Альтер Эго. Обретение любви

Глава 6. Тени прошлого

День пошел вразнос. На автобусе ехали долго, времени не выгадали, застряли в пробке — на съезде с кольцевой все тот же снег. И все шел и шел. Питер завалило, чистить не успевали. На Петроградской что на проезжей части, что на тротуарах — каша снежная.

Опоздали больше, чем на час. Лазарев был уверен, что приехали зря, никого в зале нет.

И ошибся! Парни ждали, кто валялся на матах, кто грелся у палок. Сложенные горкой рюкзаки, развешанные на станке у двери кофты и шерстянки — привычная и, можно сказать, родная обстановка. Сколько ни входил Максим в балетный зал, а все ловил себя на том, что любит эту “изнанку” красивой эфемерной картины балетного спектакля. Это здесь были растянутые майки, стоптанные ичики, кровь и пот, труд до седьмого пота, напряжение, преодоление или слезы.

Сергея встретили радостными возгласами и хлопками. Рукопожатия, обнимашки, поливание пола. Встали, поклон, начали — под счет и под фонограмму.

После основного экзерсиса Сергей остался заниматься с Игнатием, новым мальчиком из коллектива Инны Гасиловой, там Игнаша был солистом, танцевал в сборных программах концертные номера. На спектакли Гасилова пока не замахивалась, но лелеяла надежду собрать “мужской балет”. Она сманивала и Залесского, но тот, следуя запретам Макса, даже и разово не согласился участвовать.

— В эту шарашкину контору ты точно не пойдешь, — раз и навсегда отрезал Макс, — я понимаю — Манфей, но Гасилова… Она запредельных пенсионеров собирает или парней, которые уже совсем никому не понадобились.

Игнатий был из таких, он стоял на распутье: либо бросить балет и начинать учиться чему-то заново, либо соглашаться на “гасиловские задвиги”. Инна собиралась поставить его на пальцы. Он даже приносил каски и показывал Залесскому свои достижения. Сергей только руками разводил. С одной стороны, прецеденты за границей были, но…

Вот и на этот раз, исполненный сомнений Максим недоумевал.

— Я не понимаю, что она от тебя хочет?

— Черное па-де-де

— Что?! — Залесский с Лазаревым возмутились в один голос.

— Нет, черное точно нет, — засмеялся Сергей. — Ты что, будешь фуэте крутить?

— А я и кручу, — заявил Игнатий.

— Да ладно? — не поверил Макс. — Показать можешь?

— Могу, музыки только нет.

— А это сейчас будет, я найду фанеру…

В студии у Макса был подержанный ноутбук, Лазарев принес его из кабинета, порылся в закладках и подключил колонку.

— Ну, Игнаша, давай, покажи нам мастер-класс. Чему тебя Инна обучила.

Игнатий надел каски, преобразился, с дробным стуком мелких шагов вышел на женских полупальцах из угла на середину, стрельнул глазами, и Максим включил запись.

После сигнала Игнатий раскрутил первый тур и попал точно в такт. Это было нечто! Тридцать два раза, как гвоздь в пол вбили — пятачком с точки не сошел. Открутил, встал в позу.

— Ну-у-у-у… ты даешь! — выдохнул Сергей. — Что, и адажио можешь?

— Партнера нет, — погрустнел Игнатий. — А так, подышу только… и черное, и белое могу.

Макс с Сергеем переглянулись. По комплекции парень был похож на Нижинского — ростом невысок, в кости тонок.

— А ну-ка, Максим, белое давай найди… посмотрим…

Они посмотрели, и еще посмотрели. Это было… необычно. И хорошо, потому что Игнатий на самом деле оказался великолепно обученным и податливым в дуэте, а понимал Сергея гораздо лучше женщины. Премьерство в “мужских” партиях, конечно, парню не светило, и в поддержках он не мог быть силен, но как партнерша…

Есть о чем подумать. Максим смотрел на невероятную пару и прикидывал, куда это можно предложить, а главное — сколько запросить.

— Ладно, это все прекрасно, но ты-то пришел вариацию раба учить? — Сергей не принял всерьез этой игры, побаловались и ладно.

— Да, — Игнатий переобулся, и урок пошел своим чередом.

Позанимались и разошлись довольные друг другом. Окрыленный Игнатий договорился о следующей встрече и распрощался с Сергеем.

— Что за парень! — с сожалением заметил Макс. — Роста бы ему хоть сантиметров пять прибавить. Цены бы не было. А так мужской балет. Жаль… Но у вас с ним улетно вышло, какая он Одетта!

— Да, жалко, ты прав. Поставь мне еще раз раба.

— Сереж, ну ты чего, не напрыгался?

— Поставь, я проверить хочу там…

— Сколько можно проверять? Домой пошли уже, пока доберемся без машины.

— Поставь! Один раз, и пойдем.

И все было хорошо — и отпрыгал, и открутил, а в последнем перегибе вдруг завалился на спину, вдохнуть не может.

— Что?! — Макс кинулся к Сергею. — Что? Колено опять?

— Нет, — с трудом — от боли сквозь зубы, — спина…

— Тише, тише… не вставай… Сейчас я укол принесу, лежи.

Такое случалось. Это в первый раз Максим испугался и хотел неотложку вызывать, а потом научился справляться сам. Ставить уколы, делать спортивный массаж.

Минут десять спустя после укола попробовали размять спину, пальцы Макса пошли по позвоночнику вниз, нашли болевые точки.

— Крепко тебе зажало, мышцы как каменные, терпи, — говорил он. Сергей только шипел и мычал в ответ. Когда отпустило, лег ничком на маты, смог наконец нормально вдохнуть.

— Это Ленка, корова, меня вчера сломала. Еще утром болело.

— Так какого хрена ты снег чистил, да еще тут выделывался с Игнашей да раба крутил?

— Макс, прекрати, и так тошно. Вот, знаешь… а лучше с Игнашей, он легкий, — Сергей засмеялся и тут же застонал. — Не смеши, мне больно…

— Кто тебя смешит? Мне ни разу не весело, что теперь, в зале ночевать?

— Нет, отлежусь полчаса, и поедем.

В пустом зале было неуютно и гулял сквозняк.

— Идем в кабинет, — предложил Максим, — там на диване еще полежишь, что тут на матах валяться.

Сергей спорить не стал, опираясь на Макса, доковылял до кабинета, упал на диван. Не жаловался, но и так было понятно, что достает его спина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Может, укол ещё? — спросил Лазарев

— Нет, не хочу к обезболивающему привыкать, а потом что делать?

— Потом лечить.

— Это не вылечишь. Давай лучше кофе? С коньяком.

— Особенно хорошо для сна. Способствует. — Максим не стал продолжать тему про лечение — больной вопрос. Можно понять, у Залесского были причины не доверять врачам. — Кофе не проси. Тоже зависимость, между прочим.

— Ну хоть чай.

— Чай можно, сейчас заварю. Только ноут принесу, я в зале оставил.

— Зачем он тебе? — Сергей не разделял увлечения Лазарева интернетом. — Вот у тебя зависимость развивается — это точно! Скоро в реальном мире жить перестанешь.

— Это что было сейчас? — Максим остановился на полдороге к тайнику с электрочайником, от пожарной охраны приходилось прятать. — Ты меня воспитываешь. Ты?! А-ха, насмешил. Не понимаешь ты, Серж, — Максим все чаще стал так называть Залесского, а раньше — никогда. Дистанция между ними увеличивалась. Чем все кончится, чем? — Интернет нужен! Это же связь со всем миром, можно найти информацию о чем угодно. Фестивали, конкурсы. И пиар, и заказы.

— Зачем нам конкурсы? Что на них показывать, мне вон уже на пенсию скоро пора, — невесело заметил Сергей. — Все это учение — мучение коту под хвост. Именно что заказы, сегодня что у нас? А завтра? Спектакль все откладываем.

Максим и это не стал развивать. Скоро говорить станет не о чем, кроме как о погоде. Да и было ли? Особой откровенностью они не отличались. Во всяком случае Лазарев точно не раскрывал Сергею и десятой доли того, что хотел бы. Боялся быть непонятым? Нет, скорее, ограждал. В жизни Залесского это все лишнее, не танец. Макс возился с чаем, Сергей молчал.

Да, лишнее, но они по-прежнему вместе. Лазарев поставил стул у дивана, на сиденье чашку.

— На твой чай, а я сейчас.

Максим закрыл зал, погасил свет в коридоре. В темноте обратный путь казался длиннее, Лазарев с неудовольствием размышлял о том, что планы его дают крен, Сергей переутомляется, устает, а на выходе — разочарование.

От кого это слышал недавно: “Артисту необходимо рукоплескание зрительного зала”? Да, этого Серж точно не добрал. И презентации тут не в счет, даже раздражают, несмотря на хорошие деньги.

Он вернулся в кабинет, увидал, что Залесский лежит на диване в той же позе. Нетронутый чай остывает на стуле.

— Ну что, совсем плохо? — Максим и так знал ответ, но не хотел молчания, потому и спросил. Сергей, морщась от боли, подвинулся.

— Да, хуево, иначе не скажешь. Иди сюда.

Макс положил ноут на стол, вернулся к дивану, сел рядом. Сергей прислонился к нему, нашел наименее болезненное положение. Макс хотел бы лечь рядом, обнять его, взять часть боли на себя, а лучше всю… Но продолжал сидеть отстраненно, сказал только:

— Давай не поедем сегодня, тут останемся. Завтра у меня дела в городе, а тебе надо к врачу пойти.

Последовал ожидаемый ответ.

— Не выдумывай, не надо. Ничего нового они не скажут.

— Залесский, не спорь, а? Хватит уже на сегодня.

Сергей сам обхватил Лазарева, прижался.

— А спать как будем, вдвоем на одном диване? Ложись тогда, места хватит.

— Я потом лягу.

— Опять пойдешь в свой ноут пялиться? Максим, ну что происходит?

— Ничего, — Лазарев хотел встать, но Сергей не пустил.

— Постой… я поговорить хотел. Это важно.

У него были сильные руки, но не грубые. Есть люди, которые слегка тронут, а больно, даже синяки остаются. Такой была мать Макса. На людях она любила потискать его, и всегда это выходило для него неприятно, как и её фальшивые слова: “А это мой талантливый сыночек…” — ненавистная фраза!

Сергей никогда не касался больно, даже в минуты крышесносных ласк. Трахаться он умел улетно, как и танцевать. Достаточно было один раз увидеть… и один раз почувствовать…

Мысли Лазарева смешались. Он не сразу въехал в суть того, что говорит Сергей. Пропустил начало фразы, переспрашивать не стал. Опять спорит…

— И все меньше понимаю, зачем это тебе. Заработать ты мог гораздо больше, не здесь, конечно. Здесь скорее пулю поймаешь, чем состояние сколотишь. Собаку жалко, — без всякой связи добавил он, — может, и не собиралась кусать?

— Думаешь, стоило проверить? — Макс не удержался от сарказма, ощущение мимолетной близости прошло, хоть Сергей не размыкал рук. С большим чувством он сегодня Игнашу трогал. — Мне тоже жалко, и у меня тоже была собака.

— Что с ней стало?

— Сдохла от старости.

— И не заводил больше?

— Нет.

— Почему?

— Привыкаешь к ним… а живут мало… Ладно, давай ляжем, я устал что-то сегодня. Дурацкий день… Насчет дома ты прав, далеко он. Ни к чему…

Противореча себе, Макс продолжал сидеть, даже не двинулся. Сергей все так же обнимал его. Помолчали.

— Максим, ты не подумай, — начал Сергей, — я не потому, что мне не нравится. Вернее… Как объяснить? Боюсь я таких домов. Мне в них плохо.

— Плохо? С соседями в общаге лучше?

— Не сердись… Я расскажу, только не перебивай, ладно?

Снова молчание. Максим ждал.

— Ты думаешь, меня Яков богатством сманил? — Максим напрягся при ненавистном имени, произнесенном Сергеем так спокойно. — Нет, не этим, поверь, он мне жизнь обещал. Я хочу, чтобы ты понял. В академии мы все были добровольные отшельники. Все человеческая жизнь проходила за стенами вагановки, а мы отделены, день за днем. Пусть я и жил дома. Но это уже не имело значения. Нет… я люблю мать и отца, даже его, хоть мы и поссорились крепко в последний раз, когда виделись. Поссорились-то из-за Якова, а началось все раньше, когда отец не принял танец. Вот ты принял сразу, и потому я с тобой.

— Только поэтому?

— Это все, что у меня осталось, Макс. А страшно жить так, считать дни. Как будто заранее знаешь дату смерти. Когда ногу лечил, я понял — жизни не будет потом. Настоящей не будет. — Сергей говорил сбивчиво, вероятно, не озвучивая половины мыслей, не успевая за ними. Но главное, что не молчал! — Зачем я за Яшей пошел? Сам не понимаю. Как разум помутился. В академии все живут ожиданием, учатся, мучаются, плачут, но ждут, что вот откроется дверь, а за ней — театр, сцена, все, ради чего было больно и тяжело. Вот и я на пороге постоял, а не вошел… Может, если бы родители ждали от меня достижений, то я по-другому к выпуску относился, а так им все равно, ну а Яша обещал золотые горы. Нет, не то, я не бедности боялся, чего бояться — вырос в ней, я боялся, что засосет, как отца… Ну и жизнь хотел увидеть, ту, что за стенами. Яша обещал…

— Ты… любил его? Правда?

— Наверно, тогда — да. Он был добр, и я ему нравился. Как потом его приятели говорили, что он на меня запал. Даже делиться не хочет…

— Что значит — делиться?

— Не перебивай, прошу. Я расскажу… Это до подиума было, тренировки и какие-то соревнования даже, но несерьезные, больше на шоу похоже. Потом фуршеты, гости, пьянка. Вроде наших презентаций. Сначала я не понимал, что он меня показывает не просто так. Он говорил, что гордится, я думаю, и это было, перед ними он гордился, но не мной, а тем, что я его. Один раз на дачу поехали, вот в такой же загородный дом, коттедж, что у нас. Я и адреса не знал. На машине ехали долго, куда-то к Выборгу. И дом с залом, там столы накрыты, праздник какой-то. Яша просил меня танцевать, и все смотрели, потом не только смотрели… А я не в себе был, в первый раз под дозой.

— Ты?!

— Да… Я не знал, что это, и все так казалось… хорошо, весело. Пока Яков меня друзьям не отдал. Их было… может, трое, здоровые такие мужики, спортсмены. Мне было очень больно, когда очухался. Я стал сопротивляться — тогда стало еще больней, они били, но так, чтобы не переломать, до синяков только. Наверно, Яков так велел.

Максим молчал, потрясенный тем, что услышал, он и хотел бы остановить, а слова не шли. Как будто в поддых ударили.

Сергей продолжал.

— Даже имен их не помню, лица — да, узнал бы, наверно. Это не один день продолжалось, я перестал время ощущать и не могу точно сказать сколько. Иногда они делали это втроем, иногда вдвоем. Все были грубыми, но один особенно. Ему нравилось причинять боль, глаза у него тогда становились такие… без зрачков… дикие. Его я боялся, трясся так, что на ногах стоять не мог. Он душить любил, до обморока, дрочил меня жестко при этом, странно, но от удушья на грани агонии легко кончаешь, как пойдут круги в глазах и сердце останавливаться начнет… А он тогда отпускал и смотрел, как я корчился, тогда и сам ебал, вбивался в меня, кончал дико. Выл, как зверь. Один раз я все же сбежал, он меня на улице поймал, там вроде сад был. И прямо на земле, а в доме окна светились… Как придушил, я и свет видеть перестал… Потом я не боялся уже, хотел одного — чтобы он меня прикончил, умереть уже наконец. Это не так просто — умереть, организм хорошо сопротивляется… И не получалось, он отпускал всегда в последний момент. Потом я еще в бассейне утопиться пробовал и не смог, плаваю хорошо. Другие Яшины друзья были не так страшны, отвратительны, приходили вместе, групповуху устраивали. Я перестал есть, не из протеста, не мог глотать еду после их хуев, что в меня совали, куда только можно было. В остальном содержали как в вип-отеле: обстановка шикарная, бассейн, тренажерный зал, красивая мебель. Повар и горничные. И охрана, много охраны… и решетки на окнах… Прислуга вся обращалась со мной как с гостем, Яков не появлялся. Он меня забрал, когда я вставать перестал, лежал как овощ, смотрел в стену… Помню машину скорой помощи и санитаров, на носилки меня клали, один сказал: “Парень не весит ничего, худой, кости торчат”. Больницу помню смутно, сколько я там провалялся — не знаю, наверно, в реанимации, приборы пищали. Капельницы ставили и кормили через зонд, пока я снова глотать не научился. Потом перевели в отдельную палату, частная клиника, как в кино. Вот тогда Яков стал приходить, приносил подарки, сидел рядом, говорил что-то. Я все еще хотел умереть. Из окна выпрыгнуть, вены порезать, повеситься — не знаю что. Не в себе был. Башкой об стены бился, меня успокоительным ширяли. Тогда приходила Она.

— Кто она? — одними губами спросил Макс. Голос у него пресекся, дыхание перехватило.

— Жизель или Никия, как в “тенях”. Я танцевал с ней… Она забирала меня с собой. Там было хорошо, легко и так светло, чисто. С ней я не чувствовал себя испорченным. И все еще было впереди, как перед выпуском, когда ждешь сцену, и вот… а ты принц… С ней я, наверно, мог бы, как с женщиной… Я не хотел просыпаться и впал в кому. Там тоже жизнь шла мимо, как в академии, иногда я слышал Якова, он говорил со мной, даже плакал, просил прощения. Мне было все равно, потому, что с Ней и ничего другого не надо. Ну а потом, когда я все-таки очнулся и поправился, по новой пошло. Психологи замучили беседами, Яков трясся, чтобы я не заложил его. Дурак. Дал бы мне помереть спокойно. А так все забрали… и Её… Она не приходила больше, и не с кем стало танцевать… Я жил с Яшкой, вернее на его квартире. Друзьям он меня подсовывал, но не таким извращенцам, просто для потрахушек. Подиум этот… как восточный базар, где мальчиками торгуют. Дальше неинтересно уже, по рукам пошел, все как у всех.

— Что ж ты молчал… Почему сразу не рассказал мне?

— Боялся потерять. Ты один за меня заступился, Яшке по морде дал… вроде как отобрал у него. Но я… не мог сказать тогда, и с тобой быть так, как ты хочешь, не мог. Но мне тебя не хватало, когда разошлись — скучал сильно. Ведь было у нас, вроде семья… я даже написать тебе хотел в Германию, но не стал.

— Если бы я знал…

— Ничего бы не изменилось. Нам с тобой иногда и хорошо бывает, правда, особенно если накатить грамм по триста. Мы же вместе? Ладно, хватит откровений, ложись, Макс, поспим… Я просто хотел, чтобы ты понял про дом, почему я так коттеджи все эти не люблю. И не обижался.

— Нет! Какой поспим!

— Я прошу тебя, Максим, пожалуйста…

Сергей приподнялся, подтянулся выше и лег головой на колени Макса, прикрыл глаза, молчал. Что можно было еще добавить к тому, что он рассказал? Заговорил Макс.

— Посажу выродка. Клянусь…

— Не надо, Максим, оставь это, не хочу ворошить, — Сергей не открывал глаз, — просто так не получится, суд будет. А я не хочу…

Максим не ответил. Мысли его метались, глаза жгли слезы.

Дыхание Сергея стало ровным и глубоким, он уснул. Макс сидел еще некоторое время, смотрел на красивое, во сне еще более одухотворенное лицо Залесского. Думать ни о чем не мог. Вот они вместе, что еще? Прошлое прошлому… Жить? Как он сказал? Семья… и не получилось… А кто виноват? Да сам же и виноват. Как поправить, вернуть?

Осторожно зарылся пальцами в светлые волосы Сергея. Лечь бы рядом… Глаза закрывались, вырубало в сон, сознание хотело выместить услышанное, стереть, чтобы не было так невыносимо больно! Нет, не спать… Есть дело, надо почту проверить. И еще одно…

Максим осторожно высвободился, подложил под голову Сергея подушку, наклонился и поцеловал Залесского в губы, как будто прощался. Тот не проснулся. Вот и хорошо.

Лазарев перебрался за стол, включил ноутбук, вышел в сеть и набрал в поисковике:

Giselle, Hertha Maier

Вышли статьи, на голландском Макс прочесть не смог, гугл выдал дурацкий перевод. Но были материалы и на английском. Вот и сайт. Фотографии. Красивая женщина, она ли? Ни слова, подтверждающего догадки Лазарева, не было. Балерина, да, жена одного из членов королевского дома, русская. Иностранцы любят жениться на русских. Хорошо, вот фото, может быть, есть ранние? Закончила академию Вагановой — снова совпадает, но прямого доказательства нет. Стоп! Фото с выпускного вечера. Девушки в длинных платьях, стройные парни в классических костюмах. И снова ничего…

Максим привык верить не домыслам, но фактам.

Оставалось только написать ей, чем черт не шутит. Госпожа Майер все-таки не королева Голландии, может, и ответит…

На некоторое время он углубился в составление письма, и мысли о том страшном, что узнал от Сергея, отодвинулись. Но стоило выключить ноут — накатили снова.

Лазарев обернулся посмотреть на друга… любовника… Как называть его? Не задумывался он об этом, а Сережа думал — “семья”. Если бы бы хоть раз обмолвился! Если бы было так…

И снова желание лечь рядом, обнять, прижаться. Уснуть вместе. Почему надо отказывать себе в этом? Не важно, что будет завтра, сегодня, сейчас они вместе. И Серж так сказал: “Мы же вместе”. Максим знал себя и был уверен, что ЭТО останется. Навсегда. С остальным Судьба как-нибудь разберется.

Утро застало их мирно спящими на казенном диване. Макс проснулся чуть раньше, открыл глаза, прижался к Сергею. Хоть и без того было тесно — спали в одежде, на одной подушке, без белья.

Проснулся и Сергей, улыбнулся Максу, вздохнул, потянулся, поморщился.

— Как ты? Спина? — спросил Макс.

— Нет, ничего, уже лучше.

Лазарев бедрами почувствовал, как напряглись мышцы Сергея и его ответную реакцию на собственное возбуждение. Теряя мысли, потянулся к губам Залесского, вобрал в свои, раздвинул языком. Серж горячо ответил…

После вчерашнего разговора оба они стремились к близости.

Сплелись ногами.

— Нет бы дома, — между поцелуями выдохнул Сергей, — как школьники…

Рука его протиснулась между ними, пальцы быстро справились с прягой ремня и застежкой брюк Макса, обхватили член.

— Сережа…

Ласкам Залесского Максим отдавался сразу и бесповоротно. Крышу сносило от одного прикосновения, и каждый раз, как в первый. Серж знал свою власть над ним и никогда не пользовался ею…

Оба они уже были близки к оргазму, когда дверь без стука распахнулась, и беспечные любовники услышали смущенное:

— Ой…

— Блядь, не закрыл, когда за ноутом ходил, — сказал Максим, он лежал к двери спиной и не видел, кто вошел. А по голосу не узнал.

Зато Сергей узнал, но сказать ничего не мог, потому что на него напал приступ хохота. Он смеялся, оправляя джинсы, которые никак не желали застегиваться на возбужденном члене, смеялся, когда отодвинул Макса и сел.

Максим встал и все так же, к двери задницей, оправился. Только когда повернулся, то увидел, кто нарушил их с Залесским счастье. Делать вид, что они тут сцену из балета репетировали, не было никакого смысла. Надеясь, что гость толерантен к сексуальным меньшинствам, Макс, как ни в чем не бывало, поздоровался.

— Привет, Игнатий, ты чего тут?

— А я думал, может, класс будет…