Амазонка глазами москвича

Покинув Белен, наш самолет все время летел над рекой Амазонкой. Амазонка! Страна амазонок. Легендарная земля сказочного народа, где живут и властвуют одни женщины. Когда Аполлоний Родосский поведал миру о похождениях аргонавтов, отправившихся в поисках «золотого руна», одним из самых интересных приключений, случившихся с ними во время путешествия, была встреча с амазонками. И потом, позже, Юстин, писатель и историк II века нашей эры, рассказывал в своей Трога Помпея, как амазонки, жившие в Каппадокии, избавлялись от детей-мальчиков, а девочек воспитывали воинами. В странах Азии бытуют легенды о народе, состоявшем целиком из женщин, которые в незапамятные времена двинулись на запад и завоевали там целый континент. Среди арабских народов встречаются рассказы о женском племени, обитавшем в Ливии. И когда испанцы стали завоевывать Южную Америку, отправляя туда одну экспедицию за другой, многие участники их были уверены, что на новых землях они обязательно должны встретить народ, состоящий из одних женщин, народ амазонок. Когда Франсиско де Орельяно, один из ближайших помощников испанского конкистадора Писарро, услышал в Кито от индейца историю о женщинах-воинах, обитавших на берегу большой реки так далеко от Кито, что юноша, отправляющийся навестить это племя, добирается до него зрелым мужчиной, а возвращается домой стариком, де Орельяно ни на минуту не усомнился в достоверности рассказа. Испанцы, спускаясь вниз по течению большой реки, все время с минуты на минуту ждали встречи с племенем женщин. Много раз им приходилось вступать в стычки и вести настоящие сражения с индейскими племенами, нападавшими на непрошеных гостей; и несколько раз испанцы замечали, что рядом с мужчинами находятся женщины, которые, так же как и воины, стреляли в белых пришельцев из луков и даже орудовали палицами. Орельяно и его люди были в сомнении: может быть, действительно им приходилось сражаться с женским племенем, у которого в подчинении находились мужчины? Оставшиеся в живых испанские воины, рассказывая потом о пережитой эпопее, часто даже забывали упомянуть об участии в минувших сражениях индейских мужчин-воинов, концентрируя все свое внимание на женщинах, стрелявших из луков.

В конце концов поход Орельяно и его товарищей по большой реке стал называться походом по реке, где живут амазонки. А сама река — Рио-Амазонас, Река амазонок. Мы же почему-то называем ее просто река Амазонка (одной какой-то амазонки).

Сейчас самолет летел в официальную столицу штата Амазонас, в самый крупный центр бассейна реки Амазонки город Манаус. В 1669 году на том месте, где река Негро сливается с Амазонкой, была построена глиняная крепость, вокруг которой впоследствии стали вырастать постройки будущего Манауса. В наши дни глиняной крепости уже не существует, и на ее месте воздвигнуто общественное здание. Когда путешественник приезжает в Манаус и заходит в здание, ему всегда поясняют: на этом месте столько-то лет назад была заложена крепость, положившая начало созданию нынешнего города Манауса — гордости штата Амазонас.

Среди городов Бразилии Манаус стоит на восьмом месте по числу жителей. Он самый крупный речной порт страны, через который ежегодно проходит более 1300 кораблей.

Если сейчас вы попадете в Манаус, то заметите, что он во многом отличается от того города, в котором я впервые побывал в начале шестидесятых годов. Сейчас в Манаусе колоссальное количество автомашин, очень бойкая торговля, число жителей увеличилось, может быть, наполовину, если не больше. Но все дело в том, что 28 февраля 1967 года район Манаус был объявлен «зона франка», то есть зоной свободной торговли, свободной от таможенных пошлин. Это было сделано для поощрения экономического развития района Амазонки и, безусловно, дало свои плоды. Так, в 1972 году свободная зона получила 16,2 миллиона тонн товаров, которые поступали из 52 стран (в том числе из Советского Союза поставлялся цемент). В Манаусе ведется большое строительство, сооружено четыре телевизионные станции, но больше всего заметен рост количества магазинов. В настоящее время там открыто около 600 магазинов, где торгуют промышленными товарами из всех стран мира. Туристы здесь не такие, как в других местах Бразилии. Сюда они не приезжают, чтобы полюбоваться природой, совершить прогулки по реке Амазонке, сюда наведываются с корыстной целью — купить промышленные товары, которые продаются в Манаусе вдвое дешевле, чем в других районах Бразилии.

Среди многих десятков тысяч жителей города Манауса меня интересовал практически один человек — владелец торгового дома «Акварио Рио-Негро». Судя по имени, он должен был быть или немцем, или австрийцем. Звали его Ганс Вилли Шварц. С его помощью можно было рассчитывать на организацию экспедиции к Рио-Негро, чтобы своими глазами увидеть, как ловят большого питона.

Торговый дом Ганса Вилли Шварца находился недалеко от портовой улочки. Все заведение располагалось на первом этаже. И пока посетитель проходил небольшое расстояние от входной двери до комнаты, где помещалась контора, ему могло показаться, что фирма занимается оптовой продажей бисквитов, так как в коридоре рядами стояли картонные коробки из-под печенья. Ганс Шварц оказался очень любезным австрийцем лет шестидесяти.

Прочитав адресованное ему рекомендательное письмо, Шварц вздохнул огорченно и сказал:

— Очень жаль, очень жаль, что вы приехали не совсем в подходящее время. Ведь лучший месяц для нашей экспедиции был бы октябрь. Правда, я говорю об идеальном времени. Но уж раз вы здесь, то мы попытаемся добиться успеха и сейчас. Может быть, это и к лучшему, потому что питоны, — пошутил Шварц, — никогда не ждут к себе в гости охотников в феврале. А мы возьмем и придем. Давненько я не ходил на питонов, а все из-за отсутствия заказов. Перевозка их стоит очень дорого, и перекупщики, поставляя живность в зоологические сады, предпочитают не заниматься питонами, а иметь дело с рыбками. По правде сказать, и мне приятнее и гораздо выгоднее продать несколько тысяч рыбок, чем одного питона. Вы не представляете, сколько с ним мороки.

Торговля рыбами была специализацией фирмы Ганса Шварца. Торговал он в основном даже не взрослыми рыбами, а мальками. Пригласив осмотреть его хозяйство, Шварц подошел к ближайшей картонной коробке и открыл ее. В ней лежал большой пластиковый мешок с несколькими литрами воды, в которой плавало около полутора сотен крошечных рыбешек, каждая примерно в сантиметр длиной.

— Посмотрите, — Шварц показал на стеллажи, сплошь уставленные картонными коробками, — в каждом из таких домиков около ста пятидесяти мальков тропических рыбок. За этими рыбками два раза в месяц я хожу с несколькими рабочими недалеко вверх по течению Рио-Негро. Правда, последние несколько месяцев сам перестал принимать участие в экспедициях, потому что у меня есть очень хороший помощник. За каждую рыбку я плачу рабочим три крузейро. Сегодня ночью мы запакуем коробки. Мешок герметически закрывается, и потом в него накачивается кислород — количество, достаточное для спокойной жизни рыбок, по крайней мере, в течение двух суток. Утром все коробки погрузим на специально зафрахтованный самолет, и через двадцать четыре часа груз прибудет в Соединенные Штаты, сделав всего-навсего одну остановку в Британской Гвиане, потому что без промежуточной посадки не обойтись.

— Скажите, а кто же станет тратить такие колоссальные деньги, нанимая специальный самолет для перевозки подобной мелюзги?

Шварц засмеялся.

— Самолет арендую я. Вы, конечно, понимаете, что я не стал бы делать этого из альтруистических соображений. Филантропия здесь ни при чем, и за мой счет я не стану дарить рыбок тысячам американских детей. У меня трезвый коммерческий расчет. Оптовые покупатели из Соединенных Штатов платят мне за каждую рыбку по полдоллара. Даже арендуя самолет, я имею чистой прибыли почти четверть доллара с каждой рыбки. Эти рыбки не простые, эти рыбки золотые.

Шварц также занимался и ловлей зверей, выполняя специальные заказы различных зоопарков. Он, кроме того, выращивал небольших крокодилов — вернее, он ловил маленьких крокодильчиков, только что вылупившихся из яйца, привозил к себе в «Акварио Рио-Негро» и выдерживал там около трех недель, ожидая, пока крокодильчики немного окрепнут и по состоянию здоровья будут способны перенести длительное воздушное путешествие. Около входа во внутренний дворик стояла небольшая посудина, и в ней плескалось штук двадцать пять небольших крокодильчиков, сантиметров по десять каждый.

Встретиться решили на другой день вечером и обговорить детали предстоящей экспедиции. Ботик, на котором экспедиция должна была отправиться ловить питона, находился еще на реке Тапажосе, и Ганс Шварц рассчитывал на его возвращение в Манаус через три дня.

— На всякий случай зайдите завтра днем, примерно в это время, может быть, я получу какое-нибудь сообщение из Сантарена от помощника. Если у него все в порядке, то он быстро доберется до Манауса, и мы тронемся в путь в гости к питону в конце недели.

Торговый дом Шварца находился недалеко от района порта. Можно было воспользоваться случаем и разыскать адресата имевшегося у меня рекомендательного письма. Прежде всего пришлось пройти мимо знаменитых портовых складов. Их сооружение стоило в свое время колоссальных денег. Склады имеют форму буквы «Т» и расположены на воде с таким расчетом, что любое судно может подойти к ним и разгрузить свой товар.

Склады возвышались на столбах над поверхностью реки примерно на шесть-семь метров. Дело в том, что разница в уровне между периодом дождей и сухим периодом на Амазонке равняется десяти метрам. Наименьший подъем воды в период дождей был в 1926 году и равнялся четырем метрам десяти сантиметрам. А в начале века, в 1907 году, был зарегистрирован самый большой подъем воды в Амазонке — пятнадцать метров пятьдесят сантиметров. Тогда еще склады не были построены, и пострадали жители улиц, расположенных в низине. В Манаусе до сих пор вспоминают и о разливе 22-го года. Тогда вода поднялась очень высоко, и недоставало всего каких-нибудь трех с половиной сантиметров, чтобы перевалить через каменную стену, отгораживающую причалы от города.

Как видно, я выбрал неудачное время. Склады были закрыты, и только около многочисленных дверей там и сям виднелись фигуры сторожей, большинство их спали, разложив около входов мешки из-под сахара. Пройдя до конца портовой улицы, я очутился на окраине Манауса — вернее, в конце его сухопутной части, потому что дальше над водами Амазонки раскинулся город на сваях, плавучий город. Группа ребятишек, копошившихся на берегу реки в грязном, замусоренном песке, увидев незнакомого человека, подбежала и стала просить монетку.

В Манаусе большая часть населения связана так или иначе с рекой Амазонкой. А у обитателей речных фавел — лачуг — Манауса практически вся жизнь проходит на воде. В плавучем городке живет более пяти тысяч бразильцев. В основном они прибыли в Манаус из окрестных сел и деревень, расположенных в нескольких километрах от столицы штата. Но, давая себе отчет в бесперспективности попыток найти жилище в городе из-за его высокой стоимости, они стали селиться на реке, сколачивая трущобы. Так и возник город на сваях.

Человек, к которому у меня было рекомендательное письмо, жил в районе, примыкавшем к плавучему городу. По профессии врач, он ведал здравоохранением штата Амазонас, и знакомый, снабдивший меня рекомендательным письмом к доктору, отзывался о нем с большим уважением. Вообще врачи в этих районах пользуются очень большим авторитетом. Правда, в районе бассейна реки Амазонки их очень мало. В одном из приложений к газете «Жорнал до Бразил» был однажды помещен репортаж Валтера Фирмо. Автор пробыл сто дней в районе Амазонки, и репортажи так и назывались: «Сто дней в ничейной Амазонке». Опубликовали их в первой неделе января 1964 года. В этих материалах имелись следующие интересные данные. На весь район бассейна реки Амазонки, где проживает более трех с половиной миллионов человек, насчитывается всего-навсего двадцать восемь врачей. Имеется только пять больниц и двадцать два медицинских пункта. Один врач приходится больше чем на сто тысяч жителей. В то же время на Амазонке действуют 1702 католические церкви и капеллы, 854 католические ассоциации и 119 других католических заведений, не считая 433 церквей, принадлежащих протестантским церковникам. Здесь можно встретить даже североамериканских священников-миссионеров. Например, почти на самой границе с Перу, в Сан-Паулу-де-Оливенса, а также в Санто-Аитонио-до-Иса и Санта-Рита-до-Вейл несколько десятков североамериканцев ведут религиозную пропаганду. В их распоряжении находятся два самолета и четыре гидросамолета. И повторяю, на весь бассейн реки Амазонки всего двадцать восемь врачей. Понятно, отчего каждый врач, живущий в амазонских городах и поселках, пользуется большим уважением и авторитетом у местного населения.

Разыскивая указанный на конверте адрес, я долго мучительно думал, прежде чем вспомнил, о чем должно было говориться в рекомендательном письме. Кажется, автор письма советовал показать мне госпиталь-колонию Антонио Алейшо. Что это был за госпиталь, я не имел ни малейшего представления.

Прочитав рекомендательное письмо и узнав, располагаю ли я временем на следующий день в утренние часы, доктор сказал, что заедет в отель на машине и мы поедем в госпиталь-колонию Антонио Алейшо.

— Это один из наших лепрозориев, — мимоходом сообщил он.

Вероятно, каждый почувствовал бы себя в этот момент довольно неприятно, потому что лепрозорий означает «колония для больных проказой».

…Дорога шла через земли больших поместий. На всем протяжении пути нам не встретилось ни одного прохожего, мы не видели ни одного дома. Как объяснил доктор, земли принадлежали префектуре, и здесь собирались кастаньяс до пара, о которых уже говорилось. У ворот госпиталя-колонии Антонио Алейшо сторожа не стояли, посетителей никто не остановил, не спросил никаких пропусков, и видно было, что вход и выход из колонии прокаженных свободный. В глубине двора в маленьком домике посетителей встретил главный врач, он же администратор, в ведении которого находились больница и все прокаженные. В лепрозории, рассчитанном на шестьсот шестьдесят человек, находилось более тысячи больных. Грязные, оборванные, со страшными ранами на лице, на руках, они производили поистине ужасающее впечатление. Денег на содержание лепрозория отпускалось очень мало, и в основном он существовал на добровольные пожертвования населения. Здесь не хватало самых обыкновенных лекарств. И нет ничего удивительного, что за многие десятки лет существования лепрозория в нем был вылечен от этой ужасной болезни всего-навсего один человек.

В штате Амазонас имелось всего три таких лепрозория на многие, многие тысячи больных. Причем общее число обслуживающего персонала на три лепрозория только двадцать девять человек. По существу, большинство прокаженных предоставлены самим себе.

Врач лепрозория рассказал, что с 1945 года они лишены возможности проводить в штате профилактическую работу. Во внутренних районах штата Амазонка, в городках, расположенных по берегам реки и ее притокам, прокаженные свободно ходят по улицам и живут среди здоровых людей. Только тогда, когда они совершенно лишаются возможности передвигаться и не могут зарабатывать себе на жизнь, только тогда их принимают в лепрозорий.

В то время министром здравоохранения штата был доктор Николай Акел. Он рассказывал, что на каждые сто человек жителей Амазонки пять больны проказой. В уже упоминавшихся статьях репортера Валтера Фирмо «Сто дней в ничейной Амазонке» рассказывалось, что в городе Бенжамин-Константе на границе с Перу сотни больных проказой живут вместе с другими обитателями городка. Они, так же как и остальные жители, продают рыбу на базаре, посещают бары, приобретают продукты в общих магазинах. А на одном из притоков реки Иса часто попадаются селения, где поголовно все жители поражены этой ужасной болезнью. Мне вспомнился сын старика Мане, встреченный на одном из серингалов штата Акре. Без сомнения, он был болен проказой, и почти с уверенностью можно сказать, что через несколько лет вся семья серингейро заразится этой болезнью.

В лепрозории пробыли около часа, и потом, когда мы возвращались в Манаус, настроение было довольно подавленным.

Доктор, энергично крутя баранку, говорил:

— Мой друг правильно сделал, что дал вам рекомендательное письмо с просьбой показать госпиталь Антонио Алейшо. По крайней мере, будете иметь хоть какое-то представление о реальной жизни здесь, на Амазонке. Ведь что скрывать, большинство иностранцев стремятся попасть к нам, чтобы увидеть романтику, джунгли, и не хотят замечать трех миллионов бразильцев, существующих в этих джунглях. Ей-богу, здесь не так уж много нужно средств для исправления положения. Однако делается очень мало. Лег десять назад у нас было основано управление по реализации плана увеличения экономической ценности бассейна реки Амазонки. Все начальство главного управления находится в Белене. Безусловно, план принят очень хороший, но за десять лет осуществлено так мало, что такими темпами и через девяносто лет положение не изменится. Правда, проложена грунтовая дорога Белен — Бразилиа, которая даст какой-то толчок развитию нашего района. Но все это по сравнению с тем, что требуется, капля в море.

…Часа в четыре я снова пришел на улицу Миранда Леон, где помещался «Акварио Рио-Негро» Ганса Вилли Шварца. У входа в дом стояла грузовая машина, с которой снимали пустые картонные ящики из-под бисквитов.

Служащая Шварца, девушка Мариа, встретила меня как старого знакомого.

— А, сеньор, проходите! Мы сегодня утром отправили партию рыбок, и сейчас, — она указала рукой на картонки, — готовим домики для новых. Хозяин сказал, что вы можете подождать его здесь, а если хотите, то найти его не так-то трудно: он пошел на базар в порт. Там приехал один баркас и привез ему известие о мотористе нашего ботика, который еще находится в Итаитубе.

Безусловно, незачем было терять случай побывать в торговом порту Манауса, и я направился на розыски Ганса Внллн Шварца.

В Манаусе можно увидеть так называемые плавучие базары, плавучие ярмарки. Жители поселков, расположенных порой в двухстах, двухстах пятидесяти километрах от столицы штата, приезжают в город со своими товарами, в основном фруктами и рыбой. И тут же продают их оптовым покупателям, не слезая с лодок. Лодки эти местные жители называют монтариос. Однако в четыре часа дня плавучий базар уже прекращает свою работу, потому что разгар купли-продажи происходит утром, когда оптовые торговцы закупают товар у владельцев монтариос и распределяют его по различным маленьким лавочкам.

Рынок разделен на три части. В одной продается говядина, в другой — свинина, баранина и черепашье мясо, в третьей продают рыбу, бесконечное количество разных сортов рыб. Между тремя частями расположены столы, на которых горой навалены овощи, фрукты и различная зелень.

Ганс Вилли Шварц был обнаружен в рыбном ряду. Он о чем-то разговаривал с высоченным негром.

— Так вот, я и не знаю, как получится у него с гайолой, — говорил негр Шварцу, попыхивая сигареткой. — До Сантарена — одно дело, а что касается сюда, то в этом случае, мне кажется, нужно проявить терпение. А что вам, сеньор Шварц, рисковать посудиной, куда торопиться-то?

Увидев меня, Ганс Шварц, смущенно улыбаясь, сказал:

— Не везет нам. Сеньор Васко только сейчас приехал из Сантарена, привез партию рыбы и говорит, что мой бот до сих пор находится в Итаитубе, в моторе небольшое повреждение, и моторист отказывается идти на нем в Манаус без ремонта. До Сантарена-то он дойти может вниз по течению, но там необходимо будет, по крайней мере, дней на десять стать на ремонт. Сейчас я, — добавил Шварц, — должен дать мотористу телеграмму с согласием поставить ботик на ремонт в Сантарене. Но как же мы будем с вами, вы же не можете ждать здесь, в Манаусе, две недели?

Безусловно, это совершенно исключалось. После недолгого раздумья Шварцу был предложен следующий вариант. Если он не против, то пусть даст телеграмму в Итаитубу с просьбой мотористу подождать меня там с тем, чтобы затем вместе совершить переход от Итаитубы до Сантарена, познакомившись, таким образом, хотя бы немного с рекой Тапажосом. А уж в дальнейшем при более благоприятных обстоятельствах можно будет предварительно списаться и совершить экспедицию на Рио-Негро за питоном. Ганс Шварц принял предложение. Было решено вместе зайти на почту и, не теряя времени, направить телеграмму в Итаитубу. Депеша была отправлена, и телеграфист клятвенно уверил Шварца, что адресат в Итаитубе обязательно получит ее, по крайней мере, завтра к вечеру. Правда, зная некоторые особенности бразильской почты и телеграфной связи, мы со Шварцом не разделяли оптимизма телеграфиста.

Выйдя на улицу, Шварц чуть не столкнулся с невысоким худощавым старичком, который стоял посередине тротуара, задрав голову кверху.

— О, Энрике! Рад тебя видеть! Ты чем здесь занимаешься? — воскликнул Шварц, тряся старичка за руку.

— Я шел домой, и вдруг мне показалось, что слышу пение сабиа-азул. А ты куда спешишь, сбивая прохожих с ног?

— Да вот ходил помогать устраивать дела этому сеньору. Познакомьтесь, пожалуйста. Журналист из Рио-де-Жанейро. А это орнитолог, самый известный орнитолог Манауса Энрике Салатиел де Карвальо.

— Очень приятно, — сказал Энрике Салатиел де Карвальо и тут же задал вопрос: — Птицами не интересуетесь? Или, может быть, вы просто любите слушать пение птиц?

Кто решится ответить орнитологу, что он не любит птиц, и потом ответить так значило бы сказать неправду. Безусловно, я очень люблю птиц, хотя и не могу считать себя знатоком амазонских пород.

— Тогда, если вы, журналист, любите птиц и у вас есть полтора часа свободного времени, то мы немедленно идем ко мне домой, я обязан показать мою коллекцию.

Отказаться было бы неразумно.

Горячо поблагодарив Ганса Шварца за помощь и договорившись встретиться в ноябре для поездки в экспедицию за питоном, мы пошли с Энрике де Карвальо к нему домой. Его домик расположен сзади городского муниципального театра. Это роскошное здание было выстроено во времена каучукового бума на Амазонке. По своим размерам и качеству отделки театр Манауса превосходит все бразильские сооружения подобного рода, кроме разве театра в новой столице Бразилиа.

Дом Энрике де Карвальо напоминал птичий вольер, и, хотя на жилом этаже не было никаких клеток с птицами, сюда доносилось разноголосое птичье пенье из нижнего этажа помещения, где рядами стояли клетки с пернатыми обитателями.

— Вам повезло, — говорил Энрике де Карвальо, быстро передвигаясь от одной клетки к другой. — У меня самая большая коллекция птиц бассейна Амазонки. Каждый год для ловли птиц я хожу в экспедицию до границ с Перу и Колумбией. Правда, делаю все это не из чисто любительских интересов, а потому что нужно на что-то жить. Я поставляю птиц в зоологические сады и магазины, так же как мой друг Ганс Вилли Шварц продает рыб. Правда, доход от птиц гораздо меньший, но зато я получаю гораздо больше, чем он, удовольствия. Посмотрите на эту сабиа-полиглота, как она поет, или эта арара — умнейший попугай.

— А нет ли у вас, — спросил я хозяина, — колибри? Вы не занимаетесь ловлей колибри?

— Нет, это слишком хлопотное дело. И нужно иметь много денег, чтобы коллекционировать колибри.

— А вы знакомы с Ручи?

Энрике де Карвальо снисходительно посмотрел на меня:

— А как же! Ручи мой лучший друг. Вы были у него, видели его коллекцию колибри?

— Нет, но очень бы хотелось получить возможность посмотреть ее. Правда, говорят, Ручи не очень любит посетителей и отказывается давать интервью журналистам.

— Да! Но если я попрошу его дать вам интервью, он, безусловно, не откажет. Это же всемирно известный коллекционер колибри, и другого такого собрания колибри вы не встретите нигде во всем мире.

Тут же Энрике де Карвальо вынул из кармана визитную карточку и написал на ней несколько слов, рекомендуя меня Ручи как одного из крупнейших знатоков птичьего мира среди журналистов. Это абсолютно не соответствовало истине, но в качестве рекомендательного письма, безусловно, могло пригодиться.

Из всех пернатых, находившихся в подвале старика, мне особенно понравилась одна голосистая птица. Причем в то время как большинство птиц пело для собственного удовольствия, эта птица пела от злости. Когда водили перед ее клеткой рукой, птица, разъяренная, начинала петь. И было хорошо видно, что она по-настоящему сердится.

Мимоходом я рассказал Энрике де Карвальо о встрече в Акре с Джоном Далгасом Фришем.

— Как же, как же! — закричал старик. — Джон мой хороший друг. Можно сказать, мой ученик. Перед тем как отправиться на Амазонку в экспедицию за голосами птиц, он часами просиживал здесь, у меня в подвале, изучая пение различных его обитателей. Он, правда, мог записать голоса птиц у меня в подвале. Но нет, ему хотелось обязательно записать в джунглях, на воле. И вероятно, в этом есть немалая доля правды, потому что на воле птицы и поют-то по-другому.

Часы, проведенные с Энрике де Карвальо, сгладили утреннее впечатление, оставшееся после посещения лепрозория.

Последний день пребывания в Манаусе пролетел незаметно.

…Не знаю, почему, но мне везло на птиц. Приехав в Сантарен, я остановился в отеле «Уирапуру». У входа, как и на другом отеле Сантарена — «Тапажос», висело объявление: «Апартаментос де люшо» — «Роскошные номера», или «Номера высшего класса». На самом деле это были клетушки, отгороженные не до самого потолка, каждая размером примерно в шесть квадратных метров. В каждой клетушке стояли две кровати, без простынь.

Владелец отеля юрист Убиражаро Бентес де Соуза разъяснил:

— Посмотрите, стены комнаты не до самого потолка, и воздух может проникать и вентилировать ее. Таким образом, вы не задохнетесь от жары. Значит, эти комнаты хорошего качества, значит, они роскошные. Кроме того, в вашей комнате есть окно, а другие — темные. Так что я по праву называю номера «Апартаментос де люшо».

Город Сантарен стоит на месте, где в прошлом была деревня индейцев тапажос, и расположен у слияния реки Тапажоса с рекой Амазонкой, на правом берегу Тапажоса. Это один из важнейших городов штата Пара и всего бассейна Амазонки. Несмотря на свое значение, городок до сих пор не имеет собственного порта. Через Сантарен не проходит ни одной железной дороги (их вообще нет на Амазонке), хотя каждый, кто приезжает сюда, убеждается в необходимости постройки железной дороги, которая связала бы штаты Пара и Мату-Гросу и проходила бы от Сантарена до Куйябы. Нетрудно представить себе всю пользу, которую получит район после того, как он станет связан железной дорогой с югом Бразилии.

…Сейчас, просматривая написанные выше строки, я должен признаться, что был не прав. Бразильцы решили строить не железную дорогу между Сантареном и югом страны, а шоссе. Шоссе, идущее от Сантарена до Куйябы. Сама дорога пока еще не построена, но участок, где она будет проходить, освобожден от леса. Дорога называется БР-165. Когда строительство будет завершено, то дорога Сантарен — Куйяба станет одним из участков трансамазонской магистрали.

Хотя это и не имеет прямого отношения к нашему повествованию, нельзя не рассказать о трансамазонской магистрали. Эта шоссейная дорога протянется на 7400 километров. Движение по ней будет двустороннее, покрытие в большинстве своем асфальтовое, частично шлаковое или из гравия. Магистраль начинается в районе Ресифе и кончается на границе с Перу, у подножия Анд. Шоссе ни разу не пересекает Амазонку, а идет параллельно ей примерно в 320 километрах к югу. Трансамазонская дорога будет как бы хребтом для сети других дорог общей протяженностью в 14 600 километров. Некоторые специалисты говорят, что широкое наступление на джунгли Амазонки, которые, как подсчитано, вырабатывают одну пятую часть всего запаса кислорода на земле, может нарушить экологический баланс нашей планеты, но соблазн построить такую дорогу очень велик. Можно будет переместить из северо-востока страны в глубь территории Бразилии 30 миллионов человек, можно будет использовать обширные естественные ресурсы этого гигантского района Бразилии. Работы ведутся во время сухого периода, всего пять месяцев в году, но все равно дело движется.

В основном все дела отеля вел сын хозяина, девятнадцатилетний толстяк, студент Луис. Луис утверждал, что в отеле «Уирапуру» обычно останавливаются бродячие торговцы и коммивояжеры. Но уже через несколько часов проживания в отеле становилось ясно, что он в основном служит пристанищем для перекупщиков золота. Вечером они собираются в столовой отеля, а часов в одиннадцать-двенадцать ночи начинается торговля. Хозяин отеля приносит в отдаленную комнату миллиграммовые весы, но объем многих сделок, как рассказывал повар отеля, составляет очень значительные суммы. При отдельных операциях покупают больше килограмма золота. Приобретенный металл перекупщики везут в Сан-Паулу, Белен и Рио-де-Жанейро. Безусловно, это нелегальная скупка и продажа золота, но в контрабанде принимают участие также местные власти Сантарена, и поэтому на операции в отеле «Уирапуру» все смотрят сквозь пальцы. Причем владелец отеля сам юрист и влиятельное в городке лицо.

Контрабандисты — это, конечно, очень любопытно и романтично. Однако владелец отеля интересен не столько участием в контрабандных операциях, сколько своим музеем. Как выяснилось, у него в доме находится одна из лучших археологических коллекций Бразилии. Узнав, что его новый постоялец журналист, Убиражаро пригласил меня посмотреть музей. В основном его экспонаты относятся к жизни индейцев племени тапажо.

— Вот, посмотрите, — де Соуза приподнял стекло витрины и взял в руки небольшой предмет, похожий на сплющенную каменную лепешку. — Догадываетесь, что это такое?

— Нет, не имею ни малейшего представления.

— Это кукурузный хлеб, изготовленный индейцами тапажо. Сверху он покрылся окаменелой коркой, но внутри вполне годен к употреблению, несмотря на то, что хлебу, по подсчетам археологов, более пятисот лет. А вот эти амфоры сделаны для хранения вина. Правда, когда их нашли, то вино в них не сохранилось, и мы лишены сейчас возможности его выпить и закусить этим хлебом. Моя коллекция сейчас насчитывает около 30 тысяч предметов — это вдвое больше того, что имеется в музее имени Эмилио Гоэльди в Белене. Вы знаете, в течение долгого времени пытались утверждать, что индейцы, живущие на территории нашей страны, не имели своей культуры, не имели своих произведений искусств, доказывали, что в Бразилии в былые времена существовала только культура маражоара, а лет 35 назад, точнее, в двадцать третьем году, сюда приехал один немецкий ученый из Боннского музея, и он открыл, что в долине реки Тапажос существовала цивилизация, равная цивилизации в Мексике и в Перу. Этот немец производил раскопки недалеко от Сантарена, во время раскопок произошел любопытный казус: один португалец, увидя, что немец до позднего вечера копается в холмах, окружающих Сантарен, решил, что тот ищет золото, и, дождавшись, когда немец ушел домой, сам начал производить раскопки и очень много археологических объектов, уже почти завершенных, имевших большую историческую ценность, было разрушено этим португальцем. Потом в хронике Батендорфа обнаружили записи об индейцах тапажо. Как вы знаете, эта хроника относится к XVII веку.

— А вы сами тоже производите раскопки?

— Сейчас уже нет, но несколько лет назад занимался этим. Теперь же мне хватает того, что приносят жители города. Во время периода дождей потоки воды размывают склоны соседних холмов, и там очень часто в разных местах находят интересные вещи, представляющие большую ценность. Все знают мою любовь к археологии и несут сюда свою добычу, безусловно получая от меня соответствующее вознаграждение. Сам я стал заниматься сбором экспонатов лет пятнадцать назад, а до этого здесь, в Сантарене, и недалеко от города располагалось много католических и других миссий. Они-то и стали скупать у жителей археологические находки — амфоры, статуэтки, предметы домашней утвари. Часть из них была продана ими в музеи Белена, Сан-Паулу. Большинство же находок сейчас в Соединенных Штатах Америки в университете Иллинойса, а также вывезены немецкими миссионерами.

Сейчас я занимаюсь классификацией моей коллекции. Нужно отметить, что произведения искусства индейцев тапажо можно разделить на пять разных стилей, каждый из которых соответствует определенной эпохе и в то же время разным племенам. Наиболее примитивные изделия изготовлены из черного камня и необожженной глины, более высокая ступень — изделия из черной глины, желтой и глины раскрашенной. Если вы сравните глиняные фигурки индейцев тапажо, то сразу же сможете отличить их от керамики, изготовленной индейцами маражоара: если керамика тапажо выполнена в реалистичной манере, то керамика с острова Маражо или стилизованная, или же выполнена в абстрактной манере.

— У меня, — де Соуза вздохнул и развел руками, — главная проблема — нехватка помещения, нет места для экспозиции всех предметов, составляющих мою коллекцию. Некоторые ящики я в первый раз совсем недавно раскрыл, чтобы сделать классификацию, а так они лежали без движения больше двадцати лет.

— Видимо, ваша коллекция представляет большую ценность.

— Безусловно, это история нашей страны, если же говорить о деньгах, то и в денежном выражении стоимость коллекции составляет большую сумму. Специалисты из Соединенных Штатов предлагали мне за нее сто тысяч долларов, но я отказался: коллекция принадлежит Бразилии и останется в моей стране. Кроме того, у меня есть еще одно увлечение — я собираю библии, изданные во всех странах мира. Вы, случайно, не увлекаетесь библиями? У меня имеются интересные экземпляры, изданные в Португалии более двухсот пятидесяти лет назад.

Библиями я не увлекался, и, осмотрев внимательно музей, мы вернулись в отель, потому что де Соуза торопился закончить все свои дела, чтобы подготовиться к проведению очередной сделки с контрабандистами золота. Мне же необходимо было как можно скорее выяснить, каким путем лучше всего добраться до Итаитубы.

— Вы хотите лететь в Итаитубу? — переспросила девушка авиационной компании «Крузейро-до-Сул». — Это, может быть, возможно, а может быть, совсем невозможно.

— Как понять ваши слова: «может быть, возможно, а может быть, совсем невозможно»?

— Дело в том, что до Итаитубы самолет ходит раз в неделю, и он должен отправиться через час, если уже не улетел. А если он не улетел, вы можете приобрести на него билет, если там есть место. Но вряд ли там есть место еще для одного пассажира.

— Как же узнать, есть ли место, улетел ли самолет?

— А вы пойдите в соседний бар на другой стороне улицы, и если там сидит мужчина в белой рубашке с черным галстуком, то, значит, самолет еще не улетел, потому что это летчик самолета, который летает до Итаитубы.

К счастью, летчик самолета еще сидел за столиком со стаканом пива в руках.

— Вы командир корабля, который летит в Итаитубу?

— Да! В чем дело?

— Можно к вам присоединиться? У вас есть место в самолете?

— Безусловно! У меня нет ни одного пассажира. Вы будете первым. Я везу пока только один груз, каких-то несчастных несколько мешков с почтой и два никому не нужных жернова.

— Когда же вы отправляетесь?

— Да часа через три, не раньше. Вам нужно быть на аэродроме в два часа дня.

Перед тем как вернуться в отель «Уирапуру» за вещами, я все-таки перешел на другую сторону улицы и сказал служащей компании «Крузейро-до-Сул»:

— Что же вы говорили о перегруженности самолета, об отсутствии мест, о том, что он должен лететь через час? Там нет даже ни одного пассажира, и уйдет самолет через три часа, а не через час.

— Ну вот видите, — невинно произнесла девушка, — как хорошо получилось. Разве для вас оказалось хуже, что некоторая информация была не совсем точной?

Против такой логики было трудно что-либо возразить.

Около отеля «Уирапуру» Убиражаро де Соуза стоял, прислонившись к железной изгороди, и слушал игру бродячего музыканта.

— Ну как дела, сеньор журналист? — воскликнул он, улыбаясь. — Я на всякий случай позвонил на аэродром и узнал, что самолет улетает через три часа, так что вам некуда торопиться и вы сможете немножко послушать нашего Пирата.

— Пират?!

— Ну вот этот, Пират, Мануэл Кавалканти. Мы зовем его Пират, потому что он одним глазом совсем не видит, а вторым только чуть-чуть. Ты играй, играй, Мануэл, — обратился он к музыканту, увидев, что тот, расслышав свое имя, бросил играть.

Мануэл играл на корде — своеобразном бразильском народном музыкальном инструменте, обычно состоящем из полой тыквы, от которой отходит длинный, полутораметровый гриф с натянутой на нем одной-единственной струной. Однако у Мануэла вместо тыквы была обыкновенная банка из-под бензина. Жил он постоянно в Сантарене и время от времени обходил все улицы города, исполняя на своей корде самые последние новинки, услышанные им по радио, — самбы и марши карнавала. За концерт из трех самб или трех маршей он брал всего-навсего двадцать крузейро — около двух копеек на наши деньги по существовавшему в то время курсу бразильского крузейро.

Через несколько дней, вернувшись из поездки по Тапажосу, я еще раз увидел музыканта. На аэродроме Сантарена Мануэл Кавалканти сидел в здании аэропорта и слушал музыку, доносившуюся из приемника. Передавали записи новых карнавальных песен из Рио-де-Жанейро. Прослушав несколько вещей, Мануэл взял свою корду, лежавшую рядом на лавке, вышел из помещения и стал наигрывать услышанные мелодии. Нужно сказать, что он сумел уловить мельчайшие нюансы всего один раз услышанной музыки, Мануэл Кавалканти обладал абсолютным слухом.

Если судьба путешественника забросит вас в глухой бразильский городишко Сантарен, то не поленитесь, разыщите Пирата и, после того как он сыграет самые новые бразильские самбы, отблагодарите музыканта.