Альфа Кассиопеи

24

Вагон встал, двери зашипели, открылись, Юрия толкнули в спину, он подумал, что выходить на следующей, но сзади напирали торопящиеся москвичи, а он не спешил и потому вышел посмотреть станцию, ее еще не было, когда приезжал в Москву в прошлый раз.

Он оглядывался, пытаясь определить, чем же отличается станция от других. Ее сделали по современной моде, без излишеств, глаз не задерживался на деталях, разве только буквы в названии были другими, и Юрий подумал, что экономия — хорошее дело, но метро в Москве не только средство передвижения…

Ему захотелось узнать, что у него над головой, и Виноградов направился к эскалатору. Люди с поезда уже поднялись, а новых пока не было, эскалатор опустел, и только сверху Тоненьким ручейком наполняли станцию пассажиры.

Он стоял, положив руку на резиновый поручень, который опаздывал и отставал, и руку приходилось переносить вперед.

Навстречу опускались люди, женщины и мужчины, старые и молодые, с портфелями и сумками, каждый со своими заботами, радостями и болячками. Все они торопились, где-то их ждали любимые жены и сварливые тещи, дети, любовники, небритые мужья и заставленные низкой мебелью малогабаритные квартиры.

И Виноградову захотелось спешить и торопиться, не стоять вот так, а бежать вверх по эскалатору, перепрыгивая через ступеньки. Но его нигде не ждали, хотя в Москве есть к кому пойти, приятели опять же, но никто его не ждал, потому что не знали о его приезде, и он сам не хотел никого видеть, а впереди три месяца отпуска и две путевки на Черное море.

Он потянул из кармана журнал «Гражданская авиация» и уже раскрыл его, говорили ребята — любопытная есть статья, и тут увидел Нину, увидел, хотя уже не смотрел на встречный поток пассажиров.

Это были доли секунды, и она его увидела тоже, вздрогнула, подняла руку, он вцепился в опаздывающий поручень, хотел крикнуть, но горло перехватило, лестницы двигались в разные стороны и уносили их все дальше и дальше.

Но Юрий успел махнуть ей рукой, подожди мол, внизу, и она поняла, наклонила голову, он посмотрел ей вслед, смотрел не отрываясь, и едва не упал, не заметив, что кончился подъем и надо шагнуть на твердую землю.

Потом он бежал вниз, прыгая через ступеньки, и увидел ее посредине зала. Он еще бежал, а Нина улыбалась, и когда подошел вплотную, протянула руку.

— Ну и встреча, — сказала она. — Здравствуй.

Он держал ее руку в своей и смотрел прямо в лицо, их заметили люди, улыбаясь, косили взглядами и проходили мимо.

Юрий огляделся, выпустил ее руку, взял за локоть и повел в сторону.

— Откуда ты? — спросил он.

— Работаю в Средней Азии. В Москве на курсах, переучиваюсь на тяжелую машину. А ты?

— В отпуске, Нина. Не хотел ехать, врачи заставили. Нельзя, говорят, без отдыха. Ну пойдем…

— Куда пойдем?

Все равно. Пойдем…

…Он смотрел вниз, на Манежную площадь, и думал о том, что два года прошло, а кажется — было это вчера. И гибель Маркова, и ее бегство…

— Зачем ты уехала? — спросил он.

Он улетел на родину командира и увез туда его тело, запечатанное в цинк. Командира сопровождал лишь он да окаменевшая Марья Порфирьевна. Вернулся и узнал — Нины нет в Анадыре.

— Так надо было, — просто сказала Нина, — проститься с тобой не смогла б. Но уйти должна была я…

Юрий молчал. Сейчас он лучше понимал ее, он стал взрослее на двадцать четыре месяца, и теперь понимал ее…

— Ты думаешь о нем, да? — сказала Нина.

— До сих пор казню себя за его смерть. Если б не я…

— Это ты зря, ведь знаешь, почему он погиб. И тебя, и меня на его месте ждала бы смерть.

— Все это так, но я не могу отделаться от чувства вины перед ним. Ты была права, надо быть человечнее.

Он закурил и жадно затянулся дымом.

— Ты… одна? Прости, может быть…

— Нет, отчего же, ты имеешь право на этот вопрос. Одна, Юра, одна…

— И я тоже, — сказал он. — Давай выпьем, Нина! За одиноких.

Она подняла рюмку и поняла, что сейчас разревется. Нина больно прикусила губу и подумала, почему б им не быть вместе, ведь она до сих пор любит, и вот два года, и они по-прежнему одиноки, а восемь лет разницы в возрасте — ерунда, совсем не в этом дело, просто есть еще такое, что не дает им соединиться, даже если они любят друг друга.

Он видел, как дрожит ее рука, державшая рюмку, хотел повторить предложение выпить, но понял, скажи он хоть слово в эту минуту — произойдет то, чего они оба совсем не хотят.

Он залпом выпил коньяк, потянулся к лимону, отдернул руку и взял из пачки сигарету.

Нина поставила рюмку и взяла сигарету тоже.

Ударил оркестр. Все встало на место, они почувствовали, как тьма, упавшая на их души, поредела, и последние клочья уплыли прочь под синкопы джаза.

— Как Марья Порфирьевна? — спросила Нина.

— На родине Андрея Михайловича жить не захотела. Я купил ей домик в Подмосковье.

— Налей себе. Я хочу с тобой выпить, Юра.

— Послушай, ведь это идея, — сказал он наполняя рюмки. — Махнем к Марье Порфирьевне? Прямо сейчас. Ты представляешь, как она будет рада!

— Постой, Юра, ведь поздно, — сказала она.

— Половина восьмого. Возьмем такси и через сорок минут будем на месте. Не возражай, решено, едем.