Амулет колдуна

Глава 4

— Кхорм, так как ты попал в эту западню? — спросил Павел, когда покончили с едой, меня поместили на привычное место, а самого принца умыли и привязали к Пашкиной спине, чтобы не свалился.

Бегунок сперва возражал против возрастания груза, но потом флегматично плюнул и уже не обращал внимания на гнома. Но иногда излишне усердно принимался отгонять мух, слегка попадая жестким хвостом по румпелю гнома.

— Хороший вопрос, Павел, жаль ответ не будет таким. У нас, подземных старателей, принято передавать по наследству королевскую власть. Может поэтому королям дается строгий запрет на рождение детей — не больше одного. И не важно, кто это будет — дочь или сын, но если нет ребенка, то тут уж власть переходит к родне. Может поэтому я и оказался в ловушке. Мой двоюродный брат Стохм, да проклянет его имя Подземный Кузнец, замыслил одну «веселую» шутку, итог которой вы наблюдали. Он часто поднимался на поверхность и гулял по полям и лесам, особенно гордился тем, что в темноте и на ощупь сможет определить любой вид деревьев. Но мало понимал в каменоломном, кузнечном и ювелирном деле.

— Это да-а, в семье не без урода, — прокомментировала Татина.

Я согласно кивнул, правда, этого никто не заметил. Ну и ладно. К тому же еловая лапа прочертила по боку Бегунка, заставила пригнуться, хотя смолистая шишка все же скользнула по ушам.

— На краю Вечного леса, в канун праздника подземного старателя, он поставил ловушку и поместил в нее зайца, рядом набросал кучу всяких щепок и сучьев, словно там срубили дерево. Потом за общим праздничным ужином Стохм обмолвился о ловушке и предложил проверить мою смелость, то есть ночью пойти и посмотреть — попалась ли в нее какая дичь. Мне не хотелось тащиться куда-то, и я запротестовал, тогда он упрекнул родителей в воспитании труса. Мой отец такого не стерпел и вызвал Стохма на спор: либо я приношу ловушку из леса, и тогда Стохм будет изгнан с позором навсегда, либо я отказываюсь и сам ухожу из племени, «ибо гордому и трудолюбивому народу не нужен трус в короне». Мать пыталась что-то сказать отцу, но тот не пожелал слушать, тем более, что и другие гномы разгоряченные элем, закричали о проверке смелости. Так и пришлось тащиться в непроглядную тьму за ловушкой Стохма.

— Развели как лошка, — хмыкнул Павел.

— Что это за зверь такой и как его разводят? — поинтересовался из-за спины гном.

— Да это я так, присказка такая, — пробормотал Павел.

— Так вот. На пути я не обнаружил ничего пугающего, правда, поднял с лежки кабанье семейство, но убежал, прежде чем секач нашел причину беспокойства. Зато неприятный сюрприз ждал меня возле ловушки, там, над еле живым зайцем, Брысь рассматривал валяющиеся на земле щепки. Заметив меня, все его духи собрались воедино, и он двинулся в мою сторону. На попытки объяснить, что да как, Брысь не реагировал. Он схватил меня в охапку, в ушах засвистело, в глазах помутилось, и в себя я пришел в западне, из которой вы освободили. То есть ощутил себя на месте зайца. Хорошо еще, что Брысь не растерзал меня, как остальных — Крохм перевел дух, слегка утомленный рассказом.

Бегунок, мирно топающий по мягкому мху, тоже слушал рассказ гнома, хвост ни разу не коснулся картофельного носа. Зато по завершении поставил хлесткую точку, гном испуганно ойкнул.

— Понимаю, и я пару раз велся на «слабо» и попадал от этого в неприятные истории. Ничего, зато сейчас вернешься, накостыляешь этому Стохму по ушам и забудешь все как дурной сон, — высказался Павел. — А как вообще жизнь у королей проходит, чем вы занимаетесь? А то Татина лишь про одного короля рассказывала, а он или убивает, или захватывает.

— Нет, мы, горный народ, давно ни с кем не воюем, живем в основном под землей, на поверхность редко-редко выходим. Мы оставили землю людям после Столетних войн, когда поняли, что не сможем вас одолеть, но как рассказывают горделивые старейшины — мы специально ушли вниз от слепящего яркого солнца. Купцы приезжают и оставляют товары у входа в пещеры, а наутро забирают мечи, кольчуги и щиты в обмен. Да и попасть к нам очень трудно, если не знать ходов, то всю жизнь можно проплутать по пещерам, а так и не встретить ни одного гнома — сообщил нам Крохм. — А жизнь у королей ничем не отличается от обычных трудяг, кроме решающего права голоса ничего такого не имеют.

— Вот бы у нас так, а то наш король на власти помешался, и может быть и к вам в скором времени заглянет с предложением, от которого вы не сможете отказаться! — печально сказала Тана.

Она сорвала длинный стебель и теперь выковыривала из белоснежных зубов застрявшие волокна обеденного мяса.

— Ему не зачем это делать, как я уже говорил, мы давно не имеем контактов с людьми, вы первые за последние несколько лет, кто видел гнома не на картинке — проговорил Крохм. — Хотя нет, не так давно к нам приходил маг Гарион, он предлагал, объединившись с его людьми, завоевать королевство Ростию. Но мы отказались. Мы живем своей жизнью и нас не касаются людские войны и перемены. Тогда он так разозлился, что прямо задымился и начал потрескивать. Но мой отец остался непреклонен и в ответ на грозное лицо мага пообещал завалить все выходы, похоронив гостя под тяжелыми скалами. Другие гномы поддержали королевский ответ. И Гариону пришлось уйти ни с чем. Кстати, Павел, а почему ты все время ерзаешь, что-то не в порядке?

— Ну как тебе сказать, я не привык так долго скакать на коне, и поэтому возникли некоторые проблемы интимного свойства, — замялся и попытался скрасить ответ Павел.

— Зад натер? — спросил прямолинейный гном. — Есть хорошая мазь от мозолей, постоянно с собой ношу, брызнет каменная крошка и порез. А мазь заживляет почти что сразу. Намажешь, и через пять минут всё как рукой снимет, остановись и дай ее достать.

— Не стесняйся, Павел, в этом нет ничего позорного, многие натирают зады. И главнокомандующим необязательно уметь ездить верхом. Давай мажь, я отвернусь! — со смехом проговорила ехидная Татина.

Покрасневший Павел резко к ней повернулся, с желанием высказать соображения по поводу женского пола и Татины в частности, но от этого движения страдальчески сморщился и остановил Бегунка. Конь сразу же склонил голову к сочной траве, мощное фырканье сгоняло с соцветий глупых кузнечиков и навязчивых бабочек.

— Ничего, вот если бы побывала в нашем мире, то посмотрел бы я, как ты оседлаешь велосипед и проедешь километр. Все столбы твоими бы стали, — пробормотал Павел, спешившись с коня и отвязывая гнома.

— Павел, так ты не из нашего мира? Расскажи, пожалуйста, о своем мире и в частности — что это за зверь такой — велосипед? На нем только ездить или в пищу можно тоже употреблять? — заинтересовался Крохм.

— Вот сейчас Павел намажет то, что врагу показывать нельзя, вернется и расскажет про этого дивного зверя, и про то, какой он важный человек в своем мире — сказки я с детства люблю! — продолжала веселиться Тана.

Не понять ей, дикарке, что мужчина и стукнуть может за такие оскорбления достоинства, привыкла под пазухой Зары прятаться. Даже мне обидно за красного как рак Павла, что эта самка о себе возомнила? Ну, прихвастнул чуток, ну кто же без греха, а под линолеум зачем опускать?

Злой Павел никак не мог распутать веревку, и это никак не способствовало возможности успокоиться и ответить достойно. Наконец, разозленный неподдающейся веревкой, болью в ноющем заду и более всего — веселящейся Татиной, Павел плюнул на веревку и решил её просто пережечь, про нож даже не вспомнил! Достав из кармана зажигалку, он принялся за дело.

Небольшой огонек, вырвавшийся из зажигалки, заставил замолчать Татину, которая набрала в грудь воздуха для очередной колкости. Она и Крохм удивленно смотрели, как сгорают веревочные волокна и не от головни из костра, а от сжатого Пашкиного кулака. Обугленные концы упали на ореховый куст, повисли, как уставшая змея на ветке. Из зелени куста выпорхнула малиновка и усвистала прочь.

Удивление спутников навело меня на хорошую мысль и, когда Павел вернулся из кустов с видимым облегчением на лице, я передал ему свои соображения: «Павел, ты смог произвести впечатление, и если хочешь чтобы она прекратила свои издевки, как-нибудь обыграй свой мобильник. Мол, ты тоже не пальцем деланный и у тебя есть шкатулка с заточенными душами, которые когда-то разозлили тебя».

— Павел, а что это у тебя за палочка, с помощью которой ты избавился от веревки? — упредил Татин вопрос любопытный гном.

— Это маленький дух огня, мы долго бились с его отцом и, когда я одержал победу, он отдал мне одного из сыновей. Правда отдал с тем условием, чтобы я иногда выпускал его и кормил! — начал выпускать на волю свою фантазию Павел. — Но это лишь малая часть из того, что я могу сотворить в нашем мире…

Татина фыркнула, но после вида грозно насупленных бровей, скромно потупила глазки и показала своим видом, что вся во внимании.

Павел привязал новой бечевкой гнома, причем тот не забыл утянуть в карман обгорелую веревочку, чтобы не оставлять следов. Бегунок недовольно покосился на приготовления, но промолчал, подождал, пока Павел поместит свое седалище, и от души врезал хвостом зазевавшемуся гному. Из кармана грязной джинсовки вылез поцарапанный мобильник, и Павел начал рассказывать о заключенных душах и своем могуществе. Татина тихонько пофыркивала, но мой друг горделиво не обращал внимания и продолжал рассказ. Убаюкивал неторопливый монолог, мерное покачивание Бегунка, пригревающее солнце.

Фантазия Павла развернулась особенно бурно, он и мобильник показал, заставив спеть единственную песню-рингтон, и рассказал об управлении автомобилем, и о конструкции велосипеда, и о полете на самолете, и еще много о чем. То есть нашел свободные уши. Я от похвальбы задремал и очнулся, когда мы остановились на привал.

Видимо с мобильником он переборщил — глаза Татины практически не вмещались в орбиты от удивления, а рот полчаса не закрывался, так как струйка слюны достигла сапожка. Гном же что-то черкал заостренной палочкой на куске коры, и этой же палочкой парировал удары прилетающего хвоста. Павел сиял от счастья и собственной значимости. Но тут он допустил одну оплошность, сведшую на нет все повествование.

— К сожалению, в вашем мире наше колдовство почти не действует, иначе я давно бы разобрался с Гарионом, и нам бы не пришлось сейчас куда-то так спешно скакать, — простодушно заявил «великий и ужасный» Павел.

— Тогда какой прок от вашего колдовства, если оно здесь не может работать? Хотя идея велосипеда мне очень понравилась, — сказал Крохм и засунул кору за пазуху, продолжив фехтование палочкой с назойливым хвостом.

Татина разочарованно закрыла рот и вернула глаза в первоначальное положение, но уже не пыталась ехидничать. «Эх, Паша, Паша, а ведь еще бы немного и она бы тебя боготворила. Это будет тебе уроком — если треплешься, так доводи треп до конца, а то одно предложение может свести на нет целый том!» — подумал я и Павел кивнул в ответ.

На этот раз веревка развязалась нормально, и гном потопал по мягкому лиственному покрову, разминая ноги. Кругом из широких листьев выглядывали синие глаза цветов, по стеблям сновали деловитые мураши.

— А вас не удивляет, что я из другого мира? Можно подумать к вам постоянно заходят такие гости! — пробурчал Павел.

— Нет, мы знаем, что не одни во вселенной. Корень пришел из другого мира, так почему не может прийти кто-нибудь другой? — задал риторический вопрос Крохм.

Павел согласился с этим, и вскоре опять ушел в кусты, для облегчения страданий ноющего места.

Привал не принес с собой никаких неприятностей, а скорее наоборот — Крохм поймал большого зайца, подкравшись к тому на цыпочках, когда беспечная скотинка позволила себе наглость задремать под кустом неподалеку. Павел еще раз продемонстрировал блестящее умение пользоваться зажигалкой и через полчаса мы воздавали должное непуганности местного зверья. Пару раз Брысь мелькнул между толстых стволов, но так как Павел набирал на костер только валежник и ломал сухостой, то претензий не возникло. Крохма Брысь проигнорировал, посчитав того достаточно наказанным. Мгновение, и он растворился в буйной листве.

После привала половину зайца убрали к Татине в мешок, хотя я и уверял Павла, что в моем мешке ему (зайцу) будет спокойнее и прохладнее. Ну да ладно, людская подозрительность всегда гасит мои благие начинания, не привыкать. И ведь не объяснишь недоверчивым, что для них же стараешься.

Как тогда, когда я съел половину окорока у нашей любимой Катрин. Так это не корысти ради — я заботился об стройности фигуры, а уж после марафона, который она устроила, гоняясь за мной, и вовсе должна поставить мне памятник прижизненно, ведь похудела на целых пять килограммов. Правда она могла гордиться собой всего десять минут, пока в поле зрения не попал холодильник, после этого вес был набран вдвойне против пропавшего. Возможно, из-за этого она и явилась к Маргарите Павловне с требованиями сатисфакции, меня к счастью в этот момент не было дома, так как я усмирял окорок внутри (а вы попробуйте плотно поесть и после устроить кросс по пересеченной местности) и нежился на солнце. Зато потом децибелы мата Маргариты Павловны выслушал сполна, запомнил, отредактировал и всегда поражал соседских котов богатыми познаниями в ругательствах.

Так мы и трусили не особенно торопясь, но все же поспешая. Павел с гномом вели тихую беседу касательно оружия, из какого металла лучше делать, сколько выдерживать и как закалять. Тана ехала, погруженная в свои мысли, не пытаясь больше ехидничать, но время от времени вставляя вопросы в мужской разговор. Я дремал, иногда приоткрывал один глаз, дабы убедиться, что с моей драгоценной особой пока ничего не собираются делать. Белки прыгали с дерева на дерево, удивленные глазки провожали странную процессию, сверкали сквозь широченные листья или острые иголки. Кузнечики соревновались в прыжках с лошадьми.

Так мы ехали до самого вечера, пока солнце не покрасило верхушки деревьев в ярко-красный цвет, птицы затихали одна за другой. Вот тогда Татина оживилась и, снова взяв на себя роль ведущей, начала командовать:

— Павел, ты найди дров, возьми с собой кота, пусть он найдет по пути какие-нибудь съедобные травы, я потом выброшу ненужные. Крохм, выкопай яму для костра и надери папоротника на постели, если вам и в радость лежать на голой земле, то я все бока отлежала. И пошевеливайтесь, нужно пораньше лечь, чтобы пораньше встать.

С такой логикой спорить бесполезно, и мы отправились выполнять задания. Долго еще не забуду запаха дикого чеснока в пасти, когда нарвал и принес его Татине. Павел тоже справился с задачей и вскоре костер весело заполыхал, разгоняя теплым светом начавшие опускаться сумерки. Гном натаскал папоротника даже для лошадей, хотя те отказались от подношения, и отошли в сторонку, разговаривая о чем-то своем.

— Тана, а как там себя чувствует твой отец, который угодил головой в неприятность на конюшне? — вспомнил Павел, когда все насытились и растянулись на папоротниковой подстилке.

У костра, весело выбрасывающего в звездное небо лохмы озорных искр, тепло и уютно. Так и тянет поговорить сквозь подступающую дремоту.

— Нормально, Славко к обеду очухался, но еще недельки две проваляется, пока в достаточной степени не придет в норму. Да и не отец он вовсе, вместе коней воровали. Меня цыгане по дороге на горном перевале подобрали, как рассказывала Зара, а может и украли. А конокрадство у нас основной заработок, дело всегда обстояло так — сперва я, в виде гостьи постоялого двора, начинала строить глазки сторожам, затем любезничала с ними и угощала их вином, в которое подмешано снотворное. Вечером, когда они засыпали, Славко открывал дверь конюшни, надевал на копыта лошадей войлок, чтобы не цокали подковами, и мы тихо-смирно уходили в степь, — разоткровенничалась Татина.

— Тогда почему же Славко напал на меня с ножом? Чтобы вы снова тихо и смирно сделали свое дело, и спокойно ушли, оставив бездыханное тело лежать на перепрелой соломе? — приподнялся на одном локте Павел.

— Павел, у нас сейчас цена человеческой жизни приравнена к комку грязи — раздавил и не заметил. Так что не надо читать мораль о спасении души и о грехах, по твоему лицу было видно, что зашумишь и разбудишь постоялый двор. Тогда, на противоположной чашке весов находились наши жизни, и теперь подумай сам, что мы должны были выбрать! — откинула ветку в сторону Татина. — И вовсе не хотел он тебя убивать, а лишь припугнуть, чтобы ты молчал. А оно видишь, как получилось, с него доску еле успели спилить, синеть потихоньку начинал.

— Ладно, Тана, не кипятись, все же обошлось и я даже рад, что познакомился с такой красивой, умной и доброй девушкой, — раздался Пашкин голос, — Ты само совершенство и затмеваешь взглядом своих чудесных глаз свет полуденного солнца.

Ого! Никак мои уроки пошли на пользу и сейчас он охмуряет неприступную Татину. Я заинтересованно приоткрыл один глаз.

Павел обалдело глядел на Татину, та смотрела на него, а чуть поодаль перекатывался Крохм.

— Знаешь, Павел, такого чудесного и прекрасного комплимента я не получала за всю свою недолгую жизнь, спасибо, очень изысканно, — сообщил нам голосом Татины смеющийся гном.

— Так это ты веселишься, пересмешник низкорослый, а я уж подумала, что в Павле и впрямь любовь ко мне проснулась. Ведь это не так, правда, Павел? — спросила Татина, запустила сапогом в гнома и успешно попала тому по макушке. После экзекуции смех Крохма обиженно спрятался и больше в этот вечер не появлялся.

— Нет-нет, да как ты могла подумать такое? Нет у меня к тебе ничего, кроме дружеских чувств, хотя если будешь еще ехидничать, то исчезнут и они — пробормотал, пряча глаза, Павел, — ну ладно, посмеялись и хватит. Крохм, у тебя здорово получается передразнивать, завтра научишь?

— Ага, чтобы снова схлопотать по ушам? Нет уж, эти перебрасывания сапогами как-нибудь без меня, к тому же этим даром обладают гномы, а людям это искусство дается с великим трудом, — проворчал Крохм и отвернулся от костра, давая понять, что разговор окончен.

Следуя его примеру, поступили и остальные участники нашего похода, я же подошел к Павлу и ткнулся головой в плечо: «Не переживай ты так. И ты можешь сказать Татине слова такие, что у нее заблестят глаза и шерстка пустит искры. Ой! Все время забываю, что вы люди не можете ни искр пускать, ни когтей нормально выпустить».

«Спасибо, Кешка, за поддержку. О как, даже стихами заговорил. Завтра наберусь смелости и признаюсь, что она мне нравится, а там будь что будет. А сейчас давай спать!» — с этими словами Павел погладил меня по голове и прижал к себе. В таком положении я побыл некоторое время, пока он не начал посапывать, а затем осторожно освободился из объятий. Не люблю я телячьих нежностей, не мое это, даже коробит слегка, когда лезут грязными руками.

Немного посмотрев на посапывающего Павла, я отошел поближе к затухающему костру, искр он не выбросит, а тепло с детства люблю. В просветах крон сверкали ледяные звезды, они бесстрастно смотрели вниз на нашу компанию, перемигивались друг с другом. Я любил иногда поваляться на крыше и поглазеть на скопище этих серебряных огоньков. Казалось, что глаза многих благородных котов смотрят на нас и хотят что-то сказать, но у них не получается. И вспомнилось то время, когда я маленький упал с забора, пытаясь допрыгнуть до этих серебряных огоньков и до желтого блина луны.

Вот и сейчас я снова засмотрелся на черную вуаль неба, с вкраплениями маленьких далеких звезд, и заметил, как одна звездочка покатилась вниз. В людском мире принято загадывать желание, когда звезда падает вниз, поверю этим суевериям и загадаю — чтоб нам поскорее вернуться домой. Звездочка тем временем продолжала падать вниз по спирали, постепенно увеличиваясь в размерах, конечной точкой приземления выбрала нашу стоянку.

Я подумал, что ошибся и спутал звезду с большим светлячком, слегка даже подосадовал — такое желание пропало, когда это светящееся создание подлетело ближе и превратилось в маленького человечка со стрекозиными крылышками. Человечек в голубом костюмчике, состоящем из жилета и обтягивающих трико, держал в руках небольшую дубинку и маленький фонарик.

Заметив, что я за ним наблюдаю, человечек подлетел поближе, улыбнулся, подмигнул и… вдарил дубинкой промеж глаз. Дальше накатила темнота, казалось, все звезды скатились на землю, а меня засасывает в себя бездонное черное небо. И ведь засосало же.

Вот за что я полюбил пробуждения в этом мире, так за то, что они всегда радуют новизной и неожиданностью. На сей раз я пять минут не открывал глаза, отдавшись на волю других чувств. Обоняние подсказало, что мы еще находимся в лесу, и я все также лежу возле костра. Потухший очаг при помощи ветра пытался натолкать мне в нос угольной пыли. Слух же выдал столкновение качающихся ветвей, шорох трущихся стеблей высокой травы и многоголосое попискивание, в котором ясно угадывалась членораздельная речь. Но добила меня чувствительность, когда с неким злорадством доложила, что я связан, не туго, но крепко, зато никаких болевых ощущений, кроме шишки на лбу, не замечено.

На вкус проверять пока нечего, кроме куска веревки в пасти, поэтому я решил открыть глаза. Ого! Да сколько же их здесь? Тысячи три, никак не меньше. Над нами, подобно мошкам теплым летним вечером, роился целый сонм пищащих и машущих слюдяными стрекозиными крылышками человечков.

Пол их можно определить по одежде, кажется, женщины одеты в розовые накидки, в мужском же наряде преобладали зеленые и голубые тона. Все они переговаривались тонкими голосками, махали ручками, порой переворачивались с ног на голову и уже в таком виде вели беседу. Будь я в другом положении, то охотно бы похохотал над их ужимками и забавными движениями, а сейчас надо перекинуться парой мыслей с Пашкой, если таковой имелся в наличии.

Повернув голову, я смог убедиться, что таковой имелся (то есть в наличии), причем тоже связан и с кляпом во рту. Ему не привыкать, поэтому и лежал тихонько на ветвях увядшего папоротника, как поросенок на праздничном столе. А Татина и Крохм извивались как могли, и как не могли — тоже старались изогнуться. В глазах написаны все яркие слова и выражения, которые мне известны по ругани Маргариты Павловны на пьяного мужа и еще пара неизвестных, но не менее душевных и горячих.

Даже лошади опутаны за задние ноги и привязаны к стоящим неподалеку деревцам, им оставалось нервно подергивать ушами и косить на нас выпуклыми глазами.

«Павел, что это за стрекозы нас спеленали и что им нужно от нас? И почему не сработал амулет, может, испортился?» — спросил я Павла.

«Кешка, я не знаю, кто это, и почему мы вновь связаны, и что им от нас нужно. Амулет же, похоже, действует, когда мне угрожает несомненная опасность. А так просто связали, и пока по отношению к нам не принимается никаких действий — он молчит. Давай подождем, что будет дальше, заодно узнаем, что этим крохам нужно» — вполне разумно ответил мой друг.

Ждать пришлось не долго, вскоре от общего роя отделился человечек, в котором я узнал ночного знакомца, и подлетел к Пашкиному носу.

— Прошу простить за неудобство пробуждения и временное пленение, это необходимая мера предосторожности, иначе вы раздавили бы нас как мух. Помним, как шли дела во времена Столетней войны, — горестно вздохнул человечек. — Простите, расчувствовался, сейчас я выну кляп, и мы с вами мирно поговорим, хорошо?

Павлу ничего другого не оставалось, кроме как кивнуть. Человечек подлетел к Пашкиному лицу и, уперся пяткой, обутой в зеленый башмачок, в основание носа. Кляп выскочил со звуком пробки из бутылки шампанского. Павел пожевал освободившимися, затекшими губами воздух, и начал возмущаться.

— А ну-ка развяжите меня и моих друзей, принесите свои извинения и чего-нибудь поесть, а то я за себя не ручаюсь!!! Вы еще не знаете, насколько я страшен в гневе!!! — закипятился Павел, — Да я сейчас… Пык. Мык. Мммм.

Кляп вернулся на свое насиженное место, и человечек вновь грустно вздохнул.

— Я ожидал такой реакции. Позвольте рассказать, почему вы оказались в такой ситуации, а потом решите — помогать нам или остаться в связанном состоянии до прихода волков. Извините за небольшой шантаж, — пояснил эльф.

Остальные мотыльки находились рядом и всем своим видом выражали солидарность с оратором. Кто-то уселся на ветвях кустов и деревьев, оживленно болтали и ногами и языками. На стебель пустырника вынырнули три муравья, оживленно потрясли усиками и пропали. Спустя несколько минут на меня пялилась целая стая рыжих муравьев, судя по лихорадочно дергающимся усикам — решали, кто первым пнет мое безвольное тельце.

— Мммм, ммм — пытался возразить Павел, остальные его поддержали, потом хор мычащих червячков постепенно стих и мы превратились в само внимание.

— Вот и хорошо, я ожидал понимания от разумных существ. Так вот, нашего короля похитили три брата-людоеда и держат в заложниках. Шантажируют этим, требуя приносить каждый день грибы и ягоды, заманивать к ним путников. Мы устали жить под их гнетом, да и люди убегают при виде нас, когда двое смогли смыться от братьев и рассказать остальным, как они туда попали. Помогите нам, пожалуйста, мы не постоим за благодарностью, — сказал эльф, и маленькая слезинка блеснула на его глазках.

Павел перекатился на другой бок и вопросительно взглянул на остальных, те кивнули, соглашаясь сделать все возможное для освобождения главы эльфийского государства. Хотя мне думается, что не от благородства души, а от безвыходности ситуации. А может оттого, что собрались обмануть стрекоз и дернуть при первом же удобном случае.

— Нет-нет, прошу еще раз меня извинить, но мы не можем отпустить вас всех — торопливо пропищал подлетевший седобородый эльф, (мечта накрылась). — Иначе у вас могут возникнуть неблагоприятные мысли убежать, не выполнив задания. Поэтому мы и отпускаем вас одного, ибо всем людям доверия нет!

«Павел, похоже, что снова будем работать в паре, меня-то они отпустят, наверное, хотя как попросишь!» — я быстро передал мысли Павлу.

Ужасно чесался нос, а чесать о траву чревато царапинами и попаданиями в него муравьев, которые пока что озадаченно помахивали усиками, примериваясь к последующему нападению.

Тем временем Павел снова кивнул, и опять послышался звук выдергиваемой пробки. Надеюсь, он вспомнит обо мне, когда его развяжут, похоже, что у муравьев созрел-таки план нападения, и они вот-вот начнут претворять его в жизнь.

Павел не стал в очередной раз играть возмущенного и оскорбленного спасителя всего человечества, лишь более пристально взглянул в лицо молодого эльфа.

— Я согласен спасти вашего короля, но только если вы отпустите и моих друзей, вместе мы гораздо быстрее справимся с людоедами! — сказал Павел и рой радостно загудел от его слов.

— Нет, благородный рыцарь, я снова повторюсь, что мы не можем поверить человеку на слово. К тому же присутствие у нас в гостях твоих друзей лишь подстегнет к более быстрому выполнению задания. Мы с опушки леса следим за вами. Кажется, вы скрываетесь от кого-то, так что не лишним тебе будет знать, что этот кто-то вступил под кроны вековых деревьев, — уведомил нас старый эльф.

— Тогда тем более освободите моих друзей, мы выполним поручение и продолжим свой путь, не задерживаясь и теряя времени! — резонно возразил Павел.

— Знание о приближающейся опасности, которая в первую очередь коснется твоих друзей, будет стимулировать тебя и не позволит медлить, так что в путь, рыцарь, и пусть тебе сопутствует удача. Мириэль, ты проводишь рыцаря до обиталища зла! — сказал старый эльф.

Он махнул ручкой молодому мотыльку, который спровоцировал появление шишки на моей голове, и первый завел с нами беседу.

— Но почему мы? Мало других прохожих? — поинтересовался Павел, растирая запястья.

— На тебе висит охранный амулет, других бы мы сразу к людоедам заманили, — объяснил седовласый.

— Вы и про него знаете? — Павел протер слегка запачкавшийся амулет.

— Немного, в основном то, что он дает защиту носящему. Но поспешите же, сколько можно разговаривать! — рассерженный долгими расспросами эльф топнул ногой… по воздуху.

В результате такого проявления агрессии он сделал забавное сальто-мортале и снова завис на том же месте. Его собратья тихонько захихикали, но, после грозного взгляда, хихиканье стихло.

— Тогда позвольте пойти со мной моему коту, он специалист в деле подкрадывания и воровства, — спросил Павел, пока его развязывали.

Он все же не забыл про меня!!! Хотя мог бы выставить своего друга и в более хорошем свете. Например, как великолепного разведчика и непревзойденного диверсанта. На великолепного диверсанта стройными колоннами пошли агрессивные муравьи, усики подрагивали в такт неслышимого военного марша.

— Хорошо, но остальные останутся мучиться в ожидании своего возвращения. Это единственное, что мы можем для тебя сделать, благородный рыцарь. Надеюсь, им не придется долго ждать, — напыщенно произнес седобородый и кивнул в мою сторону.

Сразу же несколько крох накинулись скопом, сноровисто распутали и поставили на ноги. Когда же я хотел поближе с ними познакомиться и выпустил когти, один из них недвусмысленно продемонстрировал дубинку. Пришлось оставить эту затею до лучших времен.

Павел бросил извиняющийся взгляд на лежащих в траве Татину и Крохма, те в ответ пожелали ему удачи и промычали какое-то напутственное слово. Павел дернулся к ним, но рой человечков угрожающе запищал и двое приставили маленькие кинжальчики к шеям наших связанных спутников. Убить не убьют, но поцарапать могут, поэтому Павел позвал меня и двинулся за Мириэлем, мельтешащим в нетерпении.

Когда мы ушли со злополучной поляны, и прекратился шум стрекота тысяч крылышек, Павел решился задать летящему впереди эльфу несколько вопросов, которые давно мучили его.

— Скажи, Мириэль, а что вам известно про мой амулет и про отношение к нему Гариона? А то бежим от него, даже не зная, так ли он страшен, или это его дурная слава наводит страх, а на самом деле преувеличена до невозможности. Может получиться его из рогатки расстрелять, а не убегать и таиться? — просто снял с моего языка Павел.

— Твой амулет изготовлен великим волшебником Корнем, и он может многое, у нас хранится знание, что в создании принимали участие и эльфы. За то, что согласился нам помочь, открою тайну магических лучей от эльфов. Если повернешь зеленый луч, то обретешь возможность моментально переноситься из одного места в другое, но в пределах взгляда. Эй-эй, осторожнее, вот же непоседа, не дослушал до конца! Между точками перемещения не должно быть лишних предметов! — сообщил эльф, заканчивая свою речь над лежащим Павлом.

Тот сразу же попробовал новую возможность и в итоге здорово приложился о стоящую неподалеку сосну. Я поежился от волны холода, но виду не подал, привыкаю к явлению сопутствующему волшебству.

Хотя выглядело это впечатляюще — только что Павел шел рядом со мной и вдруг бьется лбом о дерево, находящееся в десяти шагах от нас. Дерево поблагодарило его за столь нежные объятия большущей шишкой, которая наливалась на глазах. Рядом упали несколько растопорщенных шишек, в мох высыпались семена с небольшими крылышками.

— Предупреждать же надо! — простонал Павел, держась за лоб и стараясь не делать резких движений.

— Это не беда, если ты знаешь о возможностях синего луча, он может вылечить любую рану, ушиб или ссадину. Вот попробуй, — улыбнулся Мириэль, при этом потешно скорчив личико.

Павел осторожно повернул синий луч, снова нанесло холодом, зажмурился в ожидании, но ничего не произошло, лишь шишка, обидевшись за пренебрежение услугами в деле украшения мужского лица, втянулась обратно. Павел повертел головой, пощупал лоб и улыбнулся. Затем потрогал нывшее от езды место и заулыбался во все тридцать два зуба.

— Вот мне такую штуку в школу, тогда бы я был непобедим. И даже одиннадцатиклассников строил бы по-черному! — мечтательная дымка упала на Пашкин лоб, взамен безвременно почившему синяку.

Пришлось ее прогонять, возвращая Павла на землю. Высунувшись из густой травы, я укоризненно уставился на него, вспугнутые бабочки разлетелись праздничным салютом.

— Главное никому не рассказывай о возможностях этих лучей. Я рассказал, потому что в твоих глазах не видно зла и порока, и ты без колебаний согласился нам помочь. Тайны лучей хранятся у предводителей рас, и они не могут открыть их никому, даже своим. Без ложной скромности могу сказать, что у меня пыталась узнать об амулете прелестная эльфийка, но осталась ни с чем. Она действовала по наущению Гариона, и вскоре её изгнали из королевства. С тех пор о её судьбе неизвестно. Так что береги эту тайну, она когда-нибудь тебе пригодится, — погрозил эльф маленьким пальчиком.

— И ты так спокойно рассказываешь об этом первому встречному с амулетом? — Павел еще раз сгонял до ближайшего дерева и за пару секунд вернулся обратно.

Ни одна травинка не шелохнулась на пути следования.

— А что мне остается? Если не ты, то наш предводитель погибнет, а это знание может помочь, — вздохнул Мириэль.

«Павел, ты бы узнал поподробнее о предстоящей операции, а то идем наобум, без плана и какой-нибудь надежды на успех. Заодно напомни эльфу про Гариона — как от него можно избавиться?» — попытался я втолковать напарнику, летающему в мечтах и победных баталиях.

Тот мотнул головой, прогоняя дымку, та, несколько повыпендривавшись, огорченно ушла.

— Мириэль, так что там насчет Гариона? — поинтересовался Павел.

— Он очень злой и жаждет власти, к нам в лес долетают обрывки жалоб и стенаний по поводу этого колдуна. Да и сам однажды заявился с предложением вступить в ряды армии и властвовать над миром под его руководством. Но наш народ отказался и тогда он с этим предложением подступал еще к нескольким расам. Его поддержал человек, тогда еще племянник короля — Стим. Как с ним справиться неизвестно, мы попытались, так он молниями подпалил часть нашего племени. Хотя другая часть здорово тогда потрепала его балахон, а один герой даже плюнул на желтый колпак! — гордо произнес Мириэль.

— Еще расскажи нам об этих братьях, к которым мы направляемся, что они собой представляют? — заинтересованно спросил Павел.

— Три здоровых чурбана захватили нашего короля спящим и теперь пользуются им как заложником. Они живут не так далеко отсюда. С ними вместе проживает их мамаша, старая карга, которой осталось дышать два понедельника. Днем обычно спят, а ночью выходят в лес и ловят заблудившихся путников, хотя последнее время они заставляют нас приводить к ним добычу. Днем легче всего застать врасплох, хотя как-то нужно обмануть их матушку, будем надеяться, что и она спит, — сообщил нам порхающий Мириель.

— Ну что же посмотрим, что можно сделать, отомстим этим тварям за Кука! — блеснул познаниями Павел. — Чтобы нам быстрее добраться, Мириэль, полезай в карман и задавай направление, а ты, Кешка прыгай на руки. Поехали кататься.

Ну как ему откажешь в такой просьбе? Забравшись на шею, я приготовился к тряске, воздушным ямам и чему-либо подобному. Мириэль же, устроившись удобно в кармане Пашкиной джинсовки, порядком истрепанной и грязной, показывает на деревья, вырастающие впереди. Миг и оказывались возле указанного дерева, мы как бы оставались на месте, а менялось лишь окружение. То есть если бы вы бежали с закрытыми глазами, а через каждые десять метров открывали их. Правда для такой пробежки вам понадобится куча бинтов и йода, ведь столкновение с дружелюбно настроенными деревьями просто неизбежно.

Лес впереди поредел, и нашему взору открылась большая изба, срубленная из грубо обтесанных бревен и обнесенная толстенным частоколом. Почти на каждом из столбов забора красовался обветренный человеческий череп, задумчиво улыбающийся своим неотразимым оскалом.

По Пашкиному телу пробежала небольшая дрожь, да и мне как-то не по себе от увиденного зрелища. Под забором валялись обглоданные кости, а две вороны весело переговаривались между собой, пока рылись в зловещей куче. Одна заговорщически подмигнула нам, и кивнула подруге, намекая на скорое пиршество.

— Вот тут и живут людоеды. Сейчас они спят, так что самое время освободить нашего короля, — пискнул высунувшийся из кармана эльф и тут же спрятался обратно.

— Ага, а дымок, поднимающийся из-за забора, это, скорее всего, от курения во сне? — съехидничал Павел.

Эльф что-то пробурчал в кармане, но вылезти и внести пояснения отказался.

«Ну что, Кешка, пойдем, разведаем обстановку, или ты горишь желанием в одиночку совершить этот подвиг?» — Павел мандражировал, и своими подколками пытался обрести хоть немного уверенности.

«Нет уж, Павел, вместе так вместе, а то потом скажешь, что один все провернул, а я даже возразить не сумею!» — я сходу отмел попытки взвалить непосильное поручение на мои хрупкие плечи.

Павел вздохнул, почесал головушку и сделал разведывательную вылазку… то есть подхватил и перекинул через забор меня! Я еле успел сгруппироваться перед приземлением и минут пять расписывал Павлу полную несовместимость содержимого его головы с остальным телом. Он же извинялся и просил осмотреться по сторонам, обещал накормить отборной сметаной и сулил другие выгоды райской жизни.

Последний раз плюнув в Пашкину сторону, я повернулся к избе и тут меня ждал сюрприз. Оказалось, что мать братьев-людоедов вовсе не спала, а, подняв к небу тощий зад в грязной юбке, пыталась раздуть огонь под большим чаном. Может дыхалка устарела, а может дрова сырые, но костер упорно не желал разгораться. Она так увлеклась своим делом, что даже не заметила, как я брякнулся у забора.

Не желая её отвлекать от такого немаловажного дела, я пустился в обход избы. Тот вход, что я видел, находился в прямой видимости старухи и исключался сходу, так как не хотелось в расцвете лет попадать в чан, да еще и терпеливо ждать, пока дрова разгорятся.

Я обошел избу кругом и не нашел других отверстий, кроме печной трубы и мелких окошек под самой крышей, из которых доносился мощный храп. После этого вернулся на место приземления и передал наблюдения Павлу. Даже рассказал, что обнаружил на заднем дворе целую кучу рванья, в светлую пору бывшую одеждой. Тот сразу придумал блестящий и оригинальный план, хотя я потом долго возмущался этой гениальной идеей.

Он подошел к калитке и смело постучался. Я скрылся в листве развесистой липы и наблюдал, как бабка разогнулась и, ворча что-то себе под нос, побрела открывать. Костер так и не поддался силе убеждения, и ни в какую не пожелал разгораться, что не могло не радовать.

Бабка доковыляла до калитки, по возрасту годящейся ей в ровесницы, а за ней, щерясь белыми зубами, стоял мой не совсем умный друг.

— Здравствуйте, бабушка, а я к вам прислан нашим королем Стимом Грозным с тем, чтобы получить короля эльфов и препроводить его в столицу для выставления на всеобщее обозрение и увеселения публики. В случае отказа или неприбытия посланника, то бишь меня, к вам выдвинутся три роты псов-рыцарей, а это сами знаете, чем чревато. Так что я жду и терпение моё небезгранично! — отчеканил Павел.

— Охти, матушки мои, никак самим королем? А ведь я говорила сыночкам, что не доведет их до добра игра с этими мотыльками, вот оно и получается. Сейчас, мой хороший, сейчас я его принесу, а ты может, пока поможешь бабушке? Дровец нужно принести вон из той кучи, уж помоги, милый, а я пока эту птаху снаряжу, чтоб не улетела, — с причитаниями ответила старуха, кланяясь Павлу до самой земли.

Ох, и зря же Павел в школе читал «Тимура и его команду», хоть всегда и симпатизировал хулигану Мишке Квакину, но дух помощи пожилым проник в его сознание и угнездился там. Вот и сейчас не смог отказать бабушке и поплелся за дровами, шепотом переругиваясь с высунувшимся эльфом.

Старуха же, посмотрев вслед Павлу, заковыляла в черный проем избы, и на несколько секунд храп прекратился, затем вновь возобновился, но уже в другой тональности, немного тише. Павел вернулся с дровами и, не зная, куда их положить, поднес к чану, как раз в это время вышла из избы старуха со свертком в руках. Какой-то длинный предмет завернут в промасленную бумагу, вряд ли там находилась королевская особа.

— Сыночек, вот здесь твой мотылек, но прежде чем получишь его, принеси, пожалуйста, бабке воды с родника, моих-то сыновей не допросишься, а я уже старая стала, да немощная, — вновь запричитала старуха.

Павла вновь запрягли и он, как ни старался, не смог отказаться и, подхватив ведро, побрел к роднику.

Старуха снова зашла в избу и что-то пробурчала в темноту, ей ответило тихое рычание, я побоялся слезть с липы и подойти поближе, чтобы узнать, что она замышляет. Хотя по-дружески сообщил Павлу о том, что затевается что-то не хорошее.

Через какое-то время, утирая пот, вернулся Павел. Притащил ведро воды, по пути немного облив штаны. Подойдя к старухе, он поставил ведро на землю и протянул руку за свертком.

— Спасибо тебе, сыночек, за воду. Она мне скоро пригодится, а может, ты еще и зайца какого-нибудь поймаешь? Пойми, милый, я же старая, а дети мои только о себе и думают, редко-редко что-нибудь от них перепадает — старуха опять завела жалостливую песню, морщинистая рука скользнула в сверток.

— Всё, бабка, это была последняя услуга, теперь подавай мне треклятого эльфа, и мы с тобой распрощаемся. Король не забудет твоей помощи и вознаградит соответственно — пригонит несколько рабов лично для тебя! — как можно внушительнее, но как можно тише сказал Павел.

— Ну, надо же, а так все хорошо начиналось, и дров принес и воды притащил, еще бы зайчишку для меня старой, и день бы удался. Но нет, так нет. Эй, сынки мои разудалые, выходите во двор, тут пища своим ходом пришла, да еще и вспотевшая, как вы любите!!! — зычным голосом гаркнула старуха.

Не ожидал от нее такого рыка! Я от испуга свалился с дерева, вот тут-то и попался на глаза старой ведьмы.

Из избы, почесываясь и щурясь на солнце, вышли три здоровенных бугая в меховых безрукавках, штанах, сшитых из разных лоскутов материи. На ногах обмотанные бечевой сапоги. Похожи как три капли воды из одного крана: одинаково лохматые, одинаково бородатые и, по всей видимости, одинаково голодные. На шее каждого, на замасленных шнурках, болтались небольшие мешочки. Мощными руками, словно сложенными из каменных валунов, братья почесывались, где только могли. Где не могли — просили почесать других.

У нас в таких мешочках былинные богатыри носили родную землю, может братья тоже приезжие?

— Вот вам подарочек, сыночки, а я пожалуй себе возьму вон того котятку, жирненького да вкусненького — пробормотала старуха и, взяв в руки черпак с рукоятью из железа, живенько потопала в мою сторону.

Сверток откинула в сторону братьев, тот поднял небольшую тучу пыли, звякнул о подвернувшийся камень. Мне ничего другого не оставалось, как взлететь обратно на высоко растущую ветку, и оттуда плеваться, стараясь попасть в горбатый нос, пока она пыталась сбить меня черпаком. С гордостью могу признаться, у меня два раза получилось увлажнить ее морщины.

А тем временем на площадке перед домом разворачивалось дальнейшее действие. Один из братьев подошел к Павлу, неторопливо нагнулся за свертком, который бросила старуха, и извлек оттуда тесак внушительных размеров. На солнце заискрилось острое лезвие. Затем осмотрел Павла с головы до ног и горестно вздохнув, обошел кругом, после этого вздохнул еще горше.

— Неужели перед походом к нам не мог нормально поправиться? И что же с таким худосочным делать, как вы думаете, братья? — и с этими словами старший повернулся к остальным.

Те также горестно покачали головой, а стоящий слева показал незамысловатый жест, проведя ладонью по горлу.

— Может, вы по хорошему отпустите короля эльфов, принесете ему свои извинения, и пообещаете больше никому не портить настроения и начать вести новую жизнь полную раскаяния и смирения? — попробовал договориться Павел.

Хотя я и уворачивался от назойливого черпака старухи, но не мог не остановиться от такой наглости и посмотреть, не сбрендил ли Павел от страха.

Утробный смех трех глоток заставил обернуться и старуху, но увидев, что ничего такого особенного не происходит, вернулась к прерванному занятию. Поверьте — очень не хотелось спускаться, гораздо комфортнее я чувствовал себя среди свежей листвы, чем на солнцепеке, у бабки же на этот счет было иное мнение.

— Глупая киса, спускайся же вниз, у меня уже и ножик наточен и аппетит проснулся зверский. Давай же, не затягивай, не томи немощную старушку! — и пыталась сбить меня тяжеленным черпаком, от веса которого развяжутся пупки у двух взрослых мужчин.

Краем глаза я наблюдал, как старший брат положил Павлу на голову тяжелую руку, отчего тот присел, но продолжал смотреть прямым и укоряющим взором.

— Малыш, ты, кажется, не до конца понимаешь, куда ты попал и что с тобой сейчас будут делать. А попал ты к голодным людоедам, что не страшно? Ну что, братья, безумству храброго споем мы песню? — и с этими словами людоед повернулся к остальным разбойникам, те оскалились гнилыми зубами и замычали что-то крайне немелодичное.

— Я теряю терпение, или вы отдаете этого, с крылышками, или мы с вами будем по-другому разговаривать — дрожащим голосом, но наглым тоном гнул свою линию Павел.

Вот с таким настроением он и выходил против дворовой шпаны из соседнего района, откровенно трусил, но вида не показывал. Те не раз пасовали перед таким напором и соглашались на мировую.

Жаль, что этот номер не прошел с отпетыми разбойниками, даже не почесались, хотя и перестали улыбаться. А старший брат наоборот нахмурился так, что брови сошлись в одну сплошную линию.

— Малыш, похоже, тебя мама рожала, стоя на помосте, и ты сильно стукнулся при рождении. Ну да ничего, у дурачков мясо даже нежнее. Хватит разговаривать, мой желудок просит кушать. Прощай, малыш, с тобой было интересно, — пробурчал старший, младшие кивнули в знак согласия, один даже слезинку утер незаметно.

Павел не зажмурился, когда увидел, как поднимается над его головой большущий тесак, возможно, вспомнил ребят из «Молодой гвардии». Братья одобрительно прогудели при виде такой храбрости, хотя один из них повертел пальцем у виска. Дальше началось такое, что я невольно остановился посмотреть и чуть не был сбит вредной старушкой. Она для своего возраста очень высоко и резво подпрыгивала.

Со свистом разрезая воздух тесак опустился… Но попал вовсе не туда, куда метил старший брат, а несколько выше, то есть по волосатой руке. Не ожидая от верного оружия такой подлости, он с ревом отшвырнул тесак и схватился за истекавшую кровью культю. Из схватки людоед в этот день выбыл, так как в скором времени ослабел от потери крови и потерял сознание.

Злобный тесак не остановился на одном предательстве и, брошенный яростной рукой, продолжил собирать кровавую жатву. Он успешно попал второму брату по ногам, рассек оба сухожилия вместе с обмотками и наконец, успокоился, оставшись лежать в пыли. Стекающие с лезвия красные капли комковались в пыли, превращались в бурые шарики. Раненый брат составил компанию старшему людоеду в его утробном соло. Не удержался на ногах и продолжил выступление танцем, то есть, схватившись за пятки, покатился по земле.

В бурном перекатывании он успешно докатился до уставшей бабки и сделал подсечку в лучших традициях сборной Бразилии по футболу. Та взмахнула руками и выпустила в небо злосчастный черпак, я чуть узлом не завязался, но смог увернуться от него. Под деревом же заканчивался спектакль одного актера, потому что средний брат, подмяв под себя истошно верещащую старуху, стукнулся головой о липу и затих.

От мощного удара дерево скинуло меня со своих спасительных ветвей, и следом сбросило половину кроны, которая накрыла разбойника и вопящую под ним бабку зеленым покрывалом. Вместе с моим приземлением послышался глухой стук, я удивленно посмотрел на свои лапы, вроде бы всегда приземлялся неслышно и аккуратно. Однако причина стука оказалась вовсе не в моем приземлении.

Бабкин черпак все же нашел себе жертву и основательно приложился о череп третьего брата. Он, разинув рот, смотрел на все это безобразие. Затем железяка упала в чан и затихла. Затих и третий брат, огорчился на несправедливый мир и уснул сном праведника, ласково обняв чан. На его счастье костер так и не разгорелся.

— Мы уже их победили? — спросил эльф, храбро высунувшись из Пашкиного кармана.

— Ага, и это целиком твоя заслуга. Ик! — задумчиво сказал Павел, все еще лицезрея на своей голове ласковую руку старшего брата.

Последний перестал рычать и лишь тихо поскуливал, лежа у стенки избы и все так же прижимая к себе пострадавшую руку. Ноги сучили по земле, поднимая тучу пыли.

— Забавную ты себе шапочку приобрел, сними, пока она меня не закапала? — в ответ съязвил маленький нахал. — И вообще нам пора выручать короля, пока остальные не очухались, а не строить из себя горделивого модника.

— Да уж, пошли, найдем его побыстрее, да покончим с этим. Кешка, а ну живо в дом, ты же любитель искать и играть с мышами. Значит, и эльфа быстро отыщешь, главное не трепли его сильно — вдруг они некондицию не принимают? — не остался в долгу Павел.

Я оскалился для пущего эффекта, эльф вздрогнул и погрозил мне пальчиком. Но все же промолчал, я даже удивился. Павел в это время избавился от головного убора, попросту откинув его в сторону затихшего старшего брата, и мы шагнули в темень избы.

В нос ударила такая страшная вонь, что в глазах защипало и брызнули слезы. Когда же мы утерли влагу, то взгляду предстали три кучи тряпья, сваленные по углам избы. По всей видимости, они служили им постелями, а в четвертом углу висела грубо сколоченная клетка, накрытая замызганным полотенцем. Вот к нему-то мы и подошли, вернее, подошел Павел, а я остался на страже, готовый предупредить об опасности, если вдруг разбойники зашевелятся.

Павел снял клетку с гвоздя, сдернул полотенце, а там сидел донельзя печальный эльф. Ручки обнимали скрюченные ножки, подбородок уткнулся в колени.

— Ну что теперь, увальни, снова вам сказку рассказать? — спросил он, не поднимая головы. — Или вы какое-нибудь другое развлечение придумали? Только учтите — я не собираюсь опять становиться воланом.

— Отец, это я — Мириэль, мы пришли тебя освободить!!! — воскликнул карманный человечек. Его крылышки бешено вибрировали и он пытался вытащить застрявшую ногу из пуговичной петли.

Павел скинул крючок с петли на маленькой дверце. Король от услышанного голоса тут же взлетел и ударился о потолок и кинулся к выходу. Удар о потолок не прошел даром, он врезался в проволочную стенку и отлетел обратно. Помотал головой и снова кинулся к выходу из заточения.

— Сынок, мальчик мой! Ну, открывайте же быстрее! Дай я прижму тебя к исстрадавшемуся сердцу. Наконец-то закончились мои мучения! — король вылетел из открывшейся дверцы и кинулся сжимать в объятиях нашего проводника.

У меня даже слезинка навернулась, когда я посмотрел на семейное воссоединение.

— Отец, аккуратнее, а то бескрылым меня оставишь, или бездыханным, и не ясно, что произойдет раньше! — прошептал полузадушенный Мириэль.

— Ребята, может вы потом наобнимаетесь? Нам бы сейчас слинять без шороха, разбойники же не вечным сном заснули, — проговорил Павел, и, как не странно, я с ним полностью согласен.

— Да, отец, залезай к нему в карман, и мы скоро будем на месте, — пискнул вырвавшийся Мириэль.

— Сын, ты не забыл, по чьей вине мы живем в лесу? И ты мне предлагаешь касаться человека? Да мне тех троих и их матушки хватило за глаза, как вспомню, так вздрогну! — начал возмущаться неблагодарный король.

Павел не стал миндальничать, а, схватив его величество в кулак, невежливо сунул в карман. Оттуда донесся возмущенный писк и уговаривающий лепет Мириэля, второе все же возобладало, и вскоре из кармана высунулся молодой эльф с поднятым вверх большим пальцем.

«Эй, эльфийская маршрутка, нам пора выдвигаться! Бабке немного осталось до освобождения. Тебе ничего, а ко мне она слишком неровно дышит!» — напомнил я о ситуации во дворе.

— Мириэль, показывай дорогу, мы уходим, потом объяснишь, что имел ввиду твой отец и почему ты не сказал сразу, что приходишься ему сыном, — сказал Павел и взялся рукой за амулет.

Во дворе та же идиллия, то есть спали все, кроме злобно ворчащей старухи. Кинул на нее прощальный взгляд, и занял привычное место на Пашкином плече. Вот совсем не жаль, что мы с ней не познакомились поближе.

Павел взялся за амулет, и мы двинулись в путь привычным, волшебным ходом.