Альфа Кассиопеи

21

Когда Марков поудобнее уселся в кресле и тронул, пробуя руками штурвал, в кабину протиснулся измазанный глиной начальник партии.

Марков нетерпеливо повел плечом.

— Ну все, что ли?

Начальник партии негромко попросил:

— Погоди…

Марков повернулся назад.

На откидных металлических скамейках сидели геологи, измазанные и мокрые, как их начальник. Проход завален ящиками и приборами.

Летчик посмотрел вперед, на сиреневые сопки, плачущее небо и остервенелую реку, заставившую людей заниматься этим бессмысленным делом.

Он слышал, как за спиной тяжело дышал геолог.

— Образцы… Надо взять образцы. И потом нас двенадцать… И груз.

Марков прищурившись смотрел на полторы сотни метров относительно ровной поверхности.

Сердито хмыкнул.

«Нечего сказать, полоска», — подумал он.

— Говоришь образцы…

Он не поворачивался больше назад. Неловко смотреть в лицо этому парню.

«Не подниму… Не подниму машину, черт возьми…»

Он чувствовал себя очень усталым. И к чувству усталости примешивались непонятное равнодушие и ноющая боль в груди.

— Знаешь… Мы остаемся.

Марков обернулся. Начальник партии уже не смотрел в его спину. Он стоял в проходе и медленно обводил глазами товарищей.

— Мы остаемся, — повторил он. — Вода еще позволяет. Валя… И ты, Степан, Федор… А восемь и груз полетят сейчас. Через два часа мы ждем, Андрей Михайлович.

Марков сидел и ждал, когда сойдут люди. Сзади тронули за плечо. Здоровенный парень с узким шрамом на лице смотрел на него и улыбался.

— Виноградова, знаешь, начальник? — сказал он.

— Знаю, — ответил Марков.

— Привет передай. От брата, скажи.

«Нет у него братьев», — хотел ответить Марков, но только молча кивнул головой.

Когда Марков посадил машину в Анадыре и хотел закурить папиросу, он долго чиркал спичками и не мог унять дрожь в руках…

В кабинет командира отряда набились летчики. Всех интересовали подробности.

У окна секретарь окружного комитета партии разговаривал с начальником Анадырской экспедиции.

Марков подошел поближе.

— Нет, не то чтоб неизвестно, Петр Иванович, — говорил Караваев, — но абсолютно точно не знаем. Наиболее верное предположение: резкое оседание берега горного озера Пигитын. В этом районе велись взрывные работы. Большое количество воды поступило в бассейн речки Чивиэк. Да интенсивное таяние снега в горах. Жара последние дни небывалая… Вода вышла из берегов, и партия оказалась на острове.

— Вот и Марков, — перебил его секретарь.

Они подошли к летчику.

— Так вы говорите, начальник партии остался? — переспросил секретарь. — А как вода? Не затопит площадку?

— Думаю успеть. Вот заправят машину…

Марков размял папиросу и ждал, когда спичку зажжет начальник экспедиции. У него дрожали руки, и он не хотел, чтоб кто-нибудь это видел.

— Посадка трудная. Сопки, и места мало, — сказал Марков.

— Послушай, Андрей.

Это командир авиаотряда Петров. Он неслышно подошел сзади и негромко:

— Может быть, хватит, а? Пятый рейс ведь.

Марков резко повернулся к нему.

— Устал говорю… Да и санитарная норма вышла.

Марков сощурившись посмотрел на командира отряда.

— Пусть Виноградов слетает, — продолжил Петров.

Виноградов… Марков знал, что Виноградов слетает, и именно он слетает, что только они двое в отряде могут посадить машину в этом дьявольском месте, что он, Марков, очень устал, а боль в груди все злее царапает сердце, он знал, что лететь надо Виноградову, который стоит вон там, у двери, опершись плечом о косяк.

— Это что, приказ? — спросил, плохо скрывая нарастающее раздражение:

— Послушай, Андрей.

Командиру отряда очень хотелось, чтобы Марков снова сел в левое кресло машины, и в то же время слово «приказ» произнести не мог.

— Что ж… лети, — сказал он.

И потом он старался никогда не вспоминать об этом. И всегда помнил.

— Пошли вниз, Паша, — говорит Марков.

Второй пилот кивает головой.

Сверху особенно заметно, как сократились размеры островка, где остались четыре геолога и камни. Ради них пришли в это проклятое место люди.

«Видно, клад свой нашел», — подумал Марков о рыжебородом начальнике, и ему показалось, что он отсюда различает его синие-синие глаза, про такие чукчи говорят — будто это небо сквозь голову видно.

Такие глаза были у Саши, такие они у Юрия…

Марков мотал головой, словно отгонял надоедливую муху.

Внимание!

Он выпускает закрылки, уменьшая скорость машины. Вон ребята стоят. Заждались.

И самолет бросает вправо. Марков выправляет машину. Снова заносит. Боковой ветер. Откуда взялся ветер…

— Осторожно! — кричит второму пилоту. Какая маленькая площадка. И совсем некстати этот порывистый ветер.

Теперь все это от него, Маркова, зависит, от его опыта и силы.

Самолет лихорадит. Счет идет на секунды. Доли секунды!

Он сажал самолет и при более сильном ветре. Но сейчас ему становится страшно. И необъяснимое чувство крепко хватает его за руки, не дает заставить упасть машине на землю.

И время для посадки упущено…

— Иду на второй круг, — он с трудом говорит эту фразу. Руки слабеют. Кажется чугунной голова, ноги будто ватные. А садиться надо. Вон они стоят, бородатые парни.

Марков смотрит на второго. Пилот побледнел, но держится спокойно. Дать посадить ему? Нет, не сможет. Вот Юрий… Тот бы смог. Эх, Юрий…

Идет на посадку машина. И людям, стоящим внизу, кажется, что не летит, а падает она, неудержимо падает на землю.

И она упала.

Разве можно считать посадкой те тридцать-сорок метров, которые позволил Марков пробежать машине?

Но старый летчик не знал, что у края площадки вода размягчила тундру, и машина с размаху уткнется в землю, скапотирует и застынет так с задранным к небу хвостом.