Аль-Баррак

Никогда, никем не забывается,

То, что пронзает первая любовь.

О, этот всхлип подстреленного зайца,

В котором дрогнул вечер голубой.

О, родина,

О, степь в долине бурок,

Где дыни лун злотят июль бакши. –

Всегда на взводе

Дум твоих курок,

А взор твой стынет в белую вершину.

Кто научил тебя не понимать,

Что есть в ночи

Продрогший страх кинжала?

Напоминать,

Сегодня ли напоминать,

Что не о жалость

Лезвие точить?

А я твой сын.

В моих тяжолых жилах

Та ж непокорная от винограда кровь.

Вот я пришол надеть узду реке,

И берега раскинуть на весы.

Кто говорит, страшна дорога?

Не все ль равно,

Ресниц ножи

Не перед кем

Не дрогнут.

Есть сладость в том,

Чтобы познать себя,

Есть сладость в том,

Чтобы вернуть потерю: –

Кубань и Волга – Енисей и Терек

В меня впадают, как один приток.

О пьянствуй, разум,

Памяти колеса

Вскружитесь шибче,

Вскружитесь разом,

Кто, как не я,

Молитву в завтра шепчет,

Захлебываясь горечью вина?

Всем с колокольни я,

Всем с минарета…

А чья вина? –

Да и вина ли это?

Но помни, ветер, не жалеть семян,

Так не ласкаться в золоте колосьев?

Кто там, кто без оглядки,

Вслед я взбиваю кому,

Строк моих взбухшие грядки

Тяпками острых мух?

Я ль на ветру не вылавливал

Для никого слова: –,

Что бы гуси летали и плавали,

Что бы месяц зарю целовал?

Чтобы все было вскрыто собою.

Взвейся ж в небо волчок земли,

Мы пьянствовать кровью запоем

Больше тебе не велим.

Мы! – Но не верит вертлявая.

Если не веришь – Я!

И заикнулась пьяная,

Будто с похмелья земля.

Вот для того то, для того

Я свистом с индюком беседовал,

Когда склонялось зарево

Через плетень соседкою.

Вот для того то слушал я,

Как дуб роняет желуди,

Как конь топырит уши,

Снимая радость с повода.

И для того выглядывал

Я в гусенице бабочку

И с ней походку складывал

Я на росе булавочной.

О, знал я как тандыкает

Перед дождем гигикалка.

И белой песней никнет как

В лесу черешня дикая.

Я знал, как терен красными

Царапается пальцами,

И как подсолнух заспанный

На солнце просыпается.

Я слушал, как мне радуга

Читала строки дождика,

Как за речной оградою

Волна стругала ножиком.

Все разгадал, все выслушал,

Весь мир познал в навозе я,

Намокший облак высушил

На камышовом озере.

Мне небо улыбается

Сноп солнца распоясанный,

А радость дней бодается

Бычек-бадунчик с яслями.

Но почему порой

Надломленность акаций

Ветвями цепких рук

Мне машет возвратиться? –

Ведь я ушол, чтобы твоим назваться

Мой первый день – кизиловый чубук.

Пусть твой дымок все также в небо длится,

Пусть твой пастух картавит на коров…

Бакша к горы

Как забыть мне вас?

О, я ушол, чтоб снова возвратиться!

Но Зрячий облак в небе глаз лишон,

Но сквозь ложбину

Пули дум свистят…

Меня ль сомнет

Кулак мой сжатый в камень?

Не возвратиться,

Нет,

Я не ушол,

О, нет же, нет,

О, я не на чужбине,

Я с вами,

Вы со мной,

Мы даже не в гостях,

Мой старый пень,

Мой баз,

Моя бакша и горы,

Мой первый день – дымящийся чубук.

Расти меня, расти меня как прежде,

Я обречон смиреньем проорать –

Ведь перед волком сам себя не решет

В потерю загнанный и бьющийся баран.

И будет день,

(А может быть не будет!)

Когда экватор запушится в снег.

Я в полюс северный, как в льдянный бубен

Бью веткой пальмовой во сне.

А на яву мне машут из ложбины,

А сквозь ложбину пули дум свистят….

Я не в гостях

И я не на чужбине.

Мой первый день – кизиловый чубук,

О, не замаливай на снеговых губах,

На чотках скал расщепленную грусть: –

Есть у меня и родина Кубань,

Есть и отчизна вздыбленная Русь.

Кто там, кто без оглядки,

Кому ничего не жаль,

Кто сеет полову с азатками

И колос растит в кинжал?

Кто сегодня опять не слышит

Кумачовой песни зари?

Разве звезды срывают вишнями.

Когда вечер ещо горит?

Разве можно садиться на корточки,

Когда нужно воспрянуть в рост?

Кто там страхом заваленный корчится,

Как под дождиком сена воз?

Кто там, кто там хрипит придушенный,

Чьо горло сегодня арба?

Товарищи, рушится, рушится,

Оглянитесь, воспряньте, пора!

Но нет ответа,

Звоном тишь зарезана,

Я слышу только самого себя –

Любимый, ветер,

Так-ли марсельезу

Тебя учили распевать?

О, никогда, никем не забывается

То, что пронзает первая любовь.

Я слышал плач подстреленного зайца,

В котором бился вечер голубой.