Альпийская рапсодия

Глава шестая

Ивлин купила платье из парчи нежно-абрикосового цвета с зеленой отделкой по вороту. Оно ниспадало вниз красивыми мягкими складками, а простые линии фасона как нельзя лучше подчеркивали ее высокую, стройную фигуру. В дополнение к платью она купила зеленую шерстяную накидку, блестящие босоножки, вечернюю сумочку и перчатки. К счастью, Ивлин успела потратить очень мало денег, так что ее дорожных чеков вполне хватило, чтобы оплатить покупки.

Сияющий образ, который она увидела в зеркале, не имел ничего общего с ее обычным строгим видом. Зеленая отделка платья подчеркнула глубину ее карих глаз, а легкий загар, который она успела приобрести, прекрасно гармонировал с золотистыми тонами платья.

Ивлин беспокоила только ее прическа. У нее были хорошие густые волосы, но коса, которую она обычно заплетала, никак не подходила для вечернего туалета. Такая прическа нравилась Ивлин, потому что она не требовала никаких хлопот, но сегодня девушке хотелось выглядеть самым лучшим образом, и она не жалела времени на то, чтобы тщательно уложить волосы в пучок; строгая простота этой прически гармонировала с классически правильными чертами ее лица и подчеркивала безупречную форму ее головы. Совершенное сложение, как говорил Макс, и Ивлин по этому поводу подумала, что ему понравится ее прическа. Гарри не любил классических эффектов и настаивал на том, чтобы она волосы завивала. Ивлин, у которой вкус был намного тоньше, чем у него, отказывалась, говоря, что с такой прической она будет выглядеть как буфетчица. Фактически Гарри имел в виду то, что ему бы очень хотелось, чтобы Ивлин выглядела более доступной, не столь строгой. А для Макса она ни в коем случае не хотела выглядеть доступной.

В довершение всего Ивлин лишь чуть оттенила глаза и слегка подкрасила губы и теперь с любопытством рассматривала себя в зеркале. Еще два года назад ей часто приходилось появляться перед публикой. На своем последнем концерте она была одета в платье из малинового бархата. При воспоминании об этом дне по телу девушки пробежала дрожь. Каким символическим оказался этот цвет! Тогда она была молодой жизнерадостной девушкой, предвкушающей успех на сцене и ждущей счастья в любви. Теперь она стала старше и мудрее; ее ожидания не сбылись. Печальный ореол той страшной трагедии все еще окружал ее, отражаясь в глубине ее глаз и придавая ей самой таинственное очарование.

Ивлин мысленно представила себе по-детски невинное личико Софи и слабо улыбнулась. Эта девушка была еще очень молода; ее физический недостаток служил ей своеобразной защитой. Хотя разница в возрасте у них была невелика, рядом с ней Ивлин чувствовала себя старой и умудренной опытом.

Ивлин не пыталась скрыть от себя самой то, что целью всех ее усилий было произвести впечатление на Макса. Она хотела, чтобы он увидел ее такой, какой она была в самые счастливые дни своей жизни, и чтобы это чудесное воспоминание он увез с собой в далекую Вену.

О дальнейшем она не задумывалась. Они должны расстаться — это неизбежно. Ради Софи сна должна вести себя очень осмотрительно, но Ивлин надеялась, что после сегодняшнего вечера Макс покинет ее с легким сожалением, а не с радостью, которую, как она боялась, он мог почувствовать.

Макс должен был заехать за ней довольно рано, потому что хотел еще поужинать с ней в Мюнхене перед концертом. Ивлин с нетерпением ждала этого вечера. Впервые за два долгих года она находилась в таком радостном волнении, которое только добавляло ей очарования. Ее радовала перспектива вновь услышать любимую музыку, но девушка вынуждена была признать, что возможность провести целый вечер вдвоем с Максом прельщала ее не меньше.

Эми была в своей комнате, и Ивлин не стала беспокоить ее, зная, что тетушка не одобряла ее решения поехать на концерт, а увидев племянницу в новом платье, Эми окончательно бы расстроилась.

Решив подождать Макса в гостиной, Ивлин начала спускаться вниз по лестнице, когда в холл вихрем влетели Бобби и Джейн. Увидев Ивлин, они замерли на месте. Бобби узнал ее и удивленно воскликнул:

— Ой, это же «призрак»!

— Сейчас она не призрак, она вся сияет, — возразила Джейн.

Ивлин с улыбкой посмотрела на обращенные к ней детские лица. Их восторженная реакция на изменения ее внешности доставила ей удовольствие. Спустившись на несколько ступенек, она с улыбкой спросила:

— Почему вы называете меня призраком?

— Потому что вы всегда одеты в черное или белое и выглядите очень бледной, — откровенно признался Бобби.

— Тише! — возмущенно воскликнула Джейн. — Мама не велела так говорить, это невежливо. Эта леди такая добрая, она купила нам подарки. — Девочка с беспокойством посмотрела на Ивлин. — Вы не сердитесь?

— Нет. Тебе нравится мое платье?

Ивлин почему-то очень хотелось из уст этих детей услышать слова одобрения.

Бобби уже потерял всякий интерес к происходящему и искал, чем бы ему еще заняться, но Джейн восторженно произнесла:

— Оно просто чудесное. Когда я буду взрослой леди, у меня обязательно будет такое же. Я очень люблю длинные платья, но пока мне приходится ходить в коротких или просто в брюках.

— Представляю себе, как ты будешь выглядеть в платье до полу, фыркнул Бобби.

Джейн надулась.

— Противный! Мне ведь пойдет длинное платье, верно?

— Конечно, но сейчас они не в моде для маленьких девочек, — дипломатично заметила Ивлин. — Ты сможешь носить такие платья, когда станешь старше. — Потом она обратилась к Бобби: — Как у тебя дела с немецким?

— Не очень хорошо, danke schön, — грустно ответил Бобби, но напоминание о немецком увело его мысли в совершенно другом направлении. — Вы ждете господина, который дарит мороженое? — с надеждой в голосе спросил мальчик.

— Да, но сегодня раздачи мороженого не будет, — поспешно ответила Ивлин.

— А вам он дарит много порций мороженого? — с легкой завистью спросила Джейн.

— Не говори глупости, — презрительно одернул ее брат. — Мужчины не дарят дамам мороженое, они дарят им цветы. Он принесет вам цветы?

— Мы собираемся на концерт, и цветы там будут мешать, — объяснила Ивлин.

— Я люблю концерты, — заявил Бобби, — особенно когда выступают комики. Попросите господина взять и нас с собой?

— Я уверена, он согласится, — вставила Джейн, — он такой добрый и очень любит детей.

Ивлин решила, что эта парочка может показаться Максу несколько назойливой, но избавиться от них можно было только одним способом, хотя и не совсем педагогичным. Она открыла свою сумочку.

— Она золотая? — восхищенно спросила Джейн.

— Нет, это не золото. — Ивлин достала деньги. — Магазины еще работают?

— Кафе работает… О, это нам? — Бобби с радостью взял протянутые деньги. — Прошу прощения, что назвал вас призраком, вы теперь на него нисколько не похожи. Пошли, Джейн!

Дети чуть было не столкнулись с входящим Максом, но получив деньги на мороженое, потеряли к нему всякий интерес. Ивлин увидела, что Макс был в смокинге, и поняла, что предстоящий концерт должен стать весьма торжественным событием. Девушка порадовалась, что купила себе новое платье.

В смокинге, безупречно сидевшем на нем, Макс выглядел очень импозантно. Сегодня он сверх обычного был тщательно выбрит и причесан. У Ивлин на мгновение мелькнула мысль о том, кто же он на самом деле и чем занимается, потому что сейчас он вполне мог сойти за одного из великих князей прошлого столетия.

Макс увидел Ивлин, стоявшую на нижней ступеньке лестницы — ее золотистое платье сверкало в свете ламп, — и замер на месте. Удивленное выражение на его лице постепенно сменилось восхищением.

Тем временем Ивлин спустилась вниз и сделала реверанс.

— Ну как я вас не скомпрометирую?

Макс шагнул вперед, щелкнул каблуками и поклонился ей с преувеличенной галантностью.

— «Ослепительнейшая, прелестнейшая и несравненнейшая красавица», — процитировал он Шекспира, и Ивлин весело рассмеялась.

— Это «Двенадцатая ночь», но ведь Висла на самом деле так не считала.

— Нет, но так написал Орсино; это было его мнение, и мое тоже, — сказал Макс. — «А если музыка дает пищу любви, играй», — добавил он. — Сегодня нас ждет музыка, Иви.

— Но между нами нет любви, которая нуждалась бы в пище, — беспечно сказала она, хотя ее сердце учащенно забилось. Если она начинает любить этого человека, и, кажется, это происходит слишком быстро, то ее любовь нужно уморить голодом — и как можно скорее. — Откуда ты так хорошо знаешь Шекспира? — Макс не впервые цитировал великого англичанина.

— Я всегда любил его творчество. Мне кажется, что его больше ценят за границей, чем на родине. Немцы даже пытались доказать его германское происхождение, придумав ему новую родословную.

Снаружи донеслись голоса вернувшихся с экскурсии постояльцев пансиона. Макс предложил Ивлин руку.

— Пойдем, нам пора отправляться в путь.

Он взял ее под руку, и девушка почувствовала, как ее волнение усиливается.

— Я чувствую, что сегодня будет незабываемый вечер, — неосторожно произнесла она.

Макс повернул к ней голову и посмотрел ей в глаза таким многозначительным взглядом, что у Ивлин замерло сердце.

— Я искренне надеюсь на это, — серьезно произнес он.

Охваченная внезапной паникой, Ивлин попыталась высвободить свою руку. Ей не следовало ехать с ним, она, наверное, сошла с ума. Музыка и Макс — это слишком опасное сочетание. Но он прижал ее руку к себе и быстро повел девушку к выходу. Как будто почувствовав ее сомнения, он твердо заявил:

— Теперь уже поздно отступать.

Ивлин послушно позволила ему проводить себя к машине. На самом деле она вовсе не хотела возвращаться.

Дорога на север до границы проходила через Шарниц и Порта-Клаудиа, откуда виднелись вершины Веттерштайн с одной стороны и Карвендель — с другой. В Шарнице они с Максом увидели на домах прекрасные образцы настенной росписи. Ивлин высказала предположение, что многие английские дома от украшения такой росписью выиграли бы, и стала придумывать подходящие сюжеты для известных ей зданий. Например, скромный дом викария в родной деревне Эми очень оживился бы, если бы на его стенах были изображены святые, каких она видела в церквах Австрии. Макс помогал Ивлин фантазировать, и им было очень весело.

Макс выбрал дорогу через Гармиш-Партенкирхен. Отсюда хорошо была видна гора Цугшпитце, самая высокая в Германии. Постепенно горы остались позади; теперь их путь лежал по равнинной, поросшей лесом местности, которая после Альп казалась менее интересной.

По мере приближения к Мюнхену Ивлин все чаще замолкала; в ней вновь проснулось опасение, что она подвергает себя слишком большому испытанию. Ей случалось бывать на концертах, в которых она сама не принимала участия, чаще всего с кем-нибудь из своих педагогов. Гарри никогда не ходил с ней, считая «музыку для высоколобых» непонятной и скучной. Поэтому вся гамма мыслей и чувств, которую вызывала в Ивлин музыка, никак не была связана с Гарри, так что ее не должны были тревожить воспоминания о нем, но сама музыка всегда глубоко ее волновала. Ей было бы ужасно стыдно, если бы она вдруг потеряла над собой контроль. Макс уже видел, как она плачет и падает в обморок, но неизвестно, как он отнесется к внезапной перемене ее настроения, возникшей без всякой причины.

Макс тоже был занят своими мыслями и не нарушал ее молчания. Ивлин не имела понятия, осознает ли ее спутник, через какое испытание ей предстоит пройти, и не догадывалась, имелись ли у него причины подвергать ее этому испытанию.

Их путь уже лежал через городские окраины. Они ничем не отличались от окраин любого другого крупного европейского города. Нарушив молчание, Макс сказал:

— Как в большинстве городов, самое интересное в Мюнхене — это его старая часть, но она постепенно сокращается. Как я ненавижу эти однообразные многоэтажные дома!

— И в Вене дело обстоит так же?

— К сожалению, да.

— У тебя квартира в таком же доме?

— Нет. Мне повезло. Мы с моей матерью живем в старом доме, оставшемся после смерти отца. Его довольно трудно содержать, но это настоящий дом; я его очень люблю. Если я женюсь, мама, я думаю, предпочтет перебраться в современную квартиру. Пожилым людям важнее удобство и комфорт, чем даже самая живописная обстановка.

Значит, когда он женится на Софи, то поселится с ней в родительском доме, а если зрение вернется к ней, то она сможет по достоинству оценить этот дом. У Ивлин стало портиться настроение, но она решительно взяла себя в руки. Макс просил ее составить ему компанию, чтобы ему не пришлось скучать в долгом пути, а она не выполнила свою задачу. Она не должна позволить мыслям о Софи испортить этот вечер. Он принадлежит ей, и Софи не может злиться на нее за то, что она проведет его с Максом.

Когда Макс привел ее в небольшой изысканный ресторан, Ивлин начала весело болтать о том о сем, и скоро ее дурное настроение исчезло. Макс был очень интересным собеседником; он легко мог заставить ее смеяться. Мюнхен, сказал он, больше знаменит своим пивом, чем музыкой, и ей непременно нужно попробовать этот напиток.

Ивлин наотрез отказалась; она не любила пива.

— И я больше не хочу твоего особого коктейля, — усмехнувшись, сказала она. — Я хочу, чтобы сегодня моя голова оставалась ясной.

Упоминанием о том вечере, когда они ходили на танцы, Ивлин надеялась смутить Макса, но он только рассмеялся и предложил ей бокал хереса. Она сделала вывод, что он тоже хочет избежать эмоциональных ловушек.

Концерт проходил в старинном концертном зале. Ложи занимала избранная публика, а на галерке устроились студенты в пестрой одежде, которые могли оказаться весьма шумными слушателями, но когда зазвучала музыка, они сразу же замолчали.

Случайно или намеренно Макс чуть опоздал. Оркестр уже настраивал инструменты, когда они с Ивлин заняли свои места в бельэтаже. Места были с краю, так что им была хорошо видна только одна сторона сцены, но зато рояль находился совсем рядом. Свет в зале погасили; освещенной осталась только сцена.

Ивлин остро испытала ностальгию по прошлому, когда она увидела рояль, услышала, как оркестранты настраивают инструменты. Потом вышел дирижер, взмахнул палочкой и концерт начался. Первое отделение было посвящено Моцарту, и когда полились знакомые звуки, Ивлин забыла обо всем на свете. Она не просто слушала музыку, но воспринимала ее всем своим существом, была как бы внутри мелодии, и каждая струна ее души отзывалась на звуки оркестра.

Ганс Шрайберг исполнял соло сонату си-минор. Это был худощавый бледный молодой человек с длинными черными волосами, постоянно падавшими ему на глаза. Он играл очень точно, но чего-то не хватало в его исполнении. Казалось, музыка не затрагивала его чувств, просто у пианиста была превосходная техника. Ивлин была слишком поглощена своими ощущениями, чтобы критически оценивать его игру. Иное дело Макс.

— Он играет головой и совсем забывает о сердце, — был его приговор.

Ивлин не слышала его слов, она даже не замечала его присутствия.

Объявили антракт, а она все еще была в мире музыки. Макс посмотрел на ее отрешенное лицо, но ничего не сказал. Ивлин опять не расслышала его, когда он предложил ей чего-нибудь вылить. Она не обратила на него внимания, когда извинившись, он отошел, чтобы поговорить со своим знакомым.

Во втором отделении Ганс Шрайберг исполнял только произведения Ференца Листа.

Шрайберг играл три из «Венгерских рапсодий», и Ивлин качала нервничать. В его исполнении опять не хватало глубины, и он восполнял этот недостаток привнося ошибочную трактовку в композицию и создавая романтическую атмосферу за счет дешевых эффектов. Безупречный вкус Ивлин был оскорблен. Она взглянула на Макса и увидела, что он смотрит на исполнителя с презрительной усмешкой. Перехватив ее взгляд, Макс понимающе улыбнулся, и у девушки радостно забилось сердце, когда она поняла, что они одинаково понимают музыку.

Кульминация наступила, когда Шрайберг начал играть «Пляску смерти». Это было последнее произведение, которое исполняла Ивлин, и что-то в глубине ее души, возможно, предчувствие трагедии, позволяло ей воплотить всю демоническую силу творения великого композитора. В ее исполнении оно приобретало зловещий смысл, а Шрайберг лишь убыстрял ритм, стараясь за счет скорости устранить недостатки своей интерпретации.

Ивлин охватило раздражение. Если бы она имела возможность показать, как надо играть!

— Это невыносимо, — прошептала она. — Ужасно! — Она повысила голос. — Он не может играть!

— Тише! — зашикали на нее соседи.

Ивлин прижала руку к груди, как будто ей стало тяжело дышать.

— Я тоже не могу… теперь!

Рука Макса обняла ее за талию, и он потихоньку повел ее из зала прочь.

— Даме стало плохо, — объяснил он билетерше, которая сердито посмотрела на них за то, что они мешали другим.

Макс привел Ивлин в буфет. Там царил полумрак, и зрители после антракта вернулись в зал. Только за столиком в углу двое мужчин обсуждали какие-то дела, которые оказались для них важнее, чем музыка. Когда Макс и Ивлин вошли, они даже на них не взглянули. Макс усадил девушку за столик спиной к залу и пошел к стойке за чашкой кофе. Из зрительного зала слабо доносились звуки музыки. Ивлин поежилась.

Макс поставил перед ней чашку кофе; его лицо было напряженным и мрачным. Подняв на него глаза, девушка смущенно улыбнулась.

— Мне очень жаль… но я не могла этого вынести.

Макс сел рядом с ней и взял ее за руку.

— Расскажи мне все, — настойчиво попросил он.

Ивлин посмотрела на него отсутствующим взглядом, как на незнакомого человека.

— Понимаешь, когда-то я играла это произведение, — прошептала она. Легкая улыбка, исполненная гордости, тронула ее губы. — Но я играла его так, как это следует делать.

— Я знаю. Я слышал твою игру.

До Ивлин не сразу дошел смысл его слов. Она подняла голову и, широко открыв глаза от удивления, уставилась на него.

— Ты не мог меня слышать!

— И все же я слышал. Я ездил в Лондон послушать Изабеллу Равелли.

— Тогда… тогда ты все знаешь?

— Я думаю, что мне удалось собрать картину воедино. — Очень осторожно он поднес ее левую руку к губам. — И нельзя сотворить никакого чуда?

— Нет, для таких, как я, не существует чудес. — Ивлин резко отдернула руку. Если бы она решилась наконец рассказать Максу о своей загубленной карьере, то она хотела бы, чтобы это прозвучало неким драматическим откровением, а не робким признанием, сделанным шепотом в театральном буфете. Однако оказалось, что ей собственно и нечего открывать. Если Макс видел ее в Лондоне, то он с самого начала знал, кто она такая.

— Значит… когда ты встретил меня на лугу… ты узнал меня?

— Мне показалось, что узнал, но я не был абсолютно уверен. Имя было совсем другим, хотя инициалы совпадали. Я всегда подозревал, что Изабелла Равелли — это псевдоним. Это имя было немного… ненатуральным. К тому же ты изменилась.

— А знаешь, почему? — громко воскликнула она. — Знаешь?

— Тише, Иви, — успокоил ее Макс, когда один из бизнесменов удивленно повернулся к ним. — Выпей кофе.

Ивлин послушно подчинилась, и постепенно ее возбуждение прошло, уступив место любопытству.

— Но почему ты ездил послушать меня? Я не думаю, что мое имя было известно в Австрии… хотя может быть… — Она замолчала.

— Музыка моя профессия. Я работаю со многими концертными залами. Я читал рецензии на твои выступления и, признаюсь откровенно, не очень доверял им. У меня были в Лондоне свои дела, и я решил воспользоваться случаем, чтобы тебя послушать. Я ожидал увидеть просто талантливую пианистку, но встретил гения. И я нашел… еще кое-что.

Ивлин отреагировала только на одно слово.

— Ты решил, что я — гений? В самом деле?

— Да, насколько пианист может быть гением. Сам Лист не мог бы сыграть лучше, чем ты.

— О! — Взгляд Ивлин упал на ее левую руку. — А потом случилось это несчастье, — произнесла она упавшим голосом.

— Ты же можешь заняться чем-нибудь другим, — сказал Макс, не обращая внимания на отчаяние в ее голосе. — Ты когда-нибудь пробовала писать музыку?

— Да. Это были глупые детские вещи. Я не композитор, я — исполнитель.

— Но у тебя в душе живет музыка. Это могло бы восполнить твою потерю.

— Ничего нельзя восполнить, — с жаром возразила она. — Ты думаешь, я соглашусь стать третьесортным композитором, когда была первоклассным пианистом? Я хочу все или ничего.

— Понимаю.

— Но ты… ты ведь тоже музыкант? — спросила Ивлин. — Ты пишешь музыку?

— Нет. Я играю на многих инструментах, но непрофессионально. Иногда дирижирую. Музыка очень много значит для меня.

— И ты лишь вскользь обмолвился об этом?

— Я понял, что музыка — болезненная для тебя тема, — сдержанно заметил он, — а когда я рискнул пригласить тебя на концерт, и ты упала в обморок, я решил, что только подливаю масла в огонь.

— Бедный Макс! — Она смущенно засмеялась. — Но я ужасно рада твоему приглашению, ты, можно сказать, снял с меня заклятие.

— На это я и рассчитывал.

— Ты, наверное, решил, что я со всеми своими комплексами и табу превратилась в истеричку, — грустно произнесла Ивлин. — Но я не всегда была такой. — Она задумчиво посмотрела на Макса, жалея, что он мало знал ее раньше, в зените ее славы. — Тебе понравилась моя игра, значит, если бы судьба сложилась иначе, мы могли бы встретиться, но при других обстоятельствах, и я не выглядела бы печальным призраком. — Ивлин вздохнула о несбыточном. Тогда она была бы сияющей звездой.

— Когда я увидел твою руку, я начал сопоставлять факты, — сказал Макс. — Я долго пытался разыскать Изабеллу Равелли. Я надеялся, что будут объявлены новые выступления и ты как комета пролетишь по всей Европе, но когда никаких сообщений не последовало, я начал думать, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Твой агент сказал, что ему ничего не известно, и я был ужасно разочарован, когда все мои усилия найти тебя оказались тщетными.

— Но почему? Я не была слишком важной особой.

— Для меня была, — просто ответил он. Потом, заметив тень сомнения на ее лице, засмеялся и добавил: — Естественно, я хотел заключить с тобой контракт, пока твои гонорары не стали слишком высокими. Но как тебе удалось избежать внимания прессы? Насколько мне известно, о несчастном случае ничего не писали, иначе бы я прочел сообщение.

— Оно появлялось с фотографией Гарри. Он тогда был знаменитостью, а я — лишь восходящей звездой. Очень немногие знали мое настоящее имя, а журналисты еще не проникли в мою частную жизнь. К тому же я почти не пострадала. — Ивлин грустно усмехнулась. — Кажется, меня упомянули лишь как невесту Гарри. Это порадовало бы его. Он всегда говорил, что одной знаменитости в семье вполне достаточно.

— Но его спорт даже нельзя сравнивать с твоим искусством.

— Пожалуй, но Гарри был к нему равнодушен, и я собиралась отказаться от выступлений перед публикой, когда мы поженимся.

— И он позволил бы тебе это сделать?

— Он настаивал на этом.

— Боже! Он, наверное, был не в своем уме! Разве он не понимал, что такой талант, как твой, рождается раз в столетие?

— Он был спортсменом; серьезная музыка его не волновала.

— Тогда ты тоже была не в своем уме, когда согласилась выйти за него замуж. — Глаза Ивлин угрожающе сверкнули, но Макс спокойно продолжил: — Я могу понять, что ты чувствовала, лишившись возможности играть на своем рояле, но я не понимаю твоего безрассудного увлечения совершенно недостойным человеком. Твоя травма привела к невосполнимой потере большого таланта — это вызывает сочувствие, но то, как ты сентиментально цепляешься за память Гарри Тревера, просто меня выводит из себя.

— Я это заметила, я же не слепая, — нахмурившись ответила Ивлин, — но это был траур и по моей музыке тоже. Я надеялась, что ты никогда не узнаешь, кем я была, поэтому я намеренно пыталась казаться другой.

— И напрасно, от этого я еще больше злился. Ты такая красивая, Иви, но упорно пытаешься сделать из себя пугало.

Теплый взгляд Макса и мягкие интонации его голоса несколько успокоили Ивлин, хотя ей не нравилась прямота, с которой он говорил ей неприятные вещи.

— Ну, сегодня я не пугало, не так ли? — спросила она, но не упомянула о том, что так оделась исключительно для него.

— Несомненно. Надеюсь, ты навсегда рассталась со своей траурной одеждой.

— Но я действительно любила Гарри, — возразила Ивлин. — Ты напрасно рассказал о нем тете Эми.

— Она все и так знала, — коротко ответил Макс, — все знали, кроме тебя. Тот, кого это касается, всегда узнает последним. Я думаю, что это должно окончательно убить в тебе любовь к Гарри.

Известие пришло слишком поздно, чтобы по-настоящему причинить ей боль, потому что со временем прежнее чувство Ивлин уже охладело, но девушка упорно не хотела признаться в этом Максу. Ей нужно было найти какую-нибудь защиту. Ивлин была уверена, что Макса интересовала только Изабелла; он восхищался ее талантом и, очевидно, ее красотой. Шокированный безразличием незнакомой девушки к окружающему миру, он попытался вдохнуть в нее жизнь, и сегодня все завершилось — он вернул Ивлин музыку, от которой она уже не сможет отказаться.

— Любовь нельзя убить, — сказала она. — И хотя Гарри изменял мне, я все равно буду его любить.

Ее утверждение было отчасти правдой. Гарри был мечтой ее юности. Она всегда с легкой грустью будет оглядываться на тот период своей жизни, вспоминая счастливое девичество и его.

Но ее ответ, кажется, Максу совсем не понравился, потому что он помрачнел.

— Ты хочешь вернуться в зал? — неожиданно резко спросил он.

— А ты? — вежливо осведомилась она.

— Нет. Моя миссия окончена.

Значит, он запланировал эту поездку в Мюнхен с тем, чтобы заставить ее разговориться. К чему такие хитрости, с горечью подумала она, Макс мог бы и без этого сказать ей, что знает, кем она была раньше. Но стала ли бы она тогда обращать внимание на свою внешность, не имея стимула в виде приглашения на концерт, короче говоря, вышла бы она из своей раковины без его направляющей руки? Макс вел себя очень мудро, манипулируя ею как марионеткой, но дергал он не за веревочки — он играл ее чувствами.

— Тогда, если ты не возражаешь, я бы предпочла не возвращаться, — сказала Ивлин. — Если музыка вновь вернулась в мою — жизнь, я буду пока принимать ее в небольших дозах.

— Хорошо, тогда мы поедем обратно.

Макс все еще казался раздраженным.

— Я веду себя не так, как ты ожидал? — язвительно спросила она.

Он усмехнулся.

— Не совсем.

— Но ведь поведение женщины не зря считают непредсказуемым?

— В этом их очарование. — Но у Макса был такой вид, будто именно в Ивлин никакого очарования он не находил.

Когда они спустились в вестибюль, из зала вышел крупный бородатый мужчина. Увидев Макса, он бросился к нему с распростертыми объятиями.

— Макс! Mein freund[9]! — воскликнул он и обрушил на Макса целый поток слов на немецком языке.

Когда он на секунду замолчал, Макс вставил по-английски:

— Я знаю, что слишком задержался в Зеефельде, но время еще терпит. Я скоро вернусь. А что привело тебя сюда?

— Я приехал послушать молодого Шрайберга. — Его глаза сверкнули из-под густых бровей. — Разве он не великолепен? Ты не хочешь пригласить его?

— Не хочу, — решительно заявил Макс.

Бородач громко рассмеялся.

— Gut! Gut! — Он вдруг стал серьезен. — Хорошие пианисты, где они? — Его взгляд упал на Ивлин. Несколько мгновений он молча смотрел на нее. — Но это же просто чудесно! Друг мой, значит ты нашел ее? Фрейлейн Равелли, вы приедете в Вену? Вы сыграете для нас? Макс, я прощаю тебе твою задержку, потому что теперь знаю ее причину. Мы покажем этому Шрайбергу, как надо играть, верно? — Он повернулся к Максу и шепнул по-немецки: — У нее высокий гонорар?

Для Ивлин это был ужасный момент. Она очень хотела сделать то, чего от нее ждали, но, к сожалению, это было не в ее власти. Одного желания мало, чтобы вернуть ее левой руке прежнюю силу.

— Вы ошибаетесь, господин… — она запнулась и с мольбой взглянула на Макса.

Тот быстро сказал своему приятелю что-то по-немецки; бородач широко открыл глаза от удивления.

— Я не понимаю, — пробормотал он.

Макс подхватил Ивлин под руку и повел ее к выходу.

— Этот болтливый осел — Шмидт, — сквозь зубы процедил Макс, — он ездил со мной в Лондон слушать твою игру. К сожалению, он узнал тебя.

Взгляд девушки был затуманен печалью.

— Теперь ты понимаешь, почему я хотела спрятаться ото всех, — с болью в голосе сказала она.

Ничего не ответив, Макс быстро усадил ее в машину. Они выехали уже за пределы Мюнхена, когда он заметил, что Ивлин плачет — безутешно и беззвучно.

— Иви, пожалуйста, не надо, — с беспокойством попросил он.

Девушка с трудом справилась со слезами.

— Я думаю, тебе не приходило в голову, — сдавленным голосом произнесла она, — до того, как ты начал меня спасать, что я предпочитаю все оставить как есть.

— Неужели ты действительно предпочитаешь оставаться несчастной — ведь ты была несчастна, Иви, — и заставлять всех вокруг себя быть несчастными? — Он говорил с ней почти сурово. — Я хотел это изменить.

— Тебя это не касалось, — устало заметила она. — Ты не имел права вмешиваться.

— Если я вижу тонущего человека, неужели я не должен попытаться спасти его?

— Но я не тонула. Мне кажется, ты изменил своему призванию, Макс. Тебе надо было стать врачом, а не музыкантом.

Макс в недоумении нахмурился.

— Стать врачом, потому что я хотел тебе помочь?

— И использовал очень своеобразные методы терапии, включая даже поцелуи. — Она нервно рассмеялась и увидела, что руки Макса непроизвольно сжали руль. — Твоя специальность — «несчастненькие»?

— «Несчастненькие»? Что ты имеешь в виду?

— Хромые и слепые, вроде меня и Софи.

— Да, бедная Софи, — вздохнул он. Направление его мыслей переменилось. — Но ее испытания скоро закончатся. Я постоянно о ней думаю.

Эти слова только усилили горечь разочарования Ивлин. Если бы забота Макса о ней оказалась продиктована любовью, как бы это все изменило. С какой радостью она приняла бы его помощь, доверив себя и свою жизнь его надежным рукам, и была бы счастлива.

— У нее есть ты, чтобы поддержать ее в трудную минуту, — напомнила Ивлин.

— Да, надеюсь, что я смогу быть ей полезен.

— Уверена, что так и будет. Тебе это отлично удается, — с нескрываемым сарказмом произнесла Ивлин.

— А как ты еще прикажешь мне поступить? — удивленно спросил Маке. — Я знаю Софи с детства, она очень много для меня значит. Только благодаря моим уговорам она согласилась на операцию, и если это тоже окончится провалом… — Он не закончил фразу.

— Ты сумеешь утешить ее, я уверена, — тихо сказала Ивлин. — А кто стал другим твоим провалом?

— Ты.

— И ты, должно быть, очень расстроился. Столько усилий и все напрасно. Может быть, попытаешься еще раз поцеловать меня, пока я еще шикарно выгляжу? Пока Золушка вновь не надела свои лохмотья.

— Иви, ты не можешь! — В его голосе прозвучала мольба.

— О нет, могу. Ты же не думаешь, что окончательно излечил меня? Для этого нужен специалист поопытнее, чем вы, доктор Линден, и не связанный другими обязательствами.

Ивлин нарочно хотела спровоцировать его. За этот вечер она испытала столько противоречивых чувств — ожидание праздника, глубокое волнение, которое всегда вызывала в ней музыка, боль утраты, бесцеремонно разбуженную господином Шмидтом, которую только усилило напоминание об отъезде Макса в Вену и то, что Софи занимает все его мысли, а ей, Ивлин, не останется даже воспоминаний.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — сердито спросил Макс.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Я ведь могу вызывать желание, не так ли? Тебе было приятно целовать меня там, на перевале Карер. Почему бы тебе не повторить свой эксперимент, пока есть еще такая возможность? Тогда нам обоим будет что вспомнить, когда… когда… — Она хотела сказать «когда мы будем далеко друг от друга», но слова застряли у нее в горле.

Макс тихо выругался и нажал на газ.

Растущее желание толкало Ивлин на новое безрассудство. Ей так хотелось, чтобы у нее осталось воспоминание, которое она могла бы унести с собой в безрадостное будущее, ожидавшее ее. Она лишь хотела успокоить в его объятиях свое страдающее сердце; Софи ведь не будет от этого никакого вреда. Ей даже не стоит об этом знать, ведь Макс с ней останется до конца жизни. Но тот, кажется, совсем не реагировал на ее приглашение. Он думал только о своей возлюбленной.

Задетая его равнодушием, Ивлин язвительно сказала:

— Я думала, что сейчас я выгляжу более привлекательной, чем на перевале Карер, но, кажется, твой пыл уже остыл.

— Боже мой, — процедил он сквозь зубы. — Здесь ты заблуждаешься, дорогая, но только сумасшедший может соблазнять мужчину, когда он за рулем.

Ивлин совершенно забыла, что на скоростном шоссе не так-то просто сделать остановку.

— Сейчас я найду место для стоянки, — угрожающим тоном произнес он, — и тогда я тебе покажу.

У Ивлин по спине побежали мурашки. Она сошла с ума, если решилась провоцировать его, и за это ей придется расплачиваться.

— Я… я только предложила поцеловать меня, — стала оправдываться девушка, — в качестве награды за приятный вечер. В этом ведь нет ничего особенного?

— Особенного нет, но я все-таки собираюсь проделать это, — предупредил ее Макс и свернул на обочину.

Скрипнули тормоза, заглох мотор, и Макс выключил фары. Ночь была тихой. Низкая луна висела над темным лесом и полем и серебрила воду в близлежащем пруду.

Ивлин услышала, как Макс отстегнул ремни и повернулся к ней. В салоне было слишком темно, чтобы можно было разглядеть его лицо, но в его движениях чувствовалась угроза. Он резко протянул руку, но ударился локтем о руль и тихонько выругался.

— Определенно сейчас не время и не место, — дрогнувшим голосом начала было Ивлин. — Нам… нам лучше отложить…

— Ни за что!

Он заключил ее в объятия, в которых не было и намека на нежность. Кровь ударила Ивлин в голову. Страх, горечь, отчаяние исчезли, когда огонь страсти вдруг опалил ее. Она без смущения отвечала на поцелуи Макса, и ее растрепавшиеся волосы окутывали их как вуаль. Только тут Ивлин поняла, что в ней родилась новая любовь, и ее тело и душа устремились к человеку, который принадлежал другой женщине.

Внезапно Макс отпустил ее, и Ивлин безвольно упала на спинку сиденья. Он открыл окно, впустив в салон прохладный ночной воздух. Достав платок, он вытер пот.

— Прости мою грубость, — смущенно произнес он. — Ты свела меня с ума.

Она хотела закричать, что его безумие не пугает ее, что она готова сделать для него все что угодно, но гордость и благоразумие удержали ее. Если она ради любви была готова на все, то для Макса это было лишь развлечением.

Вдруг он сделал неожиданную вещь. Он взял прядь ее волос и, поцеловав ее почти с благоговением, выпустил из рук и завел мотор.

— Нам пора возвращаться, — глухо произнес он. — Пристегни ремень.

Ивлин молча возилась с застежками, думая о том, что ее время кончилось. Макс оставит ее так же, как когда-то это сделал Гарри.

Чтобы вновь выехать на шоссе, Максу надо было сделать поворот. Занимаясь этим, он обратил внимание на недостатки своей машины.

— Она отлично идет по прямой, — ворчал он, — но становится капризной, когда приходится сворачивать.

— Так всегда бывает в жизни, — заметила Ивлин, — трудности возникают тогда, когда отклоняешься от прямого пути.

— Мудрая мысль, — фыркнул он. — И куда же ты направишься отсюда?

— Никуда, — спокойно ответила Ивлин. — Этот эпизод завершен.

Внезапно все встало на свои места. Любовь к Максу не позволит ей подвести его. Она завершит то, что он начал.

— Ты вернешься в Вену, — сказала она, — а я — в Англию. Я знаю, что скверно вела себя сегодня, но с этого момента я буду хорошей девочкой. — Ивлин грустно улыбнулась, но в темноте Макс не мог видеть ее улыбки. — Я не вернусь к прошлому, обещаю. Я так сказала только, чтобы разозлить тебя. Я найду себе какое-нибудь занятие и перестану себя жалеть. Как ты верно заметил, есть много людей, которым гораздо хуже, чем мне. Я никогда не забуду тебя, Макс, ты очень помог мне, хотя я и не сразу это поняла. Я… я в самом деле очень благодарна тебе.

— Слава Богу, — произнес Макс с таким искренним чувством, что Ивлин вздрогнула. — Но почему ты говоришь о расставании? Ведь после сегодняшнего вечера это невозможно.

Ивлин ощутила прилив радости от мысли, что Макс совершенно забыл о Софи. Но ее радость была напрасной: у них с Максом не может быть будущего. Ивлин не станет настолько бессердечной, чтобы увести его у Софи, да и он не может всерьез думать о том, чтобы оставить бедную девушку.

— Нам лучше расстаться, — холодно сказала она.

— Но, милая, разве ты не любишь меня?

Тут она все поняла. Своим безрассудным поведением она пробудила в нем надежды, которых не могла исполнить. Поверив, что она любит его, Макс решил, что она готова на любовную связь с ним, пока Софи будет поправляться после операции. Ивлин стало грустно; она не думала, что Макс может оказаться столь циничным; но он был иностранцем и обладал темпераментом музыканта, что хотя и не оправдывало его, все же позволяло понять его поступки.

У нее был только один способ удержать Макса на расстоянии — заставить его поверить, что она его не любит. Ведь если он решит вновь заключить ее в свои объятия, она не устоит.

— Нет, не люблю, — твердо ответила она.

— Но ты отвечала на мои ласки так, как будто ты меня любишь.

— О, это… лишь естественная реакция, я думаю. Прости, Макс, музыка взволновала меня, и я потеряла голову, я почти не соображала, что делаю, но теперь я пришла в себя.

— Опять Гарри? — спросил Макс.

Ивлин поспешно ухватилась за эту невольную подсказку.

— Да, наверное. Понимаешь, мне известно, что такое настоящая любовь. Боюсь, что ни к кому другому я уже не смогу питать такого чувства.

И это, подумала Ивлин, было отчасти правдой. Ее любовь к Максу была совсем иной, чем то, что она испытывала к Гарри; она была более зрелой и глубокой. Гарри был героем ее девичьей мечты и воплощал собой возвышенную любовь. Наверное, она была больше влюблена в саму любовь, чем в конкретного мужчину.

— Удивительно, как женщины могут любить недостойных мужчин, — с горечью произнес Макс.

Но разве он сам был лучше. Связанный с одной девушкой, он уже был готов изменить ей с другой, совсем как Гарри.

Обвинение уже вертелось у нее на языке, но Ивлин промолчала. К чему это приведет, устало подумала она. Сейчас Макс увлечен ею; он даже может сказать, что вовсе не любит Софи. Большинство мужчин от желания теряют голову; но потом Макс все равно вернется к Софи, потому что он знает, что ей нужен.

Их путь лежал через Гармиш-Партенкирхен. Улицы города были безлюдны, и Ивлин поняла, что уже поздно. Вершина Цугшпитце темной громадой выделялась на фоне освещенного луной неба.

— Не можешь ли ты прибавить скорость? — спросила девушка. — Тетя Эми будет волноваться, если я слишком задержусь.

Макс глубоко вздохнул.

— Но Иви, mein hertz[10], Гарри ведь нет в живых.

— Я знаю, можешь не напоминать мне об этом, — строго сказала она. Отвернувшись к окну, она украдкой вытерла слезы, но их вызвало не воспоминание о Гарри, а то, что она теряла Макса.

Макс сбавил скорость, чтобы преодолеть сложный поворот. Он повернул голову и посмотрел на девушку.

— Значит, liebchen, я должен понять, что я тебе не нужен?

Ивлин молча кивнула, но вся ее душа рвалась к нему.

— Но мы можем остаться друзьями?

— Если хочешь.

Опасная дружба, но она не станет долгой, — Макс скоро вернется в Вену и к Софи.

— Хорошо, пока есть жизнь, есть надежда. — Макс произнес это почти весело и наконец прибавил скорость. Они приближались к Шарницу.

Но на что можно было надеяться?

— Нам осталось проехать совсем немного, — сказал Макс, — тебе надо причесаться.

— Но кто меня увидит? — удивленно воскликнула Ивлин.

— Пограничники, — напомнил он ей.

Девушка совсем забыла, что им предстоит пересечь границу другого государства. Она начала поспешно заплетать волосы в косу.

— Мне бы не хотелось, чтобы пограничники подумали… то, что они могут подумать, — лукаво сказал Макс.

Ивлин густо покраснела в темноте.

— Что я распутная женщина? — спросил она. — Я чуть не стала ею.

— Жаль, — заметил Макс, — но я должен быть благодарен и за то, что мне было даровано.

Стараясь не замечать сожаления в его голосе, Ивлин несколько развязно произнесла:

— Я часто думала, каким образом можно соблазнить мужчину. Это оказалось гораздо легче, чем я предполагала. — Она попыталась придать своему голосу беззаботность.

— Но не делай это своей привычкой, — предупредил ее Макс. — Потому что другой может оказаться неспособным остановиться вовремя.

Простые слова, сказанные в шутку, но с каким убийственным подтекстом. Другой? Неужели Макс готов так легко уступить ее другому? Она для него ничего не значит, если он так спокойно говорит, что кто-то другой может овладеть ею. После ее сегодняшнего поведения Макс вправе ожидать, что в ее жизни будут другие мужчины, и он нисколько не ревнует.

Но Ивлин знала, что других не будет.