Ангельское личико

Глава одиннадцатая

Марионетте казалось, что сбылась ее мечта. Она снова вернулась за стойку «Империала», кричала, передавая заказы отцу, разгоряченная торопливо носила сразу по многу тарелок, балансируя ими. Ее оглушало хрипение кофейного автомата, шипение жарящейся картошки и непрерывное пение Марио.

Иногда она останавливалась и думала, а не приснились ли ей события нескольких последних месяцев. Ведь вот же она здесь, просто Марионетта Перетти, какой была всегда, дочка Томмазо Перетти, официантка. Дом в Масуелл-хилл, меховое манто и, о ужас, Барти Моруцци, никогда не существовали в этом уголке Сохо. Но потом она замечала на заднем дворе Невату, с довольным видом чистящую свою белую шерстку, или с упавшим сердцем видела проезжающую мимо машину Моруцци и понимала, что это всего лишь передышка перед штормом: Моруцци никогда не оставят Перетти в покое надолго, в этом можно было не сомневаться.

Но пока и кафе, и клуб вроде бы пришли в норму. Кафе продолжало кормить рабочий люд Сохо ленчем и поить чаем бесконечных усталых туристов. «Минт» все еще пользовался популярностью среди гуляк и любителей музыки, приезжающих в Сохо по выходным, и Марио, который регулярно пел там, тоже привлекал множество девушек с мечтательными глазами, что страшно забавляло Марионетту. И Антонио, казалось, удовлетворился работой в кафе, внимательно слушая лекции отца, касающиеся деловых вопросов. Он работал больше их всех и очень облегчал жизнь Марионетте. Сама она, повзрослевшая и более смелая, чем раньше, приняла решение относительно своего будущего и однажды, во время перерыва в работе кафе, решила объявить об этом остальным членам семьи. Она похлопала в ладоши, чтобы остановить болтовню, и, когда все с удивлением к ней повернулись, быстро заговорила, чтобы не потерять решимость:

— Я ухожу из кафе. Буду учиться на медсестру, а может, и дальше, на врача.

Она ждала взрыва со стороны отца. Но такового не последовало. Томмазо просто уставился на нее с открытым ртом, в то время как Марио выскочил из-за стойки и обнял ее.

— Поверить не могу! — с восторгом воскликнул он.

Марионетта усмехнулась.

— Чему ты не можешь поверить? Что я действительно записалась на курсы медсестер или что в больнице все посходили с ума и приняли меня?

Тони, тоже явно довольный, засмеялся.

— Думаю, и то, и другое! Молодец, сестренка. — Он подошел и поцеловал ее в щеку.

Она повернулась к отцу, все еще молча сидящему.

— Папа?

Томмазо вытер руки фартуком, этот жест, который она видела тысячу раз, означал, что он собирается высказаться. Дети стояли, дожидаясь мнения отца, точно так же, как они это делали в прошлом. Наконец он заговорил.

— Ты знаешь, что я думаю о молодых женщинах, которые уходят из семьи, чтобы работать, — начал он.

— Ну, папа, я ведь всегда мечтала…

Он поднял руку, призвав ее не перебивать.

— На Сицилии так дела не делаются. Твой дед хотел бы для тебя другого.

Марио и Тони обменялись взглядами: плохи дела. Томмазо вздохнул и сел за ближайший столик. Внезапно он как будто постарел, стал меньше, уязвимее.

— Я не могу помешать тебе, — наконец проговорил отец. — Это будет несправедливо, особенно после того, через что ты прошла за последний год.

Марионетта даже ослабела от облегчения. Ей удалось! Она преодолела самый трудный барьер — приверженность отца к итальянским семейным традициям и ценностям. Она едва могла поверить своему счастью! Кинулась к отцу и расцеловала его.

— Ты еще будешь мною гордиться, папа, — пообещала она.

Томмазо печально взглянул на нее.

— Твое место здесь, с семьей, — упрямо повторил он.

Тони попытался помешать отцу испортить всем настроение. Он вернулся на свое место за стойкой и взял большой нож, которым они резали помидоры.

— Только подумай, — весело сказал он, — она скоро начнет резать человеческие внутренности! — И брат нарочитым жестом разрезал спелый помидор так, что сочная мякоть вывалилась на разделочную доску, заставив Марио застонать от отвращения.

Томмазо со вздохом поднялся. С его точки зрения, события в мире начинали развиваться слишком стремительно.

— Желаю тебе удачи, figlia, — наконец произнес он. — Когда ты приступаешь?

— Занятия начнутся через две недели, — сообщила она отцу. — И главное, это же рядом, в больнице за углом. Я буду совсем близко от вас.

Когда ее братья снова принялись за работу, надеясь, что кризис миновал, Томмазо отвел дочь в сторону.

— Ты знаешь, есть еще одно условие, не так ли? — прошептал он. — Если Моруцци не разрешат тебе стать медсестрой, тебе придется об этом забыть…

Она молча кивнула и принялась вытирать столы, стараясь подавить злость и обиду, которые были написаны на ее лице. Вечно эти Моруцци вмешиваются в их жизнь!

Через две недели Марионетта начала заниматься, с трудом привыкая к своей синей форме и накрахмаленной шапочке. С самого начала она влюбилась в новую работу, бралась за самую грязную и неприятную, ее ничто не останавливало. Она всегда мечтала делать что-то полезное и важное, идущее на пользу людям. К ее удивлению, Моруцци не вмешивались. По-прежнему какой-нибудь их угрюмый громила сидел в углу кафе, наблюдая за происходящим без всяких комментариев. Он пил бесконечное количество чашек чаю и унижал Томмазо, еженедельно требуя деньги за охрану. Пока кроме этого Моруцци ничего не предпринимали.

Иногда, поспешно возвращаясь домой после позднего дежурства, она мельком видела Микки Энджела в запотевшем окне кафе или Питера Трэвиса, выходящего из какого-нибудь ночного клуба, сражаясь с футляром своего огромного «сакса». Марионетта пряталась в тени, боясь заговорить с ними, боясь услышать. Может быть, Микки решил, что она разлюбила его? Что она просто из каприза сбежала от него и вернулась к Барти? Об этом было слишком больно думать, вот она и предпочитала прятаться, тщетно надеясь, что сможет жить в Сохо и никогда не встречаться ни с Микки, ни с его друзьями. Так было бы лучше для всех.

Она представления не имела, что сделали бы Моруцци, останься она с Микки. Возможно, его бы они не тронули. Ведь, как ни говори, он тоже Моруцци. Возможно, они не тронули бы и ее. Но ведь есть Марио, умница и талант, у которого все еще впереди и которому есть что терять. Кто поручится, что Моруцци не обратят свое внимание на него, единственного Перетти, не запачканного пока их отвратительной деятельностью? Нет, пусть все идет своим чередом. Хотя нередко ей было так больно, что, казалось, сердце разорвется от усилий не разрыдаться и желания продолжать рыдать вечно.

Если не принимать во внимание чувства к Микки, о которых Марионетта старалась не думать, ее жизнь значительно улучшилась. В кафе все шло нормально, а клуб просто процветал, в основном благодаря растущей популярности Марио. Она не обращала внимания на различные домыслы в газетах по поводу смерти ее мужа и на объявление о дате слушания дела. Ей не хотелось думать о Барти, о своем жалком существовании в качестве его жены, о той безумной радости, которую испытала, узнав о смерти одного из Моруцци. Она немного беспокоилась о Лино и Пегги, которые все еще находились в бегах и разыскивались полицией. Но больше не могла, да и не хотела, ввязываться в отвратительные махинации Моруцци и иметь дело с их жертвами. Пока представлялась возможность, Марионетта желала наладить собственную жизнь, хотя бы отчасти свободную от их злобного вмешательства.

Однажды утром, когда после ночного дежурства она забежала в «Империал», чтобы быстренько выпить чашку кофе, то нашла братьев и отца в большом волнении.

— Сегодня звонили из компании, выпускающей пластинки, — возбужденно сообщил ей порозовевший Марио, — они придут, чтобы послушать, как я пою!

Теперь настала очередь Марионетты порадоваться за брата.

— Замечательно! — восхитилась она. — И когда же это произойдет?

— Сегодня вечером, — вмешался Тони, — и папа пообещал пораньше закрыть кафе, чтобы Марио с оркестром могли порепетировать!

Марионетта удивленно посмотрела на отца. Закрыть кафе раньше обычного для него равносильно революции. Томмазо смущенно улыбнулся.

— Ну, — сказал он, — не каждый же день мой сын поет перед важными людьми…

В семь часов в «Империале» погасили свет и повесили на дверь табличку «Закрыто». Только один человек, тот самый «охранник», отказался уйти и последовал за Перетти вниз, в клуб, где уселся в углу, молча внимательно за всем наблюдая. Ради Марио все делали вид, что это просто один из завсегдатаев, которому очень хочется присутствовать на прослушивании его любимого певца. Тони стоял у двери в ожидании людей из компании «Декка», а Марионетта и Томмазо слушали, как Марио репетирует, стараясь не обращать внимания на бандита, присланного Моруцци. Когда прибыли три человека из компании грампластинок, Марио был уже в отличной форме. Как всегда, он пел, как ангел, и его голос, устремляясь к потолку крошечного клуба, заставлял трепетать сердце Марионетты. Людям из компании ничего обсуждать не потребовалось, они молча кивнули друг другу, и один из них приблизился к сцене.

— У тебя приятный голос, Марио, — сказал он, а вся семья Перетти затаила дыхание. — Полировка бы не помешала, но у тебя определенно есть талант. Мы хотели бы записать тебя на пластинку. Что ты на это скажешь?

Ну что он мог сказать? После того как представители «Декки» ушли, а музыканты собирали инструменты, поощрительно хлопая Марио по спине, Томмазо открыл бутылку вина, настолько гордясь сыном, что почти потерял способность говорить. Тони поднял бокал и произнес смелый тост.

— За Перетти! И дай Бог нам всем дожить до того дня, когда Марио займет место на вершине хит-парадов!

Все в восторге присоединились к тосту. Потом обернулись, услышав редкие хлопки. На нижней ступеньке лестницы стоял Аттилио Моруцци и насмешливо аплодировал. За его спиной стоял «охранник», присутствовавший на прослушивании. По-видимому, пока Перетти праздновали, он потихоньку поднялся наверх и впустил своего босса в кафе. И теперь снова занял место в углу.

— Поздравляю. — Аттилио стоял неподвижно, облокотившись о поручень с холодной усмешкой на лице. — Приятно, когда есть, что праздновать. А моя семья — наоборот, — продолжил он, медленно стягивая перчатки, — находится в глубоком трауре. — Он через комнату встретился взглядом с Марионеттой. Женщина слегка поежилась. Эти темные глаза так напоминала ей Микки Энджела. — Быстро ты сняла свой вдовий траур, Марионетта. — Он посмотрел на ее форму медсестры без всякого выражения на лице.

Она промолчала, страшась, что гнев и ненависть заставят ее наговорить лишнего. Музыканты застыли на сцене, не совсем понимая, что происходит, но, поскольку здесь находился один из Моруцци, они опасались за свои жизни.

— Что вы хотите, мистер Моруцци? — Голос отца был хриплым от страха, а рука бессознательно легла на плечо Марио, как бы стараясь его защитить.

Аттилио расправил перчатку, холодно наблюдая за стоящими перед ним членами семьи Перетти.

— Я проходил мимо, — произнес он, — и решил, что ты захочешь услышать новости. — Он снова смотрел на Марионетту. — Я только что был на слушании дела по поводу смерти моего брата.

Марионетта неожиданно дернулась.

— Нет, — сказала она, — я ничего не хочу слышать.

— Нетта! — Голос отца звучал напряженно. — Пусть мистер Моруцци выскажется…

— Хорошо! — согласилась дочь. Она не могла смотреть на этого человека. Он был отцом Микки Энджела, и ей казалось, встреться она с ним глазами, он обо всем догадается. — Сообщай свои новости, Аттилио, а потом, ради Бога, убирайся!

Он уже поднимался по ступеням, стараясь сдержать ярость.

— Я подумал, что тебе захочется узнать, что моего брата никто не убивал, — проговорил он, немного помедлив. На лицо его падал свет с лестницы. Он с удовлетворением смотрел, как Марионетта медленно подняла голову и недоверчиво взглянула на него. — Не надо бояться, — продолжил Аттилио, криво ухмыляясь. — Барти не восстал из мертвых, как Лазарь, если ты об этом подумала. Нет, — спокойно добавил он, — судя по всему, он застрелился. — Ледяные глаза Аттилио переместились на Тони, который стоял рядом с отцом. — Он знал, что полиция скоро схватит его. Потом услышал, что ты вернулся, — сказал он, обращаясь к Тони. — Это было последней каплей. Брат знал, ты заговоришь. Барти убил себя, чтобы спасти нас всех. Он решил взять на себя ответственность за все наши… — он поколебался, — дела, о которых стало известно полиции, если вы меня понимаете. — Моруцци снова зашагал по лестнице, теперь в темноте его лица не было видно. — Я полагал, вам, как итальянцам, нужно знать, вы можете понять. Преданность семье и все такое.

Марио пошевелился, он никак не мог взять в толк, о чем говорит Аттилио.

— Что все это значит? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ты вскоре узнаешь. — Голос звучал сверху. Аттилио уже поднялся и говорил из темноты кафе: — Я лишь хочу, чтобы вы все понимали: они достали Барти, но остальных им не достать. Нет никаких улик. Жаль, конечно, что в газетах начнут плохо писать о Барти, но остальные чисты, как агнцы Божьи.

Марионетта так быстро прошла через комнату к лестнице, что отец не успел остановить ее. Она подняла голову, чтобы разглядеть высокую фигуру Аттилио в темноте.

— Ты все сказал, — промолвила она дрожащим голосом. — Ты сделал то, за чем пришел. Теперь уходи!

— Еще ничего не кончено, — произнес Моруцци. — Вы по-прежнему у нас в долгу.

— Убирайся!

— Марионетта! — Тони схватил ее за руку, оттаскивая назад.

Она услышала наверху громкие шаги. Аттилио теперь вошел в кафе. Послышался грохот, потом еще. Марионетта начала было подниматься по ступенькам, но сидящий в углу человек преградил ей путь. Для такого крупного мужчины он двигался стремительно.

— На вашем месте я бы туда не ходил, — предупредил он.

Марионетта ничего не могла сделать — с одной стороны ее держал Тони, с другой — громила Моруцци. Она попыталась было вырваться, но потом смирилась.

Хлопнула дверь кафе. Аттилио Моруцци ушел. Громила отпустил ее руку. Тони взбежал по ступенькам раньше сестры и зажег свет в кафе.

— О Господи… — простонал он.

Марионетта поднялась наверх, и от увиденного у нее перехватило дыхание. Великолепный кофейный автомат был сорван с места и валялся на полу. Под ним натекла лужа, из разбитого механизма сыпались искры.

— Что здесь происходит? — удивился Марио. Он тоже поднялся за сестрой по ступенькам, за ним — отец и молчаливый громила, присланный Моруцци.

— Хороший вопрос! — воскликнула Марионетта, в отчаянии глядя на отца.

Тут они услышали звон дверного колокольчика. Это тихо удалился «охранник».

— Кто он такой? — настойчиво спросил совсем запутавшийся Марио.

Томмазо Перетти похлопал младшего сына по спине. Сейчас не время. Сегодня день Марио.

— Не о чем беспокоиться, сынок, — успокаивал он его. — Пойдем вниз, ты мне споешь еще раз «Дым застилает тебе глаза», ладно?

Тони и Марионетта остались одни, они стояли, уставившись на обломки своего любимого автомата. Наконец, брат вымученно улыбнулся:

— Вот тебе и «охрана», — заметил он. — Начнем убираться?

«Странный будет день», — подумала Марионетта. Апрельское небо затянуто тучами, почти касающимися крыш, а когда женщина, исповедавшись, вышла из собора Святого Патрика на площадь Сохо деревья громко шуршали листьями. Она быстро миновала Приют Марии и Марфы на Грик-стрит, взмахом руки приветствуя официантов маленьких ресторанчиков и поплотнее запахнув свою накидку медсестры, чтобы спрятаться от ветра. Она вызвалась открыть кафе по дороге домой с ночной смены и оставить указание паре из агентства по найму официантов, которые должны были там работать в течение дня. Марионетта все еще поражалась перемене в отце: впервые он позволил посторонним хозяйничать в кафе, а сам взял выходной! Но Томмазо настаивал, что сегодня особый день, они его должны отпраздновать вместе, всей семьей. В церкви Святого Патрика венчались Лино Ринальди и Пегги Уайтмор. Они вернулись в Сохо, узнав решение суда о том, что Барти Моруцци покончил жизнь самоубийством. Еще раз обвинение в убийстве было снято с Лино. Теперь они с Пегги шли под венец, и Томмазо Перетти решил, что вся их семья должна быть на бракосочетании.

Надо признать, Марионетта сильно удивилась: отец почти не знал Лино и в глаза не видел Пегги. Она предполагала, что его решение непременно присутствовать на венчании было вызвано чувством вины по поводу невольного участия в попытке Моруцци повесить Лино за убийство, которого тот не совершал. Но скорее всего он знал, что сегодня хоронят Барти Моруцци. Если верить газетам, похоронная процессия должна пройти по улицам Сохо. Если Перетти будут на свадьбе, как можно их обвинить в том, что они не показались и не отдали последние почести усопшему Барти Моруцци?

Марионетта вздохнула. Папа никогда не отличался смелостью, а Моруцци всколыхнули в нем самое худшее. Она свернула на Олд-Комптон-стрит и с облегчением увидела пожилую пару, ожидающую у дверей «Империала». Они показались ей вполне надежными и приятными. Очень скоро эти двое уже стояли за стойкой, наливая чай ранним посетителям, а Марионетта спустилась в клуб, чтобы проверить, все ли в порядке. Днем Лино и Пегги устраивали здесь прием по случаю бракосочетания, и Марионетта с братьями вовсю старалась вчера, чтобы превратить обычный ночной клуб в цветущий уголок Италии. Пара наверху получила четкие указания: в два часа запереть кафе и накрыть столы. Угощение Марионетта приготовила сама. Внизу будет играть оркестр Марио, можно будет потанцевать. Это был свадебный подарок Марионетты, сделанный с благословения отца и благодарно принятый Лино и его будущей женой. После событий последнего года Марионетта чувствовала: эта вечеринка — самое меньшее, что она может сделать для Лино. Вероятно, с помощью Пегги он начнет все сначала, и ему удастся забыть, что дважды он едва не стал жертвой несправедливости британской системы правосудия. Возможно, сегодня Лино сумеет перебороть горечь, испытываемую им к стране, где он так много работал, стараясь вести нормальную, порядочную жизнь.

Она стояла в дверях, ведущих во двор. Невата дремала под пожарной лестницей, свернувшись клубочком на пятачке солнечного света. Марионетта потерла глаза. Надо бы ей попытаться немного поспать, до свадьбы всего несколько часов…

— Марионетта! — Она подняла голову. Ли Фанг, сидящая на своем привычном месте у кухонного окна, с таинственным видом поманила ее.

Марионетта поднялась по ступенькам пожарной лестницы, пока не оказалась на одном уровне с окном соседки. Миссис Ли Фанг, как обычно, чистила овощи и, пока говорила, работы не прекращала — ее тоненькие пальцы уверенно резали лук.

— Молодой человек, он смотреть на тебя, — прошептала она. За ее спиной зашелся в крике младенец, требуя внимания. Миссис Ли Фанг пробормотала по-китайски что-то успокаивающее и продолжила резать лук четкими, аккуратными движениями.

— Где? — удивилась Марионетта и оглянулась, но китаянка покачала головой.

— Не сейчас. Раньше. И еще раньше. Там, на улица. Подъезд «Три X».

— Вы имеете в виду клуб «Трипл X»?

Миссис Ли Фанг кивнула, и сердце Марионетты упало.

— Снова Моруцци, — произнесла она почти шепотом, но миссис Ли Фанг услышала и решительно покачала головой.

— Нет, не эти. Молодой. Черный.

Марионетта изумленно уставилась на нее. Миссис Ли Фанг помолчала и улыбнулась, глядя в глаза своей молодой соседке.

— Красивый мальчик. Я его видеть утром, на улица, рано, он всегда тебя смотреть.

— Откуда вы знаете, что он высматривает меня? — Марионетта почувствовала, как краснеет.

Соседка перегнулась через подоконник и похлопала ее по руке.

— Потому что ты в кафе — он улыбаться. Если ты не в кафе, только отец или брат, — он уходить, весь печальный.

— Так он никогда с вами не заговаривал?

Миссис Ли Фанг снова покачала головой.

— Я спросить его раз, хочет он что-то передать. Сказать «нет» и уходить.

— Спасибо, миссис Ли Фанг. Спасибо, что сказали. — Значит, Микки Энджел не забыл ее.

— Красивый мальчик! — повторила миссис Ли Фанг, улыбаясь. — Как Дерк Богард!.

Марионетта вошла в клуб, закрыв за собой дверь. Помещение выглядело нарядно и свежо, украшенное гирляндами и розовыми лентами. Даже маленькая деревянная кукла, вернувшаяся на прежнее место за баром, получила от Марио к торжеству вуаль из бумажной салфетки и крошечный букетик роз.

— Теперь очередь за тобой, Нетта! — сказал брат, демонстрируя ей свою работу.

У Марионетты не хватило мужества признаться, что ей тяжело смотреть на свою тезку. Она изобразила восторг при виде маленькой фигурки и остального убранства клуба.

— Невесте определенно понравится! — заверила она своих братьев, а в душе подумала, что ей самой никогда не быть счастливой невестой…

Венчание в соборе Святого Патрика прошло очень торжественно. Лино Ринальди стал чем-то вроде народного героя среди итальянцев в Сохо, так что создавалось впечатление, что все официанты, повара, и другой обслуживающий персонал кафе и ресторанов района собрались, одевшись по-праздничному, на его венчание. Церковь была набита до отказа, потому что пришли еще девушки из клуба, где работала Пегги, в своих самых лучших «дневных» платьях.

Семье Перетти отвели места в первом ряду, и Марионетта с трудом сдержала слезы, когда Пегги Уайтмор появилась у алтаря в роскошном подвенечном платье, подчеркивающем ее тонкую талию и падающем пышными волнами до пола. Пока отец Джозеф произносил необходимые слова и Лино с Пегги обменивались клятвами, Марионетта смотрела в пол и старалась на думать о Микки Энджеле и о том, что она когда-то стояла у алтаря. Ее свадьба была совсем другой! Кошмаром, который она даже не запомнила целиком, как будто память смилостивилась над ней и накинула вуаль на некоторые детали. Марионетта завидовала Пегги: как страшно произносить эти слова «пока не разлучит нас смерть» — и не желать, чтобы в стоящего рядом с тобой человека ударила молния с небес, произошло чудо, все, что угодно, только бы избавиться от ужасного брака с тем, кого ненавидишь…

Находящийся рядом Тони внимательно посмотрел на сестру.

— Ты в порядке? — спросил он шепотом.

Она кивнула и попыталась сосредоточиться на службе. «Нельзя быть эгоисткой и в такие минуты сожалеть о своей собственной жизни», — укорила она себя. Сегодня праздник! И все же, когда все присутствующие опустились на колени для молитвы, она не удержалась и бросила взгляд в угол церкви на изображение Марии и Марфы. Мария и Марфа, покорная и отважная. Марионетта усмехнулась про себя. Как она ни старалась, ее всегда влекла к себе Марфа, не желавшая смириться со своей долей…

Прием прошел с большим успехом. Казалось, все жители Сохо набились в крошечное кафе и клуб в подвале, пели вместе с Марио итальянские баллады, танцевали на тесной, маленькой площадке и умудрились съесть все, что приготовила Марионетта. К пяти часам дня столы в кафе заняли люди постарше, чтобы выпить, а внизу Марио и его оркестр играли все громче и быстрее, итальянская молодежь танцевала под джаз и разучивала новый танец — рок-н-ролл.

Марионетта угощала кьянти друзей Лино из ресторана Леони, когда заметила резкую перемену в их настроении. Шум и смех из подвала продолжал все заглушать, но наверху люди смущенно отходили от запотевших окон. Она вышла из-за стойки, стряхнув руку отца, попытавшегося остановить ее.

— Не надо, Нетта…

Марионетта подошла к окну и протерла в стекле небольшой кружочек, чтобы лучше разглядеть улицу. Она знала, что увидит. Мимо очень медленно проходила похоронная процессия. Гроб на черном катафалке был завален цветами. Следом шли люди. Первым, склонив голову, — Альфонсо Моруцци с серым печальным лицом. За ним — два оставшихся сына, Аттилио и Кармело. Они шагали в ногу, высоко подняв головы и вызывающе оглядываясь по сторонам. Публика на Олд-Комптон-стрит, знавшая Моруцци, отворачивалась, даже в такое время не желая попадаться братьям на глаза. Случайные прохожие вежливо снимали шляпы, некоторые шептали молитвы. Женщина в дешевом меховом пальто, стоящая в дверях клуба «Трипл X», перекрестилась. Кармело коротко кивнул ей, скорее всего, она была одной из служащих. Когда братья проходили мимо «Империала», Аттилио повернул голову и, казалось, взглянул прямо на Марионетту. Она не отвела глаза. Это был отец Микки Энджела…

— Отойди, Нетта, — попросил Томмазо, стоящий рядом с ней у окна. Он ласково обнял дочь за плечи и увел вглубь кафе, к гостям.

Позднее, когда стемнело, гостей от выпитого потянуло на сентиментальность и музыка тоже стала менее громкой, Марионетте удалось немного поговорить с Лино и Пегги, сидевшими за столиком в углу клуба. Она как раз проходила мимо с уставленным выпивкой подносом для девушек из клуба Дженнаро, когда Лино позвал ее и заставил сесть.

— Мне хотелось бы, чтобы ты бросила работать и немного повеселилась, — с укором произнес Лино. — Потанцевала бы.

— Я люблю работать! — сказала Марионетта, усмехаясь. — И вообще, с кем же мне танцевать, если самого симпатичного парня увели из-под моего носа?

Пегги, которой сразу понравилась Марионетта, засмеялась.

— Если хочешь, можешь взять его взаймы на ча-ча-ча, — предложила она. — Я не возражаю.

Марионетта улыбнулась ей. Трудно было не ощущать присутствия призрака Сильвии при каждом взгляде на молодую жену Лино, но ей нравилась Пегги, розовощекая, с милой улыбкой.

— Он теперь твой, — проговорила она полушутя, полусерьезно. — Держи его покрепче!

Лино перегнулся через стол и коснулся руки Марионетты.

— Мы хотели поблагодарить тебя за все, — начал он.

Она отодвинула стул и поднялась.

— Ты уже это сделал, — заявила она. — Тем, что пришел сюда.

— Я говорю это не из вежливости. — Его глаза смотрели грустно.

Она тоже стала серьезной, перегнулась через стол и ласково поцеловала его в щеку.

— Я так рада, что вы с Пегги вернулись, — сказала она. — Теперь вы можете начать все сначала.

Лино не успел ответить, как кто-то позвал Марионетту с лестницы. Похоже, в кафе что-то случилось.

— Поговорим позже, — пообещала она молодой паре. — Идите, потанцуйте, пока Марио не заметил, что вы прячетесь в углу. — Она повернулась и быстро поднялась наверху.

У дверей кафе собралась небольшая толпа, явно старающаяся помешать кому-то войти. Томмазо кричал по-итальянски и размахивал руками.

— Andatevene![47] Убирайся из моего кафе, sudiciona![48]

Марионетта протиснулась сквозь толпу. Прислонившись к дверному косяку, склонив голову набок, стояла Сюзанна Менлав с остекленевшими глазами.

— Пришла засвидетельствовать свое почтение… — пробормотала она, — счастливой паре…

— Только не в моем кафе, — начал Томмазо, но тут вмешалась Марионетта.

— Нет, папа. Мы должны ее впустить.

Он удивленно уставился на дочь. Спятила она что ли?

— Но она же пьяная! — взорвался отец. — Un ubriacona!

— Неважно, — твердо стояла на своем Марионетта. Не обращая внимания на отца, она взяла Сюзанну Менлав за худую руку и отвела ее к столику.

Тони с отвисшей челюстью смотрел на нее из-за стойки.

— Принеси этой женщине стакан побольше, — велела Марионетта.

Тони взглянул на отца и не двинулся с места, не зная, как поступить. Марионетта сделала нетерпеливое движение.

— Эта женщина однажды спасла мне жизнь, — сказала она собравшимся, не отрывая глаз от лица отца. — Меня бы здесь сегодня не было, если бы она не… — Она не смогла закончить предложение. Глаза наполнились слезами. — Такие люди как она, папа, они тоже часть Сохо, не только мы.

Томмазо уставился на дочь, потом перевел взгляд на седую женщину, навалившуюся на стол, затем снова посмотрел на дочь. Последовала пауза. Затем он неохотно сказал:

— Ладно, Тони, принеси этой женщине выпить.

Напряжение спало. Гости с облегчением разошлись, и вскоре в кафе снова воцарилось оживленное веселье. Сидя за столиком, Сюзанна Менлав наблюдала за происходящим, величественно выглядывая из-за своего стакана, прикрыв веки. Казалось, она вполне удовлетворилась положением наблюдателя, а не участника. Томмазо нервничал, то и дело бросая на нее взгляды из-за стойки.

— Не волнуйся, папа, — успокоил Тони, заметив выражение его лица. — Она всегда вела себя спокойно в участке, когда мы ее забирали. — Затем повернулся к сестре. — Пошли. Ты еще не станцевала со своим любимым братом. — Он стащил Марионетту вниз по лестнице на танцевальную площадку. Оркестр играл вальс, и Тони уверенно закружил сестру, изредка бросая взгляд на симпатичную официантку из кафе «Блю», смеющуюся с друзьями у сцены. — Ты хорошо выглядишь, сестренка, — сказал Тони. — Какой-нибудь парень скоро обязательно умыкнет тебя.

Марионетта криво ему улыбнулась.

— Меня, старушку Перетти Меченую? Сомневаюсь.

Брат слегка с укором встряхнул ее.

— Не смешно. — Они обошли круг, сталкиваясь с другими парами, толпившимися на крошечной площадке. — Faccia d’angelo, вот как они тебя называют…

Марионетта остановилась, уставившись на него.

— Кто?

Антонио снова закружил ее в танце и ввинтился в толпу, все еще занятый мыслями об официантке.

— Те музыканты, которые часто приходили в клуб, ну, знаешь, тот парень в очках, саксофонист, его компания… они называли тебя faccia d’angelo, — повторил он.

Она подняла руку к щеке.

— Ангельское личико…

Тони мягко отвел ее руку.

— Не надо, — попросил он. — В этом нет нужды.

И брат искусно закрутил ее, ворвавшись в толпу потных танцоров. В ее ушах звучала музыка, и ей казалось, что голос Марио, певший вместе с оркестром, повторяет:

— Faccia d’angelo, faccia d’angelo…

Наступила полночь. Под радостные крики Лино с женой уехали в такси на Паддингтонский вокзал, чтобы успеть на последний поезд. Они направлялись на неделю в свадебное путешествие в Брайтон. Наверху в кафе Сюзанна Менлав заснула за столом, окруженная мужчинами, которые с сочным североитальянским акцентом громко спорили о политике. Внизу самые выносливые все еще кружились на танцплощадке. Марионетта ненадолго вышла на двор, чтобы охладить горящие щеки в ночной прохладе. Невата вылезла из-под пожарной лестницы и с тихим мяуканьем направилась к ней.

— Не испачкай мне платье, малышка, — пробормотала Марионетта, наклоняясь, чтобы погладить кошку. На ней было специально купленное бледно-лиловое шифоновое платье, и женщина, наклонившись, почувствовала, как оно ниспадает мягкими складками. Она задумчиво гладила мягкую шерстку Неваты, когда за ее спиной внезапно возник отец с белым, как мел, лицом.

— Иди сюда, Нетта, — резко позвал он. — К тебе пришли.

Она вернулась за Томмазо в клуб. Оркестр перестал играть, танцоры стояли молча, испуганными группками. В центре площадки возвышался Альфонсо Моруцци в дорогом черном пальто с черной повязкой на рукаве. В зале воцарилась абсолютная тишина. Старик медленно оглядывался вокруг, явно получая удовольствие от того переполоха, который вызвало его появление. Его глаза вспыхнули при виде Марионетты, направляющейся к нему и почему-то не испытывающей страха. Она ждала этого момента. Он был неизбежен.

— Марионетта, — сказал Альфонсо без улыбки, — ты сегодня очень красивая. Ты заставляешь меня вспоминать… — Неожиданно его внимание привлекло что-то за баром. Он медленно шагнул вперед и, протянув руку, снял деревянную куклу с гвоздя, подержал ее немного, рассматривая нарисованную улыбку, бумажную вуаль и розочки в деревянных пальцах.

Марионетта повернулась к музыкантам, молча сжимавшим свои инструменты.

— Пожалуйста, — попросила она, — продолжайте играть.

Альфонсо Моруцци сделал шаг к сцене и посмотрел на Марио, застывшего у микрофона.

— Да, — проговорил он, — пожалуйста, продолжайте. Мне нужно поговорить с синьорой Перетти наедине. Я не хочу портить веселье.

Марио нервно кивнул оркестру, и снова зазвучала музыка. Не обращая внимания на взгляды гостей, Марионетта спокойно повернулась к старику.

— Идите за мной, — пригласила она.

Он прошел за ней на задний двор, все еще держа в руках куклу, и она закрыла за ними дверь. Женщина едва слышала, как в клубе надрывалась труба, играя мелодию «О, мой папа». Она ничего не боялась. Этот разговор был неизбежен. Старик пришел, чтобы сказать ей, что она должна сделать, чтобы расплатиться с долгом.

Марионетта обреченно повернулась к нему.

— Ну, — поинтересовалась она, — что вы хотели сказать?

— Ты дрожишь. Дать тебе пальто?

Она нетерпеливо покачала головой. Скорее бы он высказался и ушел. Старик аккуратно положил куклу рядом с собой, вынул сигару и прикурил, медленно попыхивая ею. Она следила, как поднимаются колечки дыма к окнам квартиры Ли Фангов. На этот раз кухонное окно было темным. Все китайское семейство присутствовало на свадебном приеме.

— Я сегодня похоронил сына, — наконец проговорил Альфонсо Моруцци. — Твоего мужа.

Женщина промолчала. Что тут можно сказать? Он задумчиво курил, наблюдая за ней.

— Я знаю, — заметил старик. — Я знаю про тебя и моего внука.

Марионетте показалось, что кровь застыла в жилах. Она протянула руку и схватилась за холодный металл пожарной лестницы.

— Каким образом? — прошептала она, не доверяя своему голосу.

Она видела лишь смутные очертания его лица да огонек сигары.

— Помнишь тот день, когда ты пришла ко мне? — спросил Альфонсо через несколько секунд. — Когда ты просила освободить твою семью от дедовского долга?

Она кивнула, сердце бешено колотилось.

— Вскоре после твоего ухода, — продолжил он, — ко мне пришел еще человек. Мой внук, Микеланджело. — Старик немного помолчал для пущего эффекта. — И знаешь, о чем он попросил?

Теперь женщина могла разглядеть блеск его глаз в темноте. Она отрицательно покачала головой.

— Он попросил меня о том же, что и ты. Он просил, чтобы я освободил семью Перетти от обязательств перед Моруцци. — Он сделал шаг вперед, мягко взял Марионетту за подбородок и повернул к себе. — Я не общался с Микеланджело несколько лет, — заговорил он, — и понимал, как трудно было ему прийти ко мне и просить о чем-то. А он даже не просил, он умолял. — Альфонсо Моруцци смотрел ей в глаза, его голос слегка дрожал. — И тогда я задал себе вопрос: с чего это такой упрямый и гордый парень, как мой внук, ведет себя подобным образом? Он ведь точно такой, каким был я в молодости, поэтому и понял его. — Теперь старик стоял совсем близко к Марионетте. Она даже ощущала запах его дорогого лосьона после бритья. — Он влюбился, — объяснил он, — точно так же, как и я в свое время. Он влюбился во внучку моей возлюбленной Джульетты, девушки, которую я потерял столько лет назад на Сицилии. — Альфонсо, явно взволнованный, отошел от Марионетты, дыхание с хрипом вырывалось из его груди.

Совсем некстати из темноты появилась Невата, обвилась вокруг его ног и громко замурлыкала. Кроме звуков музыки, доносившихся из клуба, это был единственный звук в тиши весенней ночи. Потом старик снова очень тихо заговорил:

— Мне нужно знать только одну вещь, — сказал он. — Ты так же к нему относишься?

Марионетта кивнула, не доверяя голосу. Альфонсо Моруцци вздохнул с горечью одинокого человека.

— В таком случае, я пришел, чтобы сделать тебе подарок. Дело тут не в щедрости или особом моем расположении, не такой я человек. Я делаю это потому, что в этом мире мой внук — единственный человек, которого я когда-либо любил, кроме твоей бабушки.

Теперь Марионетта смотрела на него с надеждой. Она даже не догадывалась, как надрывал сердце старика один ее вид, такой молодой и свежей, в лиловом платье.

— Я возвращаю тебе свободу, — проговорил он. — Я пришел, чтобы сказать, что долг чести уплачен. Ты сделала это, выйдя замуж за Барти, но теперь Барти мертв. — Его голос задрожал от гнева. — Самоубийство! — Он почти выплюнул это слово. — Мой сын совершил смертный грех и навлек на семью вечный позор! — Старик швырнул сигару на землю и растоптал ее каблуком. — Мои сыновья меня разочаровали, — произнес он уже почти ровным голосом. — Вместе они дали мне всего одного внука — Микеланджело, но и тот отверг семью. — Альфонсо плотнее запахнулся в пальто и повернулся к двери. — Уеду домой, — продолжил он, — на Сицилию, в свою деревню. Я закрываю все дела в Лондоне. Пусть мои сыновья сами ищут свои пути в этом мире.

Марионетта смотрела на него во все глаза, настолько удивленная, что не понимала всего значения сказанных им слов. Она лишь видела гордого и печального старика, потерявшего все.

— Выходи замуж за моего внука, — сказал Альфонсо, взявшись за ручку двери. — Выходи за него замуж и нарожай много сыновей. Может быть, когда-нибудь вы навестите меня на Сицилии. Моя семья не будет вас больше беспокоить. — Он что-то сунул ей в руку.

Поток теплого воздуха, яркий свет и смех, и вот Марионетта осталась одна в темноте. Она подняла глаза к темному небу Сохо. Потом взглянула на то, что держала в руке, — маленькую деревянную куклу в бумажной вуали.

«Выходи замуж за моего внука, — сказал он. — Нарожай много сыновей…»

Она не знала, где искать Микки, но понимала, что он в Сохо, играет на пианино в каком-нибудь маленьком клубе. Она выбежала на улицу, все еще сжимая куклу, не замечая холода. Марионетта промчалась по Олд-Комптон-стрит через толпу припозднившихся театралов, пьяниц, игроков и усталых проституток, дрожащих на углах. Неожиданно она заметила знакомую фигуру, прислонившуюся к косяку двери казино «Лондон». Это был одноногий карточный фокусник, обычно обретающийся у дверей кондитерской мадам Валери. Он показывал фокус с тремя картами группе туристов-немцев, наблюдающих за его манипуляциями с открытыми ртами.

— Странно, ведь еще несколько лет назад мы с этими ребятами воевали, — с усмешкой заметил он, — а теперь берем их деньги!

— Вы не знаете, где сегодня Микки Энджел? — спросила Марионетта, переводя дыхание.

— Который играет на пианино вместе с Питером Трэвисом, ты об этом парне?

Она кивнула. Он показал себе за спину.

— Мерд-стрит. Клуб «Кошечка». Рядом с «Горгульей». Во всяком случае, на той неделе был там…

Она рванулась, поблагодарив на оегу, но он уже вновь углубился в работу.

— Видите эту карту? Даму червей? Я кладу ее между этими двумя картами, вот так…

Когда Марионетта добежала до Мерд-стрит и увидела вывеску, то поняла, что уже была здесь. Разумеется. Тут когда-то был клуб «Черная кошка», там она впервые встретилась с Микки. Она поднялась по лестнице с бьющимся сердцем, все еще сжимая в руке куклу. На мрачной лестничной площадке стоял крупный мужчина, курил сигарету и наблюдал за ней. Его она тоже видела в тот, первый, раз.

— Вы ведь Медведь Билли? — спросила женщина. Она так спешила, что даже не смутилась.

Он задумчиво затянулся, изучая ее лицо, и заметил:

— А вы та, кого они зовут Ангельским Личиком… — Потом прибавил: — Он там. Играет последний номер. — И кивком показал на дверь клуба.

Марионетта перевела дыхание, толкнула дверь и вошла. Сначала она ничего не могла рассмотреть в полумраке. Облако табачного дыма, висевшее над танцевальной площадкой, скрывало от нее музыкантов, хотя она слышала звуки пианино и хрипловатый голос Вики, которая пела «Тайную любовь», стараясь подражать Дорис Дей. На танцевальной площадке толпились пары, да и за столиками вокруг было много народу. Атмосфера тихая, спокойная, как будто все задремали перед закрытием. Марионетте была знакома эта обстановка по их клубу: люди собирались уходить домой, согретые алкоголем и любовными песнями. Она медленно пошла вперед и остановилась, прижимая куклу к сердцу и наблюдая, как Микки Энджел заканчивает играть. Когда его руки застыли на клавишах и голос Вики смолк, он поднял голову и увидел ее в освещенном круге с другой стороны танцплощадки.

Пока она ждала его реакции на свое появление, ей казалось, что сердце вот-вот остановится. Но тут Микки неожиданно улыбнулся ей той самой знакомой улыбкой, осторожно закрыл крышку пианино и встал. Сказал что-то Питеру Трэвису и Вики, которые тоже взглянули на Марионетту и улыбнулись. И вот он рядом и уже берет ее под руку.

— Все в порядке, — услышала Марионетта свой голос. — Твой дедушка… все в порядке.

Микки смотрел на нее, стараясь осознать, что она говорит.

— Пошли отсюда, — произнес он и провел ее к двери, на ходу схватив свое пальто из-за стойки, и они быстро спустились по лестнице. Попрощались с Медведем Биллом, бесстрастно наблюдавшим за ними с лестничной площадки.

Выйдя на узкую неосвещенную улицу, молодая пара направилась к Дин-стрит и огням Сохо.

— Повтори, что ты только что сказала, — попросил Микки. — Повтори!

Марионетта послушно повторила. Он остановился, взглянул на нее и заметил, что она дрожит. Микки осторожно накинул ей на плечи пальто. Они уже почти дошли до перекрестка, где движение было довольно оживленным и слышались крики людей, направляющихся к подземке. Мимо прошла зевающая проститутка. Микки неожиданно обратил внимание на куклу с перепутанными нитками и деревянными глазами, бездумно глядящими сквозь бумажную вуаль, все еще зажатую в руке Марионетты. Он мягко вынул ее из руки женщины.

— Она тебе больше не нужна, — сказал он.

Прошел дворник, толкая перед собой тележку с мусором и метлой, привязанной к ручке. Он закончил свою ночную работу. Микки окликнул его, сошел на мостовую и опустил куклу в темное чрево тележки.

Марионетта улыбнулась. Смешно, ведь она считала, что трудно расстаться с прошлым, но на самом деле она с облегчением следила за исчезновением куклы. Возможно, все будет лучше, чем она думала. Микки Энджел снова рядом с ней.

— Пошли ко мне домой, — предложил он. — Нам предстоит наверстать упущенное.

Она поколебалась лишь секунду. Ну что же, теперь она была живой женщиной, а не игрушкой для своей семьи или для клана Моруцци. Она могла поступать так, как ей заблагорассудится. Она свободна.

— Хорошо, — согласилась Марионетта.

— Еще одно. — Микки стоял совсем рядом, он поднял руки и нежно взял в ладони ее лицо. Она почувствовала, как его пальцы легко коснулись шрама на щеке. — Прежде чем мы пойдем дальше… — И он крепко поцеловал ее в губы.

Послышался шум крыльев, вспорхнул голубь и устремился прочь от них к крышам Лейсестер-сквер. Они обнялись в тишине темной улочки, а голубь все летел к неоновым огням и шуму главных улиц Сохо, где была в самом разгаре еще одна субботняя ночь. Проститутки, игроки, поклонники би-бола и джаза, официанты и официантки, греки, итальянцы, индусы, мальтийцы — все продолжали жить привычной жизнью в этом живописном уголке Лондона. Они смеялись, рыдали, работали, играли и не знали, что на этом поцелуе в смутном свете фонаря на углу Мерд-стрит заканчивается история о двух влюбленных. Все они могли и сами рассказать историю не хуже, лишь бы нашелся человек, который захотел бы остановиться и послушать…