Аметистовая корона

ГЛАВА 9

Было холодно в сыром, непротопленном зале. В нем долгое время не топили совсем и теперь, когда приехала хозяйка, огонь разгорался с трудом. Постепенно становилось теплее. Констанция еще стояла в своей влажной накидке из овчины. Накидка тоже согревалась в тепле, и от нее шел тяжелый сырой запах.

Из-за тусклого освещения зал был погружен в полумрак. Бараний жир плавился в плошках, но света давал мало, только коптил и отвратительно пах.

Нескончаемый поток людей шел приветствовать Констанцию, возвратившуюся после столь продолжительного отсутствия. Наибольшее количество присутствующих говорило на местном диалекте Восточной Англии.

Констанция закончила принимать приветствия и выпила бокал вина. Это подкрепило ее силы. Графиня хотела переодеться с дороги. Обычно в своем поместье она носила шерстяную тунику и частенько накидку из кожи с подкладкой из теплого меха кролика. Такая же повязка из шерсти покрывала ее волосы. По одежде тех, кто только пришел, можно было понять, что еще идет снег. В комнате радом кто-то надсадно кашлял, этот частый сухой кашель напомнил ей, что переодеться нужно как можно скорее, чтобы не простудиться.

Окружающие слушали, что же скажет Констанция на просьбу о браке между дочерью кузнеца из ее деревни и молодым охотником из графства Рептона. Охотник нервно говорил, что англичане не могут распространить здесь крепостное право.

Констанция, выслушав его, потерла замерзшие руки. Уэланд, отрываясь от письма, отогревал руки между коленями, иначе он не смог бы писать вообще.

Вообще-то не существовало специального термина, чтобы назвать то явление, которое в Нормандии называли крепостным правом. В стране, в которой располагалось имение Баскборн, это явление было несколько другим, оно опиралось на иные законы. И охотник, имея это в виду, правильно говорил, что по их законам нельзя считать человека полностью крепостным. Хотя, с другой стороны, его нельзя считать и полностью свободным, в то время как в других графствах были законы, по которым можно было считать его совершенно независимым.

Крепостное право в Нормандии отличалось от крепостного права в Англии, но, тем не менее, это было рабство и крепостной мог обзавестись семьей только с благословения хозяина.

Констанция внимательно посмотрела на дочь кузнеца и нашла, что девушка очень хороша. На ней была длинная накидка, похожая на накидку Констанции. Затем взглянула на молодого охотника, нормандского крепостного. Это был высокий и широкоплечий человек. Интересно, где же они могли встретиться?

Судебный пристав между тем говорил, что шериф Рептон не дает его крепостному разрешения на свадьбу. Судебный пристав пригласил священника из деревни шерифа, чтобы засвидетельствовать, что охотник является членом семьи, которая полностью принадлежит шерифу.

В то время как судебный пристав все это говорил, Констанция поймала взгляд, который молодой охотник бросил на дочь кузнеца. Этот взгляд невольно взволновал ее.

Из всего сказанного она могла сделать вывод, что не имелось никакой возможности с ее стороны соединить молодых людей. Даже если она и захотела бы это сделать, она не могла выкупить охотника, он принадлежал семье, и даже шериф не мог продать его отдельно.

Однако уже упоминалось, что шериф мог дать разрешение на свадьбу, и тогда дочь кузнеца становилась также крепостной.

Но чтобы дочь свободного человека стала крепостной? Такого еще не было. Вся деревня будет против, деревенские очень волновались относительно решения этого вопроса. Они не хотели, чтобы дочь кузнеца уходила в другое графство, тем более что там она станет крепостной. Все как один были против того, чтобы человек, рожденный свободным, стал вдруг крепостным.

В глазах деревенских крепостное право ничем не отличалось от рабства, и они всем сердцем ненавидели английские законы.

Бонастре наклонился к Констанции.

— Миледи, не существует никакого способа, чтобы охотник женился на дочери кузнеца. Он должен жениться на крепостной девушке, которую ему выберет шериф.

Графиня с сожалением посмотрела на девушку, она уже поняла, что та ждала ребенка, и от этой мысли леди Морлакс стало совсем не по себе. Она поймала себя на мысли, что думает не об этой несчастной, а о себе.

Констанция пыталась подавить тревогу, которая снова поднялась у нее в груди. Каждое утро она прислушивалась к себе, надеясь почувствовать и понять, что ошиблась и визит жонглера в ту памятную ночь не оставил следов, но с каждым днем надежда угасала. Месячных не было в ноябре, а теперь уже декабрь, и никаких намеков на то, что они все же придут. Она пыталась обмануть себя, надеялась, что это результат длительного переезда, но тревога не оставляла ее. И вот теперь, глядя на эту беременную девушку, Констанция вновь забеспокоилась.

Она могла обманывать себя, но природу не обманешь. Ее тело уже готовилось к тому, чтобы снова стать матерью. Груди набухли и иногда побаливали, месячных не было почти два месяца. Все это говорило о беременности и ни о чем другом.

Были женщины, с которыми она могла посоветоваться, хотя бы даже со своей старой нянькой, которая была с ней с первой минуты появления на свет. Но она не могла заставить себя говорить об этом сумасшедшем, который почти изнасиловал ее на пути из замка Морлакс, и о том, что она теперь беременна. Произнести все это вслух было выше ее сил.

Теперь многие жаловались на ее характер. Она стала поднимать крик по самому ничтожному поводу. А к ночи так уставала, что просто падала на кровать. Но даже во сне ее преследовали разные видения — вот она в темнице, куда ее заточил король Генри, где полно крыс. Воображение рисовало перед ней картины одну ужаснее другой. Вот она тянет руку через отверстие в двери, но никто не разговаривает с ней, мир совсем забыл о ней. Она никого не видит, только одиночество и стыд, все разрушающее одиночество… Она разрыдалась во сне и проснулась вся в слезах.

Днями и ночами она молила Бога, чтобы король отправил ее в монастырь замаливать грех. И опять дрожь страха охватывала ее. Не так важна ее дальнейшая судьба… Хуже всего, что она расстанется со своими дорогими детьми…

Каждый день ей снился один и тот же сон — она с детьми убегает на корабле в Данию или Испанию, и всякий раз, как только парус установлен, появлялись рыцари короля Генри и забирали кричащих Биатрис и Ходерн из ее рук. Она всегда просыпалась на этом месте. Внутри Констанции поднималась ярость против жонглера, она представляла, как могла удушить его тогда веревкой от крестика, но тут же вспоминала, что сняла крест. В ту ночь креста на ней не было… Графиня понимала, что скоро ее тайну узнают все, но она уже так устала, что только хотела отплатить ему за то, что он с ней сделал.

Но самое удивительное было то, что время от времени Констанция предавалась совсем другим мечтам. Иногда страх отступал и она погружалась в мечты, хотя и испытывала чувство вины за свои мысли. Графиня вспоминала горячие объятия жонглера, его ненасытность.

Один раз ей даже пригрезилось, что она танцует перед ним. При этих мыслях ее опять охватывало невыносимое желание, и мечты становились все откровеннее.

Вот Сенрен, обнаженный, лежит на диване… она берет в свои руки его достоинство и начинает ласкать головку, наблюдая одновременно за его большим золотым телом, которое ничем не накрыто… Он не выдерживает, срывает с нее одежды и тоже начинает ласкать, а затем входит в нее. Очнувшись, Констанция осознает двусмысленность своего положения, но еще некоторое время она ощущает возбуждение, чувствует, как помимо ее воли промежность помнит его необыкновенные руки.

До ночи с жонглером в ее мечты никогда не приходил ни один мужчина, не говоря уж о том, что ей никогда не снились эротические сны, даже когда она была замужем. Леди Морлакс не переставала удивляться знанию жонглером женщин, он знал все их секретные места. Она опять вспомнила, как Сенрен, подстроившись под ее ритм, с силой двигался в ее теле, как он опустил ее руки на свой пенис и она, когда он выходил из нее, ласкала его. И так продолжалось до тех пор, пока он вдруг не изогнулся и она не почувствовала, как теплый поток хлынул в ее лоно. Сенрен же в этот момент приник к се грудям и стал сосать их, как сосут младенцы, сильно и нежно. Она…

— Миледи!

Графиня с трудом очнулась от своих грез. Зал наполнился кричащими людьми. Молодой охотник стоял между двумя людьми шерифа, кузнец сдерживал свою дочь, которая стояла с протянутыми к охотнику руками.

— Она заявляет, что несмотря ни на что пойдет с охотником, — тихо проговорил на ухо графине Бонастре. — Шериф Рептон обещал, что разрешит им пожениться и будет щедр, если они отдадут своего первенца вам…

Констанция оглядела зал, она еще не совсем отошла от своих похотливых фантазий, но прекрасно понимала, о чем идет речь. Графиня подумала о девушке, согласной отдать собствснного ребенка. Она бы ни за что на свете не отдала Ходсрн кому бы то, ни было.

Графиня подняла руку. Этот жест заставил всех замолчать.

— Крепостной… О, Боже! — Она так отвлеклась, что забыла его имя. — Где вы были рождены? На нормандской земле?

Судебный пристав ответил за него:

— В Каунтасе, миледи.

Констанция продолжала:

— Я не понимаю… Здесь, насколько я знаю, другие законы. Почему этот молодой человек является составной частью чего-то неделимого? Почему он так привязан к своей семье?

Судебный пристав нахмурился, этот закон действительно был отменен, крепостной — это крепостной, безо всяких семейств.

Охотник стал кричать, что, по английскому закону хозяин не обладает правом привязать крепостного к его семейству.

Ни один из присутствующих здесь — включая и Констанцию — не знал всех подробностей закона. Тем более что одни подчинялись английским законам, а другие — законам Нормандии. В гуще народа, где находился охотник, началось непонятное оживление. Рыцари Эвсрарда на всякий случай пришли в боевую готовность.

Судебный пристав, приглашенный, чтобы проконсультировать людей шерифа, некоторое время молчал. В это время Констанция тихо спросила Бонастре:

— Что же они решат? Рыцарь покачал головой.

— Если охотник встретил девушку не на земле шерифа, то он может отстоять свое право на нее. Констанция окончательно запуталась в этих тонкостях.

Пристав, наконец, заговорил:

— Крепостной Ральф должен возвратиться к Рептону и больше не приходить на вашу землю. Он будет женат на другой девушке.

Услышав такие слова, лица крепостного и девушки, выбранной для него, мучительно напряглись. Констанция, осмыслив сказанное приставом, нахмурилась. Ей совсем не пришлось по душе такое решение. Она громко заявила:

— Получается, что нормандский крепостной является крепостным и на английской земле. Так я вас поняла?

Пристав хотел прервать ее, но Констанция продолжила:

— Тогда я предлагаю другое: пусть молодой человек остается здесь до тех пор, пока английский закон не найдет способ решить данный вопрос для крепостного по нормандским законам.

Графиня знала, что судебный пристав был человеком шерифа, платившим налог королю как должностное лицо. Зная ее щепетильность в подобных вопросах, они надеялись обставить графиню в ее собственном доме, получив выкуп за охотника, а также за его жену, которая тоже станет крепостной.

— Тогда никакой свадьбы! — заявил пристав. В зале чувствовалось напряжение, что же она скажет на этот раз?

— Наш великолепный король Генри, — начала она размеренно и четко, — является ярым сторонником закона и любит разбираться в подобных загадках… мы оставим решение этого интересного вопроса — когда нормандский крепостной перестает быть крепостным на английской земле — для него… Пусть сам король решит его. Пристав открыл было рот, но Констанция не дала ему возможности говорить.

— Король Генри всегда стремился к научным дискуссиям о буквах закона. Так пусть же наш мудрый король подискутирует на эту тему с вашим лордом шерифом.

Судебный пристав начинал сердиться — дело обернулось неожиданным образом. Он решил все же взять происходящее в свои руки.

— В таком случае девушке тогда не жить с Ральфом до этого разговора. Поскольку шериф должен решить — останется она свободной или станет крепостной после замужества.

Констанция не хотела позволить шерифу Рептону что-то решать. А пристав хорошо знал, что его лорд не хотел брать решение вопроса на свою ответственность, а тем более обсуждать его с английским королем. У него в прошлом был печальный опыт с отцом сегодняшнего короля. Генри же вырос еще более непредсказуемым, чем его отец.

— Думаю, королю доставит большое удовольствие поспорить о том, будет ли дочь кузнеца свободна или нет.

— Да, наш лорд тоже желает этого… — поспешил заявить судебный пристав.

В дальнем углу послышались чьи-то стоны.

— Но это такой незначительный вопрос, — добавил он быстро, — что шериф, сам очень занятый человек, не хочет отвлекать короля от более важных дел.

Наступила пауза, в течение которой люди шерифа что-то шептали на ухо судебному приставу.

Под этот шумок Бонастре тихонько сказал Констанции:

— Миледи, он хорошо играет… Готовьтесь, сейчас он сделает новый ход…

Пристав выступил вперед.

— Леди Констанция, — начал он, — мы посоветовались и пришли к следующим выводам. Для нашего шерифа лорда Рептона одна из главных задач — сохранение мира между ним и его дорогими и уважаемыми соседями, что он не раз доказывал прежде. Он и впредь желает поддерживать с вами самые дружеские отношения, а сейчас желает знать вашу волю относительно этого случая.

— Возможно, король действительно занят, чтобы решать загадку относительно свадьбы свободной английской женщины и нормандского крепостного, а также их детей… — неторопливо согласилась Констанция, — но для шерифа и меня это достаточно важный вопрос.

Леди Морлакс опустилась на поставленный для нее стул. Она видела, как охотник опять взглянул на дочь кузнеца, а та в свою очередь со скрытым триумфом посмотрела на отца. Бертран в это время записывал слова пристава.

— Шериф Рептон дает согласие на брак крепостного Ральфа и свободной дочери кузнеца, которая после замужества остается свободной женщиной, и также разрешает охотнику жить на территории его будущей супруги.

Констанция, выслушав его, не ощутила радости победы. Она не сделала ничего особенного, только соединила двух любящих людей. Но шериф Рептон теперь подумает несколько раз, прежде чем спорить с ней.

Следующий вопрос касался земельных наделов в деревне Констанции. Эта проблема вызывала вечные споры между деревенскими. Внимание леди Морлакс было рассеянным. Она не очень удивилась, когда увидела посыльного управляющего из замка Морлакс.

Графиня кивнула головой, разрешив посыльному подойти. Он передал ей просьбу управляющего относительно дополнительных средств. Пьер де Уэрвил просил послать эти средства в замок как можно скорее.

— Глупец, — не выдержал Бонастре. — Вы были там несколько недель назад, и все было нормально. Что же случилось, что пришлось срочно отправлять к вам гонца?! — возмутился он.

Констанция предчувствовала, что все так и будет.

Она не хотела возвращаться в Морлакс до Рожества, поскольку привыкла встречать этот милый праздник здесь. Но выбора не было. Это могло быть единственным предлогом освобождения управляющего, а он был из старого английского рода, такого же старого, как и ее. Она не могла не считаться с этим.

Графиня жестом подозвала Эверарда. Когда он подошел, она рассказала ему о посыльном и подвергла сомнению сообщение относительно нужд замка. Капитан передал ей список, привезенный посыльным.

Эверард сообщил Констанции, что такое большое количество провизии, которое запросил управляющий, потребует не меньше сотни рыцарей для доставки, помимо этого еще надо запастись продовольствием для длительного путешествия. Констанция подумала, что можно что-то взять из резерва. Она внимательно слушала, когда Уэланд на протяжении пяти минут читал вслух список, присланный управляющим. Леди Морлакес проговорила:

— Матерь Божья, неужели он думает, что мы действительно можем доставить все это!

Многозначительно взглянув на Уэланда, Констанция встала и пошла к двери, оставив Эверарда и Бонастре разбираться с вопросами о земельных наделах.

Снаружи дверь охраняли рыцари, в своих овчинных накидках они напоминали статуи. Рыцари вынули сабли из ножен, салютом приветствуя графиню.

Проблемы с земельными наделами были нескончаемы, и их решение всегда отнимало много времени. На сей раз, Констанция решила не заниматься этими делами лично. Эверард и Бонастре справятся с этим не хуже ее. Констанция направилась на кухню.

Выйдя на свежий воздух, она увидела, что пошел снег, и как зачарованная стояла и смотрела на белые хлопья, кружившиеся в воздухе. Просунув руку под одежду, она дотронулась до живота. «Вероятно, у меня будет мальчик, сын», — неожиданно подумала она. Графиня вспомнила сумасшедшего жонглера, его тело… Вспомнила, как он ласкал ее груди, как у него горели глаза, когда он смотрел на нее.

Констанция удивленно подумала, что надо было произойти такому невероятному происшествию, чтобы она родила сына. Вероятно, он будет красив…

Леди Морлакс с трудом пришла в себя. Идя через двор, она думала, что сошла с ума, раз такие мысли приходят ей в голову. Как можно думать о ребенке в ее положении, когда даже страшно представить, что будет, если король все узнает. И она постаралась отвлечься и заняться хозяйственными делами.

Графиня планировала поехать в замок Морлакс приблизительно через четыре дня после Рождества. Эверарду не потребуется много времени, чтобы собрать пятьдесят рыцарей, больше она не хотела брать для путешествия.

Сообщение от королевского курьера Констанция принимала на ступеньках замка. Она отправила одну из девушек приготовить для официального приема большой зал, а сама читала грамоту, которую поднес ей королевский курьер.

«Его величество Роберт Модест Генри Семнадцатый, Божьей волей король Англии, повелевает Констанции графине Морлакс присоединиться к королю Генри и его семейству в Винчестере, чтобы наблюдать открытие сезона».

Констанция, прочитав послание-приказ, молча смотрела на курьера, не в силах вымолвить ни слова.

Леди Морлакс предчувствовала недоброе…