Алькатрас и Пески Рашида

Глава 12

Подозреваю, вам стало жалко меня. Не исключаю, вы считаете мои муки заслуженными, учитывая, как много зла я причинил семьям, пытавшимся меня усыновить.

Хотел бы я сообщить вам, что самокопание пошло мне на пользу. Допускаю, что так оно и случилось — на какое-то весьма недолгое время. Чтобы вы не надеялись понапрасну, должен заявить со всей определенностью, прямо здесь и сейчас: тот Алькатрас Смедри, которого вы, как вам кажется, успели узнать, есть фарс от начала и до конца. И какие бы многообещающие ростки вы ни успели рассмотреть в моей неокрепшей душе — учтите: в итоге ничто из этого не спасет тех, кого я полюбил.

Если бы мне было дано отмотать время назад, я в тот момент раз и навсегда отпугнул бы от себя Синга и всех остальных. Увы, увы, в те дни я еще продолжал слабо надеяться, что наконец обрел кого-то, способного дать мне понимание и любовь. Надо было мне сразу сообразить, что возникшая приязнь обещает только боль впереди. Особенно после того, как я не сумел их защитить.

И все же, наверное, мне принесло пользу осознание того, что я неосознанно, но целенаправленно отгонял от себя людей. Это позволило мне понять, насколько скверным человеком я был. Возможно даже, многим другим мальчишкам полезно бы угодить в лапы к злым Библиотекарям, чтобы их бросили в такой же холодный подвал размышлять о сделанных ошибках и ждать своей участи. Я даже подумываю: а не учредить ли мне летний лагерь для подростков, основанный на этой идее?

«А самое дикое во всей нашей эпопее, — думалось мне, — это то, что никто еще не схохмил насчет подростков с именами Бастилия и Алькатрас, угодивших в тюрягу!»

Сказать по правде, в тот момент мы менее всего были расположены к шуткам. Долго ли мы там находились — с определенностью утверждать сложно, поскольку песочные часы исчезли вместе с моей курткой и всем прочим содержимым ее карманов. Я только прикинул, что остававшиеся нам полчаса уже прошли. Что же касается параши, в ту сторону я вообще старался не смотреть, чтобы она грешным делом не напомнила моему телу о естественных нуждах, которые рано или поздно, хочешь не хочешь, а придется удовлетворять.

И тем не менее, пока я сидел у решетки и предавался горестным размышлениям, со мной начали происходить какие-то весьма странные вещи. Сказать вам правду, я всегда стихийно считал себя бунтовщиком, гордо бросающим вызов системе. Истина же состояла в том, что я был всего-навсего плаксивым ребенком, который закатывал истерики и ломал вещи просто ради того, чтобы причинить боль другим, прежде чем те причинят боль ему. Поняв это, я вновь ощутил отвратительное унижение, и оно оказало на меня весьма специфическое воздействие.

По идее, я должен был превратиться в червяка, напрочь раздавленного стыдом. На деле произошло прямо противоположное.

Осознание моих жизненных ошибок не согнуло меня, а, напротив, заставило поднять голову. Тот факт, что я, оказывается, всю жизнь был дураком и соответственно себя вел, не вверг меня в отчаяние, но заставил улыбнуться собственной ребяческой глупости. И даже полная смена самооценки не вызвала у меня паранойи. Я стал другим — ну и что с того?

Кстати, эта самая паранойя, равно как стыд, горе, чувство незащищенности, как раз и доминировала все предыдущие тринадцать лет моей жизни. Поняв и приняв это, я ощутил внутреннюю свободу и готовность начать от всех этих недостатков избавляться. Нет, конечно, я не совершил скачка к немедленному совершенству, да и всего, что я успел натворить, это не отменяло. Я просто как бы выпрямился, обретая уверенность и силу разобраться с собой, своей жизнью и той ситуацией, в которую все мы влипли.

Я был — Смедри. И, даже еще толком не зная, что это в действительности означало, я начал рожать кое-какие светлые мысли.

Поднявшись, я прошел мимо Синга в глубину нашей камеры и присел рядом с Бастилией.

— Бастилия, — шепнул я. — Хватит уже нам сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Надо соображать, как будем выбираться отсюда!

Она подняла голову, и я увидел дорожки слез у нее на лице. Я даже моргнул от неожиданности. Отчего она плачет?

— Выбираться? — сказала она. — Ты о чем, Смедри? Мы не можем ничего сделать! Эта камера на то и построена, чтобы удерживать внутри людей вроде тебя или меня.

Я сказал:

— Должен быть способ.

— Я не справилась, — тихо проговорила Бастилия, точно не слыша меня.

— Бастилия, — повторил я с нажимом. — У нас нет времени воду в ступе толочь!

— Да что ты вообще знаешь? — окрысилась она. — Ты всю жизнь Окулятором был, а что тебе об этом известно? Ты даже не подозревал. И это называется справедливостью?

Я промолчал. Потом вскинул руку к лицу. Мои очки, конечно, тоже пропали. А я и внимания не обратил.

«Еще бы им не пропасть, — сказал я себе. — Они унесли мою куртку и с ней — Линзы Следопыта и Линзы Поджигателя, которые лежали в кармане. А у Синга и Бастилии отняли их Линзы Воина. Ну и мои Линзы Окулятора, естественно».

— Ты даже не спохватился, верно? — с горечью спросила Бастилия. — У тебя украли самый могущественный предмет, когда-либо принадлежавший тебе, а ты и не заметил!

— Я только начал их носить, — сказал я. — Всего несколько часов, если на то пошло. Для меня естественнее, когда на носу ничего нет. Я и не проверил, когда очухался здесь.

— Для него естественнее, — передразнила Бастилия. — Ну вот почему именно тебе выпало быть Окулятором, Смедри? Почему, а?

— А разве не всем Смедри полагается быть Окуляторами? — спросил я. — По крайней мере… ну этим… наследникам по прямой?

— В большинстве случаев это действительно так, — сказала она. — Но не всегда. А кроме того, на свете полным-полно Окуляторов, которые не являются Смедри!

— Это точно, — сказал я, оглядываясь через плечо в сторону комнаты, где предположительно находились Блэкберн и мисс Флетчер.

Потом я снова повернулся к Бастилии. Она смотрела на меня с вызовом.

«Вот оно! — сообразил я. — Вот что я упустил из виду!»

— А ты очень хотела им стать, — сказал я. — Окулятором, я имею в виду?

— Не твое дело, Смедри!

Ничего себе не мое, когда это столько всего объясняло.

— Так вот откуда ты знаешь все подробности об аурах, которые видят Окуляторы. И это именно ты просекла, что за Линзы применил против нас Блэкберн. Представляю, сколько ты занималась, чтобы так много всего узнать.

— А толку-то, — буркнула она и тихо шмыгнула носом. — Я узнала в основном то, что человека не изменить никаким учением, Смедри. Я всегда хотела добиться чего-то, что мне не дано. И самое смешное, Смедри, что меня все поддерживали, все помогали! Мне часто говорили: ты можешь сделаться кем угодно, надо лишь очень-очень постараться, и все получится!.. А в итоге, Смедри, оказалось, что все они лгали. Есть некоторые вещи, которых не изменишь, хоть ты расшибись.

Я молча слушал ее.

— Сколько ни учись, ты не станешь тем, кем не являешься от природы, — тряхнув головой, продолжала Бастилия. — И мне никогда не сделаться Окулятором. Придется удовольствоваться той будущностью, которую всегда предсказывала мне мама. Тем, к чему у меня якобы есть дар.

— Что же это за дар? — спросил я.

— Быть воином, — вздохнула она. — Только, по-моему, у меня и с этим полный абзац.

Вы, наверное, уже предвидите, что к концу повествования бедная Бастилия «кое-что поймет». Либо отойдет от снедающей ее горечи, либо сделает вывод, что рановато распрощалась с мечтой.

Вы думаете так потому, что начитались дебильных сказочек о разных типах, которые добились того, что сами сперва считали невозможным. Знаю, знаю я эти «глубокие и пронзительно-трогательные» книженции про поезда и восхождения на высокие горы, а также про маленьких девочек, которые всего добились благодаря непреклонной крепости духа.

Давайте-ка я сразу проясню вот что. Бастилии никогда не стать Окулятором. Слышите? Никогда. Это свойство должно сидеть в генах. То есть если ваши предки не были Окуляторами, вам ловить нечего. Вот Бастилии с этим и не повезло.

Я согласен, люди зачастую добиваются невероятного. Но есть и кое-что такое, о чем можно только сказать — если не дано, значит, не дано. Я, например, посвятил несколько лет попыткам освоить трансформацию в… неважно в кого, но так и не преуспел. Зато я мог бы лишить себя рассудка, если бы захотел. (А что, может, и стоило бы? Спятив, я вполне мог бы вообразить, что наконец трансформировался.)

В общем, если из вышесказанного и можно извлечь урок, то он состоит в следующем. Великие успехи порой зиждутся на способности различать невозможное и невероятное. Или, чтобы вам легче было усвоить, — в различении трансформации и сумасшествия. Вопросы есть?

Мне все-таки хотелось сказать что-нибудь такое, что помогло бы Бастилии. Как-никак, сам я только что пережил смысложизненное озарение, которым вроде не грех было и поделиться. Увы, Бастилия была не в том настроении.

— А не пошел бы ты со своей жалостью, Смедри! — рявкнула она, отшвыривая мою руку. — Обойдусь! Да и что ты сделать-то можешь, чтобы мне типа помочь?

Ответить мне помешал звук открываемой двери. Я обернулся и увидел мисс Флетчер, подходившую по коридору к нашей клетушке.

— Здравствуй, Смедри, — сказала она.

— Мисс Флетчер, — отозвался я. — Или, может быть, Шаста? Как вас правильнее называть?

— «Флетчер» вполне сойдет, — сказала она, явно пытаясь быть дружелюбной. Небось, все никак не могла отделаться от многолетней привычки. — Вот, зашла поболтать.

Я покачал головой.

— Особо не о чем мне с вами разговаривать.

— Да ладно тебе, Алькатрас, — улыбнулась она. — Ты мне всегда нравился, несмотря на то что здорово осложнял жизнь! Надеюсь, понимаешь, что я действую в твоих интересах?

— Ох, сомневаюсь я что-то, мисс Флетчер.

Она подняла бровь.

— И это вправду все, что ты способен сказать? Я-то ждала, что ты язвить мне начнешь, Смедри.

— Если хотите знать, я уже не тот, каким был, — сказал я. — Поразмыслил тут кое о чем и решил, что язвить и говорить гадости — больше не мой стиль.

— В самом деле?

— Да, — ответил я твердо.

Мисс Флетчер глянула на меня искоса и со странным выражением в глазах.

— Что? — спросил я.

— Ничего, — сказала она. — Ты просто очень напомнил мне сейчас кое-кого, с кем я была когда-то знакома. А впрочем, что мне за дело, в какую игру ты сегодня играешь. Пришло время нам с тобой заключить сделку.

— Сделку?

Мисс Флетчер кивнула и подступила ближе.

— Нам нужен старик, — сказала она. — Тот ненормальный, который явился и забрал тебя сегодня утром.

— Дед Смедри, вы хотите сказать? — поинтересовался я, незаметно покосившись на Синга. Тот молча наблюдал за происходившим, но не вмешивался. Не иначе, полагал, что я справлюсь и без него.

— Да, — сказала мисс Флетчер. — Дед Смедри, именно так. Скажи, где он находится, и мы тебя выпустим.

— Выпустите? Куда?

— Наружу, — сказала мисс Флетчер и неопределенно мотнула головой. — Подберем тебе новую приемную семью, и все станет, как было.

Я сказал:

— Не слишком вдохновляющая перспектива.

— Алькатрас, — сказала мисс Флетчер. — Ты в темнице Библиотекарей. В твоих жилах — кровь Окуляторов. Если будешь неосмотрителен, тебя принесут в жертву. Знаешь, я бы на твоем месте держалась повежливей. Кроме меня, у тебя здесь союзников немного найдется.

Должен вам сказать, это был первый раз, когда я вообще услышал про жертвоприношение с участием Окуляторов. Услышал — и мысленно отмахнулся, сочтя угрозу пустой.

Ох и дурак же ты все-таки, Алькатрас!

— Если мне не на кого надеяться, кроме вас, мисс Флетчер, — сказал я, — значит, я и вправду здорово влип.

— А вот это немножечко ниже пояса, Алькатрас, — заметил Синг. — Полегче бы на поворотах, а?

— Спасибо, Синг, — кивнул я, а сам, прищурившись, наблюдал за мисс Флетчер.

— Я действительно могу тебя выпустить, Алькатрас, — сказала мисс Флетчер. — Лучше не заставляй меня сделать нечто такое, о чем мы оба впоследствии будем жалеть. Я же годами присматривала за тобой, так ведь? Ты можешь мне доверять.

«Годами присматривала за тобой…»

— Да, — сказал я. — Присматривали. Наблюдали. И каждый раз, когда от меня отказывалась очередная семья, вы доходчиво рассказывали мне, какой я никчемный. По-моему, вам очень хотелось, чтобы я таким себя и чувствовал: брошенным и никчемным. — Я смотрел ей прямо в глаза. — Так ведь? Вы боялись, что однажды я пойму и сумею обуздать свою силу. Вы боялись, как бы я не понял, что это значит — быть Смедри. Потому-то вы так и обращались со мной. Чем более незащищенным я себя чувствовал, тем больше я должен был вам доверять. А своего Таланта — все больше бояться.

Мисс Флетчер отвела взгляд.

— Слушай, Алькатрас, — сказала она, — давай не будем выяснять отношения, а просто договоримся. Я выведу тебя отсюда, и прошлое будет забыто.

— А они? — спросил я, кивая на Синга и Бастилию. — Ладно, выпустите вы меня, а с ними что будет?

— А тебе-то что за печаль? — спросила мисс Флетчер, вновь заглядывая мне в глаза.

Я молча сложил на груди руки.

— А ты вправду изменился, — сказала мисс Флетчер. — Причем не в лучшую сторону. Неужели передо мной тот же мальчик, что только вчера сжег целую кухню? Давно ли тебя стала заботить участь тех, кто находится рядом?

Если по совести, я должен был бы ответить: «Минут пять назад». Делиться сокровенным с мисс Флетчер, однако, я не собирался.

— О'кей, — сказал я. — Предлагаю обмен. Хотите знать, где находится старикан? Так вот, я тоже хочу кое-что выяснить. Если ответите на мои вопросы — я отвечу на ваши.

— Отлично, — сказала мисс Флетчер и сплела руки.

«Деловая, как всегда», — подумал я и спросил:

— Как вы узнали о Песках Рашида?

Мисс Флетчер равнодушно отмахнулась.

— Твои родители пообещали его тебе при твоем рождении, — сказала она. — Таков обычай: новорожденному обещают наследство, которое затем и вручают в его тринадцатый день рождения. Соответственно, о том, что ты, вероятно, получишь Пески, известно было достаточно широко. Кое-кто из нас лишь слегка удивился, когда Пески в самом деле до тебя добрались. Другое дело, все мы обрадовались этому обстоятельству…

— Так вы, получается, с моими родителями знакомы?

— Конечно, — кивнула мисс Флетчер. — Если хочешь знать, я была их ученицей. Надеялась, что им удастся сделать из меня Окулятора.

Я хмыкнул.

— Это не то, чего можно достигнуть прилежанием.

— Ну… — Мисс Флетчер отчего-то разволновалась. — Я была так молода…

Я спросил:

— Выходит, вы с ними дружили?

— Я лучше ладила с твоим отцом, чем с матерью, — сказала она.

Я спросил сквозь зубы:

— Так это вы их убили?

Мисс Флетчер испустила короткий безжизненный смешок.

— Ну конечно же нет. Разве я похожа на киллера?

— Ко мне вы типа со стволом подослали.

— Это была ошибка, — сказала мисс Флетчер. — И потом, твои родители были Смедри. Их было еще трудней убить, чем тебя.

Я спросил:

— А зачем тогда вам дедушка Смедри?

— Нет, хватит, — сказала она. — По-моему, я уже ответила на слишком многие вопросы. Теперь твоя очередь держать слово. Где старик?

Я улыбнулся:

— Не помню.

— Но мы же договорились!

— А я соврал, мисс Флетчер, — сказал я. — Водится за мной такое, знаете ли.

Ну вот видите! Даже смысложизненное озарение не добавило мне благородства.

У мисс Флетчер глаза, что называется, полезли на лоб. Она что-то забухтела. Сколько лет я ее знал, но ни разу не видел, чтобы она вот так давала волю эмоциям.

— Хватит! — прозвучал новый голос.

Рука в темном рукаве оттолкнула мисс Флетчер с дороги, и перед решеткой камеры появился Блэкберн.

— Мальчик, скажи мне, где этот старый дурак, — проговорил он негромко.

Он смотрел на меня сквозь монокль, и стекло отливало красным. Клянусь, даже без Линз Окулятора я отчетливо видел черную тучу его ауры.

— Если не расскажешь по-хорошему, — Блэкберн потянулся к моноклю, — я тебя заставлю. — Из жилетного кармана появилось еще одно стеклышко, на сей раз черно-зеленое, я таких до сих пор не видал. — Это, — сказал Блэкберн. — Линза Палача. Глядя сквозь нее и фокусируя взгляд на той или иной части тела, я могу причинить тебе невероятную муку. Такую, от которой судорога рвет мышцы. Возможно — возможно! — она тебя и не убьет, но мечтать о смерти ты начнешь весьма скоро.

Он поднес руку к лицу и устроил монокль в глазнице.

— Я видел, мальчик, как эта штука причиняет людям неизлечимые параличи. Я видел, как пытаемые ломали себе кости, корчась от боли. А как они кричали! Как хотели сами себя убить, лишь бы прекратить пытку! Ну что, хочешь испытать подобное на себе? А если не хочешь, начинай говорить прямо сейчас!

Занятно все же, что делается с человеком, стоит ему хоть немножко попробовать, как это — быть лидером. Капелька ответственности, крошечка веры в себя — и вот я уже был готов противостоять полномасштабному Темному Окулятору. Я сцепил зубы, выставил подбородок и нагло уставился ему прямо в глаз.

Как и следовало ожидать, мой новообретенный героизм тут же и разлетелся под ударом высокооктановой боли.

Предполагается, что эту книгу будут читать без ограничений по возрасту, а посему лучше я опущу детали, описывая, каково это — оказаться под прицелом Линзы Палача. Просто попробуйте вспомнить самую стремную травму, которая вам когда-либо доставалась. Самую жгучую, самую невыносимую боль, которую довелось испытать.

Вызовите это в памяти и держите, не отпускайте.

А потом вообразите, что к вам подплыла акула и, пока вы зевали по сторонам, взяла да и перекусила вас пополам. Вот примерно так я себя и почувствовал. А еще — как будто проглотил пару-тройку гранат. Или вытерпел вечер в опере. И не говорите мне, что об акулах я вас не предупреждал!

Потом боль отпустила, и я обнаружил, что лежу на полу камеры, хотя не могу вспомнить падения. Надо мной склонился Синг, и даже Бастилия с озабоченным видом подбиралась ко мне. Хватая ртом воздух, я отыскал глазами Блэкберна. Он показался мне черной тенью, маячившей за решеткой.

Его губы легонько кривились от удовольствия.

— А теперь, мальчик, — сказал он, — расскажи мне то, о чем я хочу знать.

И я был готов вывалить ему все. Вот так-то. Смотрите, жители Свободных Королевств, как легко оказалось сломать вашего спасителя и героя. А вы чего ждали? У меня не было привычки к физической боли, я ее, можно сказать, особо-то никогда и не испытывал. Я не был солдатом. Я был всего лишь подростком, оказавшимся в жерновах неведомых и непостижимых для него сил. И в этот миг я готов был выложить Блэкберну все, что он пожелал бы узнать.

Однако «расколоться до самой задницы» мне не пришлось. Видите ли, именно тогда в тюремном коридоре возник лучезарно улыбающийся дедушка Смедри.

— Привет, Блэкберн, сколько лет, сколько зим, — сказал он.

После чего приветственно помахал мне рукой, и я увидел, что на запястьях у него были наручники, зато с переносицы исчезли Линзы Окулятора. За спиной деда маячили двое здоровяков в темных балахонах и очках. Они держали его сзади за плечи.

— А меня тоже схватили, — жизнерадостно сообщил нам старик. — Надеюсь, я не опоздал?