Английский язык с Джеком Лондоном. В далекой стране (рассказы)

IN A FAR COUNTRY (В далеком краю)

When a man journeys into a far country (когда человек отправляется в далекую страну), he must be prepared to forget many of the things he has learned (он должен быть готов забыть многое из того, чему он научился), and to acquire such customs as are inherent with existence in the new land (и приобрести такие привычки, которые присущи жизни в новом краю; inherent — неотъемлемый, присущий, свойственный /кому-либо, чему-либо/); he must abandon the old ideals and the old gods (он должен оставить прежние идеалы и прежних богов), and oftentimes he must reverse the very codes by which his conduct has hitherto been shaped (и часто он должен перевернуть/отменить саму систему правил, под которую подгонялось доселе его поведение; to reverse — переворачивать; ставить с ног на голову; аннулировать, отменять; code — кодекс, свод законов /государства/; система правил /поведения, чести, морали и т. д./; to shape — придавать форму; подгонять, приспосабливать). To those who have the protean faculty of adaptability (для тех, кто имеет изменчивую способность приспособляться; protean — подобный Протею; изменчивый, многогранный, многообразный), the novelty of such change may even be a source of pleasure (новизна таких изменений может даже стать источником удовольствия); but to those who happen to be hardened to the ruts in which they were created (но для тех, кому случается прикипеть к привычной обстановке, в которой они были созданы; to harden — привыкать; заскорузнуть; rut — борозда, колея; след колеса; привычная колея; рутина, привычка; что-либо обычное, привычное), the pressure of the altered environment is unbearable (гнет изменившейся окружающей среды невыносим; to bear — носить; терпеть, выносить; pressure — давление; гнет, бремя; напряжение), and they chafe in body and in spirit under the new restrictions which they do not understand (и они раздражаются телесно и душевно при новых ограничениях, которых они не понимают). This chafing is bound to act and react (это раздражение непременно будет действовать и вызывать реакцию), producing divers evils and leading to various misfortunes (создавая разнообразные беды и приводя к различным несчастьям). It were better for the man (лучше было бы человеку) who cannot fit himself to the new groove to return to his own country (который не может приспособиться к новым привычкам, вернуться в свою собственную страну; to fit — подгонять, пригонять, прилаживать; groove — паз; рутина, привычка); if he delay too long, he will surely die (если он будет медлить слишком долго, он наверняка умрет).

acquire [q'kwaIq], faculty ['fxkltI], pressure ['preSq], divers ['daIvWz]

When a man journeys into a far country, he must be prepared to forget many of the things he has learned, and to acquire such customs as are inherent with existence in the new land; he must abandon the old ideals and the old gods, and oftentimes he must reverse the very codes by which his conduct has hitherto been shaped. To those who have the protean faculty of adaptability, the novelty of such change may even be a source of pleasure; but to those who happen to be hardened to the ruts in which they were created, the pressure of the altered environment is unbearable, and they chafe in body and in spirit under the new restrictions which they do not understand. This chafing is bound to act and react, producing divers evils and leading to various misfortunes. It were better for the man who cannot fit himself to the new groove to return to his own country; if he delay too long, he will surely die.

The man who turns his back upon the comforts of an elder civilization (человек, который поворачивается спиной к удобствам более ранней цивилизации; elder — предшествующий, более ранний; старинный), to face the savage youth (чтобы обратиться лицом к дикой юности; to face — стоять лицом к /чему-либо/, быть повернутым /в какую-либо сторону, в сторону чего-либо/), the primordial simplicity of the North (изначальной простоте Севера), may estimate success at an inverse ratio to the quantity and quality of his hopelessly fixed habits (может оценить успех в обратной пропорциональности к количеству и качеству его безнадежно застывших привычек). He will soon discover (вскоре он откроет), if he be a fit candidate (если он подходящий кандидат), that the material habits are the less important (что материальные привычки наименее важны). The exchange of such things as a dainty menu for rough fare (замена таких вещей, как изысканное меню, на грубую провизию), of the stiff leather shoe for the soft, shapeless moccasin (жесткой кожаной туфли на мягкий, бесформенный мокасин), of the feather bed for a couch in the snow (перьевой постели на берлогу в снегу), is after all a very easy matter (в конце концов очень легкое дело). But his pinch will come in learning properly to shape his mind's attitude toward all things (но его трудности = трудности для него возникнут в том, чтобы научиться надлежащим образом приспосабливать отношение своего разума ко всему; pinch — щипок; трудная часть пути; трудности), and especially toward his fellow man (а особенно к своему товарищу). For the courtesies of ordinary life, he must substitute unselfishness, forbearance, and tolerance (вежливость обычной жизни он должен заменить на доброжелательность, снисходительность и терпимость; to substitute smth. for smth. — заменять, замещать чем-либо что-либо; unselfishness — благожелательность, доброжелательность; forbearance — воздержание; терпимость, снисходительность). Thus, and thus only, can he gain that pearl of great price (так и только так он может приобрести жемчужину величайшей ценности), — true comradeship (настоящую дружбу/настоящее товарищество). He must not say "Thank you (он не должен говорить «спасибо»);" he must mean it without opening his mouth (он должен подразумевать это, не открывая рта), and prove it by responding in kind (и доказывать это, отвечая тем же; in kind — таким же /или подобным/ образом). In short, he must substitute the deed for the word (короче говоря, он должен заменить слово поступком), the spirit for the letter (/а/ букву духом).

ratio ['reISIqu], feather ['feDq], attitude ['xtItjHd]

The man who turns his back upon the comforts of an elder civilization, to face the savage youth, the primordial simplicity of the North, may estimate success at an inverse ratio to the quantity and quality of his hopelessly fixed habits. He will soon discover, if he be a fit candidate, that the material habits are the less important. The exchange of such things as a dainty menu for rough fare, of the stiff leather shoe for the soft, shapeless moccasin, of the feather bed for a couch in the snow, is after all a very easy matter. But his pinch will come in learning properly to shape his mind's attitude toward all things, and especially toward his fellow man. For the courtesies of ordinary life, he must substitute unselfishness, forbearance, and tolerance. Thus, and thus only, can he gain that pearl of great price, — true comradeship. He must not say "Thank you;" he must mean it without opening his mouth, and prove it by responding in kind. In short, he must substitute the deed for the word, the spirit for the letter.

When the world rang with the tale of Arctic gold (когда мир огласился сказаниями об арктическом золоте; to ring with — оглашаться /чем-либо/; tale — рассказ; сказка), and the lure of the North gripped the heartstrings of men (а притягательность Севера овладела глубочайшими чувствами людей; to grip — схватить; приковывать /чье-либо/ внимание, овладевать вниманием), Carter Weatherbee threw up his snug clerkship (Картер Уэзерби бросил уютную должность конторского служащего; to throw up — бросать /что-либо/, отказываться от участия /в чем-либо/), turned the half of his savings over to his wife (перевел половину своих сбережений на свою жену; to turn over — переворачивать; передавать), and with the remainder bought an outfit (а на остальное закупил снаряжение). There was no romance in his nature (в его характере не было романтики), — the bondage of commerce had crushed all that (подневольность коммерции уничтожила ее всю; bondage — рабство; подневольность); he was simply tired of the ceaseless grind (ему просто надоела непрерывная однообразная и скучная работа; grind — тяжелая, однообразная, скучная работа /деятельность/), and wished to risk great hazards in view of corresponding returns (и /он/ пожелал отважиться на великие опасности, принимая во внимание соответствующее возмещение /расходов/; to risk smth. — отваживаться /на что-либо/; hazard — риск; источник опасности, опасность; in view of — ввиду; принимая во внимание). Like many another fool (подобно многим другим глупцам), disdaining the old trails used by the Northland pioneers for a score of years (относившимся с презрением к старым тропам, используемым пионерами Севера уже лет двадцать; to disdain — презирать, относиться с презрением; не уважать; считать ниже своего достоинства), he hurried to Edmonton in the spring of the year (он поспешил в Эдмонтон весной /года/); and there, unluckily for his soul's welfare (и там, к несчастью для благоденствия своей души), he allied himself with a party of men (он объединился с группой людей).

lure [ljuq], bondage ['bOndIG], pioneer ["paIq'nIq]

When the world rang with the tale of Arctic gold, and the lure of the North gripped the heartstrings of men, Carter Weatherbee threw up his snug clerkship, turned the half of his savings over to his wife, and with the remainder bought an outfit. There was no romance in his nature, — the bondage of commerce had crushed all that; he was simply tired of the ceaseless grind, and wished to risk great hazards in view of corresponding returns. Like many another fool, disdaining the old trails used by the Northland pioneers for a score of years, he hurried to Edmonton in the spring of the year; and there, unluckily for his soul's welfare, he allied himself with a party of men.

There was nothing unusual about this party (в этой компании не было ничего необычного), except its plans (кроме ее планов). Even its goal, like that of all other parties, was the Klondike (даже ее целью, как целью всех остальных групп, был Клондайк). But the route it had mapped out to attain that goal (но маршрут, который она запланировала для достижения этой цели; route — маршрут, путь следования, трасса; to map out — составлять план, планировать) took away the breath of the hardiest native (поразил самых отчаянных местных жителей; to take away one’s breath — удивить, поразить кого-либо), born and bred to the vicissitudes of the Northwest (рожденных и воспитанных в превратностях северо-запада; to bear — рожать; to breed — воспитывать). Even Jacques Baptiste (даже Жак Батист), born of a Chippewa woman and a renegade voyageur (рожденный от женщины чиппива и канадского проводника-ренегата; voyageur — профессиональный проводник, главным образом из канадских французов /фр./) (having raised his first whimpers in a deerskin lodge north of the sixty-fifth parallel (издавший свои первые хныканья в вигваме из оленьей кожи севернее шестьдесят пятой параллели; to raise — поднимать /голос, вой и т. п./; издать /крик/), and had the same hushed by blissful sucks of raw tallow (и их = которые утихомиривали блаженные посасывания сырого сала), was surprised (был удивлен = удивился). Though he sold his services to them and agreed to travel even to the never-opening ice (хотя он продал им свои услуги и согласился путешествовать даже до вечных: «никогда не открывающихся» льдов), he shook his head ominously whenever his advice was asked (он зловеще качал головой, когда бы у него ни попросили совета).

goal [gqul], route [rHt], tallow ['txlqu]

There was nothing unusual about this party, except its plans. Even its goal, like that of all other parties, was the Klondike. But the route it had mapped out to attain that goal took away the breath of the hardiest native, born and bred to the vicissitudes of the Northwest. Even Jacques Baptiste, born of a Chippewa woman and a renegade voyageur (having raised his first whimpers in a deerskin lodge north of the sixty-fifth parallel, and had the same hushed by blissful sucks of raw tallow), was surprised. Though he sold his services to them and agreed to travel even to the never-opening ice, he shook his head ominously whenever his advice was asked.

Percy Cuthfert's evil star must have been in the ascendant (злая звезда Перси Катферта, наверное, восходила; ascendant — восходящий, поднимающийся), for he, too, joined this company of argonauts (ибо он тоже присоединился к этой группе аргонавтов). He was an ordinary man (он был заурядным человеком), with a bank account as deep as his culture (с банковским счетом таким же серьезным, как его образование; deep — глубокий, серьезный; culture — культура; развитие, совершенствование /интеллектуальных и других способностей/), which is saying a good deal (что /уже/ значит сказать немало; a good deal — немало, изрядное количество). He had no reason to embark on such a venture (у него не было никаких причин вступать в такое рискованное предприятие; to embark — садиться на корабль; вступать /в дело, в войну/), — no reason in the world (никаких причин абсолютно; in the world — очень, совершенно: «в мире»), save that he suffered from an abnormal development of sentimentality (за исключением того, что он страдал повышенной степенью сентиментальности; abnormal — ненормальный; огромный; отклоняющийся от средней величины; development — развитие, расширение, рост). He mistook this for the true spirit of romance and adventure (он по ошибке принимал это за истинный дух романтики и авантюризма; to mistake — принять кого-либо за другого или что-либо за другое). Many another man has done the like (много других людей поступило так же), and made as fatal a mistake (и совершило столь же фатальную ошибку).

reason [rJzn], venture ['venCq], adventure [qd'venCq]

Percy Cuthfert's evil star must have been in the ascendant, for he, too, joined this company of argonauts. He was an ordinary man, with a bank account as deep as his culture, which is saying a good deal. He had no reason to embark on such a venture, — no reason in the world, save that he suffered from an abnormal development of sentimentality. He mistook this for the true spirit of romance and adventure. Many another man has done the like, and made as fatal a mistake.

The first break-up of spring found the party following the ice-run of Elk River (первое весеннее вскрытие рек ото льда застало отряд следующим за ледоходом на реке Элк;[8] to break up — вскрываться /о реке/). It was an imposing fleet (это была внушительная флотилия), for the outfit was large (ибо снаряжения было много), and they were accompanied by a disreputable contingent of half-breed voyageurs with their women and children (и их сопровождал пользующийся дурной славой контингент канадских проводников-полукровок с женщинами и детьми; disreputable — пользующийся дурной репутацией, имеющий сомнительную репутацию; имеющий дурную славу). Day in and day out (изо дня в день), they labored with the bateaux and canoes (они продвигались с трудом на канадских плоскодонках и каноэ; bateaux — канадские плоскодонки), fought mosquitoes and other kindred pests (сражались с москитами и другими сходными вредителями; to fight — бороться, сражаться), or sweated and swore at the portages (или потели и ругались на переправах волоком; to swear — клясться; ругаться). Severe toil like this lays a man naked to the very roots of his soul (такой суровый тяжелый труд обнажает человека до самых корней его души), and ere Lake Athabasca was lost in the south (и прежде чем озеро Атабаска пропало из виду на юге), each member of the party had hoisted his true colors (каждый член отряда показал свое истинное лицо; to hoist one’s true colors — показать свое истинное лицо, показать себя в истинном свете: «поднять истинные цвета /флага/ = истинный флаг»; to hoist one’s flag — обнаружить свои истинные намерения; раскрыть карты; in one's true colours — в истинном свете, в своём настоящем виде).

bateaux [ba'tO], sweat [swet], ere [eq]

The first break-up of spring found the party following the ice-run of Elk River. It was an imposing fleet, for the outfit was large, and they were accompanied by a disreputable contingent of half-breed voyageurs with their women and children. Day in and day out, they labored with the bateaux and canoes, fought mosquitoes and other kindred pests, or sweated and swore at the portages. Severe toil like this lays a man naked to the very roots of his soul, and ere Lake Athabasca was lost in the south, each member of the party had hoisted his true colors.

The two shirks and chronic grumblers were Carter Weatherbee and Percy Cuthfert (двумя «сачками» и хроническими ворчунами были Картер Уизерби и Перси Катферт; shirk — человек, увиливающий, уклоняющийся /от работы, обязанностей и т. д./). The whole party complained less of its aches and pains than did either of them (весь отряд жаловался меньше на свою ломоту и боли, чем каждый из них). Not once did they volunteer for the thousand and one petty duties of the camp (ни разу они не вызвались добровольцами для тысячи и одной мелких обязанностей по лагерю). A bucket of water to be brought (/нужно/ принести ведро воды), an extra armful of wood to be chopped (нарубить дополнительную охапку дров), the dishes to be washed and wiped (помыть и вытереть посуду), a search to be made through the outfit for some suddenly indispensable article (поискать в снаряжении какую-нибудь вдруг ставшую необходимой вещь), — and these two effete scions of civilization discovered sprains or blisters requiring instant attention (а эти два изнеженных отпрыска цивилизации обнаруживали растяжения или волдыри, требующие немедленного ухода; scion — побег растения; отпрыск, наследник). They were the first to turn in at night (они первыми укладывались ночью; to turn in — лечь спать: «зайти внутрь»), with a score of tasks yet undone (несмотря на множество еще не сделанных работ); the last to turn out in the morning (последними вставали утром; to turn out — вставать /с постели/: «выходить наружу»), when the start should be in readiness before the breakfast was begun (когда нужно быть в готовности к отправлению до начала завтрака).

search [sWC], effete [e'fJt], scion ['saIqn]

The two shirks and chronic grumblers were Carter Weatherbee and Percy Cuthfert. The whole party complained less of its aches and pains than did either of them. Not once did they volunteer for the thousand and one petty duties of the camp. A bucket of water to be brought, an extra armful of wood to be chopped, the dishes to be washed and wiped, a search to be made through the outfit for some suddenly indispensable article, — and these two effete scions of civilization discovered sprains or blisters requiring instant attention. They were the first to turn in at night, with a score of tasks yet undone; the last to turn out in the morning, when the start should be in readiness before the breakfast was begun.

They were the first to fall to at meal-time (они первыми принимались за еду), the last to have a hand in the cooking (последними участвовали в приготовлении пищи; to have a hand in — участвовать в чем-либо); the first to dive for a slim delicacy (первыми бросались на скудный деликатес), the last to discover they had added to their own another man's share (последними обнаруживали, что они добавили к своей долю другого /человека/). If they toiled at the oars (если они трудились на веслах), they slyly cut the water at each stroke and allowed the boat's momentum to float up the blade (они ловко подрезали воду при каждом гребке и позволяли инерции лодки заливать лопасть весла; to float — плыть; заливать водой, затоплять). They thought nobody noticed (они думали, никто не замечает); but their comrades swore under their breaths and grew to hate them (но их товарищи ругались вполголоса и стали ненавидеть их = и невзлюбили их; under one’s breath — вполголоса, тихо, шепотом), while Jacques Baptiste sneered openly and damned them from morning till night (тогда как Жак Батист насмехался открыто и клял их с утра до ночи). But Jacques Baptiste was no gentleman (но Жак Батист не был джентльменом).

delicacy ['delIkqsI], oar [L], allow [q'lau]

They were the first to fall to at meal-time, the last to have a hand in the cooking; the first to dive for a slim delicacy, the last to discover they had added to their own another man's share. If they toiled at the oars, they slyly cut the water at each stroke and allowed the boat's momentum to float up the blade. They thought nobody noticed; but their comrades swore under their breaths and grew to hate them, while Jacques Baptiste sneered openly and damned them from morning till night. But Jacques Baptiste was no gentleman.

At the Great Slave, Hudson Bay dogs were purchased (у Большого Невольничьего озера, на Гудзоновом заливе закупили собак), and the fleet sank to the guards with its added burden of dried fish and pemmican (и флотилия погрузилась до леерных ограждений из-за добавившегося груза сухой рыбы и пеммикана;[9] guard rail — леер; леерное ограждение; guard — охрана; предохранительное приспособление; ограждение). Then canoe and bateau answered to the swift current of the Mackenzie (потом каноэ и плоскодонки ответили стремительному течению Макензи; to answer — отвечать; откликаться, реагировать), and they plunged into the Great Barren Ground (и они вторглись в Великую Пустошь; to plunge — окунать/ся/, погружать/ся/; бросаться, врываться). Every likely-looking «feeder» was prospected (были разведаны все кажущиеся перспективными притоки реки; feeder — приток /у реки/; подземный водоток), but the elusive «pay-dirt» danced ever to the north (но неуловимая «богатая рудная полоса» убегала постоянно на север; to dance — бежать вприпрыжку, идти танцующей походкой). At the Great Bear, overcome by the common dread of the Unknown Lands (у Большого Медвежьего озера, охваченные обычным страхом перед Неведомыми Землями), their voyageurs began to desert (их проводники начали дезертировать), and Fort of Good Hope saw the last and bravest bending to the tow-lines (и форт Доброй Надежды увидел, как последние и храбрейшие склонились к буксирным канатам) as they bucked the current down which they had so treacherously glided (когда они противостояли течению = идя против течения, по которому они так вероломно ускользнули; to glide — скользить; незаметно проскальзывать куда-либо). Jacques Baptiste alone remained (остался один Жак Батист). Had he not sworn to travel even to the never-opening ice (разве он не поклялся путешествовать даже до вечных льдов; to swear — клясться)?

purchase ['pWCqs], guard [gRd], treacherously ['treCqrqslI]

At the Great Slave, Hudson Bay dogs were purchased, and the fleet sank to the guards with its added burden of dried fish and pemmican. Then canoe and bateau answered to the swift current of the Mackenzie, and they plunged into the Great Barren Ground. Every likely-looking «feeder» was prospected, but the elusive «pay-dirt» danced ever to the north. At the Great Bear, overcome by the common dread of the Unknown Lands, their voyageurs began to desert, and Fort of Good Hope saw the last and bravest bending to the tow-lines as they bucked the current down which they had so treacherously glided. Jacques Baptiste alone remained. Had he not sworn to travel even to the never-opening ice?

The lying charts (к лживым картам), compiled in main from hearsay (составленным главным образом по слухам; hearsay — молва, слух, толки), were now constantly consulted (теперь обращались постоянно; to consult — советоваться; консультироваться; справляться). And they felt the need of hurry (и они = путники ощущали нужду в спешке), for the sun had already passed its northern solstice and was leading the winter south again (ибо солнце уже миновало точку северного солнцестояния и вело снова зиму на юг). Skirting the shores of the bay (обогнув берега залива), where the Mackenzie disembogues into the Arctic Ocean (где Макензи впадает в Северный Ледовитый океан), they entered the mouth of the Little Peel River (они вошли в устье реки Литтл-Пил). Then began the arduous up-stream toil (потом начался тяжелый, напряженный труд движения вверх по течению), and the two Incapables fared worse than ever (и оба Неумехи поживали хуже некуда; to fare — жить, обходиться, поживать; преуспевать). Tow-line and pole (буксирный канат и шест), paddle and tumpline (весло и лямка[10]), rapids and portages (стремнины и переправы волоком; rapid — пороги реки, стремнина), — such tortures served to give the one a deep disgust for great hazards (такие муки послужили тому, чтобы внушить одному глубокое отвращение к великим опасностям), and printed for the other a fiery text on the true romance of adventure (а другому запечатлеть /в памяти/ пламенный текст об истинной романтике приключений). One day they waxed mutinous (однажды они взбунтовались; to wax — становиться, приходить в некоторое состояние; mutiny — восстание, бунт), and being vilely cursed by Jacques Baptiste (и, будучи ужасно проклинаемыми Жаком Батистом; vile — подлый; ужасный), turned, as worms sometimes will (уперлись, так как их терпению пришел конец; even a worm will turn — всякому терпению приходит конец[11]). But the half-breed thrashed the twain (но полукровка/метис отлупил двоицу = парочку), and sent them, bruised and bleeding, about their work (и отправил их, с синяками и кровоподтеками, на работу). It was the first time either had been man-handled (это был первый раз, когда кого-либо из них избили; to manhandle — грубо, жестоко обращаться; избивать; either — каждый, любой /из двух/, и тот и другой).

solstice ['sOlstIs], disembogue ["dIsIm'bqug], torture ['tLCq]

The lying charts, compiled in main from hearsay, were now constantly consulted. And they felt the need of hurry, for the sun had already passed its northern solstice and was leading the winter south again. Skirting the shores of the bay, where the Mackenzie disembogues into the Arctic Ocean, they entered the mouth of the Little Peel River. Then began the arduous up-stream toil, and the two Incapables fared worse than ever. Tow-line and pole, paddle and tumpline, rapids and portages, — such tortures served to give the one a deep disgust for great hazards, and printed for the other a fiery text on the true romance of adventure. One day they waxed mutinous, and being vilely cursed by Jacques Baptiste, turned, as worms sometimes will. But the half-breed thrashed the twain, and sent them, bruised and bleeding, about their work. It was the first time either had been man-handled.

Abandoning their river craft at the head-waters of the Little Peel (покинув свои речные суда у верховьев Литтл-Пил), they consumed the rest of the summer in the great portage over the Mackenzie watershed to the West Rat (они потратили остаток лета на великую переправу волоком через водораздел Макензи к Уэст-Рэт[12]). This little stream fed the Porcupine[13] (эта небольшая речка питала реку Поркьюпайн; to feed — кормить, питать), which in turn joined the Yukon (которая в свою очередь впадала в Юкон там) where that mighty highway of the North countermarches on the Arctic Circle (где эта могучая магистраль Севера возвращается к полярному кругу). But they had lost in the race with winter (но они проиграли в гонке с зимой; to lose — терять; проигрывать), and one day they tied their rafts to the thick eddy-ice and hurried their goods ashore (и однажды они привязали свои плоты к толстому льду возле водоворота и быстро перенесли свои вещи на берег; eddy — маленький водоворот, воронка; to hurry — быстро, незамедлительно перевозить или переносить). That night the river jammed and broke several times (в ту ночь река ставала/замерзала и вскрывалась несколько раз; to jam — зажимать; заклинивать; останавливаться); the following morning it had fallen asleep for good (на следующее утро она заснула окончательно; to fall asleep — заснуть; for good — навсегда, окончательно).

countermarch ['kauntqmRC], raft [rRft], ashore [q'SL]

Abandoning their river craft at the head-waters of the Little Peel, they consumed the rest of the summer in the great portage over the Mackenzie watershed to the West Rat. This little stream fed the Porcupine, which in turn joined the Yukon where that mighty highway of the North countermarches on the Arctic Circle. But they had lost in the race with winter, and one day they tied their rafts to the thick eddy-ice and hurried their goods ashore. That night the river jammed and broke several times; the following morning it had fallen asleep for good.

"We can't be more 'n four hundred miles from the Yukon (не может быть, чтобы мы были дальше четырехсот миль от Юкона)," concluded Sloper (подвел итог Беженец[14]), multiplying his thumb nails by the scale of the map (умножая ноготь большого пальца на масштаб карты). The council, in which the two Incapables had whined to excellent disadvantage (совет, на котором два Неумехи плакались совершенно позорно/себе на голову: «к превосходному невыгодному положению»; excellent — превосходный = превосходящий что-либо; disadvantage — неудобство, невыгодное положение, неблагоприятное условие; advantage — преимущество; to whine — скулить, хныкать; жаловаться, плакаться), was drawing to a close (подходил к концу; close — завершение, заключение, конец, окончание).

"Hudson Bay Post, long time ago (/тут был/ торговый пост компании «Гудзонов залив», давно). No use um now (теперь в нем нет нужды)." Jacques Baptiste's father had made the trip for the Fur Company in the old days (отец Жака Батиста совершил путешествие от Меховой Компании в давние дни), incidentally marking the trail with a couple of frozen toes (мимоходом пометив тропу парой отмороженных пальцев ног; incidentally — случайно; кстати, между прочим; мимоходом, попутно).

conclude [kqn'klHd], disadvantage ["dIsqd'vRntIG], couple [kApl]

"We can't be more 'n four hundred miles from the Yukon," concluded Sloper, multiplying his thumb nails by the scale of the map. The council, in which the two Incapables had whined to excellent disadvantage, was drawing to a close.

"Hudson Bay Post, long time ago. No use um now." Jacques Baptiste's father had made the trip for the Fur Company in the old days, incidentally marking the trail with a couple of frozen toes.

"Sufferin' cracky (вот это да; suffering cat(s)! the suffering Moses! — чёрт! вот ведь! /восклицание, выражающее досаду, удивление/; cracky — помешанный, сумасшедший, не в своем уме)!" cried another of the party воскликнул еще один из отряда). "No whites (нет белых)?"

"Nary white (ни одного белого; nary — нисколько; ни единого)," Sloper sententiously affirmed (подтвердил нравоучительно Беженец; sentence — суждение; изречение, сентенция); "but it’s only five hundred more up the Yukon to Dawson (но вверх по Юкону до Доусона всего лишь еще пятьсот миль). Call it a rough thousand from here (считайте, это будет грубо = приблизительно тысяча отсюда; to call — звать; называть; считать, полагать)."

Weatherbee and Cuthfert groaned in chorus (Уэзерби и Катферт хором застонали).

"How long'll that take, Baptiste (сколько на это уйдет, Батист)?"

The half-breed figured for a moment (метис прикидывал минуту; to figure — подсчитывать, оценивать). "Workum like hell (/если/ сильно работать; like hell — сильно; стремительно; изо всех сил), no man play out (никто не выдыхаться; to play out — выдыхаться, терять силу), ten — twenty — forty — fifty days (десять — двадцать — сорок — пятьдесят дней). Um babies come (если детки идти)" (designating the Incapables (указывая на Неумех)), "no can tell (не могу сказать). Mebbe when hell freeze over (может, когда замерзнет ад); mebbe not then (может, и тогда нет)."

nary ['nFqrI], chorus ['kLrqs], designate ['dezIgneIt]

"Sufferin' cracky!" cried another of the party. "No whites?"

"Nary white," Sloper sententiously affirmed; "but it’s only five hundred more up the Yukon to Dawson. Call it a rough thousand from here."

Weatherbee and Cuthfert groaned in chorus.

"How long 'll that take, Baptiste?"

The half-breed figured for a moment. "Workum like hell, no man play out, ten — twenty — forty — fifty days. Um babies come" (designating the Incapables), "no can tell. Mebbe when hell freeze over; mebbe not then."

The manufacture of snowshoes and moccasins ceased (обработка = починка снегоступов и мокасинов прекратилась; manufacture — производство, изготовление; обработка). Somebody called the name of an absent member (кто-то назвал = выкрикнул имя отсутствующего члена), who came out of an ancient cabin at the edge of the camp-fire and joined them (который вышел из древней хижины на краю = возле бивачного костра и присоединился к ним). The cabin was one of the many mysteries which lurk in the vast recesses of the North (эта хижина была одной из многих загадок, которые таятся на огромных окраинах Севера). Built when and by whom, no man could tell (когда она была построена и кем, никто не мог сказать). Two graves in the open (две могилы на открытом пространстве; the open — открытое наземное пространство), piled high with stones (с высокими грудами камней; to pile — наваливать, заваливать), perhaps contained the secret of those early wanderers (возможно, заключали в себе тайну тех прежних странников; to contain — содержать в себе, включать). But whose hand had piled the stones (но чья рука нагромоздила камни)?

manufacture ["mxnju'fxkCq], ancient ['eInSqnt], early ['WlI]

The manufacture of snowshoes and moccasins ceased. Somebody called the name of an absent member, who came out of an ancient cabin at the edge of the camp-fire and joined them. The cabin was one of the many mysteries which lurk in the vast recesses of the North. Built when and by whom, no man could tell. Two graves in the open, piled high with stones, perhaps contained the secret of those early wanderers. But whose hand had piled the stones?

The moment had come (настал момент). Jacques Baptiste paused in the fitting of a harness and pinned the struggling dog in the snow (Жак Батист сделал паузу в подгонке упряжи и вдавил сопротивляющегося пса в снег; to pin — придавить, прижать, пригвоздить). The cook made mute protest for delay (повар выразил немой протест в пользу задержки = сделал молча знак подождать его), threw a handful of bacon into a noisy pot of beans (бросил пригоршню бекона в шумящий = шкворчащий котелок с бобами), then came to attention (затем обратился во внимание/занял свое место; to come to — приходить /в какое-либо состояние/; attention — внимание, внимательность; стойка «смирно»: Attention! — Смирно!). Sloper rose to his feet (Беженец поднялся на ноги). His body was a ludicrous contrast to the healthy physiques of the Incapables (его тело было смехотворной противоположностью здоровому телосложению Неумех; physique — телосложение; физические данные). Yellow and weak (желтый и слабый), fleeing from a South American fever-hole (сбежавший из какой-то южноамериканской дыры с лихорадкой = где свирепствовала лихорадка), he had not broken his flight across the zones (он не прервал своего марша через географические пояса), and was still able to toil with men (и все еще был способен выполнять тяжелую работу /наравне/ с /другими/ мужчинами). His weight was probably ninety pounds (его вес был, вероятно, фунтов девяносто[15]), with the heavy hunting-knife thrown in (вместе с тяжелым охотничьим ножом; to throw in — добавлять), and his grizzled hair told of a prime which had ceased to be (а его седые волосы свидетельствовали о расцвете/лучшей поре, которая уже миновала; to tell of — говорить; свидетельствовать; prime — начало; молодость; расцвет, лучшая пора; to cease — переставать, прекращать/ся/).

ludicrous ['lHdIkrqs], physique [fI'zJk], fever ['fJvq]

The moment had come. Jacques Baptiste paused in the fitting of a harness and pinned the struggling dog in the snow. The cook made mute protest for delay, threw a handful of bacon into a noisy pot of beans, then came to attention. Sloper rose to his feet. His body was a ludicrous contrast to the healthy physiques of the Incapables. Yellow and weak, fleeing from a South American fever-hole, he had not broken his flight across the zones, and was still able to toil with men. His weight was probably ninety pounds, with the heavy hunting-knife thrown in, and his grizzled hair told of a prime which had ceased to be.

The fresh young muscles of either Weatherbee or Cuthfert were equal to ten times the endeavor of his (свежие молодые мускулы как Уэзерби, так и Катферта были в десять раз сильнее усилий его /мускулов/; equal — равный; endeavor — попытка, старание, усилие; стремление); yet he could walk them into the earth in a day's journey (однако он мог загнать их до смерти: «загулять их в землю» за один дневной переход). And all this day he had whipped his stronger comrades into venturing a thousand miles of the stiffest hardship man can conceive (и весь этот день он призывал своих более сильных товарищей к рискованному предприятию в тысячу миль самых суровых невзгод, которые /только/ может представить себе человек; to whip — сечь; побуждать; призывать /к какому-либо действию/). He was the incarnation of the unrest of his race (он был воплощением непоседливости своей расы), and the old Teutonic stubbornness (а старинное тевтонское упрямство), dashed with the quick grasp and action of the Yankee (смешанное с быстрым восприятием и активностью янки; action — действие, поступок; /бурная/ деятельность), held the flesh in the bondage of the spirit (удерживало /его/ плоть в оковах духа; bondage — рабство, неволя; bond — узы; оковы).

equal ['Jkwql], Teutonic [tjH'tOnIk], stubbornness ['stAbqnIs]

The fresh young muscles of either Weatherbee or Cuthfert were equal to ten times the endeavor of his; yet he could walk them into the earth in a day's journey. And all this day he had whipped his stronger comrades into venturing a thousand miles of the stiffest hardship man can conceive. He was the incarnation of the unrest of his race, and the old Teutonic stubbornness, dashed with the quick grasp and action of the Yankee, held the flesh in the bondage of the spirit.

"All those in favor of going on with the dogs as soon as the ice sets, say ay (все те, кто за то, чтобы отправиться на собаках, как только станет лед, скажите «да»; in favor of — за; в пользу кого-либо, чего-либо; ay — да; голос «за» при голосовании)."

"Ay!" rang out eight voices (да! — раздалось восемь голосов), — voices destined to string a trail of oaths along many a hundred miles of pain (голосов /тех/, которым было предопределено тащиться по тропе проклятий много сотен миль страданий; to string along — идти, ехать; to string — завязывать, связывать).

"Contrary minded (против: «настроенные против»)?"

"No (нет = против)!" For the first time the Incapables were united without some compromise of personal interests (в первый раз Неумехи объединились без компромисса с личными интересами = без ущерба личным интересам).

"And what are you going to do about it (и что вы собираетесь делать с этим)?" Weatherbee added belligerently (добавил воинственно Уэзерби).

destined ['destInd], oath [quT], belligerently [bI'lIGqrqntlI]

"All those in favor of going on with the dogs as soon as the ice sets, say ay."

"Ay!" rang out eight voices, — voices destined to string a trail of oaths along many a hundred miles of pain.

"Contrary minded?"

"No!" For the first time the Incapables were united without some compromise of personal interests.

"And what are you going to do about it?" Weatherbee added belligerently.

"Majority rule (правило большинства)! Majority rule (правило большинства)!" clamored the rest of the party (зашумела остальная часть отряда).

"I know the expedition is liable to fall through if you don't come (я знаю, что экспедиция может потерпеть неудачу, если вы не пойдете; liable — очень вероятный, очень возможный; to fall through — проваливаться, терпеть неудачу)," Sloper replied sweetly (снисходительно ответил Беженец); "but I guess, if we try real hard (но мне кажется, если мы очень-очень постараемся), we can manage to do without you (мы можем справиться и без вас; to do without — обходиться без). What do you say, boys (что скажете, ребята)?"

The sentiment was cheered to the echo (/общее/ отношение к этому приветствовали = было выражено громкими возгласами, которые отозвались эхом; sentiment — мнение, настроение, отношение; to cheer — приветствовать громкими возгласами; поощрять одобрительными восклицаниями).

"But I say, you know (но послушайте, /знаете/)," Cuthfert ventured apprehensively (нерешительно осмелился /сказать/ Катферт); "what's a chap like me to do (что делать такому парню, как я)?"

"Ain't you coming with us (ты не идешь с нами)?"

"No-o (не-ет)."

majority [mq'GOrItI], real [rIql], echo ['ekqu]

"Majority rule! Majority rule!" clamored the rest of the party.

"I know the expedition is liable to fall through if you don't come," Sloper replied sweetly; "but I guess, if we try real hard, we can manage to do without you. What do you say, boys?"

The sentiment was cheered to the echo.

"But I say, you know," Cuthfert ventured apprehensively; "what's a chap like me to do?"

"Ain't you coming with us?"

"No-o."

"Then do as you damn well please (тогда поступай, как ты, черт побери, хочешь; to please — желать, хотеть). We won't have nothing to say (нам нечего сказать)."

"Kind o' calkilate yuh might settle it with that canoodlin' pardner of yourn (вообще-то, подумай, ты мог бы уладить это с этим твоим ласковым корешем; to calculate — вычислять; думать; kind of — вроде, почти что, малость, вообще-то; to canoodle — ласкать, нежить)," suggested a heavy-going Westerner from the Dakotas (предложил неповоротливый уроженец Запада из Дакоты; heavy-going — неповоротливый, неуклюжий), at the same time pointing out Weatherbee (одновременно показывая на Уэзерби). "He'll be shore to ask yuh what yur a-goin' to do (он наверняка спросит тебя, что ты собираешься делать) when it comes to cookin' an' gatherin' the wood (когда /дело/ дойдет до стряпни и собирания дров)."

"Then we'll consider it all arranged (тогда будем считать все это = дело улаженным; to arrange — улаживать /спор и т. п./, урегулировать)," concluded Sloper (подытожил Беженец). "We'll pull out to-morrow (мы выступим завтра), if we camp within five miles (пусть даже мы станем лагерем в пределах пяти миль; if — даже если, хотя, пусть), — just to get everything in running order and remember (просто чтобы привести все в рабочее состояние и вспомнить; in running order — рабочее состояние; исправность) if we've forgotten anything (не забыли ли мы чего = если что-нибудь забудем; to forget — забывать)."

canoodle [kq'nHdl], arrange [q'reInG], order ['Ldq]

"Then do as you damn well please. We won't have nothing to say."

"Kind o' calkilate yuh might settle it with that canoodlin' pardner of yourn," suggested a heavy-going Westerner from the Dakotas, at the same time pointing out Weatherbee. "He'll be shore to ask yuh what yur a-goin' to do when it comes to cookin' an' gatherin' the wood."

"Then we'll consider it all arranged," concluded Sloper. "We'll pull out to-morrow, if we camp within five miles, — just to get everything in running order and remember if we've forgotten anything."

The sleds groaned by on their steel-shod runners (сани проскрипели мимо на подбитых сталью полозьях; to shoe — подбивать, обшивать /чем-либо; особ. что-либо, сделанное из дерева/), and the dogs strained low in the harnesses in which they were born to die (а собаки напряглись низко /склонившись/ в упряжи, умереть в которой они были рождены). Jacques Baptiste paused by the side of Sloper (Жак Батист остановился возле Беженца) to get a last glimpse of the cabin (чтобы бросить последний взгляд на хижину). The smoke curled up pathetically from the Yukon stove-pipe (дым трогательно клубился вверх из печной трубы на Юконе). The two Incapables were watching them from the doorway (двое Неумех наблюдали за ними из дверного проема).

Sloper laid his hand on the other's shoulder (Беженец положил руку на плечо другого = Жака Батиста).

"Jacques Baptiste, did you ever hear of the Kilkenny cats (Жак Батист, ты когда-нибудь слышал о кошках из Килкенни)?"

The half-breed shook his head (метис отрицательно покачал головой).

last [lRst], pathetically [pq'TetIklI], hear [hIq]

The sleds groaned by on their steel-shod runners, and the dogs strained low in the harnesses in which they were born to die. Jacques Baptiste paused by the side of Sloper to get a last glimpse of the cabin. The smoke curled up pathetically from the Yukon stove-pipe. The two Incapables were watching them from the doorway.

Sloper laid his hand on the other's shoulder.

"Jacques Baptiste, did you ever hear of the Kilkenny cats?"

The half-breed shook his head.

"Well, my friend and good comrade (ну, мой друг и добрый товарищ), the Kilkenny cats fought till neither hide, nor hair, nor yowl, was left (килкеннийские кошки дрались, пока у них не осталось ни шкуры, ни шерсти, ни воя = ни голоса). You understand (понимаешь)? — till nothing was left (пока ничего не осталось). Very good (очень хорошо). Now, these two men don't like work (вот эти два мужика не любят работать). They won't work (они не будут работать). We know that (мы это знаем). They'll be all alone in that cabin all winter (они будут совершенно одни в этой хижине всю зиму), — a mighty long, dark winter (очень долгую, мрачную зиму). Kilkenny cats, — well (килкеннийские коты — ну)?"

The Frenchman in Baptiste shrugged his shoulders (француз в Батисте пожал плечами), but the Indian in him was silent (а индеец в нем промолчал). Nevertheless, it was an eloquent shrug, pregnant with prophecy (тем не менее, это было красноречивое пожатие плечами, наполненное пророчеством; pregnant — беременная; полный смысла, значения; содержательный).

yowl [jaul], eloquent ['elqukwqnt], prophecy ['prOfIsI]

"Well, my friend and good comrade, the Kilkenny cats fought till neither hide, nor hair, nor yowl, was left. You understand? — till nothing was left. Very good. Now, these two men don't like work. They won't work. We know that. They'll be all alone in that cabin all winter, — a mighty long, dark winter. Kilkenny cats, — well?"

The Frenchman in Baptiste shrugged his shoulders, but the Indian in him was silent. Nevertheless, it was an eloquent shrug, pregnant with prophecy.

Things prospered in the little cabin at first (сначала дела в хижине процветали). The rough badinage of their comrades had made Weatherbee and Cuthfert conscious of the mutual responsibility (грубое подшучивание их товарищей заставило Уэзерби и Катферту осознать взаимную ответственность) which had devolved upon them (которая перешла на них; to devolve — передавать /права, полномочия/; переходить к другому лицу /о должности, обязанностях/); besides, there was not so much work after all for two healthy men (кроме того, было не так уж много работы, в конце концов, для двух здоровых мужчин). And the removal of the cruel whip-hand (а устранение жестокой власти = избавление от жестокой власти; whip-hand — рука, держащая кнут; контроль; власть), or in other words the bulldozing half-breed (или, другими словами, от запугивающего метиса; to bulldoze — разбивать крупные куски /руды, породы/; запугивать; грозить насилием; принуждать), had brought with it a joyous reaction (принесло с собой радостную перемену; reaction — реакция; обратное действие, противодействие; перемена). At first, each strove to outdo the other (поначалу каждый старался превзойти другого; to strive — стараться), and they performed petty tasks with an unction which would have opened the eyes of their comrades (и они выполняли мелкие задачи = работы с рвением, которое бы открыло глаза их товарищам = заставило бы удивиться их товарищей; to open smb.'s eyes to smth. — открыть кому-либо глаза на что-либо, вывести кого-либо из заблуждения, заставить кого-либо прозреть) who were now wearing out bodies and souls on the Long Trail (которые теперь изнуряли тела и души на Длинной Тропе; to wear out — изнурять, изматывать, переутомлять).

prosper ['prOspq], conscious ['kOnSqs], removal [rI'mHvl]

Things prospered in the little cabin at first. The rough badinage of their comrades had made Weatherbee and Cuthfert conscious of the mutual responsibility which had devolved upon them; besides, there was not so much work after all for two healthy men. And the removal of the cruel whip-hand, or in other words the bulldozing half-breed, had brought with it a joyous reaction. At first, each strove to outdo the other, and they performed petty tasks with an unction which would have opened the eyes of their comrades who were now wearing out bodies and souls on the Long Trail.

All care was banished (все проблемы были отброшены; to banish — прогонять; отгонять /мысли/). The forest, which shouldered in upon them from three sides (лес, который обступал их с трех сторон; to shoulder — толкать плечом; задевать плечом), was an inexhaustible wood yard (был неисчерпаемым дровяным складом; to exhaust — исчерпывать, израсходовать). A few yards from their door slept the Porcupine (в нескольких ярдах от их двери спала река Поркьюпайн), and a hole through its winter robe formed a bubbling spring of water (и прореха в ее зимней шубе образовала журчащий родник воды), crystal clear and painfully cold (кристально-чистой и холодной до боли; painfully — болезненно, мучительно). But they soon grew to find fault with even that (но вскоре они нашли недостаток даже в этом; to find fault with — придираться к кому-либо или чему-либо; жаловаться на что-либо). The hole would persist in freezing up (отверстие постоянно замерзало; to persist in — упорствовать в чем-либо, настойчиво, упорно продолжать что-либо), and thus gave them many a miserable hour of ice-chopping (и таким образом дало им много несчастных = неприятных часов прорубания льда). The unknown builders of the cabin had extended the side-logs (неизвестные строители хижины расширили боковые бревна) so as to support a cache at the rear (чтобы обеспечить склад-тайник в задней части; to support — подпирать; обеспечивать). In this was stored the bulk of the party's provisions (в нем хранилась большая часть провизии отряда; bulk — основная масса, большая часть чего-либо). Food there was, without stint (там было неограниченное количество пищи; without stint — без ограничения, неограниченно), for three times the men who were fated to live upon it (для /количества/ людей в три раза большего /чем количество/ тех, которым было предопределено жить на ней).

inexhaustible ["InIg'zLstqbl], crystal [krIstl], fault [fLlt]

All care was banished. The forest, which shouldered in upon them from three sides, was an inexhaustible wood yard. A few yards from their door slept the Porcupine, and a hole through its winter robe formed a bubbling spring of water, crystal clear and painfully cold. But they soon grew to find fault with even that. The hole would persist in freezing up, and thus gave them many a miserable hour of ice-chopping. The unknown builders of the cabin had extended the side-logs so as to support a cache at the rear. In this was stored the bulk of the party's provisions. Food there was, without stint, for three times the men who were fated to live upon it.

But the most of it was of the kind which built up brawn and sinew (но большая часть ее была того сорта, который укреплял мускулы и сухожилия; to build up — укреплять /здоровье, силу и т. п./; наращивать/ся/, накоплять/ся/), but did not tickle the palate (а не ублажал вкус; to tickle — щекотать; угождать; доставлять удовольствие). True, there was sugar in plenty for two ordinary men (правда, было много сахара для двух обычных мужчин); but these two were little else than children (но эти двое мало отличались от детей; else — другой). They early discovered the virtues of hot water judiciously saturated with sugar (они скоро обнаружили достоинства кипятка, благоразумно насыщенного сахаром; judiciously — благоразумно, рассудительно), and they prodigally swam their flapjacks and soaked their crusts in the rich, white syrup (и они щедро заливали свои оладьи и мочили сухари в насыщенном, белом сиропе; to swim — заставлять плыть; быть залитым). Then coffee and tea, and especially the dried fruits, made disastrous inroads upon it (потом кофе и чай, а особенно сухофрукты совершали гибельные набеги на него; inroad — набег, нашествие). The first words they had were over the sugar question (первые ссоры, которые у них были = возникли, были из-за проблемы с сахаром; to have words — крупно поговорить, поссориться с кем-либо). And it is a really serious thing when two men (а это действительно серьезное дело, когда двое мужчин), wholly dependent upon each other for company (полностью зависимых друг от друга в смысле компании), begin to quarrel (начинают ссориться).

brawn [brLn], sinew ['sInjH], sugar ['Sugq], quarrel ['kwOrql]

But the most of it was of the kind which built up brawn and sinew, but did not tickle the palate. True, there was sugar in plenty for two ordinary men; but these two were little else than children. They early discovered the virtues of hot water judiciously saturated with sugar, and they prodigally swam their flapjacks and soaked their crusts in the rich, white syrup. Then coffee and tea, and especially the dried fruits, made disastrous inroads upon it. The first words they had were over the sugar question. And it is a really serious thing when two men, wholly dependent upon each other for company, begin to quarrel.

Weatherbee loved to discourse blatantly on politics (Уэзерби любил крикливо разглагольствовать о политике; to discourse — ораторствовать; рассуждать; излагать в форме речи, лекции, проповеди; blatantly — крикливо), while Cuthfert, who had been prone to clip his coupons and let the commonwealth jog on as best it might (тогда как Катферт, который привык стричь купоны и давал государству продвигаться вперед, как только оно могло: «как лучше оно могло»; prone to — склонный /к чему-либо/, подверженный /чему-либо/; commonwealth — государство; держава; to jog on — медленно, но упрямо двигаться вперед; to jog — подталкивать; двигаться), either ignored the subject or delivered himself of startling epigrams (либо игнорировал эту тему, либо произносил неожиданные эпиграммы; to deliver oneself of — произносить, высказывать; startling — поразительный, потрясающий). But the clerk was too obtuse to appreciate the clever shaping of thought (но конторщик был слишком туп, чтобы оценить остроумное придание формы мысли = то, как он облекал мысль в остроумную форму; to shape — придавать форму, формировать), and this waste of ammunition irritated Cuthfert (и эта напрасная трата боезапаса раздражала Катферта). He had been used to blinding people by his brilliancy (он привык ослеплять людей своим блеском; used to — привыкший к), and it worked him quite a hardship, this loss of an audience (и эта потеря аудитории создавала ему настоящую муку; quite — действительно, в самом деле). He felt personally aggrieved and unconsciously held his mutton-head companion responsible for it (он чувствовал себя лично оскорбленным и бессознательно считал своего тупоголового товарища в ответе за это; to hold — полагать, считать; mutton-head — болван, дурак, баран; mutton — баранина; баран).

coupon ['kHpOn], appreciate [q'prJSIeIt], audience ['LdIqns]

Weatherbee loved to discourse blatantly on politics, while Cuthfert, who had been prone to clip his coupons and let the commonwealth jog on as best it might, either ignored the subject or delivered himself of startling epigrams. But the clerk was too obtuse to appreciate the clever shaping of thought, and this waste of ammunition irritated Cuthfert. He had been used to blinding people by his brilliancy, and it worked him quite a hardship, this loss of an audience. He felt personally aggrieved and unconsciously held his mutton-head companion responsible for it.

Save existence, they had nothing in common (за исключением существования, у них не было ничего общего; in common — совместно, сообща, вместе, одновременно), — came in touch on no single point (/они/ не соприкасались ни по одному пункту; to come in touch — соприкасаться, входить в соприкосновение; touch — прикосновение, касание). Weatherbee was a clerk who had known naught but clerking all his life (Уэзерби был клерком, который не знал ничего, кроме конторской службы /которой он занимался/ всю свою жизнь); Cuthfert was a master of arts (Катферт был магистром гуманитарных наук; master of arts — /сокр. M. A./ магистр искусств, магистр гуманитарных наук), a dabbler in oils (художником-любителем, работавшим масляными красками; to dabble — брызгаться; заниматься /чем-либо/ непрофессионально), and had written not a little (и немало написал). The one was a lower-class man who considered himself a gentleman (первый был человеком из низкого сословия, который считал себя джентльменом), and the other was a gentleman who knew himself to be such (а другой был джентльменом, который и считал себя таковым). From this it may be remarked that a man can be a gentleman without possessing the first instinct of true comradeship (исходя из этого, можно заметить, что человек может быть джентльменом, не обладая главным инстинктом — /инстинктом/ истинной дружбы; first — первый; занимающий ведущее положение, главный, лучший).

existence [Ig'zIstqns], naught [nLt], clerk [klRk]

Save existence, they had nothing in common, — came in touch on no single point. Weatherbee was a clerk who had known naught but clerking all his life; Cuthfert was a master of arts, a dabbler in oils, and had written not a little. The one was a lower-class man who considered himself a gentleman, and the other was a gentleman who knew himself to be such. From this it may be remarked that a man can be a gentleman without possessing the first instinct of true comradeship.

The clerk was as sensuous as the other was aesthetic (насколько конторщик был плотской натурой, настолько другой был эстетом; sensuous — плотский; чувственный; сладострастный), and his love adventures, told at great length and chiefly coined from his imagination (и его любовные приключения = любовные приключения клерка, рассказываемые очень подробно и главным образом выдуманные его воображением; at length — детально, обстоятельно, подробно; to coin — чеканить; измышлять, выдумывать), affected the supersensitive master of arts in the same way as so many whiffs of sewer gas (воздействовали на сверхчувствительного магистра искусств точно так же, как такое множество запахов газа сточных труб = как изобилие миазмов из канализационной трубы; whiff — дуновение, струя; слабый запах, душок; sewer — сточная труба; коллектор, канализационная труба). He deemed the clerk a filthy, uncultured brute (он считал клерка грязным, некультурным животным; brute — животное; скотина), whose place was in the muck with the swine (место которого в навозе со свиньями), and told him so (и сказал ему так = это); and he was reciprocally informed that he was a milk-and-water sissy and a cad (и его ответно/в ответ уведомили, что он кисейная барышня и хам; milk-and-water — безвольный, бесхарактерный; безликий; milk-and-water girl = "кисейная барышня"; sissy — неженка; reciprocally — взаимно; обоюдно). Weatherbee could not have defined «cad» for his life (Уэзерби, хоть убей, не мог бы определить «хама» = что такое «хам»; for one’s life — никак, ни за что на свете, хоть убей); but it satisfied its purpose (но оно = это слово удовлетворяло цели = достигло цели), which after all seems the main point in life (что, в конечном итоге, кажется главным в жизни).

sensuous ['sensjuqs], aesthetic [Js'TetIk], sewer ['sjuq]

The clerk was as sensuous as the other was aesthetic, and his love adventures, told at great length and chiefly coined from his imagination, affected the supersensitive master of arts in the same way as so many whiffs of sewer gas. He deemed the clerk a filthy, uncultured brute, whose place was in the muck with the swine, and told him so; and he was reciprocally informed that he was a milk-and-water sissy and a cad. Weatherbee could not have defined «cad» for his life; but it satisfied its purpose, which after all seems the main point in life.

Weatherbee flatted every third note (Уэзерби фальшивил на каждой третьей ноте) and sang such songs as "The Boston Burglar" and "The Handsome Cabin Boy (и пел такие песни, как «Бостонский вор» и «Симпатяга юнга»)," for hours at a time (часами = по несколько часов за раз), while Cuthfert wept with rage (в то время как Катферт рыдал от ярости; to weep — плакать, рыдать), till he could stand it no longer and fled into the outer cold (пока больше не мог выдерживать это и не сбегал наружу на холод: «во внешний холод»; to stand — выдерживать). But there was no escape (но не было спасения; escape — бегство; избавление, спасение). The intense frost could not be endured for long at a time (сильный мороз невозможно было выдерживать подолгу за раз), and the little cabin crowded them (а маленькая хижина стискивала их) — beds, stove, table, and all (кроватями, печкой, столом и всем прочим) — into a space of ten by twelve (в пространстве десять на двенадцать /футов/[16]). The very presence of either became a personal affront to the other (само присутствие одного становилось личным оскорблением для другого), and they lapsed into sullen silences (и они впадали в угрюмое молчание; to lapse — опускаться, снижаться; впадать /в отчаяние и т. п./) which increased in length and strength as the days went by (которое вырастало в продолжительности и в интенсивности = продолжительность и интенсивность которого росли, по мере того как проходили дни = с течением дней). Occasionally, the flash of an eye or the curl of a lip got the better of them (порой блеск глаз или изгиб губ брали верх над ними; to get the better of smb. — преодолеть, победить кого-либо, взять верх над кем-либо), though they strove to wholly ignore each other during these mute periods (хотя они старались полностью игнорировать друг друга во время этих безмолвных периодов = периодов немоты). And a great wonder sprang up in the breast of each (и в сердце каждого из них возникало великое удивление; breast — сердце, душа, совесть), as to how God had ever come to create the other (по поводу того, как только Господь удосужился создать другого).

handsome ['hxnsqm], breast [brest], create [krI'eIt]

Weatherbee flatted every third note and sang such songs as "The Boston Burglar" and "The Handsome Cabin Boy," for hours at a time, while Cuthfert wept with rage, till he could stand it no longer and fled into the outer cold. But there was no escape. The intense frost could not be endured for long at a time, and the little cabin crowded them — beds, stove, table, and all — into a space of ten by twelve. The very presence of either became a personal affront to the other, and they lapsed into sullen silences which increased in length and strength as the days went by. Occasionally, the flash of an eye or the curl of a lip got the better of them, though they strove to wholly ignore each other during these mute periods. And a great wonder sprang up in the breast of each, as to how God had ever come to create the other.

With little to do, time became an intolerable burden to them (из-за малого количества дел = от безделья время стало для них невыносимым бременем). This naturally made them still lazier (это, естественно, сделало их еще ленивее). They sank into a physical lethargy (они погрузились в физическую летаргию; to sink — погружаться; опускаться) which there was no escaping (от которой не было избавления), and which made them rebel at the performance of the smallest chore (и которая вызывала у них протест при выполнении малейшей ежедневной работы; chore — ежедневные обязанности, ежедневная работа /по дому или в подсобном хозяйстве/; трудное задание, неприятная работа). One morning when it was his turn to cook the common breakfast (однажды утром, когда была его очередь готовить общий завтрак), Weatherbee rolled out of his blankets (Уэзерби выкатился из одеял), and to the snoring of his companion, lighted first the slush-lamp and then the fire (и, под храп своего компаньона, зажег сначала лампу на жире, а потом огонь /в печке/). The kettles were frozen hard (котелки сильно замерзли), and there was no water in the cabin with which to wash (а в избушке не было воды, чтобы помыться).

intolerable [In'tOlrqbl], lethargy ['leTqGI], companion [kqm'pxnjqn]

With little to do, time became an intolerable burden to them. This naturally made them still lazier. They sank into a physical lethargy which there was no escaping, and which made them rebel at the performance of the smallest chore. One morning when it was his turn to cook the common breakfast, Weatherbee rolled out of his blankets, and to the snoring of his companion, lighted first the slush-lamp and then the fire. The kettles were frozen hard, and there was no water in the cabin with which to wash.

But he did not mind that (но он не обратил на это внимание/он не беспокоился об этом; to mind — заботиться; обращать внимание; беспокоиться). Waiting for it to thaw (дожидаясь, пока она оттает = оттает вода), he sliced the bacon and plunged into the hateful task of bread-making (он нарезал бекон и ушел с головой в ненавистное задание изготовления хлеба; to plunge into — погружаться в; втянуться, уйти с головой в). Cuthfert had been slyly watching through his half-closed lids (Катферт коварно наблюдал сквозь полуприкрытые веки). Consequently there was a scene (вследствие возникла сцена), in which they fervently blessed each other (в которой они с жаром проклинали друг друга; to bless — благословлять; проклинать), and agreed, thenceforth, that each do his own cooking (и договорились, что впредь каждый будет готовить пищу для себя). A week later, Cuthfert neglected his morning ablutions (неделю спустя Катферт пренебрег своим утренним умыванием), but none the less complacently ate the meal which he had cooked (но тем не менее самодовольно съел еду, которую он приготовил; none the less — тем не менее). Weatherbee grinned (Уэзерби ухмыльнулся). After that the foolish custom of washing passed out of their lives (после этого дурацкий обычай умываться ушел из их жизни).

thaw [TL], consequently ['kOnsIkwqntlI], complacent [kqm'pleIsqnt]

But he did not mind that. Waiting for it to thaw, he sliced the bacon and plunged into the hateful task of bread-making. Cuthfert had been slyly watching through his half-closed lids. Consequently there was a scene, in which they fervently blessed each other, and agreed, thenceforth, that each do his own cooking. A week later, Cuthfert neglected his morning ablutions, but none the less complacently ate the meal which he had cooked. Weatherbee grinned. After that the foolish custom of washing passed out of their lives.

As the sugar-pile and other little luxuries dwindled (по мере того как стала убывать куча сахара и других небольших лакомств; luxury — предмет роскоши; большое удовольствие, наслаждение), they began to be afraid they were not getting their proper shares (они стали опасаться, что не получают свои положенные порции; to be afraid — бояться), and in order that they might not be robbed (и чтобы их не ограбили), they fell to gorging themselves (они принялись обжираться; to fall to — браться, приниматься за /что-либо/, начинать делать /что-либо/). The luxuries suffered in this gluttonous contest, as did also the men (в этом состязании на прожорливость пострадали как лакомства, так и люди). In the absence of fresh vegetables and exercise (из-за отсутствия свежих овощей и физических нагрузок), their blood became impoverished (их кровь стала истощенной), and a loathsome, purplish rash crept over their bodies (и омерзительная, багрянистая сыпь охватила их тела; to creep — ползать; охватывать, овладевать). Yet they refused to heed the warning (однако они отказались принять во внимание предупреждение; to heed — обращать внимание, учитывать, принимать во внимание). Next, their muscles and joints began to swell (потом начали распухать их мускулы и суставы), the flesh turning black, while their mouths, gums, and lips took on the color of rich cream (плоть чернела, тогда как их рты, десны и губы приняли цвет густых сливок). Instead of being drawn together by their misery (вместо того, чтобы сплотиться в несчастье; to draw — привлекать, притягивать), each gloated over the other's symptoms as the scurvy took its course (каждый радовался симптомам другого, по мере того как цинга шла своим чередом; to gloat over — тайно злорадствовать, торжествовать; to take its course — идти своим чередом).

luxury ['lAkSqrI], loathsome ['lquDsqm], instead [In'sted]

As the sugar-pile and other little luxuries dwindled, they began to be afraid they were not getting their proper shares, and in order that they might not be robbed, they fell to gorging themselves. The luxuries suffered in this gluttonous contest, as did also the men. In the absence of fresh vegetables and exercise, their blood became impoverished, and a loathsome, purplish rash crept over their bodies. Yet they refused to heed the warning. Next, their muscles and joints began to swell, the flesh turning black, while their mouths, gums, and lips took on the color of rich cream. Instead of being drawn together by their misery, each gloated over the other's symptoms as the scurvy took its course.

They lost all regard for personal appearance (они потеряли всякую заботу о собственной внешности = они совершенно перестали следить за собственной внешностью; regard — внимание, забота), and for that matter, common decency (и, по существу, /потеряли/элементарное приличие = и перестали соблюдать элементарные правила приличия; for that matter — что касается этого; в сущности, по существу; вдобавок; common — общий; общепринятый; простой). The cabin became a pigpen (хижина стала свинарником), and never once were the beds made or fresh pine boughs laid underneath (и ни разу кровати не застилались, и не подкладывались под низ свежие сосновые сучья). Yet they could not keep to their blankets (однако они не могли лежать /все время/ под одеялами; to keep to — оставаться дома или в постели), as they would have wished (как им бы хотелось); for the frost was inexorable (ибо мороз был безжалостным), and the fire box consumed much fuel (а топка потребляла много топлива). The hair of their heads and faces grew long and shaggy (волосы на их головах и лицах стали длинными и косматыми), while their garments would have disgusted a ragpicker (тогда как их одежда внушила бы отвращение старьевщику; to pick — собирать; rag — лоскут, тряпка; лохмотья, тряпьё). But they did not care (но им было наплевать). They were sick, and there was no one to see (они были больны, и никто не видел их); besides, it was very painful to move about (кроме того, было очень больно передвигаться).

decency ['dJsnsI], bough [bau], fuel [fjuql]

They lost all regard for personal appearance, and for that matter, common decency. The cabin became a pigpen, and never once were the beds made or fresh pine boughs laid underneath. Yet they could not keep to their blankets, as they would have wished; for the frost was inexorable, and the fire box consumed much fuel. The hair of their heads and faces grew long and shaggy, while their garments would have disgusted a ragpicker. But they did not care. They were sick, and there was no one to see; besides, it was very painful to move about.

To all this was added a new trouble (ко всему этому добавилась еще одна беда), — the Fear of the North (Страх перед Севером). This Fear was the joint child of the Great Cold and the Great Silence (это Страх был общим ребенком Великого Холода и Великого Безмолвия), and was born in the darkness of December (и родился во тьме декабря), when the sun dipped below the southern horizon (когда солнце окончательно опустилось за линию южного горизонта; to dip — опускаться; прятаться; for good — навсегда, окончательно). It affected them according to their natures (это повлияло на них в соответствии с их характерами). Weatherbee fell prey to the grosser superstitions (Уэзерби пал жертвой грубых суеверий), and did his best to resurrect the spirits (и старался изо всех сил воскресить духи; to do one’s best — делать все возможное, всячески стараться) which slept in the forgotten graves (которые спали в забытых могилах). It was a fascinating thing (это было захватывающее занятие), and in his dreams they came to him from out of the cold (и в его снах они приходили к нему с холода), and snuggled into his blankets (и уютно устраивались в его одеялах; to snuggle — уютно устроить/ся/, свернуться калачиком), and told him of their toils and troubles ere they died (и рассказывали ему о свои трудах и бедах — до того, как они умерли).

trouble [trAbl], horizon [hq'raIzn], superstition ["sjHpq'stISqn]

To all this was added a new trouble, — the Fear of the North. This Fear was the joint child of the Great Cold and the Great Silence, and was born in the darkness of December, when the sun dipped below the southern horizon for good. It affected them according to their natures. Weatherbee fell prey to the grosser superstitions, and did his best to resurrect the spirits which slept in the forgotten graves. It was a fascinating thing, and in his dreams they came to him from out of the cold, and snuggled into his blankets, and told him of their toils and troubles ere they died.

He shrank away from the clammy contact (он уклонялся от липкого прикосновения; to shrink away — избегать /чего-либо/; уклоняться от какого-либо дела) as they drew closer and twined their frozen limbs about him (когда они приближались и обвивали его своими замерзшими конечностями), and when they whispered in his ear of things to come (а когда они нашептывали ему в ухо грядущие события), the cabin rang with his frightened shrieks (избушка оглашалась его испуганными воплями; to ring — оглашаться). Cuthfert did not understand (Катферт не понимал), — for they no longer spoke (ибо они больше не разговаривали), — and when thus awakened he invariably grabbed for his revolver (и когда его будили таким образом, неизменно хватался за револьвер). Then he would sit up in bed (потом он садился в кровати), shivering nervously (нервно трясясь), with the weapon trained on the unconscious dreamer (с оружием, наведенным на бессознательного зрителя снов). Cuthfert deemed the man going mad (Катферт считал, что мужик сходит с ума; to go mad — сходить с ума), and so came to fear for his life (и поэтому стал опасаться за свою жизнь).

limb [lIm], frighten [fraItn], shriek [SrJk]

He shrank away from the clammy contact as they drew closer and twined their frozen limbs about him, and when they whispered in his ear of things to come, the cabin rang with his frightened shrieks. Cuthfert did not understand, — for they no longer spoke, — and when thus awakened he invariably grabbed for his revolver. Then he would sit up in bed, shivering nervously, with the weapon trained on the unconscious dreamer. Cuthfert deemed the man going mad, and so came to fear for his life.

His own malady assumed a less concrete form (его собственное заболевание приняло менее конкретную форму). The mysterious artisan who had laid the cabin (таинственный мастеровой, который заложил хижину), log by log (бревно за бревном), had pegged a wind-vane to the ridge-pole (прибил флюгер к коньковому брусу; to peg — прикреплять колышком; крепить штифтом или нагелем). Cuthfert noticed it always pointed south (Катферт заметил, что он всегда указывает на юг), and one day, irritated by its steadfastness of purpose (и однажды раздраженный его целенаправленной непреклонностью; purpose — воля, целенаправленность, целеустремленность), he turned it toward the east (он повернул его на восток). He watched eagerly (он напряженно наблюдал), but never a breath came by to disturb it (но дуновение /ветра/ так и не пронеслось, чтобы потревожить его; to come by — проходить мимо; заходить, заглядывать). Then he turned the vane to the north (тогда он повернул флюгер на север), swearing never again to touch it till the wind did blow (поклявшись никогда больше не трогать его, пока не подует ветер). But the air frightened him with its unearthly calm (но воздух напугал его сверхъестественным спокойствием), and he often rose in the middle of the night to see if the vane had veered (и он часто поднимался среди ночи, чтобы выяснить, не изменил ли флюгер направление), — ten degrees would have satisfied him (его бы устроили десять градусов /поворота/). But no, it poised above him as unchangeable as fate (но нет, он удерживал равновесие = неподвижно нависал над ним, неизменный, как фатум; to poise — удерживать в равновесии; балансировать, удерживать равновесие; висеть в воздухе).

malady ['mxlqdI], concrete ['kOnkrJt], mysterious [mIs'tIqrIqs]

His own malady assumed a less concrete form. The mysterious artisan who had laid the cabin, log by log, had pegged a wind-vane to the ridge-pole. Cuthfert noticed it always pointed south, and one day, irritated by its steadfastness of purpose, he turned it toward the east. He watched eagerly, but never a breath came by to disturb it. Then he turned the vane to the north, swearing never again to touch it till the wind did blow. But the air frightened him with its unearthly calm, and he often rose in the middle of the night to see if the vane had veered, — ten degrees would have satisfied him. But no, it poised above him as unchangeable as fate.

His imagination ran riot (его фантазия вела себя необузданно; to run riot — вести себя несдержанно, необузданно; давать волю /фантазии и т. п./; riot — бунт; необузданность), till it became to him a fetish (пока это не стало для него фетишем). Sometimes he followed the path it pointed across the dismal dominions (порой он следовал по пути, который показывал он = флюгер, через унылые владения), and allowed his soul to become saturated with the Fear (и позволял своей душе переполняться Страхом; to saturate — насыщать, пропитывать; переполнять). He dwelt upon the unseen and the unknown (он задерживался на невидимом и неведомом; to dwell upon — находиться, пребывать; подробно останавливаться, задерживаться на чем-либо) till the burden of eternity appeared to be crushing him (пока ему не казалось, что груз вечности обрушивается на него). Everything in the Northland had that crushing effect (все на Севере обладало подавляющим воздействием), — the absence of life and motion (отсутствие жизни и движения); the darkness; the infinite peace of the brooding land (мрак, бесконечный покой погруженной в размышления земли); the ghastly silence, which made the echo of each heart-beat a sacrilege (жуткое безмолвие, которое превращало эхо каждого удара сердца в кощунство); the solemn forest which seemed to guard an awful, inexpressible something (мрачный лес, который, казалось, сдерживает нечто ужасное, невыразимое; to guard — охранять, сторожить; сдерживать, контролировать), which neither word nor thought could compass (которое не могут охватить ни слово, ни мысль; to compass — окружать, опоясывать; понимать, схватывать).

fetich ['fJtIS], eternity [I'tWnItI], sacrilege ['sxkrIlIG]

His imagination ran riot, till it became to him a fetish. Sometimes he followed the path it pointed across the dismal dominions, and allowed his soul to become saturated with the Fear. He dwelt upon the unseen and the unknown till the burden of eternity appeared to be crushing him. Everything in the Northland had that crushing effect, — the absence of life and motion; the darkness; the infinite peace of the brooding land; the ghastly silence, which made the echo of each heart-beat a sacrilege; the solemn forest which seemed to guard an awful, inexpressible something, which neither word nor thought could compass.

The world he had so recently left (мир, который он так недавно покинул; to leave — покидать, оставлять), with its busy nations and great enterprises (с его деятельными народами и огромными предприятиями), seemed very far away (казался очень далеким). Recollections occasionally obtruded (время от времени навязывались воспоминания), — recollections of marts and galleries and crowded thoroughfares (воспоминания о ярмарках, галереях и заполненных толпами оживленных улицах; mart — ярмарка; рынок; крупный торговый центр; магазин; thoroughfare — оживлённая улица), of evening dress and social functions (о вечерних платьях и званых вечерах), of good men and dear women he had known (о добропорядочных мужчинах и прелестных женщинах, которых он знал), — but they were dim memories of a life (но это были тусклые воспоминания о жизни) he had lived long centuries agone (которой он жил долгие века тому назад), on some other planet (на какой-то другой планете). This phantasm was the Reality (вот этот фантом был Реальностью). Standing beneath the wind-vane (стоя под флюгером), his eyes fixed on the polar skies (с глазами, прикованными к полярным небесам), he could not bring himself to realize (он не мог заставить себя осознать; to bring — заставлять, убеждать) that the Southland really existed (что земли на Юге действительно существуют), that at that very moment it was a-roar with life and action (что в этот самый момент они шумят жизнью и деятельностью).

recently ['rJsntlI], century ['senCurI], exist [Ig'zIst]

The world he had so recently left, with its busy nations and great enterprises, seemed very far away. Recollections occasionally obtruded, — recollections of marts and galleries and crowded thoroughfares, of evening dress and social functions, of good men and dear women he had known, — but they were dim memories of a life he had lived long centuries agone, on some other planet. This phantasm was the Reality. Standing beneath the wind-vane, his eyes fixed on the polar skies, he could not bring himself to realize that the Southland really existed, that at that very moment it was a-roar with life and action.

There was no Southland (не было никаких южных земель), no men being born of women (ни мужчин, рожденных от женщин), no giving and taking in marriage (ни вступления в брак: «ни выдавания и взятия замуж»). Beyond his bleak sky-line there stretched vast solitudes (за унылым горизонтом простирались безбрежные и безлюдные места; solitudes — уединенные, безлюдные места), and beyond these still vaster solitudes (а за ними еще более обширные и безлюдные места). There were no lands of sunshine (не было земель с солнечным светом), heavy with the perfume of flowers (насыщенных ароматом цветов; heavy with — насыщенный чем-либо). Such things were only old dreams of paradise (такие вещи = все такое было лишь прежними мечтами о рае). The sunlands of the West and the spicelands of the East (солнечные края Запада и благоухающие земли Востока), the smiling Arcadias and blissful Islands of the Blest (улыбающиеся Аркадии и блаженные Острова Благословенных), — ha! ha (ха! ха!)! His laughter split the void and shocked him with its unwonted sound (его хохот расколол пустоту и потряс его своим непривычным звучанием; to split — раскалывать/ся/; расщеплять/ся/). There was no sun (не было солнца). This was the Universe (это была Вселенная), dead and cold and dark (мертвая, холодная и темная), and he its only citizen (и он ее единственный гражданин). Weatherbee (Уэзерби)? At such moments Weatherbee did not count (в такие моменты Уэзерби не считался). He was a Caliban, a monstrous phantom (он был калибаном,[17] чудовищным призраком), fettered to him for untold ages (прикованным к нему на бесчисленные века), the penalty of some forgotten crime (наказание за какое-то забытое преступление).

perfume ['pWfjHm], paradise ['pxrqdaIs], laughter ['lRftq]

There was no Southland, no men being born of women, no giving and taking in marriage. Beyond his bleak sky-line there stretched vast solitudes, and beyond these still vaster solitudes. There were no lands of sunshine, heavy with the perfume of flowers. Such things were only old dreams of paradise. The sunlands of the West and the spicelands of the East, the smiling Arcadias and blissful Islands of the Blest, — ha! ha! His laughter split the void and shocked him with its unwonted sound. There was no sun. This was the Universe, dead and cold and dark, and he its only citizen. Weatherbee? At such moments Weatherbee did not count. He was a Caliban, a monstrous phantom, fettered to him for untold ages, the penalty of some forgotten crime.

He lived with Death among the dead (он жил со Смертью среди мертвых), emasculated by the sense of his own insignificance (ослабленный чувством собственной незначительности), crushed by the passive mastery of the slumbering ages (сокрушенный безразличной властью сонных эпох). The magnitude of all things appalled him (величие всего ужасало его). Everything partook of the superlative save himself (все напоминало о превосходной степени, кроме него самого; to partake of — иметь примесь /чего-либо/; отдавать /чем-либо/; напоминать /что-либо качествами, признаками и т. д./), — the perfect cessation of wind and motion (абсолютное прекращение ветра и движения), the immensity of the snow-covered wilderness (необъятность покрытой снегом дикой местности), the height of the sky and the depth of the silence (высота неба и глубина тишины). That wind-vane (этот флюгер), — if it would only move (если бы он только двинулся). If a thunderbolt would fall (если бы ударила молния: «удар молнии упал»), or the forest flare up in flame (или вспыхнул пламенем лес). The rolling up of the heavens as a scroll (свернулись бы небеса, как свиток[18]), the crash of Doom (наступил бы конец света; crash — треск; крушение; doom — рок, судьба; гибель, кончина, смерть; Doomsday = day of Doom — день Cтрашного Cуда; Судный День; светопреставление, конец света) — anything, anything (что угодно, что угодно)! But no, nothing moved (но нет, ничто не двинулось); the Silence crowded in (Безмолвие захлестнуло; to crowd — давить, толкать; to crowd in — устремиться; нахлынуть, захлестнуть), and the Fear of the North laid icy fingers on his heart (и Страх перед Севером положил ледяные пальцы ему на сердце = охватил ледяными пальцами его сердце).

magnitude ['mxgnItjHd], superlative [sjH'pWlqtIv], height [haIt]

He lived with Death among the dead, emasculated by the sense of his own insignificance, crushed by the passive mastery of the slumbering ages. The magnitude of all things appalled him. Everything partook of the superlative save himself, — the perfect cessation of wind and motion, the immensity of the snow-covered wilderness, the height of the sky and the depth of the silence. That wind-vane, — if it would only move. If a thunderbolt would fall, or the forest flare up in flame. The rolling up of the heavens as a scroll, the crash of Doom — anything, anything! But no, nothing moved; the Silence crowded in, and the Fear of the North laid icy fingers on his heart.

Once, like another Crusoe (однажды, как еще один /Робинзон/ Крузо), by the edge of the river he came upon a track (у берега реки он наткнулся на след), — the faint tracery of a snowshoe rabbit on the delicate snow-crust (слабый узор следов кролика в /своих природных/ снегоступах на нежном снежном насте). It was a revelation (это было откровение). There was life in the Northland (на Севере была жизнь). He would follow it (он пойдет за ним), look upon it (посмотрит на него), gloat over it (будет пожирать его глазами; to gloat — пожирать глазами). He forgot his swollen muscles (он забыл о распухших мускулах; to swell), plunging through the deep snow in an ecstasy of anticipation (устремляясь через глубокий снег в экстазе предвкушения). The forest swallowed him up (лес поглотил его), and the brief midday twilight vanished (и пропали короткие полуденные сумерки); but he pursued his quest till exhausted nature asserted itself (но он продолжал свой поиск, пока не заявило о себе изможденное естество; nature — физические силы, жизненные силы организма; натура, естество) and laid him helpless in the snow (и не уложило его беспомощным в снег). There he groaned and cursed his folly (там он стонал и проклинал свое безрассудное поведение; folly — глупость; недомыслие; безрассудный поступок или поведение), and knew the track to be the fancy of his brain (и понял, что след — это фантазия его мозга); and late that night he dragged himself into the cabin on hands and knees (и поздно той ночью он притащился в хижину на четвереньках), his cheeks frozen and a strange numbness about his feet (c отмороженными щеками и странной нечувствительностью в ногах). Weatherbee grinned malevolently (Уэзерби злобно ухмыльнулся), but made no offer to help him (но не предложил ему помощь). He thrust needles into his toes and thawed them out by the stove (он колол иглами пальцы ног и отогревал их у печки; to thaw — таять; размораживать; согреваться). A week later mortification set in (неделю спустя началось омертвение; mortification — омертвение; гангрена; to set in — начинаться, наступать).

delicate ['delIkIt], malevolent [mq'levqlqnt], mortification ["mLtIfI'keISn]

Once, like another Crusoe, by the edge of the river he came upon a track, — the faint tracery of a snowshoe rabbit on the delicate snow-crust. It was a revelation. There was life in the Northland. He would follow it, look upon it, gloat over it. He forgot his swollen muscles, plunging through the deep snow in an ecstasy of anticipation. The forest swallowed him up, and the brief midday twilight vanished; but he pursued his quest till exhausted nature asserted itself and laid him helpless in the snow. There he groaned and cursed his folly, and knew the track to be the fancy of his brain; and late that night he dragged himself into the cabin on hands and knees, his cheeks frozen and a strange numbness about his feet. Weatherbee grinned malevolently, but made no offer to help him. He thrust needles into his toes and thawed them out by the stove. A week later mortification set in.

But the clerk had his own troubles (а у клерка были свои проблемы). The dead men came out of their graves more frequently now (теперь мертвецы чаще выходили из могил), and rarely left him (и редко покидали его), waking or sleeping (бодрствовал /он/ или спал). He grew to wait and dread their coming (он стал ждать и бояться их прихода), never passing the twin cairns without a shudder (никогда не проходя без содрогания мимо двух каменных пирамид; cairn — пирамида из камней /как условный знак/). One night they came to him in his sleep and led him forth to an appointed task (однажды ночью они пришли к нему во сне и повели его наружу на порученное задание; forth — вперед; наружу; to appoint — назначать; поручать; to appoint smb. а task — поручить кому-либо задание). Frightened into inarticulate horror (перепуганный до бессловесного ужаса = до потери речи; inarticulate — невнятный; немой, онемевший), he awoke between the heaps of stones and fled wildly to the cabin (он проснулся между каменных куч и дико убежал в хижину). But he had lain there for some time (но он пролежал там некоторое время; to lie — лежать), for his feet and cheeks were also frozen (ибо его ступни и щеки тоже были отморожены).

frequent ['frJkwqnt], cairn [keqn], horror ['hOrq]

But the clerk had his own troubles. The dead men came out of their graves more frequently now, and rarely left him, waking or sleeping. He grew to wait and dread their coming, never passing the twin cairns without a shudder. One night they came to him in his sleep and led him forth to an appointed task. Frightened into inarticulate horror, he awoke between the heaps of stones and fled wildly to the cabin. But he had lain there for some time, for his feet and cheeks were also frozen.

Sometimes he became frantic at their insistent presence (временами он становился безумным от их настойчивого присутствия), and danced about the cabin (и скакал по хижине), cutting the empty air with an axe (разрубая пустой воздух топором), and smashing everything within reach (и сокрушая все в пределах досягаемости). During these ghostly encounters (во время этих схваток с привидениями), Cuthfert huddled into his blankets (Катферт сжимался в одеялах; to huddle — толпиться, жаться; съёживаться) and followed the madman about with a cocked revolver (и следил за безумцем со взведенным револьвером), ready to shoot him if he came too near (готовый выстрелить в него, если он подойдет слишком близко). But, recovering from one of these spells (но, придя в себя от одного из этих приступов), the clerk noticed the weapon trained upon him (конторщик заметил оружие, наведенное на него). His suspicions were aroused (его подозрения пробудились), and thenceforth he, too, lived in fear of his life (и с этого времени он тоже жил в страхе за свою жизнь). They watched each other closely after that (они внимательно наблюдали друг за другом после этого), and faced about in startled fright (и поворачивались кругом, вздрагивая от страха; to face about — поворачиваться кругом; to startle — испугать; поразить; вздрагивать) whenever either passed behind the other's back (всякий раз, когда один из них проходил за спиной другого). This apprehensiveness became a mania which controlled them even in their sleep (этот страх стал манией, которая господствовала над ними даже во сне; apprehensive — испытывающий тревогу, полный страха). Through mutual fear they tacitly let the slush-lamp burn all night (из-за взаимной боязни они молчаливо оставляли лампу на жиру гореть всю ночь; to let — позволять, разрешать /кому-либо что-либо/), and saw to a plentiful supply of bacon-grease before retiring (и заботились об обильном запасе свиного жира, прежде чем отойти ко сну; to see to — присматривать за чем-либо, кем-либо, заботиться о чем-либо, ком-либо; to retire — ложиться спать). The slightest movement on the part of one was sufficient to arouse the other (малейшего движения со стороны одного было достаточно, чтобы разбудить другого), and many a still watch their gazes countered (и много раз их пристальные взгляды натыкались на молчаливое пристальное наблюдение /со стороны другого/; to counter — противостоять; нанести встречный удар) as they shook beneath their blankets with fingers on the trigger-guards (когда они тряслись под одеялами с пальцами на спусковых курках; guard — предохранитель).

axe [xks], weapon ['wepqn], sufficient [sq'fISqnt]

Sometimes he became frantic at their insistent presence, and danced about the cabin, cutting the empty air with an axe, and smashing everything within reach. During these ghostly encounters, Cuthfert huddled into his blankets and followed the madman about with a cocked revolver, ready to shoot him if he came too near. But, recovering from one of these spells, the clerk noticed the weapon trained upon him. His suspicions were aroused, and thenceforth he, too, lived in fear of his life. They watched each other closely after that, and faced about in startled fright whenever either passed behind the other's back. This apprehensiveness became a mania which controlled them even in their sleep. Through mutual fear they tacitly let the slush-lamp burn all night, and saw to a plentiful supply of bacon-grease before retiring. The slightest movement on the part of one was sufficient to arouse the other, and many a still watch their gazes countered as they shook beneath their blankets with fingers on the trigger-guards.

What with the Fear of the North, the mental strain, and the ravages of the disease (от Страха перед Севером, душевного напряжения и разрушительного действия болезни; ravage — опустошение; разрушительное действие), they lost all semblance of humanity (они потеряли всякое человеческое подобие), taking on the appearance of wild beasts, hunted and desperate (приобретя внешность диких зверей, затравленных и отчаявшихся; to take on — приобретать /форму, качество и т. п./). Their cheeks and noses (их щеки и носы), as an aftermath of the freezing (как следствие = вследствие обморожения), had turned black (почернели). Their frozen toes had begun to drop away at the first and second joints (их отмороженные пальцы ног начали отваливаться у первого и второго суставов). Every movement brought pain (каждое движение причиняло боль), but the fire box was insatiable (но печка была ненасытна), wringing a ransom of torture from their miserable bodies (вымогая выкуп в виде пытки от их несчастных тел; to wring — вымогать). Day in, day out (изо дня в день), it demanded its food (она требовала пищи), — a veritable pound of flesh (настоящий фунт мяса), — and they dragged themselves into the forest to chop wood on their knees (и они тащились в лес нарубить дров на коленях). Once, crawling thus in search of dry sticks (однажды, ползая таким образом в поисках сухих палок), unknown to each other they entered a thicket from opposite sides (неведомо друг от друга они вошли в заросли с противоположных сторон). Suddenly, without warning (вдруг, без предупреждения = неожиданно), two peering death's-heads confronted each other (два вглядывающихся черепа столкнулись лицом к лицу друг с другом; to confront — сталкиваться лицом к лицу). Suffering had so transformed them that recognition was impossible (страдания так преобразили их, что узнавание = что узнать друг друга было невозможно). They sprang to their feet (они вскочили на ноги; to spring to one's feet — вскочить на ноги), shrieking with terror (вопя от ужаса), and dashed away on their mangled stumps (и бросились прочь на покалеченных культях); and falling at the cabin door (и упав у двери в хижину), they clawed and scratched like demons (они рвали ногтями и царапали /друг друга/, как демоны) till they discovered their mistake (пока не обнаружили свою ошибку).

disease [dI'zJz], insatiable [In'seISqbl], recognition ["rekqg'nISqn]

What with the Fear of the North, the mental strain, and the ravages of the disease, they lost all semblance of humanity, taking on the appearance of wild beasts, hunted and desperate. Their cheeks and noses, as an aftermath of the freezing, had turned black. Their frozen toes had begun to drop away at the first and second joints. Every movement brought pain, but the fire box was insatiable, wringing a ransom of torture from their miserable bodies. Day in, day out, it demanded its food, — a veritable pound of flesh, — and they dragged themselves into the forest to chop wood on their knees. Once, crawling thus in search of dry sticks, unknown to each other they entered a thicket from opposite sides. Suddenly, without warning, two peering death's-heads confronted each other. Suffering had so transformed them that recognition was impossible. They sprang to their feet, shrieking with terror, and dashed away on their mangled stumps; and falling at the cabin door, they clawed and scratched like demons till they discovered their mistake.

Occasionally they lapsed normal (изредка они впадали в нормальное состояние), and during one of these sane intervals (и во время одного из таких здравых интервалов), the chief bone of contention, the sugar (главное яблоко раздора, сахар; bone of contention — яблоко раздора), had been divided equally between them (был поровну поделен между ними). They guarded their separate sacks (они сторожили свои отдельные мешки), stored up in the cache (которые хранились на складе), with jealous eyes (бдительными взорами); for there were but a few cupfuls left (ибо /сахара/ осталось лишь несколько чашек), and they were totally devoid of faith in each other (а они полностью лишились доверия друг к другу; devoid — лишённый, не имеющий). But one day Cuthfert made a mistake (но однажды Катферт допустил ошибку). Hardly able to move (почти не в состоянии двигаться), sick with pain (испытывающий тошноту от боли), with his head swimming and eyes blinded (при этом у него кружилась голова, а в глазах потемнело), he crept into the cache, sugar canister in hand (он заполз в склад с жестяной коробкой для сахара в руке; to creep — ползать), and mistook Weatherbee's sack for his own (и по ошибке принял мешок Уэзерби за свой собственный).

guard [gRd], faith [feIT], canister ['kxnIstq]

Occasionally they lapsed normal, and during one of these sane intervals, the chief bone of contention, the sugar, had been divided equally between them. They guarded their separate sacks, stored up in the cache, with jealous eyes; for there were but a few cupfuls left, and they were totally devoid of faith in each other. But one day Cuthfert made a mistake. Hardly able to move, sick with pain, with his head swimming and eyes blinded, he crept into the cache, sugar canister in hand, and mistook Weatherbee's sack for his own.

January had been born but a few days when this occurred (всего лишь за несколько дней до этого события родился = наступил январь). The sun had some time since passed its lowest southern declination (солнце за некоторое время до того прошло самую низкую точку южной деклинации; declination — уклон, наклон, отклонение /от вертикального или горизонтального положения/), and at meridian now threw flaunting streaks of yellow light upon the northern sky (и теперь в полдень отбрасывало яркие полосы желтого света на северное небо; meridian — полдень). On the day following his mistake with the sugar-bag (на следующий после его ошибки с сахарным мешком день), Cuthfert found himself feeling better (Катферт обнаружил, что чувствует себя лучше), both in body and in spirit (как физически, так и духовно). As noontime drew near and the day brightened (по мере того как приближался полдень и становился ярче дневной свет), he dragged himself outside to feast on the evanescent glow (он выволок себя = выбрался с трудом наружу, чтобы испытать наслаждение от мимолетного/эфемерного зарева; to feast on — испытывать наслаждение от чего-либо; evanescent — исчезающий; мимолётный; эфемерный), which was to him an earnest of the sun's future intentions (что было для него серьезностью будущих намерений солнца). Weatherbee was also feeling somewhat better (Уэзерби тоже чувствовал себя немного лучше), and crawled out beside him (и выполз рядом с ним). They propped themselves in the snow beneath the moveless wind-vane, and waited (они прислонились /к стене/ в снегу под неподвижным флюгером и ждали = стали ждать; to prop oneself — прислониться; подпереться).

occur [q'kW], evanescent ["Jvq'nesnt], earnest ['WnIst]

January had been born but a few days when this occurred. The sun had some time since passed its lowest southern declination, and at meridian now threw flaunting streaks of yellow light upon the northern sky. On the day following his mistake with the sugar-bag, Cuthfert found himself feeling better, both in body and in spirit. As noontime drew near and the day brightened, he dragged himself outside to feast on the evanescent glow, which was to him an earnest of the sun's future intentions. Weatherbee was also feeling somewhat better, and crawled out beside him. They propped themselves in the snow beneath the moveless wind-vane, and waited.

The stillness of death was about them (вокруг них была смертельная тишина). In other climes, when nature falls into such moods (в другом климате, когда природа впадает в такое настроение), there is a subdued air of expectancy (есть смягченная атмосфера надежды), a waiting for some small voice to take up the broken strain (ожидание некоего тихого голоса, который снимет неустойчивое напряжение; to take up — снимать, удалять; broken — неровный, неустойчивый). Not so in the North (не так на Севере). The two men had lived seeming aeons in this ghostly peace (двое мужчин прожили, кажется, вечность в этом призрачном покое; aeon — бесконечность, вечность; эра). They could remember no song of the past (они не могли вспомнить ни одной песни из прошлого); they could conjure no song of the future (они не могли представить песню из будущего; to conjure — заклинать, призывать /духов/; вызывать в воображении). This unearthly calm had always been (всегда был = присутствовал этот сверхъестественный покой), — the tranquil silence of eternity (безмятежное безмолвие вечности).

aeon ['Jqn], future ['fjHCq], eternity [I'tWnItI]

The stillness of death was about them. In other climes, when nature falls into such moods, there is a subdued air of expectancy, a waiting for some small voice to take up the broken strain. Not so in the North. The two men had lived seeming aeons in this ghostly peace. They could remember no song of the past; they could conjure no song of the future. This unearthly calm had always been, — the tranquil silence of eternity.

Their eyes were fixed upon the north (их глаза были прикованы к северу). Unseen, behind their backs (невидимое за их спинами), behind the towering mountains to the south (за возвышающимися горами к югу), the sun swept toward the zenith of another sky than theirs (солнце неслось к зениту другого неба, не их /неба/; to sweep — мчаться, нестись). Sole spectators of the mighty canvas (единственные зрители громадного полотна = величественной картины; canvas — полотно /о произведении искусства: фильме, картине и т. д./), they watched the false dawn slowly grow (они наблюдали, как медленно начинается фальшивый рассвет; to grow — возникать, брать начало). A faint flame began to glow and smoulder (слабое пламя начало раскаляться и тлеть). It deepened in intensity (оно стало интенсивнее; to deepen — стать глубже /интенсивнее, громче, насыщеннее, темнее и т. д./), ringing the changes of reddish-yellow, purple, and saffron (меняясь кругами красновато-желтого, пурпурного и шафранового цвета; to ring — опоясать, окружать кольцом; менять, изменять). So bright did it become (оно стало таким ярким) that Cuthfert thought the sun must surely be behind it (что Катферт подумал, что солнце должно быть наверняка за ним), — a miracle, the sun rising in the north (чудо, солнце восходит на севере)! Suddenly, without warning and without fading (вдруг, без предупреждения и постепенного исчезновения = всякого перехода), the canvas was swept clean (холст был вымыт начисто). There was no color in the sky (в небе не стало цвета). The light had gone out of the day (свет покинул день). They caught their breaths in half-sobs (они затаили дыхание в полурыданиях = чуть не зарыдав). But lo (но вот; lo — вот! слушай! смотри!)! the air was a-glint with particles of scintillating frost (воздух вспыхнул частичками сверкающего инея), and there, to the north, the wind-vane lay in vague outline on the snow (и там, на севере неясным контуром на снегу лежал флюгер). A shadow (тень)! A shadow (тень)! It was exactly midday (был ровно полдень). They jerked their heads hurriedly to the south (они торопливо и резко повернули головы на юг; to jerk — двигаться резкими толчками; jerk — резкое движение). A golden rim peeped over the mountain's snowy shoulder (золотой обод выглянул из-за снежного плеча горы), smiled upon them an instant (улыбнулся им на мгновение), then dipped from sight again (потом снова исчез из виду; to dip — прятаться).

tower ['tauq], false [fLls], exactly [Ig'zxktlI]

Their eyes were fixed upon the north. Unseen, behind their backs, behind the towering mountains to the south, the sun swept toward the zenith of another sky than theirs. Sole spectators of the mighty canvas, they watched the false dawn slowly grow. A faint flame began to glow and smoulder. It deepened in intensity, ringing the changes of reddish-yellow, purple, and saffron. So bright did it become that Cuthfert thought the sun must surely be behind it, — a miracle, the sun rising in the north! Suddenly, without warning and without fading, the canvas was swept clean. There was no color in the sky. The light had gone out of the day. They caught their breaths in half-sobs. But lo! the air was a-glint with particles of scintillating frost, and there, to the north, the wind-vane lay in vague outline on the snow. A shadow! A shadow! It was exactly midday. They jerked their heads hurriedly to the south. A golden rim peeped over the mountain's snowy shoulder, smiled upon them an instant, then dipped from sight again.

There were tears in their eyes as they sought each other (в их глазах были слезы, когда они искали друг друга; to seek — искать, разыскивать). A strange softening came over them (необычное смягчение = благодушие охватило их; to soften — смягчать, облегчать /боль, страдание/; становиться мягче, добрее, нежнее). They felt irresistibly drawn toward each other (они почувствовали, как их неудержимо тянет друг к другу). The sun was coming back again (солнце снова возвращалось). It would be with them to-morrow (оно будет с ними завтра), and the next day, and the next (и на следующий день, и на следующий). And it would stay longer every visit (и с каждым приходом оно будет оставаться дольше), and a time would come (и наступит время) when it would ride their heaven day and night (когда оно будет скользить по небу днем и ночью), never once dropping below the sky-line (никогда не опускаясь ниже линии горизонта). There would be no night (не будет ночи). The ice-locked winter would be broken (закованная в лед зима прекратится); the winds would blow and the forests answer (подуют ветры, и /им/ ответят леса); the land would bathe in the blessed sunshine (земля будет купаться в благословенном солнечном свете), and life renew (и возродится жизнь). Hand in hand (рука об руку), they would quit this horrid dream (они покинут этот ужасный сон) and journey back to the Southland (и отправятся назад на Юг). They lurched blindly forward (они пошли, пошатываясь, как слепые, вперед), and their hands met (и их руки встретились), — their poor maimed hands (их бедные покалеченные руки), swollen and distorted beneath their mittens (распухшие и деформированные под варежками).

irresistibly ["IrI'zIstqblI], heaven [hevn], poor [puq]

There were tears in their eyes as they sought each other. A strange softening came over them. They felt irresistibly drawn toward each other. The sun was coming back again. It would be with them to-morrow, and the next day, and the next. And it would stay longer every visit, and a time would come when it would ride their heaven day and night, never once dropping below the sky-line. There would be no night. The ice-locked winter would be broken; the winds would blow and the forests answer; the land would bathe in the blessed sunshine, and life renew. Hand in hand, they would quit this horrid dream and journey back to the Southland. They lurched blindly forward, and their hands met, — their poor maimed hands, swollen and distorted beneath their mittens.

But the promise was destined to remain unfulfilled (но надежде было суждено остаться неисполненной = не суждено было исполниться). The Northland is the Northland (Север есть Север), and men work out their souls by strange rules (и люди истощают свои силы по странным правилам; soul — мощность, сила, энтузиазм), which other men, who have not journeyed into far countries (которые другие люди, не путешествовавшие в далекие страны), cannot come to understand (не могут понять).

promise ['prOmIs], work [wWk], country ['kAntrI]

But the promise was destined to remain unfulfilled. The Northland is the Northland, and men work out their souls by strange rules, which other men, who have not journeyed into far countries, cannot come to understand.

An hour later, Cuthfert put a pan of bread into the oven (часом позже Катфер засунул противень с хлебом в печь), and fell to speculating on (и принялся размышлять о том) what the surgeons could do with his feet when he got back (что могут сделать хирурги с его ступнями, когда он вернется). Home did not seem so very far away now (теперь дом не казался таким уж далеким). Weatherbee was rummaging in the cache (Уэзерби тщательно исследовал склад продуктов). Of a sudden, he raised a whirlwind of blasphemy (внезапно он издал поток богохульств; to raise — издавать /крик/; whirlwind — вихрь; смерч, ураган), which in turn ceased with startling abruptness (который, в свою очередь, прекратился поразительно резко; abrupt — внезапный). The other man had robbed his sugar-sack (другой /человек/ ограбил его мешок с сахаром). Still, things might have happened differently (однако дела могли = все могло случиться = обернуться по-другому), had not the two dead men come out from under the stones and hushed the hot words in his throat (если бы два мертвеца не вышли из-под камней и не утихомирили брань у него в горле; hot words — брань). They led him quite gently from the cache (они вывели его очень тихо из склада), which he forgot to close (который он забыл запереть).

bread [bred], oven [Avn], surgeon ['sWGqn]

An hour later, Cuthfert put a pan of bread into the oven, and fell to speculating on what the surgeons could do with his feet when he got back. Home did not seem so very far away now. Weatherbee was rummaging in the cache. Of a sudden, he raised a whirlwind of blasphemy, which in turn ceased with startling abruptness. The other man had robbed his sugar-sack. Still, things might have happened differently, had not the two dead men come out from under the stones and hushed the hot words in his throat. They led him quite gently from the cache, which he forgot to close.

That consummation was reached (/та/ цель была достигнута); that something they had whispered to him in his dreams was about to happen (то, о чем они нашептывали ему в его снах, должно было вот-вот случиться; to be about — собираться /сделать что-либо/, предполагать). They guided him gently, very gently, to the woodpile (они подвели его тихо, очень тихо к поленнице), where they put the axe in his hands (где они вложили ему в руки топор). Then they helped him shove open the cabin door (затем они помогли ему открыть дверь избушки; to shove — пихать, толкнуть), and he felt sure they shut it after him (и он уверенно ощутил = был уверен, что они закрыли ее за ним), — at least he heard it slam and the latch fall sharply into place (по крайней мере он услышал, как она захлопнулась, и щеколда резко упала на место). And he knew they were waiting just without (и он знал, что они ждут его непосредственно снаружи), waiting for him to do his task (ждут, когда он выполнит свою задачу).

guide [gaId], door [dL], task [tRsk]

That consummation was reached; that something they had whispered to him in his dreams was about to happen. They guided him gently, very gently, to the woodpile, where they put the axe in his hands. Then they helped him shove open the cabin door, and he felt sure they shut it after him, — at least he heard it slam and the latch fall sharply into place. And he knew they were waiting just without, waiting for him to do his task.

"Carter! I say, Carter (послушай, Картер)!"

Percy Cuthfert was frightened at the look on the clerk's face (Перси Катферт был испуган видом лица конторщика), and he made haste to put the table between them (и он поспешил поставить стол между ними).

Carter Weatherbee followed (Картер Уэзерби преследовал /его/), without haste and without enthusiasm (без спешки и без исступления). There was neither pity nor passion in his face (на его лице не было ни сострадания, ни гнева; passion — вспышка гнева), but rather the patient, stolid look of one who has certain work to do and goes about it methodically (но скорее терпеливое, бесстрастное выражение лица человека, которому нужно выполнить какую-то работу, и он методично приступает к ней; to go about — начинать /что-либо; делать что-либо/, приступать /к чему-либо/).

haste [heIst], enthusiasm [In'TjHzIxzm], patient ['peISqnt]

"Carter! I say, Carter!"

Percy Cuthfert was frightened at the look on the clerk's face, and he made haste to put the table between them.

Carter Weatherbee followed, without haste and without enthusiasm. There was neither pity nor passion in his face, but rather the patient, stolid look of one who has certain work to do and goes about it methodically.

"I say, what's the matter (послушай, в чем дело)?"

The clerk dodged back (клерк увернулся назад), cutting off his retreat to the door (отрезая отступление к двери), but never opening his mouth (но так и не открыл рта).

"I say, Carter, I say (послушай, Картер, послушай); let's talk (давай поговорим). There’s a good chap (ты же хороший парень)."

The master of arts was thinking rapidly, now (теперь магистр искусств думал быстро), shaping a skillful flank movement on the bed (сделав ловкое боковое движение к кровати; to shape — делать по какому-либо образцу; продумывать, планировать) where his Smith & Wesson lay (на которой лежал его «смит-вессон»; to lie — лежать). Keeping his eyes on the madman (не сводя глаз с сумасшедшего: «сохраняя глаза на сумасшедшем»), he rolled backward on the bunk (он перекатился назад по койке), at the same time clutching the pistol (одновременно схватив пистолет; at the same time — одновременно).

"Carter!"

retreat [rI'trJt], mouth [mauT], roll [rqul]

"I say, what 's the matter?"

The clerk dodged back, cutting off his retreat to the door, but never opening his mouth.

"I say, Carter, I say; let 's talk. There 's a good chap."

The master of arts was thinking rapidly, now, shaping a skillful flank movement on the bed where his Smith & Wesson lay. Keeping his eyes on the madman, he rolled backward on the bunk, at the same time clutching the pistol.

"Carter!"

The powder flashed full in Weatherbee's face (порох вспыхнул прямо в лицо Уэзерби), but he swung his weapon and leaped forward (но он взмахнул своим оружием и прыгнул вперед; to swing — махать, размахивать). The axe bit deeply at the base of the spine (топор врубился глубоко в основание позвоночника; to bite — кусать; колоть, рубить /любым холодным оружием/), and Percy Cuthfert felt all consciousness of his lower limbs leave him (и Перси Катферт почувствовал, как его покидает всякое ощущение нижних конечностей). Then the clerk fell heavily upon him (затем клерк тяжело навалился на него; to fall — падать, валиться), clutching him by the throat with feeble fingers (хватая его за горло ослабевшими пальцами). The sharp bite of the axe had caused Cuthfert to drop the pistol (от резкого удара топором Катферт выронил пистолет; to cause — послужить причиной/поводом для чего-либо; мотивировать что-либо), and as his lungs panted for release (и пока его легкие страстно желали освободиться; to pant for — страстно желать, томиться, тосковать), he fumbled aimlessly for it among the blankets (он бессмысленно нащупывал его среди одеял). Then he remembered (тогда он вспомнил). He slid a hand up the clerk's belt to the sheath-knife (он просунул руку к ремню конторщика за ножом в ножнах; to slide — скользить; всовывать, засовывать); and they drew very close to each other in that last clinch (и они очень /тесно/ сблизились друг с другом в этом последнем объятии).

powder ['paudq], cause [kLz], release [rI'lJs]

The powder flashed full in Weatherbee's face, but he swung his weapon and leaped forward. The axe bit deeply at the base of the spine, and Percy Cuthfert felt all consciousness of his lower limbs leave him. Then the clerk fell heavily upon him, clutching him by the throat with feeble fingers. The sharp bite of the axe had caused Cuthfert to drop the pistol, and as his lungs panted for release, he fumbled aimlessly for it among the blankets. Then he remembered. He slid a hand up the clerk's belt to the sheath-knife; and they drew very close to each other in that last clinch.

Percy Cuthfert felt his strength leave him (Перси ощущал, как силы покидают его). The lower portion of his body was useless (нижняя часть его тела была недееспособна). The inert weight of Weatherbee crushed him (неподвижный вес Уэзерби придавил его), — crushed him and pinned him there like a bear under a trap (придавил его и схватил его, как медведя капкан). The cabin became filled with a familiar odor (хижина наполнилась знакомым запахом), and he knew the bread to be burning (и он понял, что подгорает хлеб). Yet what did it matter (однако, какое это имело значение)? He would never need it (он ему никогда не понадобится). And there were all of six cupfuls of sugar in the cache (и было еще целых шесть чашек сахара на складе), — if he had foreseen this (если бы он предвидел это) he would not have been so saving the last several days (он не экономил бы так последние несколько дней). Would the wind-vane ever move (двинется ли когда-нибудь флюгер)? It might even be veering now (возможно даже, что он сейчас поворачивается). Why not (почему бы и нет)? Had he not seen the sun to-day (он не видел сегодня солнце)? He would go and see (он пойдет и посмотрит). No; it was impossible to move (нет, невозможно было двинуться). He had not thought the clerk so heavy a man (он не думал, что клерк такой тяжелый мужик).

inert [I'nWt], familiar [fq'mIlIq], might [maIt]

Percy Cuthfert felt his strength leave him. The lower portion of his body was useless. The inert weight of Weatherbee crushed him, — crushed him and pinned him there like a bear under a trap. The cabin became filled with a familiar odor, and he knew the bread to be burning. Yet what did it matter? He would never need it. And there were all of six cupfuls of sugar in the cache, — if he had foreseen this he would not have been so saving the last several days. Would the wind-vane ever move? It might even be veering now. Why not? Had he not seen the sun to-day? He would go and see. No; it was impossible to move. He had not thought the clerk so heavy a man.

How quickly the cabin cooled (как быстро остывала хижина)! The fire must be out (должно быть, погас огонь). The cold was forcing in (холод втискивался вовнутрь). It must be below zero already (наверное, уже ниже нуля), and the ice creeping up the inside of the door (и лед крадется вверх по внутренней части двери). He could not see it (он не видел этого), but his past experience enabled him to gauge its progress by the cabin's temperature (но прошлый опыт позволил ему оценить его продвижение по температуре в избушке). The lower hinge must be white ere now (нижняя дверная петля должна быть уже белой; ere this/now — уже). Would the tale of this ever reach the world (дойдет ли когда-нибудь до мира рассказ об этом)? How would his friends take it (как его воспримут его друзья)? They would read it over their coffee, most likely (они будут читать его за кофе, скорее всего; most likely — весьма правдоподобно, вероятнее всего), and talk it over at the clubs (и обсуждать в клубах). He could see them very clearly (он видел их очень четко). "Poor old Cuthfert (бедный старина Катферт)," they murmured (шептали они); "not such a bad sort of a chap, after all (не такой уж и плохой парень, в конечном счете)." He smiled at their eulogies (он улыбнулся их панегирикам), and passed on in search of a Turkish bath (и пошел дальше в поисках турецкой бани; in search of — в поисках).

zero ['zIqrqu], temperature ['temprICq], eulogy ['jHlqGI]

How quickly the cabin cooled! The fire must be out. The cold was forcing in. It must be below zero already, and the ice creeping up the inside of the door. He could not see it, but his past experience enabled him to gauge its progress by the cabin's temperature. The lower hinge must be white ere now. Would the tale of this ever reach the world? How would his friends take it? They would read it over their coffee, most likely, and talk it over at the clubs. He could see them very clearly. "Poor old Cuthfert," they murmured; "not such a bad sort of a chap, after all." He smiled at their eulogies, and passed on in search of a Turkish bath.

It was the same old crowd upon the streets (на улицах была та же прежняя толпа). Strange, they did not notice his moosehide moccasins and tattered German socks (странно, они не замечали его мокасинов из лосиной кожи и изорванных немецких носков)! He would take a cab (он возьмет кэб). And after the bath a shave would not be bad (а после бани неплохо бы побриться). No; he would eat first (нет, он сначала поест). Steak, and potatoes, and green things (бифштекс, картофель и зелень), — how fresh it all was (каким свежим все это было)! And what was that (а что было то)? Squares of honey (медовые соты), streaming liquid amber (стекающие жидким янтарем)! But why did they bring so much (но почему /они/ принесли так много)? Ha! ha! he could never eat it all (ха-ха, он никогда не сможет съесть это все). Shine (почистите)! Why certainly (ну, разумеется). He put his foot on the box (он поставил ногу на ящик). The bootblack looked curiously up at him (чистильщик сапог странно посмотрел вверх на него = поднял взгляд и странно посмотрел на него), and he remembered his moosehide moccasins and went away hastily (и он вспомнил о своих мокасинах из лосиной кожи и поспешно пошел прочь).

bath [bRT], steak [steIk], honey ['hAnI]

It was the same old crowd upon the streets. Strange, they did not notice his moosehide moccasins and tattered German socks! He would take a cab. And after the bath a shave would not be bad. No; he would eat first. Steak, and potatoes, and green things, — how fresh it all was! And what was that? Squares of honey, streaming liquid amber! But why did they bring so much? Ha! ha! he could never eat it all. Shine! Why certainly. He put his foot on the box. The bootblack looked curiously up at him, and he remembered his moosehide moccasins and went away hastily.

Hark (чу; hark — слушай! чу!)! The wind-vane must be surely spinning (наверняка крутится флюгер). No; a mere singing in his ears (нет, это лишь звон в ушах; to sing — звенеть в ушах; испытывать звон в ушах). That was all, — a mere singing (это был всего лишь звон). The ice must have passed the latch by now (сейчас лед, наверное, миновал щеколду). More likely the upper hinge was covered (вероятно, покрылась /льдом/ верхняя петля). Between the moss-chinked roof-poles (между законопаченными мхом щелями в крыше), little points of frost began to appear (начали появляться маленькие точки инея). How slowly they grew (как медленно они росли)! No; not so slowly (нет, не так уж медленно). There was a new one, and there another (там появилась новая, а там еще одна). Two — three — four (две — три — четыре); they were coming too fast to count (они появлялись слишком быстро, чтобы считать /их/). There were two growing together (появились две, срастающихся). And there, a third had joined them (а там к ним присоединилась третья). Why, there were no more spots (ну вот, больше нет пятен). They had run together and formed a sheet (они сбежались = слились и образовали саван; sheet — простыня; полотно, холст; саван; лист).

Well, he would have company (ну, у него будет компания = он будет не один). If Gabriel ever broke the silence of the North (если Гавриил когда-нибудь нарушит молчание Севера), they would stand together (они будут стоять вместе), hand in hand (рука об руку), before the great White Throne (перед великим Белым Престолом). And God would judge them (а Бог будет судить их), God would judge them (Бог будет судить их)!

Then Percy Cuthfert closed his eyes and dropped off to sleep (потом Перси Катферт закрыл глаза и провалился в сон; to drop off — падать; засыпать; умереть).

grew [grH], Gabriel ['geIbrIql], judge [GAG]

Hark! The wind-vane must be surely spinning. No; a mere singing in his ears. That was all, — a mere singing. The ice must have passed the latch by now. More likely the upper hinge was covered. Between the moss-chinked roof-poles, little points of frost began to appear. How slowly they grew! No; not so slowly. There was a new one, and there another. Two — three — four; they were coming too fast to count. There were two growing together. And there, a third had joined them. Why, there were no more spots. They had run together and formed a sheet.

Well, he would have company. If Gabriel ever broke the silence of the North, they would stand together, hand in hand, before the great White Throne. And God would judge them, God would judge them!

Then Percy Cuthfert closed his eyes and dropped off to sleep.