Анатолий Тарасов

Глава двадцать первая ПРИЗНАННЫЙ АВТОРИТЕТ

Тарасов знал себе цену. На одной из фотографий в его домашнем кабинете запечатлены Пеле, Свен Юханссон-Тумба и сам Анатолий Владимирович. Показывая ее Владимиру Акопяну, Тарасов, улыбнувшись, прокомментировал: «Лучший футболист мира, лучший хоккеист мира и…» И, по свидетельству Акопяна, «после короткой паузы рассмеялся». Снимок, стоит сказать, сделан во время торжественного открытия в Москве первого в России гольф-клуба, хозяином которого был Тумба.

В Зале славы в Торонто под портретом Анатолия Владимировича Тарасова — единственного европейского тренера, представленного в этой «хоккейной Мекке», — написано: «Анатолий Тарасов — выдающийся хоккейный теоретик и практик, внесший огромный вклад в развитие мирового хоккея. Мир должен быть благодарен России за то, что та подарила ему Тарасова». Портрет этот был нарисован специально прилетавшим в Москву — по заданию руководства НХЛ — художником. В Зал славы Тарасова ввели сразу после того, как дома ему пришлось — не по своей воле — фактически завершить тренерскую карьеру, стать жертвой негласного запрета на профессию. Воистину, нет пророка в своем отечестве…

Коэффициент неприязни советских спортивных начальников к Тарасову, неприязни, граничившей с ненавистью (и кто знает сколько раз эту границу переходившей), зашкаливал до такой степени, что ему даже не удосужились сообщить о введении в Зал славы. Не говоря уже о том, чтобы командировать великого тренера в Торонто для участия в торжественной церемонии. Организаторам в ответ на приглашение, поступившее в Спорткомитет, сообщили, что Тарасов болен. Перстень, причитающийся каждому обитателю самого престижного в мировом хоккее Зала, вместе с именной дощечкой тогдашним канадский посол в СССР Роберт Артур Дуглас Форд привез Тарасову в его московскую квартиру.

В Зал славы попадают причастные к хоккею люди по трем номинациям: игроки, судьи и «созидатели» — по этому разряду проходят все, кроме хоккеистов и арбитров, в частности тренеры. Мало того, что Тарасов стал в этом Зале первым европейцем (точности ради первым членом Зала славы из Европы стал бельгиец Поль Луак, 25 лет возглавлявший Международную лигу хоккея на льду, но он не практик, а функционер), так еще фактически и первым тренером — одновременно с ним был избран канадский специалист Томми Айвен. До них среди «созидателей» тренеров не было.

Первый раз Тарасов увидел себя в Зале славы в 1978 году, когда приезжал с молодежной сборной СССР на чемпионат мира. Четыре года спустя после избрания. В Торонто мэтра доставили на лимузине, встречали со всеми полагавшимися по такому поводу почестями. Устроили, можно сказать, отложенную церемонию включения в число избранных.

Большое, согласно устоявшемуся выражению, видится на расстоянии. Применительно к Тарасову масштабы этого «большого» поражают. Дома он практически забыт. Его работы по сей день столь же актуальные, как актуальна, например, книга Бориса Аркадьева «Тактика футбольной игры», не переиздают. (Стоит, правда, отметить появление благодаря внуку Анатолия Владимировича Алексею Тарасову в 2015 году в книжных магазинах фундаментальной работы мэтра «Родоначальники и новички»: Тарасов лет двадцать вынашивал идею написания этой книги, очень хотел, чтобы она была издана в Советском Союзе, отправлял даже заявку на имя руководителя Госкомиздата Михаила Ненашева, но она так и не была издана.) Его наследие практически не изучается. «Сегодня у каждого финского тренера лежит на столе книга Анатолия Тарасова «Тактика хоккея», — рассказывает Юрий Карандин. — Я собирал тренеров по региону Сибирь — Дальний Восток. Так многие даже не знают, что такая книга вообще есть. Надо — в память о Тарасове восстанавливать Высшую школу тренеров, и чтобы не 150 часов они там занимались, а двухгодичный курс проходили, с защитой диплома».

Дома вспоминают о великом тренере от случая к случаю. В Северной же Америке Тарасов — бог. Там редко произносят хвалебные слова о великих представителях советского хоккея, но Тарасов — исключение.

В начале 90-х Тарасова пригласили в Бостон для чтения лекций профессиональным хоккейным тренерам и экспертам и проведения семинаров по актуальным вопросам развития хоккея. Он полетел вместе со старшей дочерью Галиной, которая сопровождала его во всех поездках. Татьяна в то время находилась в США и, узнав о том, что отец и сестра будут в Бостоне, отменила все ближайшие дела и отправилась в пятичасовой путь на встречу с ними. Сестры плакали, когда увидели, как на вечере, устроенном в честь выдающегося тренера, все присутствующие стоя приветствовали их отца, 40 минут внимали каждому его слову и — вновь стоя — долго аплодировали. Татьяна вспоминает, что «он настолько чувствовал себя в своей тарелке, что вышел на сцену без костылей, даже перестал хромать, и на глазах седой, побитый жизнью человек в одночасье сбросил дет двадцать».

«В тот вечер, — пишет Татьяна, обращаясь к Анатолию Владимировичу в сборнике „Всё о моем отце“, — ты был абсолютной звездой, а мы с Галей только успевали утирать слезы и тихо радоваться, что сидим в этом зале. Вечером вместо банкета я позвала тебя и твоих гостей к себе в номер. Предварительно закупила в русском магазине много еды, которую ты любил… И когда ты вошел и окинул своим наметанным, хозяйским глазом праздничный стол, сказал: “Богато живешь, дочка”. И в твоем голосе слышалось что-то похожее на восхищение. Получалось, что я тоже чего-то достигла.

А люди всё шли и шли в этот гостиничный номер, чтобы сказать тебе слова благодарности, пожать руку, сфотографироваться вместе или взять твой автограф на память. Ты всех угощал, размашисто расписывался на буклетах, послушно позировал перед фотокамерами. И для меня это был такой восторг видеть тебя, уже почти забытого и никому не нужного у себя на родине, таким почитаемым, таким любимым здесь, в США, среди твоих бывших соперников, с которыми ты всю жизнь воевал, с которыми так отчаянно бился».

В американском издании книги «Родоначальники и новички» (1997 год) ее название — «Отец русского хоккея» — не Тарасовым, конечно, придумано. Американцы признают масштаб его гения. Как-то раз Владислав Третьяк был на заседании совета Зала хоккейной славы в Торонто. Генеральному менеджеру «Питсбурга» Рэю Шеро вручали приз за его легендарного отца Фреда Шеро. Получив приз, Шеро-младший в ответном слове сказал: «Спасибо Тарасову за его книги и идеи. Мы все тут воспитывались на теории русского мэтра».

Сам Фред Шеро, два раза выигрывавший с «Филадельфией Флайерс» Кубок Стэнли, регулярно ездил в Советский Союз на встречи с Тарасовым. Американского тренера интересовало буквально всё, имевшее отношение к новациям. Он первым, например, стал использовать видеозаписи тренировочного процесса. Сейчас без этого не обходятся даже в командах третьих-четвертых дивизионов. В один из приездов в Москву в середине 70-х Фред Шеро в интервью Дмитрию Рыжкову, работавшему тогда в «Советском спорте», сказал, что его «бандиты с большой дороги дважды выиграли Кубок Стэнли, тренируясь по методике Тарасова». Фамилию Тарасова Фред Шеро, один из лучших тренеров в истории НХЛ, всегда произносил с предельной почтительностью.

Еще один гуру североамериканского тренерского цеха — Скотти Боумэн бережно хранил тарасовский подарок — тренерские перчатки. Вместо того чтобы купить новые, приводил их в порядок, когда они рвались. Однажды Боумэн где-то забыл эти перчатки. Когда вспомнил где, отправил туда помощника, но выяснилось, что уборщица выбросила латаные-перелатаные перчатки, подумав, что их оставили как непригодные для дальнейшего использования. Огорченный донельзя Боумэн, на полном серьезе считавший, что перчатки Тарасова ему помогают, попросил Анатолия Владимировича через общих знакомых прислать ему точно такие же. В 1968 году Боумэн приезжал в Москву, побывал на тренировках ЦСКА, записывал упражнения, просил переводчика точно доносить до него все тарасовские реплики и фразы и тоже заносил их в блокнот.

Фетисов, с колоссальным уважением относящийся к Бoyмэну, говорил мне, что этот выдающийся в мировом хоккее тренер считает Тарасова своим учителем. После тренировок в Москве Тарасов забирал Боумэна, они уезжали на природу, на шашлыки, уславливались не говорить о хоккее, но не выдерживали, конечно, уговора и еще до первой рюмки начинали обсуждать какой-нибудь актуальный, по их мнению, тактический вопрос.

Херб Брукс, тренер олимпийской сборной США, сенсационно обыгравшей на Олимпиаде в 1980 году в Лейк-Плэсиде советскую команду во главе с Виктором Тихоновым, с гордостью поведал, что ему «удалось сделать это тарасовскими методами, которые он много лет изучал».

Тарасов задал направление развитию хоккея с шайбой. Оно, понятно, совершенствуется, видоизменяется, но фундаментальная база остается такой, какой ее видел Тарасов: высочайший уровень командной игры и агрессия. Достичь этого можно только за счет разнообразия тренировочных методов.

В Северной Америке и в европейских странах, в частности в Швеции и Финляндии, работают «по Тарасову». В России же этот гигант фактически забыт. Достаточно одного только сравнения. В Зал славы в Торонто Тарасов был введен в 1974 году. Бюст Тарасова на Аллее Армейской Славы, разбитой на территории комплекса ЦСКА, появился только в 2006-м. Уму непостижимо! Отговаривались тем, что у Тарасова не было ордена Ленина (того самого, кстати, который ему так и не дали за победу на Олимпиаде-72 в Саппоро). Но, во-первых, Аллея не называется «аллеей орденоносцев Ленина», а во-вторых, среди тех, чьи бюсты были воздвигнуты на Аллее раньше, есть как обладатели высокой награды, так и те, у кого ее нет. И наконец, даже если бы у Тарасова вообще не было бы ни одной правительственной награды, даже если бы он всю жизнь оставался рядовым, его бюстом обязаны были открывать Аллею Армейской Славы. Большей славы армейскому спорту — во всемирном масштабе! — мало кто принес. (И, кстати, появился бюст только благодаря Ольге Смородской, возглавлявшей в то время «большой ЦСКА».)

Тарасов был награжден престижной международной премией имени Уэйна Гретцки. Это событие произошло в Денвере в рамках ежегодной торжественной церемонии. Премию учредили в 1999 году и впервые вручили человеку, чьим именем она названа. Цель премии — отдать должное иностранцам, которые внесли свой неоценимый вклад в развитие и процветание в США хоккея на льду. До Тарасова ее вручали только канадским тренерам и хоккеистам. Вклад же Тарасова в развитие хоккея в США ощущался всегда и ощущается по сей день. Многие ведущие американские тренеры переняли опыт Тарасова. «Тарасов оказал обширное влияние на уровень игры как в США, так и во всем мире, — сказал Рон Дегрегорио, президент Федерации хоккея США. — Для нас большая честь наградить его международной премией имени Уэйна Гретцки, что является свидетельством нашего глубокого уважения». «Достаточно только взглянуть, в какой хоккей играют сегодня, какой высочайший темп игры показывают большинство высококлассных и опытных спортсменов, чтобы понять насколько громаден вклад Тарасова в развитие этого вида спорта, — высказал свое мнение Лу Вайро, руководивший олимпийской сборной США в 1984 году. — Он всегда старался поделиться опытом с другими тренерами и для этого много раз приезжал в США».

Лу Вайро подружился с Тарасовым. Он называет его человеком страстным, эмоциональным, честным, жестким, умеющим мотивировать. «У него было великолепное хоккейное воображение, видение того, что может произойти, представление об игре, — говорит Вайро. — Тарасов всегда опережал время, был лидером. И при этом — потрясающим артистом». С чего вдруг американец решил брать уроки тарасовской методики? «Впечатлила игра его команды, — говорит Вайро. — Я написал ему письмо, и он предложил мне приехать в Советский Союз и изучить здешний хоккей внимательнее. Да и ко мне в Америку Тарасов приезжал, очень открыто общался, помог развитию нашего хоккея. Помню его ценный совет: “Лу, ты не должен копировать то, что мы делаем, полностью. Нужно просто взять некоторые принципы; изменить и адаптировать их для своих людей и собственной тренерской работы. Все тренеры разные. Не нужно копировать, иначе не станешь лучшим. Будет результат похуже, второсортный”. Тогда я не совсем понял, что он имел в виду. И спросил: “Почему второсортный?” Он ответил: “Возьми ‘Мону Лизу’. Великое произведение. Если ты скопируешь ее, это все равно не будет так хорошо, как оригинал. Поэтому не копируй”. Так что совет я запомнил, и мы изменили советские тренировки под свои реалии».

23 мая 2010 года, в последний день чемпионата мира, в Кельне состоялась очередная ежегодная церемония включения новых участников в Зал славы Международной лиги хоккея на льду. В числе других в Зал был введен Лу Вайро. Он также получил награду имени Поля Дойка — «за выдающийся вклад в развитие мирового хоккея». После церемонии он рассказал много любопытного репортерам. Интересны его воспоминания о Тарасове, проливающие дополнительный свет на великого тренера:

«Я горд, что был другом Тарасова и имел возможность учиться хоккею у него. Великий тренер, великий человек. Однажды, когда он приехал в Америку, выдался свободный денек и я повез его в Ниагара-Фоллз. Там был огромный бассейн, в котором резвились дельфины. Тарасов посмотрел на них и сказал: “Я удивляюсь вам, американцам. В магазине столько сортов майонеза, что диву даешься. Небоскребы у вас, памятники. Вон даже рыб дрессируете. А хоккеистов своих не можете научить точный пас на два метра сделать! Почему так?’’

Тарасов мне очень помог. Его наука позволила мне потом убедить Херба Брукса и других американских специалистов изменить подход к хоккею. Сейчас американские хоккеисты действительно лучше играют! Они стали быстрее, креативнее, техничнее, лучше готовы физически. Это произошло не случайно и не на пустом месте. Это годы планомерной работы, выстраивание системы и ее доработка. Я считаю, что главным человеком, который помог вывести хоккей США на высокий уровень, позволяющий регулярно бороться за медали Олимпиад, был именно Тарасов. Он вдохновил нас.

Мы пользуемся тарасовскими наработками в Штатах, адаптируя их к нашим условиям. Тарасов объяснил: “Лу, в хоккее нет секретов. То, что кто-то придумал сегодня, завтра станут использовать все. Твоя команда выходит на лед, специалисты видят, как она играет, и могут легко перенять твои задумки. Это жизнь”. Я объяснил Тарасову, что мы не сможем тренироваться в точности как русские. У нас же куча адвокатов кругом, и случись что с парнишкой, засудят, заставят платить огромные деньги и так далее. Он ответил: “Все правильно, не копируй в точности. Иначе тебя и будут воспринимать как человека, всего лишь скопировавшего чужие идеи. Используй основные принципы и импровизируй в остальном”.

У любого игрока есть некие предельные возможности в плане катания, техники и физической подготовки. Абсолютно у любого. Тарасов сказал мне: “Лу, если хочешь быть хорошим тренером и развиваться в хоккее, запомни: что бы ты ни делал, превзойти предел физических возможностей игрока не сможешь. Но фантазия и воображение человека безграничны. И я всегда говорил своим игрокам, что они вправе рискнуть, попробовать что-то новое, даже в важнейший момент тяжелого матча. Так учил Тарасов. 99 процентов тренеров имеют определенные правила для игроков: тогда-то нельзя делать это, а тогда-то вот это. И очень немногие способны позволить игрокам творить.

Анатолий был замечательной личностью, и хоть он гонял игроков, они его не только уважали, но и любили. Вот Тихонова игроки тоже уважали, он тоже был жесткий. Но — не любили. Я знал многих советских хоккеистов, которые играли в те времена, Петрова, Викулова, Михайлова, — они подтверждали это. Тарасов ладил с игроками, мог пошутить, пообщаться. Как-то раз мне передали: “Лу, Тарасов хочет, чтобы ты приехал в Советский Союз. Он хочет, чтобы ты издал его книгу в Америке”. Я приехал, а Тарасов говорит: “Если хочешь, можешь пожить у меня. Не хочешь — организуем номер в гостинице. С девушкой”. Я обалдел, но ответил: “Мне мало девушки, нужны две”. Анатолий удивился, взглянул из-под очков: Зачем две?” Я объяснил — для того, чтобы им не было скучно: когда засну, они смогут поиграть в карты. Вы не представляете, как он хохотал!

Однажды, когда Тарасов был в Штатах, я сводил его на тренировку игроков в американский футбол. Он был потрясен до глубины души. Показалось, он исписал сотню страниц своего блокнота. Спросил: “Лу, неужели это возможно. Огромные черные парни вытворяют такие вещи! Если бы они играли в хоккей у нас не было бы шансов!” Я успокоил тогда Тарасова, сказал, что эти ребята не любят хоккей, да и на коньках кататься их научить было бы сложновато. Тем не менее он записал всё. И, не сомневаюсь, использовал в работе с хоккеистами. В этом заключалось величие Тарасова. Он постоянно учился, ни на мгновение не останавливаясь. Очень многое из того, что мы сейчас видим в хоккее, появилось благодаря ему».

Когда Тарасову присудили приз Гретцки — первому европейцу, имя которого назвало специальное жюри, Анатолий Владимирович из жизни уже ушел. Приз за деда получал его внук Алексей Тарасов, сын Галины Анатольевны, много уже сделавший и продолжающий делать для того, чтобы память о валиком тренере сохранялась. «Меня пригласил Лу Вайро, — рассказал Алексей. — Они с дедом познакомились еще в 1969 году. И подружились. Церемония состоялась в Денвере, штат Колорадо. Прямо на льду “Магнус Арены” были накрыты столы на 500 человек. Теплые слова в адрес деда сказали Бретт Халл, Майкл Рихтер, Брайан Лич, Кэми Гранато, которых в тот день ввели в американский Зал хоккейной славы. А еще меня поразило, что на прием пришли игроки олимпийской сборной США 1956 года. И каждый из них подошел ко мне, пожал руку. Не ожидал, что деда в Америке знают столь людей и многие считают его учителем».

Зал аплодировал Алексею стоя. Внук Тарасова растрогался до слез, когда вратарь американской сборной сказал ему: «У меня все колени сбиты от занятий по уникальным упражнениям вашего деда…»

Таких игроков как Гретцки, в мировом хоккее больше нет. Тарасов как-то пошутил, что канадец не заиграл бы в ЦСКА по причине отсутствия у него комсомольского билета и потому также, что не прошел бы ни одного сбора — не говоря уж о тестах — по физической подготовке. Но то был ответ Тарасова на один из самых нелепых вопросов, которые ему доводилось слышать: «Взяли бы вы к себе в команду Гретцки?» Конечно бы взял! Только он не желал всерьез обсуждать эту виртуальную затею.

Никто бы никогда, во-первых, Тарасову Гретцки в руки не дал. Да хоккеист и сам, наслышанный об адской работе в московском клубе, ни за какие коврижки не пошел бы на работу к «советскому диктатору». Во-вторых, у Тарасова не нашлось бы рычагов для управления Гретцки. Он никогда не пошел бы на то, чтобы пустить Великого, как называют Гретцки в хоккейном мире, в самостоятельное плавание, ярко выделив его тем самым среди остальных. В чемпионате СССР Гретцки бы не позволили играть так, как позволяли ему играть в Канаде — в антиканадский хоккей! — на «чистых» шайбах. Его не трогали противники и оберегали свои. Жесткие силовые приемы против него не допускались. Редких нарушителей осуждали даже партнеры.

Тарасов и самому Гретцки однажды сказал, отвечая на вопрос канадца, смог бы он играть за советскую сборную и ЦСКА: «Если хочешь играть в нашей команде, должен стать комсомольцем». И, рассмеявшись, похлопал Гретцки по плечу. Потом, посерьезнев, добавил: «Нет, не сможешь». И пояснил: «Ты всё равно и в нашей команде будешь играть для себя, ты так привык, у тебя такое воспитание. А вот Харламов — он играл для Петрова и Михайлова».

Тарасов пошутил однажды над Сергеем Макаровым, который на Кубке Канады в 1981 году попробовал было поиграть не на команду, а на себя. «Сережа, — сказал ему Тарасов, — ты вышел из колхоза и выглядишь белой вороной. Пиши заявление». — «Какое заявление, Анатолий Владимирович?» — удивился Макаров. «А чтоб тебя обратно приняли в колхоз…» После того как сборная СССР в решающем матче обыграла канадцев 8:1, причем Макаров не забросил ни одной шайбы, но зато отличились его партнеры по тройке (Ларионов забил два гола, а Крутов один), Сергей подошел к Тарасову и весело спросил: «Ну что, Анатолий Владимирович, теперь-то я не единоличник?»

И Тарасов делает вывод: «Вы только вдумайтесь, какой у нас хоккей, если такой индивидуально самый сильный игрок, как Сергей Макаров, едва только он попытался сыграть для себя, а не для партнеров, стал не нужен команде! Поэтому, когда мы говорим о выдающемся игроке в нашем хоккее, мы должны учитывать не только то, что он делает для общего успеха, как он обводит и сколько забивает (хотя и это, бесспорно, важно), а сколько доброты, старания, мастерства он отдает партнерам по звену. Какой, наконец, его удельный общественный вес в коллективе. Потому что создание коллектива для нашего тренера, на мой взгляд, самое главное. В иностранном хоккее не знают, что это такое — создание коллектива».

Теперь, когда российский хоккей почти полностью оказался под пятой иностранных хоккеистов и тренеров, — не знают и у нас.

Тарасов активно поддерживал Фетисова в его борьбе со спортивно-военным чиновничеством. Делал он это не в пику Тихонову, а из патриотических чувств. Великий тренер всегда считал Фетисова выдающимся мастером, человеком, прославляющим свою страну. Видя отчаяние игрока, не могущего пробить стену, отлученного фактически от хоккея, лишенного права тренироваться, усаженного в армейском клубе за стол с телефоном и разносившего бумажки по кабинетам, — это многократный-то чемпион страны, мира и Олимпийских игр! — Тарасов принял возможное для него участие в судьбе хоккеиста. Фетисов, от которого очень многие в ту пору отвернулись, не желая портить отношения с силами, препятствовавшими его отъезду, позвонил Тарасову и приехал к тренеру на дачу, захватив с собой тренировочную форму. Тренироваться он на тарасовской даче, понятно, не тренировался, однако Тарасов ознакомил его с набором упражнений, который мастеру, по настоянию тренера, надлежало регулярно выполнять, прежде чем отправиться за океан, а также выполнять в Америке. Вместе они провели почти весь день. Расставаясь, Тарасов положил руки на плечи Фетисову и сказал, глядя в глаза: «Всё у тебя будет хорошо!» А потом потрепал по щеке и обнял.

Тарасов в отличие от бездушных людей, боявшихся собственной тени, видел значимость фигуры Фетисова не только для отечественного хоккея, но и вообще для страны. Николай Вуколов, много лет работавший тассовским корреспондентом в Стокгольме, рассказал мне такую историю. В июне 2001 года в Швеции отмечали 25-летие свадьбы короля Карла XVI Густава и королевы Сильвии. Специально по этому случаю в шведскую столицу прибыл Мстислав Леопольдович Ростропович. Ему предстояло сыграть на концерте в летней резиденции шведских королей Дроттнингхольм. Вуколов, разумеется, такое событие пропустить не мог и попытался взять у маэстро интервью. Ростропович, обычно открытый и контактов с прессой не избегавший, к удивлению Николая, отказался: «Нет, нет, нет. Я с российской прессой не контачу. Они меня обидели, и я дал слово ни с кем из российских журналистов не общаться».

«Ну, Мстислав Леопольдович, — принялся раскидывать «сети» Вуколов, — мы же с вами вместе ужинали, когда вы с Родионом Щедриным “Лолиту” в Стокгольме ставили. Помните? А потом, я же тассовец, на всю страну ведь буду материал передавать, а не в одну какую-то газету. В России много людей, которым беседа с вами будет любопытна…» Словом, уговорил. Николай помчался в отель «Дипломат», в котором во время стокгольмских визитов останавливался маэстро. Беседа, продолжавшаяся более часа, подходила к концу. Внизу Ростроповича ожидало заказанное для поездки в королевскую резиденцию такси. Вуколов, захвативший с собой свою книгу «Москва — Стокгольм: хоккейные перекрестки», спросил: «Мстислав Леопольдович, а вы хоккей любите?» «Ну а как же, кто же не любит хоккей!» — моментально откликнулся Ростропович, ничуть не растерявшись от неожиданного поворота темы. «Тогда, — протянул Вуколов свою книгу, — напишите, пожалуйста, в этой вот книге что-нибудь про хоккей». «Я, — рассказывал Николай, — не предполагал, что его реакция будет настолько моментальной. Он задумался лишь на секунду, принялся писать с абсолютно сосредоточенным видом, а потом протянул мне книгу с надписью: “От любителя хоккея. Горд знакомством с Пикассо, Шагалом, Сикорским и Фетисовым. М. Ростропович”».

Виктор Тихонов между тем усугубил конфликт, не включив Фетисова в список кандидатов на участие в очередном чемпионате мира — в Стокгольме-89. Анатолий Фирсов, увидев список, был ошеломлен: «Я считаю, что в данном случае Виктор Тихонов ставит свои личные интересы выше командных. В свое время у Анатолия Владимировича Тарасова тоже было много конфликтов с игроками. Но свои личные интересы, личные амбиции он никогда выше хоккея не ставил».

Анатолий Владимирович свое мнение по поводу конфликта Тихонова с ведущими игроками публично высказал в газете «Социалистическая индустрия». Произошло это после того, как в прямом эфире популярной тогда телевизионной программы «Взгляд» игроки первого звена ЦСКА и сборной СССР Макаров, Крутов, Ларионов, а также хоккеисты второй тройки Каменский, Хомутов и Быков заявили, что без Фетисова на чемпионат мира не поедут. «В последние дни, — написал тогда Тарасов, — ко мне часто обращались с просьбой прокомментировать ситуацию, сложившуюся в ЦСКА, а точнее, конфликт между тренером В. Тихоновым и хоккеистами В. Фетисовым, И. Ларионовым и другими. Я тогда не считал возможным выступить. Но после того, что я увидел и услышал в программе “Взгляд” в минувшую пятницу, понял, что больше молчать нельзя. Если тренер докатился до такого положения, когда не только ведущие игроки (о них можно было бы сказать — баловни судьбы) перешли границу меры, когда подкоманды становится на дыбы, значит, дело зашло далеко. И это не просто выступление в защиту Фетисова. Нет, это желание поправить тренера. До сих пор он бесконтрольно пользовался своими большими правами, и никто не одернул его. В. Тихонов придумал себе определение “максималист“. Это, по меньшей мере, нескромно — самому себе воздавать хвалу. Сегодня, когда решается судьба игрока, тренер занял странную для воспитателя позицию: на колени — или ты мне не нужен. В. Тихонов, очевидно, не понимает, что речь идет о судьбе советского хоккея. С теми, кто смотрит тренеру в рот, боится возразить, победы не добудешь. Я не выступаю против тренера. Я всю жизнь был за его большие полномочия. Но всегда считал и считаю: тренер должен думать не о своей персоне, а заботиться о судьбе хоккея и игроков.

Хоккеисты защищают Фетисова. Почему? Да потому, что это уникальный хоккеист. Его можно сравнить разве что с Н. Сологубовым и В. Васильевым. Но в ряде компонентов, в творчестве он пошел дальше. Безусловно, в мировом хоккее это фигура номер один. Всё это обязан учитывать тренер, решая вопрос о судьбе такого выдающегося игрока: не амбиции, а интересы хоккея!»

Тарасова поражала тогда та «удивительная вседозволенность», какой добился Виктор Тихонов у военных и спортивных руководителей страны, уверовавших в его незаменимость. По мнению Тарасова, во время развития конфликтной ситуации ведущие хоккеисты ЦСКА «тактично и убедительно вскрыли большие изъяны в тренерской деятельности Тихонова». Анатолий Владимирович, за командой следить не перестававший ни на день, знал об этом давно. Он говорил об изъянах не только на всевозможных совещаниях и собраниях, но и много раз — прямо в глаза — самому Тихонову.

Но Тарасов не был бы Тарасовым, если бы одобрил действия хоккеистов, сообщивших посредством телепередачи о объявленном ими ультиматуме. «Я понимаю, — отметил Тарасов, — что хоккеисты пошли на конфликт, убедившись в том, что все доступные средства доказать своему тренеру его неправоту исчерпаны. Но всё равно не могу согласиться с вами, ребята, с вашим ультиматумом: не поедет Фетисов, не поедем и мы. Так ставить вопрос негоже».

Через несколько дней на собрании команды появились начальники из Спорткомитета. Приехал и Тарасов. «Он, — рассказывал Тихонов, — мне объявил: «Все говорят, что надо Фетисова взять в сборную”. Я отвечаю: “Он с января до середины февраля ничего не делал, толком подготовкой не занимался, не было времени. Всё ушло на интервью и заявления, что в команде Тихонова он играть не будет”».

Потом, уже после Стокгольма-89, где сборная СССР выиграла титул, а Фетисов в роли капитана команды стал ее лучшим игроком и по праву вошел в состав симоволической сборной, Тихонов сказал, что для него «в принципе важнее всего было мнение команды».

Тарасов — именем своим и сам — сопровождал Фетисова по всей его хоккейной жизни. Книги Тарасова, прежде всего «Совершеннолетие», в которой тренер доходчивым языком характеризовал игроков и хоккей, Слава прочитал раньше чем произведения из школьной программы. «Совершеннолетие» стало настольной книгой мальчугана, отправившегося записываться сначала в динамовскую секцию (ему там отказали: «Таких маленьких, 1958 года рождения, пока не берем»), а потом проехавшего одну трамвайную остановку до ЦСКА. Перед Дворцом спорта ЦСКА Фетисов увидел плакат, впечатливший его. Красноармеец в буденовке указывал пальцем на каждого, кто проходил мимо, и вопрошал: «А ты записался в ЦСКА?» Слава с трудом нашел тренерскую комнату. Она находилась в школе тяжелой атлетики и гимнастики. К ней вела неприметная лесенка. Директором школы был Александр Николаевич Виноградов. К нему Слава и обратился, потому что помнил, что в тарасовской книжке Виноградов был представлен как один из лучших защитников отечественного хоккея. Фетисов немножко приврал: помня динамовский отказ, прибавил себе годик, а ему сказали, что таких «старых» в ЦСКА не берут. Слава и по сей день не знает, был бы у него шанс, скажи он правду о годе рождения, но тогда он вышел из зала тяжелой атлетики и гимнастики донельзя расстроенным и обрадовался, когда увидел объявление о предстоящем наборе детей в школу ЦСКА — в первое воскресенье сентября, с 10 утра Набор проводят Тарасов, Фирсов, Рагулин, Кузькин, Ромишевский, Локтев…

Очередь — детей с родителями, одних детей, без взрослых (сейчас это представить невозможно) — простиралась от метро «Аэропорт» до армейского Дворца спорта. Слава простоял часов восемь без еды, без воды: никто ведь не думал, что так долго придется находиться в очереди, а потому ничего с собой не взял. Соседи из очереди поделились бутербродом. На лед Фетисов попал к вечеру. Позже он узнал, что хоккеисты ЦСКА — они ему потом сами рассказывали — менялись, уходили во время просмотра отдыхать, а Тарасов оставался постоянно. Слава тогда в число отобранных не попал — он страшно устал в очереди, чтобы кого-то удивить на льду. Но понял, побывав в армейском зале и увидев Тарасова и выдающихся хоккеистов. «Попал в какое-то великое место». «Я, — рассказывал он, увидел великих людей. И, по большому счету, не очень-то и расстроился. Не знаю почему. Так получилось, что этой же осенью, ближе к зимним каникулам, мы играли на стадионе ЦСКА на Песчанке — Фрунзенский район против нашего Тимирязевского. Играли в рамках московского турнира „Золотая шайба”. Перед нами тренировался армейский 58-й год. Они закончили, вышли мы. Юрий Александрович Чабарин, ставший потом первым моим тренером, решил задержаться и посмотреть на мальчишек со двора. И пригласил меня после матча на тренировку в ЦСКА».

После завершения первого сезона Славы Фетисова в школе армейского клуба назначили собрание команд всех возрастов. На плакатах-объявлениях было написано, что проводить его будет Тарасов. В небольшой зал офицерского клуба ЦСКА, располагавшегося рядом с административным зданием, вместились все юные армейские хоккеисты — от третьих мальчиков до молодежного состава. Тарасов всегда сам вел такие собрания. И приводил с собой победителей чемпионатов мира и Олимпиад, чтобы дети могли пообщаться с выдающимися игроками, задать какие-то вопросы.

Тарасов просил, чтобы приходили с родителями, с дедушками, бабушками. Их он считал исключительно важными фигурами в деле воспитания подрастающего поколения. Видел в них огромный ресурс для хоккейной школы.

«“Какими качествами должен обладать защитник?” — спросил Анатолий Владимирович нас, мальчишек, посетив тренировку детской команды, — рассказывает Фетисов. — Каждый из нас что-то такое сказал — защитить ворота, не дать сыграть нападающему и тому подобное. Тарасов выслушал и сказал: “Защитник должен одновременно видеть партнеров и соперников, а еще блондинку в пятом секторе, в пятом ряду, на пятом месте”. На всю жизнь запомнил эти слова. Всегда старался видеть блондинку. Не в буквальном, конечно, смысле, а старался с поднятой головой видеть всю ситуацию на площадке, контролировать ее».

Тарасов видел всю ситуацию в клубе и контролировал ее. Он не знал мелочей. Психологом был во всем. Спрашивает на одном из собраний у мальчугана, почему тот такой грустный? «Спартаку» проиграли. «“Спартаку”, говоришь, проиграли, повторяет Тарасов. — А родители твои здесь?» Выходит мама. Анатолий Владимирович спрашивает у нее: «По хозяйству помогает? Полы моет? Мусор выносит?» На все вопросы у мамы один ответ: «Нет». И тогда Тарасов обращается к мальчику. «И как же ты собираешься выиграть у “Спартака”, если маме не помогаешь? Даже мусор не выносишь!»

Фетисов называет Тарасова «великим оратором, которого взрослые и дети по два часа слушали с открытыми ртами — настолько доходчиво, понятным каждому языком он говорил о нужных вещах». «Можете себе представить, — говорит Слава, — что, в десятилетнем возрасте прикоснувшись к этому величию, я сразу понял, что это именно то место, где всё правильно — воспитание правильное и ценности и приоритеты правильно расставлены».

В форме ЦСКА начиная с десяти лет Фетисов не проиграл ни одного турнира — ни на каком уровне.

Незабываемой для него стала первая тренировка, проведенная под руководством Тарасова в составе команды мастеров. Фетисову тогда было 15 лет. Дело было летом. Его команда тренировалась в зале тяжелой атлетики. И вдруг прибегает администратор ЦСКА: на тренировке у мастеров кто-то получил травму, срочно нужен защитник, для того чтобы Тарасов мог провести полноценную тренировку. И тогдашний тренер Фетисова, Николай Голомазов, сказал Славе: «Иди».

Первая команда в отличие от юношеской была в тот момент уже на льду. Шел подготовительный период, последний, как потом оказалось, подготовительный период под управлением Тарасова. Фетисов с партнерами пропадал в старом Дворце ЦСКА во время тренировок мастеров. Ребята внимательно наблюдали за старшими, вслушивались в команды Тарасова, он всегда был на коньках, и при нем всегда был микрофон. И вдруг Фетисов на тренировке ЦСКА оказался не за бортиком, наблюдателем, а на льду, рядом со звездными игроками и Тарасовым. Сон, да и только.

Голос Тарасова: «Звено А, звено Б, звено Ц… Полуфабрикаты… Огольцы…» Падал, вставал. Поначалу — неуверенность. Потом раскатался. В кого-то врезался, на силовой прием поймал. «Всё, — вспоминает Фетисов, — в тумане. Не думаю, чтобы что-то выдающееся тогда сделал, но Локтев, он был тогда у Тарасова вторым, приметил и через некоторое время после того, как возглавил команду, пригласил в первый состав».

Фетисов, как когда-то Виноградов, о котором Слава прочитал у Тарасова в детстве, оказался одним из героев очередной книги тренера, включившего Славу в число выделенных им «мужчин хоккея».

«Вячеслав Фетисов — хоккеист выдающийся, — охарактеризовал игрока мэтр. — По этому поводу расхождений нет и быть не может. Но за что, за какие достоинства все — и специалисты, и любители хоккея — причисляют его к разряду выдающихся?

Неумная активность, игровая дерзость, постоянное стремление к риску — достоинства, разумеется, немалые, но чтобы стать спортсменом выдающимся, неповторимым, этого недостаточно. Ведь не секрет — активных-то у нас и сегодня много, а вот выдающихся…

Активность Вячеслава особого свойства. Если у иных она из достоинства превращается в недостаток, ибо хоккеист порой теряет основу игры — ее осмысленность, коллективность, то у Фетисова одно с другим никогда не вступает в противоречие. Вячеслав нередко берет игру на себя, но при этом никогда не ущемляет партнеров, не сковывает их действия, а скорее наоборот — своими действиями помогает им раскрыть свои лучшие качества.

У него высокая техника — сказать так, коли речь идет о Вячеславе Фетисове, значит, поставить его в один ряд со многими другими. Он же и в этом куда выше практически почти всех и наших и зарубежных защитников — и по разнообразию технических приемов, и по их экономичному, не требующему больших физических затрат исполнению.

…Фетисов у себя в зоне завладевает шайбой, но партнеры перекрыты, и он обводит ближайшего соперника. Обводит благодаря финту и скоростному маневру — практически без всякого риска потерять шайбу. Иначе и нельзя — ведь дело происходит в своей зоне. В зоне же нападения, где чужие и свои игроки перемешаны, и обводка у Вячеслава иная. Здесь он стремится быстро сблизиться с ближайшим из хоккеистов соперников и, не давая ему времени на размышление, навязывает единоборство, в ходе которого, быстро и разнообразно действуя клюшкой, или сам пролезает к воротам, или скрытно отдает пас партнеру для завершения атаки. Причем разнообразные передачи Фетисова роднит одно — они всегда удобны для приема.

Вячеслав — хоккеист “двурукий”: то есть владеет броском и пасом как справа, так и слева. Причем в выборе тактических средств, в исполнении технических приемов никогда не спешит. Но никогда и не опаздывает. Так действовать ему помогает широкая ориентировка, умение быстро и точно “читать“ мысли и партнера и соперника. Вот почему обвести Фетисова редко кому удается, сам же он и в разрушительной и в созидательной деятельности преуспевает.

Воспитанник армейского клуба Вячеслав Фетисов с первых шагов в хоккее был приучен к такой игре. И не случайно, будучи еще только девятнадцатилетним, Вячеслав был приглашен в сборную СССР и дебютировал на чемпионате мира 1977 г. в Вене. Столь молодых защитников редко вводят в состав на таких соревнованиях, как чемпионаты мира, — ведь необходимые для игрока обороны стабильность и надежность обычно приходят с годами. Правда, автору могут возразить, что в последние годы молодые защитники в сборной — не редкость. Но это лишь следствие возникшего дефицита игроков обороны. Тогда же, в конце 70-х годов, у тренеров сборной выбор был куда шире и тем не менее они остановились на Фетисове. И Вячеслав оправдал надежды. На чемпионате мира в Вене он ничем не напоминал стажера, лишь на время надевшего форму сборной СССР. Наоборот, и рядом с маститыми, даже такими, как Валерий Васильев, например, Фетисов выглядел достойным и равным партнером. Он сразу же, в год дебюта, убедил всех, что пришел в сборную не на сезон, а на долгие годы.

Случай подтвердил, сколь велика роль Вячеслава и в клубе и в сборной.

В 1984 г. Фетисов из-за сложнейшей травмы пропустил большую часть сезона. Едва только врачи дали “добро”, Вячеслав вышел на лед, хотя, конечно, еще не был готов к играм. Но “неготовый” Фетисов в первой же своей встрече — встрече с московским “Динамо” смотрелся: и сам две шайбы забросил, и для партнеров с десяток голевых ситуаций создал. Доказал он — в который раз — весомость высокой технической оснастки и творческого отношения к хоккею.

Капитанов не назначают, а выбирают. И ошибиться в выборе кандидатуры на эту должность нельзя: больно уж важна и ответственна роль капитана, настолько важна, что далеко не каждый, пусть даже выдающийся, хоккеист пригоден для этой роли. Фетисов же словно был создан для нее. Он — живой пример доблести, сознательной дисциплины, любви к хоккею, высокого мастерства, наконец.

Более того, выделяют Вячеслава и чисто человеческие достоинства — умение дружить, помогать товарищу и, что немаловажно, слушать другого. Вот почему ребята верят своему капитану, всегда готовы идти за ним на спортивный подвиг во имя прославления своего клуба, нашей сборной, всего нашего хоккея.

Вожак, всегда готовый помочь друзьям, и особенно молодежи, обрести крылья — таков Вячеслав Фетисов. И именно таким мне представляется защитник, спортсмен хоккея грядущего».

«Всё то, что во мне есть нормального, мужского, хоккейного, — признался Фетисов, — от Тарасова. Осознаю это совершенно четко. Книги его — библия моя была. И прикосновение к ним в детстве — это никакой оценки не имеет. Это бесценные вещи, которые полностью меня сориентировали и на результат, и на уважение традиций…»

Тарасов, по мнению Фетисова, и тренеров в школу ЦСКА подбирал, отвечавших всем его высоким требованиям, прежде всего моральным. «Что удивительно, — говорит Фетисов, — все считали его очень жестким, но игроки его любили и уважали».

В 78-м в Праге — Фетисову было всего 20 лет — его признали лучшим защитником чемпионата мира. Тарасов подошел к нему после турнира, обнял и сказал: «Славка, смотри не зазнайся». «А ведь прав был Анатолий Владимирович, — вспоминает Фетисов. — “Крышу” немножко снесло».

Поздней осенью 1986 года Тарасова пригласили проконсультировать оказавшийся в сложном положении «Ванкувер Кэнакс». Переводчиком с ним поехал Виктор Гусев, известный телекомментатор, а тогда корреспондент ТАСС. Выступал «Ванкувер» неважно, и руководители клуба сказали, что, воспользовавшись советами Тарасова, хотят поправить турнирную ситуацию.

Тарасов на третий день понял, что истинная цель приглашения — желание канадцев наладить мосты, чтобы переправлять затем по ним советских хоккеистов в НХЛ. Выдающийся тренер, несомненный хоккейный авторитет не только у себя в стране, по мысли канадцев, — именно та фигура, благодаря которой можно ускорить процесс. В консультациях «Ванкувер», надо сказать, тоже нуждался, и тренеры и игроки команды впитывали в себя почти всё, что говорил им и советовал Тарасов.

Поняв идею канадцев, Тарасов, по словам Гусева, «очень обиделся». «Витя, — обратился он к Гусеву, — по-моему, меня используют, по-моему, я им здесь не нужен. Мы, конечно, пробудем здесь с тобой до конца и время проведем нормально, но, по-моему, позвали для того, чтобы мосты налаживать. “Развели” старика Тарасова…» Тарасов и канадцам сказал то же самое. Они принялись убеждать его, что это не так, что они действительно нуждаются в его советах и консультациях, и Тарасов честно и основательно в течение двух недель, изо дня в день выполнял свою работу.

На пресс-конференции однажды репортеры поинтересовались у Тарасова, будут ли когда-нибудь советские хоккеисты играть в НХЛ, а канадские — в Советском Союзе. По словам Виктора Гусева, Тарасов был категоричен: «Мое мнение такое: никогда советские хоккеисты в Северной Америке играть не будут. Они у вас не приживутся. И вы у нас не приживетесь. Об этом нет даже смысла говорить». То ли тогда, в 86-м, Тарасов действительно так думал, то ли в нем заговорила обида на принимающую сторону, захотевшую, как считал Тарасов, использовать его для наведения мостов.

«Тарасов, — рассказывал мне Гусев, — уже тогда ходил с палочкой, которую называл “клюшкой”, уже тогда чувствовал себя неважно, из-за ноги уже тогда был больной человек. Через год после нашей поездки “Ванкувер Кэнакс” пригласил Тарасова и организовал для него операцию, которую оплатил клуб».

А в тот приезд Тарасов с первых же часов стал всех удивлять. «Мы прямо с аэродрома, — вспоминает Гусев, — отправились на тренировку. Канадцы предложили было отдохнуть после сложного длительного перелета, но Тарасов был тверд.

У нас, — сказал он встречавшим, — и без того мало времени. Нужно начинать работу сразу, без раскачки. Поехали на тренировку».

Приехав на тренировку, сели на трибуну. Тарасов внимательно смотрит на площадку и записывает, записывает, записывает… Неподалеку от него — журналисты. «Тарасов, — рассказывает Виктор Гусев, — вдруг поднимает голову и говорит: “Скажи им, что у меня первое замечание. Вот тренируют численное преимущество. Неправильно это делают. Почему защитники всё время бросают по воротам?” Кто-то из репортеров спрашивает Тарасова: “А куда же им бросать?” Тарасов объясняет: “Защитники должны два раза бросить по воротам, а третий раз — мимо ворот. И об этом обязан знать крайний нападающий. Он должен там стоять и рвануть на этот третий бросок и отправить шайбу в ворота”. То же самое потом Тарасов сказал в раздевалке тренеру Тиму Уотту. Все всё записали. Совпадение это или нет, но в состоявшемся на следующий день матче, по-моему с “Калгари”, разыгрывая численное большинство, “Ванкувер” забрасывает шайбу точь-в-точь по схеме Анатолия Владимировича. В газетах восклицают: “Первым же советом Тарасов поднимает нашу команду!”

После первой тренировки в раздевалке был разбор занятия. Имен хоккеистов Тарасов, разумеется, не знал, а на тренировочной форме на спинах у игроков не было и номеров, звенья работали в разных по цвету майках. Но советский тренер детально охарактеризовал действия каждого, оперируя прозвищами, которые дал сам, — “длинноволосый”, “в светлых перчатках”, “с клюшкой в левой руке”… И все прекрасно понимали, слушая характеристики Тарасова, о ком идет речь. Тим Уотт все записывал».

Тарасов составил небольшие записочки для каждого хоккеиста «Ванкувера». Некоторые игроки попросили Гусева перевести слова тренера и повесили записки на свои шкафчики в раздевалке. Другие повесили без перевода, сказали, что это «талисман, написанный рукой великого Тарасова». Содержание записок было простым, но емким. Одному хоккеисту Тарасов, например, написал: «Тебе необходимо усилить физическую мощь»; другому: «Обрати внимание на взаимодействие с центрфорвардом»; третьему: «Больше играй с партнерами»… Игроки к этим наставлениям отнеслись очень серьезно.

Любопытный эпизод был в Ванкувере с водой. Тарасов обратил внимание на то, что на тренировках игроки подъезжали к расставленным емкостям с водой и пили сколько угодно, в любой момент. «У нас, — рассказывает Гусев, — считалось, что это вредно для сердца. Мне мама даже говорила: не пей воду, когда играешь в футбол, бегаешь, — сердце надорвешь». Тарасов за голову схватился: «Что вы делаете?..» Это был единственный случай, когда Уотт сказал Тарасову: «Анатолий, мы слушаем всё, что ты говоришь, записываем, но во врачебные дела давай не будем влезать. Доказано, что это абсолютно правильно».

После каждого матча Тарасов занимался с тренерами разбором игры. Однажды обиделся. Уотта задержали на обязательной пресс-конференции. Тарасов ждал его. «Не уважает меня, мальчишка… Том, ты чего, Том? Виктор, так и переведи — ты чего, Том? Чтобы он понял». Тарасову объяснили, что Уотт был вынужден задержаться, потому что выполнял важную часть своей работы. Тарасов помягчел. Уотта, с его аристократической внешностью, он называл «белой костью», а про помощника его, краснолицего, усатого, похожего на лесоруба Джека Макилхарги, говорил: «Этот — наш».

Тарасову очень понравился тогда нападающий «Ванкувера» Стив Тамбеллини. «Хороший, командный игрок», — охарактеризовал его Анатолий Владимирович. Тамбеллини, надо сказать, — хоккейная династия. Отец Стива, Эдди, в 1961 году в Женеве стал чемпионом мира в составе канадской команды «Трейл Смоук Итерс». Сын Стива, Джефф, тоже одно время играл в «Ванкувере».

На выездной матч Тарасов за две с половиной недели пребывания в Ванкувере летал лишь один раз, чартерным рейсом. У кого-то из хоккеистов родился сын, об этом было объявлено в самолете, и парень угощал всех сигарами. Вручил сигару и Тарасову. Анатолий Владимирович хмыкнул, но курить не стал.

Принимали Тарасова по высшему разряду. Роскошный номер. Три комнаты: общая, тарасовская и гусевская. Два мини-бара, чему Анатолий Владимирович был чрезвычайно рад, позволяя себе рюмочку-другую. Клуб оплачивал всё, включая питание в ресторане отеля. Гусев вспоминает, что поесть Анатолий Владимирович любил, но в еде был неприхотлив, изыскам равнодушен, предпочитал простую пищу.

Когда Тарасов выходил из гостиницы, его окружали караулившие выход тренера ребятишки и протягивали ему для автографа его собственные книги, причем разные, изданные на английском языке. Он их никогда прежде не видел и ничего о них не знал. Попросил у одного мальчишки: «Подари книгу». Тот: «Что вы! У меня только одна. Я не могу с ней расстаться».

На улице и на стадионе Тарасова узнавали и тепло приветствовали. Работоспособность его поражала канадцев. Он посещал все раскатки, тренировки, матчи. На предложение: «Может быть, не пойдем?» — отвечал неизменным: «Нет. Нужно всё смотреть!»

«Однажды, — вспоминает Виктор Гусев, — нас пригласили в мэрию, где были все руководители команды, владелец “Ванкувера” Артур Гриффитс. Собираемся. Надо одеться как-то по-особенному. Тарасов: “Нет-нет. Я — тренер. Никаких галстуков”. И облачился в одежду спортивного стиля. Говорит: “Нужно, конечно, взять селедочки”. — “Какой селедочки?!” — “Давай-давай, купим селедочки. Я ее приготовлю с лучком”. И он всё это у нас в номере разложил, порезал, завернул в специальную пленку, положил в пластиковый пакет, и мы пошли в мэрию — на прием! Хозяева приема, все в костюмах, с галстуками, — обалдели. Уже минут через пятнадцать Тарасов превратил их в самых раскованных людей в мире! Они сняли пиджаки, руками брали эту селедочку с лучком, закусывая выпитую водку, хохотали. Анатолий Владимирович абсолютно их перестроил, настроил на совершенно иную волну. И канадцы потом говорили, что Тарасов помог им, людям из мэрии и руководителям клуба, лучше понять друг друга. Никогда прежде они не находились вместе в такой вот ситуации абсолютной раскованности. Тарасов их мгновенно объединил — селедочкой, непосредственными тостами, рассказами смешными, некоторые из которых ложились только на нашу почву, игра слов обычно не переводится, но они всё равно хохотали, как только я начинал переводить. Тарасов похвалил канадскую водку: “Это — сюрприз для меня, я считал, что только у нас хорошая водка”».

Интуиция Тарасова практически никогда не подводила. Гриффитс предвидел перемены, которые могли произойти в Советском Союзе и, как следствие, во взаимоотношениях между странами восточного блока и западными государствами, и хотел первым принимать у себя талантливых советских игроков, когда откроется «железный занавес». «Ванкувер» еще в 1985 году выбрал на драфте Игоря Ларионова, а в 1986-м — Владимира Крутова. Приглашая Тарасова проконсультировать «Ванкувер Кэнакс», а год спустя устраивая тренера на операцию в канадскую клинику, Гриффитс был искренним, делал всё это в знак уважения к выдающемуся хоккейному специалисту, но в то же время не забывал об интересах своего клуба.

С Тарасовым Гриффитса познакомил Боб Хиндмарч, возглавлявший спортивный отдел Университета Британской Колумбии и занимавшийся развитием канадской олимпийской программы. Владелец «Кэнакса», мечтая заполучить Ларионова и Крутова, придумал вариант, который мог бы посодействовать скорому приезду в Ванкувер двух высококлассных нападающих. Летом 1988 года он отправил в Москву на четыре недели вратаря Троя Гэмбла и члена тренерского штаба «Кэнакс» Джека Макилхарги — понаблюдать за методами тренировочной работы в СССР. Их миссию Гриффитс называл «дипломатической». Гэмбл участвовал в тренировочных занятиях в ЦСКА, Макилхарги много времени проводил с Тарасовым. «Тарасов, — говорил Макилхарги, — был настоящим королем хоккея». Разумеется, Анатолий Владимирович не упустил возможности пропарить гостей в бане, так что Гэмбл рассказывал впоследствии, как его и Джека били мокрыми вениками, приговаривая, что «это полезно».

В 1989 году Тарасов тепло принимал в Москве Гриффитса и генерального директора «Кэнакс» Пэта Куинна. Эта поездка для клуба из Ванкувера оказалась весьма успешной: 5 октября 1989 года Ларионов и Крутов дебютировали в НХЛ в составе «Ванкувер Кэнакс».

По слухам, Тарасова хотел видеть у себя «Нью-Йорк Рейнджерс». Во всяком случае, об этом по телефону рассказал Анатолию Владимировичу Арне Стремберг. Он прочитал в газетах, что «рейнджерсы» искали великого тренера через Спорткомитет СССР, но неизменно получали ответ: «Тарасов болен…» Если нью-йоркский клуб и собирался заполучить в свои ряды Тарасова, то скорее всего в роли высокооплачиваемого консультанта, но никак не главного тренера, поскольку Анатолий Владимирович по-английски не разговаривал, а на то, чтобы тренировать профессиональных хоккеистов через переводчика, надо полагать, и сам бы не пошел. Да и ничего путного из такой затеи выйти не могло.