Альпы. От Любляны до Лиона и от Мюнхена до Милана

Часть вторая. История

Он хранится в большом ящике, стенки которого почти целиком состоят из кусков льда. Ящик освещают всего лишь две голые лампы, вмонтированные в потолок и испускающие приглушенный сине-фиолетовый свет. Человек внутри ящика имеет рост немногим больше четырех футов, и он совершенно обнажен. Однако, принимая во внимание, что ему более пяти с половиной тысяч лет, выглядит он на удивление хорошо.

«Ледовый человек» Этци — самое реальное звено, которое связывает нас с Альпами доисторических времен. Тело этого человека эпохи неолита обнаружили в сентябре 1991 года два немецких альпиниста, Эрика и Хельмут Симон, когда шли по Симилаунскому леднику в отдаленной, высокогорной части Альп, на самой итальянско-австрийской границе. Заметив в толще льда очертания явно человеческой фигуры, они сочли, что наткнулись на результат несчастного случая при попытке восхождения, и сообщили о своей находке в полицию, и сотрудникам горноспасательной службы пришлось немало потрудиться, высвобождая тело из ледяной могилы. Когда местный тирольский альпинист Рейнхольд Месснер побывал на месте происшествия и заявил, что тело пролежало во льду больше трех тысяч лет, представители средств массовой информации вдруг сообразили, что тут происходит нечто интересное. Впоследствии весь мир наблюдал по телевидению за тем, как при помощи вертолета тело было вывезено с горного склона по воздуху.

Археологи из университета Инсбрука, проводившие последующие исследования найденного тела, подтвердили то, о чем многие уже подозревали: это антропологическая находка огромного значения. Радиоуглеродный метод показал, что тело датируется примерно 3500 годом до н. э.; естественное захоронение в ледяной гробнице предотвратило начало разложения, и было ясно, что погибший темноволос, голубоглаз, тело его украшено множеством нанесенных углем татуировок, обследование же содержимого желудка свидетельствовало, что незадолго до смерти он перекусил мясом горного козла. Человек носил хорошо сшитую обувь, а на голове у него была шапка из медвежьего меха. Обнаруженные в одежде остатки пшеницы наводят на предположение, что он происходил из сельскохозяйственной общины, а так как его одежда была сшита из козлиной шкуры, то у этих крестьян, должно быть, имелись прирученные животные. Найденные при нем артефакты также вызвали значительный интерес: в их числе был примитивный походный мешок, изготовленный из шкур животных и с деревянной рамой, и он вообще-то не слишком-то отличается от рюкзаков, с какими ходят толпы туристов, каждое лето по железной дороге перебирающиеся через перевал Бреннер, неподалеку от которого совершал переход через горы Этци.

Кто он такой? При нем был найден уголь для разведения огня. Судя по всему, человек планировал провести в горах не один день. Возможно, он был торговцем, странствовавшим по Альпам с целью продажи своих изделий, а через высокогорье он направился, обходя враждебную территорию; или, может, он был пастухом, отгонявшим стадо на летние пастбища (обнаруженная в желудке цветочная пыльца позволяет прийти к выводу, что свое последнее путешествие он совершал весной). Но в 2001 году было сделано еще одно важное открытие: в лопаточной кости «ледового человека» нашли застрявший наконечник стрелы, а на одежде обнаружили кровь — причем не его, а чужую. Неужели Этци подвергся какому-то ритуальному наказанию, как нарушитель границ? Или рану он получил во время каких-то беспорядков в племени, когда, должно быть, воцарились беззаконие и насилие? Доподлинно мы этого никогда не узнаем. Но одежда Этци и его вещи в огромной степени помогли ученым понять жизнь первобытных людей в Альпах.

Само имя Этци происходит от названия Этцальской долины, в горах над которой и был обнаружено тело человека эпохи неолита. В настоящее время Этци находится в музее в Больцано, маленьком городе в Северной Италии, что на южной стороне от Бреннерского перевала. Само по себе это немного странно, потому что с горного склона его забирали австрийцы; однако тщательное картографирование места эксгумации показало, что ледовая могила находилась на территории Италии, в десяти метрах от границы, поэтому, после того как были завершены предварительные научные исследования, Этци передали итальянцам. На все это ушло несколько лет, как и на ожесточенные споры на международном уровне о будущем Этци; но в конце концов в 1998 году «ледовый человек» был помещен в контейнер для перевозки замороженных продуктов и перевезен из Инсбрука через Бреннер в сопровождении полицейского эскорта (одна австрийская националистическая группировка — хотя точно не известно, какая, — угрожала уничтожить тело, если Этци когда-либо покинет австрийскую землю). Ныне тело покоится в холодильнике в перманентно замороженном состоянии, ведь в противном случае оно начнет разлагаться; посетители Археологического музея Больцано могут посмотреть на Этци сквозь стеклянное окошко немногим больше экрана телевизора. Впрочем, не сказать чтобы Этци мог привлечь к себе много внимания. Одна его рука сжата в кулак, а вторая неловко закинута за голову; туловище почти совсем усохло, но все пальцы рук и ног, колени и зубы отчетливо различимы. Более поразительно то, что голова запрокинута; это придает Этци вид отчужденно-замкнутый, словно бы он твердо намерен хранить свои тайны.

Помимо того что Больцано способствовал прояснению многих аспектов жизни доисторического человека в Альпах, город хранит символы более близких нам по времени событий альпийской истории. Расположенный на слиянии рек Адидже и Риенца, Больцано занимает узкую равнину, зажатую между скалистых, поросших лесом хребтов, которые выше превращаются в пики, чьи макушки даже летом засыпаны снегом. По склонам долины едва ли не на каждом смотрящем на равнину обрывистом утесе стоят приземистые средневековые замки. Кажется, куда ни кинь взор — всюду неприступные с виду квадратные башни из серого камня, окруженные зубчатыми стенами и валами; стоит вам разглядеть один замок, как вы замечаете еще два, на той стороне долины, а дальше, на склоне холма, — еще несколько, какие-то выше, какие-то ниже. Количество замков вокруг Больцано свидетельствует о политической неустойчивости этого края на протяжении Средних веков — и даже в более раннюю эпоху, так как многие замки были возведены на остатках фундаментов древнеримских укреплений, занимавших те же самые стратегические пункты с обнажениями скальной породы. В то же время сам Больцано живет двойной шизофренической жизнью: все улицы носят названия на немецком и итальянском языках, в самом городе явственно ощущается немецкий дух — это ведь Южный Тироль, долгое время остававшийся объектом напряженного политического соперничества между Австрией и Италией. Нигде больше в Альпах борьба не приобретала столь ожесточенный характер, — а южнее Больцано находится Роверето, где в годы Первой мировой войны произошли некоторые кровопролитные схватки. Но все это — и средневековые замки, и следы траншей Первой мировой, что пересекают склоны на итальянской стороне, — составляет лишь последние главы в повествовании, которое на протяжении веков оставалось жестоким и кровавым. История Альп по большей части складывалась из беспрестанных войн и столкновений между различными этническими, языковыми, религиозными и национальными группами, населявшими горы на протяжении тысячелетий; под властью одного правителя объединить весь регион смогли только два человека: Август и Карл Великий (хотя Наполеон тоже был близок к этому), и тысячи лет уделом Альп оставались раздробленность, вторжения, восстания и войны.

К тому времени, как Этци отправился в свое последнее путешествие через горы, поселения людей процветали в Альпах уже тысячи лет. Когда тающий ледник десять тысяч лет тому назад освободил альпийские долины, оставив вечные снеговые шапки только на горных вершинах, в этом районе по берегам крупных озер начали возникать палеолитические поселения, другие сообщества тогда же стали обживать пещеры. Возле Гренобля, в Грот-де-Шоранс в Веркоре, найдены очень важные подтверждения тому, что в пещерах обитали доисторические люди, а в австрийском озерном крае, в районе Мондзее, археологи XIX века открыли прибрежное поселение, возведенное на сваях, чтобы его не заливало водой (так называемая «мондзейская культура»). Следы доисторических поселений есть и во многих других местах, среди них — Виль-Вьей возле Кейра во Французских Альпах, где имеется семиметровый стоячий камень (ныне обломанный) под названием Пьер-Фише. На северо-западе Италии, в Аосте, было вскрыто большое древнее захоронение, датируемое примерно 2700 годом до н. э.; в результате религиозных церемоний оно «усеяно» человеческими зубами, принесенными в жертву как часть земледельческого ритуала. Но как материальный памятник, свидетельствующий о доисторической альпийской эпохе, все это бледнеет рядом с выдающимися образцами наскальных рисунков в итальянской долине Валь-Камоника — за тысячи лет до эпохи кельтов и римлян их вырезали в камне представители ранних обществ.

Расположенная к северо-западу от озера Гарда, Валь-Камоника типична для Доломитовых Альп: глубоко прорезанная долина, с вовсе не плоским дном и с многочисленными живописными деревеньками, где реликтами прошедшей эпохи кажутся дома, сложенные из камня и дерева, с характерными красночерепичными крышами, составляющими причудливый узор всевозможных углов и пересечений. Склоны долины, в стороне от деревень, покрывают многочисленные виноградники и густые леса; выше верхней границы лесов трава вскоре уступает место почти вертикальным иззубренным скалам, бледным и кажущимся при солнечном свете странно уютными. В летний полдень от них нередко веет зноем; далекие горы в конце долины выглядят темными тенями, дрожащими в тускло-голубой дымке, а в деревнях с их узкими мощеными улочками, что вьются мимо церквей из тяжелого камня и древних амбаров с толстыми стенами, все затихает на время дневной сиесты, которую здесь блюдут строго, как и в любой другой области Италии. От деревни Надро, одной из многих в долине Валь-Камоника, отходит тропа, и через густой лес она выводит к череде плоских темных скал, на которых можно увидеть некоторые из знаменитых петроглифов долины; в действительности значение здешних археологических памятников настолько велико, что они занесены в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Скалы — гладкие, черные, голые интрузии, и без того уже рассеченные геологическими расселинами и трещинами, — испещрены изображениями людей, шалашей, предметами вооружения, животных и деревьев. Рисунки не окрашены (они высечены в камне, а не нанесены краской) и представляют собой неглубоко вырезанные на поверхности скалы линии. Но их все равно можно различить даже спустя тысячи лет, несмотря на воздействие жары, дождя, снега и горных ветров. По своей простоте рисунки напоминают карикатуры или комиксы: один изображает бегущего человека со щитом в одной руке и с воздетым копьем в другой; второй — две сражающиеся фигуры восьми дюймов высотой. Но остальные петроглифы ставят в тупик. (Какие-то из них могут быть древними формами письменности, с использованием похожих на буквы символов.) А ведь такие скалы с рисунками, как здесь, возле Фоппе-ди-Надро, не единственные в своем роде: по всей Валь-Камонике насчитывается свыше двухсот тысяч отдельных петроглифов, большинство из них вое-ходят к эпохе племени камунов, живших здесь с 5000 года до н. э. и вплоть до римского завоевания. (Отдельные изображения относят даже к еще более ранним временам, до камунов, а некоторые из рисунков сделаны в Средние века.) На одной из скал в Накуане, что между Надро и Капо-ди-Понте, главным городом Валь-Камоники, изображена религиозная церемония, которую проводят жрецы, а также похороны, причем покойник показан в окружении различного оружия и инструментов; и среди рисунков на поверхности скалы часто встречается изображение кузнеца за работой: верный признак того, что эти петроглифы были созданы в железном веке.

В Альпы кельтские народы начали проникать примерно с 1000 года до н. э., постепенно вытесняя племена, в том числе и камунов, создателей рисунков долины Валь-Камоника. Самыми могущественными из обосновавшихся в Альпах кельтских племен были гельветы и реты (или ретийцы), жившие на территории современной Швейцарии; другое племя, аллоброги, поселилось между Роной и Изером, в сегодняшней Франции. При господстве кельтов в экономической и культурной жизни Альп произошли решающие перемены. Многие географические названия в этом районе происходят от кельтских, потому что пришельцами были основаны города и деревни; Люцерн, вероятно, был кельтским городом, его название восходит к кельтскому lozzeria, что значит «поселение на топком месте». Но о кельтской эпохе в Альпах помнят сегодня не только по географическим названиям, но и благодаря кое-чему еще.

Главным экономическим нововведением кельтов в Альпах стало горное дело, в особенности добыча соли, и многие из соляных шахт, разработка которых началась тогда, до сих пор остаются действующими, как, например, копи у Зальцкаммергута возле Зальцбурга. На процветающих соляных копях кельтских времен выросли два города в этом регионе — Халлейн и Хальштатт. В XIX веке руководитель работ на солевых шахтах Халыптатта Иоганн Георг Рамзауэр, бывший также археологом-любителем, сделал важнейшую находку, относящуюся к кельтской эпохе: он обнаружил более тысячи погребений, в некоторых из них нашли ювелирные изделия, мечи и кинжалы. Эти открытия позволили прийти к выводу, что крупное кельтское поселение, разбогатевшее и ставшее могущественным и влиятельным благодаря контролю над добычей и торговлей солью, процветало здесь с 800 года до н. э. Подобное поселение существовало и возле соседнего Халлейна, сейчас там в городском музее хранится ценный экспонат — Schnabelkanne, кувшин с носиком, обнаруженный в богатом погребении рядом с городской соляной шахтой; он украшен изображением похожего на льва зверя, который, вероятно, олицетворяет кельтское божество — Тараниса.

Пока кельты устраивались на большей территории Альп, южнее, на Апеннинском полуострове, нарастала мощь Рима — причем в такой степени, что в экспансионистских устремлениях римлян многие правители Европы и всего Средиземноморья усматривали угрозу для себя. В частности, опасным считали Рим правящие круги Карфагена, и в 218 году до н. э. карфагенский полководец Ганнибал совершил вошедший в историю переход через Альпы с войском в сорок тысяч человек (и множеством слонов), чтобы дать бой возвышающейся империи. (На следующий год он разгромил римлян в сражении у Тразименского озера в Перузии, ставшим завершением Второй Пунической войны.) Предполагается, что армия Ганнибала воспользовалась перевалом Большой Сен-Бернар, хотя этому и нет доказательств, за исключением того, что здесь в то время проходил наиболее известный маршрут трансальпийской торговли (в 390 году до н. э. галльская армия совершенно точно прошла именно этим путем, позже разгромив римлян в северо-западной Италии и основав провинцию Цизальпинская Галлия). На другом перевале, поменьше, под названием Коль-Аньель, к скале прикреплена мемориальная доска, которая утверждает, что Ганнибал перешел через Альпы именно через этот перевал, а Р. Л. Дж. Ирвинг заявляет, что не менее пяти различных перевалов оспаривают честь называться тем самым перевалом, через который Ганнибал двигался в Италию.

Но, каким бы перевалом не прошел Ганнибал, его подвиг, вне всяких сомнений, был выдающимся достижением, триумфом военного гения — о таких приключениях мальчишки слагают легенды. Не удивительно, что история о наступлении Ганнибала через Альпы привлекала к себе многих античных писателей. Один из них, греческий историк Полибий, пересказал ее в живописных и кровавых подробностях, он писал, что после нескольких дней пути по горам карфагеняне «подошли к узкому месту, по которому не могли пройти ни слоны, ни вьючные животные — ибо обрыв, крутой и до того, всего стадии в полторы протяжения, стал еще круче после новой лавины, — войско снова упало духом и трепетало от страха... Ганнибал потерял всякую надежду добраться до цели таким путем и расположил свой лагерь у самого гребня горы, приказав расчистить лежавший там снег; затем руками солдат, расставленных по сторонам, он с великим трудом проложил себе дорогу через обрыв...»[5]. Собрав все свои войска в одном месте, в том числе и «слонов, которые сильно страдали от голода», Ганнибал совершил трехдневный марш вниз по перевалу, добравшись до равнин Северной Италии. Согласно Полибию, весь переход от Нового Карфагена (современная Картахена в Испании) занял пять месяцев, а на пересечение Альп ушло в общей сложности пятнадцать дней. Другой литератор, поэт Силий Италик, сочинил о Второй Пунической войне фантастическую эпическую поэму, описав в ней ужасы, которыми сопровождался переход через горы: солдаты, писал он, страдали от страшных лавин и яростного ветра, который «вырывал людей из укрытий и катал по земле, и кружащиеся вихри уносили их к облакам». Если верить Силию, то обморожения были такими тяжелыми, что многим солдатам приходилось бросать в снегу свои отмороженные руки и ноги.

Однако время шло, и даже армиям со слонами не удалось остановить экспансию Римской империи, и в конце концов Альпы превратились в часть Pax Romana. В 121 году до н. э. кельтское племя аллоброгов признало римское господство, а в 58 году до н. э. у Бибракта во Франции римские легионы под командованием Гая Юлия Цезаря нанесли поражение войску гельветов; в следующие сто лет было также завоевано и покорено племя ретов в восточной Швейцарии. В 158 году до н. э. римляне обратили свое внимание на земли теперешней Австрии и заняли территорию южнее Дуная, подчинив себе бригантов и назвав в их честь новый город — Бригантий (современный Брегенц на Констанцском, или Боденском, озере). После завоевания Римом этих и других областей постепенно сложилась римско-кельтская традиция, с новыми богами, обычаями и направлениями в архитектуре, унаследовавшими черты обеих культур.

Получившийся результат можно наблюдать в разных местах, и один из самых лучших примеров — Каринтия, расположенная на крайнем востоке Альп; ныне в этом районе пролегает граница между Австрией и Словенией. На травянистых склонах горы Магдаленсберг (1058 м) возле Клагенфурта разбросаны руины кельтского города, позже захваченного римлянами. Кельты пришли сюда в I веке до н. э., и их поселение процветало благодаря золоту, янтарю и добыче железной руды; но в следующем столетии город был занят римлянами, и вскоре здесь появились знакомые атрибуты римского города, такие как форум и бани. Находящийся рядом прежний кельтский город Норик аналогичным образом был включен в состав Римской империи и возродился около 10 года до н. э. как Вирун. Здесь была раскопана превосходно сохранившаяся мозаика, теперь выставленная в местном музее Клагенфурта, на ней изображен Дионис в окружении почти обнаженных сатиров; в углу картины помещена Медуза — чтобы отпугнуть обремененных грехами духов, так как мозаика, по всей вероятности, украшала пиршественный зал, предназначенный для увеселений, чревоугодия и обильных возлияний. Со всей очевидностью можно сказать, что римляне пришли в Альпы со свойственным им пристрастием к величественной архитектуре, гедонизму и баням.

Следы пребывания римлян встречаются по всем Альпам, но бесспорно, что больше всего материальных памятников римской эпохи сохранилось в Аосте, городе на северо-западе Италии. Сегодня этот элегантный городок на зеленом горном склоне знают как ворота, ведущие в область итальянских Альп, широко известную своими живописными пейзажами и красотами природы: шикарные горнолыжные курорты Курмайера примостились немного выше по долине, под увенчанными снежными шапками горами, которые отчетливо видны из центра Аосты. Располагаясь на южных подступах к Большому Сен-Бернарскому перевалу, Аоста традиционно контролировала основные торговые маршруты через самые высокие части Альп, и традиция эта уходит в прошлое на тысячи лет и стала только крепче, когда в 1965 году открылся автомобильный туннель под Монбланом, восточный вход в который находится непосредственно за Курмайером. Ясно понимая важное стратегическое положение города, римляне в 25 году до н. э. захватили его, отобрав у кельтского племени салассиев, и вскоре одарили своими памятниками. В честь императора Августа была возведена очень красивая триумфальная арка — Арко ди Аугусто (в настоящее время пребывающая в некоторой заброшенности в центре кольцевой дорожной развязки); также в честь императора город переименовали, дав ему название Августа Преториа, откуда и идет современное итальянское название. На первых порах Аоста представляла собой укрепленный воинский лагерь, и взгляд то и дело натыкается на древнеримские стены, оборонительные укрепления и ворота; например, в старину в город попадали через Порта Преториа, череду параллельных трехарочных ворот, в настоящее время частично погребенных под слоем накопившейся за столетия земли. (Тем не менее компоновка ворот по-прежнему легко угадывается: через большую центральную арку проезжали повозки, а пешие путники должны были пользоваться арками поменьше, по бокам от главной.) Рядом с Порта Преториа расположены развалины театра — его величественный фасад, прорезанный арочными окнами, по-прежнему невредим, но сцена утрачена, как и амфитеатр, который в прошлом вмещал двадцать тысяч зрителей, но теперь от него остались фрагменты внешних стен, ныне образующих часть сооружений женского монастыря.

Однако самый известный реликт римской эпохи в Аосте намного менее масштабен, чем любой из упомянутых выше памятников: это изысканно-изящный однопролетный горбатый мост через реку Бютье, он был возведен настолько основательно, что пешеходы пользуются им каждый день даже спустя две тысячи лет. За столетия мост лишился только одного — воды: за века река изменила русло и теперь протекает не под мостом, а рядом с ним. И в наши дни мост выгибается над участком, заросшим дикой травой.

На северных подходах к перевалу Большой Сен-Бернар находится город-«близнец» Аосты Мартиньи, — весьма светский швейцарский городок, чьи жилые кварталы и комплексы предприятий легкой промышленности разбросаны по плоскому дну долины Роны. Здесь, что и неудивительно, еще больше сохранившихся памятников древнеримской эпохи. На тихой пригородной улице восточной окраины города, у основания крутых лесистых склонов находится маленький заброшенный амфитеатр, в настоящее время на этой арене проводится праздник «Сражение королев»: сюда ежегодно в октябре съезжаются местные фермеры, чтобы выбрать «королеву стада» — за этот титул сражаются специально обученные коровы, сцепившись друг с другом рогами. Здешний

амфитеатр построен позже, чем амфитеатр в Аосте, он датируется II—IV веками н. э.; поблизости был храм, посвященный Меркурию, и на его уцелевшем фундаменте, всего по колено высотой, возведен центральный элемент стильного современного здания, где размещается Фонд Пьера Джанадды, модный музей и художественная галерея. Один из музейных экспонатов — удивительная бронзовая голова быка, относящаяся ко II веку, а снаружи, вокруг открытого кафе при музее и парка со скульптурами, разбросаны развалины римских терм.

Многие древнеримские путешественники, совершавшие дальний путь через Европу, должны были миновать и Мартиньи, и Аосту; на самой вершине Большого Сан-Бернарского перевала сохранились отчетливые следы древнеримской дороги (проходившей выше современного шоссе и зданий таможенного поста), и в Бур-Сен-Пьер, откуда на швейцарской стороне ведет дорога на перевал, сохранился римский пограничный столб, датируемый примерно 310 годом н. э. (Здесь, на вершине перевала, во времена Римской империи стоял храм Юпитера, и дорога через горы была известна под латинским названием Summa Poenina — из уважения к кельтскому божеству Поэнну, которому поклонялись в районе Мартиньи.)

Древняя римская дорога из Франции в сторону Мартиньи и перевала Сен-Бернар, проходила вдоль северного берега Женевского озера и через город Лозанну. Во времена Рима это поселение раскинулось по берегу озера (а не поднималось над озером в виде террас, как сейчас), но до наших дней от древнеримской Лузонны (Losonna) дошли лишь остатки стен, высотой по колено, да пара унылого вида сломанных колонн в парке, причем все заросло травой. На табличках указано, где прежде находились форум и базилика, но значение этого места воспринять трудно, поскольку ныне оно отдано на откуп жонглерам и собачникам, выгуливающим своих четвероногих друзей, — этакий заброшенный уголок приозерного города, вдали от яхт и фешенебельных отелей.

После Мартиньи, если римляне двигались дальше вдоль долины Роны и не переходили через Альпы в Италию, они должны были бы пройти через Седун, что означает «Место замков»: это нынешний Сьон, где по-прежнему находятся две чрезвычайно впечатляющего облика крепости; одна из них, замок Валер (Шато-Валер), возведена на массивных фундаментных стенах, относящихся к эпохе Древнего Рима, и, возможно, стоит на месте древнеримского храма. Сразу за Сьоном — Сирр Амоэн, что переводится как «Сиерре милый», — явное указание, что это самый сухой и солнечный город в Швейцарии, хорошо известный в наши дни красными винами «пино нуар», продуктом винодельческой традиции, которая, вероятно, уходит корнями во времена Древнего Рима.

Повсеместно в Альпах географические названия несут хорошо сохранившийся отпечаток, унаследованный от римского владычества. Гарнизонный городок Курия Реторий, контролировавший перевалы Жюлье и Шплюген, в настоящее время называется Кур (от древнеримского храма на вершине перевала Жюлье уцелело несколько обломанных колонн); Партан в Баварских Альпах ныне превратился в Партенкирхен; Тренто в Доломитах некогда был Тридентием, а Роворето на юге звался Руборет; город Сесто-Календе на южной оконечности Лаго Маджоре свое название получил от того, что на шестой день после календ здесь действовал римский рынок, а в честь древнеримского полководца по имени Тит Лабений, проведшего военную экспедицию против галлов из города на противоположном конце того же озера, этот город позже стал называться Лавено. Город Гренобль во Французских Альпах был назван в честь императора Грациана, а название города Анси (Аннеси) происходит от названия древнеримской виллы — Вилла Анисиака и так далее — десятки всевозможных примеров.

Окончание древнеримского владычества в Альпах случилось не в один момент; имперские войска постепенно выводились из различных областей этого горного края, под непрерывным и яростным натиском агрессивных и упорных северных племен. После ухода римлян западную часть Альп заняли племена бургундов (говоривших на латыни), пришедшие сюда с территории современной Франции, а племена алеманнов из Германии продвигались в восточные Альпы, разграбив в 277 году Авентий — древнеримский город в низменной части Швейцарии, откуда осуществлялось управление римской провинцией Гельвеция.

Эти миграции обусловили главное языковое разделение Альп, которое столь очевидно сегодня: области, занятые племенами бургундов, со временем стали франкофонными, а местность, где расселились алеманны, примерно коррелирует с немецкоговорящими районами Швейцарии и Австрии. В конце концов в первые десятилетия V века римляне вообще покинули Альпы, что способствовало еще большей миграции с севера. Но римляне оставили после себя нечто более значимое и важное, чем просто географические названия и целый ряд замечательных, но медленно разрушающихся архитектурных памятников: наиболее значительному наследию Римской империи, христианству, суждено было определять историю Альп и всей Европы на протяжении большей части последующих двух тысячелетий.

В 287 году, в правление императора Максимиана, римский солдат по имени Маврикий получил приказ отправиться с императорской армией в Галлию, где ему пришлось бы сражаться с мятежниками-христианами. Но Маврикий сам был христианином и отказался подчиняться армейскому командованию; охваченный гневом Максимиан приказал в наказание перебить весь гарнизон, в котором служил солдат. В последующие годы могила Маврикия под крутым утесом в неприветливом и поросшем лесом уголке долины Роны между Мартиньи и Женевским озером превратилась в место паломничества его собратьев по вере. Вначале могилу мученика посещали тайно, так как первым последователям христианского учения, если открывалось, что они исповедуют эту веру, грозила смерть; но после 313 года, когда Миланским эдиктом христианам было разрешено беспрепятственно молиться на всей территории Римской империи, могила превратилась в настоящую святыню. Около 390 года епископ Теодор из Мартиньи возвел на этом месте первую церковь, а в 515 году король бургундов Сигизмунд основал рядом монастырь. К тому времени могила святого Маврикия уже была знаменитым центром паломничества, не в последнюю очередь потому, что находилась на оживленном пути, ведущем к перевалу Большой Сан-Бернар, благодаря чему поток пилигримов сюда не ослабевал.

На протяжении последующих столетий в этом месте строили новые церкви, расширяли их, и многие из них были разрушены камнепадами — с громадной плиты серого утеса, возвышавшегося над местом гробницы, постоянно обрушивались валуны. Существующее в настоящее время аббатство и примыкающий к нему монастырь словно стиснуты неприступным обрывом и проходящим по дну долины шоссе; в комплекс сооружений входят здания, датируемые различными эпохами, начиная с IV века нашей эры и кончая 1940-ми годами. В само аббатство ведет на удивление современный портал, где перечислены имена десятков христианских мучеников из различных стран, причем каждое — на соответствующем языке; в сокровищнице аббатства хранятся дары, которые паломники жертвовали на протяжении многих веков, среди них и те, что подарил Юшер, епископ Лиона в V веке, а также изящные золотые кувшины, инкрустированные драгоценными камнями, которые, как считается, были преподнесены Карлом Великим в 800 году. Со временем культ святого Маврикия распространился по всему миру; ему посвящены тысячи церквей, а две страны, Мавритания и Маврикий, названы в его честь. И легенда о святом жива и по сей день: раз в году, 22 сентября, по улицам Санкт-Морица проходит торжественная процессия монахов, шествующих с мощами святого в старинном гробу с островерхой крышкой; и на протяжении всего года в церковь аббатства, как и шестнадцать сотен лет тому назад, идут и идут паломники.

История святого Маврикия и того, как его могила превратилась в священное место поклонения, представляет собой великолепный синопсис первой тысячи лет распространения в Альпах христианства, начинавшегося в древнеримскую эпоху как тайное течение вне закона и достигшего расцвета в великих альпийских монастырях, основанных в конце Средних веков. Наряду с Маврикием из римских легионов, расквартированных Альпах, вышли и другие мученики: одна история рассказывает о Феликсе и Регуле, дезертировавших из стоявшего в Вале легиона, которых мученическая смерть постигла в Цюрихе и которые были захоронены под городской церковью Фраумюнстер. Потом был обнародован Константиновский эдикт, и с ним последовали публичные демонстрации обращения в христианство: во Французских Альпах, в Дефи-ле-де-Пьер-Экрит, глубоком ущелье возле Систерона (римского Сегустерона), в скале высечена надпись на латинском языке, которая свидетельствует о крещении Дардана, префекта Галлии, случившемся в V веке, и о последующем строительстве через ущелье первой дороги.

Среди простого народа и горожан, которые оставались верны своим языческим верованиям, обращения в христианство были распространены куда менее. Примерно тогда же, когда произошло обращение Дардана, в Альпах начали появляться христианские миссионеры, такие как братья Джулио и Джулиано, посланные из Рима проповедовать Писание людям в дикой местности вокруг озера Орта в итальянском Озерном краю. Джулиано основал церковь в Гоццано, к югу от озера, а Джулио жил отшельником на острове посреди того же озера, хотя местные жители утверждали, что тот населен драконами и змеями. (На месте скита Джулио в настоящее время стоит базилика в романском стиле, возведенная в IX веке; в церкви хранится кость, принадлежавшая одному из чудовищ, убитых Джулио, когда отшельник впервые ступил на остров; прах же святого хранится в урне в крипте.) Джулио и Джулиано были первыми миссионерами, а к последним десятилетиям римского господства в Альпах процесс обращения шел уже полным ходом. По всему региону возникали многочисленные христианские церкви: пол средневековой церкви Санта-Мария дель Тильо, что в Граведоне на озере Комо, украшает мозаичное покрытие, которое прежде было полом церкви, заложенной на этом месте в V веке. В другом районе Альп, в Куре, в результате раскопок под великолепным романским кафедральным собором были обнаружены остатки более древней церкви, относящейся ко времени Асинио, ставшего первым епископом города в 451 году. Но к тому времени, как мы уже видели, римская эпоха в истории Альп близилась к концу. Этому региону предстояло пережить долгий период политической нестабильности, еще более заметной на фоне постоянно растущей активности христианства.

В 600 году алеманны и бургунды, которые заполнили вакуум, оставшийся в Центральной Европе после ухода Римской империи, были завоеваны новой доминирующей политической силой — франками. Эта могущественная группа германских племен, возвысившихся и занявших ведущее положение как деятельные и сильные противники римлян, доминировала в политической жизни Европы на протяжении веков: в зените своего могущества франки владели большей частью того, что в настоящее время является Германией, Францией, Северной Италией, а также исторических Нидерландов (современных Нидерландов, Бельгии и Люксембурга), в том числе и Альпами, и правили своим государством из столицы в Ахене в северной Германии. В 507 году Хлодвиг, король франков, принял христианство и, таким образом, создал наиболее могущественное христианское королевство раннесредневековой Европы, предшественника Священной Римской империи.

В первые века франкской экспансии сложился альянс с другим германским племенем, баварцами, которые заняли восточные районы Альп, в то время как франки взяли под свой контроль их западную часть. Подобно франкам, баварцы в завоеванных землях установили феодальный строй и приняли христианство. В VIII веке они основали в Австрии множество монастырей, в том числе монастырь на Мондзее возле Зальцбурга, церкви которого больше тысячи лет спустя были использованы в сцене свадьбы в фильме «Звуки музыки». Еще позже баварцы вытеснили славян из герцогства Карантания (Каринтия), которое те основали в том районе, где сейчас проходит австрийско-словенская граница.

Необычный экспонат из «Ландесмузеума» в каринтийском городе Клагенфурте датируется именно этим временем. Верхушке древнеримской колонны придана форма табурета с гладким широким сиденьем, памятник известен под названием Furstenstein», или «Княжеская скамья». Этот камень играл заметную роль в государственных церемониях, подтверждавших власть немецкоязычных правителей над говорившими по-славянски крестьянами, которые остались здесь после наступления баварцев. Подобное использование колонны указывает на то, что римляне, прославленные поборники закона и порядка, почитались по-прежнему; вожди франкских и баварских племен, должно быть, остро осознавали политическую тень, которую на Европу еще долгое время отбрасывало римское владычество, даже тогда, когда они приступали к установлению нового, послеримского, политического устройства.

В то время как баварцы в восточной части Альп преодолевали сопротивление славян, франки столкнулись на западе с совершенно иным врагом. Сарацины, мореплаватели из Северной Африки, предпочитали промышлять в открытом море пиратством, но также воевали и на суше, совершая частые набеги и вторгаясь в Италию и южную Францию. После поражения сарацин в битве при Пуатье в 732 году часть их осталась в Европе, и в соответствии с традицией некоторые из говорящих по-арабски пришельцев поселились в альпийских долинах, занявшись сельским хозяйством. (Они получили также и политический плацдарм: в начале X века король Италии Гуг Прованский после военных успехов сарацин был вынужден передать под их опеку целый ряд альпийских перевалов.) Если верить легенде, одной из областей, где в те века поселились сарацины, была отдаленная долина Валь-д’Эранс возле Сьона, в самом сердце Валейских Альп. В этой долине и сегодня звучит гортанная речь, напоминающая арабский язык, а люди, что живут в тени крутых скалистых склонов, имеют смуглую кожу и темные глаза, что наводит на мысли о возможном их средиземноморском происхождении. Во всем Вале жители Изерабля известны как беджуи — как предполагают некоторые, это название происходит от слова «бедуин», — а пик Аллалинхорн у Саас-Фе своим названием может быть обязан слову «Аллах».

Рассказы о сарацинах широко распространены и в других районах западных Альп: рядом с Систероном в Альпах Верхнего Прованса есть группа скал, носящих название Пенитен-де-Ме. Их возникновение местные легенды связывают с такой историей: однажды несколько монахов влюбились в красавиц-арабок — девушек местный правитель привез из своего похода против сарацин. Святой Донат покарал монахов за греховную похоть, превратив их в камни, когда они шагали друг за другом по берегу реки Дюране. Все это, разумеется, сказки и вымысел, но легенды, по крайней мере, способны пролить некоторый свет на прихотливость и запутанность событий в столетия после ухода римлян; не зря же эта эпоха в европейской истории известна как «Темные века».

Постепенно, однако, мрак рассеялся, наступил период политической стабильности, и Альпы (и большая часть остальной Европы) превратились в мозаику из герцогств и княжеств, большинство которых, по меньшей мере номинально, находилось под контролем Священной Римской империи. Первым обладателем императорского титула, хотя и неопределенного, был легендарный Карл Великий (Шарлемань), который, будучи королем франков, в Рождество 800 года был коронован папой в качестве Patricius Romano-rum — «Защитника Рима» в благодарность за спасение шестью годами ранее папского государства от ломбардцев. Коронация проходила в соборе Святого Петра, и, чтобы добраться до Рима из Падерборна в Северной Германии, Карлу Великому вместе с пышной свитой пришлось преодолеть Альпы; на средневековых фресках в церкви Санто-Стефано в деревне Каризоло возле Тренто в Доломитах увековечена часть кортежа будущего императора, когда он проходил долиной Кампильо. (В Германию через Альпы он возвратился другой дорогой, через перевал Большой Сен-Бернар.) В последующие столетия императоры Священной Римской империи превратились в самую главную, пусть и номинально, политическую фигуру в Европе (уступая только папе). Но, принимая во внимание затрудненность сообщения между различными частями империи, непрекращающееся соперничество местных правителей и их растущее эго, неудивительно, что аристократические семейства стали могущественными владыками повсюду в Альпах: теоретически обязанные повиноваться императору, они обращали мало внимания на его повеления: в действительности их намного больше интересовало то, как бы поставить в горах побольше замков.

Главная улица городка Грюйер.

Фото О. Королевой

Одним из превосходных образчиков средневековой альпийской крепости, относящейся к тому времени, является замок Грюйер, расположенный в дикой и отдаленной местности к северу от Лозанны, на отрогах Бернского Оберланда. Между 1080 и 1554 годами здешним замком последовательно владели девятнадцать графов Грюйер. Суровые зубчатые стены и неровный ряд приземистых башен живописно обрамлены отвесными пиками, высящимися позади замка; вокруг — только крутые, густо поросшие лесом склоны, которые возвышаются от заросших сочной травой лугов, где пасутся коровы, дающие знаменитый сыр «грюйер». В 1493 году замок был уничтожен пожаром и отстроен заново в вычурном стиле, скорее как роскошный дворец, а не укрепленная крепость — подобная судьба постигла многие альпийские замки, по мере того как на смену политическим потрясением Средневековья приходили более спокойные времена. Благодаря перестройке замок сохранился, и в настоящее время крошечную деревеньку Грюйер, которая гнездится под стенами замка, переполняют туристы — свыше миллиона человек в год, отчего привлекательная, мощеная булыжником главная улица превратилась в скопление сувенирных лавок (где продают главным образом обычный швейцарский китч в виде коровьих колокольцев и часов с кукушкой, хотя на продажу в изобилии выставлены и причудливые сувенирные доски для нарезки сыра).

Виды замка Грюйер.

Фото О. Королевой

Виды замка Грюйер.

Фото О. Королевой

У других замков во франкоязычной Швейцарии история чуточку иная: один, у Эгля, относящийся к XIII веку, до 1972 года служил тюрьмой, а теперь стал музеем вина, а суровый замок Валер, один из двух замков, которые зловеще высятся над Сьоном на естественных скальных обнажениях в центре широкой долины Роны, славится самым старым в мире действующим органом (датируемым 1390 годом); сам замок возведен на месте древнеримских укреплений. За перевалом Большой Сен-Бернар, в Италии, своей кровавой историей и множеством возведенных замков славится другая область: в Средние века вдоль долины Доры, восточнее и западнее Аосты, семейством Шаллан были построены десятки замков. Один из замков, у Берреса, стал самой первой в Альпах крепостью, где был оборудован туалет, а пышная дворцовая резиденция Шалланов в Иссонье может гордиться внутренним двориком с аркадой, украшенным живописными фресками, на которых изображена оживленная главная улица средневекового города. В той же долине семья Фенис, боковая ветвь Шалланов, построила возле Нуса замок Кастелло-де-Фенис — скопление сказочного вида башенок и башен, он знаменит также превосходными готическими фресками, в том числе и той, на которой святой Георгий спасает попавшую в беду девицу, поражая дракона, а на них взирают с благочестивым видом святые, которые держат в руках свитки с начертанными на них письменами. Но ни один из замков не идет ни в какое сравнение с замками вокруг Больцано, того североитальянского города, где в своей ледяной резиденции пребывает Этци. С верхушки зубчатой стены замка Шлосс-Хохэппан, расположившегося на холмах возле города, можно разглядеть свыше тридцати замков и крепостей, что высятся на обрывах и утесах, господствующих над широкими долинами, которые сходятся воедино у Больцано и идут дальше к Бреннерскому перевалу. Большинство замков лежат в развалинах или же превращены в модные и экстравагантные рестораны, но само их присутствие среди виноградников и бледных известняковых скал служит напоминанием о тех столетиях, когда эта область была ареной кровопролитной вражды между двумя могущественными аристократическими кланами — графами Эппанскими и Тирольскими.

В политический коктейль средневековой Европы — и без того уже непростой — добавился еще один важный ингредиент: князья-епископы. Эти правители нового типа пользовались покровительством императора Священной Римской империи и в то же время обладали как светской, так и духовной властью, что делало их исключительно могущественными в пределах своих территориальных владений. Одним из первых княжеств-епископств был Зальцбург, основанный франкским монахом святым Рупертом в 700 году. Вскоре епископы Зальцбурга взяли под свой контроль территорию, простиравшуюся на юге до Каринтии и включавшую в себя многие языческие до той поры долины восточных Альп, жители которых, как считалось, вполне готовы для обращения в христианскую веру. Богатство и власть средневекового Зальцбурга зиждились на соляных шахтах Халлейна, и постепенно князья-епископы Зальцбурга превратились в самых влиятельных в регионе. В XI веке на скалистом холме у Верфена в южной части своих владений князь-епископ Гебхард фон Фельзенштейн возвел крепость — как бастион против посягательств баварцев; крепость Хоэнверфен расположена в одном из самых живописных мест Альп: из окон поездов, курсирующих по главной линии на юг из Зальцбурга в центр Австрии, открывается потрясающий вид. Другими могущественными князьями-епископами в этом регионе были правители Бриксена, которые в 1004 году завладели землями вокруг города Блед в Юлийских Альпах; в часовне Бледского замка есть фреска, относящаяся к тому времени и изображающая императора Генриха II, дарующего Блед в собственность первому из князей-епископов Бриксена, Альбуину.

В Альпах кантона Вале в очертания местности возле средневекового города Сьона, над которым уже доминировал Валерский замок, в 1294 году внес изменения могущественный князь-епископ Бонифаций де Шаллан: на холме, примыкающем к тому, что занимала прежняя крепость, он построил собственный замок Турбийон. В настоящее время замок лежит в развалинах после случившегося в XVIII веке пожара, и эти руины, прелестная мешанина остатков каменной кладки и столиков для пикников, обрушившихся зубчатых стен и каменистых тропинок, пользуется популярностью у местных жителей и приезжающих сюда на выходные туристов как уголок семейного отдыха. Город Тренто в Северной Италии также находился под властью могущественной династии князей-епископов; самым известным был Георг фон Лихтенштейн, который правил между 1391 и 1407 годами и который сделал Тренто замечательный подарок — такого наследия не оставил больше никто из альпийских князей-епископов: интерьер одной из дозорных башен в замке Кастелло-дель-Буонконсильо украшают фрески, в тщательно прописанных деталях которых изображена обычная жизнь крестьян и знати в каждый месяц года, с игрой в снежки в январе и сенокосом в мае. Эта настенная роспись относится к самым значительным образчикам готического искусства Европы.

С упоминанием семейства Лихтенштейн рассказ приводит нас к крошечному горному государству с тем же названием, расположенному на восточном берегу Рейна, в сердце Альп. Зажатое между Австрией и Швейцарией, княжество Лихтенштейн — единственный уцелевший остаток того сложного лоскутного одеяла из герцогств и княжеств, что некогда составляли Священную Римскую империю. Фон Лихтенштейны были влиятельной, знатной средневековой семьей, чьим родовым поместьем был Медлинг возле Вены. В XII веке один из Лихтенштейнов, Гуго, унаследовал эту альпийскую территорию, однако на протяжении веков контроль над нею переходил от одной семьи к другой, пока в 1699 году Иоганн Адам Андреас фон Лихтенштейн не купил владение Шелленберг, чтобы получить место в совете имперских князей в Германском имперском сейме. Шелленберг был северной равнинной частью того, что впоследствии стало княжеством; в 1712 году тот же самый граф приобрел владение Вадуц, теперешнюю столицу, и так родилось княжество Лихтенштейн. Независимость Лихтенштейна от двух появившихся в Европе XIX века сверхдержав (Германии и Австрии) была признана в 1866 году, и нынешним главой государства является князь Ханс Адам II фон унд цу Лихтенштейн, прямой наследник Гуго XII века и Иоганна Адама Андреаса XVII века.

Размером с остров Манхэттен, страна стоит на четвертом месте в списке самых маленьких государств мира и живет за счет сельского хозяйства, банковского дела, выпуска почтовых марок, а еще — благодаря туристам, которые, сами вообще-то не зная почему, приезжают сюда на автобусах. С 1923 года между Лихтенштейном и Швейцарией заключен договор об «открытой границе», местной национальной валютой является швейцарский франк, однако княжество совершенно независимо в своей политике: в Организацию Объединенных Наций оно вступило только в 1990 году и (подобно западному соседу) не выказывает никакого желания связывать свою судьбу с Европейским Союзом. Местопребыванием правительства является средневековый замок, который мрачно взирает на Вадуц с крутого склона холма, его башни и башенки отчетливо вырисовываются на поразительном горном фоне (наивысшая точка княжества — пик Наафкопф высотой 2570 метров). Страной с населением в 32 000 человек управляет последний в Европе наследственный монарх, который обладает действительно реальной властью (хотя принимаемые им решения должны быть ратифицированы избираемым голосованием парламентом). Живут лихтенштейнцы главным образом в Вадуце — его кварталы многоквартирных домов протянулись от замка к берегам Рейна, — а также в маленьких деревнях и селениях, разбросанных по Унтерланду, унылой области густых лесов и холмов в сужающейся к северу части страны. Однако, по правде говоря, ничего особенного в Лихтенштейне нет, не считая разве что определенной новизны; горы хорошо подходят для занятий лыжным спортом и пеших прогулок, впечатления от вида замка — яркие и запоминающиеся, а магазины модных дизайнеров в Вадуце кому-то, возможно, и понравятся, но вообще-то он ничем не отличается от любого средних размеров городка на другом берегу Рейна, в Швейцарии. Значение Лихтенштейна определяется лишь его атавизмом, тем, что он сохранил черты старинного и забытого политического устройства: нынешний правитель — последний оставшийся до нашего времени наследник всех тех князей, князей-епископов, князей-архиепископов, герцогов и королей, которые в Средневековье властвовали в мозаичных протогосударствах, что некогда занимали весь альпийский регион.

В состав Священной Римской империи входило сильное королевство Савойя — политическое образование, восходящее к древнему франкскому королевству Бургундия; во времена могущественного феодального владыки Юмбера (Гумберта) I Белорукого, правившего Савойей в XI веке, она занимала район западных Альп между Женевским озером и рекой Изер. Юмбер основал сильную династию, чье состояние то убывало, то прибывало; в начале XIV века для савояров наступили тяжелые времена, территория Савойи была разделена, и ее южную часть продали королю Франции. Эта область получила известность под названием Дофине, от французского слова Dauphm, которое само происходит от прозвища «Дельфин»: так мать графа Гига III, родом англичанка, называла своего младшего сына Юмбера, при чьем содействии была осуществлена продажа (с того времени наследников французского престола также величали титулом «дофин»). В 1339 году в Гренобле, ставшем столицей Дофине, Юмбер основал университет; один из старейших университетов Европы, в настоящее время он стал знаменитым центром изучения географии и геологии Альп, а также прославился исследованиями в области ядерной физики.

Тем временем на севере савояры выступали как стражи многочисленных альпийских перевалов, торговля через которые становилась все более оживленной, взимаемые же с торговцев налоги изрядно обогатили правящее семейство. К концу Средних веков наследники могущественных и харизматических правителей прошлого держали двор в столице Савойи Шамбери и сумели восстановить престиж династии, пошатнувшийся после утраты Дофине: Амадей VI (1343-1383) прославился как Зеленый Граф, потому что для участия в турнирах облачался в одежды таких цветов; Амадей VII (1383-1391) был известен как Красный Граф, по цвету крови, что он пролил в многочисленных сражениях, а Амадей VIII (1391-1440) носил титул герцога Савойского, пожалованный ему императором Священной Римской империи, и подчинил Савойе город Женеву и Пьемонт, область на севере Италии.

Территория Савойи расширялась все дальше и дальше на восток, и в 1563 году столицу из Шамбери в центре Французских Альп перенесли в Турин, на североитальянскую равнину; пятнадцать лет спустя знаменитая плащаница, саван распятого Христа, которая до той поры находилась в савойских руках и хранилась в церкви Сен-Шапель в Шамбери, была перевезена в кафедральный собор Турина, где находится и поныне. В последующие столетия Савойю многократно захватывали французские войска (особенно часто это случалось в XVII веке, а потом и позже, уже при Наполеоне), но окончательно частью Франции она стала только в 1860 году. Савойей по-прежнему правила та династия, которую основал в 1034 году Юмбер I, и фактически Савойский дом оставался старейшим в Европе правящим родом, закат его наступил только в 1946 году, когда последний король Италии, савояр Умберто II, был вынужден отречься от престола. В 1983 году Умберто скончался, и его похоронили в Королевском аббатстве де Откомб, бывшем монастыре на берегу озера Бурже, который еще со Средневековья служил усыпальницей многих членов Савойского дома; прежде здесь упокоились Бонифаций, член семьи правителей Савойи, ставший в XIII веке архиепископом Кентерберийским, и Беатриса Савойская, чьи четыре дочери стали королевами Англии, Франции, Сицилии и германской императрицей. Отреставрированная церковь, что оседлала скалистый мыс, вдающийся в озеро, является памятником и наглядным свидетельством могущества Савойского клана; в наши дни она стала прибежищем христианской группировки под названием «Шемен неф» («Новый путь»); церковь и монастырь, после того как в 1992 году их покинули последние монахи-бенедиктинцы, были захвачены ее последователями, и большую часть времени они сопровождают туристов, толпы которых приплывают сюда на катерах с популярного курорта Экс-ле-Бен на другой стороне озера.

В отличие от Савойи история Дофине не может похвастать столь же яркими и захватывающими страницами, хотя на ее земле и родились два выдающихся военных деятеля.

Первый из них — Пьер Террай, который появился на свет в 1476 году в замке Баярд (Баяр) возле Поншарра, что к северу от Гренобля. Пьер родился в семье рыцарей и воинов и еще мальчиком прославился своим бесстрашием и мастерством в верховой езде. В возрасте тринадцати лет он уехал из Дофине и стал пажом при герцоге Савойском Карле I; вскоре юноша оказался при дворе короля Франции Карла VIII и в шестнадцать лет впервые принял участие в настоящем турнире, победив в поединке одного из лучших турнирных бойцов королевства. Вершиной его блестящей карьеры воина и политического деятеля стало назначение в 1515 году наместником Дофине; в 1524 году он погиб на поле битвы, разделив судьбу своих предков по мужской линии. К тому времени Баярд превратился в почти легендарную личность, став последним и, вероятно, самым знаменитым образцом рыцарского поведения, воплощением лучших героических качеств и воинской чести, которые составляли кодекс средневекового рыцарства: многие столетия после гибели Баярда его превозносили как cheavaliersanspeuret sans reproche («рыцаря без страха и упрека»). Его старинный замок у Поншарра частично сохранился, там в настоящее время действует музей, посвященный жизни Баярда.

Вторая историческая фигура, связанная с Дофине, — Себастьян Ле Претр де Вобан (1633-1707), выдающийся военный стратег и инженер, который руководил пятьюдесятью тремя осадами, а построенные им мосты, здания, каналы, гавани и крепости разбросаны среди гор южных Французских Альп. В XVII веке по распоряжению Людовика XIV, желавшего защитить французскую территорию Дофине от нападений савояров, Вобан возвел между Антибом и Бриансоном двенадцать грозных замков. Одно из самых знаменитых творений Вобана — гигантская крепость в Бриансоне (который расположен выше всех прочих городов Европы, на высоте 1321 м); ее башни возвышаются над Дюрансом на скале, на которой в прошлом стояли укрепления римлян и кельтов. (В 1904 году здесь разместили военную лыжную школу, крепость по-прежнему используется в военных целях.) Другой примечательный замок был возведен в Кольмаре, который в 1690 году был осажден савоярами; Вобан построил крепость в свойственной ему и узнаваемой манере: сверху она имела вид многолучевой звезды, благодаря чему солдаты, оборонявшие каждый луч, имели возможность защищать также и два соседних луча. На горе Дофин возле Бриансона Вобан создал одно из самых своих значительных сооружений: укрепленный военный лагерь, удерживающий подходы к Коль-де-Вар; в руках армии он оставался до 1980 года, а потом был преобразован в центр искусств и ремесел с мастерскими. Кроме того, Вобан строил замки во многих пограничных областях Франции, в том числе в Эльзасе, во Фландрии и в Пиренеях, и его творения отражают рост военной мощи Франции на протяжении столетия, кульминацией которого стало правление Наполеона.

Тем не менее ни одно из грандиозных и неприступных сооружений Вобана никак не может сравниться по известности и красоте с самым знаменитым замком во франкоговорящей части Альп. Шильонский замок, возведенный на северном берегу Женевского озера, на узком мысу, входит в число лучше всего сохранившихся средневековых замков Европы. В своем романе «Отель “У озера”» Анита Брукнер описывает замок так: «...отталкивающий своей мрачностью и суровостью, уравновешивающий силуэтом ослепительный блеск воды», — однако вдобавок это еще и романтический уголок, словно бы плывущий над озером, с мерцающими в тумане башенками, обрамленными высокими пиками Савойских Альп, что высятся на южном берегу озера. Здесь обнаружены следы поселения бронзового века, но первая возведенная тут крепость была римской постройки, она предназначалась для взимания пошлин с торговцев, двигавшихся по дороге вдоль северного берега озера к перевалу Большой Сен-Бернар. В начале Средневековья эти земли находились в руках богатых и могущественных епископов Сьона, которые в 1150 году передали замок правителям Савойи. В XIII веке Петр (Пьетро) II Савойский превратил его в пышную прибрежную резиденцию, где родовитая знать Савойи пировала, предавалась расточительным развлечениям и кутежам. И все равно замок продолжал играть оборонительную роль, и эта двойственность его функций очевидна и сегодня: сумрачные и сырые темницы и мощные толстые стены сохранились в прежнем виде, хотя прочие помещения замка отличаются изысканным декором, из окон комнат открываются чудесные виды на озеро, внутренние дворики вымощены неправильной формы брусчаткой, а стены обегают крытые деревянные переходы-галереи. Хотя многие роскошные дворцовые покои были обновлены в XVI веке, в кухнях уцелели прежние первоначальные потолок и опоры, относящиеся к 1260 году, когда Петр перестроил крепость, а в маленькой темной сводчатой часовне сохранились остатки фрески той же эпохи.

Шильонский замок и Женевское озеро.

Фото О. Королевой

В начале XVI столетия, когда Савойскому дому приходилось считаться с постоянно растущей мощью Габсбургов, замок служил тюрьмой, здесь же находился гарнизон. Самым известным заключенным замковой тюрьмы стал ученый Франсуа Бонивар, который вызвал гнев савояров тем, что призывал народ Женевы войти в союз со Швейцарской конфедерацией против Савойи. На самом деле его узилище было просторной галерей, сумрачной из-за высоких узких окон и сырой из-за близости плещущих у стен волн; сводчатый потолок поддерживает ряд из семи прочных колонн (Бонивар был прикован к пятой из них). В 1536 году армия Берна захватила крепость, изгнав из нее савояров, и освободила Бонивара, который к тому времени томился там шесть лет; впоследствии бернцы использовали здания замка в качестве склада и арсенала, здесь находилась резиденция бернских бальи, а в 1798 году замок был передан кантону Во. Рубеж XIX века ознаменовался началом великой эпохи альпийского туризма, и тогда замок посетили два известных английских поэта, Байрон и Шелли, которые в 1816 году специально приехали сюда и которым историю о Бониваре поведал местный гид; по возвращении в гостиницу Байрон пересказал услышанную историю в своей знаменитой поэме «Шильонский узник». О самой темнице Шелли написал, что никогда не видел «более ужасного памятника холоду и бесчеловечной тирании», а Байрон, как хорошо известно, вырезал на одной колонне свое имя.

Автограф Байрона на колонне Шильонского замка.

Фото О. Королевой

Поэма прославила Байрона — и Шильонский замок — на всю Европу и Америку. В 1880 году в Шильонском замке побывал Марк Твен и в характерной для него насмешливо-иронической манере отнесся к пересказанной Байроном истории Бонивара. «Его темницей была прекрасная прохладная комната, и я положительно не понимаю, почему он был так недоволен ею, — сардонически отметил Твен. — Но в своей хорошенькой поэтичной темнице он, право, мог недурно проводить время. В ней есть причудливые оконные отверстия, пропускающие широкие полосы яркого света, и величественные колонны, как будто вырезанные из цельной скалы.

Столб для узников в Шильонском замке; к такому столбу попросил приковать себя Байрон, чтобы на собственном опыте познать ощущения заключенного.

Фото О. Королевой

И главное, эти колонны покрыты тысячами вырезанных и написанных имен, между которыми можно встретить имена таких знаменитостей, как Байрон и Виктор Гюго. Вообще, мне кажется, страдания Бонивара очень преувеличены». Твен также язвительно отозвался о «пропасти туристов и курьеров», толпящихся там изо дня в день («так что вряд ли ему приходилось скучать в одиночестве»). Замок и по сей день — один из самых посещаемых туристических объектов в западных Альпах, традиционно привлекающий гостей; в сумрачной темнице и в великолепных чертогах эхом отдаются слова на множестве иностранных языков (информация аудиогида доступна на двадцати языках, в том числе на каталанском и литовском, хотя для большинства туристов родным, по-видимому, будет или английский, или японский). Особенно приятна пешая прогулка в замок из Веве — вдоль берега озера, по променаду, под тенистой сенью зеленой тропической листвы. Однако вблизи замок разочаровывает, так как кажется, что его чуть ли не сталкивают в озеро железная дорога и шоссе, которые теснятся на узкой полоске земли между крепостными стенами и горным склоном, — этот вид в корне отличен от того, что изображен Дж. М. У. Тернером на картине начала XIX века: тогда на берегу был виден один только замок, и больше никаких сооружений, а вокруг озера раскинулись леса и поля.

Область восточнее итальянской территории, контролируемой Савойским домом, постепенно переходила в руки не менее могущественной средневековой династии — Висконти из Милана. Начало их господства относится к XI веку, когда семейство получило наследственный титул виконтов Милана; в 1262 году Оттон Висконти был назначен архиепископом Милана, и к первой половине XV века большая часть Северной Италии (за исключением области вокруг Турина) оказалась под контролем Висконти. Замки, относящиеся к этому времени, разбросаны по всей Северной Италии, и немалое число их находится в южной, говорящей на итальянском языке части Альп. Город, больше всего наделенный замками Висконти, — это Беллинцона, расположенная в живописной долине реки Тичино, в том месте, где та устремляется вниз, на итальянскую равнину, от своего истока у перевала Сен-Готард; над окружающей местностью господствуют ни много ни мало три средневековых крепости, все они были выстроены или контролировались кланом Висконти. Под власть этого семейства Беллинцона подпала в 1242 году, и к этому же времени относится первая из крепостей, Кастельгранде. Она возвышается в центре города на скале, известной как Монте-Сан-Микеле (грозная Белая башня — единственная уцелевшая часть первоначального замка). Другая богатая итальянская семья, Рускони из Комо, в начале XV века возвела второй из трех замков Беллинцоны — Кастелло-ди-Монтебелло, две крепости связали линией укреплений, перегородив фортификациями долину. В 1479 году Сфорца, близкие родственники и наследники Висконти, заново укрепили оба замка, а на высоком склоне холма, обращенном к городу, построили третий, Кастелло-ди-Сассо-Корбаро; они пытались остановить вторжение сторонников Швейцарской конфедерации, которые несколько ранее нанесли поражение миланским войскам в битве при Джорнико. Но все оказалось бесполезным: в отличие от представителей Савойской династии, Висконти не удалось сохранить свои владения, и к 1500 году время их династии окончилось; Тичино перешел под контроль Швейцарии, и Северная Италия превратилась в арену новой череды династических свар. Три замка в Беллинцоне, с их любовно ухоженными лужайками и подстриженными газонами, с отреставрированными зубчатыми стенами, теперь являются памятником Всемирного наследия ЮНЕСКО, а их помещения отведены под музейные залы, художественные галереи и рестораны. (Еще один примечательный замок, принадлежавший Висконти, находится в Локарно — это Кастелло Висконтео, он сильно пострадал во время нападения швейцарцев в 1513 году; в настоящее время в нем располагается городской археологический музей.)

В вечной ссоре с семейством Висконти находилась Венецианская республика, щупальца которой ко второй половине XV века дотянулись и до Альп. Однажды, в 1439 году, чтобы сразиться с миланским флотом, венецианцы даже доволокли свои корабли до Торболе на северном побережье озера Гарда, где и спустили их на воду; галеры перекатывали на бревнах, причем и через невысокий перевал Сан-Джования (320 м). Среди других городов во владении венецианцев был Бергамо неподалеку от Милана, его необычайно красивый Старый город построен на последних отрогах южных Альп, там, где горы изящно переходят в плоские равнины долины реки По. Одним из главных памятников того времени является красивая капелла Коллеони — часовня в городской церкви Санта-Мария, построенная в 1470-х годах по заказу Бартоломео Коллеони, наемника из Бергамо, который дважды возглавлял венецианские войска, действовавшие против миланцев. Капелла и внутри и снаружи украшена пышно и экстравагантно: ее убранство составляют миниатюрные сводчатые галереи, балюстрады и спиральные колонны, изваянные из мрамора пастельных оттенков. Активность венецианцы проявляли и глубже в горах: за контроль над Тренто они сражались с тирольцами, захватив в 1487 году этот город в Доломитах. В этом городе можно увидеть золотого льва святого Марка, эмблему Венецианской республики, как и в Бергамо, и в старинном городе Роверето южнее Тренто, которому пять столетий спустя суждено было сыграть ключевую роль на Альпийском театре Первой мировой войны.

В то время как Висконти вели борьбу за господство в италоязычной части Альп, а власть Савойи и Франции распространялась во франкоговорящих регионах, в тех областях этой горной страны, где основным языком был немецкий, о себе заявила еще более внушительная политическая сила. На протяжении почти семи столетий в политике Центральной Европы доминировали Габсбурги — начиная от возвышения династии в XIII веке и до ее крушения после Первой мировой войны. В поздний период габсбургской эпохи альпийские области империи считались едва ли чем-то большим, чем отдаленная тихая заводь, уголок, далекий от изощренного коварства и имперского блеска Вены. Но в Средневековье дела обстояли отнюдь не так, поскольку в конце XV века Максимилиан I, один из самых известных императоров из династии Габсбургов, в качестве своей имперской столицы выбрал Инсбрук, расположенный в самом сердце Альп, — благодаря ему тот может похвастаться наиболее впечатляющим собранием памятников среди всех альпийских городов.

Начало владычества Габсбургов было положено в 1273 году, когда германские выборщики провозгласили малоизвестного графа по имени Рудольф Габсбургский императором Священной Римской империи; вскоре это решение было утверждено папой римским, и в конце концов новость об обретении императорского достоинства добралась и до Рудольфа, занятого осадой Базеля. (В то время титул и положение императора Священной Римской империи с точки зрения реальной власти перестали что-либо значить; однако император наделялся неким квазилегендарным властным статусом, и этому титулу суждено было оставаться в руках Габсбургов, пока в 1806 году его не упразднил Наполеон.) Наследственным владением Рудольфа был замок Хабихтсбург, расположенный у слияния рек Ааре и Рейна, — в этом месте ныне проходит граница между Германией и Швейцарией. В течение десятилетий после избрания Рудольфа его семья взяла под свой контроль большую часть того, что в настоящее время образует низменную часть Австрии; затем, в 1363 году, герцог Рудольф IV получил Тироль в наследство от своей сестры Маргариты, и впервые часть Альп попала в руки Габсбургов. В 1380-х годах герцог Леопольд III держал двор в Инсбруке, но именно его внук, Максимилиан I, решил превратить Инсбрук в пышную имперскую столицу, которая дала городу богатое архитектурное наследие (и табуны туристов), благодаря чему город известен сегодня во всем мире.

Инсбрук — один из великолепнейших городов Альп. Он занимает плоскую равнину, по которой колоссальным шабером прошелся ледник; с северного края его окаймляет громадная скалистая стена Нордкетте, чей неровный угловатый серый фас зловеще вырисовывается над городом. Десять минут неспешной прогулки из древнего центра Инсбрука — и вы на нижней станции канатной дороги, кабины которой пересекают Инн по изящному консольному мосту, а затем, скрежеща и трясясь, одолевают крутой подъем вдоль нижнего склона Нордкетте — это первый этап путешествия из трех частей, которое завершается на станции фуникулера на Хефелькаре (2334 м), откуда — что неудивительно — открывается потрясающий вид на город и окружающие горы. На юге нижние отроги Патшеркофеля (2246 м) возвышаются над серебристым шрамом трамплина, построенного к зимним Олимпийским играм 1976 года. Говорят, Инсбрук — единственный в Альпах город, где офисные служащие во время обеденного перерыва могут кататься на лыжах. Но, разумеется, ничем подобным Габсбурги не интересовались, как не заботило их и чудесное природное окружение столицы. Для них интерес представляло не то, как горы выглядели, а то, что находилось под горами, а именно — обширные месторождения серебряных руд возле Шваца, которые должны были стать источником богатства для быстро растущей империи.

В 1493 году, в тридцать четыре года, Максимилиан I стал императором. По картинам, написанным с него в молодом возрасте, известно, что он обладал совершенной юношеской фигурой, и на протяжении всей своей жизни славился рыцарственным поведением и изысканными манерами. Будучи совершенно уверен в собственных достоинствах, Максимилиан даже сочинил автобиографию «Белый король», в качестве образчика для будущих принцев, проиллюстрировав ее ксилографиями, которые демонстрировали его доблесть и мужество, приверженность культуре, стремление к знаниям и физическому совершенству. С учетом этого неудивительно, что он был также знаменит своим невероятным эгоизмом: как считается, он разгласил то, о чем тайно грезила его дочь Маргарита, — что придет день, когда он станет одновременно и императором Священной Римской империи, и папой римским, объединив таким образом христианский мир под главенством одного повелителя.

Наиболее известным наследием Максимилиана в Инсбруке является «Гольденес дахль» — лоджия «Золотая крыша». Ее покатый скат накрывает узкий балкон в центре города, откуда члены императорского двора могли взирать на устраиваемые на площади увеселения. Созданный в 1490-х годах балкон украшают рельефы — мавританские танцоры выступают перед Максимилианом и его второй женой Бьянкой-Марией Сфорца. Она изображена с яблоком в руках, которое в знак высокой оценки искусства танцоров должна им бросить; первая жена Максимилиана, обожаемая им Мария Бургундская, умерла, упав с лошади во время соколиной охоты возле Брюгге, и она изображена стоящей позади императора и его супруги подобно ангелу-хранителю. (Рельефы — точные копии; оригиналы хранятся в инсбрукском музее.) В наши дни эта площадь, мощенная булыжником неправильной формы, представляет собой центр городской культуры: кафе, место, где собираются торговцы фруктами, актеры-мимы и туристы (наверняка эта крыша — одна из самых фотографируемых крыш в мире); но не составит труда вообразить себе вонь и гам средневековой толпы пять столетий тому назад и ту какофонию, в которую сливались звуки музыки, танцев и шум представлений. Люди в толпе, зажатой на узком пятачке меж высоких зданий, должно быть, с любопытством взирали снизу вверх на своих правителей, хотя и на самой площади наверняка было на что посмотреть: организуемые тут представления со всей очевидностью имели развлекательный характер, судя по одной из рельефных картин на балконе: на ней один из танцоров запечатлен перегнувшимся назад — выдающееся проявление балетной гибкости.

Изрядно натоптанная туристская тропа Инсбрука ведет к Хофкирхе, церкви в двух шагах от «Золотой крыши», где Максимилиан возвел для себя кенотаф, отличающийся типичной рисовкой. Огромный черный саркофаг окружен взирающими на него двадцатью восемью статуями правителей Европы прошлого, изготовленными в натуральную величину; отец Максимилиана, Фридрих III, считал себя (по крайней мере, был в этом глубоко убежден) прямым потомком царя Трои Приама, и все статуи в Хофкирхе изображают предполагаемых духовных — или действительных — прародителей членов Габсбургской династии. В собранную здесь разношерстную группу оказались включены король Артур, полулегендарный король бриттов; Хлодвиг, франкский король V века; и Теодорих, король остготов VI века. Эта пустая похвальба представляется еще более показной и фальшивой, когда понимаешь, что на самом деле Максимилиан здесь даже и не погребен; в 1519 году городские жители отказались впустить его тело в Инсбрук — горожане подумали, что солдаты не станут оплачивать счета, и в конце концов правитель упокоился около Вены.

Экспансионистскую политику Габсбурги не переставали проводить на протяжении трех веков после вступления Максимилиана на императорский престол. Сам Максимилиан в 1504 году присоединил к семейным владениям баварский город Куфштейн, находящийся выше по течению реки Инн, заставив его покориться после бомбардировки из пушки, прозванной «Weckauf» (буквально «Просыпайся»), которую он установил на речном берегу. Баварцы вернули себе город в 1703 году, тогда они на год захватили прежнюю крепость Максимилиана, пробравшись внутрь через окна по приставленным к ним лестницам. (В наше время Куфштейн находится в точности на границе между Германией и Австрией.) В тот же год в западном Тироле в сражении при Ландеке тирольцы нанесли поражение баварцам, что укрепило их репутацию бесстрашных бойцов и умелых воинов; в честь победы в Инсбруке установлен памятник «Аннасэлер» — тонкая колонна, увенчанная статуей Девы Марии. (Тирольцы всегда гордились своей военной мощью и уже в 1511 году подписали соглашение с Габсбургами, обязуясь защищать границы своей земли, а взамен приняв обязательство не служить в войсках в других частях империи, — договоренность действовала вплоть до 1918 года. Наиболее ярким проявлением воинского мастерства тирольцев является знаменитое стрелковое общество «Шютцен»; хотя в настоящее время оно распущено, но до сих пор имеет преданных последователей, и часто в свадебных торжествах или в шествия в сельских районах Тироля принимают участие мужчины с военными регалиями, тем самым народ воздает должное тому, что равнозначно «национальной» тирольской идентичности.)

Хотя имперская столица в конце XVII века переехала в Вену, Инсбруку суждено было оставаться на виду и во время славного расцвета династии Габсбургов. В середине следующего столетия там, где в Средние века Леопольд III впервые собрал императорский двор, императрица Мария-Терезия возвела большой дворец в стиле рококо, Хофбург, — сохранившееся до наших дней обилие роскошных апартаментов и монументальной стенной росписи с картинами славных страниц истории Габсбургов. (В наши дни бело-желтый, цветов Габсбургов, внутренний двор превращается в превосходное место для проведения летних концертов на открытом воздухе; туристы зачастую добираются сюда через Инсбрук под цокот копыт, в запряженном лошадью экипаже.) Но в то же время Габсбурги сталкивались с яростным сопротивлением их захватнической политике. Наибольшая угроза исходила от турок: Османская империя, неустанно расширяясь в Восточном Средиземноморье, запустила свои щупальца также и через Балканы, угрожая Вене в 1529 году, а потом и в 1683 году. В прошлом немалое число замков было построено в юго-восточных (теперь Словенских) Альпах для отражения османской угрозы; один из наиболее поразительных примеров — впечатляющая крепость Клуже, возведенная в 1613 году на крутом скалистом утесе, что высится над шестидесятиметровым обрывистым ущельем Коритница, в тени горы Ромбон (2208 м). В конце концов турки-османы были отброшены, потерпев целый ряд сокрушительных поражений в крупных битвах второй половины XVII века, главной из которых стало сражение при Сен-Готарде (1664). Но успех, какого Габсбургам удалось добиться в борьбе с турками, не всегда им сопутствовал; самое крупное поражение случилось за четыре столетия до триумфа у Сен-Готарда, когда Габсбурги столкнулись с куда более скромным на вид противником, — и результатом стало появление в самом сердце Альп совершенно новой страны.

Место действия — засыпанная гравием городская площадь в Швейцарии. Высокий, крепкого телосложения мужчина, с густой бородой и глубоко посаженными глазами, в одежде из толстых звериных шкур, с внушительным арбалетом в руках, стоит перед фалангой вымуштрованных стражников и копейщиков. Нет сомнений, их гораздо больше, но он стоит с решительным видом; кажется, что облаченная в черные одежды фигура, восседающая на великолепном скакуне, сбруя которого украшена золотыми кистями, не производит на бородача никакого впечатления. Затем из толпы поселян, собравшейся позади солдат, выходит мальчик лет двенадцати, на нем — лишь сандалии, темные штаны и просторная белая рубаха, перехваченная на поясе грубой бечевой. Он становится рядом с мужчиной, который выше на целую голову, а то и больше, и сразу понятно, что тот — отец мальчика. Светловолосый, с голубыми глазами, паренек по-тевтонски красив, отцовская рука успокаивающим жестом ложится мальчику на плечо, и оба замирают в преисполненных спокойной и непреклонной решимости позах, на лицах — вызывающее выражение.

Сцена очень напряженная: ни одна из сторон не желает потерять лица. Потом звучит приказ грозного, как Гектор, всадника. Мальчика отводят к дереву возле обветшавшего крестьянского дома; солдаты ставят мальчика к дереву и кладут ему на голову яблоко. Толпа стихает, мальчик стоит неподвижно. Бородач поднимает арбалет, целится в яблоко и выпускает стрелу: та пробивает яблоко насквозь, вонзившись в самую серединку; толпа селян ахает, подается вперед. Яблоко приносят человеку, восседающему на коне с кисточками; кажется, будто усы всадника и его украшенная черными перьями шляпа трясутся от гнева и разочарования. Он представляет здесь империю Габсбургов и понимает, что над имперской австрийской мощью только что посмеялись меткий стрелок и всецело доверяющий ему сын. Эта мятежная парочка теперь вызывающе обнимается, а бурно выражающая радость толпа уже начала их окружать, хотя и тревожась о том, что произойдет дальше.

Точно такое же проявление героизма и отчаянной храбрости случится и назавтра, так как это — инсценировка пьесы Фридриха Шиллера «Вильгельм Телль», и эта постановка каждый летний вечер идет в специально построенном театре под открытым небом на окраине Интерлакена. В спектакле занят многочисленный состав исполнителей — свыше двух сотен человек, все они — актеры-любители из окрестных деревень; их родным городом может быть Интерлакен, или Тун, или Гриндельвальд, или Лаутербруннен, и он указан в программке в перечне актеров сразу после имен. И привычные мантры драматического театра (никогда не работать на сцене с детьми и животными) постановщики игнорируют с готовностью и не ведая сомнений; в списке ролей числятся десятки детей, некоторые из них едва научились ходить, в то время как через равные промежутки времени через сцену галопом проносятся упряжки лошадей в красивой сбруе, взметая облака пыли и мелкого гравия, а в премьерном спектакле участвовали даже отдельные представители настоящего альпийского рогатого скота — коров тогда гнали на высокогорные пастбища, и на их шеях, позвякивая, болтались колокольчики. В действительности употребление слов «спектакль» и «сцена» в этом контексте кажется проявлением некоторой придирчивости: это целое представление, а не рядовая театральная постановка, и открытая небу сцена объем-лет и лесные поляны, и средневековые дома, и кривые улицы, ведущие к церкви, и недостроенную крепость в строительных лесах. Публика — или, можно сказать, зрители — сидит в закрытой части «партера», и, хотя дождит, ей тепло и сухо под взятыми напрокат одеялами, в то время как актеры и животные промокают до нитки.

В подобной манере шиллеровская часть фольклорной мелодрамы исполняется каждый год, начиная с 1912 года; кое-кто из актеров постарше, должно быть, участвовал в десятках представлений. Хотя пьеса идет на немецком языке, в раздаваемых зрителям брошюрах подробно изложен сюжет — во всяком случае, следить за ним труда не составляет: презренный австриец появляется в альпийском городке и требует, чтобы его жители выказали почтение своим новым сюзеренам — Габсбургам. Один местный житель, крестьянин и охотник Вильгельм Телль, не желает унижаться и раболепствовать, выражая покорность. Вызов брошен. Телль побеждает и спасается; подлые империалисты изгнаны, и рождается новая страна под названием Швейцария.

Памятник Вильгельму Теллю в Шаффхаузене.

Фото О. Королевой

Легенда о Вильгельме Телле, о его решимости отстаивать права своего народа перед лицом агрессии алчного и могущественного соседа, по-видимому, является воплощением «швейцарскости». Неважно, что Телля, скорее всего, никогда не было, или, если он существовал в действительности, легенды о нем, по всей вероятности, вряд ли больше чем просто легенды. Тысячи швейцарцев по-прежнему приезжают на берег Фирвальдштетского (Люцернского) озера, в места, которые связаны с именем народного героя Телля и с историей основания их страны. Одно из таких мест — луг Рютли, узкая полоса альпийского пастбища, выходящая на озеро, где был рожден и подписан документ, оформивший швейцарскую государственность; другое — крошечный городок Альтдорф, находящийся неподалеку, на другой стороне озера, там Вильгельм Телль, выразитель духа нации, самым решительным образом защитил стремление народа к завоеванной на Рютли независимости, благодаря чему и вошел в легенды.

Альтдорф и Рютли составляют часть исторического и духовного центра Швейцарии, которая лежит на южных берегах Фирвальдштетского озера, что в буквальном переводе означает «озеро четырех лесных кантонов», но говорящим на английском языке это озеро лучше известно под названием Люцернское. У этого озера весьма курьезные очертания: на карте его многочисленные ответвления и изгибы напоминают огромную расплывшуюся чернильную кляксу или раздавленное насекомое. Часть озера, наиболее удаленная от Люцерна, кажется, настолько далека от курортной суеты и западной оконечности озера, что обрела собственное название - Урнерзее. Это одно из самых живописных озер Швейцарии: обрывистые, поросшие лесом берега часто утопают в клубящихся завитках тумана, а на его береговую линию, в оспинах скалистых полуостровков и крошечных заливчиков, нередко с яростью накидываются волны, когда над водным пространством разыгрываются настоящие бури. Вокруг Урнерзее нет разросшихся сельхозугодий, которые характерны для более ровных берегов озера возле Люцерна; здесь темнее и тише, и царящую тишину нарушает чаще всего лишь громыхание поездов на оживленной железной дороге, что проложена вдоль восточного берега и связывает Цюрих с находящимися южнее Андерматтом и перевалом Сен-Готард. Главный населенный пункт на Урнерзее — Флюэлен. До этого ничем не примечательного городка добраться можно из Люцерна, потратив на путешествие больше трех часов, если воспользоваться одним из бесчисленных пассажирских суденышек, курсирующих через озеро в летний сезон (хотя поездка туда по железной дороге займет всего час). Однако мало кто из туристов, садящихся на катер в Люцерне, собирается плыть до самого Флюэлена; большинство интересуют более популярные остановки на берегу озера — Бруннен, Веггис или Витцнау, где предостаточно прибрежных ресторанов и гостиниц. У тех же, кто отправляется в поездку через все озеро, вполне хватит времени, чтобы как следует усвоить историю основания Швейцарии, при этом не отказав себе в удовольствии хорошенько перекусить на борту.

Четыре кантона — Ури, Швиц, Нидвальден и Обвальден — дали озеру свое немецкое название. Они считают себя первыми четырьмя кантонами — основателями Швейцарии. Большая часть их территории — дикая и горная, особенно в кантоне Ури, в чьих глубоких лесистых долинах разбросаны крохотные крестьянские общины. Но в 1220 году эти отдаленные поселения и общины вдруг обнаружили, что сидят на потенциальной золотой жиле. Богатство таилось не в недрах земли, а предстало в виде денежных поступлений от налогов: оказалось, пошлинами можно облагать товары и людей, пересекающих Сен-Готардский перевал, который открылся для регулярного движения, когда ущелье Шолленен возле самой вершины инженеры в конце концов перекрыли мостом. Для тех, кто воспользовался новым маршрутом, дорога естественным образом начиналась в Люцерне; отсюда путники отправлялись на лодках во Флюэлен (дорогу вдоль Урнерзее, известную как Аксенштрассе, проложили только в 1865 году), а оттуда — по тропе в Андерматт, последний населенный пункт перед решительным броском через перевал, через его пустынную скалистую вершину. После открытия моста Сен-Готард быстро превратился в один из самых оживленных альпийских перевалов, популярный среди торгового люда, путешествовавшего между Италией и Германией.

Озеро Четырех кантонов (Урнерзее).

Фото О. Королевой

Неудивительно, что Габсбурги с «алчно горящими империалистическими глазами» взирали на эту потенциальную золотую жилу. В 1291 году Рудольф Габсбург купил у аббатства Мурбах город Люцерн с намерением перенаправить идущий через торговый перекресток поток золота в имперские сундуки. Но в том же году, 15 июля, Рудольф внезапно скончался, и главы городов четырех кантонов, озабоченные ненадежной и переменчивой политической ситуацией, решили подписать пакт о взаимных гарантиях и содействии друг другу перед лицом очевидной угрозы со стороны Габсбургов. 1 августа на Рютли лидеры кантонов поставили свои имена под документом, который в настоящее время считается провозвестником рождения швейцарской нации. В действительности те, кто подписал документ Рютли, называли себя <>, что означает нечто вроде «сотоварищи, связанные клятвой для совместных действий», и это слово и поныне используется как синоним гражданина Швейцарской Конфедерации.

Взаимные гарантии совместных действий и обсуждений, подчеркнутые в хартии Рютли, и по сей день в широком смысле осознаются как главные для Швейцарии, как решимость не поддаваться захватчикам и внешним влияниям, которая первым делом и привела глав кантонов на поле Рютли. В народном представлении клятва Рютли зафиксировала на бумаге самую сущность «швейцарского духа». Реальность, однако, рисует скорее иную картину. Договор Рютли вовсе не провозглашает основание нового государства, он является обыкновенным соглашением о взаимной военной помощи, в котором дается понять, если использовать терминологию в стиле НАТО, что нападение на один кантон будет рассматриваться как нападение на все четыре:

Все это звучит сухо и бесстрастно, и нет ничего удивительного, что в своей пьесе «Вильгельм Телль» в сцене, действие которой происходит на лугу Рютли, Шиллер больше подчеркнул исторический резонанс подписания документа: «Так да сплотятся крепко воедино — и для отпора, и для обороны, на жизнь и смерть! — и наши три страны, — заявляет Вернер Штауффахер, один из жителей Швица, его перо вот-вот поставит свой росчерк на историческом пергаменте. — Да, сердце в нас одно и кровь одна!.. Один народ, и воля в нас едина... Мы, потомки истинные Швица, свою свободу сберегли. Князьям вовек не подчинялись»[6].

В своей пьесе Шиллер в немалой степени воспользовался дарованной драматургу вольностью обращения с историей. В ворохе легенд и гипербол, которыми обросли эти события, нет никаких доказательств, что в конце XIII века четыре кантона питали неприкрытую враждебность к Габсбургам, не говоря уже о том, что предводители кантонов желали заложить основы нового государства. В действительности целый ряд историков вообще сомневается, что на сыром, нередко заливаемом дождями пятачке травянистого склона над Урнерзее вообще хоть что-то происходило. С какой стати, вопрошают скептики, такой, вне всяких сомнений, важный документ нужно подписывать посреди луга? Другие историки умаляют значимость документа, будто бы подписанного на поле Рютли, утверждая, что вышедший на первое место договор был одним из многих подобных соглашений, заключаемых в то время между кантонами; удивительно, говорят они, что в хартии, которая была подписана в 1315 году на другой стороне озера, в Бруннене, и которая имела явную военно-политическую направленность, ни словом не упоминается об этом более раннем документе — так что, вероятно, значение Рютли сильно преувеличено, и Швейцарская Конфедерация выросла органично, а не родилась в результате одного-единственного события, для которого возможно столь точно указать дату и место.

Тем не менее поколениями швейцарцев священная для них хартия Рютли хранилась благоговейно и бережно. В настоящее время документ выставлен на всеобщее обозрение в специально выстроенном музее в Швице, городе к северу от Люцернского (Фирвальдштетского) озера, который дал свое имя народу этого района, а со временем и всей стране. (Кантон к тому же подарил Швейцарии и национальный флаг: знакомый всем симметричный жирный крест в 1240 году был гербом кантона Швиц, а в качестве флага Швейцарской Конфедерации его приняли в 1848 году.) Подлинник документа — хранящийся в специальном футляре за пуленепробиваемым стеклом пергамент — на вид меньше и скромнее, чем можно было бы ожидать: размером с лист бумаги формата А4, он опален по краям, судя по многочисленным следам сгибов, его неоднократно складывали. Однако написанный убористым почерком текст прекрасно читается, порыжевшие и выцветшие чернила отчетливо видны на матово-кремовом пергаменте. К нижнему краю на ленточках прикреплены три круглых потертых печати; четвертая печать, Швица, в какой-то оставшийся неизвестным момент долгой и почитаемой жизни документа канула в историческое забвение.

В то же время сам луг Рютли приобрел статус национальной святыни, став объектом паломничества. До него можно добраться по крутой тропе, которая уходит вверх от плавучей пристани на Люцернском озере, а можно избрать альтернативный путь — по извилистой дороге из ближайшей деревни Зеелисберг. Хотя здесь бывает весьма многолюдно 1 августа, когда отмечается Национальный день Швейцарии и поле Рютли оказывается в центре празднеств, в остальное время года оно по большей части вновь возвращается к прежнему бытию, становясь полосой открытого луга, каким и было за семь столетий до того, когда на нем встретились представители кантонов. На лугу установлен флагшток, а сквозь деревья внизу виднеется окутанное туманами озеро, но больше ничего нет. Когда я приехал сюда, то здесь кроме меня никого не было, и слышалось лишь хлопанье на ветру слегка потрепанного флага, да еще пели птицы и стучали по деревьям тяжелые дождевые капли (район вокруг Люцерна славится едва ли не беспрестанно идущими дождями). Озера не видно за пеленой низких серых облаков, и время от времени доносится гудок невидимых за ними катеров на озере или гудки и громыхание поезда, который на дальней стороне озера с лязгом преодолевает подъем к Сен-Готарду. Один финальный штрих: всего в нескольких шагах от флагштока находится действующая ферма, и картину довершает соответствующая пейзажу аккуратно сложенная поленница, а коровы в загонах украшены позвякивающими колокольцами.

Чтобы привлечь внимание швейцарской нации к историческому лугу, а заодно подчеркнуть единство конфедерации, был осуществлен весьма оригинальный проект: у Рютли начинается длинная пешеходная тропа, Wegder Schweiz. Ее открыли в 1991 году в честь семисотлетней годовщины основания страны, и проходит она вокруг Урнерзее к Бруннену. Тропа разделена на участки, представляющие двадцать шесть кантонов, — в том порядке, в каком те присоединялись к конфедерации (от первых четырех, в 1291 году, до кантона Юра, вступившего в союз в 1979 году). Каждому кантону соответствует отрезок тропы, длина которого пропорциональна его населению (что составляет по пять миллиметров тропы на каждого гражданина Швейцарии); самым коротким участком, всего в семьдесят один метр, представлен Аппенцель Иннерроден. На то, чтобы пройти по всей тропе, потребуется пара дней (или один, но очень длинный день); тропа идет то вверх, то вниз, одни ее участки тянутся вдоль самого берега озера, другие — высоко над водой, и вскоре прогулка по ней становится утомительной и неинтересной для всех, за исключением самого преданного любителя пешей ходьбы.

В образе Вильгельма Телля, бородатого охотника из Альтдорфа, воплощено национальное самосознание Швейцарии; ни в одной другой стране нет похожего на него фольклорного героя. Действие легенды о Телле, бросившем смелый вызов посягательствам Габсбургов, разворачивается в разных местах вокруг Урнерзее, в том числе и в самом Альтдорфе, городе на южной стороне озера, возле Флюэлена, и на природе, среди отдаленных скал, на берегу, у кромки воды. Как и в любом хорошем приключенческом повествовании, в истории о Вильгельме Телле (по крайней мере, в переложении Шиллера) помимо героя есть и злодей — персонаж, которого зрители встречают шиканьем и неодобрительным свистом. Это австриец Герман Геслер, отправленный сюда Габсбургами, дабы приструнить местных жителей и заставить их повиноваться имперской политике. В пьесе Шиллера Геслер говорит о швейцарцах: «Языки дерзки у этих горцев непокорных... О, я сломлю их дерзкое упорство, я подавлю кичливый дух свободы!», а австрийский надсмотрщик на строительстве новой крепости Геслера в немногих словах выражает отношение Габсбургов к швейцарцам: «Бессовестный народ!.. Коров доить вам только да лениво всю жизнь таскаться по своим горам!» Телль ненавидит австрийцев, и, глядя на строящуюся новую крепость, он указывает на горы и обращается к ним: «Твердыни гор — вот вольности оплот!.. Природным горцам горы не страшны».

Начинается история с события, которое наверняка только лишь усугубляет и без того напряженную политическую обстановку в Альтдорфе. В центре городской площади Геслер приказывает установить шест, надев на него свою шляпу. За этим провокационным шагом стоит не просто прихоть диктатора, но и определенное намерение — каждый, кто проходит мимо шеста, должен склониться перед шляпой, тем самым выказав почтение Геслеру и грозным Габсбургам. Городской глашатай Альтдорфа у Шиллера такими словами сообщает жителям города о новой гражданской повинности:

Реакция горожан на этот приказ вполне предсказуема. «Еще одна ландфохтова затея! Фохт поклоняться шляпе нам велит. Да было ль что подобное на свете?.. В ком честь жива, не стерпит поруганья!» — возмущаются они. И, разумеется, в следующей сцене Телль выказывает свой протест: он осмеливается пройти мимо шеста, не отдав почтения шляпе. И в наказание за дерзость Геслер выносит Теллю один из самых знаменитых в истории приговоров.

Если Телль сумеет попасть стрелой в яблоко на голове своего сына, то его оставят в живых и отпустят. В случае неудачи и Телль, и его сын будут казнены. Одну стрелу из колчана Телль вкладывает в самострел, а вторую прячет за пазуху. Разумеется, выпущенная им стрела пронзает яблоко, а дрожащий мальчик, на чьей голове оно лежало, остается невредим. Геслер спрашивает Телля, зачем ему понадобилась вторая стрела из колчана; Телль отвечает, что если бы первая стрела попала в мальчика, то вторая досталась бы Геслеру. За такую дерзость Телля приговаривают к заключению в принадлежащем Геслеру замке Кюснахт возле Люцерна. Но когда лодка с пленником плывет туда, на озеро обрушивается ужасная буря, и гребцы уговаривают Геслера освободить Телля от пут, чтобы мятежный крестьянин взял руль и направил лодку в безопасное место. Понятно, что Телль правит к берегу, а потом выпрыгивает на плоский камень, а лодку отталкивает обратно в штормящее озеро. Позже Телль появляется в Кюснахте и убивает Геслера, который направлялся в свой замок по суше.

Принимая во внимание эпический размах пьесы и то, что местом ее действия являются горы, не приходится удивляться, что для постановщика сочинение Шиллера создает немало трудностей. Пространный список исполнителей включает в себя сорок восемь персонажей (мужчины, женщины и дети), наряду с разнообразными мастеровыми и монахами, и перечень «Действующие лица» оканчивается устрашающими словами «Рейтары... Поселяне и поселянки из лесных кантонов». (Ничего удивительного, что представление под открытым небом в Интерлакене поставлено с таким размахом.) Помимо проблем с распределением ролей сценическое воплощение пьесы связано и с проблемами чисто практическими. Начинается пьеса с того, что мальчик гребет в рыбачьем челноке через Урнерзее, и на «другой стороне озера видны ярко освещенные солнцем лужайки, деревни и одинокие усадьбы Швица», — что звучит вызовом для театральных художников, отвечающих за декорации и задник. В различные моменты действия сценические ремарки в пьесе Шиллера требуют звучания коровьих альпийских колокольчиков и охотничьих рогов, а в другой сцене художнику по свету необходимо как-то воплотить в жизнь такую ремарку: «Глубокая ночь. Только озеро и белые ледники блестят, освещенные луной». Через сцену должны нестись тени облаков, зрителям необходимо показать строящуюся крепость, действие одной сцены происходит на фоне «луга, окруженного высокими скалами и лесом», а в звуковом оформлении других сцен обязаны участвовать говорливые ручейки; вдобавок в одном случае над озером должна появиться разноцветная радуга, которая отражается в сверкающей водной глади.

Если история Вильгельма Телля выглядит чересчур складно, то, вероятно, причина в том, что на самом деле она никогда не случалась. Легенда уходит своими корнями в похожие древнеисландские саги, перенесенные на альпийскую почву и в альпийское окружение из-за желания воплотить стремление швейцарцев к свободе в одной-единственной героической фигуре. Патриотические подвиги Вильгельма Телля впервые обрели литературное воплощение только в 1477 году, в виде эпической песни об основании Швейцарии; позже сюжет был популяризирован французскими революционерами, которые также ненавидели Габсбургов. Свою пьесу Шиллер сочинил в 1804 году, после того как историю Вильгельма Телля поведал ему Гёте, совершивший путешествие по Швейцарии. Именно благодаря пьесе Шиллера и в меньшей степени опере Россини, впервые исполненной в Париже в 1829 году, легенда завоевала популярность, и ей суждена была долгая жизнь. Но, достоверна она или нет, легенда по-прежнему затрагивает патриотические струнки в душах многих швейцарцев. На протяжении Второй мировой войны Телль оставался действенным символом независимости, которую швейцарцы стремились сохранить, несмотря на соседство с нацистской Германией, да и позже, в XX веке, за решениями не вступать в Организацию Объединенных Наций и не присоединяться к Европейскому Союзу явственно вырисовывается тень Телля.

До наших дней к Альтдорфу, как и к другим местам, связанным с историей Вильгельма Телля, народ Швейцарии относится со сдержанной, но искренней почтительностью. Рядом с лугом Рютли находится один из наиболее поразительных памятников, имеющих отношение к легенде, но увидеть его можно, только если плыть на лодке по озеру: это двадцатипятиметровый обелиск, известный как Шиллер-штейн, «камень Шиллера», который возносится из густой купы деревьев на берегу. Относящаяся к 1859 году надпись сделана золотыми буквами и гласит: «Фридриху Шиллеру, летописцу Телля». На противоположном берегу озера — еще одно настоящее место паломничества, Телльсплатте, плоская скала, куда, как считается, во время бури спрыгнул Телль, убегая от Геслера; поблизости, в живописном окружении, вдалеке от наезженных дорог, на укромной лесной поляне, с одной стороны совершенно открытой плещущим волнам озера, стоит Телльскапелле. Эту небольшую часовню построили в 1880 году, и на ее фресках изображены различные сцены из жизни Телля: на одной картине высокий, мускулистый и бородатый Телль противостоит Геслеру (тщедушная, самого жалкого облика фигурка), а сын Телля, мальчик с белокурыми волнистыми волосами и смелыми голубыми глазами, держит пробитое стрелой яблоко; на другой фреске запечатлен драматический момент, когда кораблекрушение кажется неминуемым: Телль выбирается на берег, его спутников в крошечной лодке уносит буря, а озеро вздымает и обрушивает на них огромные волны.

В самом Альтдорфе в честь национального героя в 1895 году был открыт памятник — Телльденкмаль; он поставлен возле высокой, украшенной фресками башни, на Ратушной площади — центральной городской площади, где, как считается, и случилась вся история со стрельбой в яблоко. Памятник изображает Телля, поднявшего взгляд к небу и положившего руку сыну на плечо, а мальчик доверчиво смотрит на отца, не сомневаясь, что тот его защитит. Отец с сыном словно бы шагают вместе по наклонно лежащему куску скалы. Но, вообще-то, отношение к своему герою в Альтдорфе очень сдержанное; туристам здесь не предлагают всякой китчевой всячины, связанной с именем Телля, не продают произведенных в Китае фигурок или сувенирных стрел. В действительности вы не увидите тут ничего подобного, разве что несколько ресторанов носят имя охотника, а выше на холме, в Бюрглене, стоит крошечная часовня, построенная в 1582 году на месте рождения Телля, и рядом с ней расположен маленький музей.

Наверно, удивительно, но здесь бывает мало иностранцев; большинство приходящих сюда — швейцарцы, отдающие дань почтения своему историческому наследию, и царящая тут сдержанно-приглушенная атмосфера означает, что это не аттракцион для туристов, что принизило бы символическую значимость всех мест, связанных с легендой о Телле. Перед тем как покинуть Бюрглен, многие напоследок задерживаются на террасе возле церкви, окидывая взглядом открывающуюся оттуда панораму. Это типичный швейцарский пейзаж: на переднем плане раскинулся прелестный городок Альтдорф, за ним видна сужающаяся долина реки Рейс, по которой проложены шоссе и железная дорога, ведущие дальше и вверх, к перевалу Готард. В 1845 году этим маршрутом, из Италии через перевал Сен-Готард, прошел Чарльз Диккенс, который написал, что окрестности «городка Вильгельма Телля... с точки зрения швейцарского пейзажа являют собой наивысшее воплощение возвышенного из всех, какие можно себе представить. О Боже! Что это за прекрасная страна!». Вероятно, есть определенное соответствие между самыми ранними в стране политическими выступлениями и тем, в каком природном окружении они проявлялись — в столь типичном для Швейцарии и настолько совпадающим с современным представлением о том, какой должна быть Швейцария.

Охотнику-одиночке, пусть его стрелы и били в цель с несравненной меткостью, не удалось бы положить конец посягательствам Габсбургов на то, что впоследствии станет Швейцарией, для этого потребовалось нечто большее. И в самом деле, в 1315 году произошла крупномасштабная битва при Моргартене возле курорта Бруннен на озере Урнерзее, и победу в ней одержали швейцарские конфедераты. Моргартен стал закономерной и естественной кульминацией событий, у истоков которых лежали клятва на луге Рютли и другие соглашения между кантонами, подписанные в конце XIII века, а этой битвой началась череда сражений XIV века, в которых за свою независимость боролось нарождающееся швейцарское государство. Искрой, из которой в конце концов вспыхнуло сражение у Моргартена, стал пограничный спор между городом Швиц и влиятельным монастырем Айн-зидельн; Габсбурги выступили в защиту монастыря, тогда как король Баварии принял сторону кантонов. (В строчках своей поэмы монах из Айнзидельна по имени Рудольф фон Радегг оставил знаменитое свидетельство о нападении войск Швица на монастырь.) Потерпев поражение в битве при Моргартене, Людвиг Габсбург признал за кантонами значительные привилегии, и казалось, что будущему конфедерации как независимой политической организации ничего не угрожает.

Но в 1332 году к конфедерации присоединился сильный город Люцерн, что нарушило хрупкое политическое равновесие и заставило Габсбургов опять занервничать. До тех пор конфедерация представляла собой по существу аморфное объединение отдаленных сельскохозяйственных общин. Теперь же на мятежный шаг решился один из ведущих торговых городов региона. Опасаясь неприятностей, которые способна доставить ставшая сильнее и набравшаяся смелости конфедерация, Габсбурги через своих сторонников начали предпринимать попытки изнутри подорвать новый политический союз.

К этому периоду относится необычная легенда, связанная с прогабсбургским заговором в Люцерне. Рассказ гласит, что юный мальчик подслушал разговор группы заговорщиков, встретившихся однажды на рынке Люцерна, известном как Унтер дер Эгг. Заговорщики поймали мальчика, но не убили, а заставили дать обещание ни единой живой душе не говорить о раскрытом им заговоре. А мальчик потом побежал в ратушу, где, как он знал, собираются конфедераты. Не обращая внимания на политиков, он повернулся к печи в углу зала заседаний и, обращаясь к ней, рассказал обо всем, что ему стало известно. Разумеется — а мальчику того и нужно было, — конфедераты услышали его и сумели сорвать планы заговорщиков. Но свое слово мальчик сдержал: говорил-то он печке, а не людям, которые — совершенно случайно, по его убеждению, — оказались в той же комнате в то же время. Упомянутую старинную печь, с изогнутой и почерневшей тяжелой железной дверцей, в настоящее время можно увидеть в углу вполне заурядного ресторана-пиццерии на Вайнмаркте, вымощенной брусчаткой центральной площади Люцерна. Сам Унтер дер Эгг, где мальчик подслушал предполагаемых заговорщиков, находится всего в нескольких шагах от возвышающегося огромного здания ратуши, которое относится к XVII веку. Торговые традиции дожили до сегодняшних дней, и каждые вторник и субботу по утрам здесь продают рыбу, цветы и свежие продукты с прилавков, выстроившихся вдоль глубоких замощенных аркад ратуши — они защищают от солнца и непогоды сам рынок, который смотрит на реку Рейс.

Люцерн стал первым городом, который можно назвать швейцарским. Контролируя подходы к перевалу Сен-Готард, он всегда был процветающим торговым центром. Теперь же, осознав его новую политическую роль, отцы города решили возвести новые фортификационные сооружения, и вдоль многих из них сегодня можно пройти пешком. Начало крепостных стен Мюзегг отмечает Ноллитурм — укрепленные ворота на речном берегу; через равные промежутки стены прорезаны воротами и укреплены башнями, а сами валы взбираются на невысокий холм, стоящий над городом. Мощь и прочность этих защитных сооружений в полной мере отражали богатство Люцерна и его значимую роль в Средневековье, как, например, Часовенный мост (Капельбрюкке): его строительство относится к 1333 году — за год до того город связал свою судьбу с конфедерацией. Во многих отношениях мост является символом Люцерна: этот изящный крытый переход целиком построен из деревянных балок, уложенных на каменные опоры, и соединяет берега и восьмиугольную каменную башню Вассертурм в середине реки Рейс. В различные времена Водяная башня служила маяком, тюрьмой и помещением для собраний. В августе 1993 года случилась трагедия: загорелась пришвартованная неподалеку от башни лодка, и распространившийся на мост огонь уничтожил постройку. Гибель в пламени средневекового моста стала главной новостью в заголовках газет всего мира, так как мост считался одним из наиболее значимых памятников европейского Средневековья. Сегодня мост, который в обе стороны переходят тысячи туристов, является точной реконструкцией средневекового оригинала; участок моста, где стыкуются старые и новые конструкции, можно определить по изменившемуся цвету дерева. О пожаре 1993 года напоминает мемориальная доска, установленная вблизи места, где была причалена лодка, с которой и перекинулся огонь. Те, кто идет через мост, как и прежде, проходят под знаменитыми треугольными панно, которые смонтированы под крышей моста по всей его длине, через неправильные интервалы. Живописные работы были созданы в период между 1599 и 1611 годами, на них представлены картины истории Люцерна, и, в числе прочего, показан город, каким он был во время создания панно: мы ясно видим мост, а на заднем плане, возле озера, в окружении домов, изображена двухбашенная Хофкирхе. На других панелях запечатлены Вильгельм Телль, святой Георгий с драконом и (вот ирония!) последствия огромного пожара, опустошившего Люцерн в 1340 году. Однако — что неудивительно — многие из оригинальных панно погибли от огня в 1993 году, а те, что занимают их места сейчас, являются современными копиями.

После Моргартена произошло еще два сражения, у Земпаха в 1386 году и у Нефельса в 1388 году, и лишь тогда Габсбурги в конце концов отказались от своих притязаний на земли конфедерации. В дальнейшем новые территории для своей империи Габсбурги завоевывали в северной Германии, где в военном противостоянии с местными им сопутствовала большая удача, а конфедерация в то же время постепенно росла: в нее вошли новые кантоны — Цюрих в 1351 году и Берн двумя годами позже. Уже тогда конфедерация стала приобретать политический облик современной Швейцарии: альпийские горные кантоны встали плечом к плечу с теми, которые занимают не горы, а долины и низины (сегодня около трети швейцарской территории составляют низины, где расположены крупные города, такие как Берн, Базель, Цюрих, Санкт-Галлен и Шаффхаузен, и они находятся довольно-таки далеко от гор, служивших стране столь надежной защитой от чужеземцев).

Мост Капельбрюкке в Люцерне.

Фото О. Королевой

В 1476 году, когда франкоговорящий городок Эгль (ныне он относится к кантону Во) проголосовал за присоединение к кантону Берн, Швейцария стала многоязычной. Менее чем через тридцать лет в результате роста территории в стране прибавилась третья языковая группа: конфедерация продвигалась на юг, стремясь взять под свой контроль южные подходы к перевалу Сен-Готард, проходящие по италоязычному Тичино, который вошел в конфедерацию в 1503 году после Аронского договора. В конце концов после победы, одержанной над Максимилианом I при Дорнахе в 1499 году, Швейцария обрела полную независимость от Священной Римской империи. Во время этого периода экспансии политические и социальные права даровались и работающим на земле крестьянам, и живущим в городах ремесленникам и рабочим, причем настолько широко, что к началу XV века в стране уже зарождалась демократия, — в то время, когда большей частью Европы по-прежнему правили деспотичные короли, князья и епископы.

В 1516 году конфедерация в своей экспансии потерпела неудачу — при Мариньяно швейцарским войскам нанесли поражение объединенные армии французов и венецианцев. После этого на протяжении последующих почти трехсот лет к конфедерации новые кантоны не присоединялись. Тем не менее между швейцарскими кантонами и соседними государствами и городами создавались различные союзы, например, в XVI веке был заключен пакт между городом Женева и кантонами Берн и Фрибур (раньше Женева была частью Савойи, и в 1602 году герцоги Савойские попытались вернуть ее себе, но безуспешно). Вскоре после поражения при Мариньяно конфедерация заявила о своем нейтралитете. Впервые политика нейтралитета подверглась испытанию во время Тридцати летней войны (1618-1648), раздиравшей Европу на части, но Швейцария осталась не затронутой сражениями. Окончание этого длительного кровопролитного конфликта ознаменовалось заключением в 1648 году Вестфальского мира, который впервые официально признал швейцарский нейтралитет. Тем временем луг Рютли превратился в важный политический центр страны, где кантоны проводили официальные встречи и заключали соглашения, ив 1780 году французский философ аббат Томас Франсуа де Рейналь предложил кантону Ури украсить знаменательное место десятиметровым обелиском — впрочем, его предложение не приняли.

Шаффхаузен: дом с расписанным фасадом.

Фото О. Королевой

Хотя к тому времени швейцарское государство прочно встало на ноги, превратившись в устойчивый политический организм, оно не обладало достаточными силами, чтобы оказать сопротивление единственному полномасштабному вторжению, какое только испытывала страна. В 1798 году в Швейцарию вторгся Наполеон и провозгласил создание Гельветической республики, находившейся под политическим покровительством Франции. После наполеоновских войн страна вновь провозгласила нейтралитет, и в июле 1940 года, когда нацистское вторжение казалось неминуемым, швейцарский главнокомандующий генерал Гюсан собрал на лугу Рютли весь швейцарский офицерский корпус, чтобы на торжественной церемонии вновь заявить о верности страны взятым на себя обязательствам. Но происходило и кое-что другое. В период между сражением при Мариньяно и вторжением Наполеона страна прошла через череду ожесточенных, глубоко расколовших общество гражданских войн, вызванных теми же самыми разрушительными конфликтами, что разрывали всю Европу в ту эпоху: главным предметов споров и столкновений были религиозные разногласия, и в самой гуще событий оказалась Швейцария: в Женеве и Цюрихе активно действовали протестантские реформаторы, а жившее в деревнях крестьянство оставалось в большинстве своем католическим.

Как уже отмечалось, христианство в Альпы пришло с римлянами, и свои позиции эта религия укрепила в ту эпоху, когда после ухода Римской империи шло возвышение великой империи франков. Но в самом начале Средневековья обращение в христианство простого народа, придерживающегося языческих верований, по-прежнему оставалось для церкви приоритетной задачей, и начиная примерно с 600 года нашей эры в Альпы отправлялись сотни миссионеров; некоторые из них основали монашеские общины, которые продолжают существовать и в наши дни.

Может, это и удивительно, но немалое число миссионеров приходило в Альпы с Британских островов. Одним из первых стал ирландский монах по имени Колумбан, появившийся в 610 году в городе Брегенце на Боденском (Констанцском) озере. На месте основанного им монастыря ныне стоит готическая церковь, где покоятся останки другого ирландского монаха, Галла, вместе с которым странствовал Колумбан. (Там же, где Галл устроил свой отшельнический скит, примерно в тридцати километрах западнее Брегенца, в настоящее время вырос крупный равнинный швейцарский город Санкт-Галлен.) В VIII веке еще один ирландский монах по имени Вергилий наследовал святому Руперту на посту епископа Зальцбурга. Под руководством Вергилия епископство расширилось, включив в себя многие альпийские долины к югу от города; самую южную окраину епископства, где в настоящее время пролегает австрийско-словенская граница, населяли племена, говорившие на языках славянской группы, и Вергилий с целью христианизировать (и онемечить) их решил направить туда монаха по имени Модест. Свои усилия Модест сосредоточил на обращении тех, кто жил возле Клагенфурта, и на холмах севернее этого города он заложил церковь для паломников, Вальфартскирхе; она высится на невысоком пике над деревней Мария-Зааль. Значительная часть того церковного здания, что мы видим ныне, относится к XV веку, но храм частично выстроен из древнеримских могильных плит — их брали в Вируне, этот город античной эпохи находился поблизости, и на камнях вокруг главного входа в церковь можно видеть надгробные надписи. Церковь до сих пор, спустя двенадцать веков после своего основания, остается популярным центром паломничества, и внутри нее взгляд сразу притягивает к себе главный алтарь, украшенный статуями Мадонны с младенцем.

Некоторые из английских монахов, которые во времена епископа Вергилия появлялись в Альпах, распространили культ поклонения святому Освальду, королю Нортумбрии, канонизированному за то, что он поощрял христианство на севере Англии. Ему посвящено немало церквей, одна из них — приходская церковь святого Освальда на горнолыжном курорте Зеефельд в Тироле: на многих фресках на стенах церкви изображена гибель Освальда (он пал на поле боя, сражаясь за Уэльс). После первой волны строительства новых церквей миновало пять веков, и только тогда в Альпах была заложена еще одна церковь, имеющая связь с Англией. Это необычное сооружение находится в Авре, на дороге, ведущей к перевалу Мон-Сени в Савойе; две английские семьи, связанные родственными узами с архиепископом Кентерберийским Томасом Бекетом, вскоре после его убийства в 1170 году основали и освятили там в его честь церковь. Диптих в храме, датируемый 1626 годом, живописно рассказывает о жизни и смерти святого.

Шли годы, и в долинах Альп возникало все больше и больше монастырей. В скором времени у этих религиозных обителей появилась традиция давать пристанище путникам, где последним не угрожали разбойники, драконы и прочие опасности, которых, как всем известно, немало среди пиков и ущелий. К 1500 году в регионе было представлено большинство возникших монашеских орденов. Монастырь возле Люцерна основали в середине VIII века монахи-бенедиктинцы из аббатства Мурбах в Эльзасе; в настоящее время на месте этого монастыря стоит большая городская церковь Хофкирхе, основанная в XII столетии и посвященная французскому епископу — святому Лежеру, который был ослеплен своим политическим противником — святому выкололи глаза буравом. В 1330 году поблизости от Обераммергау в Баварских Альпах возник еще один бенедиктинский монастырь, Этталь, — его основал Людвиг Баварский в благодарность за то, что живым вернулся из паломничества в Рим. До сих пор обитель привлекает к себе десятки тысяч паломников ежегодно, они приходят сюда, чтобы почтить мраморную Мадонну, привезенную Людвигом из Италии. (На тимпане над готическим порталом аббатства изображена сцена распятия, и на Христа смотрят Людвиг и его супруга.) В Эттале до сих пор живут около шестидесяти монахов, они, помимо прочего, руководят работой школы-интерната, издательства, гостиницы и винодельни.

Цистерцианцами были основаны монастыри у Штамса в Тироле и у Мерерау возле Брегенца на берегу Боденского озера, последний знаменит своим поразительным крылатым алтарем в церкви аббатства. Не остался в стороне и орден августинцев, который заложил монастыри у Интерлакена и в горах Савойи, у деревни Абонданс; и хотя оба ныне прекратили свое существование, церкви аббатств сохранились. Обширный травянистый участок с отдельными деревьями в центре Интерлакена, так называемый Хоэнматте, в прошлом был лугом, где монахи некогда пасли скот, а городской Schloss (замок), история которого отсчитывается с 1747 года, поглотил ряд древних монастырских построек, в том числе и прежнюю главную церковь аббатства. Гордостью же церкви аббатства Абонданс, отстоящего от южного берега Женевского озера примерно на двадцать километров, являются две крытые галереи, датируемые XIV веком; еще этот храм славится картиной XV века «Свадьба в Кане Галилейской», на которой в деталях показана повседневная жизнь в Савойе в самом конце Средневековья.

Немалое число храмов добилось богатства и влияния. Монахи-бенедиктинцы из монастыря в Энгельберге в Швейцарских Альпах, основанного в 1120 году, в политическом отношении господствовали над всей долиной, которая оставалась независимой от Швейцарской конфедерации вплоть до 1803 года, когда область наконец-то была включена в кантон Нидвальден. (Монастырь остается необычайно влиятельным: в настоящее время у него есть отделения в Орегоне и в Миссури — очень далеко от Швейцарии.) Как и в случае многих монастырей, здания в Энгельберге относятся скорее к XVIII веку, чем к Средневековью, причем первое из построенных тогда было уничтожено пожаром. Это также верно в отношении другого монастыря того же религиозного ордена — в Бенедиктбойерне в Баварских Альпах. Один из самых старых монастырей в регионе, он был основан в 739 году, но все здания, дошедшие до сегодняшних дней, датируются более чем тысячелетием позже. Церковь аббатства, собор святого Бенедикта, представляет собой примечательный образчик раннего итальянского барокко, где богатая изящная лепнина взбирается к самому потолку, украшенному красочной и характерно барочно-экспрессивной росписью. Монастырь за стенами аббатства формируют обширные элегантные внутренние дворики, окруженные зелеными и кремовыми аркадами. В одном из зданий монастыря в 1803 году был обнаружен удивительный манускрипт, содержащий серию юмористических и эротических стихотворений XIII века, созданных, вероятно, голиардами — лишенными духовного сана монахами, менестрелями и бродягами. Позднее этот стихотворный цикл положил на музыку немецкий композитор Карл Орф (1895-1982), который назвал свое сочинение «Carmina Вигапа». Со времени мировой премьеры, состоявшейся во Франкфурте в 1937 году, эта нецерковная кантата стала в высшей степени популярной. В частности, исполнением «Carmina Вигапа» прославились английские хоровые коллективы, участники которых, возможно, пребывают в счастливом неведении, что стихи, написанные на смеси латыни и средневекового немецкого языка, с большой яркостью живописуют разгульную жизнь со всеми ее соблазнами, такими как секс, чревоугодие, пьянство и азартные игры.

Несмотря на свою древность, в архитектурном отношении Бенедиктбойерн не представляет ничего выдающего; однако несколько швейцарских монастырей производят глубокое впечатление, и совершенно справедливо — в качестве наилучшего примера можно указать монастырь в Айнзидельне, угнездившийся среди зеленых горных пастбищ и густых лесов восточнее Люцерна. На протяжении сотен лет он был крупным центром паломничества (согласно историческим документам, самые первые пилигримы появились здесь в 1337 году, когда получили грамоту о безопасном проходе от Тумба фон Нойбурга, рыцаря Форарльберга.) Это место до сих пор привлекает к себе ежегодно четверть миллиона благочестивых верующих. Вначале перед паломниками открывается поразительный вид — на другом конце обширного внутреннего двора, обрамленного по кругу рядами сводчатых колоннад, высится гигантский четырехэтажный комплекс в стиле барокко; неудивительно, что в своей книге «Швейцария», вышедшей в 1950 году, Джон Расселл назвал его «самым радостным и волнующим зданием в стране».

Своим возникновением здешний монастырь обязан святому Мейнраду, отшельнику, который в 828 году удалился от мира в дикие леса этой части Альп; в спокойном уединении он прожил тут вплоть до 861 года, когда его убили два разбойника, позже казненные в Цюрихе. Через семьдесят лет после смерти Мейнрада настоятель кафедрального собора Страсбурга позволил бенедиктинской общине построить обитель на месте его скита (существующее в настоящее время здание — шестое по счету, которое стоит на месте алтаря Мейнрада). Известен рассказ о том, что епископ Констанцский, который был приглашен освящать церковь аббатства, 14 сентября 948 года услышал раздавшийся под сводами храма голос, что сам Христос уже освятил его; папа провозгласил случившееся чудом и издал буллу с благословлением, провозгласив эту церковь местом паломничества.

Главный объект для паломников в Айнзидельне — Черная мадонна, деревянная статуя XIV века, изображающая Деву Марию, которая хранится в часовне Пресвятой Девы в центре нефа; покровы статуи меняют в соответствии с церковным календарем, всего их насчитывается более пятидесяти. Что касается остальной церкви, то большая ее часть — розовая пышная безвкусица рококо с серебряными органными трубами, украшенными золотыми херувимами, а алтарь имеет вид черно-золотого саркофага, где покоятся мощи святого Мейнрада. Снаружи комплекса зданий находится источник Девы Марии с ключевой водой, а его четырнадцать струй питает тот же самый ручей, который изначально отвел сюда сам Мейнрад.

Наряду с паломниками монастырь сотни лет привлекал к себе и любопытствующих. В 1776 году тут появился Уильям Кокс, автор «Очерков о естественной, гражданской и политической истории Швейцарии» , который и засвидетельствовал, что «на мощеной площади постоянно лежат распростертые грешники, погруженные в благоговение и счастливые оттого, что добрались до цели своего паломничества». Несколькими годами ранее историк Эдуард Гиббон был потрясен

Возможно, Гиббону следовало попытаться поискать вдохновения в ландшафте, окружающем монастырь; и обитель, и сама деревня Айнзидельн расположены на дне громадной зеленой чаши, окруженной лесистыми склонами, что уходят вверх к изобилующим утесами горам. Монастырская братия всегда трудилась на прилегающих к аббатству землях, и поскольку здесь, среди голых скалистых склонов, невозможно вести пахотное сельское хозяйство, монахам пришлось заняться скотоводством, и они стали известными коннозаводчиками.

Однако есть один альпийский монастырь, пусть и не превратившийся в столь же популярный центр паломничества, но ставший «отчим домом» для целого монашеского ордена. Куван де ла Гранд Шартрез, самая первая монашеская обитель ордена картезианцев, расположен возле Гренобля, в отдаленной глубокой долине среди поросших лесом гор. Он был основан в 1084 году, когда, как гласит легенда, Бруно, епископу Гренобля, было видение, предупредившее, что скоро к нему придут семеро странников, имеющих намерение оставить мир. В должное время путники появились на пороге у Бруно, и он отвел их в уединенную область, известную как Пустынь Шартрез, основав таким образом одновременно и монастырь, и картезианский орден (получивший свое название от названия местности). В XII веке один из преемников Бруно составил орденский устав, который с тех пор не претерпел изменений, и к эпохе Возрождения здесь насчитывалось уже свыше двухсот религиозных обителей; в настоящее время их количество во всем мире сократилось до семнадцати мужских монастырей и пяти женских обителей. Ведя жизнь молчаливую и уединенную, картезианцы друг с другом встречаются лишь за воскресной трапезой и три раза в день в церкви. Монахов из Шартреза часто можно увидеть в окрестностях монастыря работающими в поле, но также они содержат винокурню, где производят различные ликеры, причем используют формулу, секрет которой свято сохраняется с 1605 года (самый крепкий из ликеров имеет крепость 71 градус).

В наши дни, подобно Айнзидельну, обитель Шартреза привлекает к себе постоянный поток посетителей. Современные туристы идут по стопам поэта Томаса Грея и писателя Хораса Уолпола, двух английских литераторов XVIII века, которые побывали в монастыре в 1739 году и оказались в числе первых путников, отыскавших это удаленное, но красивое место (в отличие от сегодняшних туристов, их допустили внутрь монастырских зданий). Как писал Грей, чтобы добраться до монастыря, им пришлось пройти по узкой дороге, что проходила над «чудовищным обрывом, почти отвесным, на дне которого бурлил яростный поток», а сам монастырь «создает один из наиболее уединенных, наиболее романтичных и наиболее поразительных пейзажей», ему какие мне когда-либо доводилось видеть». Он писал, что это место было «удивительно благопристойным», и отмечал, что братии, насчитывающей одну сотню монахов, прислуживало триста слуг! В те дни двум братьям позволили отступить от данных ими обетов молчания, чтобы они могли принять путников в обители, и Грей вспоминал, что путешественникам подали сыр, масло, виноград, яйца и рыбу; далее он признавался, что монастырь мог бы «обратить атеиста к вере» и что, родись он в Средние века, его могла бы привлечь такая монашеская жизнь (хотя они с Уолполом вежливо отказались от предложения монахов провести ночь в одной из келий). Схожее чувство почтения и благоговения испытал и другой английский поэт, Уильям Вордсворт, побывавший тут в 1790 году и в своей поэме «Прелюдия» описавший «величественное одиночество» монастыря; его сестра Дороти позже писала: «Не думаю, что какое-либо место произвело на него столь же сильное впечатление... в дни своей юности он не раз и много говорил мне об этом».

В Альпах есть и другие монастыри, более древние или крупные, или производящие более сильное впечатление, чем тот, что стоит на вершине перевала Большой Сен-Бернар; но мало какие из них столь же знамениты. Религиозный орден, который облюбовал для своей обители унылую скалистую вершину на одном из самых оживленных торговых путей через Альпы, был учрежден около тысячи лет тому назад королем Дании Кнутом и королем Рудольфом III Бургундским, встревоженными угрозой для панъевропейской торговли со стороны сарацин — те нападали на всех, кто пользовался перевалом. Сарацины были отброшены, и архидиакона Аосты Бернара (923-1080), пригласили заложить на вершине перевала монастырь, призванный служить защитой и убежищем для будущих путешественников. Бернар, родом из Ментона, что на берегу озера Анси, до того уже основал один странноприимный дом на вершине перевала Малый Сен-Бернар, где, как считается, лично низверг и разрушил древнеримскую статую Юпитера; теперь же у него появилась возможность основать второй монастырь, и в знак признания заслуг священника второй перевал, Большой Сен-Бернар, был назван в его честь. (После основания двух монастырей остаток жизни Бернар провел, совершая богослужения в горах, и в 1923 году папа Пий IX назвал его святым покровителем Альп.)

За годы, минувшие со времени основания, монастырь разбогател благодаря дарам, которые путники, преодолевшие опасный перевал, преподносили обители в благодарность за безопасное пристанище. Дорога через вершину, все более и более оживленная, стала частью знаменитого Виа Франчиджена (Пути франков), протяженного торгового маршрута, связывающего Северную Европу с Римом, причем она пролегала по дорогам, проложенным еще древними римлянами. Считается, что этим торговым путем пользовались примерно с VII века. В частности, именно этой дорогой пилигримы шли от Кентербери к Священному городу: от Ла-Манша их маршрут пролегал через Аррас, Реймс и Безансон, а затем пересекал Вогезы, выходя к Женевскому озеру и Лозанне; затем путники проходили через центр паломничества Санкт-Мориц и только потом направлялись в Мартиньи и через перевал в Аосту, а оттуда — в сам Рим, и последний этап их путешествия проходил через Пьяченцу и Сиену. (В 900 году Сигерик, архиепископ Кентерберийский, проделал этот путь, дабы получить полагающийся его званию палий из рук папы Иоанна XV; возвращаясь обратно, он вел дневник, в котором описал свое путешествие на муле через перевал Сен-Бернар и гостеприимство местных монахов.) К 1177 году монастырь владел землями по всей Европе (в том числе и собственностью в Хончерче в Эссексе); примерно тогда же монахи начали разводить и обучать собак, которые помогали им спасать путников, попавших в беду. Своей широкой известностью эти животные обязаны бочонкам с придающим силы пивом, которые они носили на шее. Первые письменные упоминания об этих собаках появились в 1708 году; к тому времени была выведена особая порода, полученная благодаря скрещиванию мастифов и датских догов. (Ив наши дни монахи, как и раньше, содержат собак, хотя никакой практической цели в этом нет, не считая того, что местные сенбернары — повод для туристов поахать и поиграть с животными.)

Во времена, о которых имеются документальные свидетельства, здешняя религиозная община состояла всего из четырех братьев, однако монастырь оставался постоянно действующим, располагаясь в двух зданиях, относящихся к периоду от 1560 до 1898 года; зимой монахи отважно противостояли гигантским снежным заносам, когда на протяжении нескольких месяцев температура опускается ниже нуля. Хотя в последнее время перевал оказался в тени автомобильного туннеля, проходящего в толще горы под ним, а также других активно использующихся трасс, таких как Симплонский железнодорожный туннель и автомобильный туннель под Монбланом, на протяжении сотен или даже тысяч лет через Сен-Бернар проходил самый оживленный маршрут через Альпы. В наши дни дорогу зимой от снега не расчищают (и в августе на вершине перевала встречаются отдельные заснеженные участки), но летом здесь кишмя кишат велосипедисты и приехавшие на выходной день туристы — они торгуются у прилавков и ларьков (где рядами выстроились сувениры в виде симпатичных сенбернаров), разглядывают собачий питомник и суетятся вокруг монастырской церкви, а потом возвращаются домой, спускаясь с перевала обратно в Швейцарию или Италию.

На протяжении двухсот лет туристы направлялись к монастырю кратчайшим путем. Путеводитель по Альпам, опубликованный в XIX веке Джоном Мюрреем, указывал, что в монастыре есть гостиная, где нежданные гости могут переночевать и которая «увешана множеством рисунков и гравюр, уставлена подарками, присланными путниками в знак признательности за внимание и заботу, которую проявила к ним братия... одним из подобных даров было фортепьяно, присланное одной леди». Та же книга не удержалась от шпильки, заметив, что богослужения в часовне продемонстрировали «помпезно-безвкусные декорации католического ритуала и культа, [что] ослабляет выразительный образ официальной церкви и ее приверженцев». Тем не менее путеводители вообще-то восторженно рассказывали о красотах перевала, хотя отдельные путешественники со всей очевидностью не разделяли их восторга: альпинист Эдвард Уимпер, который в 1865 году возглавлял первое успешное восхождение на Маттерхорн, писал о своем путешествии к перевалу: «У меня не было настолько скучного и лишенного каких бы то ни было событий дня, кроме как тогда, когда я шел по столь неинтересной дороге»; о пейзаже он отзывался как о «банальном». На художника Уильяма Брокдона, побывавшего здесь в 1825 году, это место также не произвело впечатления, но по иным причинам. Он писал, что пришел в ужас при виде открывшегося его взору морга, пристроенного к странноприимному дому, куда

Из побывавших в монастыре писателей самым известным был Чарльз Диккенс, который совершил многочисленные путешествия во Францию, Италию и Швейцарию, а сюда он приехал в 1846 году, отправившись в путь из Лозанны. В письме, адресованном своему другу Джону Форстеру (позже ставшему его биографом), Диккенс оставил незабываемое описание здешних скал. «Как бы мне хотелось, чтобы Вы побывали здесь!» — писал он о верхней точке перевала:

О самом монастыре Диккенс писал так: «Удивительное место, настоящий лабиринт сводчатых коридоров... В нем множество удивительных крошечных спален, где окна так малы (из-за холодов и снега), что в них с трудом можно просунуть голову». Что же касается монахов, то Диккенс побеседовал с одним из них, который немного говорил по-английски и только что получил «Записки Пиквикского клуба», но о братьях в целом писатель отозвался так: «Эти монахи удивительные лентяи... Они богаты, и дела их процветают — ведь монастырь представляет собой обыкновенную харчевню». Как и Брокдон, писатель также открыл для себя местный морг, сочтя, что некоторые мертвецы «до ужаса напоминают живых людей, на лицах ясно можно различить выражение», в то время как другие «уже рассыпались, превратившись в кучку костей и праха».

В Альпах множество центров паломничества; рядом с некоторыми, например возле Айнзидельна, возникли монастыри, но это верно отнюдь не для всех. Многие святые места находятся в отдаленных уголках, которые, судя по всему, особенно привлекали к себе средневековых отшельников. Среди них наибольшей известностью пользуется Монте Верна неподалеку от Варалло в Итальянских Альпах — в 1224 году эту глухомань выбрал святой Франциск Ассизский, решив провести на горе в молитвах сорокадневный пост. Здесь имеются впечатляющие скальные образования, а век спустя после того, как тут молился святой Франциск, в сборнике рассказов под названием «Цветочки святого Франциска» говорилось: «Открылось ему, что эти расселины [в скалах]... разверзлись чудесным образом в час Страстей Христовых, когда, согласно Писанию, раскололись скалы». Двести лет спустя, в 1486 году, Бернардино Каими, местный монах, основал в окрестных холмах сорок пять часовен, где создал трехмерные картины: раскрашенные статуи и фрески показывают жизнь Христа в ярких и ужасающих деталях. Попытка обратиться к натуралистичности и зрелищности была обусловлена неграмотностью людей в эпоху, когда в этих отдаленных долинах широко распространилась ересь: в картине избиения младенцев пол завален мертвыми детьми, а в других часовнях зрителю предстают обезумевшие бичеватели и реалистически окровавленный Христос. В те далекие дни сюда шли и шли целые семьи, ветераны, монахини — впрочем, популярны были и прочие sacri monti в Итальянских Альпах: Варесе, Домодоссоле и Арона, а еще больше — в Испании, Португалии и Франции.

Что касается других отшельников, чьи отдаленные горные прибежища превратились в места паломничества, то одним из самых популярных стал Гемма из Гурка — в XI веке он основал целый ряд церквей и аббатств в Каринтии и был похоронен в одном из них, в церкви бенедектинской обители в Гурке. За столетие до того Вольфганг, епископ Регенсбурга, удалился в пустынь на берегу озера в Австрийских Альпах; ныне это озеро носит его имя — Вольфгангзее. Приходская церковь в Санкт-Вольфганге возведена на месте его скита, а известен храм своим многошпильным готическим главным алтарем, который создан Михаэлем Пахером в 1470-х годах. Тогда же, когда творил Пахер, монах-францисканец по имени Бартоломео основал отшельническую обитель на склоне холма над Локарно — на том месте, где ему явилась в видении Дева Мария; церковь Мадонны дель Сассо превратилась в популярный центр паломничества и является одним из привлекательных для туристов объектов в Локарно (в настоящее время до нее можно добраться по канатной дороге: фуникулер провезет вас над горным склоном из центра курортного города на берегу озера).

Явлению Девы Марии обязаны своим возникновением и другие места паломничества, такие как базилика Нотр-Дам де ла Салет, расположенная на высоте 1770 метров в окружении поразительно красивых гор неподалеку от Гренобля, где каждый год сотни тысяч пилигримов приходят на то место, где в 1846 году Дева Мария явилась двум местным детям. Между тем у подножия Баварских Альп в Штейнгадене в Вискирхе находится статуя бичуемого Спасителя: вырезанная из дерева фигура Христа, которая в июне 1738 года во время вечернего богослужения будто бы стала мироточить; ныне статуя является частью главного алтаря и привлекает к себе миллион посетителей в год. (Широкая известность центров паломничества не всегда радует местных жителей. В Пюимуассоне, на самом юге Французских Альп, там, где горный хребет сворачивает в сторону Прованса, есть церковь, которой некогда владели рыцари-госпитальеры, члены ордена святого Иоанна Иерусалимского. В XVI веке в церкви обнаружили останки двух святых, и сюда потянулись паломники, но нескончаемый поток надоел местным жителям, их терпение лопнуло, и они в конце концов тайно перезахоронили мощи — место погребения и по сей день держится в секрете.)

Реформация, импульсом к которой послужили революционные доктрины таких деятелей, как Мартин Лютер и Жан Кальвин, всю Европу обрекла на несколько веков религиозных раздоров. Тем не менее радикальные идеи, связанные с новым религиозным учением, и вызванные им политические перемены исходили главным образом из городов; отдаленные и обособленные районы континента, наподобие Альп, не испытывали такого давления, как равнинные области с их многочисленным населением, сосредоточенным в крупных населенных центрах; последнее и обусловило возможности быстрого распространения новых идей и сопротивления существующему порядку.

Хотя Альпы по большей части оставались во время Реформации католическими (и в наши дни этот регион в значительной степени по-прежнему католический), два города на окраине гор, Цюрих и Женева, прославились как основные центры протестантской идеологии в начале XVI столетия. В Цюрихе священник Ульрих Цвингли (1484-1531) выступил против целибата духовенства и власти папы; его идеи получили распространение в Берне и Базеле, но нашли слабый отклик в сельских швейцарских кантонах (сам Цвингли был убит в сражении при Каппеле, в ходе недолгой войны, разгоревшейся на почве религиозных разногласий). После гибели Цвингли звание ведущего религиозного диссидента перешло к Жану Кальвину — изгнанный из Сорбонны, он перебрался в 1533 году в свой родной город Женеву, который превратил в «протестантский Рим». На протяжении десяти лет новое религиозное течение неспешно продвигалось вдоль северного берега Женевского озера к Лозанне: в этом городе в 1540 году был основан новый университет, вскоре снискавший славу центра радикального протестантизма, и тогда же великолепный кафедральный собор Лозанны лишился своего скульптурного убранства, икон и витражей — что ознаменовало начало эры, когда множество церквей по всей только что принявшей протестантизм Европе утратили пышный католический антураж.

К середине XVI века новая вера получила широкое распространение среди представителей деловых и политических групп многих альпийских городов, особенно на территории Швейцарии и Австрии. Открыто исповедовать протестантизм в городах равнинных районов Швейцарии, таких как Базель, Шаффхаузен или Берн, новообращенным никто особенно не препятствовал, но во многих других городах правящие власти отнюдь не приветствовали инакомыслие, и с протестантами расправлялись быстро и жестоко. В Тироле рудокопы, трудившиеся на серебряных рудниках Шваца, на недолгое время приняли протестантское учение, и в 1525 году религиозные разногласия, подкрепленные также политическим недовольством владычеством Габсбургов, вылились в восстание. Для подавления мятежников эрцгерцог Фердинанд I был вынужден обратиться за помощью к наемникам; лидер восстания Михаэль Гайсмайр бежал в Венецию, и Фердинанд быстро очистил Тироль от протестантов. В настоящее время этот регион известен в Австрии как один из самых прокатолически настроенных.

Швац тем не менее стал исключением, и большинство горных районов оставались главным образом католическими, а в коммунах отдаленных поселений испытывали естественную подозрительность ко всем новым веяниям. И все же альпийские долины оказались идеальным убежищем для инакомыслящих, желающих укрыться от длинных рук католического закона. Возле Бадгаштайна в Альпийских Альпах местные протестанты некогда собирались для тайных собраний в пещере Натурэле; зал, где они молились, был известен как Флидермаусдом, что переводится как «Мышиный собор». Похожие тайные убежища можно отыскать во многих альпийских долинах. Но в высокогорной части Альп нет места, в большей степени связанного с религиозным расколом, чем окрестности Ла-Валлюи, удаленной долины возле Безансона. В XII веке в этой малонаселенной и изолированной области нашли прибежище вальденсы (или водуазы), приверженцы религиозного течения, отколовшегося от официальной церкви. Его основатель, торговец по имени Пьер Вальдо (или Во), считал, что спасения можно достичь отказом от мирского имущества, отречением от собственности. Католические власти неодобрительно восприняли идеологию группы, ив 1184 году Пьер Вальдо был заклеймен как еретик и отлучен от церкви. Но его последователи продолжали жить в своем отдаленном убежище вплоть до обрушившихся на них в 1488 году репрессий: во главе развязанной кампании стояли католики Гренобля, и в результате община вальденсов была уничтожена. Особенному опустошению подверглась долина Жиронды, получившая название Валь Пют, или Проклятая долина. Позже весь район стал называться Валюиз (Валь Луи) — в честь французского короля Людовика XI, который положил конец гонениям, хотя в XVII веке район вновь проявил себя центром инакомыслия, став убежищем для французских гугенотов. (К тому времени существовала тайная сеть протестантских общин, обосновавшихся в отдаленных уголках по всем Альпам. Группа итальянских протестантов, укрывшихся в отдаленной долине Валь Пел-лис возле Турина, даже сумела наладить контакты с Оливером Кромвелем, который прислал общине денег на возведение плотины для защиты от наводнений.)

Как ни старались сильные мира сего, правившие сугубо католическими областями, такими как Бавария и Тироль, сколь бы ревностно ни искореняли они протестантизм, тот глубоко проник в европейскую религиозную жизнь, а так как из-под печатных станков Женевы выходили все более и более радикальные тексты (среди них — и выпущенная в 1560 году первая методически упорядоченная английская Библия), то католическая церковь решила нанести ответный удар. Начало Контрреформации было положено чередой собраний в период между 1545 и 1563 годами в красивом, возведенном в романском стиле кафедральном соборе города Тренто в Доломитовых Альпах. Дискуссии на так называемом Тридентском соборе подтолкнули к действиям европейских правителей, и многие, как, например, герцоги Баварские Альбрехт V (1550-1579) и Вильгельм Благочестивый (1579— 1597), сыграли ведущую роль в подавлении новой веры во второй половине XVI века. Но Контрреформации требовался авангард, и в роли передовых бойцов выступили иезуиты — члены религиозного ордена, основанного святым Игнатием Лойолой в 1530-х годах специально для миссионерской деятельности и обучения. Иезуитов благосклонно принимали правители во многих частях Альп, в том числе в Савойе и габсбургской Австрии, где они укореняли католичество среди простого народа, внедряя развивающие духовные упражнения и насаждая католические религиозные обряды. Традиционной стала, в частности, привитая миссионерами-иезуитами практика изготовления богато украшенных рождественских ясель и сложных композиций, представляющих библейские сцены рождения Христа; картину довершали пейзаж и разрисованный задник, который был придуман в Тироле. Как считалось, подобная смесь театральности и яркой красочности придаст привлекательности в противовес аскетичной суровости и мрачности протестантизма. (Обычай получил широкое распространение, и ремесло изготовления картин-яслей дожило в деревнях до наших дней, например, им славится Таур под Инсбруком.) Иезуиты также оказали существенное влияние и на моду на церковную архитектуру и убранство храмов. Домкирхе (городской собор) в столице Каринтии Клагенфурте внешне представляет собой сурового вида сооружение, лишенное всяких украшений, что не удивительно, так как заложена церковь была в начале XVI века, когда большинство правителей города были протестантами; но внутри собор радует взор богатым многоцветным барочным убранством — иезуиты XVII столетия прибегали к нему как к способу и средству укрепления традиций старой веры. В 1612 году в рамках рекатолицизации император Фердинанд II передал иезуитам относящееся к XI веку бенедиктинское аббатство, расположенное в том же регионе, у Милыптатта; здешняя церковь обильно украшена в стиле барокко — вдохновителем такого убранства интерьера был религиозный орден.

Католическая церковь прибегала и к другим способам вдохнуть новую жизнь в прежние религиозные обряды и вновь привлечь к себе народы Европы после Реформации, в частности поощряла различные инсценировки крестных мук Христа и связанных с этим событий — так называемые страсти Господни. Самой известной среди подобных театрально-религиозных представлений является постановка страстей Господних в Обераммергау в Баварских Альпах — ее показывают (приблизительно) каждые десять лет начиная с 1634 года, когда в ознаменование избавления города от Черной смерти состоялось первое представление. Драматическое представление рассказывает о страстях Христовых, и в эпической постановке участвуют свыше двухсот пятидесяти исполнителей, взрослых и детей, а идет она весь день. С течением веков пьеса претерпевала изменения: сцены, где евреев изображали рогатыми чертями, выкинули, не поднимая особой шумихи; в 1990 году женщинам впервые дозволили исполнять роли в спектакле (до того в образе Девы Марии выступал мужчина). До 2000 года в представлении участвовали исключительно немцы и католики, поскольку все прочие были изгнаны из деревни Обераммергау. В настоящее время инсценировки страстей Господних осуществляют на сцене огромного современного театра, частично находящегося под открытым небом. (Если не считать того времени, когда идут представления страстей, то Обераммергау — тихий городок, где стены магазинчиков для туристов и жилых домов разукрашены сценками из сказок, например, на одной фреске Гензель и Гретель погружаются в безмятежный альпийский сон.)

Стенная роспись в Обераммергау на сюжет страстей Господних.

Фото О. Королевой

По крайней мере еще в двух городах в Альпах осуществляют постановку схожих инсценировок: каждые пять лет в Айнзидельне в центральной Швейцарии шестьсот местных жителей под руководством монахов из городского монастыря, участвуют в представлении религиозной мистерии под названием «Великий театр мира», которая была написана испанским драматургом Педро Кальдероном де ла Баркой и премьера которой состоялась в Мадриде в 1685 году. А в городке Шкофья-Лока в Словенских Альпах каждые два года в Великую пятницу исполняется «Мистерия по-шкофьелокски», сочиненная местным монахом в 1721 году. В пьесе показаны ад, распятие, Тайная вечеря и Судный день; ее представления были возобновлены в 1999 году, а до того пьесу в последний раз играли более двух с половиной столетий назад, однако в действительности по своему характеру это скорее церковный праздник или религиозная процессия, а не постановочная пьеса.

К концу XVII века протестантизм превратился в мощную политическую силу, и двести лет Европу раздирали кровавые конфликты на религиозной почве. Во Франции во время религиозных войн ожесточенные сражения происходили во Французских Альпах, были осады городов, например Систерона и Кастелана. В 1598 году Нантский эдикт гарантировал свободу вероисповедания французским протестантам, но, как известно, этот эдикт был отменен в 1685 году, и тогда восемь тысяч французских солдат отправили в район Валлюи, чтобы изгнать протестантских сектантов, скрывавшихся там, где четырьмя столетиями ранее нашли прибежище последователи Пьера Вальдо. Католические кантоны Швейцарии заключали союзы с Испанией и Францией, а протестантские выступали на стороне близких им по духу немецких княжеств и заодно с протестантскими Нидерландами. Гражданская война между католическими и протестантскими кантонами затянулась, захватив конец XVII века, и окончилась победой протестантов — после ожесточенных сражений у Вильмергена, в 1656 году и затем в 1712 году.

Стенная роспись в Обераммергау по сюжету сказки о Коте в сапогах.

Фото О. Королевой

В середине XIX века в Швейцарии вновь разразилась гражданская война: ультракатолический Люцерн, чье правительство в 1841 году пригласило иезуитов вести преподавание в городских школах, стал ядром Зондербунда, союза мятежных (и в большинстве своем альпийских) католических кантонов, куда входили Швиц, Ури, Валлис и Унтервальден. Война союзных кантонов против равнинных городов Конфедерации в ноябре 1847 года завершилась поражением Зондербунда. Новая конституция, принятая в следующем году, обеспечила равновесие власти между протестантскими и католическими кантонами, и сложившийся тогда порядок по-прежнему образует один из краеугольных камней швейцарского федерализма наших дней.

Французская революция, этот великий поворотный пункт европейской истории, некоторыми своими корнями уходит в Альпийскую Францию. 7 июня 1788 года король Франции Людовик XVI в «приступе абсолютизма» распустил региональную ассамблею в Гренобле. Жителям Гренобля подобный диктат Парижа пришелся совершенно не по вкусу, и, когда появились войска, чтобы силой разогнать parlement, горожане взобрались на крыши зданий и принялись забрасывать солдат черепицей. Тем временем мятежные члены парламента Гренобля собрались в близлежащем городке Визиль. Настроенные по-боевому, они призвали местные ассамблеи по всей Франции прислать своих представителей для обсуждения политического будущего нации. Созванное в окрестностях маленького альпийского городка, собрание в замке Визиль рассматривается в настоящее время как один из первых проблесков Великой французской революции; неудивительно, что ныне в замке располагается музей, экспозиция которого документально свидетельствует о значении и важности той роли, какую замок сыграл в эпохальных исторических событиях еще до того, как революционные выступления захлестнули Париж.

«Умирающий лев» в Люцерне.

Фото О. Королевой

Существует и другая связь между Французской революцией и Альпами — и весьма удивительная. Отвергнув саму идею о военных действиях на собственной территории, швейцарские солдаты снискали славу благодаря тому, что взяли на себя роли защитников и стражей за пределами своей страны (пример тому — воинское подразделение так называемых швейцарских гвардейцев, которое до сих пор охраняет папу римского). В 1792 году в Париже погибли семьсот швейцарских солдат, защищавших французскую королевскую семью от революционной толпы, и их память увековечили в Люцерне уникальной скульптурой, известной как Lowendenkmal, или «Умирающий лев». Эта выразительная скульптура датируется 1821 годом и изображает пронзенного копьем льва, взирающего со щита; она вырублена в вертикальной скальной стене, обращенной на зеленый участок (и на маленький пруд с утками) немного севернее центра города; автор памятника — датский скульптор Бертель Торвальдсен (1770— 1844), а в действительности вырезал фигуру льва каменщик из Констанца по имени Лукас Ахорн. В книге «Пешком по Европе» Марк Твен примечательно называет льва «самым трагическим и трогательным каменным изваянием в свете... [Его] поза в высшей степени благородна. Голова его наклонена, обломок копья торчит в плече, вытянутая лапа покоится на лилиях Франции».

После Французской революции большинство войн в Европе выглядело ожесточенными спорами между строителями различных империй, а никак не борьбой за религиозное верховенство. В 1790-х годах французские войска устремились на восток из своей революционной отчизны, распространяя и насаждая не веру, как иезуиты и протестанты двумя столетиями ранее, а новые радикальные политические убеждения. Савойя, в то время входившая в состав королевства Сардиния и по-прежнему находившаяся под властью Савойской династии, была захвачена в 1792 году. Затем пришла очередь Северной Италии, что ввергло Францию в конфликт с некогда могущественной Венецианской республикой. В 1796 году французские войска приступом взяли древнюю венецианскую крепость Бергамо на южных отрогах Альп, и местные революционеры провозгласили Бергамо независимым городом-государством под покровительством Франции. По ходу праздничных торжеств городская пьяцца Веккья, которую Стендаль назвал «самым красивым местом на земле», была превращена в танцевальный зал под открытым небом, и бал в подлинно революционном духе открыла аристократка в паре с мясником. Должно быть, каменные львы вокруг фонтана, эти горделивые символы древней Венецианской республики, рычали от отчаяния, глядя на эту картину.

В 1799 году молодой корсиканец по имени Наполеон Бонапарт, генерал французской армии, организовал увенчавшийся успехом государственный переворот и захватил политическую власть в Париже. Он оказался достаточно проницателен, решив распространить революционные идеи куда дальше Савойи и Италии; в особенности он желал посчитаться с двумя заклятыми врагами Франции — Англией и габсбургской Австрией. В кампании против первой в восточном Средиземноморье, а позже у мыса Трафальгар был задействован французский военно-морской флот; а Швейцария тем временем стала естественным плацдармом для наступления на Вену. В Цюрихе происходили революционные выступления, и в 1798 году страна испытала французское вторжение. Как в случае с Бергамо и с другими областями Северной Италии, была провозглашена новая республика, формально считавшаяся независимой, но в действительности находившаяся под контролем революционной Франции. Через два года сорокатысячная армия во главе с Наполеоном совершила переход через перевал Большой Сен-Бернар, из Гельветической республики в Цизальпинскую — такое звучное название было дано находящейся под властью французов северо-западной Италии. Во время похода из одной «республики» в другую войска поистине с имперским презрением отнеслись к местным жителям и к обитателям монастырей, оказавшихся у них на пути. Армейские архивы свидетельствуют, что солдатами было выпито 21 724 бутылки вина, съедено полторы тонны сыра и 800 кг мяса, причем большая часть съестного была украдена в местных деревнях; более того, армия не заплатила по счетам из монастырских гостиниц сумму в 40 000 франков. (В 1850 году монахи наконец-то получили часть денег, которые им задолжали, а в 1984 году президент Миттеран сделал символический жест, выплатив монахам и жителям пострадавших областей столь долго задерживаемую компенсацию и признав причиненный ущерб.) Наполеон преодолел перевал верхом на муле, но о красотах окружающего пейзажа никак не отозвался; с другой стороны, его супруга Жозефина была настолько очарована горами, что позже пригласила во Францию одного швейцарского крестьянина и его жену, поселив их в своем псевдоальпийском шале в предместье Парижа и перевезя туда же и семь их коров вместе с быком.

В 1803 году швейцарские кантоны восстали против про-французского марионеточного режима, установленного в Берне, и Гельветическая республика рухнула. Заключив так называемое «Соглашение о посредничестве», Наполеон позволил Швейцарии вернуть кантональное правительство, хотя страна и оставалась под номинальным контролем Франции; но наполеоновские войска оставили стране наследие куда более полезное, чем неоплаченный счет монастырю святого Бернара — между 1800 и 1808 годами через Симплонский перевал была проложена новая, замечательная с инженерной точки зрения дорога, открывшая совершенно новый маршрут для трансальпийской торговли.

А французские войска упорно продвигались на восток, оттесняя Габсбургов все дальше. Тогда Наполеон провел одну из наиболее успешных своих военных кампаний, в 1805 году нанеся австрийцам сокрушительное поражение под Аустерлицем в Моравии. Король Баварии выказал себя решительным и последовательным союзником Наполеона и в награду за верность получил Тироль. Но в 1809 году Тироль восстал против правления баварцев. В лидеры восстания выдвинулся Андреас Хофер — владелец местной гостиницы, торговец вином и скотом, родившийся в крохотной горной деревушке Пфандлеральм — ныне она находится на территории итальянского южного Тироля. Под командованием Хофера инсургенты разгромили баварцев на горе Бергизель, что рядом с Инсбруком, и даже сумели организовать временное правительство в городском дворце Хофбург, но потом вынуждены были отступить под натиском превосходящих немецких и французских войск. Хофер, позже казненный в Мантуе по приказу французов, по-прежнему остается национальным героем в Тироле (который всегда позиционировал себя отдельно от остальной Австрии). На могиле Хофера в инсбрукской Хофкирхе стоит аскетичная белая статуя, изображающая бородатого героя, а у его ног лежит красно-белый венок с надписью «Das Land Tyrol» («Земля Тироль»): надгробие куда более простое и намного менее помпезное, чем гробница императора Максимилиана, находящаяся в той же самой церкви (если припомнить, она совершенно пуста).

В Инсбруке многое напоминает о легендарной битве при Бергизеле. В частности, в здании под названием Рундгемэльде, стоящем возле бурной реки Инн, размещается громадная круговая панорама, изображающая кровавую битву — хаос боя, кругом знамена и дым сражения, а из динамиков громко звучат энергичная маршевая музыка и напыщенный комментарий. Панорама открылась в 1896 году, когда вся Европа была помешана на подобных самоуверенных и бесстыдных демонстрациях патриотизма. Что же касается восстания, во главе которого стоял Хофер, то оно было подавлено после того, как Наполеон в 1809 году захватил Вену; французский полководец заставил австрийского императора Франца I уступить Тироль Франции, хотя позже Австрия и возвратила себе власть над этой территорией после поражения французов под Лейпцигом.

Альпийская Франция также может похвастаться памятниками краткого, но драматического и яркого господства Наполеона в европейской политике. Вернувшись на родину из своей первой ссылки на остров Эльба, Наполеон высадился в материковой Франции в бухте Жуан и триумфально прошел через Французские Альпы к Гапу, откуда устремился на север через Дофине. У Лаффрэ, возле самого Гренобля, он наткнулся на роялистских солдат — его поджидали в месте, ныне известном как Прэри де ля Ранконтр. Наполеон увидел, что гарнизон, сохраняющий верность недавно реставрированной монархии Бурбонов, значительно превышает по численности его собственный отряд, — но он бесстрашно вышел вперед и обратился к противнику с речью: «Солдаты, вы узнаете меня? Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Стреляйте!» Несмотря на то, что молоденький офицер приказал открыть огонь, солдаты отказались стрелять и присоединились к Наполеону, восклицая: «Да здравствует император!» Затем Наполеон торжественно вступил в Лаффрэ и двинулся к Греноблю, заявив: «Мои орлы полетят с колокольни на колокольню и усядутся на соборе Нотр-Дам». В настоящее время поход, который Наполеон совершил от средиземноморского побережья до Гренобля, увековечен 325-километровой «Дорогой Наполеона», и ее эмблемой является летящий орел (этот маршрут получил такое название в 1913 году, а для автомобильного движения был открыт в 1932 году).

Не считая этой знаменитой дороги, по приказу Наполеона через альпийские перевалы была также проложена целая сеть новых дорог — так он решил отблагодарить народ этой части Франции за оказанный ему радушный прием после возвращения с Эльбы. Первой из таких дорог стала Коль де Мане; Наполеон также распорядился проложить дорогу через перевал Мон-Сени, которой пользуются и поныне. И последний, но совершенно иной по характеру памятник наполеоновской эпохи представляет собой курортный городок Экс-ле-Бен, находящийся у подножия Французских Альп и известный своими минеральными источниками: за то недолгое время, которое император пробыл в Египте (успев сразиться с англичанами в битве на Ниле), Наполеон стал большим любителем паровых ванн и массажа душем, и по его желанию приспособления для них были установлены в Эксе, а вскоре эти новшества стали основным видом лечения, которое предлагали пациентам.

После поражения Наполеона при Ватерлоо и ссылки низложенного императора на английский остров Святой Елены французское влияние в Европе начало быстро уменьшаться. В 1815 году был созван Венский конгресс, целью которого было навязать посленаполеоновской Европе определенный порядок. Что касается альпийского региона, то вновь был подтвержден нейтральный статус Швейцарии, Савойя вернулась в состав Сардинского королевства, а чтобы французское вторжение не повторилось, были возведены мощные фортификации (именно к тем временам относятся впечатляющие укрепления Эсейон — неприступные цитадели, защищающие дорогу, что ведет к перевалу Мон-Сени). Хотя швейцарские границы до наших дней остаются теми же, какие были установлены на конгрессе, заключенным в Вене соглашениям, которые определяли будущее Савойи, не суждена была долгая судьба: основанное в XI веке королевство Юмбера Белорукого распалось в 1860 году, когда народный плебисцит разделил его территорию между Францией и Италией (вот почему на столь обширной территории вокруг Аосты по-прежнему живет франкоязычное меньшинство). Но это происходило уже совсем в другую эпоху, а Венский конгресс на десятилетия установил мир в Европе и, не считая гражданских войн в Швейцарии в 1840-х годах, Альпы целый век оставались более или менее тихим уголком — пока вновь не проснулась Габсбургская империя, а в горах эхом не зазвучала винтовочная стрельба: началась столь кровопролитная война, какой до того не знал мир.

Благодаря объявленному Швейцарией нейтралитету кровавые сражения Первой (а позже и Второй) мировой войны обошли сердце Альп стороной. Главным альпийским театром военных действий в конфликте 1914-1918 годов стал юго-восток этого района, где Италия, желавшая добиться поддержки Великобритании и Франции, а заодно поквитаться с Австрией за старые обиды, была полна решимости сразиться с Габсбургской империей, хотя итальянская армия была скверно обучена и недостаточно вооружена. На начало войны немалая часть того региона, что ныне является Альпийской Италией, в том числе города Тренто и Больцано, северные берега озера Гарда, горный курорт Кортина-д’Ампеццо и район южного Тироля были частью Австро-Венгрии (как и вся Словения). Италия вступила в войну в 1915 году, заключив секретный договор (Лондонское соглашение) с союзниками, который определял, что в случае победы указанные районы, наряду с портом Триест и многочисленными островами в Адриатическом море, будут переданы Италии. (Годом позже, в 1916 году, Чезаре Баттиста и Фабио Фильци, двое итальянцев — подданных Австрии, выступили против австрийского владычества в Тренто, причем издаваемая Баттисти газета «Иль Пополо» служила трибуной для антиправительственных заявлений; в том же году оба были расстреляны как изменники у стен замка Кастелло дель Буонконсильо, бывшего дворца князя-епископа Тренто.)

На первых порах военные действия развивались для Италии удачно, но в мае 1916 года австрийцы предприняли широкомасштабное контрнаступление на так называемом Трентинском фронте. Несмотря на отчаянное сопротивление, итальянские войска были сброшены с горных пиков, захваченных ими в предшествующий год; после паузы, вызванной сильными снегопадами, австрийцы завладели стратегически важным опорным пунктом, горой Монте-Пасубио, и к концу месяца в австрийском плену оказались 30 000 итальянских солдат. Следующий месяц прошел в еще более ожесточенных боях, причем австрийцы обстреляли итальянцев газовыми снарядами, начиненными гидроцианидом, но добились лишь того, что ветер отогнал газ на их собственные позиции. В мае итальянцы перешли в наступление и захватили территорию большую, чем прежде австрийцы, а в октябре, после новой атаки, стали контролировать склоны Монте-Пасубио. В июне 1917 года на этом участке фронта опять вспыхнули бои, и тогда итальянцы захватили гору Ортигаро, но лишь затем, чтобы две недели спустя она вновь оказалась в руках австрийцев; в конце трехнедельной бойни обе стороны оставались практически на тех же самых позициях, но погибли и были ранены 23 000 итальянцев и 9000 австрийцев.

В этот период на Трентинском фронте противостоящие друг другу войска действовали поистине в жутких условиях: только под снежными лавинами погибли десять тысяч солдат, и это несмотря на то, что крепости вдоль линии фронта были глубоко врыты в горные склоны. Будущий историк Дж. М. Тревельян в те годы возглавлял подразделение госпиталя Британского Красного Креста на Монте-Пасубио и оставил множество свидетельств о происходившем там сражении. Согласно его описанию, одна буквально высеченная в скале крепость состояла из «четырех этажей галерей, одна над другой, и каждая щетинилась пушками и пулеметами. Здесь также стояли средневекового облика машины, чтобы засыпать градом камней врага, реши он предпринять попытку взобраться по водостокам». В крепость можно было попасть по подвесным канатным дорогам, по ним же «больных и раненых спускали в клетках, с высоты сотен футов», чтобы те могли встретиться с медиками из команды Тревельяна.

Сражение на Монте-Пасубио, ставшее одним из самых ожесточенных во всей Первой мировой войне, отмечено в наши дни памятником в близлежащем городке Роверето, который находится в главной долине реки Адидже, между Тренто и Вероной. На склоне долины над городом высится Кампана деи Кадути — огромный колокол, отлитый из переплавленных орудий, который звонит каждый вечер в память о погибших с обеих сторон, и меланхоличный погребальный звон плывет над долиной. Колокол формирует центральную часть музейно-образовательного комплекса, посвященного укреплению мира между народами в современном мире. В том же городе огромный мемориал Сакарио-Милитаре ди Кастель-Данте посвящен памяти итальянских солдат, погибших на фронте в страшные 1916 и 1917 годы.

Другой фронт проходил по юго-восточным Альпам, по долине реки Изонцо (или Соча), и протянулся на девяносто километров от Адриатического побережья к высокогорью, окружающему Черногорию, примерно следуя линии сегодняшней границы между Италией и Словенией. Возле горы Крин, у словенского города Кобарид, в октябре 1917 года произошло яростное сражение: тогда итальянцы были наголову разгромлены общими усилиями Австрии и Германии; это так называемое «двенадцатое наступление», обернувшееся одним из самых эффективных одиночных прорывов противника в ходе всей войны. Длительная кровавая бойня в конце концов унесла свыше миллиона жизней по обе стороны линии фронта. Около семи тысяч итальянских солдат похоронены в церкви святого Антония в Кобариде, где открыт также превосходный музей, посвященный событиям 1917 года (однако сегодня город Кобарид больше известен как крупный город в красивой долине реки Соча, знаменитой своим рафтингом по бурной воде). В этой части Словении немало и других военных памятников, таких как, например, маленькая часовня на перевале Вршич, она возведена в память о трехстах русских военнопленных, погибших под лавиной во время строительства дороги через перевал, или церковь в Толмине, юго-восточнее Кобарида, где на памятных досках перечислены имена трех тысяч австро-венгерских солдат, погибших тут во время войны.

Победа великих держав в 1918 году перекроила границы в восточном районе Альп. Южный Тироль, в том числе южные подступы к перевалу Бреннер, а также города Больцано, Тренто и Мерано вошли в состав Италии и остаются итальянскими вплоть до сегодняшнего дня. В 1920-е годы фашисты предпринимали рьяные усилия, чтобы итальянизировать этот район, переименовали его в Альто-Адидже, людей заставляли принимать итальянские имена, городам давали итальянские названия, а немецкий язык изгонялся из школ. Личный архитектор Муссолини Марчелло Пьячентини выстроил в Больцано итальянский квартал, а на городской площади Пьяцца делла Виттория установил в 1928 году триумфальную арку — чтобы тем самым продемонстрировать, что итальянцы пришли всерьез и надолго. Но со временем в этом районе воцарилось спокойствие — как и на остальной территории Европы.

В 1925 году в швейцарском курортном городке Локарно на берегу озера Лаго Маджоре собрались представители великих держав для подписания договора, призванного установить хотя бы подобие порядка на потрепанном войною континенте; примерно тогда же в тех районах, где в предыдущее десятилетие кипели сражения, были сооружены мемориалы, посвященные Великой войне. Сегодня памятники можно увидеть не только в Роверето и Кобариде, но также и в маленьком городке Куфштайн на германо-австрийской границе, где в 1931 году завершилось создание громадного органа под открытым небом, построенного в память о погибших в войне; 4307 органных труб занимают одну из башен городской средневековой крепости, и до сих пор на уникальном инструменте ежедневно даются концерты. Но именно в то время, когда торжественно открывали куфштайнский орган и подписывали Локарнские соглашения, в веймарской Германии проявились первые ростки нацизма, а вскоре Гитлер пришел к власти и в 1939 году развязал в Европе войну — во второй раз.

По сравнению с Первой во Вторую мировую войну сражений в Альпах было заметно меньше. В большинстве боевых столкновений участвовали партизанские отряды, активно действовавшие в горных районах Альпийской Франции и Словении, откуда они совершали нападения на расквартированные там немецкие оккупационные войска.

В июне 1940 года Италия вторглась на территорию Франции, ее войска прошли через перевалы Коль-де-ля-Сэнь и Коль-д’Анклав и столкнулись с размещенными в горах французскими гарнизонами. Тогда, на начальном этапе войны, бои велись во многих районах Французских Альп. Тем не менее в последующие годы большая часть боевых действий, имевших место во Французских Альпах, представляла собой стычки между отрядами французского движения Сопротивления и немецкими или итальянскими оккупантами. Одно особенно жестокое сражение произошло на высокогорных пастбищах Плато-де-Глиер, к северу от Анси, где в феврале 1944 года лагерь Сопротивления безуспешно атаковали поддерживаемые немцами французские части режима Виши; вторая попытка также окончилась безрезультатно, и впоследствии немцы отправили против 465 осажденных партизан двенадцатитысячный корпус. Подавляющее превосходство противника вынудило бойцов Сопротивления отступить и рассеяться. События тех дней увековечены мемориальной часовней и кладбищем на вершине Коль-де-Глиер — перевала на высоте 1440 метров, который пересекает плато.

Еще одним районом, который защищали отряды Сопротивления, был Веркор — густо поросший лесом и малонаселенный известняковый массив, возвышающийся над Греноблем. К 1944 году в Веркоре проходили военную подготовку четыре тысячи добровольцев, а 15 июня того же года (через две недели после высадки союзников в Нормандии) немцы напали на деревню Сен-Низье, но их атака была отбита. Лидеры Сопротивления были достаточно уверены в своих силах и 3 июля провозгласили республику Веркор, независимую от оккупированной нацистами Франции, но в этот район были направлены пятнадцать тысяч немецких солдат. Высадившись на планерах на аэродроме в Васье-ан-Веркор, они вынудили отряды Сопротивления отступить. В память о тех событиях в наши дни в Васье установлен монумент, а на мемориальную доску на городской ратуше занесены имена семидесяти четырех погибших горожан; многие похоронены на расположенном возле города Национальном кладбище Веркора.

В августе 1944 года положение отрядов Сопротивления начало улучшаться. В том месяце союзники высадились на южном побережье Франции, и департамент Верхняя Савойя стал первой областью Франции, целиком перешедшей в руки Сопротивления. После того как в этот район был высажен хорошо снаряженный англо-американский парашютный десант, немецкий гарнизон в Шамони обнаружил, что окружен, и вскоре капитулировал. Война в Альпах приблизилась к завершению, но эпилогом ее стал весьма необычный эпизод: в феврале 1945 года отряд австро-немецких горных стрелков, занимавший перевал Коль-дю-Жеан на склоне Монблана и базировавшийся в горном приюте «Турин», предпринял отчаянную контратаку на войска освобожденной Франции, обстреляв Шамони со своих позиций у станции канатной дороги в Коль-дю-Миди. Немцы, атаковавшие на рассвете, натолкнулись на яростное сопротивление французов и позже отступили, потеряв девять убитых. Этот бой произошел на высоте около 3500 метров и примечателен тем, что стал самым высокогорным боестолкновением во всей войне; это короткое сражение было актом крайнего военного безрассудства, и большая часть вины за него лежит на командире-австрийце, капитане Зингеле, который оказался в числе девяти погибших.

Словения, по другую сторону Альпийского хребта, была оккупирована нацистами с 1941 по 1945 год. Страшными зверствами тех лет печально известен замок Катценштейн в Бегунье, неподалеку от Радовльицы, у отрогов Юлийских Альп; здесь была устроена гестаповская тюрьма, где содержались тысячи узников и происходили казни. До сих пор на стенах некоторых камер можно увидеть выцарапанные на них прощальные послания, а на кладбище снаружи замка погребены многие из казненных. Если углубиться дальше в Юлийские Альпы, то возле города Краньска Гора, являющегося ныне главным горным курортом страны, сооружен мемориал в честь партизан, сражавшихся в этом регионе во время войны; памятнику придан вид карабина и альпинистского крюка-питона — они входят в состав используемого альпинистами снаряжения. Сам же мемориал стоит в красивой долине Врата в тени горы Триглав (2864 м), самого высокого пика Юлийских Альп.

На альпийских районах Австрии и Италии война сказалась по-разному. В городке Эбензее на берегу озера Траунзее, к востоку от Зальцбурга, был концентрационный лагерь, в котором между 1943 и 1945 годами погибли восемь тысяч заключенных. В этом филиале печально известного австрийского концлагеря Маутхаузен, возле Линца, заключенных заставляли трудиться на взрывных работах: в 1143-метровой горе Зееберг они пробивали туннели, где должен был разместиться секретный ракетный испытательный центр — полигон в Пенемюнде на побережье Балтийского моря находился под постоянной угрозой воздушных налетов союзников. От концлагеря мало что уцелело; строительство испытательного центра так и не было завершено, и туннели в конце концов приспособили под склады. Ворота концлагеря до сих пор можно видеть в Финкерлейтене, районе Эбензее, там же находятся братские могилы и памятники. В Итальянских же Альпах разворачивалась одна из самых странных глав истории Второй мировой войны: в ее последние месяцы на берегах озера Гарда Муссолини провозгласил независимую республику Сало. Это была отчаянная попытка Муссолини создать новое фашистское государство — просуществовало оно всего несколько месяцев; в апреле 1945 года Муссолини был захвачен. Немецкую автоколонну, с которой он ехал вдоль восточного берега озера Комо, остановили у Донго итальянские партизаны; при обыске грузовиков они нашли многих свергнутых лидеров итальянских фашистов, в том числе и Муссолини и его любовницу Клару Петаччи. Вскоре после этого бывший диктатор был повешен в Милане.

В этом описании истории Альп мало упоминалось как о людях, которые на протяжении веков селились в горах, так и о том, какую они вели жизнь в этой красивой, но зачастую негостеприимной, малолюдной и изолированной от большого мира горной стране.

До начала XX века, когда на экономике Альп начало заметно сказываться развитие туризма, большинство альпийских жителей вели непростое существование и добывали себе хлеб насущный сельским хозяйством, охотой и горным делом. Многие из тех, кто побывал здесь тогда, были потрясены жалкими условиями жизни местных, и путеводители предупреждали, что путешественникам нередко придется быть свидетелями прискорбных сцен. Путеводитель Бедекера по Савойским Альпам, выпущенный в XIX веке, подробно рассказывает, что в долине Аосты «крестьяне выглядят убогим и отвратительным племенем [и являются] в подавляющем своем большинстве низкорослыми и болезненными». Другой путеводитель той эпохи, на сей раз «Справочник по Швейцарии и Савойским Альпам» Мюррея, высказывается так: «Примечателен тот факт, что посреди самых величественных пейзажей земного шара... появляется человек, будто Богом наказанный некоей таинственной болезнью, в самом своем жалком и униженном состоянии. И в великолепнейшей и красивейшей долине Альп широко распространены такие недуги, как зоб и кретинизм». Зоб — болезнь, главным симптомом которой является увеличение щитовидной железы, — была распространена по всей Европе, но кажется, в Альпах преобладала в особенности: поэт Шелли писал об «обезображенных и зобастых детях», которых он видел в Нернье во время совместного путешествия с лордом Байроном вокруг Женевского озера в 1816 году; позже, в письме Томасу Лаву Пикоку, Шелли описывал «вырождение рода человеческого» в окрестностях Шамони: народ «в этих районах наполовину изуродован или идиотичен, и все они лишены чего бы то ни было, что способно вызывать интерес или пробудить воображение».

Но дело было не только в болезнях; всей горной стране также была свойственна нищета. В 1865 году английский путешественник Томас Джордж Бонни так отозвался об увиденных им условиях жизни в Дофине: «Вряд ли возможно постичь ту жуткую нищету, в которой живут люди; их темные и убогие лачуги кишат мухами, блохами и прочими паразитами... кости и остатки еды бросают на пол, где их глодают собаки». Похоже, даже после Второй мировой войны ситуация улучшилась ненамного. Р. Л. Дж. Ирвинг был в шоке от увиденного в Бернских Альпах и о жизни в Швейцарии писал в «Альпах» (1947) так: «В подобных местах... миграция населения должна быть весьма незначительной, и получающийся в результате инбридинг, вероятно, является причиной особой распространенности кретинизма... кретин — это просто ужасно, это идиотическое и непристойное существо, навряд ли человек».

В былые времена большинство горцев трудились на земле, и тяжелые условия, в которых им приходилось жить, обусловливали крайнюю нищету Альп. В наши дни занятие сельским хозяйством в высокогорных районах Альп все еще остается очень трудным делом, и все же многие фермеры по-прежнему следуют вековым традициям. Одна из них — практика сезонного выпаса скота на разных пастбищах, когда животных весной перегоняют на высокогорные пастбища, а осенью сгоняют обратно вниз. Район перевала Нидерйох, который соединяет Тироль с Италией, известен благодаря этой многовековой традиции; по обычаю, восходящему еще к XIII веку, пастухи из Шнальталя на итальянской стороне границы каждое лето перегоняют тысячи овец через этот перевал в поисках свежей пастбищной земли. Впрочем, сегодня повсеместно в Альпах животных туда и обратно перевозят больше в грузовиках, а не гонят стада через деревни и по склонам холмов живописной процессией.

Хотя приверженцев обычая перегона скота постепенно становится все меньше, поскольку все больше живущих на холмах фермеров отказываются от традиционных способов хозяйствования в пользу более современных, перегоны животных по-прежнему занимают центральное место в сельскохозяйственном календаре, а во многих областях с ними связаны традиционные празднества: один из таких праздников — фестиваль Альмабтриб, который проводится в тирольском округе Циллерталь в выходные первой октябрьской недели. Возвращение коров с альпийских пастбищ отмечают красочным шествием и шумным весельем, и алкоголь льется рекой, а празднику Гаудерфест, который также связан со старинным обычаем и проводится в первый уикенд мая, по-прежнему присущи элементы народных обрядов, какими некогда отмечали начало летнего цикла сельскохозяйственного года. В Ди в западных Французских Альпах начало перегона скота празднуют несколько иначе — жители отдают должное местному сладкому игристому вину под названием «Кларет де Ди». Многие деревни в прочих частях Французских Альп, например в Сен-Бонне в Национальном парке Экрен, возвращение овец с горных пастбищ осенью отмечают проведением шумных местных ярмарок.

До сих пор производство сыра остается в Альпах важной отраслью сельского хозяйства. Многие сыроварни открыты для всеобщего обозрения, такие как, например, в Грюйере в Швейцарии, известные своими громадными металлическими мешалками и комбинацией традиционных и высокотехнологичных методов сыроварения. Сыроварение — одно из направлений альпийского сельского хозяйства, которое обусловлено местом изготовления продукта; в некоторых районах чуть ли не каждая отдельная долина с гордостью производит уникальный сорт сыра — взять, к примеру, Вале де Тон в Савойе, где острый жирный сыр «Реблошон» фермеры изготавливают с XIII века, и он по-прежнему продается на рынке в местных городках. Многие способы сыроварения отличаются сложностью: другой савойский сыр, «Бофор», производимый близ Альбервиля из молока коров пород абонданс и тарен, знаменит тем, что проходит десять различных этапов производства; кульминацией всего является процесс вызревания, который длится шесть месяцев: круги сыра требуется хранить во влажных погребах при постоянной температуре в десять градусов тепла и дважды в неделю переворачивать и натирать солью.

Но хотя одни традиционные методы бережно сохраняются, другие обычаи и традиции давно умерли; в наше время очень немногие фермеры изготавливают собственные сыры, и большинство входит в кооперативы, чьи фабрики сбивают продукт, используя молоко, поставляемое всеми членами кооператива. В XIX веке геолог Джеймс Форбс, известный тем, что, занимаясь научными исследованиями на ледниках, исходил пешком многие мили высокогорных Альп на французской территории, стал свидетелем намного более древней формы сыроварения в действии. Побывав в горах Дофине, он подробно описал сложенные из грубо отесанного камня лачуги, где неделями в конце лета живут пастухи, и каждый готовит сыр по-своему, используя немногочисленные орудия и простейшее оборудование. У пастухов есть две хижины: в дневной готовится сыр, а ночь они проводят в ночной, куда приходится вползать на четвереньках через дверь в три фута высотой; ни в той ни в другой хижинах не зажигают огня, обе — без окон, и ночью согреться можно, только зарываясь в сено. «Свое богатство они считают сыром», — писал Форбс об этих выносливых фермерах-индивидуалистах. Они «живут в ладу со своими бессловесными стадами и настолько привычны к лишениям, что даже не мечтают ни о какой роскоши, совершенно равнодушные к судьбам империй или сменам династий».

В двух-трех районах Альп крестьяне традиционно занимаются пчеловодством. В сосновых лесах северо-западной Словении довольно тепло, и пчелы хорошо чувствуют себя в летний период, так что пчеловодство приносит доход, и пчелами в этом регионе занимаются по крайней мере четыре столетия; к XIX веку пчеловоды Словении даже поставляли свой мед и воск за границу. Со словенским пчеловодством связан уникальный вид народного искусства, а именно — обычай изображать на передних стенках ульев библейские или исторические сценки или картины из деревенской жизни; один из наиболее популярных персонажей этих картин — святой Иов, покровитель пасечников. Рисуют на ульях также юмористические картины, среди сюжетов — охотники, за которыми гонятся медведи с ружьями. (В этих картинах имеется и определенный практический смысл: считается, что яркие цвета привлекательны для пчел.) Разрисованные ульи по-прежнему встречаются во многих частях альпийской Словении, и в Радовльице есть даже музей, где выставлены подобные панно. Другой район, имеющий долгую историю пчеловодства, — Валансоль на самом юге Французских Альп; каждое лето воздух здесь наполняется гудением миллионов пчел, когда пасечники, арендующие землю у местных фермеров, выставляют на плато тысячи пчелиных ульев.

В многочисленных деревнях по всем Альпам традиционные жилые дома на фермах сохраняют как музеи, чтобы дать представление о жизни в прошлые времена. Дом Лизньека в Краньской Горе — один из подобных музеев, великолепно сохранившийся альпийский крестьянский двор, который в конце XVIII века был собственностью зажиточного фермера. У сложенного из толстых камней дома маленькие оконца, отчего в нем всегда сумрачно (хотя и прохладно жарким летним днем); полы, крыша и лестницы сделаны из темного скрипучего дерева. На просторном чердаке, как и прежде, хранятся инструменты и крестьянский инвентарь, а стены на кухне за многие годы почернели от копоти. Вместительный сарай напротив дома был построен в 1796 году, в нем хранили съестные припасы и держали домашний скот. Еще один подобный старинный деревенский дом можно найти в Сен-Веране, в деревне высоко в Альпах Савойи. Он датируется 1641 годом и точно так же превращен в музей. Дом выстроен со внешним двором, предназначенным для свиней, а крупный рогатый скот держали во внутреннем дворе; имеется также жилая пристройка для пастуха и сезонных рабочих (которые обычно были мигрантами из Пьемонта). Люди и домашняя скотина зимовали в доме вместе, под одной крышей, причем и не так уж давно — вплоть до 1976 года.

Помимо сельского хозяйства, другой опорой альпийской экономики было горное дело. Еще в первом тысячелетии до н. э. в Австрийских Альпах процветала торговля солью, большая часть которой концентрировалась вокруг горняцких поселений, таких как Халлейн, где разработку соляных залежей вели до самого недавнего времени — до 1989 года. Первоначально горняки-соледобытчики рубили чистую соль со стен штолен; позже методы добычи были усовершенствованы: соль растворяли в воде, полученный рассол откачивали в озера на уровне долины, где вода вскоре испарялась, и в соляных ямах оставалась соль. Габсбурги к торговле солью относились в высшей степени серьезно, освобождая рудокопов от воинской повинности, и в таких городах, как Халлейн, до сих пор сохранилось множество бюргерских домов XVII века, в которых жили торговцы, изрядно разбогатевшие на торговле солью. В настоящее время соляные копи в Бад-Дюррнберге над Халлейном служат исключительно экскурсионным объектом, каждый день их посещают сотни людей: они бродят по подземным галереям, проносятся по туннелям в вагонетках — изначально рельсы были проложены для ускорения перевозки соли и шахтеров. («Гвоздем» программы для многих, кто посещает шахты, является спуск по Arschleder — крутому деревянному желобу, посредством которого соледобытчики добирались до самых глубоких штолен.)

Среди других городков, выросших у соляных шахт, можно назвать Эбензее, где до сих пор по высокой канатной дороге, протянутой поперек главной дороги, перетаскивают громадные промышленные чаны со свежедобытой солью, и Альтаузее, где нацисты приспособили старые горные выработки для хранения разнообразных произведений искусства, награбленных ими по всей Европе во время войны. Хотя большинство альпийских соляных разработок находится в окрестностях города Зальцбурга (название которого по-немецки и значит «соляной город»), шахты, где добывали соль, есть и в других частях региона, например в Вале, у городка Бекс; здешние залежи соли обнаружил в XV веке пастух, он подметил, что его стадо предпочитает ходить на водопой к одному ручью, вода в котором, как позже выяснилось, была соленой.

Альпы имеют также долгую историю рудного дела и добычи металлов. Еще в бронзовом веке железную руду добывали возле озера Комо, в Валь-Варроне, а могущественное кельтское царство Норик разбогатело благодаря железной руде холмов Каринтии; позже месторождения разрабатывали римляне, использовавшие получаемый металл при изготовлении дротиков. Шахты в этой части Австрии и возникшие рядом с ними доменные печи прекратили работать в 1978 году. Добычу железной руды вели возле Железняков в Словенских Альпах, где в XVII веке действовало две доменных печи, и у Кропы, рядом с Радовльицей, где до сих пор сохранилось несколько кузниц, занятых производством традиционных кованых изделий декоративно-прикладного характера. Свинец добывали в Каринтии, в Бад-Бляйберге возле Феллаха, вплоть до 1993 года, золотые рудники разрабатывали в Бек-штейне южнее Зальцбурга, серебряные — в Шваце, неподалеку от Инсбрука, что дало Габсбургам возможность пополнять свои сундуки в правление Максимилиана I. (Возведенную в Шваце церковь специально построили с двумя раздельными нефами, в одном молились горнорабочие, а второй был отведен исключительно для городских торговцев и бюргеров.) Серебро и свинец также добывали во Французских Альпах в Сирк-де-ла-Гюра, где Наполеон лично основал горную академию. Однако другой металл, медь, поступал из богатых месторождений Китцбюэля еще до того, как городок стал одним из самых фешенебельных австрийских лыжных курортов.

Недра и склоны Альп богаты и другими ценными природными ресурсами. Лес здесь рубили ради древесины и на дрова с незапамятных времен. Сланец добывали в области Л’Уазан в департаменте Изер, а уголь рубили в Ла-Мюре в той же области. Железная дорога в Ла-Мюре — одна из первых проложенных в горах железнодорожных трасс — была сооружена в 1888 году для вывоза угля из шахт в Ла-Мюре в Сен-Жорж-де-Комье к югу от Гренобля. Перепад высот на этой железной дороге в Альпах достигает 560 метров, на ней построено двенадцать изгибающихся виадуков и пробито одиннадцать туннелей, и на начало XX века она была первой в мире железной дорогой, работающей на постоянном электрическом токе высокого напряжения. Угольные шахты в Ла-Мюре закрылись в 1956 году, и железная дорога — как и шахты — в настоящее время превратилась в туристический аттракцион. И последней статьей экспорта Альп — обстоятельство скорее любопытное, хотя, в конце концов, навряд ли удивительное — был лед; в 1886 году на ледниках Гриндельвальда скалывался лед на сотни тысяч франков: переложив соломой, его отправляли в Париж и даже дальше; к 1900 году выше Гриндельвальда был сооружен каменный желоб, облегчивший транспортировку этого ценного товара.

С постепенным ростом объемов горных разработок, развитием лесного и сельского хозяйства сюда пришли промышленность и торговля. Бумажные фабрики и мастерские резьбы по дереву появились в лесистом департаменте Дофине. В небольших городках Швейцарских Альп начали выпускать текстиль и шоколад. В 1860-х годах владелец фабрики в Грезиводане, что севернее Гренобля, узнал способ обуздать houille blanche — «белый уголь», или гидроэнергию, — источником которого были стремительно текущие реки; ныне гидроэлектростанции разбросаны по всем Альпам, и в некоторых горных районах может показаться, будто нет ни одной долины, где бы не было сооружено плотины с озером и турбинным комплексом. К этим районам, в свою очередь, тянутся и нуждающиеся в электроэнергии предприятия, например заводы по выплавке алюминия или производства по выпуску металлических сплавов. (Когда в 1955 году на реке Дюране была построена плотина Барраж-де-Сер-Понсон, образовавшееся озеро, одно из крупнейших в Европе, затопило целую деревню, Савен-ле-Лак, которая остается под водой и в наши дни.)

Другие регионы Альп унаследовали иные, не столь привычные промышленные традиции: часы собирают в Клюзе возле Шамони, а изготовлением перчаток и производством цемента издавна традиционно занимаются в Гренобле; в Хергисвиле на Фирвальдштетском озере продолжают традиции стеклоделия, а швейцарские армейские ножи выпускают в Ибахе возле Швица еще с той поры, как местный предприниматель по имени Карл Эльзенер основал там в 1884 году свою фабрику. Самоэн в Верхней Савойе славится своими каменотесами, а прекрасную обувь шьют в словенских городах Жири и Тржич, причем эти занятия были привычны там еще в Средние века. И разумеется, как только товары изготовлены, их необходимо продать и обменять на другие, чем и занимались готовые рискнуть предприниматели — кому улыбнулась удача, тот сумел разбогатеть на торговле. Значительную долю населения многих швейцарских и австрийских городов составляют многочисленные и влиятельные торговцы, а город Бриг в Вале, расположенный у подножия Симплонского перевала, может похвастаться грандиозным дворцом Шлосс Штокальпер, который какое-то время был самой большой частной резиденцией в Швейцарии. Строительство дворца было завершено в 1678 году, и в нем поселился купец Каспар Йодок фон Штокальпер, под чьим контролем находилась торговля шелком и прочими товарами через Симплонский перевал. Огромный дворец с тихим, нарядно украшенным двориком, куда смотрят изящные башенки, увенчанные куполами-луковками, наглядно свидетельствует о том, какие богатства, подобно многим альпийским купцам, сумел нажить Штокальпер благодаря умелому управлению трансальпийской торговлей.

Хотя на протяжении тысяч лет существовала охватывающая горы сеть торговых маршрутов, многие уголки Альп оставались оторванными от мира чуть ли не до самого XX века. Такая изолированность означала, что в отдельных районах сохранились и процветали уникальные языки и культуры, особенно те, которые не слишком сильно затронуло внешнее влияние. Одним из подобных примеров являются центральные Доломиты, где ретороманский язык, на котором некогда говорили в обширном регионе, раскинувшемся от Австрии до долины реки По, до сих пор в ходу в отдельных районах, особенно в окрестностях города Корвара возле Тренто (общее число говорящих на этом языке оценивается примерно в сорок тысяч человек). Сами ретороманцы всегда горячо отстаивали свою независимость; в эпоху раннего Средневековья почти не прекращалось их противоборство с германскими племенами, а позже князь-епископ Бриссона вынужден был возвести замок возле Сан-Мартино ди Бадиа, чтобы сохранить хоть какое-то подобие своей власти над долиной Валь-Бадиа, где преобладали ретороманцы. Со временем ретороманцы приняли христианство, но сумели трансформировать своих языческих (и исключительно женских) божеств в христианских святых: до наших дней на росписях наружных стен многих домов в Корваре и его окрестностях встречается изображение святой Юлианы, которую нередко изображают с мечом.

Тем не менее самым известным национальным меньшинством в Альпах являются романши; как считается, около семидесяти тысяч из них живут в горном кантоне Граубюнден в юго-восточной Швейцарии (тем, кто говорит на языке романшей, этот район известен как Гришун). Ретороманский диалект представляет собой гибрид итальянского языка, латыни и швейцарского наречия немецкого языка, и во многих городках и деревнях отдаленных уголков Граубюндена можно слышать, как их жители приветствуют друг друга словом allegro («привет») или bun di («доброе утро»), или buna saira («добрый день»). Ретороманский оказался под серьезной угрозой в XIX веке, когда Граубюнден открылся остальной Швейцарии и говорящие на этом языке обнаружили, что их родной язык является препятствием при получении работы; но различные культурные группы поддерживали ретороманский язык, и принятая в 1938 году поправка к швейцарской конституции провозгласила ретороманский государственным языком. (Тот факт, что существует целый ряд диалектов, на которых говорят различные общины роман-шей, отнюдь не способствует его сохранению.) В настоящее время на ретороманском языке вещают две радиостанции, не считая немалое число выходящих на нем газет.

Центром культуры ретороманцев является долина Нижняя Энгадина (на ретороманском — Engidina Bassa), которая занимает самую восточную окраину территории Швейцарии и через которую частично проходит верхнее течение реки Инн (на ретороманском — Еп). Многие народные праздники и обычаи ретороманцы сохранили наряду с языком: каждый год 2 января дети высыпают на улицы деревушки Рамош, волоча за собой санки, они собирают корзинки сластей, а потом все жители садятся за праздничное угощение, где подают бисквиты со взбитыми сливками. А в Скуоле в первую субботу февраля перед зданием городского суда сжигают куклу Ом д’Стром, «соломенного человека»; этот древний ритуал символизирует изгнание зимы из долины еще на один год.

Ни одно исследование населяющих Альпы народов не может обойтись без упоминания о дженишах — эта странствующая община цыганского происхождения поселилась в кантоне Граубюнден в XVII-XVIII веках. Здесь они жили неприметно, хотя и обособленно от прочих, несколько столетий, пока швейцарское правительство начиная с 1920-х годов не выступило в поддержку позорной попытки уничтожить их культуру. Политика «Kinder der Landstrasse» («Дети дороги») была сформулирована в 1926 году Альфредом Зигфридом, который не стесняясь заявлял о своем желании уничтожить группу «бродяг» через воспрепятствование их воспроизводству. Реализуя на практике эту политику, полиция отнимала детей у дженишей и отправляла их в сиротские приюты или передавала приемным родителям — оставляя в неведении об их биологических родителях. (Часто мальчиков отсылали жить на отдаленные фермы, а девочек помещали в монастырские школы; некоторых детей также направляли в психиатрические учреждения, такие как печально известная клиника «Вальдхауз» в Куре.) Браки между дженишами были объявлены вне закона, а целый ряд членов общины позднее признавался, что «изучавшие» их ученые грубо с ними обращались. В 1972 году, когда швейцарская газета сделала достоянием гласности эту постыдную политику, поднялась волна справедливого гнева; в 1988 году правительство Швейцарии принесло извинения народу дженишей за случившееся и приняло на себя всю ответственность за происшедшее. Жестокое обращение с дженишами, имевшее явный и неприятный нацистский душок, остается темным пятном на некогда восхитительном образе Швейцарии (на репутации страны отрицательно сказалось и другое обстоятельство: швейцарские банки изобличили в том, что в 1930-е и 1940-е годы они прятали в своих сейфах нацистское золото). В настоящее время в Швейцарии проживают тридцать пять тысяч дженишей, большинство из них — в городах, но пять тысяч по-прежнему ведут бродячую жизнь, каждый год, как и их предки, отправляясь скитаться по дорогам.