Ангел в моей постели

Глава 13

– Боже мой, дитя! – такими словами встретила Викторию Эсма, войдя в кухню, и приложила руку к ее щеке. – У вас все еще лихорадка. Прошла всего неделя. Что вы здесь делаете? Почему не в постели?

– Решила постоять на своих ногах. – Виктория посадила Зевса на стул, и кот сразу же бросился к стоявшей на полу миске со сливками. – Сэра Генри нет в его комнате.

– Он в травяной кладовке, мэм.

Виктория взяла чашку горячего чаю, удобно, насколько это было возможно, расположилась на табурете и смотрела, как Эсма резала морковь к ужину.

– Сэр Генри говорил с тобой после вчерашней ночи? Эсма покачала головой:

– Он ни с кем не разговаривает с тех пор, как лорд Чедвик уехал за Натаниелом.

Виктория страдала, но эта боль не имела ничего общего с ее раной. От Дэвида не было никаких вестей. Она старалась не думать о нем, но его отсутствие, как и беспокойство о благополучии сына, лишали ее сна, а она так нуждалась в отдыхе.

Сэр Генри продолжал лечить ее рану, хотя уступил свое место в ее сердце другому, более глубокому чувству.

Она любила сэра Генри как отца, которого никогда не имела. Он был единственным дедом, которого знал Натаниел. Она не имела права просить у него прощения, но он имел право знать правду, чего бы это ей ни стоило.

Накануне, когда он пришел сделать ей перевязку, ложь стала непереносимой. Она рассказала ему, как десять лет назад в Калькутте вышла замуж за Дэвида, а потом, спасаясь от него, бежала из Индии и по дороге познакомилась с вдовой Скотта Манро.

Она не находила слов, чтобы выразить, как ей тяжело причинять ему боль.

Вчера впервые после того, как мать бросила ее, Виктория раскрыла душу перед другим человеком. Какую часть этой откровенности сэр Генри захочет признать перед всеми, решать ему. Достаточно и того, что Натаниел сын Дэвида и теперь все об этом узнают.

Утром, когда она собралась сама себе сделать перевязку, возле дома раздался смех, и Виктория подошла к окну. Во дворе она увидела Рокуэлла и Бетани с кобылой.

Нахмурившись, Виктория поставила чашку на блюдце. Кроме ямочки на щеке, Йен Рокуэлл, агент секретной службы, ничем не мог привлечь внимания жизнерадостной семнадцатилетней Бетани.

– Он не сделал ничего неподобающего, мэм. – Эсма словно прочла ее мысли. – Мой Уильям говорит, что мистер Рокуэлл разбирается в лошадях, а девочка любит эту лошадь.

– Бетани следовало бы общаться с молодыми людьми ее возраста. Время от времени посещать чаепития и званые вечера, где она могла бы встретить приятных молодых людей.

– А когда это будет, мэм? – Эсма высыпала морковь в кастрюлю с водой. – Она даже не заикнулась о рождественском вечере в нынешнем году. Знает, что у нас не на что купить ткань для нового платья. Попросили бы лорда Чедвика помочь деньгами.

– Я не могу этого сделать, Эсма.

– Не мое дело спрашивать, что произошло между вами, сэром Генри и его милостью. Возможно, лорду Чедвику лучше бы не приезжать сюда. А жаль. Мне нравится этот молодой человек. – Экономка заговорила о другом: – Но поскольку он открыл хозяйский дом, вам надо бы поговорить с Лидией Гибсон, не вернется ли она в Роуз-Брайер. Там некому готовить еду.

– Было кому, пока ты вчера не оскорбила кухарку. Эсма помахала ножом.

– Если вы считаете, что вареная курица – это обед. Мужчин надо сытно кормить, а я не могу бросить здесь все.

– Миссис Гибсон заботится о мистере Дойле.

– Мистер Дойл будет счастлив, если вы попросите его подготовить луковицы в оранжерее к весенней посадке. Многие из нас были бы очень признательны его милости, если бы Роуз-Брайер снова ожил и стал таким, каким бывал весной. Это было бы хорошо для всех нас, и для вас, мэм, тоже.

Но для Дэвида, купившего Роуз-Брайер, усадьба ничего не значила. Глядя на чашку, Виктория рассеянно дотронулась до места, где откололся кусочек фарфора. Как она могла объяснить Эсме, кто такой на самом деле Дэвид и почему он здесь? Она даже не могла сказать ей, собирается ли Дэвид вернуть Натаниела или будет ли она сама здесь весной.

Эсма перестала рубить овощи и положила руки на доску.

– Никто из нас никогда не спрашивал вас, от кого вы прятались все эти годы, потому что есть вещи, о которых не следует говорить. Но вы живете здесь уже давно, и мы стали одной семьей. И если вам хочется поговорить, облегчите душу, никому не скажу ни слова.

– Вы с Уильямом всегда были добры ко мне, Эсма. Но есть вопросы, которые я должна сама решить.

Виктория сняла со стены накидку и набросила на плечи: Дэвид забрал свой плащ.

Она вышла из дома, солнце ослепило ее. Снег, наметенный ветром к стенам коттеджа, еще не растаял. Пробираясь между луж, Виктория пересекла двор и спустилась в подвал, где хранились лечебные травы. В тишине раздавался лишь звук лопаты, врезавшейся в землю.

Удар. Скрежет. Удар. Скрежет. Стены усиливали звук, доносившийся из глубины подвала. Виктория сжала губы. С замиранием сердца она пошла на звук. Если есть что-то страшнее, чем оказаться парией в собственной семье, то это страх вообще лишиться семьи.

– Зачем ты встала с постели, Виктория? – донесся из темноты голос сэра Генри.

Услышав, что он по-прежнему называет ее по имени, под которым знал ее, Виктория в нерешительности остановилась у лампы, стоявшей на рабочем столе, не зная, идти дальше или вернуться.

– Я хочу поговорить с вами, сэр Генри.

– Если ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы ходить и говорить, то подай мне горшочек.

Виктория сняла с полки горшочек и прибавила огня в лампе. Сэр Генри давно выкопал ямки в ее саду. Она опустилась на колени рядом с ним и помогла положить хрупкую луковицу в горшочек. Потом Виктория достанет ее и высушит, потому что в горшке она не сохранится, и сэр Генри, конечно же, это знал.

Следя за его руками, насыпавшими землю, Виктория поняла, что он снова и снова делает одну и ту же работу без всякой цели. Она взглянула на него, и глаза ее наполнились слезами.

– Я уже разложила большую часть трав, собранных в прошлом месяце. А остальные...

– Он привезет моего внука сюда? – Сэр Генри продолжал разгребать горку земли.

Руки Виктории замерли над крышкой, но она кивнула, хотя не была в этом уверена:

– Дэвид не держит на вас зла, сэр Генри.

– Уезжай в Роуз-Брайер, Виктория. Возьми с собой все, что тебе нужно. Здесь, в коттедже, нет ничего, что было бы мне дорого. Только книги, Когда я умру, заберешь их себе, если останешься здесь.

Она растерялась.

– Мне не нужны ваши вещи, сэр Генри.

– Твое место рядом с мужем. Ты принадлежишь Чедвику, хочешь ты этого или не хочешь.

– Не хочу.

– А сильно ли ты любишь своего сына?

– Как вы можете в этом сомневаться?

– Будет ли Натаниел в безопасности со своим отцом? Она вытерла щеку и кивнула:

– Дэвид ни за что не допустит, чтобы с ним что-то случилось.

– Значит, и ты будешь с ним в безопасности.

– Ошибаетесь, – сказала она. – Он меня презирает.

– Чушь, Виктория. – Произнеся излюбленное словечко, сэр Генри вытер руки о штаны. – Он в тебя влюблен.

Она не стала возражать сэру Генри, поскольку он слишком хорошо ее знал. Виктория считала, что любить еще не значит вверять любимому человеку жизнь. Во многих отношениях Дэвид был таким же обманщиком, как и она.

Бледный луч света упал через узкое окно подвала в сад.

– В этой жизни мы получаем мало наград. – Сэр Генри снова взялся за лопату. – Одна из них – семья. Вторая – любовь. С матерью Скотта у нас было и то и другое, но это лишь заставило меня понять, что жизнь слишком коротка. Мне все равно, кем были вы оба десять лет назад. Главное – какая ты сейчас. Только за это ты несешь ответственность.

Виктория вглядывалась в лицо сэра Генри, находившееся в тени.

– Это не так просто.

– Я старый солдат и врач, Виктория, – сказан он. – Мы с сыном стали чужими еще задолго до того, как он вступил в Восточно-индийскую компанию и отправился искать удачи, оставив мне Бетани. Моему сыну не хватало мужества или упорства, чтобы устроить свою жизнь и жизнь дочери.

До Виктории когда-то доходили слухи, что Скотт Манро и сэр Генри поссорились и не общались до самой смерти сына. Но она не считана себя вправе подробно расспрашивать об этом сэра Генри.

– Что произошло между вами и вашим сыном?

– После рождения Бетани я хотел, чтобы он стал главой семьи. Он был нужен Роуз-Брайеру. Нужен дочери. Нужен городу. Но он не пожелал выполнять свой долг. – Сэр Генри вонзил в землю лопату. – Мы проспорили всю ночь, и он, разгневанный, ушел. На следующее утро, по пути к пациенту, я нашел его. Он ехал в карете, и с ним случилось несчастье. Никогда нельзя допускать, чтобы дорогой тебе человек уходил в гневе. Мне следовало бороться за нас обоих. Прошло полгода, и Скотт почти полностью восстановил свое здоровье. Но мы так и остались чужими друг другу до самой его смерти.

– Зачем вы мне это рассказываете? Он печально покачан головой:

– После несчастного случая Скотт больше не мог иметь детей.

Виктория вздрогнула.

– Значит, вы все время знали...

– Каковы бы ни были причины, я думал, что Скотт любит тебя достаточно сильно, чтобы жениться и дать твоему ребенку имя. Мне этого было достаточно. – Он присел на корточки. – Я никогда не соглашусь, что все это было ложью, как бы искренне ни любил тебя. Но я не могу позволить тебе уехать отсюда в гневе.

Виктория кивнула.

– У человека в жизни только две дороги, Виктория. Делать добро или творить зло.

Он вытащил из глины большую луковицу и, положив в горшочек, накрыл крышкой.

– Больше мы не будем говорить на эту тему. Поняла?

Не глядя на нее, сэр Генри с трудом поднялся. Виктория не стала помогать старику. Знала, что это будет ему неприятно.

– Этот молодой повеса, Иен Рокуэлл, – он указал лопатой на окно, – возьми его с собой в Роуз-Брайер. Ты не должна находиться в доме одна.

Виктория наконец нащупала на туалетном столе часики. Вечером она приняла большую дозу настойки розмарина и заснула, не дождавшись обеда. Она положила часы и обвела взглядом спальню. В доме царила предрассветная тишина.

Переезд в Роуз-Брайер занял у нее всего день. У нее не было ничего, принадлежавшего лично ей. А то, что было, Йен забрал из коттеджа.

– Мэм? – В дверях появилась Мойра, одна из девушек, приехавших вместе с Блейкли из Ирландии.

Виктория повернула голову.

– Я не хотела никого будить.

Виктория не собиралась беспокоить малочисленную челядь.

– Подбросить еще угля в камин, мэм?

– Нет, мне не холодно. Пойди еще поспи.

Когда девушка ушла, Виктория вылезла из постели и умылась водой из кувшина, который вечером оставила Мойра. Взглянув в зеркало, осмотрела рану. Кожа вокруг раны была покрыта красными пятнами, и к ней было больно прикасаться. Рана заживала, но не так быстро, как Виктории хотелось бы.

Виктория оделась, взяла лампу и вышла из спальни. Две горничные и дворецкий, которых нанял Дэвид, спали в другой части дома. Здесь была только Мойра.

Виктория бесшумно прошла по коридору и по задней лестнице поднялась на чердак. Все вокруг было покрыто пылью и паутиной. У стен свалены сундуки, корзины и старая мебель.

Опустившись на колени у второго слухового окна, она под грудой вышитых гобеленов и старинных вещей, накопившихся за долгие годы, нашла наконец то, что искала. Шкатулка из атласной кожи оказалась на месте, там, где она когда-то ее спрятала. Это была память о том, что она хотела бы забыть, но не могла.

Виктория открыла шкатулку. Золотой медальон лежал на подушечке из выцветшего бархата. Она раскрыла его, там находился дагерротип ее матери. Она как будто смотрела на собственное изображение. На медальоне не было выгравировано никаких дат, только латинская надпись.

Отец подарил Виктории медальон, когда ей исполнилось семнадцать. Подарок удивил ее, потому что отец ненавидел ее мать. Но Виктория дорожила медальоном, ибо это было единственное, что связывало ее с матерью. Это был подарок, сделанный отцом тайно от небольшой группы его приятелей, членов «Союза девяти». Позднее Виктория догадалась, что медальон означал какое-то коварство, предательство и был ей подарен не потому, что отец любил ее, а потому, что был одержим желанием привязать ее к себе. Она не лгала, когда говорила Дэвиду, что не знает, где спрятаны сокровища. А отец знал.

Все годы после побега из Калькутты Виктория молилась, чтобы он забрал эти сокровища с собой в могилу, тогда, верила она, их похищение не будет связано с ней.

Ибо она была замешана в этом преступлении не меньше, чем другие, принимавшие в нем участие. В шестнадцать Виктория уже стала профессиональной воровкой. Она провела отца в хранилище. Кража была осуществлена с такой четкостью и изяществом, что прошло шесть дней, прежде чем власти обнаружили пропажу. Но сокровища уже были тайно вывезены из Индии. Проходили месяцы, безмерная самонадеянность ее отца начинала вредить им всем. К тому времени Виктории исполнилось восемнадцать, она встретила Дэвида, и ее единственным желанием стало избавиться от власти отца.

Но полковник Фаради не отпускал никого.

Когда власти вышли на ее отца, она взяла медальон и бежала из Калькутты. Но не продала его. Не нашла в себе сил. Он единственный связывал ее с матерью.

Закрыв медальон, Виктория огляделась.

Рядом с лампой она увидела сундук, принадлежавший Натаниелу. Открыла его и слабо вскрикнула при виде детской одежды и игрушек, хранившихся в нем несколько лет. Она перебирала вещи, вынула маленькое одеяльце, поднесла к свету и со слезами на глазах прижала к щеке. Желтые стеганые квадраты, потертые от постоянного прикосновения маленьких ручек, сохранили запах ребенка.

Что-то коснулось ее бедра. Она вздрогнула, к ней на колени забрался Зевс. Она привезла его с собой из коттеджа. «Ты тоже скучаешь по нему?»

Что бы ни думал о ней Дэвид, Натаниел вырос окруженный любовью. Его рождение оказалось благом во всех отношениях. Ради него она изменила свою жизнь. Стала той матерью, которой могла бы быть ее мать, проживи она дольше, которую никогда не смог бы заменить ее отец, живи он хоть сотню лет. Сэр Генри предоставил ей основу, на которой она начала заново строить свою жизнь, и она по кирпичикам постепенно построила ее, преодолевая препятствия. Начала читать медицинские книги в кабинете сэра Генри, взяв на себя роль его помощницы, принимая участие в городских делах, и в конце концов нашла свое место в жизни, заслужив уважение людей. Постепенно научилась ценить каждую удачу, мечтая о большем. Забыв о том, что от прошлого не скроешься, что оно остается в ней.

Теперь, прожив столько лет во лжи, она не знала, как привести в порядок свою жизнь. Да и возможно ли это? Сэр Генри сказал, что человек может выбирать только между добром и злом, но ей предстоит либо вообще ничего не делать, либо в корне все менять.

Виктория знала лишь одно: ради сына она готова на все. У нее никогда не было родного дома, и то, что он был у Натаниела и Бетани, приобретало все большее значение для Виктории, и она всем сердцем стремилась сохранить его, тем более что отец угрожал тому, что было ей так дорого.

Виктория закрыла сундук. Прижав к себе мурлыкавшего Зевса, подошла к слуховому окну и, поглаживая кота, выглянула наружу. Над верхушками деревьев показалась первая бледная полоса света и золотистыми крыльями распласталась по небу. Колокольня засверкала в лучах восходящего солнца.

Виктория задержала взгляд на шпиле, как будто обладала способностью проникнуть сквозь расплывчатые тени, и подумала, не наблюдает ли кто-то за этим домом даже сейчас.

Действительно ли кто-то пытался убить Дэвида, выстрелив в нее? Эта мысль ее испугала. При сложившихся обстоятельствах в этом был смысл, однако никто не нападал ни на мистера Рокуэлла, ни на Памелу, а они все находились здесь с одной определенной целью. Ее отец обладал многими качествами, но не был метким стрелком даже в лучшие свои годы, а это значило, что у него есть сообщник. Этот человек знает о пещерах, прорытых в этих холмах.

Об этих пещерах рассказывали легенды, когда-то их использовали пираты, но лет пятьдесят назад их замуровали. Даже сборщики налогов теперь не знали, где делать обыски во время их ежегодных наездов в эти края. Но Виктория подозревала, что Томми Стиллингз это знал.

Последние, бесконечно тянувшиеся недели Виктория жила без какой-либо цели, страдая больше от раны сердечной, чем от телесной. Но в этой войне был не один фронт, и, когда небо начало светлеть и рассеялась темнота, она погасила лампу и, бесшумно ступая в мягких домашних туфлях, вернулась в роскошную золотистую гостиную, где они с Дэвидом занимались любовью. Если ей суждено совершить в жизни хотя бы один подвиг, она должна найти способ обеспечить Натаниелу будущее.

Было что-то символическое в том, что она начала свой крестовый поход в этой комнате, срывая с мебели полотняные покрывала.

Ибо Маргарет Фаради больше не собиралась убегать.

Виктория постучала в дверь. Когда никто не отозвался, она отступила назад и посмотрела на окно на втором этаже, задернутое шторами. Придерживая под накидкой чемоданчик с медикаментами, она отошла от дома.

– Может быть, там никого нет, – сказал мистер Рокуэлл, засунув в карманы замерзшие руки.

Дом шерифа Стиллингза стоял на тихой поляне среди буковых деревьев и каштанов на самом краю города. Виктория повернулась, намереваясь обойти вокруг дома, когда дверь со скрипом отворилась.

– Миледи? – Энни Стиллингз широко распахнула дверь и отступила в сторону, пропуская в дом Викторию. Растрепанные светлые волосы обрамляли ее лицо. Шесть месяцев беременности уже сказывались на внешности Энни. Она выглядела усталой, лицо было бледным. – Мы все слышали о несчастном случае. Как я рада, что вы живы и снова на ногах, миледи.

Конечно, она слышала. Весь город слышал, и все объясняли это случайным выстрелом браконьера. И все же Виктория пришла сюда продолжать свою личную войну, и ее неуверенность сменилась решительностью.

– Как ты себя чувствуешь, Энни?

– Не очень хорошо, – призналась женщина. – Я была в постели.

Закрывая за собой дверь, Виктория сказала Рокуэллу, что не задержится.

– Можно, я согрею для вас чайник, мэм? Виктория поставила докторский чемоданчик на стол около дивана.

– И часто ты чувствуешь такую усталость, Энни?

– Постоянно, мэм, – засмеялась Энни.

– Я сказала твоему мужу, что зайду осмотреть тебя.

Виктории нравилась Энни. Она была всего на несколько лет старше Виктории, и Виктория с сэром Генри часто заходили в бедные семьи, сэр Генри в те времена регулярно навещал там детей. Пока Виктория осматривала Энни, они говорили о погоде, избегая тем, касавшихся ее мужа.

– Могу сказать, что твой ребенок очень подвижный. Могу оставить лакрицу и ромашковый чай, которые слабят. Но ты обязательно должна съедать и обед, и завтрак, и ужин.

– А вы будете принимать у меня роды? Виктория застыла.

– Почему ты спрашиваешь?

– Люди говорят... – Энни села и, расправляя юбки, потупила глаза, – говорят, вы переехали в Роуз-Брайер. И еще ходят слухи, будто лорд Чедвик – отец Натаниела.

Виктория опустилась на диван рядом с Энни. Откуда это стало известно?

– Мы с лордом Чедвиком знали друг друга много лет назад, когда я жила в Индии. Нас разлучили страшные события, и до недавнего времени он думал, что я умерла.

– Вы не первая, кто выходит замуж не за отца ребенка, чтобы дать ему имя, мэм.

– И люди в это верят? – только и могла произнести Виктория.

Она знала, что некоторые осудят ее. Но Викторию это не волновало. Когда Дэвид снова вошел в ее жизнь, она поняла, что больше не будет акушеркой, однако беспокоилась о Натаниеле и Бетани.

– Сколько лет вы отдали людям в этом городе, миледи?

– Не так уж и много.

– Возможно, разразится скандал, но ваш скандал – это и наш скандал, миледи, – пылко заявила Энни и взяла Викторию за руки. – Лорд Чедвик нашел вас, мэм. Теперь Роуз-Брайер принадлежит ему. Он прекрасный человек, в этом нет сомнения. Вы понимаете, как много он сможет сделать для людей, когда весной начнется пахота? – Лицо Энни просветлело. – Говорят, ему понадобятся арендаторы, чтобы обрабатывать землю. Некоторые будут жестоки, но все надеются на вас, миледи. Неллис Манро никогда не приносил добра нашему городу.

Сложив на коленях руки, Виктория огляделась. Рядом с камином стояла колыбель.

– Ее сделал Томми, – сказала Энни, проследив за направлением взгляда Виктории. – Пока мистер Манро в Лондоне, он не очень занят делами.

Виктория глазам своим не верила. Трудно себе представить, что человек, служивший Неллису, мог собственным трудом создать нечто красивое.

– Мой муж – неплохой человек, мэм. Иногда обстоятельства заставляют его защищаться. Не осуждайте его.

– Я понимаю больше, чем ты думаешь, Энни. – Она встала. – Не знаешь, где я могу его найти? Это важно.

– Он на дворе, позади дома, миледи. Закутавшись в накидку и прикрыв лицо капюшоном.

Виктория подошла к двери почти невидимого среди деревьев домика. Она ступила за порог и увидела шерифа Стиллингза, вырезавшего ножом игрушечную утку. Виктория заметила две массивные дубовые балки, пересекавшие потолок. Увлеченный работой, он не сразу увидел Викторию.

– Леди Манро... – Он чуть не ахнул и отложил утку в сторону. На нем была чистая шерстяная рубашка с закатанными рукавами, и, если бы не шрам на щеке, он бы производил впечатление вполне порядочного человека. Стиллингз быстро встал. – Что привело вас сюда?

– Я обещала вам навестить Энни. Вы станете отцом еще до весны, Томми. – Виктория перевела взгляд с разбросанных на столе игрушек и взяла в руки деревянный кубик. – Вы ведете двойную жизнь, шериф.

Он забрал у нее кубик.

– Насколько я понимаю, вы тоже, миледи.

– В меня выстрелили случайно?

Он вытер тряпкой руку.

– Я к этому непричастен. – Даже в сапогах Стиллингз не превосходил ее ростом, и это радовало Викторию. Она могла противостоять мужчинам.

– Ни один из моих людей не стал бы в вас стрелять, – сказал он.

– Я верю вам. Просто у вас нет таких метких стрелков. Но вы служите Неллису. И вам многое известно.

Стиллингз подошел к окну и посмотрел на свой дом. .

– Это правда, что вы больше не живете у сэра Генри? – спросил он, опуская занавеску.

– Правда. – Она поставила чемоданчик на верстак. – Есть ли какая-нибудь другая дорога в церковь на холме? Вы прожили здесь всю жизнь. Может быть, знаете что-то, не известное семье Манро?

Он прислонился к оконной раме.

– Только дурак пойдет в пещеры. Ведь их давным-давно замуровали.

– Может быть, одну вы все-таки размуровали?

– У нас с вами много разногласий, – заметил Стиллингз. – Но вы вели себя честно, – добавил он, как будто его слова могли что-то для нее значить, когда он калечил ее лошадей и выжил большинство арендаторов из их домов. – Если вам нужна моя помощь, то, вы понимаете, я имею свою цену.

– Как и я, Томми. – Она нарочно назвала его по имени, потому что всегда так называла, когда он привозил Натаниелу деревянные игрушки после того как она или сэр Генри посещали его больную мать. Она не подозревала, что он делает их сам. Он посещал церковь и, казалось, интересовался местными делами. Потом он попал в беду, и Неллис приобрел над ним власть. – В обмен на твое содействие я не выдам тебя властям, как и имена всех твоих людей и местонахождение всех ваших предприятий, которые последние три года не платят налоги.

Коварная улыбка тронула его губы.

– Товарищ по оружию, миледи. Вот так новость, мы с вами похожи больше, чем я думал.

На лужайке появился Рокуэлл. Стиллингз оглядел его.

– Пора кончать разговор. Ваш сторож беспокоится.

– Мистер Рокуэлл работает на лорда Чедвика. Стиллингз широко распахнул дверь перед Викторией.

– Любопытно, что Чедвик появился так неожиданно, после того, как я принес вам ту сережку. Слышал, он неравнодушен к графине.

Отбросив капюшон, Виктория развязала на шее тесемки, как будто они мешали ей дышать.

– Лорд Чедвик не какой-то наивный франт, – предупредила она. – Если бы у тебя хватило ума, ты схватил бы все, что у тебя есть, и нашел новое место жительства. Ты не должен с ним конфликтовать, поверь мне, если не хочешь попасть на виселицу.

Он притворно рассмеялся, однако в глазах появилось сомнение. А может быть, и страх.

– Это правда, миледи?

– Правда, Томми.

– Наш прекрасный судья, Манро, убежден, что не пройдет и года, как лорд Чедвик уедет отсюда. Кому-то очень хочется убрать его с дороги.

Холодок пробежал по ее спине.

– Неллис так сказал? – Его слова напомнили Виктории о неизбежном. Значит, прав был Дэвид, когда сказал, что пуля предназначалась ему. Уж не связан ли Неллис с ее отцом? Но каким образом?

– Так что вы понимаете, почему моя верность остается там, где и сейчас, миледи.

– А Неллис не сказал кто? Если ты что-нибудь знаешь...

– Не знаю. Вы можете спросить его, когда он вернется из Лондона. – Стиллингз сложил на груди руки. – Неллис Манро любит французский коньяк и красивые безделушки, миледи. Недавно он добавил Роуз-Брайер к этому списку. Вы должны знать не хуже меня, что нельзя победить того, кто сильнее.

– А что, если бы мы победили, Томми?

– Вы не сможете сделать этого одна, миледи.