Америка — справа и слева

ТЕРРИТОРИЯ «ККК»

На середине моста мы увидели щит-плакат: «Вы покидаете штат Луизиану. Мы надеемся, что вы вернетесь к нам».

Рядом еще один щит: «Добро пожаловать в штат Миссисипи. Мы надеемся, что вам понравится у нас».

Черная вода великой американской реки бурлила под мостом.

Уже несколько дней мы колесим по южным штатам Америки. Наша машина бежит мимо хлопковых полей, неожиданно возникающих на широких полянах среди густого хвойного леса, мимо лесных болот, из глубины которых слышны крики куликов, мимо белых с колоннами домиков плантаторов с непременной зеленой лужайкой под окнами, мимо покосившихся хибарок негров-батраков с непременной деревянной террасой, на которой сидит какой-нибудь древний, морщинистый старик с пепельной курчавой головой, сжимая в кулаке потухшую трубочку, вырезанную из высушенного кукурузного початка.

Однажды мы остановились на ночлег в мотеле, у въезда в который висела потемневшая от времени доска, извещавшая усталых путников о том, что бочка виски стоит здесь 30 долларов, ночлег без ужина — 5 центов с человека, с ужином — 12 центов, что в одну кровать больше чем четырем постояльцам ложиться спать запрещается, что янки-северяне должны идти ночевать в амбар, а негры — в конюшню.

Хозяин мотеля объяснил нам, что он получил эту доску в наследство от деда и вывесил ее, так сказать, в качестве исторического курьеза. Приравняв нас к янки-северянам (об этом свидетельствовал номер нашей машины), он, тем не менее, великодушно предоставил нам ночлег в комнате, а не в амбаре, безбожно слупив за это 10 долларов с Каждого (без ужина, разумеется).

На закате солнца мы вышли погулять. Над старинной доской уже горело неоновое объявление, обращенное к автомобилистам: «Места есть».

Рядом с мотелем притормозила старенькая машина, в которой сидела негритянская семья. Отец семейства испытующе рассматривал мотель. Как здесь относятся к неграм? — вот вопрос, который он хотел, по-видимому, решить, прежде чем свернуть на огонек.

Проблему решил хозяин мотеля, который в окно уже заметил машину с неграми. Не выходя из конторы, он повернул выключатель, и вместо слов «Места есть» вспыхнули слова «Мест нет».

Негр нажал на педаль и поехал дальше. Он был в своей стране, но на враждебной ему территории.

Говорят, что даже белый американец, если он родился и провел большую часть своей жизни на севере страны, иногда чувствует себя в южных штатах, как за границей. У южан свой диалект, протяжная, заглатывающая речь и неторопливость движений. Над зданиями школ и почтовых контор здесь развеваются по два флага: полосато-звездный — американский и перекрещенный из угла в угол — флаг рабовладельческой конфедерации южных штатов 1861–1865 годов. Этот мятежный флаг полощется на автомобильных антеннах, украшает бамперы и ветровые стекла. Часто рядом с ним стоят буквы «ККК», которые расшифровываются «ку-клукс-клан».

В душах многих южан живет передаваемое из поколения в поколение холодное презрение к янки-северянам, победившим рабовладельческий Юг в гражданской войне. В городах Юга вы не найдете ни одной улицы, названной именем президента Линкольна. Зато в скале около города Атланты только что закончили вырубать гигантский барельеф, изображающий генералов-южан.

Мы очень спешили. Мы едва-едва укладывались в сроки командировки. После каждой встречи с интересным человеком, после каждой остановки в интересном месте сроки сокращались, как шагреневая кожа. И все-таки мы сделали крюк и поехали к Каменной горе.

Каменная гора — это огромный гранитный монолит высотою в 600 метров над уровнем моря. Издали гора напоминает колоссального кита, всплывшего на поверхность океана.

Идея создать здесь гранитный памятник поборникам рабовладения возникла спустя пятьдесят лет после окончания гражданской войны за отмену рабства. Практическое осуществление замысла взяла на себя женская организация «Объединенные дочери конфедерации».

Долгое время у дочерей рабовладельцев дело не клеилось. Нанимали то одного скульптора, то другого. Каждый последующий скульптор уничтожал незавершенное творение предыдущего. И вот наконец решение было найдено. Памятник высотой в 60 метров и длиной свыше 100 метров был открыт ровно через сто лет после того, как на вершине Каменной горы запылали первые кресты только что созданного здесь ку-клукс-клана.

Памятник представляет собой вот что: в гранитной скале вырублены фигуры трех всадников. Двое в военной форме, один в штатском. Это враги президента Линкольна — генерал Роберт Ли, генерал Томас Джексон и президент конфедерации Джеферсон Дэвис. Они остановили своих лихих коней, обнажили головы и скорбно прижали шляпы к левой стороне груди.

В лавочке сувениров у подножия Каменной горы в глазах рябит от конфедератских флагов. Они разных размеров и на любой вкус. Здесь же куртки, шляпы, картузы, которые носили офицеры армии южан, портреты генералов и членов правительства конфедерации. С изумлением рассматривая продавца, одетого в форму полковника армии конфедерации, мы почувствовали, как нас начинают одолевать сомнения: кто же, черт возьми, в конце концов победил в гражданской войне, унесшей 618 тысяч жизней американцев?

В огромной плетеной корзинке лежали серые кубики и параллелепипеды гранита. Крупинки кварца и слюды поблескивали на их отполированных боках. Табличка над корзиной объясняла, что это камни с того места, где когда-то был рынок рабов. Камушки шли по два доллара за штуку. Мускулистый раб, только что привезенный в кандалах из Африки, стоил значительно дешевле.

Глубокий Юг США всегда был главным заповедником американского расизма. Таким он остался и сегодня, несмотря на то, что центр борьбы за гражданские права негров переместился в промышленные города Севера. До сих пор на Юге можно услышать из уст плантатора такое выражение, как «мои негры», что равнозначно «мои рабы».

Да то ли еще можно услышать на Юге! Лет пять тому назад известный американский писатель Эрскин Колдуэлл, сам южанин, рассказывал в воскресном приложении газеты «Нью-Йорк таймс» такую историю.

Еще в Вашингтоне, готовясь к поездке по Соединенным Штатам, мы проложили наш маршрут через маленький городок Фейетт. Название этого неприметного раньше городка (население — 1700 человек), затерявшегося в густых лесах штата Миссисипи, нынче часто мелькает на газетных страницах Юга: впервые за последние сто лет на пост мэра Фейетта избран негр.

Этот негр — Чарльз Эверс. Он младший брат Эдгара Эверса, известного борца за гражданские права негров, убитого куклуксклановцами из-за угла несколько лет тому назад.

Мы приехали в Фейетт субботним утром.

На городской площади, там, где сходились 61-я, 28-я и 553-я дороги, стоял полицейский начальник города — негр Роберт Уондерсон, рядом с ним урчал мотоцикл с коляской. Уондерсон внимательно рассматривал номера машин, проезжавших мимо. Его правая рука лежала на кобуре пистолета.

Дело в том, что мэра города Фейетт приходится охранять тщательнее, чем всех других американских мэров, вместе взятых. А сил у Уондерсона раз, два — и обчелся. Он да двое его подчиненных. Когда мы накануне позвонили в Фейетт и попросили к телефону мэра, телефонистка ответила, что ей запрещено соединять с мистером Эверсом незнакомых людей, но она готова записать все, что мы хотим передать господину мэру. Приехав в Фейетт, мы узнали, что Эверсу ежедневно звонят расисты чуть ли не со всех концов страны, оскорбляют его, грозят расправой.

Мы разыскали Эверса в продуктовой лавочке, которая принадлежит его семье и названа именем погибшего брата. Нас встретил высокий, широкоплечий негр с коротко остриженными курчавыми волосами и тонкими усиками. Нам показалось, что он был не очень рад нашему приезду. Мы его понимали. За каждым шагом мэра-негра внимательно следят его многочисленные враги. Кто знает, какую историю могут сочинить и раздуть бульварные газетчики, узнав, что в Фейетт приезжали корреспонденты «Правды». Это была страна Эверса, штат Эверса, город Эверса, но вокруг лежала вражеская территория, и неоновые буквы «Места есть» могли в один миг смениться на «Мест нет».

Да, жизнь у него нелегкая, хотя его дружно поддерживают негры, которых в Фейетте 75 процентов. Есть у него и белые друзья, хотя их немного. Впрочем, может быть, белых друзей у него больше, чем он думает. Недавно позвонила старая белая леди и сказала:

— Слушайте, Чарльз, я не всегда согласна с тем, что вы делаете, но я не хочу брать грех на душу. Поэтому я хочу вам посоветовать: будьте сегодня особенно внимательны и осторожны. Вы меня поняли?

Потом позвонили двое белых мужчин. Один из них сказал:

— Чарльз, прячься, когда увидишь темно-голубой «мустанг» с конфедератским флагом на антенне. Прячься, не дожидаясь выстрелов.

Уже темнело, когда на дороге № 61 показался темно-голубой «мустанг». Конфедератский флажок трепыхался на штыре антенны. Роберт Уондерсон, включив на мотоцикле сирену, заставил «мустанг» остановиться. Заглянув внутрь, он увидел на заднем сиденье карабин, три охотничьих ружья, пистолет тридцать восьмого калибра и коробку с патронами.

— Чье это оружие? — спросил Уондерсон водителя, мужчину лет сорока пяти.

— Как ты смеешь?! — вскипел водитель. — Я белый человек. Я живу в штате Миссисипи и не обязан отчитываться перед негром!

Уондерсон арестовал хозяина «мустанга». Им оказался Дейл Уолтон из города Тьюпело, лидер куклуксклановцев, называющих себя «рыцарями зеленого леса».

На рассвете агенты Федерального бюро расследований арестовали еще двоих: восемнадцатилетнего Бобби Хэйвуда, у которого нашли автомат с полным диском, а также пятидесятилетнего Пэта Массенгэйла, хранившего под кроватью в комнате мотеля три ручных гранаты. К полудню всех троих отпустили с богом, предварительно взяв у них отпечатки пальцев и наказав вести себя смирно.

Между прочим, выяснилось, что Уолтон дружит с убийцами брата Эверса, которых судили уже трижды, да так ни к чему и не присудили. Каждый раз белые присяжные заседатели «расходились во мнении» относительно виновности убийц. А по закону штата Миссисипи, если хоть один присяжный заседатель выскажет мнение, отличное от мнения других, подсудимый освобождается до нового суда. Что же касается Уолтона и его друзей, то их даже не собираются судить.

Сам Эверс настроен фаталистически.

— Когда-нибудь они доберутся и до меня, — говорит он. — Но могу поклясться, это им обойдется недешево.

Когда мы уезжали из Фейетта, полицейский начальник Роберт Уондерсон все еще стоял на перекрестке трех дорог, фотографируя в своей памяти номера проезжающих мимо машин, особенно тех, над которыми развевались маленькие конфедератские флажки

На полпути между Фейеттом и Тьюпело, где живет Уолтон, расположен маленький городок Филадельфия. Газетная хроника 1964 года оживала перед нашими глазами. Вот здесь, на южной городской окраине, вечером 21 июня помощник шерифа Прайс остановил машину с номером штата Нью-Йорк. В машине было трое юношей. Двое белых, один черный. Белые — Майкл Швернер и Эндрю Гудман — были из Нью-Йорка. Негр Джеймс Чейни был местным.

Помощник шерифа Прайс знал, что Швернер и Гудман приехали в Миссисипи помочь неграм регистрироваться в качестве избирателей, а Чейни присоединился к ним.

Прайс обвинил юношей в превышении скорости. Он привез их вот в этот кирпичный дом, где находится оффис шерифа и каталажка.

Мы медленно ехали по чистенькому и уютному городку, утонувшему в зелени столетних деревьев. Сонная тишина неподвижно висела над пустынными улицами. Было воскресное утро — время церковной службы. Глубокий старик в синем выцветшем комбинезоне и широкополой шляпе одиноко сидел на ступеньках винного магазина и читал газету. Ленивые голуби размером с курицу не спеша переходили дорогу прямо под колесами нашей машины.

Дорога круто спустилась с холма, остались позади последние дома Филадельфии, и мы снова очутились в лесу. Пахло болотом.

Вот здесь, на лесной поляне, через два дня нашли сожженную машину с номером штата Нью-Йорк. Пассажиры ее исчезли.

Помощник шерифа Прайс утверждал, что он отпустил юношей после того, как оштрафовал их и пожурил за быструю езду.

Их искали сорок четыре дня. На помощь миссисипской полиции и агентам Федерального бюро расследований были присланы солдаты морской пехоты. Длинными шестами они шарили в здешних болотах, кишащих ядовитыми змеями. Жители города и окрестные фермеры обменивались при встрече многозначительными взглядами и насмешливыми улыбками.

Утром 4 августа агенты ФБР привели два бульдозера вот к этой дамбе, насыпанной из красной глины у небольшого пруда на лесной опушке. Агенты уже знали все. Бульдозеры приступили к работе, и через три часа откопали три трупа.

Убийц выдал один из участников преступления, «клюнувший» на крупное вознаграждение, обещанное ему агентами ФБР. Он рассказал, что темной ночью помощник шерифа Прайс привез юношей вот к этому пруду. Здесь их уже ждали семнадцать куклуксклановцев. Среди них были шериф, полицейский из соседнего города, проповедник, шофер грузовика, механик заправочной станции, баптистский священник, управляющий фанерной фабрикой, официант из ночного клуба, несколько фермеров.

— Допрыгался, защитник негров! — обратился один из них к Майклу Швернеру.

— Я понимаю ваши чувства, сэр, — ответил Майкл, — но я...

Выстрел не дал ему договорить.

Другим выстрелом в упор убили Гудмана.

Расталкивая сообщников, один из куклуксклановцев кричал:

— Сохраните для меня хоть одного!

Он выстрелил в затылок Джеймсу Чейни и удовлетворенно проговорил:

— Наконец-то и на моем счету убитый негр!

Расправой руководил тридцатидевятилетний Сэм Бауэр, местный баптистский проповедник, он же «Имперский Маг белых рыцарей ку-клукс-клана». Про него рассказывают, что он может часами цитировать страницы библии. В прошлом — солдат морской пехоты и одно время студент университета штата Южная Каролина, Бауэр считается среди своих неграмотных последователей чуть ли не интеллектуалом. Рассказывают также, что, напившись самогона, Бауэр надевал на левую руку повязку со свастикой и вопил:

— Хайль Гитлер!

Накануне трагической ночи он собрал куклуксклановцев в церкви и произнес перед ними речь. Текст речи хранится сейчас в досье Федерального бюро расследований. В этой речи, как стало известно американским журналистам, Бауэр сказал:

Спустя три с лишним года убийц судили. Вашингтонец видел телевизионные репортажи из Миссисипи. Шериф, его помощник жевали резинку и охотно позировали репортерам.

Суд оправдал одиннадцать человек. Семеро получили разные сроки тюремного заключения.

Впервые в истории штата Миссисипи белые были признаны виновными в убийстве негра. Здесь все уверены, что, убей они одного лишь Чейни, их бы оправдали: ведь Чейни — негр. Но вместе с Чейни-негром было убито двое белых. А это уж меняет положение.

...И снова мы в пути. И снова у дороги белеют хлопковые плантации, мелькают изумрудные лесные поляны, под арками мостов бурлят грязные реки.

При въезде в лесной поселок — оживленная толпа. Обычно днем маленькие городишки и поселки как будто бы вымирают, совсем не видно людей. А тут полная улица народу. Сначала мы решили, что произошел «эксидент»: перевернулся автомобиль или грузовик, который занесло на повороте, проломил стену дома. Но где же тогда вездесущая полиция?

В гуще толпы стояла машина, которая никак не походила на полицейскую. Скорее она напоминала старинный фургон. На ее черном боку сияла надпись: «В торговле не бывает большого или малого». В машине сидел худой старик в высокой форменной фуражке и занимался странным делом. Тонким, почти женским голоском он выкрикивал в микрофон какие-то непонятные фразы, которые сливались в сплошную пулеметную дробь:

— Тата-тата-тата-тата...

Подойдя поближе, мы увидели, что толпа со всех сторон окружила маленький деревенский магазин. Его двери были распахнуты настежь. Трое рабочих в розовых комбинезонах снимали с полок товары и высыпали их на широкий стол, стоящий на тротуаре. Здесь в одной куче лежали мужские сорочки и посуда, соломенные шляпы и коробки с одеколоном, пачки стирального порошка и полотенца.

У стола хозяйничал уже другой старик в такой же форменной фуражке. Он выхватывал из кучи то набор кухонных ножей, то детскую курточку и высоко поднимал их над головой, показывая толпе.

Толпа в возбуждении подавалась вперед.

И тут мы поняли, что старик в машине выкрикивает вовсе не тарабарское «тата-тата», а ведет аукцион.

— Доллардвадцатьпять — долларпятьдесят — долларсемьдесятпять, — тянул на одной ноте старик, набавляя цену.

Вещи шли с молотка.

Заглянув в окно, мы увидели старого негра, сидящего на массивном табурете посреди магазина. Большими, натруженными ладонями он подпирал седую голову. Рабочие, подтаскивающие товар в кучу, задевали его локтями, но он не обращал на это никакого внимания. Старый негр был, пожалуй, здесь единственным человеком, которого совсем не интересовали ни вещи, ни цены, которые все время взвинчивал аукционер. Он был абсолютно спокоен.

— Это бывший владелец лавки? — спросили мы у пожилой негритянки, которая только что купила набор кухонных ножей и теперь с трудом выбиралась из толпы.

— Да, это он, — сказала женщина. — Бедный, бедный Джон! Всю жизнь он работал на плантациях, мечтал о своем деле. И вот наконец решил заняться коммерцией, разбогатеть. Арендовал это помещение, взял товары в кредит. Вы видите, чем это кончилось.

Женщина вытерла потное лицо платком.

— А дети Джона, посмотрите на них, они ничего не понимают! — воскликнула она. — С каким хохотом носятся они вокруг стола! Все это кажется им веселой игрой. Еще бы! Столько народу. Ах, несчастные малыши, несчастный Джон! Вы знаете, сегодня ночью его вынули из петли. Насилу отходили...

— Двадолларатридцать — двадолларашестьдесят — двадолларадевяностодевять! — надрывался динамик на старомодном фургоне.

Старик, суетившийся у стола, держал над головою оранжевые брюки. Бедняки, которым аукцион представил возможность выгадать несколько центов на несчастье другого бедняка, отталкивая друг друга, кинулись за оранжевыми брюками...

...В городе Шарлотт мы беседовали с образованным негром, состоящим на государственной службе. Он работал по линии социального обеспечения. Мы спросили его, что он думает о так называемом «черном капитализме».

Этот лозунг выдвинул президент Никсон. Смысл его сводится к тому, что негры должны энергичнее «внедряться в бизнес», «обзаводиться собственным делом». Тогда, дескать, исчезнут гетто и сама собою решится проблема нищеты среди негритянского населения.

— Черный капитализм — это пустое прожектерство и демагогия, — сказал наш собеседник. — Какой же белый капиталист в нашем обществе волчьей конкуренции согласится потесниться и дать место черному? Чепуха все это! А где негру взять первоначальный капитал?

И тем не менее неправильно изображать американских негров в виде однородной массы. Среди двадцати пяти миллионов негров, подавляющее большинство которых бедняки, есть тонкий слой состоятельных людей. Есть малочисленная негритянская интеллигенция: врачи, профессора, юристы, писатели, актеры. Есть и бизнесмены. Количество их ничтожно. Доля их доходов составляет меньше одного процента от дохода всех американских бизнесменов. Например, в нью-йоркском Гарлеме, где живет около полумиллиона негров, лишь двадцать три бизнесмена-негра имеют собственные предприятия с числом рабочих более двадцати пяти человек. В том же Гарлеме лишь несколько магазинов принадлежит неграм.

Чем кончаются попытки негров-южан «втереться в бизнес», мы видели на печальном опыте старика, вытащенного соседями из петли, лавочку которого продавали с аукциона.

В штате Северная Каролина на лесной опушке мы увидели большой щит-плакат. В левом углу его изображен человек в капюшоне на вздыбленном коне. В руках у всадника — пылающий крест. На попоне, которой покрыта лошадь, три буквы — «ККК». Надпись гласит: «Добро пожаловать в Северную Каролину. Вы находитесь в самом сердце территории клана. Вступайте в Объединенный клан Америки. Помогайте борьбе против интеграции и коммунизма».

...Мы ехали по южным штатам, надеясь где-нибудь попасть на митинг куклуксклановцев. Чтобы горел крест на холме и люди в белых капюшонах с прорезями для глаз вопили проклятья неграм, коммунистам, католикам и евреям. Повидать бы это все самим и рассказать читателям «Правды». Мы даже упрашивали одного знакомого американского журналиста отвезти нас на такой шабаш тайно. Предлагали разные варианты: в багажнике автомобиля, под сеном фермерской повозки, под видом торговцев жареной кукурузой или продавцов кока-колы. Наш друг отказался и язвительно спросил:

— Хотите получить в одно место хороший заряд волчьей дроби?

И, заметив, что мы приуныли, успокоил:

— Таких митингов становится все меньше и меньше. Клан перестраивает свою деятельность, отказывается от бутафории. Наиболее дальновидные клановцы становятся судьями, полицейскими начальниками, даже мэрами городов.

И тогда Вашингтонец вскричал: _

— Калвин Крейг! Едем к Калвину Крейгу!

Кто же на юге США не знает Калвина Крейга, бывшего «Великого дракона» Объединенного клана штата Джорджия! В свое время все газеты Америки облетела его фраза:

Это тот самый Крейг, который однажды выдвинул свою кандидатуру в сенат Соединенных Штатов Америки, но у избирателей хватило благоразумия забаллотировать его.

...В городе Атланте один местный журналист пригласил нас на завтрак представителей прессы с кандидатом на пост шерифа графства Дэкалб, в котором находится знаменитая Каменная гора.

— Один из кандидатов — Калвин Крейг, — предупредил журналист.

Мы пришли в пресс-клуб, где за длинным столом у стены уже сидели кандидаты и, оттопыривая мизинцы, чтобы показать представителям прессы свою воспитанность, осторожно хлебали бульон с сухариками.

— Который же из них куклуксклановец? — шепотом спросил Москвич у Вашингтонца. Вашингтонец не знал.

— Попробуем угадать, — предложил Вашингтонец.

Кандидатов было пятеро: демократ, республиканец, независимый, куклуксклановец и негр. Но кто? Кто?

Негр куклуксклановцем быть не мог.

Старика с мохнатыми бровями тоже пришлось исключить из конкурса: он был слишком добродушным на вид. Отложив ложку, он рассказывал что-то веселое своему соседу, розовощекому и носатому «фермеру», застенчивому и неловкому.

«Фермера» тоже отставили после того, как он, нагибаясь под стол за упавшей салфеткой, едва не перевернул чашку с остатками бульона.

От конфуза щеки его стали еще розовее.

Оставались двое. Один был сухой и прямой, покашливал в ладошку, сверлил прессу маленькими глазками, на что-то как будто сердился. Закончив, есть, отодвинул чашку так, что зазвенела ложка. Другой был толстый и лысый, очень флегматичный, глаз от чашки не поднимал, и даже показалось, что он дремлет.

Посоветовавшись, мы остановили свой выбор на том, который покашливал в ладошку и сердился.

— Типичный куклуксклановец, — убежденно сказал Вашингтонец.

— Похож, — согласился Москвич.

Тут поднялся президент пресс-клуба и начал представлять журналистам кандидатов.

И тут оказалось, что добродушный старик с мохнатыми бровями, который своими шутками мешал есть «фермеру», был шерифом, добивающимся переизбрания. А застенчивый и неловкий «фермер» с розовыми, как у девушки, щеками... вот он-то и был куклуксклановцем, да не простым, а «Великим драконом».

После завтрака Вашингтонец спросил «Великого дракона»:

— Почему вы решили стать шерифом?

— А я думаю, что на этом посту буду более полезен обществу, чем на посту руководителя клана, — ответил Крейг.

— Решили идти по стопам губернатора Мэддокса? — поинтересовался Вашингтонец.

— А почему бы и нет? — улыбнулся «Великий дракон» и зарделся.

А кто в Америке не знает знаменитого губернатора штата Джорджия Мэддокса! Несколько лет тому назад он был простым хозяином ресторана в Атланте. Прославился тем, что стоял у входа в свое заведение с карабином в одной руке и топором в другой, угрожая перестрелять и изрубить в куски всех негров, которые только посмеют приблизиться.

Но разве долго устоишь таким вот манером у дверей? И Мэддокс решил, что сослужит обществу лучшую службу на посту губернатора штата.

Нам очень хотелось встретиться с губернатором Мэддоксом, потому что легенды о нем рассказывают уже не только в Джорджии, но и по всей стране. В обеденный перерыв, например, этот коротенький человек, очень похожий лицом на мистера Пикквика, прямо в своем кабинете садится на велосипед, выезжает в коридор и едет к выходу. Служители едва успевают открывать перед ним двери. Не сходя с велосипеда, губернатор съезжает по мраморным ступенькам лестницы и катается вокруг Капитолия. Но как катается! Вниз головой. Задом наперед. Положив ноги на руль...

Во время антивоенных демонстраций энергичный губернатор любит засучить рукава и, так сказать, персонально разбить нос какому-нибудь студенту. А недавно он лично пикетировал здание редакции газеты «Атланта Джорнал-Конститьюшн», которая опубликовала какую-то передовую, не понравившуюся губернатору. Мэддокс ходил вокруг здания редакции с плакатом, на котором было написано: «Вы грязные, лживые собаки». Этот плакат он все время пытался дотянуть до второго этажа, где находится кабинет главного редактора.

Вернувшись в Капитолий, губернатор приказал выкинуть из холла газетный киоск и сам, сняв пиджак и развязав галстук, энергично помогал выносить киоск на улицу.

Но больше всего Мэддокс прославился своим антикоммунизмом. Все социальные беды Америки, все свои личные неудачи он объясняет происками коммунистов. Когда его взрослый сын, например, ограбил газолиновую станцию и был пойман, губернатор сказал, что все это подстроили коммунисты. Даже град, выпавший однажды в Джорджии, губернатор по привычке объявил затеей безбожников-коммунистов.

Мы попросились на прием к губернатору, но он после долгого раздумья отказался встретиться с нами. Больше, чем мы, этим отказом были огорчены наши коллеги из «Атланта Джорнал-Конститьюшн», которые предвкушали занятное зрелище.

...Мы ехали по лесным дорогам южных штатов, мимо хлопковых полей, мимо уютных домиков плантаторов, мимо покосившихся хибарок негров-батраков. Мы встречали на нашем пути шерифов, полицейских, судей, мэров. Одни были сердитые, другие — флегматичные, третьи похожи на застенчивых и неуклюжих фермеров. Кто из них кто? Поди, догадайся!

А из головы не выходили слова нашего друга-журналиста, который не советовал нам искать встреч с куклуксклановцами в балахонах.

— В прошлом, — говорил он, — клан был авангардом расизма. Сейчас у него этой монополии нет. Чтобы защищать рабовладельческие порядки и проповедовать ненависть, не обязательно всю жизнь оставаться в клане. С гораздо большим эффектом это можно делать в стенах сената, в оффисе шерифа или в помещении суда.

...И нам все еще вспоминался полицейский начальник города Фейетт негр Роберт Уондерсон, стоящий на перекрестке трех дорог и тревожно следящий за машинами, на антеннах которых развеваются конфедератские флажки.