля-компьютерщика.

Коля был длинным тощим субъектом с вечно расширенными зрачками и зарабатывал на жизнь написанием хакерских программ д ля взлома серверов различной сложности. С его помощью Алексей надеялся выйти на сайт, где транслируется реалити-шоу из интерната.

Как истинный компьютерщик Коля начал с простого.

— Ты адрес знаешь? — на полном серьезе поинтересовался он.

— Коля, ты думаешь, я тогда бы к тебе пришел?

— А-а, — протянул Коля, — понятно. Но я так, на всякий случай спросил.

— А можно что-нибудь сделать?

Коля, буквально два часа назад принявший что-то, сильно замедляющее мозговую деятельность, обдумывал ответ минут пять.

— Нет, — сказал он наконец. — Что же я могу сделать, если я адреса не знаю. Я только могу прийти к ним туда и форматнуть им там все на фиг. Легко.

В подтверждение своих слов Коля принялся натягивать куртку.

— Так, погоди, — остановил его Алексей. — Ходить никуда не надо. У меня вот какая идея есть. У них существует официальный сайт. Ты можешь через этот сайт выйти на сервер?

— Могу, — подтвердил Коля.

— Через сервер ты можешь выйти на другие сайты?

— На какие? — подозрительно спросил Коля.

— На все, какие там имеются. Ты можешь просмотреть, что там есть еще?

— Это могу.

— Тогда садись и выясняй.

Коля нехотя уселся за компьютер.

— А может быть, все-таки форматнем? — спросил он с надеждой.

— Если найдешь, тогда обязательно форматнем, — пообещал Алексей. — Главное — найти. Только, разумеется, так, чтобы тебя не вычислили. Там, судя по всему, сидят очень серьезные товарищи.

— Ну не серьезней же, чем в Пентагоне? А к ним я частенько заглядываю. Слушай, будь другом, принеси мне пива из холодильника. А то чего-то меня отпускать начало.

Алексей вышел на кухню и открыл холодильник. Кроме пива, в холодильнике ничего не наблюдалось. Зато пивом было заставлено все. Ради интереса Алексей даже заглянул в морозилку. В морозилке оказалась пустая бутылка из-под водки.

— Какой адрес-то? — донесся до него из комнаты голос Коли.

Пятнадцать минут прошли в полном молчании. Алексей следил за барабанящими по клавиатуре Колиными пальцами, пил пиво и думал о Марине.

— Тухляк, — сообщил пятнадцать минут спустя Коля и выключил компьютер.

— Что, ничего нет?

— Хрен его знает. Но дяди там сидят хитрые. — Коля повернулся к Алексею. — Короче, объяснять я тебе не буду, ты все равно не врубишься. В общем, мне надо пару дней посидеть.

— Значит, все-таки что-то есть?

— Что-то точно есть, — подтвердил Коля, — но просто так я туда соваться не буду. Ребята, которые такое наворотили, действительно очень серьезные.

— Серьезней, чем в Пентагоне, — улыбнулся Алексей.

— Пентагон далеко, — авторитетно пояснил Коля, — а у нас лучше десять раз подстраховаться. Кстати, тебе это влетит в кругленькую сумму.

— Деньги есть, не волнуйся.

— По случаю собственного дня рождения, уж так и быть, сделаю тебе скидку в пятьдесят процентов. К тому же во мне проснулся профессиональный азарт.

— Слушай, а я и забыл, что у тебя день рождения. Поздравляю.

— Ерунда. Он у меня все равно только через пять месяцев. В общем, заходи через четыре дня, вечером. Устроим им первомайский салют.

Глава восьмая

Борис Кантор проснулся оттого, что ему на плечо легла женская рука. Открыв глаза, он увидел ногти, накрашенные темно-красным лаком.

Как ее зовут?

Несколько минут он перебирал в уме иностранные имена. Все были знакомы, но какое из них конкретно?

Какая разница.

На часах было начало пятого. За окном уже рассвело.

Она не была проституткой. Впрочем, назвать ее серьезной девушкой тоже было сложно.

Они познакомились вчера в баре.

Никаких иллюзий, никаких обещаний. Обычный секс.

Это не измена. Это просто так.

Аккуратно убрав руку, Борис выбрался из-под одеяла. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы она проснулась.

Начнутся разговоры.

Почему «они» всегда хотят разговаривать?

Пускай ни о чем. О погоде. О курсе доллара. О чайках. О чем угодно. Но обязательно разговаривать.

Это не измена. Это просто так.

Борис повторял себе каждый раз, и каждый раз он чувствовал себя виноватым.

За что?

Человеческая природа знает за что. Она не всегда об этом говорит. Более того, она убеждает, что все нормально. Что ничего не произошло. Что все точно так же, как и было раньше. И от этого становится еще более тошно.

Кто-то наверху смеется над нами. Подкидывает нам соблазны, а потом наблюдает, как мы на них покупаемся. А потом наблюдает, как мы страдаем оттого, что пошли на поводу у страстей. А потом подкидывает нам новые соблазны.

Возле мини-бара он увидел полупустую бутылку виски. Рядом стоял стакан. В мини-баре был лед и содовая.

Все, что нужно.

Смешав порцию, Борис, стараясь не шуметь, вышел на балкон. По дороге захватил пару расщепляющих алкоголь таблеток. Прекрасное изобретение человечества.

Этот дом в окрестностях Тель-Авива Борис купил восемь лет назад, сразу после того, как получил второе гражданство. Тогда из-за нестабильной политической ситуации в России возникли первые серьезные опасения касательно будущего его бизнеса.

Громкие дела, серьезные наезды на крупных бизнесменов. Государственная власть постепенно начала закручивать гайки, и в скором времени это привело к потере многих крупных капиталов.

Перешедшее под государственный контроль телевидение со всех каналов рапортовало об успешной борьбе с олигархами. Известные журналисты, еще вчера кормившиеся из рук этих самых олигархов, теперь выступали пламенными борцами и ратовали за возрождение России.

Народ, как обычно, свято верил всему, что неслось из телевизора, и вместе с журналистами негодовал по поводу и без.

О том, что все происходящее является банальным столкновением различных финансовых групп, народу было неведомо. Да людей и не интересовали подобные мелочи. Главное, что появился очередной конкретный враг, которого можно было обвинить во всех своих бедах.

Имя этого врага — крупный капитал.

Борис Кантор не был олигархом. До олигархов ему было так же далеко, как и любому среднестатистическому россиянину. Но общая тенденция, наблюдавшаяся во внутренней политике, ему не нравилась. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы распознать в том, что происходит в стране, первую ласточку нарождавшегося авторитаризма.

По своим политическим взглядам Борис был убежденным демократом. Свобода выбора и свобода бизнеса были для него важнее всего. Любое ущемление этих свобод означало для него возврат к советской системе с ее убогой командно-административной экономикой.

Советскую систему Борис ненавидел всем сердцем. Он родился в Москве в 1971 году, и к моменту распада Советского Союза ему исполнилось ровно двадцать лет.

Его родители были типичными представителями технической интеллигенции и в полной мере обладали всеми недостатками своего класса. Они закончили один и тот же институт, потом работали в одном НИИ. Отец получал двести рублей, мать сто пятьдесят. Они поженились на последнем курсе института, и ровно через девять месяцев у них родился Борис.

Как и многие другие представители технической интеллигенции, его родители были фанатичными поклонниками авторской песни, со всеми вытекающими из этого увлечения последствиями. Турпоходы, костры, висящая на стене гитара, многочисленные друзья и кухонные посиделки. Непрерывная Потребность в общении.

Разумеется, на все подобные мероприятия родители брали с собой маленького сына. Абсолютно оторванные от жизни идеалисты, они наивно полагали, что ребенку (а тем более мальчику) все это должно быть безумно интересно. Кроме этого они искренне хотели привить ребенку любовь к их собственным идеалам, символом которых и являлась авторская песня.

Но никогда не стоит пытаться привить собственные идеалы другому человеку. Идеалы не прививаются; человек, взрослея, сам определяет их для себя. В ином случае результат оказывается диаметрально противоположным.

Случай Бориса не являлся исключением. Он рос замкнутым ребенком, и все, что так или иначе было связано с увлечениями его родителей, вскоре начало вызывать в нем сильнейшее отвращение.

Ночевка в палатке была для него страшнее любого наказания. И он полюбил комфорт. Самым магическим и притягательным словом в то время для него стало слово «гостиница» (впрочем, ему больше нравилось слово «отель», которое встречалась в романах зарубежных писателей).

Но родители никогда не останавливались в гостиницах. Они считали это буржуазным роскошеством и напрасной тратой денег. В результате Борис проникся огромной любовью ко всему «буржуазному» и не менее огромным уважением к деньгам.

Он мечтал, что когда-нибудь у него станет много денег и он навсегда сможет поселиться в гостинице.

Вопреки желанию родителей Борис решил не учиться на инженера. На скептический вопрос родителей, чего он хочет добиться в жизни, Борис ответил, что хочет иметь много денег. Родители посмеялись и сказали, что много денег с неба не падает. А Борис тем временем самостоятельно поступил на экономический факультет МГУ.

Для родителей это оказалось неожиданностью. Как многие оторванные от реальности советские интеллигенты, он искренне считали, что для того, чтобы поступить в МГУ, надо иметь железный блат.

Борис поступил без всякого блата. Учился он всегда на «отлично», но уже ко второму курсу начал испытывать в стенах почтенного учебного заведения сильнейший дискомфорт. В отличие от многих других студентов этот дискомфорт был связан вовсе не с необходимостью посещать занятия по военной подготовке или физкультуре. Проблема заключалась в самом обучении. Его раздражали бесконечное изложение экономических теорий, разработка утопичных экономических проектов, которые подошли бы идеальному государству, каким в самом ближайшем будущем станет Советский Союз.

Все та же самая извечная плановая экономика по-прежнему пыталась выглядеть современной. Заниматься всем этим Борису было невыразимо скучно. Поступая на экономический факультет, он полагал, что его научат здесь, как можно заработать больше денег. Тем более что в стране к этому времени уже вовсю возникали первые кооперативы. Но ученые-профессора на лекциях почему-то об этом не говорили.

Борис по мере сил и возможностей собирал любую информацию о практическом бизнесе в стране. Он читал все статьи о возникающих частных предприятиях, смотрел все выпуски программы «Взгляд», где время от времени показывали людей, занимающихся частным бизнесом. Мысленно выстраивал структуру собственной фирмы.

У него были десятки таких мысленных вариантов. И все они упирались в одну и ту же толстую кирпичную стену. На этой стене большими белыми буквами было написано всего два слова — начальный капитал.

Начальный капитал начисто отсутствовал. О том, чтобы взять кредит, речь не шла. У Бориса не было ничего ценного. Помощи от родителей ждать не приходилось. Как будто не замечая всего, что происходит в стране, они все так же ездили в турпоходы и пели вокруг костра под гитару песню о том, что всем «друзьям надо взяться за руки».

Именно в этот период Борис окончательно отдалился от родителей. Необходимость жить с ними в одной квартире угнетала его. Он с удовольствием бы поселился в общежитии, но подкачала московская прописка. Университет отказался предоставить ему комнату.

В этот момент Борис даже всерьез задумался над тем, чтобы жениться. Таким образом, можно было бы сразу переехать от родителей. Но после некоторых размышлений эта идея была отброшена.

Богатые наследницы, имеющие собственную квартиру и не имеющие большого количества близких родственников, водятся только в книгах и американских фильмах.

Кроме книг кино было единственным развлечением Бориса. В кинотеатры он ходил редко, ничего интересного там не показывали. Зато он был постоянным завсегдатаем видеосалонов, которых в тот период наплодилось великое множество.

Видеосалон представлял собой убогую комнатушку с двумя десятками стульев, обыкновенным телевизором и видеомагнитофоном в углу. Там показывали исключительно зарубежные фильмы. В основном это были стандартные боевики, фильмы, посвященные восточным единоборствам, и эротика, которую демонстрировали на вечерних сеансах. Но иногда попадались действительно хорошие фильмы. Впрочем, художественные достоинства просматриваемых фильмов не играли для Бориса большой роли. Для него важнее было наблюдать иностранную (пускай и утрированную) жизнь. Каждый раз, когда в кадре оказывался кейс с миллионом долларов, Борис чувствовал, как к его горлу подбирается плотный комок.

Внутренне он был полностью готов к тому, чтобы заработать точно такой же миллион. Он просто не представлял, как это можно сделать. Ему нужен был толчок извне. Нужен был кто-то, кто бы натолкнул его на мысль. И такая встреча состоялась. Разумеется, она оказалась чисто случайной. Но любая случайность на самом деле является закономерной.

Человеком, который ввел Бориса Кантора в бизнес, оказался знакомый ему с детства Игорь Архипов. Игорь жил в том же дворе, что и Борис, и был на три года старше. В детстве эта разница в возрасте казалась огромной, поэтому ни о какой личной дружбе речи быть не могло. В детстве Игорь общался исключительно со своими сверстниками, и с Борисом они сталкивались разве что на футбольном поле, когда командам для равного счета не хватало одного игрока. Борис умел неплохо играть в футбол, поэтому старшеклассники из всех имеющихся в наличии мелких ребят всегда выбирали его.

Правда, был в их жизни еще один момент, который для Бориса значил очень много. Когда ему было восемь лет, к нему пристали ребята из соседнего квартала. Для Бориса эта встреча закончилась бы хорошей взбучкой, но, на его счастье, рядом оказался Игорь. Произошла драка, в которой Борис принял самое деятельное участие. Особой пользы в драке он принести не мог, но четко понимал, что стоять в стороне он не имеет права. Тогда сильно досталось им обоим, но честь двора была спасена.

Друзьями они так и не сделались (разница в возрасте оставалась прежней), но авторитет Бориса во дворе после этого случая значительно вырос.

Игорь происходил из рабочей семьи, учиться в школе все десять классов его никто не заставлял. После восьмого он бросил школу и устроился продавцом в коммерческий ларек. Потом ушел в армию, где служил в ВДВ, затем вернулся.

И вот как-то вечером они случайно столкнулись в районе, недалеко от того места, где произошла памятная драка. К этому времени на разницу в возрасте уже никто не обращал внимания. Игорь выглядел по тем временам достаточно солидно. Фирменные джинсы, настоящие кроссовки, модные солнцезащитные очки. Они сразу узнали друг друга, и Игорь пригласил Бориса в модный местный кафетерий с бильярдом, чтобы отметить встречу. Борис, не имевший денег, смущенно отказался. Игорь, мгновенно понявший, в чем дело, в грубоватых, но доходчивых выражениях объяснил ему, что деньги есть, и вообще приглашает он.

В кафе выяснилось, что Игорь имеет свой бизнес. Несколько кооперативных ларьков, торгующих всем подряд, от жевательной резинки и кока-колы до самодельных вареных джинсов и болгарского коньяка. Он уже купил себе двухкомнатную квартиру.

В этом разговоре представления Бориса о реальности и сама реальность наконец-то совпали.

Узнав, что Борис учится на экономическом факультете МГУ, Игорь пришел в восторг. Как многие люди, не имеющие образования, он относился к образованным людям с неким мистическим пиететом. Особенно если образование было связано с экономикой, финансами и всем, что так или иначе касалось бизнеса. Он тут же пригласил Бориса работать у него.

— Понимаешь, мне нужен человек, который во всем этом по-настоящему рубит: во всех этих документах, накладных и прочем дерьме. Так-то я соображаю, что к чему, но образования мало. Сам чувствую, что не хватает. Я бы учиться пошел, но некогда. Сейчас такое время, что надо капусту стричь. Будь у меня образование, я бы таких дел наворотил.

— А кем я буду работать? — поинтересовался Борис и тут же по кислой физиономии Игоря понял всю нелепость своего вопроса.

— А тебе какая разница, как это будет называться? Как хочешь, так и называйся. Хочешь заместителем директора?

— Хочу. А много работников?

— Много. Я и три продавца. Был у меня одно время заместитель, но я его на хрен послал. Как зарплату получит, его потом неделю не сыщешь. Ты-то не бухаешь?

Договорились, что Борис выйдет на работу прямо завтра.

— Первый месяц я тебе много платить не стану, — откровенно сообщил Игорь. — Посмотрю, что ты можешь. Если ты мне не подойдешь, тогда без обид. Если сработаемся, то со временем будем партнерами.

— А как одеваться?

Игорь серьезно посмотрел на Бориса.

— Красный пиджак и золотая цепь. — Увидев огорченное лицо Бориса, Игорь расхохотался. — Шучу-шучу. По-рабочему одеваться. Джинсы, кроссовки, еще что-нибудь. Главное, чтобы удобно было. Бегать много придется.

Бегать действительно пришлось много. В течение следующего года Борис узнал о бизнесе все, начал прилично зарабатывать и сделался полноправным партнером Игоря.

Игорь крайне доходчиво обучал его всей той премудрости, о которой слыхом не слыхивали профессора экономического факультета МГУ. В частности — отношению к деньгам.

— Деньги сами по себе — это ничто, — говорил Игорь. — Их постоянно надо вкладывать во что-то конкретное. Тогда они принесут доход и любая инфляция будет тебе не страшна.

В тот же год умерли родители Бориса. В августе отец, спустя два месяца мать. Похоронив родителей, Борис приватизировал квартиру, и наконец-то у него появилось что-то, подо что он при желании мог взять кредит. В течение следующего года в жизни Бориса произошло еще два события, кардинально повлиявших на его жизнь.

В начале июля в собственной квартире Игорь был найден мертвым. Его смерть не была результатом бандитских разборок, Игорь стал жертвой заезжих гастролеров. После его смерти Борис сделался единственным хозяином их общего бизнеса. И хотя Борис искренне переживал, смерть Игоря во многом оказалась ему выгодна.

Борису уже давно было тесно в этих рамках. Он мечтал о гораздо большем, тем более что коммерческие ларьки уходили в прошлое и заниматься надо было чем-то совсем иным. Несколько раз он пытался заводить разговор с Игорем о кардинальном изменении сферы деятельности, но одобрения не встретил. Осторожный Игорь следовал поговорке о том, что синица в руках лучше летящего в небе журавля. На все попытки Бориса объяснить современные тенденции он неизменно отвечал: «Хочешь расширяться, заводи собственный бизнес».

Так что смерть Игоря Борис воспринял как некий знак свыше. Знак того, что настала пора в очередной раз менять собственную жизнь и идти дальше.

Но работающий и приносящий доход бизнес в одночасье не бросишь. Размышляя о том, чем именно он станет заниматься в дальнейшем, Борис постепенно, не торопясь, начал готовить себе пути к отступлению. Чтобы не возникло неприятностей с крышей, выход из бизнеса должен был быть плавным.

В это время он познакомился с Татьяной. Знакомство состоялось в баре и мгновенно переросло в бурный роман. Татьяна не скрывала, что у нее есть муж, Борис ревновал и влюблялся еще сильнее.

Муж Татьяны — подполковник Советской армии в отставке Юрий Данилович — работал в это время начальником службы безопасности в одной уральской компании, занимавшейся драгоценными камнями. Это был принципиально иной уровень.

Борис рассказал Татьяне о своих планах завести серьезный бизнес и о том, что в данный момент он прикидывает различные варианты.

— Почему бы тебе не заняться драгоценными камнями? — поинтересовалась Татьяна.

— Для этого надо много денег.

— В первую очередь для этого надо много мозгов.

— Мозги у меня вроде есть.

— Тогда надо познакомить тебя с мужем, — спокойно сказала Татьяна. — У него уже давно вертится одна идея, но он не знает, как к ней подступиться. И к тому же ему нужны партнеры.

Знакомство с мужем не входило в планы Бориса, но перспектива закрутить масштабное дело взяла верх. Идея Юрия Даниловича была проста. Собственно, ее даже нельзя было назвать идеей.

Он рассказал Борису о том, что в свое время несколько лет прослужил в Юго-Западной Африке. Хорошо знает те места и лично знаком с некоторыми крупными вождями республики Намибия. Юрий Данилович сообщил, что существует возможность за достаточно символическую сумму приобрести в Намибии несколько алмазных шахт, в которых добываются особо ценные, так называемые черные, алмазы.

— Если грамотно наладить нелегальный вывоз камней, — сказал Юрий Данилович, — то быстро можно превратиться в очень богатого человека.

— Так и посадить могут, — осторожно сказал Борис.

— Посадить могут, даже если ты человека на машине собьешь, — хмыкнул Юрий Данилович. — Да и вообще, в нашей стране посадить могут всех, всегда и за все. Если все правильно придумать да заплатить кому надо, никто посторонний в это дело не сунется. А потом надо будет просто свалить вовремя.

После этой встречи Борис с головой ушел в обдумывание этого плана.

С самого начала ему было ясно главное: для того, чтобы развернуть по-настоящему масштабную деятельность, необходимо серьезное прикрытие в России. Это должна была быть не просто фирма, это должно было быть что-то большее.

Борис досконально изучил весь отечественный рынок драгоценных камней, обращая особое внимание на принцип работы компаний, занимавшихся добычей и обработкой алмазов.

Он сразу заметил, что все подобные компании занимаются исключительно продажей камней. Добычей камней занималось государство.

Борис понял, что надо взять в аренду месторождение. Подобного опыта никто еще не имел, но это был не повод, чтобы сидеть сложа руки. Закон этого не запрещал, разумеется, при условии, что контрольный пакет акций будет находиться в ведении государства.

Заканчивался 1992 год. Экономика медленно разваливалась. Государство вовсю ратовало за то, чтобы поднимать ее при помощи частных предпринимателей. Общая ситуация складывалась в его пользу.

С помощью нехитрых манипуляций Борис взял в различных банках несколько кредитов и организовал новую фирму с немудреным названием «Самоцветы».

К этому времени Татьяна познакомила его с двумя бизнесменами — екатеринбуржцем Яковом Трениным и бывшим гражданином России, ныне постоянно проживающим в Америке, Ильей Бабушкиным. Они изъявили желание начать совместный бизнес.

Оба бизнесмена помимо капитала имели ряд неоспоримых преимуществ. Участие Бабушкина позволило бы новой фирме стать российско-американской. Это означало привлечение в страну иностранного капитала и давало значительные льготы в налогообложении.

Что касается Якова Тренина, то он имел неплохие связи в высших эшелонах власти. И в недавнем прошлом даже баллотировался в губернаторы. Для общения с государственными чиновниками такой человек был незаменим.

Юрий Данилович, по своему обыкновению, оставил за собой должность начальника службы безопасности. Впрочем, в его случае эта должность была чисто номинальной. Предполагалось, что Юрий Данилович будет заниматься исключительно связями с республикой Намибией. В качестве постоянного представителя туда должен был отправиться Илья Бабушкин, чье американское гражданство позволяло многое.

Из всех имеющихся на территории России рудников было выбрано Пашинское месторождение. Во-первых, там водились алмазы, но главным было то, что на тот момент аренда его стоила копейки.

Месторождение они арендовали на двадцать лет.

На дворе стоял 1993 год.

…Сделав глоток, Борис посмотрел по сторонам. Вдали, за домами, виднелась крыша синагога. Метрах в ста пятидесяти на обочине стояла машина, в кабине которой находились двое.

Внезапно он понял, что эту машину он уже видел раньше. Да, точно. Вчера она стояла на том же самом месте, и в кабине тоже кто-то находился. Тогда он не обратил на это внимания. Такая же машина пару дней назад стояла возле ресторана, где он обедал. Еще днем раньше он видел ее возле офиса, где шли переговоры. А теперь вот здесь, возле его дома.

Сомнений быть не могло: за ним следят. Судя по всему, местная полиция. Если бы это были бандиты, они бы уже заявили о себе.

Полиция — это не так страшно. К тому же у них на него ничего нет. Иначе его бы, по крайней мере, допросили. Или, как это у них называется, доверительно побеседовали?

Смешно. Доверительно побеседовать с полицией.

Значит, это обыкновенная слежка. Проверка контактов, связей и всего прочего в том же духе. Что же, здесь его тоже уличить не в чем. Он встречается исключительно с богатыми и уважаемыми людьми. Такими же солидными бизнесменами, как и он сам, крупными ювелирами и коллекционерами.

В разговорах они обсуждают их совместный бизнес. Бизнес касается поставок драгоценных камней из России в Израиль. Налога они платят исправно.

Так что никаких проблем, уважаемые господа полицейские.

За годы занятия бизнесом Борис научился относиться ко многим вещам без иллюзий.

Да, любой крупный бизнес в современной России так или иначе связан с криминалом.

Да, если ты хочешь заработать действительно много денег, ты должен научиться обманывать государство и обходить законы.

Конечно, лучше бы без этого обойтись.

Но ведь нельзя.

Ни одна сторона современной российской жизни не обходится без нарушения закона. И никогда не обходилась.

Государство само устроило себя таким образом, что абсолютно каждый человек тем или иным образом вынужден ежедневно нарушать какой-нибудь из его законов.

А в таком случае какая разница, занимаешься ли ты нелегальным ввозом драгоценных камней или даешь в ЖЭКе банальную взятку для того, чтобы необходимую. тебе справку получить не за два месяца, а за два часа?

В случае с камнями ты просто сильнее рискуешь.

Но зато и получаешь ты несоизмеримо больше.

Ведь кто не рискует, тот, как известно, не пьет шампанского.

Тот пьет дешевую водку на кухне, возле плохо работающего холодильника, и ждет старости с ее нищенской пенсией и болезнями.

Глава девятая

Перед тем как второй раз ехать в интернат, Алексей предварительно созвонился с заведующей.

Анастасия Валериановна была сама любезность. Она тут же узнала Алексея, и ему даже не пришлось представляться. Анастасия Валериановна подтвердила, что ожидает Алексея завтра утром и окажет любое содействие в проведении фотосъемки.

Сон этой ночью был беспокойным. Ему снилась всевозможная чертовщина — плывущая по реке дохлая рыба, какие-то трубы, мелькали кадры из просмотренного накануне по телевизору фильма про оборотней.

Поднявшись с постели, Алексей почувствовал себя полностью разбитым. Немного помог душ и большая кружка кофе.

Охранники оказались более любезными, чем в прошлый раз. Хотя все равно проверили документы и переписали данные Алексея в книгу посетителей.

— Такой порядок, — пояснил Алексею охранник с бейджиком «Михаил», — правила.

Подчиняясь все тем же правилам, он проводил Алексея до кабинета Анастасии Валериановны.

Звуконепроницаемые стены все так же сохраняли тишину и спокойствие внутри здания. Шумел вентилятор, на первом этаже работал телевизор.

— Итак, Алексей, с чего бы вы хотели начать?

Анастасия Валериановна в этот день была одета в темно-зеленый костюм, из-под которого выглядывала новенькая блузка, вокруг ее шеи обвивался длинный широкий шарф. Она явно приготовилась фотографироваться на обложку журнала.

— Для начала я хотел бы сделать несколько общих снимков территории. В общем, те места, которые вы мне показывали. Детскую площадку, спортзал, столовую, спальни, коридоры. Отдельно надо будет сделать несколько снимков внутри классов. Конечно, желательно во время урока. Это займет пару минут. Кроме того, я хотел бы сделать несколько фотографий воспитателей. Тоже, конечно, в процессе работы. Ну и если вы не возражаете, — Алексей улыбнулся, — вас я тоже хотел бы сфотографировать на рабочем месте.

— С этого мы можем начать, — кокетливо заулыбалась Анастасия Валериановна. — Как мне лучше встать?

«Лучше всего встань лицом к стенке, — подумал Алексей, — и закройся портьерой».

— Я думаю, мы сделаем несколько кадров, а потом выберем наиболее удачные. Давайте вначале за рабочим столом. Положите перед собой какие-нибудь документы. Просматривайте их — первый кадр. Теперь возьмите телефонную трубку. Представьте, что вы разговариваете по телефону. Так, вторую руку лучше положите обратно на документы — второй кадр. Теперь встаньте у окна. Как будто вы смотрите за гуляющими там детьми. Так, хорошо — третий кадр.

— Давайте, я еще полью цветы, — предложила Анастасия Валериановна.

— Отличная идея, — одобрил Алексей.

Четвертый кадр.

Они еще раз совершили экскурсию по зданию. Анастасия Валериановна принимала в съемочном процессе самое деятельное участие. Она советовала Алексею, как лучше встать, чтобы сделать более выгодный кадр, давала необходимые пояснения. Поэтому Алексею пришлось вооружиться блокнотом и заносить туда все сведения, которые Анастасии Валериановне казались необычайно важными: названия тренажеров, площадь детской площадки. Он даже добросовестно переписал сегодняшнее меню из столовой.

Ему не терпелось начать делать фотографии преподавательского состава. Интересовала его, разумеется, только Марина. Алексей хотел дать ей понять, что ее послание не пропало. Что он начал собственное расследование, намерен довести его до конца и вывести на чистую воду устроителей и хозяев этого зверинца.

Но Анастасия Валериановна очень искусно оттягивала момент их встречи, каждый раз предлагая какой-нибудь новый объект для съемки.

— Обратите внимание вот на это, — каждый раз произносила она за секунду до того, как Алексей собирался открыть рот. — А теперь давайте посмотрим еще подсобные помещения. Видите, какой у нас везде порядок.

Наконец, когда они уже обошли все, что только можно было обойти, Анастасия Валериановна повернулась к Алексею:

— А теперь, я думаю, мы можем пройти в классы.

Упрашивать Алексея не пришлось.

Идя по коридору рядом с Анастасией Валериановной, он предвкушал встречу и напрягал скулы, чтобы случайной улыбкой не показать своих чувств.

— Я сделаю пару снимков, — объяснил он Анастасии Валериановне. — Первый сразу от двери. Как бы такой общий план. Второй от задней стены, чтобы было видно лицо воспитательницы. И еще мы сделаем один снимок, когда кто-нибудь из детей тянет руку. Или даже можно сделать так — один ребенок стоит, он как бы отвечает, а еще несколько тянут руки. Наверное, так будет лучше.

— Конечно, Алексей, — улыбаясь говорила Анастасия Валериановна. — Мне кажется, будет лучше сделать оба кадра.

Когда они подошли к классу, Анастасия Валериановна глазами показала Алексею, что он может свободно заходить первым. Алексей бодро открыл дверь и… в первый момент подумал, что они зашли в другой кабинет. Хотя занавески, цветы на окнах и даже нарисованный мелом на доске цветок были теми же, что и в прошлый раз. И дети были те же, он сразу узнал Артема, который, как и в прошлый раз, первым справился с заданием и теперь тянул руку.

Не было только Марины.

Вместо нее занятия вела какая-то стокилограммовая стриженная под мальчика женщина в очках, одетая в кричащее ярко-желтое платье в крупный черный горох.

— Алексей, познакомьтесь с Валей, — раздался за его спиной голос Анастасии Валериановны. — Валя наш лучший воспитатель. Валюш, познакомься с Алексеем. Он пишет о нашем интернате и сегодня пришел сделать фотографии.

Валюта широко улыбнулась, продемонстрировав Алексею крепкие зубы. Судя по ее наряду, о готовящейся съемке ей было известно.

Первые несколько мгновений Алексей стоял в замешательстве. В его голове проносились какие-то бессвязные мысли. Он растерянно обернулся к Анастасии Валериановне. Та встретила его взгляд не менее ослепительной улыбкой.

— А разве Марины сегодня нет? — спросил Алексей и понял, что его вопрос звучит странно. — Дело в том, что прошлый раз я брал у нее интервью, — пояснил он, — и мне нужно сделать именно ее фотографию для иллюстрации.

— Вынуждена вас огорчить, — на лице Анастасии Валериановны действительно отразилось огорчение. — Марина у нас больше не работает.

— Но я думал, что…

— Она уехала. Ее мать разбил паралич, и Марине пришлось нас покинуть. Кроме нее, за матерью некому ухаживать. Но это никак не должно отразиться на вашей статье, — вновь оживилась Анастасия Валериановна. — Вы сможете взять аналогичное интервью у Вали. Валюш, ты же согласишься дать молодому человеку интервью?

— Конечно, — еще шире улыбнулась Валюша. — Мне всегда так хотелось, чтобы обо мне написали в журнале.

От перспективы, что ему придется, ко всему прочему, брать интервью у Валюши, настроение Алексея окончательно испортилось.

Он делал фотографии автоматически и тщетно пытался придать своему лицу заинтересованное выражение.

«Она не могла так просто внезапно уехать, — думал Алексей. — Они где-то держат ее. Или… или они ее уже убили. Значит, от этих чертовых камер не укрылось, что она передала мне записку. Но почему тогда Анастасия Валериановна позволяет мне свободно разгуливать по интернату? Или она думает, что я не придал Марининым словам значения?»

Спустя сорок минут он так же машинально задавал вопросы Валюше. В отличие от Марины «самая лучшая воспитательница» оказалась необычайно говорлива.

Через десять минут после начала интервью Алексей перестал задавать вопросы и лишь время от времени кивал и чертил в своем блокноте какие-то закорючки.

«Главное — выбраться отсюда, — думал он. — Это самое главное. А дальше? А что дальше? Идти в милицию? И что я им скажу? Доказательств ведь нет. Самого же и привлекут за то, что проник сюда обманным путем. К тому же где гарантия, что милиция сама не повязана в этом деле?»

— Кроме того, что мы составляем с детьми слова, — возбужденно рассказывала тем временем Валюша, — мы учимся считать. При обучении счету мы тоже постоянно применяем наглядный метод. Вот вы сами помните, когда вы были в первом классе, как вас учили считать? Вам говорили: представьте себе, что у вас есть два яблока, а вам дали еще одно. И показывали вам картинку, на которой это было нарисовано. И вы считали. Но если показать такую картинку нашим детям, то они на нее не отреагируют никак. Чтобы они научились считать яблоки, им надо давать яблоки. Понимаете, что я имею в виду?

— Но разве не получится так, что дети научатся считать только яблоки?

— Конечно, нет, — широко раскрыла глаза Валюта. — Со временем у них вырабатываются навыки счета, и они могут считать что угодно.

— А они их не едят?

— Кого?

— Яблоки. Неужели никто не пытался их съесть.

— А, я поняла. — Валюта засмеялась. — Вы шутите. На занятиях мы пользуемся муляжами. А еще в своей статье вы можете отметить такой интересный момент…

«Может быть, все-таки следует обо всем рассказать Вилесу? Он же сам говорил о том, что эта компания затевает какое-то очень грязное дело, о котором мне лучше не знать. Может быть, он имел в виду именно это? Нет, все-таки к Вилесу пока обращаться не следует. Надо дождаться, пока Коля добьется каких-либо результатов. Если ему удастся проникнуть в здешнюю компьютерную систему, все сразу встанет на свои места. И доказательства будут налицо. Тогда надо будет забыть про местную милицию и обращаться прямо в Москву. Только бы у него получилось. Но вначале надо отсюда выбраться. И больше в этот чертов интернат ни ногой. Только если вместе со взводом ОМОНа».

— …Правда, интересно?

— Да, очень интересно. Я обязательно напишу об этом. Скажите, Валентина, а какое у вас образование?

— Ну знаете. — Валюта слегка замялась. — Вообще-то у меня среднее образование. Я окончила библиотечный техникум. Если уж быть совсем честной, я его не окончила. Не доучилась буквально месяц. Но зато у меня хорошие практические навыки. Я несколько лет проработала в детском саду воспитательницей. А наши дети, они ведь по уровню такие же. Так что мне с ними очень легко общаться. Мы прекрасно понимаем друг друга.

— Не сомневаюсь.

— Может быть, вас еще что-нибудь интересует?

— Да нет. — Алексей закрыл блокнот. — Я думаю, что я собрал материалов уже на несколько статей. Теперь все это надо сортировать, редактировать. Придавать, так сказать, художественную форму. Ну вы понимаете.

— Какая у вас интересная профессия, — покачала головой Валюта.

— А вы своей не довольны?

— Нет, что вы. Конечно, довольна. Но писать статьи может не каждый.

«Или она действительно полная идиотка, — подумал Алексей, — или она очень ловко придуривается».

Он поднялся со стула и улыбнулся.

— Огромное вам спасибо. Вы мне очень помогли.

— Ну что вы. Это вам спасибо. Для меня это честь.

«Наверное, все-таки идиотка».

…Как и в прошлый раз, Алексей перед уходом зашел в кабинет заведующей. С Анастасией Валериановной они договорились, что он подъедет через неделю и привезет ей готовый вариант статьи для ознакомления. Распрощались они очень мило.

Территорию интерната для детей с ограниченными возможностями «Утренняя заря» Алексей покидал с твердым убеждением никогда больше сюда не возвращаться.

Спустя десять минут после ухода Алексея в кабинет Анастасии Валериановны зашла Валюта.

Сейчас она выглядела совершенно по-другому, и, если бы не желтое платье в черный горох, можно было бы решить, что это совершенно другой человек.

Дурацкой улыбки, постоянно блуждавшей на ее лице во время разговора с Алексеем, не было и в помине.

Она вошла в кабинет без стука и уселась в кресло, в котором недавно сидел Алексей.

Вытянув из лежащей на столе пачки сигарету, она прикурила и посмотрела на Анастасию Валериановну.

— Ну и что ты думаешь? — поинтересовалась та.

— Сопляк, — презрительно бросила Валюта. — Видела, как он вздрогнул, когда зашел в класс?

— Ну, Валечка… — засмеялась Анастасия Валериановна. — Увидеть вместо нашей Белоснежки тебя — зрелище не для слабонервных. Как ты думаешь, что у него на уме?

— У него на уме одна любовь и страстное желание спасти из высокой башни прекрасную принцессу. Нам важнее, что на уме у тех, кто его послал. В любом случае надо срочно выяснить, кто он. Таким любопытным мальчикам надо кое-что укорачивать. Тогда они становятся толстыми, ленивыми и добродушными. Вызови Мишу.

— Как ты думаешь, стоит мне ставить в известность Якова?

— А оно тебе нужно? — Валюша сильно вдавила окурок в пепельницу. — Сами со всем разберемся. Кстати по поводу Белоснежки. Теперь нам нужна новая героиня. Ты думала об этом?

— Думала. Я займусь подбором сразу после того, как мы разберемся с нашим Алексеем.

Раздался стук, и в кабинет вошел Михаил. Он тоже сейчас мало походил на туповатого охранника. Бейджик с именем отсутствовал.

— Вызывали, Анастасия Валериановна?

— Да, Миш. Срочно нужна самая подробная информация по нашему гостю.

— Планируется большая охота? — ухмыльнулся Миша.

— Планируется.

— Так, может, проще сразу, без всяких вопросов. — Миша провел ладонью по шее.

— Никогда не показывай на себе, — резко перебила его Валюша. — Сказано тебе: собрать самую полную информацию — значит, собирай. К сегодняшнему вечеру. А свои предложения держи при себе. Тут есть кому думать.

— Ну ладно, ладно, — пошел на попятную Миша. — Чего тянуть, если можно сразу?

Валюша посмотрела на него так, что Миша сразу заткнулся.

— Еще что-нибудь надо? — хмуро спросил он.

— Пока ничего. А у тебя что-нибудь есть?

— У меня есть. Последние три дня кто-то пытается проникнуть в нашу базу данных. Атака ведется одновременно с нескольких компьютеров. Работает профессионал. Наши его, конечно, отфутболивают, но товарищ настойчивый.

— Известно, кто это?

Миша развел руками.

— Было бы известно — давно бы уже закопали. Пока нет. Работаем.

— Работайте лучше. Надо срочно выяснить, кто это.

— И… — Миша многозначительно посмотрел вначале на Анастасию Валериановну, потом на Валюшу.

— И сделать так, чтобы у этого твоего профессионала навсегда пропала охота взламывать чужие компьютеры. Еще вопросы?

Миша отрицательно помотал головой:

— Никак нет. Разрешите выполнять?

— Вали отсюда.

Когда за Мишей закрылась дверь, Анастасия Валериановна достала сигарету и, глядя на Валюшу, усмехнулась:

— Строго ты с ним. Каждый раз на вас смотрю и поражаюсь. Как он тебя еще не бросил?

— А ему нравится. — Валюта зевнула. — Плохо, что вы до сих пор не собрали информацию об этом парне. Он первый раз пришел сюда неделю назад. Сразу и хакер объявился.

— Плохо, — согласилась Анастасия Валериановна. — Если бы мы тогда разобрались, что эта тощая сука ему свою почеркушку передала, он бы вообще отсюда не вышел. Ну да ладно, я думаю, все утрясется.

— Будем надеяться.

…Вернувшись домой, Алексей первым делом залез на сайт интерната «Утренняя заря». Фотография Марины в преподавательской галерее отсутствовала.

Он позвонил Коле:

— Ну как дела? Что-нибудь получается?

— Воюем. — Коля был бодр и полон оптимизма. — Еще немного, и я их дожму. Я же тебе говорил — через четыре дня. А прошло только три.

— Слушай, они тебя не вычислят?

— Я еще ни разу не попадался. Ладно, до завтра. Не мешай мне.

— Слушай, Коля. Погоди. Все-таки будь осторожней. Та девушка из интерната… Помнишь, я тебе рассказывал. Воспитательница.

— Угу.

— Она исчезла. В интернате мне сказали, что она уехала. Но я подозреваю, что ее убили.

— Да? — Коля задумался. — И чего ты собираешься делать?

— Не знаю. В милицию я не хочу идти.

— Это правильно. — Коля помолчал еще минуту. — Может, послать им анонимку?

— Кому?

— Ну в милицию. У тебя есть ее фотография?

— Они убрали ее с сайта.

— Ну ты же наверняка ее просматривал?

— Просматривал.

— Значит, она у тебя наверняка на харде сохранилась. Посмотри через поиск по jpg-фaйлaм.

— Ну и что потом? — Алексей все еще не улавливал Колину мысль.

— Потом распечатай и напиши анонимное заявление о пропаже человека.

— Анонимку никто не станет рассматривать.

— Вообще-то да, — согласился Коля, — а если сразу на телевидение? Там ведь куча таких передач. Мол, если кто видел этого человека, просьба откликнуться, телефон в редакции. Может быть, она сама объявится?

— А если объявится не тот, кто надо? Я не хочу, чтобы они мой телефон знали.

— Тогда не оставляй телефон. Просто отправь фотографию, имя, фамилию, отчество. Ладно, старик. Давай. Мне сейчас отвлекаться не стоит.

— Ладно, удачи.

Завалившись на диван, Алексей нащупал пульт и включил телевизор. Спорт. Новости. Ток-шоу. Еще одно ток-шоу. Клип. Криминальные новости.

«В Таганском суде города Москвы сегодня было вынесено решение по нашумевшему делу о производстве контрафактной аудио- и видеопродукции. Организаторы подпольного бизнеса Игорь Донской и Марк Андрейченко получили пятнадцать и тринадцать лет лишения свободы. Следственной группой, возглавляемой Александром Борисовичем Турецким, была полностью доказана вина обвиняемых, а также их связь с несколькими громкими заказными убийствами, в частности с убийством московского журналиста Дмитрия Корякина. Напомню вам, что обвиняемые возглавляли комитеты по защите авторских прав. Следствие велось силами Генеральной прокуратуры, ГУБЭП и МВД. Нашему корреспонденту удалось взять интервью у главного героя сегодняшнего дня — государственного советника юстиции третьего класса Александра Борисовича Турецкого».

«Чудная фамилия», — подумал Алексей.

После нескольких односложных ответов интервью закончилось.

«Интересно, а что значит государственный советник юстиции третьего класса? — подумал Алексей. — Наверное, что-то типа подполковника»?

Его разобрал интерес, и он полез искать информацию в Интернете. Каково же было его изумление, когда он выяснил, что чин Турецкого эквивалентен званию генерал-майора.

«Во как! — подумал Алексей. — А так и не скажешь».

Выйдя из сети, он решил отыскать в компьютере фотографию Марины. Фотография, как и предсказывал Коля, нашлась.

Увеличив ее во весь экран, Алексей закурил и десять минут рассматривал лицо своей случайной знакомой. Потом поставил принтер на печать и принялся составлять текст заявления.

На должности начальника службы безопасности интерната Михаила держали не только за красивые глаза. Работать он умел. Быстро, эффективно и по существу.

В половине восьмого вечера он вошел в кабинет Анастасии Валериановны с полным отчетом о проделанной работе.

— С чего начать? — поинтересовался Михаил, усаживаясь на свободный стул.

— Начни с того, что важнее.

— Мы вычислили хакера, — гордо сообщил Михаил. — Мои люди уже поехали к нему.

— И кто он?

— Некто Николай Решетников, 1977 года рождения. В общем, он из местных. Довольно-таки известная личность.

— А он не сбежит? — поинтересовалась Валентина.

— Не сбежит, — успокоил ее Михаил. — Мы же не дураки, чтобы все бросать и пускаться за ним в погоню. Он не заметил, что мы его обнаружили, и продолжает сражаться с нашими программистами. Более того, они постепенно начали сдавать свои позиции. Так что он сейчас в самом азарте.

— Так, молодец. А что у нас с журналистом?

— Алексей Пивоваров, 1975 года рождения. Телефон, адрес — это понятно. Близких родственников не имеет, что нам очень на руку. Парень действительно журналист. Только ни к какому благотворительному фонду он отношения, естественно, не имеет. Вот уже почти десять лет работает в газете «Уральский бизнесмен». Газетенка так себе. Средней паршивости. Специализируется преимущественно по заказным статьям. Статьи тоже так себе. Не желтая пресса, конечно, но на солидный уровень тоже не тянут. Последнюю неделю в редакции не появлялся — занят. Чем конкретно занят, мне не сказали, но, очевидно, нами. Вот, собственно, и все. Судимостей нет. На учете в диспансерах не состоит. Да, на эти выходные летал в Москву. Пробыл два дня и вернулся — обратно. Летал, между прочим, первым классом. — Михаил сделал паузу. — И что мы станем делать с нашим писателем? Мочить?

Анастасия Валериановна переглянулась с Валентиной.

— Замочить еще успеем, — произнесла Валентина. — Для начала разберитесь с хакером. Это сейчас для нас важнее. А у журналиста на нас все равно ничего нет. Если бы было, нам бы уже дали об этом знать. Главное, чтобы он из города никуда не делся. Если хакер связан с ним, а в этом я почти уверена, значит, Алексей ждет от него информации. Посмотрим, что он станет делать дальше. Но глаз с него не спускайте! Если он от тебя куда-нибудь денется, я с тебя лично шкуру спущу.

— Не денется, — ухмыльнулся Михаил. — Жду не дождусь, когда нам с ним доведется приватно пообщаться.

— Пообщаетесь еще. — Анастасия Валериановна затянулась сигаретой. — Снимем про вас кино. Блокбастер.

Глава десятая

Ночью Алексея опять мучили кошмары. В последнее время они стали для него нормой. Он уже не мог вспомнить, когда в последний раз спал нормально. Было сложно поверить, что все это началось каких-нибудь две недели назад.

Несколько раз за ночь он просыпался в холодном поту. Пил воду и вновь засыпал.

Ему снилась абсолютно пустая белая комната. Такие комнаты он видел в американских фильмах про сумасшедший дом. В них помещают особо буйных психов. Стены и пол в таких комнатах обиты чем-то мягким, чтобы невозможно было разбить себе голову.

В своем сне он находился именно в такой комнате.

Играла музыка, какая-то громкая пафосная классика в духе «Свадебного марша» Мендельсона.

Во сне он испытывал жуткий страх. Страх, граничащий с ужасом. Нет, он и испытывал ужас.

Ужас скрывался за дверью, которая являлась выходом из этой комнаты.

Выходом или входом?

Во сне он не предпринимал попыток выйти.

Или не мог по какой-то причине.

Но отчетливо видел дверь и то, что на ней нет ручки.

Поверхность двери была абсолютно ровной, и от этого становилось еще ужасней. Атмосфера больницы. Или даже операционной.

Во сне он знал, что сейчас должен прийти врач.

В какой-то момент ему начинало казаться, что в двери начинает поворачиваться ключ.

В этот момент он просыпался.

Сон повторялся несколько раз, и лишь под утро, в начале шестого, Алексей смог окончательно забыться.

Проснулся он поздно, часы показывали начало третьего. Фильтр для воды, который он поставил возле кровати, был пуст. Включив телевизор и настроив его на местный городской канал, Алексей взял фильтр и отправился в ванную.

«Вчера мэр подписал указ об озеленении нашего города. Специальная, разработанная экологической службой, программа, рассчитанная на пять лет, должна превратить наш город в один из самых экологически чистых населенных пунктов страны. За этот период планируется высадить более пяти тысяч саженцев. Обращаясь к согражданам, мэр отметил, цитирую: «Сохранение окружающей среды является такой же важной обязанностью человека, как продолжение собственного рода».

В эти дни проводится городская школьная олимпиада по математике. Победителям предстоит защищать честь нашего города на общероссийской школьной олимпиаде. Удачи вам, ребята.

После короткой рекламы информация о событиях и происшествиях этой ночи».

Все еще зевая, Алексей с наполненным фильтром в руках вернулся в комнату.

По телевизору рекламировали продукцию местного деревообрабатывающего завода. Потом продукцию местной птицефабрики. Потом новый развлекательный клуб со стриптизом и бильярдом «Хозяйка медной горы».

«У нас вы зазвените», — обещала реклама.

«Эта ночь оказалась богата происшествиями.

Произошло несколько автомобильных аварий. Есть жертвы.

Сотрудниками милиции предотвращено четыре попытки ограбления.

Три раза по тревоге был поднят пожарный наряд».

Алексей зевнул и начал оглядываться в поисках пульта.

«Два вызова оказались ложными, и к моменту прибытия наряда пожар был потушен. Третий пожар, к несчастью, оказался настоящим. По оценке пожарных, это самый сложный пожар за весь последний год. В три часа ночи в доме пять по 1-й Магистральной улице прогремел взрыв…»

Мгновенно забыв про пульт, Алексей впился взглядом в экран.

«…как было установлено впоследствии, в квартире произошла утечка газа. Почти три часа понадобилось пожарным для того, чтобы погасить разбушевавшееся пламя. Хозяин квартиры, которым оказался безработный Николай Васильевич Решетников, 1977 года рождения, погиб. Из показаний соседей сотрудники милиции, прибывшие на место происшествия, выяснили, что погибший Николай Решетников регулярно употреблял наркотики. По предварительной версии, находясь в состоянии наркотического опьянения, погибший забыл выключить газ.

Причиной взрыва могла послужить любая случайно проскочившая искра или зажженная спичка. Ведется следствие. А теперь о курьезах этой ночи. Шестидесятипятилетний пенсионер Семен Васильевич Игнатов был доставлен в дежурное отделение городской больницы с открытым переломом таза. Травму пенсионер получил после того, как упал с дерева…»

Алексей сидел на диване и тупо смотрел в телевизор.

«Не обнаружив в кармане ключ от входной двери, пенсионер Игнатов, недолго думая, решил забраться в собственную квартиру по дереву».

Значит, теперь они убили еще и Колю.

«На высоте третьего этажа Семен Васильевич подвергся нападению ворон, очевидно решивших, что он пытается добраться до их гнезда».

А милиция заявила, что он просто обдолбался и забыл выключить газ.

«Нашему корреспонденту, навестившему его в больнице, Семен Васильевич заявил, что находится в прекрасном расположении духа и чувствует себя отлично. А на атаковавших его птиц Семен Васильевич зла не держит. По его словам, птицы просто защищали свой дом».

Значит, милиция с ними заодно.

Значит, Коля сумел что-то найти.

Впрочем, теперь это уже неважно. Вина за смерть Коли лежит на нем. Эти сволочи должны будут за это ответить. Все.

Безо всякой надежды он взял мобильный телефон и позвонил на Колин сотовый. Механический женский голос сообщил ему именно то, что он и ожидал услышать.

«Аппарат абонента отключен или находится вне зоны досягаемости».

— Это абонент находится вне зоны досягаемости, — сказал вслух Алексей.

Теперь по логике вещей на очереди был он. Эта мысль мгновенно мобилизовала все его силы. Мозг тут же включился в работу.

Бежать. Но куда? Наверняка за ним уже следят. А если они работают вместе с милицией, то далеко он не убежит.

На глаза попалась валявшаяся на столе визитная карточка с телефоном Вилеса.

Наверное, он сделал ошибку, что не позвонил ему сразу.

«Аппарат абонента отключен или находится вне зоны досягаемости».

— Твою мать!

В ярости Алексей швырнул аппарат в стену, и тот разлетелся на несколько кусков.

— Ну вот. Теперь я еще и без телефона.

Он опустился на стул и, закрыв глаза руками, попытался успокоиться.

«Ладно. Надо думать. Попал, значит, попал. Надо думать, что делать дальше. Так, что мне нужно сделать? Каким угодно образом сообщить о том, что здесь творится. Но кому? Позвонить по телефону в Москву? Мол, приезжайте, меня здесь убивают. Смешно. Так, что у меня на них есть?»

Алексей убрал от лица руки и посмотрел на лежащую на столе папку Вилеса. Рядом лежала распечатанная фотография Марины и обрывок листка — записка, которую она передала ему при их встрече.

«Остальное надо написать самому. Если меня убьют или я исчезну, там должны понять, что это не шутка. Но где «там»? Все документы надо будет отправить по почте. Как угодно, но это надо сделать: Надо! Министру внутренних дел? Смешно. Кому?»

В памяти всплыло лицо следователя из Генеральной прокуратуры с чудной фамилией. Какая же у него была фамилия? Что-то связанное с курортами. Краснодарский? Крымский? Она была связана с кожей. Кожаные куртки.

Турецкий.

Александр Сергеевич. Нет, не Сергеевич. Ладно, это неважно».

Алексей схватил листок бумаги и ручку и, минуту подумав, быстро принялся писать письмо.

Он отложил ручку и еще раз внимательно перечитал написанное. Вроде бы он ничего не упустил. Хотя нет, упустил. Алексей снова взялся за ручку.

Теперь все.

Порывшись в ящике стола, Алексей отыскал там большой широкоформатный конверт и переложил в него все содержимое папки. С трудом, но поместилось. На конверте он написал адрес — «Москва. Генеральная прокуратура. А. Турецкому. Срочно!!!»

Он почувствовал, что ему жутко хочется курить.

Теперь надо было придумать, как это все отправить. Для этого нужен был еще один человек. Человек, который не вызовет подозрений.

Такого человека Алексей знал. Оставалось самое сложное — незаметно добраться до него и передать конверт.

О том, что будет дальше, Алексей сейчас старался не думать.

Он убрал конверт в портфель, туда же сунул пачку денег. Надев куртку, он посмотрел в зеркало.

— Ни пуха, — пожелал он своему отражению.

После этого, не выключая свет, он вышел из квартиры.

Наверняка за подъездом следят. Но у него есть преимущество. Он прекрасно знает все здешние дворы. Если они и ждут его, то сидя в машине. На таком морозе особо не разгуляешься.

Аккуратно спустившись к подъезду, Алексей выглянул на улицу. Справа от подъезда стоял красный джип. Не здешний. Затемненные стекла, сколько человек внутри — неизвестно. Других машин не. было.

Если рвануть сразу в левую сторону, можно успеть добежать до подворотни, а там метров через тридцать забор.

Алексей прислонился к стене. Побежать сразу — значит, тут же себя обнаружить. Гарантии, что ему удастся убежать, нет. Слишком рискованно. Он не имеет права так рисковать. Ну почему в его доме всего один подъезд?

Он снова взглянул на джип.

Тишина. Что происходит внутри? Что делать? Ведь так можно простоять до вечера.

На лестнице послышались шаги. Кто-то медленно спускался вниз.

Оказалось, что это соседка с третьего этажа — Марья Петровна. В руке у нее была тяжеленная сумка. Идея родилась сразу же.

— Здравствуйте, Марья Петровна. — Алексей подскочил к соседке. — Давайте я вам помогу. Куда же вы собрались с такой тяжестью? Кирпичи, что ли?

— Семечки. Спасибо, Алеша. На рынок еду, торговать.

— Ну насчет рынка не знаю, а до автобуса донести помогу.

— Вот спасибо, — обрадовалась Марья Петровна. — Давай я твой портфель-то пока возьму. Подожди, дверь сейчас открою.

Таким образом они вышли из подъезда.

Алексей шел, не оглядываясь, готовый в любую минуту выхватить из рук пенсионерки свой портфель и броситься сломя голову в любую сторону.

Пройдя метров семьдесят, он остановился передохнуть и украдкой взглянул на оставшийся позади джип. Машина стояла на прежнем месте, никто за ним не шел. Алексей слегка успокоился. Пока все шло нормально.

…Возле автобусной остановки они расстались. Марья Петровна настойчиво предлагала Алексею семечек, но он отказался. В данный момент ему было не до семечек.

Он перешел на ту сторону дороги и нырнул в ближайший двор.

К мастерской Ильича Алексей вышел только через полтора часа. Все это время он петлял по дворам, сбивая со следа возможных преследователей. И лишь тогда, когда он окончательно убедился, что за ним никто не следит, он взял курс на мастерскую.

На звонок в дверь никто не отозвался, но Алексея это не смутило. Он знал, где Ильич хранит запасной ключ. Ключ оказался на месте.

Ильич тоже оказался на месте. Верный своим привычкам, он лежал в абсолютно невменяемом состоянии недалеко от дивана. Надо было срочно принимать экстренные меры.

Набрав под краном ведро холодной воды, Алексей без зазрения совести вылил ее прямо на голову Ильича. Старинное народное средство помогло. Ильич уселся на пол и несколько минут мутным взглядом осматривал мастерскую. Наконец его взгляд остановился на Алексее.

— Леха, ты чего, сдурел, что ли?

— Здорово, Ильич. Извини, что пришлось тебя разбудить. У меня к тебе дело срочное.

— Ну пришел бы утром по-нормальному.

— Я же тебе говорю, срочное, — повысил голос Алексей. — Или мне еще раз за водой сходить, чтобы ты в себя пришел?

— Не надо.

Ильич переместился на диван.

— Ну?

— Слушай, в общем, дело в следующем. Я тут вляпался в одну паршивую историю. Теперь меня ищут. И скорее всего, найдут. — Алексей открыл портфель и вынул оттуда пакет. — Этот пакет я оставлю у тебя, и вот тебе пятьсот евро за беспокойство. Если я не вернусь за ним в течение недели или не позвоню, отправишь по указанному адресу. Ценным письмом. Адрес я написал.

Ильич взял деньги, потом пакет. Прочитав адрес, он присвистнул:

— Чего, все так серьезно?

— Да, Ильич. Очень серьезно. Двух человек уже убили. Я, скорее всего, следующий. Поэтому сейчас спрячь его и не забудь, куда спрятал.

— Лех, ну ты зря денег-то дал. Я бы тебе и так его отправил.

— Ильич, ты понял, когда тебе надо отправить пакет?

— Понял. Через неделю. Если ты… ну, в общем…

— Хорошо, теперь слушай дальше. В этом портфеле лежат деньги. Его я тоже оставлю у тебя. Если я не появлюсь, забери их себе.

— Лех, ну я же тебе сказал, — запротестовал Ильич.

— Успокойся, Ильич. Мне все равно некому их оставить. К тому же, может быть, все обойдется. Поэтому ты смотри, за неделю все не растрать.

— Обижаешь, командир.

Алексей подошел к висящему на стене календарю.

— Так, сегодня у нас семнадцатое. Четверг. Следующий четверг — двадцать четвертое. Я тебе обведу фломастером. Жди до трех часов.

Ильин подошел к календарю и серьезно посмотрел на черный кружок вокруг цифры «24».

— Запомнил, — сообщил он.

— Ладно, Ильич, — Алексей протянул ему портфель, — я пойду. Я думаю, ты сам понимаешь, что трепать об этом никому не стоит. И о деньгах тоже. Ни сейчас, ни потом. Ну. Давай пока.

Его задержали спустя три часа на железнодорожном вокзале при попытке приобрести билет до Москвы.

Хмурые милиционеры отобрали у Алексея паспорт и, ничего не объясняя, запихнули в «обезьянник».

Через тридцать минут за ним приехали.

В джипе Алексей получил удар электрошоком и потерял сознание.

Двадцать четвертого числа Ильич за весь день не выпил ни рюмки. Он сидел на диване, уставившись в будильник, заведенный на три часа, и ждал.

Когда будильник зазвонил, Ильич медленно оделся, достал из шкафа оставленный Алексеем пакет и вышел на улицу.