Ангел в моей постели

Глава 17

Сумерки окутали окрестности, когда Дэвид остановил Люцифера на гребне холма, с которого был виден коттедж. Дэвид смотрел, как Мэг и Натаниел сели в коляску, которая должна была отвезти их в Роуз-Брайер. После того как Мэг ушла, оставив его у конюшни, он не захотел ужинать с ними, а решил поразмять застоявшегося Люцифера.

Дэвид достал полевой бинокль и следил, как коляска ехала по дороге, пока не скрылась в лесу. Он видел, как мистер Шелби сгребал сено в кормушку. Из конюшни вышла Бетани, ведя за собой лошадь, и некоторое время он, не зная, какая борьба происходит в ее душе, наблюдал за девушкой. Когда он впервые встретил Мэг, она была лишь немного старше Бетани.

Дэвид не знал, что значит быть опекуном, а также какую ответственность несет владелец земли за тех, кто на ней живет. Не понимал, почему сэр Генри поверил, что Дэвид имеет право и на то, и на другое. В его ли власти изменить что-либо к лучшему?

Эта мысль приходила ему в голову на каждом этапе его жизни.

Неожиданно жеребец забил копытами. Повернувшись в седле, Дэвид в бинокль оглядел окрестности. Вдали, за деревьями, виднелась колокольня, и он вспомнил сэра Генри, верившего в судьбу. Дэвид не стал бы сейчас связывать свою судьбу со службой сильным мира сего, отличавшимся непостоянством. Однако длительные связи с Ирландией оставили в его душе неизгладимый след. То же самое дело, которое привело их с Мэг в Индию, теперь вернуло его к ней, как будто судьба давала ему еще один шанс сделать то, что он должен был сделать в первый раз, и восстановить то, что разрушил. Он должен верить своему сердцу. И сердцу Мэг.

Коляска появилась на вершине далекого холма, маленькая точка на темнеющем синем небе. Несмотря на обжигающий холодный воздух, стада собирались далеко от жилья. Гребень холма понизился, и коляска снова исчезла из виду, а перед Дэвидом за долиной возник Роуз-Брайер. Дэвид смотрел на него, но не видел дома, построенного из камня и дерева. Он видел то, что возникало в воображении Мэг и появлялось в ее снах. Видел цель своей жизни, свое будущее таким, каким его видел сэр Генри и каким оно будет в том случае, если он останется.

И еще он видел опасность, угрожающую всем, кто стал ему дорог.

У него из головы не выходил медальон.

Это случилось после полуночи, когда он стоял у окна своей спальни с саблей на боку. Он понял, что мир воцарился в его душе, и больше не боролся сам с собой.

Одетый во все черное, он спустился, задевая саблей за стены, по узкой лестнице, которой пользовались слуги, той самой, по которой в ту ночь сбежала Мэг. Подняв над головой фонарь, он обошел вокруг дома. В этом доме находилась его семья, и она была в опасности. Фундамент дома был заложен сотни лет назад, возможно, в одно время с церковью. Дэвид задул фонарь.

Сев на коня, он пустил Люцифера легким галопом. Ночь выдалась лунная. Он объехал имение из конца в конец, вглядываясь в склоны холма и погруженные в тишину поля, в поисках ответа на мучившие его вопросы. Полковник Фаради не мог раствориться в воздухе. Кто-то должен был прикрывать его. Или он был мертв, и возникала другая угроза. В эту ночь не появлялись даже люди Стиллингза, что могло бы помочь Дэвиду получить эти ответы. И он понял, что может получить их только от самой Мэг.

Виктория стояла у окна своей спальни, наблюдая за Дэвидом, выполняющим упражнения «каты». Заря еще не пробилась сквозь сизо-серые облака. Но Виктория знала, что, когда первые лучи солнца упадут на верхушки дальних деревьев, он, как обычно, появится на террасе, откуда открывается вид на долину.

Глядя на него, она все больше убеждалась в том, что не сможет без него жить.

Последнюю неделю Дэвид вел себя с ней по-другому, и если раньше она думала, что он охотится за ее отцом, то теперь не сомневалась в том, что он следит за ней.

Видимо, он знал, что она из окна наблюдает за ним.

Она смотрела на него как зачарованная, любовалась им. В грубой полотняной безрукавке и широких складчатых штанах, он поражал точностью и идеальной координацией движений. Она закрыла глаза, чувствуя, как пробуждается желание.

«Ты очень хорош, Дэвид Донелли». Ее дыхание оставило запотевший след на стекле, и она опустила край занавески. Прислонившись к стене, сделала медленный вдох.

«Ты можешь сделать первый шаг вместе со мной».

Если даже это шаг в бездну?

Но Виктория не могла поколебать Дэвида. Он был вежлив, любезен, был ясновидящим, как дух. Появлялся там, где была она, словно обладал способностью читать ее мысли.

Два дня назад, полагая, что Дэвид с Рокуэллом у церкви, Виктория тайком вышла из дома, чтобы посмотреть, не следит ли кто-нибудь за конюшней, и проверить, не помешает ли ей рана сесть на лошадь.

Но застала там Дэвида, беседующего с конюхом. Увидев Мэг, Дэвид оседлал Люцифера, помог ей сесть в седло и сел позади нее. Они проехали по полям, где арендаторы когда-то собирали обильный урожай. Неровный ход лошади вызывал боль в боку, но Мэг почти не чувствовала ее. Намного сильнее на нее действовала близость Дэвида, тепло его тела. Он остановился поговорить с мистером Гибсоном и еще одним арендатором, которых они встретили на дороге, проезжая по северной границе своих владений. Только Дэвид мог не обращать внимания на то, что все их видели в одном седле.

Виктория умылась, заплела косы, пристроила Наталии корсет. Солнце только что взошло. Она надела штаны, затолкала за пояс кофту и нашла свои сапожки. Наверняка Дэвид слишком занят, чтобы заметить, что ее нет в спальне.

Она открыла дверь.

Дэвид стоял, прислонившись к стене, явно ожидая ее появления. В руках он держал две бамбуковые палки. Должно быть, поспешил сюда, как только она отошла от окна. С хитрой улыбкой он бросил Виктории палку, которую она, к собственному удивлению, поймала на лету.

– Неплохо, – похвалил он ее и предложил: – Давай вместе.

– Я не могу, Дэвид. У меня все еще болит бок.

– Тем лучше, выиграю я.

– Неужели тебе все еще надо показывать свое превосходство?

От его откровенно оценивающего взгляда Виктория покраснела.

– Практика будет тебе полезна, – сказал он. – Помнишь приемы?

Она осмотрела бамбуковую палку, которую держала в руках.

– Где ты достал палки?

– Эта не кажется тебе знакомой? Ведь именно с ней мы когда-то тренировались.

– Все палки одинаковые, – заметила Виктория. Дэвид улыбнулся:

– В самом деле? А я думал, моя палка становится особенной в твоих чудодейственных руках.

Она провела пальцами по гладкому бамбуку и из-под опущенных ресниц взглянула на него. Неухоженная темная бородка, обрамлявшая его щеки, казалось, придавала его глазам синеву, напоминающую синеву неба в сумерках или синеву моря на рассвете.

– Ты так думал, Дэвид Донелли?

Она никогда не отказывалась принять вызов. Особенно от мужчины, одетого в алую короткую рубашку, не скрывающую его словно высеченных из камня мышц. Он был босиком и заставил ее разуться, когда они вошли в тренировочный зал, находившийся в другом конце дома.

Дэвид также дал ей защитный жилет и завязал кожаные ремешки на ее талии и бедрах. Виктория с палкой в руке встала в позу и улыбнулась ему:

– Только не надо из рыцарских побуждений мне уступать.

Однако Дэвид не внял словам Виктории. Он рассчитывал каждое движение, позволяя ей восстановить необходимый ритм, приобретаемый только упражнениями. Ее мышцы утратили гибкость. Движения причиняли боль, но и вызывали из глубин ее существа что-то давно забытое. Дух «каты» помогал ей.

– Ты отступаешь. – Его вызывающая улыбка поддразнивала ее. – Чего ты боишься?

Она ударила по его палке.

– Я не боюсь. Но она боялась.

– Так сражайся же со мной, Мэг.

Дэвид, отражая каждый ее удар, двигался с неописуемой грацией и уверенностью. Однако не использовал свое превосходство, чтобы одержать над ней верх.

Продолжая кружить, они прошли по краю циновки.

– Прогони страх, Мэг. Он тебе мешает. Сражайся со мной. Только так ты овладеешь этим искусством.

Виктория начала двигаться с прежней грацией и уверенностью. Как будто каждым ударом, нацеленным на Дэвида, она разрушала стену, окружавшую ее сердце и душу, но никак не могла застать его врасплох. Он все время следил за ней, как ее наставник, который устанавливал скорость и расстояние, и как возлюбленный, манивший ее, обещающий нечто большее. Ей снова было восемнадцать. Ему двадцать шесть. Она то взмахивала палкой, то опускала ее, движения становились все более быстрыми. Она улыбалась, когда он парировал ее удары, звонкий стук бамбука раздавался в тишине пустынного зала. За окном солнце осветило верхушки деревьев, в зал ворвались его лучи и янтарным ковром накрыли пол. Дэвид и Виктория, забыв обо всем на свете, все еще кружили по залу.

– Я не забыла. – Она нацелилась палкой ему в ноги. Он легко подпрыгнул, повернулся и ответил на удар, его движения были осторожными, но не настолько слабыми, чтобы не выбить палку у нее из рук. Палка пролетела над ее головой, и Дэвид поймал ее. Преимущество было явно на его стороне. Он был на шесть дюймов выше Виктории.

– Можно подумать, что ты тренируешься каждый день, – сказал Дэвид, протягивая ей палку. Она схватила ее и ринулась в наступление.

Он, как будто ожидавший нападения, наклонился и неожиданно оказался позади нее. Быстрым движением, не входившим в хореографию «каты», он поднял палку над ее головой и прижал Викторию к своей груди.

– Это нечестно, Дэвид. – Вдыхая его запах, она чувствовала, как бьется его сердце. – Ты импровизируешь. – Ее губы касались его небритой щеки.

– Ты тоже, любовь моя.

Виктории захотелось остаться в его объятиях.

– Как ты мог тренироваться все эти годы, если был священником?

Он отпустил ее, и она попыталась снова его ударить. Но удар пришелся на его палку.

– В Дублине есть места, которые могут соперничать с улицами Калькутты, Шанхая и даже Бостона.

– Ты побывал там?

– Да.

Он снова обошел вокруг нее и встал за ее спиной. Тело Дэвида было теплым и соблазнительным, ее ягодицы прижимались к его паху.

– А теперь скажи мне нечто такое, чего никто о тебе не знает, – сказал он, дыша ей в волосы.

– Мой любимый цвет – цвет лаванды.

Его губы коснулись ее уха.

– Я это знал.

Боже милостивый! Его близость вводила ее в искушение, и она взывала к высшим силам, как будто они могли спасти ее от нее самой.

– Я тебе этого не говорила.

– Может быть. Но достаточно взглянуть на твою комнату.

Она почувствовала, как он коварно позволил ей оттолкнуть его на шаг назад.

– А у тебя какой любимый цвет? – Она вырвалась из его объятий и уперлась палкой ему в грудь, продолжая уводить его назад. – Черный?

Его зубы сверкнули в луче солнечного света.

– Угадай, если умеешь читать мои мысли.

Она не умела читать его мысли, и в этом заключалась ее беда, но складки его шелковых алых штанов выдавали его возбуждение.

– Может быть, я не умею читать твои мысли, но твое тело – открытая книга, любовь моя.

Она подвела его к циновке, которую он оставил накануне после занятий с Натаниелом, и его нога запуталась в бахроме. Он бы не упал, если бы она не воспользовалась случаем и не толкнула его в спину, подставив палку под другую ногу. Она подумала, что он мог ушибиться, однако мгновенно села верхом на его бедра и приставила палку к его горлу, как это делали римские гладиаторы.

– Я победила, Донелли. – Тяжело дыша, она торжествующе улыбнулась. – Сдавайся или отвечай за последствия.

– Последствия? – Он недобро усмехнулся.

– Ты ушибся? – вспомнила она.

– Да. – Он взялся за палку, которую она держала у его горла, и отвел ее в сторону. – Хоть бы посочувствовала мне.

Сидя на нем верхом, чувствуя его возбуждение, она невольно поддалась грешному желанию. Она хотела успокоиться и глубоко вдохнуть и сделала отчаянную попытку сосредоточить мысли на папке, которую все еще держана в руках.

– Ты просил сказать тебе что-нибудь, чего ты обо мне не знаешь. А если я скажу, ответишь на мои вопросы?

Он мог почти без усилия сбросить ее с себя. Но не хотел.

Дэвид отвел палку себе за голову, положил ее руки так, что она плотно легла на него, и их бедра оказались почти на одном уровне.

– Око за око? – поднял он темную бровь.

То, что он позволял Виктории обращаться с ним, как ей хотелось, придало ей уверенности.

– Око за око. – Не выпуская из рук палки, она прижала его руки к циновке. – Победителю достаются трофеи. Я задаю первый вопрос.

Его взгляд скользнул с ее губ на распахнувшуюся кофту, но она не собиралась, разыгрывая скромницу, утратить свое преимущество.

– Что же ты хочешь узнать? – спросил он.

Слабый запах мирры исходил от его горячего тела. Виктория встретила его взгляд, растущее в ней желание пугало ее.

– Что произошло между тобой и Кинли, почему ты перестал доверять ему?

– Мы никогда не были близки. В Пруссии Кинли лишил меня прикрытия, и это едва не стоило мне жизни, не говоря уже о том, что он поставил под угрозу задание, над которым мы работали почти год. В Калькутте я потерял одного из членов моей группы, когда Кинли раньше времени захлопнул ловушку для полковника Фаради. Из-за него я потерял тебя. Если бы он подождал...

– Если бы он подождал, ничего бы не изменилось.

– Все было бы по-другому. Я бы вывез тебя.

Она покачала головой:

– Стал бы предателем, чтобы спасти меня? Это на тебя не похоже.

– Значит, я сам себя не знаю.

Зато Виктория его знала. Дэвид всегда отличался местностью и чувством долга, чего нельзя было сказать о ней. Ее коса упала ему на плечо.

– Ты влюблен в меня?

– Сердце мужчины – его самое уязвимое место. Я был бы дураком, если бы влюбился в тебя. Не так ли?

– Ты когда-нибудь нарушал свои клятвы?

– Что, черт побери, за вопрос?

– Око за око. – Она крепче сжала его запястья. – Нарушал?

– Нет.

– Даже когда думал, что я умерла? Его глаза сузились.

– Но в этом случае я просто не мог тебе изменить.

Виктория поняла по выражению его глаз, что после нее у него были женщины.

Одним мощным рывком он перевернул ее на спину. Его глаза с нежностью скользнули по ее лицу.

– Отчасти ты сама в этом виновата. Твоя предполагаемая кончина была более чем убедительна. Это случилось за два года до того, как я стал священником.

– Слезь с меня.

Дэвид выполнил ее просьбу. Виктория попыталась встать и взять свою бамбуковую палку и вдруг ощутила, что Дэвид в ярости.

– Не прикидывайся оскорбленной, любимая, меня не проведешь.

– Кто она?

– Не помню. Какое это имеет значение? Я обычно старался похоронить воспоминания.

Виктории не надо было оборачиваться, чтобы понять, что Дэвид вышел. Зал вдруг опустел. Она закрыла глаза и прислонилась к прохладному стеклу.

Все девять лет, пока Дэвида не было, Виктория думала о нем. Она не сердилась на него за то, что он нашел утешение в объятиях другой женщины. Она сердилась на себя, считая, что не боролась за то, что имела и не хотела потерять.

Спустя четверть часа Виктория нашла Дэвида в его спальне. Он лежал на кровати в черном шелковом халате, сцепив пальцы над головой. Виктория хотела постучать, но он заметил ее в дверях.

– Получилось? – спросила она.

Он сел и спустил ноги на пол. Лицо его было непроницаемым.

– Тебе удалось похоронить воспоминания?

– Нет, – тихо ответил он.

– Почему?

Дэвид не ответил. Наступило молчание. У Виктории болезненно сжалось сердце.

– Ты на самом деле барон, это правда? У тебя замок в Шотландии, твоя сестра замужем за герцогом, и у тебя тринадцать племянников и племянниц? А Памела твоя любовница?

– Нет.

Слезы обожгли ей глаза. Упрекая себя за несдержанность, она через голову стянула с себя кожаный жилет. Ее сорочка намокла и прилипла к груди.

– В тот последний день в Калькутте, когда мой отец узнал, что власти вот-вот арестуют нас, он отдал мне эту сережку и сказал, что любит меня. И если ты еще жив, он найдет тебя и заставит съесть собственное сердце за завтраком за то, что ты сделал со мной. – Она рассмеялась, зная, что отец лгал, поскольку узнал, кто такой Дэвид, раньше, чем она. – Я тогда думала, что ты спасешься, потому что у тебя нет сердца. И все-таки я боялась, что он тебя убьет. И нашла способ выдать его. После этого я остригла волосы, упаковала саквояж и первым же поездом с группой миссионеров покинула Калькутту.

Она очень боялась отца, но еще больше боялась своего прошлого.

– В глубине души я знала, что отец не любит меня. Я была вылитой матерью. И характеры очень похожи. Впечатлительная, порывистая, своевольная. Я старалась не замечать, что он чудовище, пока в моей жизни не появился ты. И я поняла, что такое красота. Когда твой партнер рассказал мне, кто ты, я хотела умереть. И если бы ты не пришел в тот момент, я могла бы это сделать. Но вместо этого направила пистолет на тебя. Если бы ты просто ушел, если бы не отступил тогда...

– Тебя не должно было быть в доме, когда начался рейд. Но ты изменила распорядок дня. Тебя не было в консульстве...

Виктория покачала головой, вспоминая кошмар, заставивший ее скрываться девять лет. Ее не было в консульстве, потому что она пошла к врачу.

– Я поняла, что мне передалось все, что я ненавидела в моем отце. Я не хотела, чтобы мой ребенок страдал, если пойдет в меня. Но даже тогда, когда я решила выдать отца, мне по-детски хотелось верить, что он не всегда был изувером.

Или в то, что она ничем не походила на него. Девять лет она делала все для Натаниела, чего бы никогда не сделал для нее отец.

– Твой отец не любил тебя, потому что не знал, что такое любовь.

Она склонила голову набок:

– Ты это знаешь по собственному опыту?

– Разве кто-нибудь из нас знал, что такое любовь? Тебе было восемнадцать, когда мы поженились. Несмотря на твой жизненный опыт, ты оказалась невинной.

– И все было ложью?

После долгого молчания он ответил:

– Нет, Мэг.

Сквозь слезы она не могла рассмотреть его лица. Он как-то незаметно оказался рядом с ней, и, когда она выпрямилась, перед ней были его глаза.

– Ты просишь меня сделать первый шаг вместе с тобой, – сказала она. – Я его уже сделала десять лет назад. И ты подарил мне Натаниела.

Некоторое время они молчали. Что-то происходило с ними, очень медленно, казалось, прошедшие годы рассыпались на горько-сладкие песчинки, падая к ее ногам. Ей стало трудно дышать.

Зачем оправдываться, когда ей хочется его целовать? Хочется чувствовать прикосновения его рук к ее телу. И в сердце шевельнулась надежда.

Он положил руку на косяк двери позади нее, и она растерянно на негр посмотрела.

– Поцелуй меня, Виктория.

Охваченная желанием, Виктория обвила его шею руками.

Когда они отшатнулись друг от друга, в его глазах не было насмешливого огонька, не было ничего, что могло бы остановить все возраставшее напряжение. Дыхание обоих участилось. Виктория прижалась к Дэвиду и раскрыла губы для поцелуя. Его отросшая борода царапала ей кожу, он приподнял ее лицо и ответил таким глубоким, долгим поцелуем, что у нее закружилась голова.

Потеряв власть над своим телом, Виктория не сознавала, насколько сильна ее страсть, и не заметила, как он повернул ключ в замке.

– Я слишком податливая и мягкая, – прошептала Виктория, когда Дэвид прижался губами к ямочке на ее шее.

Его жезл упирался ей в живот, и она слышала улыбку в его голосе, когда он сказал:

– А вот я не мягкий. – Он снова овладел ее губами. – Если ты не остановишь меня, я уложу тебя в свою постель и сделаю то, что хочу.

– Внизу нас хватятся, Дэвид.

Их взгляды встретились.

– Ну и пусть. Ты чего хочешь?

Виктория опиралась спиной о дверь и чувствовала себя пойманной, но не дверь преграждала ей путь. Жар его рук, сжимавших ее запястья, и буря страсти, бушевавшая в его глазах.

И все же слишком многое разделяло их, препятствовало их физической и эмоциональной близости. Они шли с разных концов длинной дороги, и до середины, где им предстояло встретиться, оставалось по тысяче миль. Но это расстояние уже не было таким длинным, каким казалось в это утро, когда Виктория проснулась. Она принадлежит ему. При мысли об этом сердце ее наполнилось ощущением радости и безграничного счастья.

Они стали друг друга раздевать, и, когда остались в чем мать родила, Дэвид подхватил ее на руки и перенес на кровать.

– Ты не боишься, что я причиню тебе боль? – спросил он едва слышно.

Виктория понимала, что он опасается потревожить не только ее телесную рану, но и сердечную. Он просил ее верить в него, словно предчувствуя, что их обоих ждут испытания.

Перевернув Викторию, он положил ее себе на бедра и продолжал говорить, перемежая слова поцелуями.

Одной рукой поддерживая ее спину, он положил другую ей на грудь и взял в рот сосок другой груди. Он провел рукой по спине, ноге и бедру, приближаясь к ее горячему, влажному лону. Она опустила ресницы, затем выгнулась, ощущая его язык и влажные губы на груди.

Виктория вся дрожала от нахлынувших эмоций.

– Я тебе верю, – услышала она собственный голос.

Он смотрел на роскошные волосы, обрамлявшие ее лицо, его взгляд проникал ей в душу.

Приподнявшись на локте, Дэвид сказал:

– Время лечит все.

Для Виктории эти слова Дорогого стоили.

У Дэвида тоже были шрамы. Она провела пальцем по шероховатой линии на его груди.

Он прижал руку к влажному углублению между ее бедер и дразнил ее прикосновениями так, как умел делать только он один. Она закрыла глаза и чувствовала, как ее голова погружается в подушку. Ее сердце откликалось на его ласки. Она инстинктивно приподняла бедра, подстраиваясь под ритм его движений.

– Люби меня, Дэвид, – прошептала она. И он понял, что любил ее всегда.

Он жаждал искупления лишь для того, чтобы вернуться к началу, как будто изменить свою и ее жизнь было в его силах.

Продолжая ласкать ее, он приподнялся над ней и раздвинул ей бедра. Прежде чем войти в нее, посмотрел ей в глаза и стал двигаться.

– Не останавливайся.

Но даже при желании Дэвид не смог бы этого сделать. Она двигалась в одном ритме с ним.

Распущенные волосы рассыпались по плечам. Виктория следила за каждым его движением. Последний яростный толчок, и он излил в нее семя.

Они вместе взлетели на вершину блаженства. Потом, усталые и умиротворенные, лежали в объятиях друг друга и не заметили, как уснули.

А как только проснулись, снова предались страсти.