Анна

5.

Анна Салеми решила найти этих синих детей. Если найдёт их, то найдёт и брата. Мысль о том, что он мёртв, даже не приходила ей в голову.

Она ушла с шелковичной фермы 30 октября 2020 года и больше не возвращалась. В рюкзаке у неё лежал фонарик, зажигалка, тетрадь "ВАЖНО", завернутая в зелёную толстовку, кухонный нож и правое бедро матери.

Деревья дрожали от щебета воробьёв, в кустах шуршали лисы, безудержно каркали вороны. За лесом виднелся ковёр из плотных сероватых облаков, который давил, как перевёрнутое бурное море. Струи горячего воздуха с берега гнали её вперёд, взъерошивая волосы. Внизу равнины над горами собиралась гроза, сверкая песчаными молниями. Раздавался гром, мощный, как канонада, и дождь грозно проливался на жаждущие поля, которые молча поглощали влагу, отдавая взамен дыхание выжженной земли.

Ещё не добравшись до Торре-Норманна, Анна промокла до нитки, ноги хлюпали в кроссовках, волосы прилипли ко лбу, полоска ткани свисала вокруг раненой руки.

Много месяцев она ждала дождя, и вот он пришёл – нежеланный и ненужный, совсем не в кассу. Но, возможно, он удержит синих. Они могли укрыться в Торре-Норманна.

Городок погрузился в облако воды, которая переливалась из забитых желобов и затопляла улицы. Площадь Венти исчезла под бурлящим от грозы озером.

Ливень перевёл дыхание и обрушился градом.

Анна укрылась на крыльце ресторана "Вкус Афродиты". Рифлёная крыша веранды вздрагивала под залпами крупных, как вишни, ледяных шариков. Она достала из рюкзака тетрадь – толстовка спасла её, промокли только углы обложки.

Дверь ресторана была взломана. Внутри, в большом круглом зале, столы и стулья были сложены в углу, будто их смело бульдозером. На стене висела доска с надписью от руки: «Дежурное блюдо – кусок тунца по-мессински, 18 евро». Латунная лампа свисала с потолка, вся помятая, будто её колотили палками.

Распугивая мышей, Анна направилась на кухню. На стенах осталось несколько кафельных плиток, остальные лежали по полу грудами белых осколков. Большой холодильник был перевёрнут, двери распахнуты.

Анна опустилась на колени, открыла ящик, положила туда бедренную кость и тетрадь, а затем закрыла дверцу и вернулась на улицу.

Град закончился, сменившись изморосью.

Она теряет время. Тут никого нет. Возможно, они направились к шоссе или в Кастелламмаре. Она пнула белый пластиковый стул.

Спокойно.

Она схватила рюкзак за лямки и двинулась к выходу из городка. Через несколько шагов она остановилась.

У ворот коттеджа стоял оранжевый велосипед.

Выход был перекрыт изнутри. Однако чуть правее виднелась открытая балконная дверь в гостиную. Здесь тоже всё было разрушено. Сломанная мебель, надписи на стенах, пепел костра, где сжигали стулья.

Анна поднялась по лестнице, покрытой обломками, и вошла в первую комнату. Над зеркальным шкафом парочка сов покосилась на неё четырьмя золотыми шариками глаз и улетела. На двуспальном матрасе, покрытом грязным одеялом, спал Пьетро. Из кучи лохмотьев торчали пряди растрёпанных волос, кусок лба и бровь.

Анна толкнула его в задницу ногой.

– Просыпайся!

Мальчик широко раскрыл рот и издал сдавленный хрип. Он пытался подняться, но, запутавшись в одеяле, как в смирительной рубашке, только ползал на матрасе.

– Что?.. Что?.. Ты кто? – он схватил нож, стоявший рядом с сумкой, и направил его на Анну.

– Ты видел синих детей?

Пьетро прищурился и узнал Анну.

– Ты с ума сошла… – он выронил нож и приложил руку к груди. – Я чуть копыта не откинул от испуга.

– Ты видел синих детей?

Пьетро подошёл к стене и откинулся на спинку кресла, потирая глаза:

– Синие дети...

Анне проглотила комок в горле и пробормотала:

– Они увели брата.

Пьетро уставился на стоявшую перед ним девчонку, с которой ручьём лилась вода.

– Когда?

– Скорее всего, вчера утром, – сказала она и посмотрела в окно. – Вряд ли он ушли далеко. Ты их встречал?

– Нет. Но я их знаю, – ответил тот, зевнув.

У Анны появилась надежда:

– Кто они?

– Они живут в отеле. Старшие забирают их в сельскую местность и превращают в рабов.

– Зачем?

Пьетро передёрнул плечами. На нём были потрёпанные жёлто-зелёные трусы и майка в облипочку.

– Они там устраивают Праздник Огня. Их там много.

Анна закрыла глаза и снова открыла их. Ей показалось, что вокруг комната рассыпалась и вновь собралась: матрас, мебель, мальчик в исподнем. Она глубоко вздохнула и выдохнула. Астор жив. Она сглотнула.

– Как пройти к отелю?

– Дай подумать, – сказал Пьетро и потёр щеку. – Я по утрам с трудом соображаю.

Анна подождала три секунды.

– Как пройти к отелю?

Пьетро склонил голову и поморщил нос:

– Пройди под шоссе и на кольцевой развязке продолжай идти в горы. В какой-то момент увидишь большой знак с надписью «Гранд-отель Термы Элизы». Продолжай идти прямо, и дойдёшь. Путь неблизкий.

Анна сделала шаг и резко обняла его.

Пьетро стоял неподвижно и, нахмурившись, поднял с земли банку с вареньем, обмакнул в неё указательный палец и сунул в рот.

– Но будь осторожна. Там не самое приятное место.

– Мне нужно вернуть брата, – пожала плечами Анна.

– Зачем? – Пьетро сделал глоток из полупустой бутылочки с водой.

– Что за вопрос? Он мой брат.

Снаружи продолжал лить дождь, но сквозь одеяло облаков прорывались пятна голубого неба.

Пока она спускалась по лестнице, Пьетро окликнул её:

– Подожди, надень это. Оно сухое.

Он бросил ей кардиган.

Она схватила его на лету и сказала:

– Спасибо.

Иногда Анна оглядывалась, надеясь увидеть, что сзади появится мальчишка на велосипеде. Ей бы хотелось, чтобы кто-то был рядом, чтобы поделиться с ним тем беспокойством, которое росло у неё с каждым шагом.

Дождь очистил горы от тумана, окутавшего их летом. Теперь они были ближе и с чёткими очертаниями: зелёные пятна деревьев, участки, вырванные из земли карьерами, и овраги из белого камня, которые раскалывают горы, как спелые помидоры.

Где-то там был Астор.

Анна шла ровно, балансируя руками. Мысли медленно вырывались из запутанного мотка и терялись на улице. Она больше не цеплялась за бесполезные упражнения, такие как суммирование номеров номерных знаков машин или угадывание количества шагов, необходимых, чтобы дойти отсюда туда.

Подземный переход под шоссе затопило. Она перешла его, намочив кроссовки, добралась до кольцевой развязки и пошла по дороге, ведущей в горы.

В этом районе пожары были особенно сильными, так как тут располагались промышленные предприятия и топливные склады. Всё, что не было каменным или металлическим, превратилось в пепел. Остовы машин казались сгоревшими тараканами и занимали стоянку, на которую выходило невысокое здание. На крыше остался скелет большой рекламной вывески.

– Пи... цце... риум, – прочитала девочка. – Пиццериум.

Она теряла сознание от голода, а на левой пятке выскочил волдырь.

За длинным пролётом виднелись остатки фабрики. От производственных корпусов осталось чуть больше, чем ничего, но огромные белые баки не пострадали. Всё вокруг было испещрено сетью ржавых, покрытых мхом трубопроводов. Из стыков труб стекала вода, затопившая асфальтовую площадку, которая превратилась в болото с плавающими в нём большими кусками пенополистирола.

Она нашла дыру в изгороди и двинулась вперёд, пробираясь сквозь болотные растения. Красные стрекозы и длинноногие комары роились вокруг неё, а лягушки прыгали между ног.

Она растянулась на капоте какого-то "Фиат 500", сняла рюкзак и кроссовки.

Пальцы ног были резиновыми и белыми, словно побывали в отбеливателе. Ногтем большого пальца она проколола нарыв, затем сняла с руки повязку. Порез между костяшками пальцев был глубоким, но больше не кровоточил. Она потёрла икры и растянулась на лобовом стекле под тёплым солнцем.

Лягушки, одна за другой, снова заквакали.

Какое замечательное место, должно быть, был этот "Пиццериум". Платишь – и тебе дают кусочек горячей пиццы, завернутый в белую бумагу. С пиццы капает расплавленная моцарелла, вся красная от помидоров, обжигающих язык. А если тебе не нравится "Маргарита", то можешь заказать пиццу с грибами, картофелем, кабачками и анчоусами.

Забывшись в мире пицц, она не сразу заметила, что лягушки что-то замолчали. Она широко открыла глаза и увидела впереди, в нескольких метрах, собаку с шоссе.

Пёс стоял неподвижно, лапами в воде, вытянув шею. Там, где Анна ранила его, шерсть скаталась шариками из чёрных струпьев, из которых сочилась густая красноватая жидкость, остальная часть шкуры была белой и опухшей. Казалось, пёс даже вырос.

Девочка затаила дыхание, овчарка тяжело дышала, свесив перед чёрным носом язык.

Анна положила руку на рюкзак. Внутри был нож. Она не могла оторвать взгляда от этих чёрных, как вулканические камни, глаз, которые не отрывались от неё.

Как он здесь оказался, да ещё и живой?

Пёс склонил голову и дважды лизнул воду, не отрываясь от неё взглядом.

Анна вздохнула в ожидании неизвестно чего – наверное, что он просто исчезнет, – потом встала на капот и, ударив кулаком в воздух, прорычала:

– Чего тебе надо? Оставь меня в покое! Или я тебе мало всыпала?

Пёс лег в грязь, перевернулся, выгнув спину и вытянув лапу, как бы прощаясь с ней, затем поднял одно бедро, демонстрируя розоватый, испачканный чёрным живот, и довольно взвизгнул.

Анна была озадачена.

Этот дьявол загнал её в машину и чуть не съел заживо, а теперь напоминает тех собачек, которых дамы водили на поводке и которые, если их поласкать, превращались в тряпку для мытья посуды.

Она соскочила с машины.

– Уходи отсюда! Брысь!

Пёс вскочил на ноги и, поджав хвост, скрылся в камышах.

Как он её нашёл? И почему он убежал вместо того, чтобы напасть на неё?

Об этом размышляла Анна, поднимаясь по склону между обгоревшими лоскутами земли. Время от времени она оборачивалась, уверенная, что пёс стоит сзади, но его не было.

С трудом её мысли переключились на другое. Она так и не увидела ни одно признака отеля. Может быть, она заблудилась? Рюкзак оттягивал плечи, словно набитый камнями.

– Ещё тысячу шагов, и если я не найду отель, то вернусь, – сказала она себе.

Сделав пару поворотов, на обочине дороги, как по заказу, она наткнулась на большой указатель. Под копотью читалось: "Гранд-отель Термы Элизы. Эксклюзивный отдых и гольф-клуб».

Он сжала кулаки.

– Значит не соврал! Спасибо тебе, Пьетро!

Рюкзак снова стал лёгким, а шаг скорым.

Дальше проезжая часть сужалась. Вокруг уже не было домов, а среди чёрных пятен пробивалась зелень. Эвкалипты стояли в листве, олеандры разрастались под тяжестью цветов, а опунция образовывала колючие изгороди. Мимо прошла корова, не удостоив Анну даже взглядом. Ветер нёс уже запахи не гари, а травы.

На холме ряды виноградников уже стояли с увядшим виноградом, на которым роились пчёлы. Она побежала полакомиться виноградом – он был такой сладкий, что по спине пробегали мурашки. Анна положила две грозди в рюкзак и пошла дальше.

Она чувствовала себя лучше, впервые за день ей удалось не думать о брате. Она наслаждалась природой и солнцем, окрасившим серебром шевелящиеся ветром кроны сосен.

В конце подъёма перед ней открылось плато холмов, покрытых жёлтой пшеницей и дроковыми кустами, на которых неизвестный великан расставил, как вертушки, десятки ветрогенераторов.

Ей уже доводилось видеть их с равнины – крошечными, до которых невозможно дотянуться. Она не предполагала, что они такие большие.

С них, возможно, виден и отель.

Первый ветряк казался не так далеко, оставалось только перейти поле, которое спускалось в узкую долину и поднималось вверх по гребню. Анна в нерешительности постояла на обочине дороги, затем сунула большие пальцы под лямки рюкзака и пошла дальше.

Через несколько шагов она погрузилась по грудь в колосья, которые царапали ей руки и ноги. Вокруг прыгали сверчки. Фазан с неуклюжим криком поднялся с золотого ковра и снова пропал. Ей потребовалось больше времени и сил, чем она предполагала, но в конце концов Анна добралась до квадратного фундамента, который, как бетонный остров, плыл посреди желтизны.

Снизу башня была такой высокой, что не разглядеть вершины. Алюминиевая лестница вела к маленькой двери, которую кто-то уже снял с петель и повесил криво. Изнутри доносилось зловоние.

Анна вытащила фонарик и осветила узкую винтовую лестницу, которая, как штопор, опоясывала конструкцию изнутри. Над первой ступенькой муравьи доедали останки лисы.

Она переступила через падаль и стала подниматься по лестнице, освещая ступени, которые образовывали казавшуюся бесконечной спираль. Через некоторое время Анна вся вспотела и запыхалась. Она села и упёрлась головой в стену. Металл, согретый солнцем, был тёплым.

Никогда в жизни она не чувствовала себя такой уставшей, неуверенной и обеспокоенной. Весь съеденный виноград бродил в желудке.

Анна погасила фонарь, и её окутала успокоительная темнота.

Анна уже давно научилась её не бояться.

Правило было простым. Два фильма в неделю: по субботам выбирал Анна, по воскресеньям мама, а остальное время телевизор был накрыт цветной тряпкой, им почти стыдно было иметь его в доме. Но когда вирус из Бельгии накрыл, как радиоактивное облако, Голландию, Францию и остальной мир, он не сходил с заголовков новостей.

После смерти мамы Анна проводила перед телевизором весь день. В тетради "ВАЖНО" не было ни слова о телевизоре, и девочка воспринимала это как разрешение. Вот только каналы один за другим отключались, оставляя вместо себя синие экраны. Дольше всех сопротивлялся "RAI Uno", на котором транслировались только надписи. Они говорили, что запрещено выходить из дома, что действует военное положение и что в случае серьёзной чрезвычайной ситуации необходимо позвонить по бесплатному номеру гражданской обороны. Ей оставалось только пересматривать dvd-диски, которые хранились в библиотеке.

Когда гидроэлектростанция Гвадалами, последняя работающая на острове, остановилась, навсегда оставив без энергии шелковичную ферму и всю Северную Сицилию, Анна лежала на диване и смотрела "Офицер и джентльмен" – единственный красивый фильм в коллекции матери. Астор спал рядом, как куколка.

Это был момент, который ей больше всего нравился, когда солдат в шляпе и белоснежной форме шёл на фабрику, чтобы забрать подругу под аплодисменты рабочих. Но тут телевизор погас, и синие цифры плеера тоже. Анна стояла и смотрела на чёрный экран без особого беспокойства. В последние недели часто случались перебои в подаче электроэнергии.

В тот раз электричество так и не включили. Время света, как она назвала его позже, закончилось в тот самый момент, когда Ричард Гир нёс Дебру Вингер на руках.

День подошёл к концу, солнце село, но цветочный абажур рядом с диваном не светился таким успокаивающим жёлтым светом. Фруктовый сок внутри холодильника нагрелся. Анна с висевшим на шее Астором зажгла фонарик и поискала в тетради "ВАЖНО" решение проблемы. В тетради было написано:

Вот и всё.

Без электричества время тянулось долго. Часы запутывались в дни, которые тянулись с бешеной медлительностью. Все звуки исчезли: мерный звон деревенских церковных колоколов, звонки телефона, рёв самолетов, фырканье мусоровоза. Тишина, когда Астор спал, была настолько гнетущей, что почти оглушала.

Анна научилась прислушиваться к ветру, трепещущему в окнах и шуршащему листьями, бормотанию в животе, голосам птиц. В этой липкой тишине даже черви, копающиеся в балках потолка, составляли ей компанию.

Анна всегда была болтливой девочкой. Теперь её рот наполнился словами, с которыми она не знала, что делать. Когда она открывала коробочки с банками чечевицы внутри, она говорила сама с собой:

– Вот. Всё готово. Хороший обед.

Даже когда Астор начинал капризничать, что раньше дико её раздражало, теперь она чувствовала себя не такой одинокой.

Она научилась общаться с Темнотой.

Анна выросла, зная, что свет в доме отгоняет Темноту от окон. Пока мама не погасит свет, она не уснет, и тогда Темнота может раскрыть свои чёрные объятия.

В те дни Анна находила Темноту на кухне, когда ночью тайком спускалась за печеньем, но красные цифры часов духовки и зелёный индикатор кофеварки действовали на неё успокаивающе. Когда вечером они выходили за пиццей, Темноту разрывали фары автомашин, а добивали экраны мобильных телефонов. То же самое происходило, когда выносили торт со свечами на день рождения, но это было весело. Темнота пряталась в сарае, и там было страшно. В этой Темноте, пахнущей бензином и краской, кусторез, старый пылесос, сломанный стул, вешалка становились монстрами, готовыми вас растерзать. Только крысы в этой Темноте чувствовали себя как дома.

Но сейчас Темнота душила, давила и вместе с тишиной сбивала с толку. Вязкая и тянучая, она проникала в каждый уголок, в каждый промежуток, в рот, в нос, в поры кожи. Иногда она наступала так быстро, что даже не успеваешь подготовиться, или же приходила медленно, смешивалась со светом, обагряла солнце и обрекала его на исчезновение на дне равнины. Свечи не помогали. Трескучего шарика света, который они испускали, не было достаточно, чтобы победить Темноту. Наоборот, Темнота становилось ещё более зловещей и угрожающей.

Анна со временем научилась не бояться и ныряла в неё, уверенная, что снова выплывет. Она лежала под плотным одеялом у брата, а когда вставала по малой нужде, то писала в таз рядом с матрасом, и тогда сон овладевал ей и переносил обратно в день.

Тучи или дождь, холод или жара – Темнота рано или поздно проигрывала ежедневную борьбу со светом.

Словно её облили ведром ледяной воды, Анна очнулась ото сна, широко раскинула руки, ударилась локтем о стену и вскочила. Фонарь соскользнул с колен, она поймала его подошвой кроссовка и зажгла, рисуя яркие овалы на внутренней поверхности ветряка.

Сколько она проспала?

Анна погладила раненую руку, ожидая, когда сердце притихнет. Она решила сделать ещё сто шагов. Если не доберётся до вершины, то больше не будет пытаться.

На 46-ом свет высветил распахнутую дверь и крошечную комнатку, полную кнопок. Кто-то, должно быть, провёл тут всю ночь – на полу были разбросаны пустые бутылки из-под вина и одеяло. С одной стороны вертикальная лестница вела к люку, закрытому каким-то металлическим колесом. Оно сначала не поддавалось, но, напрягая обе руки, Анна сумела его отворить. Она толкнула дверцу, помогая себе головой.

Солнечный свет ослепил её. Она подождала, пока зрачки привыкнут, и на четвереньках выползла наружу. Ветер дул, взъерошивая волосы, свистел в ушах и проходил сквозь губы. Взволнованная и испуганная, она вцепилась в поручень, окружавший крышу турбины, и посмотрела.

За холмами обугленные остатки городков пятнами лежали на равнине, которая тянулась, как чёрная доска, к побережью. Шоссе прорезало её, как след серого карандаша. Море походило на лист фольги, на котором лежит тёмный, круглый островок, похожий на шоколадную конфету, и ещё один маленький вдалеке. В глубине души ей казалось, что она видит более тусклую полосу, может быть, просто оптический эффект или иллюзию.

Континент.

Возможно, за проливом мир такой же, как и раньше, Взрослые растят детей и ездят на машинах, магазины открыты, и никто не умирает в возрасте 14 лет. Возможно, о Сицилии с её сиротами забыли. Из стольких легенд и абсурдных предположений, которые она слышала, эта казалась единственной правдоподобной, в которую можно было поверить и которую стоило проверить.

Она приподняла подбородок и закрыла глаза, пытаясь проглотить занозу, которая стояла в горле. Ветер сдувал с неё слезы. Она сжала поручень и прошептала:

– Клянусь, если найду Астора, то переплыву через море и узнаю, живы ли ещё Взрослые.

И ударила лбом о стальную плиту, на которой лежала.

Она повернулась и посмотрела вглубь острова. Холмы испарялись один в другом, переходя от синего к голубому и индиго. Дорога шла по складкам земли, пока не доходила до большого отдельно стоящего сооружения с жёлтой вышкой.

Отель.

Анна сбежала с ветрогенератора в темноту, крича и шлёпая руками по стенам. Когда она добралась до дна, у неё закружилась голова. Она перешла пшеничное поле под качающимся небом, вернулась на асфальт, достала толстовку и пошла дальше.

После короткого спуска дорога продолжалась ровно, растягиваясь, как тесьма.

Пейзаж внезапно изменился, будто его нарисовал другой художник, и жёлтый цвет пшеницы смешался с серым цветом камней. Проезжая часть была покрыта тонким слоем песка. Вокруг росли только кусты, агавы и несколько зачищенных участков сухой травы. Тощие ослы паслись на крутом хребте, а в небе, неподвижные ястребы с распростёртыми крыльями выискивали добычу. В умирающем свете дня каменистые холмы казались панцирями мёртвых черепах.

Охваченная предчувствием, Анна обернулась.

Пёс стоял там. Он следовал за ней, держась на расстоянии.

Некоторое время они шли вперёд, потом девочка в раздражении взяла камень и бросила в него.

– Уходи!

Пёс увернулся от камня изящным рывком и уставилась на неё, казалось, желая сообщить что-то важное.

Она побежала к нему, топая ногами и размахивая руками.

– Оставь меня в покое!

Пёс развернулся и неторопливо убежал, словно под грузом собственной задницы – исчез в кустах.

Девочка пошла дальше, но через мгновение пёс опять очутился позади.

– Слушай, если хочешь, иди за мной. Только мне больше нечего тебе дать.

И Анна ускорила шаг, уже не оборачиваясь.

На пыльном дворе из неясного света сумерек перед Анной выплыл остов синего автобуса. В нём больше не было стёкол, он был весь покрыт надписями и граффити. Сиденья в салоне были выпотрошены, а на полу лежал толстый слой мусора.

Анна поднялась на крышу и села, скрестив ноги на металлическом листе.

Пёс некоторое время наблюдал за ней, склонив голову, а потом спрятался под автобус.

Виноград в рюкзаке смялся, но Анна всё равно съела его, глядя на небо, которое окрашивало оранжевые пряди заката в жемчужно-серый цвет. Темнело, пока не пришла звёздная ночь.

С приходом темноты ветер утих.

Голод не унимался, и она чувствовала себя немного беззащитной. Она сунула рюкзак под голову, перевернулась на бок и просунула руки между бёдер.

Она попыталась представить, что сделает в гостинице.

Перестань.

Она начала раскачиваться, и страхи быстро сменились усталостью.

Солнце поднялось между двумя отрогами скалы и сверкнуло лучами между обнажённых высот и жалких сосновых зарослей, заливая светом склон долины.

Анна плелась по центру проезжей части, изо всех сил стараясь не смыкать глаз. Спать на крыше автобуса было неудобно и холодно, снились одни кошмары. Пёс неотступно шёл позади неё, опустив голову.

Внезапно он залаял.

Девочка подняла голову.

Вдали поднялось облако пыли, которое двинулось прямо на неё.

Автомобиль.

Лай собаки отскакивал от камней, усиливаясь в грохоте, от которого Анна ничего не слышала.

– Тихо! Тихо! Тихо!

Пёс с вставшей дыбом шерстью на холке поморщился, косо взглянул на неё и помчался, подняв хвост, прямо в сторону облачка пыли.

Теперь в центре облачка мелькнуло нечто более плотное – какая-то тёмная масса, похожая на планету, окутанную пылью.

Анна ушла с проезжей части и спряталась среди измученных агав, которые росли среди камней.

Приблизившись, тёмная масса вытянулась, превратившись в два тонких, отчетливых силуэта, идущих рядом.

Лошади.

Земля задрожала. Сквозь растительность Анна увидела восемь тусклых копыт, стучащих по асфальту, и четыре колеса, везущие повозку с жёлтыми деревянными бортами и надписью «Гранит Ассунтины». На козлах сидели мальчик и две девочки. Маленький и худой мальчик держал верёвки, которые служили поводьями. За его спиной в повозке лежала гора желтоватых костей. Собака с лаем побежала к повозке. Поравнявшись с колёсами, она подбежала к лошадям, которые, будучи в узде, стали ржать и пинаться. Пёс, совсем не пугаясь, метался между копытами, будто хотел разорвать лошадей на части, стереть их с лица земли. Те пытались скакать, но повозку мотало вправо и влево. Она покачивалась, оставляя за собой след из костей.

Кучер в трусах и футболке закричал, пытаясь удержать лошадей. В раздражении он бросил поводья, схватил палку, которую держал у ног, и, как рыцарь средневекового турнира, потянулся вперёд, весь напрягшись, а девочки держали его за футболку. Ему удалось ударить собаку по спине, но та, вместо того чтобы успокоиться, ещё сильнее прыгнула и, брызжа слюной, набросилась на круп одной из лошадей. Ударом по ребру пса отбросило в воздух, как соломенную куклу. Он ударился о повозку и через мгновение исчез под колёсами.

Трое детей ликовали.

"Они ещё не знают, с кем связались," – подумала про себя Анна, возвращаясь на дорогу.

Пёс появился позади, стряхнул с себя пыль и снова бросился на врагов, уворачиваясь от ног, которые летали вокруг. Он накинулся на круп правого коня, который резко развернулся и опрокинулся, упав на спину другого. Оба рухнули на землю, смешавшись в клубок лап, хвостов и верёвок. Повозка на мгновение застыла на двух колесах и тоже с грохотом опрокинулась. Кости и дети взлетели в воздух, словно их подбросил капризный великан. Лошади, высвободившись из узды, галопом умчались между холмами, преследуемые собакой.

Повозка перевернулась на середине дороги. Трое детей, лежащих в пыли, не двигались.

Анна обхватила руками голову.

Этот пёс просто сумасшедший.

Сколь яростно пёс преследовал её на шоссе, с тем же пылом он набрасывался на лошадей. Она видела, как он трусцой вернулся обратно к ней, с улыбкой от уха до уха, сел напротив и стал подметать дорогу хвостом.

Анна сделала вид, что не знакома с псом, и подошла к мальчику-кучеру, лежавшему лицом в асфальт. На нем висели клочья футболки, одна нога была босая. С ободранными локтями и коленями он лежал и стонал.

Анна присела рядом с ним, но мальчик оттолкнул её, скалясь чёрными зубами.

– Оставь меня в покое!

Он напоминал толстую крысу, какие водились в Кастелламмаре. Его лицо состояло из нескольких треугольников: скулы, уши торчком и заострённый подбородок. У него были все следы Красной Лихорадки: корочки на губах и ноздрях, пятна в подмышках, синяки на руках.

Она достала из рюкзака бутылку и протянула ему.

– Это просто царапины. Вот, промой раны.

Но тот залепил ей пощёчину.

Анна погладила себя по щеке, не говоря ни слова, сжала кулаки и отошла.

Мальчик поднял с земли берцовую кость.

– Стой! – он погнался за ней и преградил ей дорогу грудью. – Куда это ты собралась? Посмотри, что ты наделала! – фыркнул он, указывая на повозку с костями.

У него были чёрные блестящие глаза, а из ноздри торчал сталактит из жёлтых соплей.

– Я? – Анна оттолкнула его. – А я тут при чём?

Мальчик-крыса кашлянул, сплюнул жёлтый комок и подошёл к ней. Из рта у него пахло гнилью.

– Твой пёс разбил мне повозку. Этот зверь чуть вообще нас не угробил!

В ярости он попытался ударить её костью.

Анна набросилась на него и крепко сжала за шею:

– Ты меня достал! Брось эту кость! Брось её немедленно!

Мальчишка заартачился. Он пыхтел и плевался, но не сдавался.

– Я сломаю тебе шею! – прорычала она и наступила ему на ногу. Тот взвизгнул и запрыгал на одной ноге.

– Я тут ни при чём, – заявила Анна.

Между тем две девочки поднялись и уставились на неё. Одна была тощей и высокой, другая – низкой и пухлой. Тощая была одета в длинное платье в цветочек без рукавов, из которого торчали палки слишком больших рук. У пухлой были короткие, точёные ноги, на которых сидел огромный зад, едва умещающийся в фиолетовой мини-юбке. Из футболки в сине-зелёную полоску выглядывало три кома жира и пара больших грудей. Вместе девочки были похожи на двух мультяшных кукол.

– А вы на что уставились? – спросила Анна.

Те не ответили, а зашептались между собой.

Мальчик-крыса указал на пса, который, лёжа в пыли, нежился на солнце.

– Если он не твой, убей его.

– Ты про него? – рассмеялась Анна. – Сам убей. Я уже пыталась. Он чуть не съел меня тогда на шоссе. А не веришь – твои проблемы.

Пёс шумно зевнул, выгнул спину и потянулся лапами.

– Это она велела псу напасть на лошадей, – сказала тощая девочка мальчику. – У отца тоже была собака, её звали Ганнибал. И она ненавидела овец.

Пухлая подняла глаза к небу:

– Фьямметта, пожалуйста, хватит про Ганнибала.

– Вся работа за день – псу под хвост, – горестно сетовал мальчик-крыса. – И что теперь нам делать? Как мне говорить Медведю, что мы остались без костей и лошадей?

– Он будет в ярости. У него тот ещё характер... – добавила Фьямметта.

– Про ожерелья можно забыть, – помотала головой пухлая. – Мы облажались.

Она обняла подругу.

Тощая разразился плачем, напоминающим блеяние:

– Он говорил, что возьмёт нас с собой...

Мальчик-крыса пожала плечами:

– Мне он всё равно даст ожерелье, а вам – нет. Вас никто не выносит.

– С какой стати он тебе его даст? – не унималась Фьямметта.

Пухляшка помотала головой:

– Знаешь с какой стати? Потому что у него уже есть ожерелье. Он просто не сказал нам.

– Это правда, Катио?

– Да, правда, – мальчишка предательски ухмыльнулся. – Анжелика мне дала.

– Да чтоб тебя… – пухляшка бросилась на мальчика, схватила за волосы.

– Оставь меня, сволочь! – заорал Катио, пиная её в голени, но пухляшка не поддавалась.

– Фьямметта, помоги.

– Я тут, Кьяра…

Тощая сделал три шага на своих ходулях и, как летучая мышь, тоже вцепилась мальчику в волосы, устроив странный хоровод, крича и толкаясь.

Анна стояла и с открытым ртом смотрела на всё это действо.

– Простите… – от голоса за спиной борьба прервалась.

Посреди улицы появился другой мальчишка с огромным арбузом, висящим на шее между лопатками.

– Вы не могли бы мне подсказать…

На нём было длинное бежевое пальто, которое волочилось сзади, как мантия. Под пальто он был голым, а на ногах была пара кожаных ботинок на шнуровке, которые когда-то, вероятно, считались очень стильными.

– Я правильно иду в отель?

Череп мальчика, казалось, побывал под прессом, и все черты лица сплющило. Глаза сидели неровно, один ниже другого, полузакрытые скулами, а над высоким бугристым лбом росли пучки белобрысых волос, которые, казалось, чем-то приклеили.

Троица перестала бороться и недоверчиво посмотрела на него. Арбуз должен был весить не менее 20 килограммов. Кьяра первой пришла в себя:

– Куда ты несёшь арбуз?

Парень несколько секунд молчал, будто бы подбирая лучший ответ, затем положил плод на землю:

– Это подарок Крошке. Говорят, если принести ей подарок, она тебя вылечит, – он достал из кармана пальто тряпку и принялся натирать полосатую кожуру. – Мне уже немного жить осталось.

– А что у тебя с лицом? – спросила Фьямметта.

– С ним уже ничего не сделаешь, – он пожал плечами. – Едва я родился, отец стукнул меня головой о шкаф.

Катио подошёл к мальчику:

– А дыня? Где ты её нашел?

– Это не дыня, это арбуз. Во всем мире нет таких больших и сладких, – он гордо хлопнул себя по груди. – Сам вырастил. Удобрял его навозом.

Фьямметта вытянула шею, осматривая плод:

– Он просто огромный...

– Вы тоже туда идёте? Можем пойти вместе.

Мальчик-крыса провел кончиками пальцев по арбузу, словно желая убедиться, что он не пластиковый.

– Дай попробовать.

– Не могу, это для Крошки.

– Ну, дай кусочек.

– Нет! – юный бахчевод обнял своё сокровище. – Я несу его в отель.

Катио похлопала его по плечу слишком сильно и недружелюбно.

– Думаешь, чтобы вылечиться, достаточно одного арбуза? Ты с ума сошёл, – он вдруг стал серьёзным. – Но если дашь мне попробовать, я поговорю с Медведём...

Анне показалось, что она видит мысли, бегущие в голове несчастного в пальто – прямые, одна за другой, как вагоны медленного и грохочущего поезда. Некоторые заканчивались вопросительным знаком, другие – просто точкой. Он не умел их скрывать и в итоге спросил:

– А кто такой Медведь?

Катио оскалился в улыбке:

– Так ты ничего не знаешь? Розарио Барлетта по кличке Медведь – это главный в отеле. Он мой друг, устраивает вечеринку и командует синими детьми. Если отдашь нам арбуз, я поговорю с ним, он поделится с тобой пеплом Крошки, ты съешь его и вылечишься, – он поцеловал указательные пальцы. – Обещаю.

Мальчик в пальто присел на арбуз, будто наседка на яйцо.

– Ну, будешь делиться? – спросил Катио.

Бедняга посмотрел на Анну и Фьямметту, умоляя глазами подыграть ему.

– А вдруг он гнилой? – настаивал мальчик-крыса. – Представь себе: Розарио его разрезает, и оказывается, что он гнилой. Он тебя за такое с крыши сбросит.

– Он не гнилой… – хрипло ответил мальчишка. – Ладно, бери, – капитулировал он с гримасой боли.

Катио поднял кулак, будто забил гол.

– Оставь его в покое, – сказала Анна неожиданно для самой себя. – Пусть сам несёт свой арбуз, если так хочет.

Мальчик-крыса бросил на неё злобный взгляд, а потом очень любезно обратился к другому мальчику.

– Прости, она права, – сказал он и указал на дорогу. – Иди.

И с радостным криком пнул пяткой арбуз – тот раскололся, раскидав по асфальту красную мякоть и чёрные семена.

Мальчик в пальто жалобно вскрикнул и растянулась на сочных остатках своего единственного сокровища. Кьяра и Фьямметта тоже бросились на арбуз, как две бесноватые, собирая куски и пихая их в рот.

– Сукин сын…

Анна набросилась на Катио, который самодовольно наблюдал, как девочки хлюпают арбузом, и от души прописала ему в ухо.

Тот закачался, глаза вышли из орбит, как у древесной лягушки. Он разинул рот в немом крике, потёр ушибленное ухо и с плачем рухнул на колени.

Его подруги, слишком увлеченные едой, не соизволили на него взглянуть. Анна пнула в задницу Кьяру и ногой толкнула её вперед. Пухляшка растянулась на асфальте. Тощая, с лицом, вымазанным красной мякотью, отшатнулась назад, как кулик, и поспешно удалилась.

– Давай, пошли. Не бери в голову, – Анна взяла мальчика в пальто за запястье.

Тот, однако, не двигался, а только всхлипывал, качая неровным черепом.

– Ну, как хочешь.

Она повернулась к лежащей в пыли собаке, попробовала присвистнуть, но получился какой-то хриплый шум.

Пёс поднял голову, бросил на неё безучастный взгляд и опять улёгся.

– Ну и пошёл ты тоже куда подальше!

6.

Силуэт "Гранд-Отеля Термы Элизы" был виден уже за пару километров, он растянулся на горизонте, как круизный лайнер, застрявший на холме. Столбы дыма поднимались с крыши.

Анна прошла под аркой из чёрных камней, которая венчала дорогу. Мокрые от дождя бедренные кости, свисающие с верёвок, звенели, как китайские колокольчики. На столбе висели большие золотые буквы: "ОТ МЫ ЭЛИ". Остальные упали. По обе стороны улицы кто-то посадил вековые оливковые деревья, уже полумертвые. Вихри пыли плясали среди тёмных скал и опунций. Ветер доносил запах серы и горящей пластмассы.

Она села, в сжатое горло едва входил воздух. Тревога нарастала медленно. Каждый метр по пути к отелю давался ей со всё большим трудом, и теперь, когда отель стоял прямо перед ней, она уже не была уверена, что справится.

А если его убили?

В сотне метрах от неё среди кустарников двигались дети. Казалось, они что-то собирают с земли.

Она сошла с дороги и прошла между тёмными валунами, которые, как часовые, окружали гостиницу, спряталась между двух таких валунов и упёрлась подбородком в колени. Лоб горел, её трясло от озноба. Она сидела и смотрела на пустынное пространство, которое в свете заката окрашивалось в красный цвет.

Возможно, ей стоит подождать следующего дня.

Мама появилась из-за кустов. На ней были джинсы с заниженной талией на чёрном ремне, кожаные сандалии и белая футболка из плотного хлопка. Она села напротив Анны и скрестила ноги. Сигаретный фильтр в губах, бумажка с табаком в руках.

Что с тобой?

У меня жар.

Мать вынула изо рта фильтр и положила на бумажку. Кончик языка скользнул по клею. Быстрым движением больших и указательных пальцев она скатала сигарету и закурила.

А брат? Ты бросишь его там?

Нет, я приду завтра. А сейчас я немного посплю.

Бумага шипела, окутывая лицо Марии-Грации дымом. Среди белокурых прядей появились блестящие, впалые глаза последних дней.

Я знала, что тебе нельзя доверять...

Вот мама снова в своей комнате, лежит на мятых простынях в луже пота.

Ты такая же безвольная, как и твой отец.

Анна сжала кулаки и вытерла запястьем навернувшиеся на глаза слёзы.

Из ежевики появился пёс. Он смотрел на неё задумчивыми глазами и высунул язык изо рта.

Анна протянула руку.

– Ты вернулся?

Пёс сделал два шага, согнул шею, обнюхала кончики её пальцев потрескавшимся носом и пару раз нежно лизнул.

– Мы с тобой друзья, – сказала девочка псу, проглотив комок в горле.

Тот опустился рядом с хозяйкой, протянул голову между лап и уснул.

Анна сидела неподвижно. Грязная, вонючая собачья шерсть касалась бёдер. Потом, с опаской, она стала ласкать пса. При прикосновении пальцев мышцы животного задрожали. Задняя лапа вздрогнула от удовольствия.

– Как тебя зовут?

Тот выгнул спину и разинул рот.

– Ты такой пушистый, – она улыбнулась. – Я тебя так и назову – Пушок.

Так, после Салями и Мэнсона пёс получил кличку Пушок.

Анна включила фонарик, в луче света замельтешили комары. Глаза собаки светились электрической синевой.

– Сиди здесь и не хулигань, – она погладила его по лбу. – Я скоро вернусь.

Зверь внимательно посмотрел на неё, но не пошевелился.

Отель был окутан облаками дыма, которые окрашивались красноватыми отблесками костров. Вдали раздавался ритмичный металлический грохот. Анна шла с кучкой других детей, идущих в ту же сторону. Тёмные фигуры смеялись и болтали между собой. До неё доносились непонятные слова, хрипы и кашель.

По мере движения толпа разрасталась. Многие отдыхали, сидя на каменных стенах или лежали на земле на импровизированных лежаках.

Она быстро пробиралась сквозь толпу, пока поток не превратился в беспорядочную очередь, продвигающуюся волнами. Вспышки далёких костров окрашивали покрытые пятнами лица и беззубые рты. Это была процессия калек, горбунов, язвенников. Почти у всех были сумки, пакеты с вещами, или гружёные тележки.

Двое стояли в сторонке и курили.

– У меня три коробки с мясом. А ты что принесла? – сказал один.

– Вот это... – ответил женский голос.

Пламя зажигалки мелькнуло в темноте и отразилось на стекле бутылки с красной этикеткой.

– Что это?

– Вино.

– Этого мало, они тебя не впустят.

– А почему?

Другой расхохотался:

– Потому что я сам его выпью.

Они начали ссориться, но беззлобно, по-дружески.

Чтобы войти, нужно что-то отдать.

Что у неё в рюкзаке? Пустая бутылка. Зажигалка. Нож. Единственное, что было по-настоящему ценным, это фонарик, но она не хотела его отдавать. Это был отличный и мощный фонарь, который никогда не ломался. Батарейки тоже ещё не сели.

В очереди, которая продолжалась под стенами отеля, то и дело вспыхивали ссоры, которые заканчивались криками и драками.

В первый раз после эпидемии Анна оказалась в окружении множества детей. Все они давили на неё, касались и толкали, и она стала задыхаться. Ей хотелось бежать, но она стиснула зубы и заставила себя идти дальше в очереди.

Через полчаса она оказалась у ворот.

На куче бочек плавились сотни свечей, и трое детей за решёткой пропускали входящих. На груди у всех троих висели ожерелья из человеческих пальцев.

– Что у тебя есть для Крошки? – спросил её смуглый парень, волосы которого представляли собой зелёное месиво.

Анна передала ему фонарь.

Мальчик проверил, работает ли он, и передал тому, кто стоял рядом.

– Пропускай…

Второй, маленький блондин, бросил фонарь в коробку к другим подношениям, посмотрел Анне на грудь и пропустил, пока остальная часть очереди жалась к решетке.

Она прошла по крытому, тёмному и ветреному проходу в сады. Стены были испещрены рисунками и надписями. По бокам каменного пола лежали черепки, пластмасски, мятые консервные банки.

Она вышла на цоколь, который возвышался над амфитеатром. Ступени из грубого бетона спускались к резервуару, наполненному мусором и дождевой водой, позади которого, за шестью коринфскими колоннами, ещё виднелся забор двора. Пять горящих шин испускали высокие языки пламени, окутывающие амфитеатр едким чёрным дымом. Всё было разбито, ветхо. Ряд заросших сорняками каналов, из которых торчали, как оранжевые змеи, гофрированные электрические провода, проходил полукругом и спускался к бассейну.

Дети стекались отовсюду. Те, что стояли на лестницах, казалось, спали, многие бродили по пандусам. Над насыпью какие-то оборвыши медленно и монотонно били по бочкам.

Наверху маячила гостиница, увенчанная в центре стеклянным куполом. Одно крыло представляло собой каркас из бетонных опор, а в другом работы зашли дальше – кое-где даже висели оконные рамы и жалюзи.

Анна неуверенно пошла по лестнице, но не смогла. Она остановилась на ступеньке, покрытой пустыми консервными банками из-под тунца, фасоли и нута. Она подобрала пару, нашла свободный уголок и двумя пальцами поскребла днища. С голодухи даже нут, который она на дух не выносила, показался ей вкусным.

Невдалеке, на возвышении, молодая девочка в чёрном капюшоне и костяном ожерелье сжимала в руках корзину с пластиковыми бутылками, которые все у неё расхватывали. А у кого получалось, приходилось защищать свою бутылку от других.

Через некоторое время все, кто пил, начинал шататься, свесив голову на грудь, и размахивать руками под звуки барабанов. Один, с закрытыми глазами, не заметил, что ступенька кончилась, на мгновение застыл, вытянув ногу в пустоту, и упал вниз под всеобщий смех.

Анна огляделась.

Напряжение, ощущавшееся за воротами, казалось, пропало. Среди дыма появлялись разбитые фигуры, которые шевелились, как на вечеринке или концерте, но не было никого в возрасте Астора.

Рядом с ней показалась женская спина с лопатками, похожими на куриные крылышки, и тощие ноги.

– Слушай, – Анна коснулась плеча девочки. – Не знаешь, где они держат детей?

Ответа не последовало.

Она дёрнула девочку за руку, и та упала на неё. Щёки у неё были впалые, словно паразит высосал её изнутри, глаза стеклянные, а рот застыл в немом крике.

Порыв ветра пронёсся по амфитеатру. В мерцающем свете костров извивалось множество тел.

Анна резко вскочила, потёрла руки, пытаясь отогнать, словно рой мух, смерть, прилипшую к коже, и споткнулась о лодыжку какого-то мальчика. Кислый запах мочи наполнил ей ноздри. Бедняга дрожал от озноба. Лицо, шея и грудь были покрыты язвами. Он судорожно сжимал руки в кулаках, будто с кем-то боролся.

Это зал ожидания.

Так его называли. Ходили слухи, что в Палермо один был на стадионе, а другой в Монделло. Туда приходили больные и полумёртвые, чтобы умереть вместе.

– У меня... у меня нет Красной, – пробормотала она.

Она сделала пару шагов и попала в облако газа, который заполнил ей легкие.

Кашля, Анна побежала вверх по лестнице. Под скелетом саженца, на котором висели тряпки и пакеты, она увидела бетономешалку. Она спряталась за ней и прижалась сбоку, положив голову на рюкзак.

Если не смотреть и не слушать, то Темнота была такой же, как на шелковичной ферме.

Через несколько секунд веки отяжелели, и Анна завалилась спать.

День ослепил её.

Анна закрыла лицо руками и глянула сквозь пальцы на молочное небо. Солнце, чуть выше горизонта, напоминало пятно соуса на белой скатерти.

На свету амфитеатр казался меньше. Остатки шин испускали чёрные прямые нити из куч пепла. Насыпь с барабанами опустела. На трибунах почти не осталось больных.

Она поднялась на локтях, зевая.

Свет заслонило знакомое лицо.

– Что ты здесь делаешь? – Пьетро сидел, скрестив ноги. – Я пришёл за тобой, – он поднял с земли бутылку, на дне которой ещё оставалось на два пальца чёрной жидкости, и поднес к носу. – Ты это пила?

– Нет, а что это? – Анна передёрнула плечами.

– Это раздают по вечерам. Внутри всего понемногу: алкоголь, таблетки, снотворное... Они это называют "Слёзы Крошки". Я как-то выпил полбутылки, а потом чуть голову не разбил о витраж. Смотри… – он показал ей тёмный мясистый шрам за левым ухом. – Причём сам потом ничего не помнил. Мне рассказали.

Девочка поправила футболку:

– А где же мертвецы?

– Их забирают с рассветом и скидывают в яму.

Анна посмотрела на него. Он выглядел усталым, с помятым лицом и растрёпанными волосами, но большие глаза были всё так же прекрасны.

– А разве ты не кроссовки собирался искать?

Он взял пустую консервную банку из-под тунца и повертел в руках:

– Без меня ты никогда не найдешь своего брата.

Анна провела пальцами по волосам и склонила голову набок.

Он пришёл мне помочь.

Пьетро вытер указательным пальцем остатки рыбы и облизал.

– Он уже в карьере. Но если тебя поймают, то посадят в цистерну. Туда ходят только стражники, которые с ожерельем. Я знаю дорогу. Могу проводить, если хочешь.

Анна на мгновение замолчала:

– Откуда ты всё это знаешь?

Он пожал плечами:

– У меня тоже было ожерелье. А потом случилась одна проблема, и с тех пор мне лучше особо здесь не отсвечивать.

Он швырнул банку в сторону бассейна, но промазал. Она попала в голову другому мальчику, лежащему на пару ступенек ниже.

Тот вздрогнул и ткнул в него пальцем:

– Вот скотина... – и тут же закашлялся.

Пьетро поднял руку:

– Звиняй.

Анна аплодировала:

– Оно и видно, что ты не хочешь отсвечивать, – она завязала шнурки кроссовок. – Пошли.

Они обошли бассейн, проходя между детьми, которые спали вместе, как хомяки в соломе. Некоторые завернулись в целлофановую пленку.

Они поднялись по бетонной лестнице и добрались до площадки, где стражники грели на костре серебристую жестянку. Они молча смотрели на еду, зевая, словно готовили её глазами.

– Не смотри на них, – прошептал ей Пьетро. – Чтобы идти дальше, у тебя должно быть ожерелье.

Они прошли сквозь дроковые заросли, а когда вышли, открылась потонувшая в молочном тумане равнина, из которой торчали выцветшие вершины холмов. Они продолжили путь по узкой тропинке, которая через сотню метров оканчивалась забором из прибитых досок. Рядом должен был располагаться туалет, потому что туда стекали моча и экскременты.

Они съехали попой по земле за хребет, покрытый широколиственными растениями и колючими плодами, и очутились на поросшем пшеницей склоне. Пьетро пробирался сквозь колосья и время от времени оборачивался на Анну.

Они уселись за коробки с известняком на краю грунтового двора, на котором рядом со сборными лачугами стояли брошенный грузовик и бульдозер.

– Там дорога, ведущая в каменоломню.

Анна высунулась посмотреть.

– Надо бежать быстро, а то из гостиницы нас увидят, – продолжал Пьетро. – Если нас отведут к Анжелике, мне конец.

– Кто такая Анжелика?

Пьетро закусил губу:

– Она здесь главная вместе с Медведем.

Анна вспомнила про Медведя, Катио и ту повозку.

– И где она?

– Сейчас она спит.

Девочка склонила голову и посмотрела на него снизу вверх.

Пьетро слегка качнул тазом:

– Она втрескалась в меня, не давала проходу. Она меня хотела.

Анна разразилась громовым смехом.

Он заткнул ей рот рукой и зашипел:

– Заткнись! Нас услышат...

Анна вытерла слёзы запястьем.

Как мама называла папу, когда тот хвастал, что может спрыгнуть в море со скалы?

– Ты прямо как отец – понторез.

– Это правда, клянусь, – Пьетро поцеловал пальцы. – Поэтому я и сбежал. Она чокнутая. Она говорила, что если я пойду с ней, она отведёт меня к Крошке, но это было лишь отмазкой. И, пожалуйста, давай поговорим об этом позже, – попросил он, как Взрослые. – А теперь послушай: надо без остановок добежать до бульдозера и спрятаться.

– А какая она, Анжелика? Симпатичная?

– Нет. Она тощая, как ведьма.

– И что? А какие тебе нравятся? Вот такие... – Анна нарисовала в воздухе.

Пьетро сжал руки, будто в молитве:

– Пожалуйста...

Девочка пыталась говорить серьёзно, но глазами продолжала смеяться:

– А если нас поймают, Анжелика уже с тебя не слезет?

– Нас не поймают.

– Почему?

Пьетро посмотрел ей прямо в глаза:

– Потому что мы с тобой невидимки.

– Ты точно понторез.

Возможно, они не были невидимками, но когда они перебежали через площадку, никто их действительно не заметил.

Анна спряталась за гусеницей бульдозера, а через секунду скользнула к Пьетро, который сделал ей знак подождать. Он едва переводил дыхание.

– Они перекрыли дорогу.

Посреди грунтовой дороги, которая после нескольких поворотов исчезала в долине внизу, стояла проволочная сетка. Там, где её поддерживали контрфорсы, она была ещё в хорошем состоянии, остальные участки погребло под оползнями.

– Нужно идти через лес, – сказал мальчик.

У Анны возникли сомнения. А если он её разыгрывает? Как можно верить какому-то понторезу, который заявляет, что его хочет некая Анжелика, и ездит в поисках пары кроссовок?

Но других друзей у меня нет.

Деревья цеплялись друг за друга, словно боялись упасть в долину. Плющ обнимал дубы, свисал гроздьями и превращал землю, усыпанную выбоинами и камнями, в зелёную, коварную мешанину. Солнце взошло, а вместе с ним появились и комары, кусающие лодыжки и руки.

Анна обеспокоенно следила, как Пьетро перебирается через хребет.

– Ты уверен, что мы правильно идём?

– Нет, – признался Пьетро.

– Если ты ошибся, то нам придётся обратно взби... – она не закончила фразу, потому что споткнулась о корень и опрокинулась навзничь. Анна попыталась схватиться за плющ, но её унесло вниз. Проехав на попе, она налетела на бугор и взлетела в воздух. Ветви и листья хлестали лицо и руки.

Лес выплюнул её наружу.

Несколько раз перевернувшись в воздухе, она приземлилась на крутой осыпи. Анна пытался тормозить руками и ногами, но спускалась всё быстрее и быстрее, увлекая за собой волну камешков, пока за ней не сполз весь склон. Зёленая крапинка, которая сначала казалась кустом, стала увеличиваться в размерах, не переставая приближаться. Анна запуталась, как рыба в сети, в ветвях дикой смоковницы, уцепившейся за край оврага, спускающегося прямо к основанию каменоломни. Сердце не замечало, что она спасена, и продолжало качать кровь в виски. Она согнула побелевшие пальцы и провела языком по зубам, забитым пылью.

Вскоре с диким криком рядом к ней приземлился Пьетро, обдав её песком.

Они растянулись под сводом листьев и посмотрели друг на друга, удивляясь, что ещё живы. Оба измазались побелкой – и разразились смехом.

Анна шмыгнула носом:

– Можно спросить? Только не обижайся, ладно... – она откашлялась. – Сдались тебе эти кроссовки?

Пьетро потёр веки, глубоко вздохнул и откинулся на спину, подложив руку под голову.

– Зачем мне тебе рассказывать? Ты всё равно не поверишь.

– Попробуй.

Он кашлянул.

– У меня был друг по имени Пьерпаоло Савериони. Он был старше меня на 2 года. Он заразился Красной, весь покрылся пятнами, едва дышал и больше не вставал с постели. Ему уже недолго оставалось жить. Однажды утром он дал мне газетную страницу, ту, которую я показал тебе, со словами, что эти кроссовки волшебные, что они могут спасти его, и попросил меня пойти и найти их. Он был в этом уверен. Что мне было ему говорить? Он был моим другом, я жил у него, он делился со мной едой. Я пошёл в торговый центр и нашёл их. "Adidas Hamburg". Там были десятки коробок, – он прогнал жужжащую муху. – Я подумал, что это чушь собачья, и взял пару 42-ого размера. Он их надел, точнее, я на него их надел, потому что он не мог этого сделать, и я пошел спать, – он ненадолго замолчал. – На следующий день он исчез. На кровати осталась только страница с кроссовками. Я искал его везде. Не мог же он уйти сам – он исхудал, как скелет, и больше не двигался. Я подумал, что он выпрыгнул из окна.

– И куда же он ушёл? – девочка почесала щеку.

– В другой мир. Во вселенную, где всё как раньше, где никогда не было Красной, и все живут нормально. Не знаю, как работают эти кроссовки, но Пьерпаоло объяснил мне, что когда их надеваешь, то оказываешься на дороге, ведущей в этот другой мир, – он пожал плечами. – Я побежал в торговый центр, но их там больше не было. Все пропали.

Он повернулся к Анне.

Она уставилась на него:

– А если ты их найдешь, а они больше не действуют?

Пьетро опустил глаза:

– Неужели ты считаешь, что нам уже не спастись? Что нам так и суждено здесь умереть?

– Я ни во что не верю, – взгляд Анны остановился на коричневом пауке, трепещущем в центре дрожащей на ветру паутины. – Мне надо найти брата. Я обещала маме, что не брошу его.

– А потом? Что от этого изменится? Через некоторое время ты умрёшь, а он останется один.

– Но сначала я отвезу его на континент.

– В Калабрию? – Пьетро потёр кончик носа.

– Может, Взрослые спаслись и изобрели вакцину?

– Видишь, ты тоже во что-то веришь.

Анна закрыла глаза.

Пьетро нащупал её пальцы своими. Она сжала его руку.

Они лежали неподвижно, держась за руки, напряжённые, как две палки колбасы. Прошло бы неизвестно сколько времени, если бы не раздался странный звон.

– Слышишь? – Анна повела головой.

– Что? – Пьетро, казалось, не хотел двигаться.

– Этот шум. Слышишь? – девочка пробралась сквозь ветки и проделала окно в завесе из листьев. В голубом небе плыли густые белые облака. Внизу, подвешенная на стальном тросе к крану, качалась кукла, похожая на человеческий скелет. Анна с трудом могла прикинуть её размеры, но эта штука казалась выше, чем здание банка на площади Маттеотти.

Она была составлена из деревянных досок, соединённых верёвками. Грудь напоминала корпус лодки с отверстием в центре днища. За исключением половины левой ноги и правой руки, ещё не законченной, кукла была полностью покрыта костями. На плечах висели плечевые кости, на бёдрах – бедренные, на ключицах – ключицы. Но самым удивительным был череп, состоящий из черепов, сложенных спиралью. Позвоночник представлял собой мозаику позвонков. Незакреплённые кости стукались друг с другом на ветру.

Пьетро огляделся:

– Доделали в итоге.

– Как красиво! – восхитилась Анна.

– Это нужно для праздника Крошки.

Внизу, вокруг крана, лежали груды костей. Дальше, рядом с длинным сараем из листового металла, стояла автоцистерна, горы шин и стопки дров.

Анна и Пьетро на четвереньках проползли по песчаному краю пропасти и спустились в карьер. Кукла смотрела на них своими чёрными глазницами, сделанными из тракторных колёс.

Ветер пробегал сквозь кучи песка, пыхтел по двору, поднимая вихри пыли и хлопая дверью сарая. Автоцистерна была в хорошем состоянии, виднелись следы шин, которые она оставила после себя.

Груды костей поменьше делились в зависимости от вида: голени, рёбра, плечи и так далее. Более крупные ещё не разобрали.

Анна разочарованно упёрлась руками в бока:

– Тут никого нет, вернёмся наверх.

– Подожди… – Пьетро опустился на землю.

– Что это? – перебила его Анна.

В глубине долины в ясном небе клубилась пыль.

Водитель автоцистерны, должно быть, был верующим. Приборная панель была обклеена фотографиями отца Пия и папы Ионна Павла II. По всей длине цистерны красовалась золотистая надпись печатными буквами: "МЕРА ЛЮБВИ – ЭТО ЛЮБОВЬ БЕЗ МЕРЫ".

Пьетро и Анна, присев на водительское кресло, наблюдали через окно за облаком пыли, которое, увеличившись, превратилось в три телеги, запряжённые парами лошадей, похожими на ту, на которой ездил Катио. Но в этих телегах вместо костей ехали дети. Караван остановился под куклой, и все с криком выскочили.

Анна вспомнила, как жёлтый школьный автобус довозил её до ворот начальной школы и вместе с кучей измождённых товарищей она бежала на школьный двор. Разница была в том, что эти дети были голые и худые, как ящерицы.

Глаза девочки метались от одного ребёнка к другому в поисках Астора, но дети все казались одинаковыми. Она думала, что детей держат связанными, как рабов в Древнем Египте, но они были свободны и, казалось, даже довольны. Шестеро старших следовали за ними, как учителя, изо всех сил удерживая в строю. Они ловили одного, а другой убегал. В конце концов их подвели к ряду бочек.

Пьетро ударил себя кулаком по лбу и указал на высокую, полуголую, выкрашенную в белый цвет девочку:

– Вон Анжелика.

Рядом с ней толстый парень с покатыми плечами и бесформенными бёдрами вынимал из бидона горсти синего порошка и бросал в детей, которые исчезали в облаке кобальтового цвета.

– А это Медведь, Розарио.

Анна сжала его за руку:

– Я их уже их видела, они убили Микелини.

Как только операция по окраске была закончена, растрёпанная девочка принесла картонную коробку и раздала всем по бутылочке кока-колы.

После перекуса Анжелика дунула в свисток, и синие разделились на группы. Кто-то брал голенные кости и засовывал их в пакет, висящий на боку, кто-то рылся в кучах. Всё происходило быстро и, видимо, уже не первый раз. Те, у кого пакеты наполнялись, цеплялись за крючья, свисающие с крана, и их поднимали в воздух другие, кто держал верёвки. Как обезьяны, они карабкались по скелету и, раскачиваясь, метались из стороны в сторону, прибивая кости железными гвоздями. Большие снизу руководили ими криком.

Анна прильнула к проёму:

– Вон он! Это он!

– Который?

– Вон тот, – она указала пальцем на мальчика, стоящего на груде костей. – Я пойду за ним.

– Подожди... подожди... – Пьетро попробовал остановить её, но она выскочила из автоцистерны и побежала.

Астор стоял к ней спиной. В руках он держал тазовую кость, словно руль. Анна метнулась между локтями и позвонками, которые лежали у неё под ногами, протянула руку и ухитрилась схватить его за лодыжку. Малыш взвизгнул и покосился на неё.

Девочка приподнялась и увидела под синей краской голубые глаза мамы, нос папы, кривые зубы Астора. Брови у него были сбриты. Она улыбнулась ему:

– Астор.

Он растерянно смотрел на неё, словно не узнавал, потом сглотнул комок и пробормотал:

– Анна... Анна... – и заплакал.

– Пошли, – Анна протянула ему руку.

Но он только помотал головой с искривлённым от рыданий лицом.

– Астор, пошли.

Брат вытер рукой сопли, стекавшие с губ, но не пошевелился.

– Пошли, – повторила Анна.

Но малыш сделал три шага назад, как креветка, и сел на кучу костей:

– Нет. Не хочу…

– Давай, пошли, – она попыталась улыбнуться.

Пока она добиралась сюда, то всё продумала, за исключением того, что брат не захочет идти с ней. От удивления она смогла только делано улыбнуться:

– Вернёмся к ящерицам.

Астор опустил глаза:

– Ты плохая. Ты сказала мне, что все умерли. Нет никаких монстров, нет этого "снаружи".

Он снова заплакал.

У Анны зазвенело в ушах. Карьер, кости, кукла вращались вокруг неё, как накренившаяся карусель. В горле встал ком. Задыхаясь, он сказала:

– Я делала это ради тебя, чтобы ты не видел ничего плохого. Пойдём, пожалуйста.

Мальчик в синем гриме, размазавшемся от слёз и соплей, глотнул воздуха и вздохнул:

– Не хочу. Здесь такие же дети, как и я.

Анна прыгнула к нему.

– Хватит! – она схватила его за руку. – Я твоя сестра, понял? Здесь решаю я, – и потащила его в пыль. – Ты должен слушаться, придурок!

Ветер донес до неё пронзительный свист. Краем глаза она увидела, как к ней скачут синие.

Астор рывком высвободился и на четвереньках поднялся на груду костей.

Синие тянули её за волосы и футболку, липли к ногам. Анна свалилась на землю, продолжая наносить удары руками и ногами, но едва отбивалась от одного, в неё вцеплялся другой. С невероятным усилием ей удалось подняться на колени и встать. На ней висела куча детей. Она сделала пару шагов, пытаясь стряхнуть их, но те не сдавались – она со стоном упала в пыль, как задыхающийся Христос.

Они прижимали её к земле за запястья и лодыжки. Её слепило стоящее в зените солнце.

Улыбчивый силуэт, побледнев, спросил её охрипшим голосом:

– Что ты хочешь от Мандолины? Оставь его в покое.

– Какая мандолина? О чём ты? – Анна прищурилась и различила тень Анжелики.

Та была вся выкрашена в белый и такая худющая, будто едва встала из гроба. Ожерелье из костей, на котором в качестве медальона висел птичий череп, свисало между маленьких грудей. На ней была открытая фиолетовая жилетка, а на босых ногах пара скользких камуфляжных брюк. Золотые металлические солнцезащитные очки покоились на орлином носу, пересекаемом чёрной полосой, которая продолжалась на высоких скулах. Волосы, заплетённые в два больших хвоста, падали на плечи. Она подошла к Астору, который, присев на кости, смотрел вдаль, посасывая палец, и погладила его по голове, как собаку:

– Я говорю о нём.

Анна попыталась приподняться, но её мгновенно остановило множество маленьких рук:

– Он не Мандолина. Его зовут Астор. Он мой брат.

– Сколько тебе лет?

Анна обернулась и увидела Медведя. Кубическая голова покоилась на короткой шее. Лицо, выкрашенное в белый цвет, было плоским, как ладонь, а на лбу просвечивало несколько пятен. Бородка, испачканная голубой пылью, соединялась с отросшими усами и шла к шапке вьющихся волос. На нём была потёртая футболка с надписью "Еду в Мексику". Пара бермуд в зелёно-чёрную клеточку спускалась к икрам размером с батон.

Анна плюнула ему под ноги.

Анжелика присела рядом с сигаретой во рту, посмотрела на неё, затянулась, дунула ей в лицо табачным дымом и сунула руку в шорты.

Анна вскрикнула, пытаясь освободиться от хватки синих:

– Оставь меня в покое, сука.

Анжелика схватила её за волосы на лобке и дернула. Между пальцев осталась прядь, которую она внимательно осмотрела:

– Тебе 13 лет, может быть, 14.

Анна зарычала:

– Вы краситесь в белое, чтобы скрыть Красную.

В ответ она получила пощёчину. Анна зажмурилась и заставила себя не плакать.

– Отпустите её, – приказал Розарио, но дети не шевельнулись, смотрели на него, не понимая. – Я сказал, отпустите её.

Он ногой оттолкнул одного, и все отпустили Анну.

– Говоришь, это твой брат? – Медведь почесал бороду.

– Да, – Анна встала на ноги.

– Здесь не нет ни родных, ни двоюродных братьев, ни друзей – он обвёл детей рукой. – Они принадлежат Крошке. А его зовут Мандолина.

– Не называй его Мандолиной, – Анна вдохнула носом. – Его зовут Астор.

– Ты! Как тебя зовут? – спросил Медведь у Астора.

Тот пробормотал что-то невнятное.

– Не слышу, – Медведь прикоснулся к уху. – Как тебя зовут?

Астор посмотрел на сестру, поколебался и ответил:

– Мандолина.

За последние 4 года жизни Анна много страдала. На её долю выпали грандиозные огненные бедствия, такие как взрыв метанового месторождения, от которых до сих пор ныло сердце. После смерти родителей она погрузилась в такое безграничное и тупое одиночество, что несколько месяцев чувствовала себя идиоткой, но ни разу, ни на секунду мысль о том, чтобы покончить с этим, не коснулась её, потому что она понимала, что жизнь сильнее всего. Жизнь нам не принадлежит, она нам лишь даёт силы. Её жизнь была именно такой – как таракан, который хромает на двух лапах, после того как на него наступили; как змея, которая уползает под ударами мотыги и тащит за собой выпавшие кишки. Анна неосознанно догадывалась, что все существа на этой планете: от улиток до ласточек, включая людей, – должны жить. Это наша задача, это записано в нашей плоти. Надо идти вперёд, не оглядываясь назад, потому что энергия, которая пронизывает нас – мы не можем её контролировать. И даже отчаянные, ослабленные, слепые, мы продолжаем питаться, спать, плыть наперекор водовороту, который тянет нас вниз. И всё же тут, в каменоломне, эта уверенность пошатнулась. Эта "Мандолина", произнесённая тихим голосом, открыла ей новые, более яркие горизонты боли. Анне показалось, что сердце высохло в груди, как цветок в печи, а кровь в венах превратилась в пыль.

Медведь удовлетворённо улыбнулся. Анжелика с перекошенным лицом усмехнулась. Дети, как выдрессированные обезьяны заржали, подражая хозяевам.

Анна склонила голову и ушла.

АСТОР ПРОТИВ ДЫМОВЫХ МОНСТРОВ

За 3 дня до этого Астор был королём шелковичной фермы – с небольшой температурой и язвами на нёбе, но достаточно сильный, чтобы играть. К вечеру температура спала, и на рассвете он проснулся в потных простынях.

Из окна дул прохладный ветерок, который приятно ощущался на шее и плечах после такой жары.

Он прищурился, зевнул и потопал на террасу. Солнце стояло над лесом, вытягивая последний глоток свежего воздуха, прежде чем всё погрузится в жару, а над верхушками деревьев небо было ясным, почти белым, но чуть выше темнело, удерживая остатки ночи.

В течение бесконечного жаркого лета Астор понял, что это его любимое время, и ему нравилось наслаждаться им тишине и покое. Это было также любимое время птиц, которые устраивали конкурсы пения. В них участвовали воробьи, дятлы, малиновки, скворцы и оборванные вороны. Ночные птицы: сипухи и совы – предпочитали дремать в гнёздах или как Пеппе 1 и Пеппе 2 – пара сов, на стропилах чердака.

Астор облокотился о перила и пописал, целясь струёй прямо в консервную банку среди сорняков.

Мама указывала в тетради, что нужно справлять нужду в лесу, подальше от дома, а чтобы покакать, надо сначала выкопать лопатой ямку, а после засыпать её. Но сейчас сестры рядом не было, и некоторые вещи, например, мочиться с террасы, если их себе можно позволить, то рассказывать об этом потом необязательно. Какать – нет, он никогда не какал с террасы. Во-первых, потому что задница не проходила между прутьями, во-вторых, потому что так немного противно.

Он спустился вниз и нашел в коробочке еду, которую оставила ему Анна. Он проглотил банку чечевицы, довольно срыгнул, поднял с земли мобильник и поднёс к уху:

– Анна! Анна! Ты где? Когда вернешься?

– Сейчас убью монстра и вернусь, – ответил он сам себе гнусавым голосом, который должен был напоминать голос сестры. – Я нашла шоколаду, хочешь?

– Конечно. Чипсы тоже приноси.

Потом он позвонил мохнатым ящерицам:

– Привет! Я проснулся! Увидимся в лесу. Через некоторое время я приду.

Он отбросил телефон и вернулся наверх.

Астор зашёл в ванную, забрался на табурет и посмотрел на себя в зеркало.

Каждый раз он находил что-то интересное на носу, куда совал ручку зубной щетки, на розовых дёснах, которые становились белыми, если на них нажать, на ушах, которые, если их согнуть, мгновенно принимали прежнюю форму. Он хлопал себя по животу, как по барабану, брал писюн и оттягивал кожу на кончике. Показывалась, в зависимости от освещения, влажная головка розового головастика, слепой змеи или воробьиное яйцо.

В тот день его внимание привлекли собственные брови. Зачем они вообще нужны? Зачем ему эти две одинаковые рощицы, которых пустыня лба отделяет от большого леса волос?

Он открыл белый шкаф, взял между банок одноразовую бритву и побрился.

– Вот, так-то лучше, – сказал он.

Теперь на месте бровей у него было два светлых пятна, отчего он становился похожим на ящерицу.

В коробочке с аспирином он держал запасной ключ. Сестра не знает, что он нашёл запасной ключ к маминой комнате. Он повернул ключом в замке и распахнул дверь. Было темно. Он отодвинул занавеску, и на стене нарисовалась полоска света.

Секрет того, чтобы не быть обнаруженным, заключался в том, чтобы положить всё на место, стараясь не стереть пыль. Однако мамин скелет он никогда не трогал. Все драгоценности и украшения разложила Анна, он лишь помогал советом.

Он достал из книжного шкафа "Большую книгу о динозаврах", сел на землю, под свет и начал листать её. Он знал её наизусть, но каждый раз замечал новые детали: странный коготь, колючий хвост, цвет перьев.

Сестра рассказывала, что видела много динозавров во время своих путешествий в “снаружи”. Дымовые монстры лишь травили тебя вонью, а динозавры могли съесть живьём. Он тоже кого-то замечал, когда сидел на дереве на краю леса. Его любимцем был гетеродонтозавр – малыш чуть больше кошки, весь фиолетовый, с клювом и красивым заострённым хвостом. На рисунке он не казался злым.

Указательным пальцем он провёл по печатным строками и, напрягшись, прочитал вслух:

– У гетеродонтозавра было три вида зубов. Передними, маленькими, он срывал листья, задними, более плоскими, он пережёвывал пищу. А у самцов по бокам челюсти было два длинных зуба, – на углу страницы, в желтом квадрате, стоял вопрос: – А у тебя сколько разных видов зубов?

Он потрогал свои зубы и хмыкнул:

– У меня одни зубы нормальные, а другие болят.

Его взгляд упал на шкаф. Створка была приоткрыта. Внутри висела мамина одежда. Одно платье длиннее других был того же пурпурного цвета, что и гетеродонтозавр. Он подошёл и почесал шею. Если сестра узнает, что он был в комнате и трогал мамину одежду, она надаёт ему по шее. Нужно соблюдать осторожность.

Он забрался на стул и вдохнул запах из шкафа, похожий на зелёные конфеты, после жевания которых щиплет в носу. Это был запах мамы.

Он потянулся, снял платье с вешалки, соскочил со стула и сравнил его цвет с рисунком. Одинаковый.

Астор надел его и посмотрелся в зеркало. Сидит идеально, правда подол волочится сзади, а шейный вырез доходит до пупка. На нижней полке шкафа были аккуратно расставлены туфли.

Он достал пару красных, на высоком каблуке, с ремешком. Если надеть их на ноги, будет страшно неудобно, но этим длинным и острым каблуком можно убивать змей.

Он покрутился на месте, широко раскрыв руки, словно балансируя на гимнастическом бревне, затем натянул себе платье на голову, закрыв лицо.

– Р-р-р-р... р-р-р... – рычал он, подражая гетеродонтозавру. – Сейчас я вас всех съем...

Затем в полуслепую, стуча каблуками, он закрыл дверь, вернул ключ на место и спустился по лестнице. Он прошёл через гостиную и, спотыкаясь, вышел на веранду. Он выставил вперёд пальцы, как острые когти.

– Вот и я. Спасайся, кто...

Что это было?

Сквозь эластичную ткань, покрывавшую ему глаза, ему показалось, что он что-то видит – чёрный силуэт, который движется вдалеке.

– Анна! Ты вернулась… я сейчас же повешу платье на место, – он открыл лицо. – Я его не испортил...

Посреди подъездной дорожки в зарослях самшита стояли человеческие фигуры.

Астор закрыл глаза, снова открыл их, челюсть у него отвисла, а мышцы лица сжались в гримасе ужаса.

Двое детей, оба в белой краске, из которых один толкал тачку, и ещё синие дети шагали прямо к нему.

От страха он весь сжался. Сто тысяч миллиардов клеток, составлявших его организм, прижались друг к другу, как выводок птенцов. Желудок сжался, легкие сжались, как пакеты с хлебом в кулаке, сердце пропустило несколько ударов, а мочевой пузырь расслабился.

Астор опустил голову. Горячая струя стекла по ногам и намочила мамино платье.

Фигуры приблизились.

Он решил закрыть глаза и сосчитать до шести, так как дальше считать не умел.

Раз, два, три, четыре, пять и шесть.

Он снова открыл глаза.

Они стали ещё ближе. Маленькие были не совсем синие, они казались покрытыми краской и издавали странные звуки.

Призраки.

Призраки, которые по какой-то неизвестной ему причине сумели проникнуть в волшебный лес. Анна рассказывала, что они безобидны, сотканы из воздуха – пыль прошлых жизней. Кто ещё это мог быть? На свете есть только он, сестра и лесные звери. Значит, это призраки. Он решил проигнорировать их и вернуться в дом, но его будто парализовало. Он ничем не мог пошевелить, только сжал задницу. Дрожь пробежала по голове. Вставшие дыбом волосы тряслись, как усики.

Два больших призрака, мальчик и девочка, указывали на него.

Они заметили меня.

Ноги не шевелились, и Астор упал вперёд, напряжённый, как манекен, выскочил из красных туфлей и ударился лбом о бетон. Он лежал у лестницы, вытянув вперёд руки, как верующий лежит ниц перед своими божествами.

Грязные ноги с чёрными ногтями, в порванных ботинках, с поцарапанными лодыжками скользили мимо него, осыпая смехом, пинками и визгом. Парочка, входя в дом, прошлась по Астору, как по коврику. Никто не удостоил его ни взглядом, ни словом.

А если это я призрак?

Освещение сразу погасло, заглушённое стуком крови в барабанных перепонках. Он даже не пошевелился, когда услышал гул голосов в гостиной и понял, что призраки говорят так же, как он.

– Посмотри, сколько всего, – сказал один.

– Поднимусь наверх, – сказал другой.

Надо не мешать им, не беспокоить, вести себя хорошо. Тогда они как появились, так и исчезнут. Но чем больше он повторял про себя, что нужно не двигаться, тем больше ему хотелось на них посмотреть. В душе боролись страх и любопытство, и в конце концов страх капитулировал.

Астор поднялся на ноги и неуклюжими шагами, подобрав край платья руками, как девица XIX века, подошёл ко входу. Голова качалась вправо и влево, он был похож на марионетку с пружиной вместо шеи.

Синие дети ему очень нравились. Они напоминали мышей, которые ночью делают всё, что им заблагорассудится. Они разбрасывали вещи, забирались на книжные полки, прыгали по кучам мусора. Один втиснулся в его педальную машину, а другой толкал к стене. Один собирал вещи и клал их в жёлтый пакет, который держал под рукой.

Астор зачарованно наблюдал за разграблением, будто это был не его дом. Его взгляд выхватывал из общей картины рты, носы, глаза, руки, любопытство на лицах, писюны, разноцветные задницы, непонятные движения и слова. Прислонившись к дверному косяку, он рассеянно трогал свой писюн и молча следил за самым необыкновенным зрелищем в своей жизни.

В какой-то момент один из этих синих хорьков, вытащив из дома его мягкую игрушку в виде собаки, наподдал ему и свалил на землю. Астор так и остался лежать с дурацкой улыбкой.

Толстый мальчик, весь выкрашенный в белый цвет, с костяным ожерельем на груди, сидел в кресле и держал в руках мандолину Анны.

– Ты здесь живёшь?

Мальчик был совершенно безобразен. У него были толстые, как брёвна, ноги, распухший живот, и длинные волосы везде, даже на подбородке.

– Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Астор молча смотрел на него.

– Тут ещё один, но он не умеет говорить, – проорал призрак в сторону лестницы.

– Иди и посмотри, что они сделали. Это так красиво, – ответил ему сверху другой голос.

Должно быть, они пробрались в комнату мамы. Конечно, скелет в украшениях – это красиво.

Тонкая, как волос, трещина пробежала по его уверенности, протянулась по сложному, но правильному пути мыслей, и в мгновение всё встало на свои места. Астор понял, что это не призраки. Они такие же живые, как он, сестра и лесные звери.

Они не прозрачные, как призраки, воняют, держат вещи в руках, пьют, разговаривают, разносят его игрушечную машинку. От осознания стало радостнее, и новое чувство согрело сердце. Существуют и другие живые дети! Они спаслись от дымовых монстров, динозавров, смертоносных газов. Жаль только, что тут нет Анны, чтобы показать их ей.

Он сглотнул и стал заикаться:

– В-в-в... – он вздохнул и закончил фразу: – Вы живы?

Толстый мальчишка разразился раскатистым смехом.

– Ну, да, пока живы. Но нам недолго осталось.

Он обратился наверх:

– Анжелика, я ошибся. Оказывается, он умеет говорить, – затем он подозвал Астора ближе. – Иди сюда.

И Астор, словно ему приказывал бог, повиновался.

Толстый мальчишка улыбнулся ему и похлопал себя по бедрам:

– Сюда.

Астор прищурился, его лицо исказилось от страха.

– Не бойся, – бог протянул руку.

Ребёнок рассмотрел её – она была коренастой, широкой, а ногти толстыми и жёлтыми. Средним пальцем он коснулся её, колеблясь, будто его могло ударить молнией.

– Видишь? Они из плоти и костей.

Астор посмотрел на футболку с надписью: «Еду в Мексику».

– Мексика... – пробормотал он.

Парень недоверчиво покачал головой:

– Ух… Ты и читать умеешь? Молодец! – он схватил Астора за бёдра и усадил себе на колени.

Малыш чуть не упал в обморок. Голова отяжелела, будто налилась свинцом, но мысли носились легко, как газы, и смешивались друг с другом. Он огляделся. Синие дрались из-за шарфа. Он рассматривал того, кто усадил его себе на колени, волосы на подбородке и белую пасту, покрывавшую ему щёки.

– Вы добрые? – спросил он.

Тот крепко сжал его, словно оценивая, сколько он весит.

– Кто научил тебя читать?

– Анна.

– Молодец твоя Анна. Впервые вижу малыша, который умеет читать. Меня зовут Розарио. Как тебя зовут?

– Астор.

– Ну и имечко, – он протянул ему мандолину. – Умеешь на ней играть?

Астор взял и ущипнул единственную уцелевшую струну.

– Знаешь, как это называется?

– Гитара.

– Нет, это не гитара, это мандолина, – тот смерил его взглядом. – Вот... буду звать тебя Мандолина, мне так больше нравится, – он опустил его на землю и закричал высоким мужским голосом: – Анжелика, нам пора, уже поздно!

Он сунул руку в карман и достал батончик "Марс", развернул его и откусил, оглядываясь по сторонам, словно в поисках, чего бы взять.

Анжелика спустилась вниз по лестнице вся в драгоценностях, как Мадонна Трапани. В руке у неё был череп Марии-Грации Дзанкетта.

Мадонна Трапани

Все дети, большие и маленькие, вышли из дома, нагруженные вещами.

Астор, как утёнок, поплёлся за ними. Он ни о чём не спрашивал, шёл среди других босиком и тащил за собой платье. Он забыл обо всем: об Анне, о доме, о том, кто он такой.

Синие побежали вперёд, но он остался рядом с Розарио, который толкал тачку, полную еды, попыхивая сигареткой. Анжелика остановилась, осмотрела череп и, пожав плечами, выбросила его в сорняки.

Астор отбежал и подобрал его:

– Это мама.

– Брось.

Синие вышли за ворота. Анжелика пропустила вперёд Розарио и посмотрела на Астора, который, стоя посреди дорожки с черепом в руках, напоминал баскетболиста, готового к штрафному броску.

– Шевелись, – приказала она.

Астор неподвижно смотрел на неё.

За воротами было “снаружи”, туда нельзя, он задохнётся.

– Шевелись, – повторила девочка.

Он помотал головой.

– Он не хочет идти, – обратилась Анжелика к Розарио.

Тот остановился, поставил тачку на место, в последний раз затянулся и выбросил окурок:

– Мандолина? Ну что, так и будешь стоять?

Астор не пошевелился.

Девочка вернулась, подняв глаза к небу, и схватила его за запястье.

Мальчик сделал два шага, затем протестующе застонал и упёрся ногами в землю.

Анжелика дёрнула его. Череп покатился по траве.

– Идиот! Пошли! – прорычала он, скалясь острыми зубами, торчащими из тёмных десен.

Она схватила его за шею, но Астор впился зубами ей в руку.

Девочка вскрикнула и другой рукой залепила ему пощёчину – он отлетел на землю.

– Сейчас я покажу тебе...

Астор не понимал. Ему же нельзя выходить за ворота. Неужели они хотят, чтобы он умер? Он почувствовал, как начинает плакать. Он поднял руки, чтобы защититься, но Анжелика лягнула его ногой в задницу.

Мальчик попытался встать, споткнулся, прополз несколько метров на четвереньках, затем снова встал. Работая ногами и руками, он перелез через куст шиповника и побежал прочь.

Лес приветствовал его.

Сзади послышались свист, крики и голос Розарио.

– Ловите его! Ловите его!

Астор метался среди колючих кустов, цеплявшихся за платье, спотыкался об упавшие ветки, прыгал по поросшим мхом камням, тонул ногами в грязи.

Они не могли его поймать. Он был в своём королевстве, тут он родился, эти 4 гектара земли он исследовал сантиметр за сантиметром, находя ямы, норы, деревья, на которые можно залезть. Они тоже могли быть особыми существами, но никто из них не знал леса лучше него. Если бы только не это проклятое платье, которое повсюду цепляется. Он сорвал его с себя, как змеиную кожу, и голым начал ещё проворнее скакать по чаще.

Солнце проглядывало сквозь зелёный свод, окрашивая подлесок лужами золотистого света, шары мошек гудели между стволами. Астор пробегал мимо них, ловя открытым ртом.

Он обернулся.

"Молодец. Ты от них убежал", – шептали ему мохнатые ящерицы, выглядывающие из-за веток.

Переведя дыхание и уняв бешено колотящееся в груди сердце, он сел на валун и вынул из пятки шип.

Убежав очертя голову, он оказался вдали от дома, на открытом участке леса рядом с дорогой. Пожар поглотил самые молодые деревья, остались только поджаренные стволы, колючки и проволочная сетка забора, вся расплавленная. Большой коричневый, узловатый дуб выдержал пожар и высунулся за границу, где огонь обжёг ему пальцы.

Когда вихрь мыслей успокоился, Астор осмотрел раны. Красные полосы исчертили ему бёдра, икры, нежную кожу живота. Они ещё не болели, но скоро он их почувствует.

Он был уверен, что оторвался от детей, но ошибался.

Он заметил их, потому что синий цвет хорошо виден на фоне коричневого и зелёного.

Там не было дыры, чтобы спрятаться.

Лезь на дерево.

Он бросился на бревно и ловким прыжком вцепился в первую ветку, потом запрыгнул на другую и ещё на следующую. Он остановился только тогда, когда понял, что его не схватят.

С земли синие указывали на него пальцем.

Пара из них забралась на дуб таким же способом, как и он.

Астор хотел подняться выше, но следующая развилка была слишком далеко. Движимый отчаянием, он обхватил ветку, которая вскоре стала слишком тонкой, чтобы держать его. Он присел, схватившись за сухие листья и скрежеща зубами.

Внизу подошли Анжелика и Розарио.

– Мандолина, что ты делаешь? Почему ты не хочешь пойти с нами? – спросил толстый мальчишка. – Мы отведём тебя к Крошке.

Два преследователя, ловкие как обезьяны, поползли к нему по ветке.

Астор попятился назад, дерево качалось между его ягодицами, затем, не оценив высоты, а также вреда, который он мог себе причинить, и что он угодит прямо в гущу врагов, он спрыгнул вниз. В воздухе он сделал полу-сальто и приземлился боком на траву, достаточно мягкую, чтобы не сломать спину.

В голове всё дрожало, будто вместо мозга ему поставили сердце, перед глазами носились разряды жёлтых огней. Во рту ощущался кислый вкус чечевицы. Ему удалось встать на ноги.

Мир вокруг шатался: солнце среди пожелтевших листьев дуба, лес, Розарио, Анжелика, синие дети, сгоревшие поля, остатки забора.

Он был в “снаружи”.

Он разинул рот в немом крике, поднес руки к шее и рухнул на колени.

Ядовитый воздух, невидимый газ, проникал ему в поры, в уши, в нос и в задницу. Он не мог дышать. Он умирал. Он задыхался, вдыхая яд. Вдалеке тяжёлыми шагами, от которых дрожит земля, к нему спешат дымовые монстры – большие, как горы, и плотные, как страх, душивший его. Топ. Топ. Топ. Они идут. Скоро, очень скоро, он умрёт. Он очутится среди муравьев, кузнечиков и ящериц, которых убил. Он встретится с мамой, где бы она ни была.

Перед ним стоял Розарио. Он говорил с ним, сложив руки на бедрах и качая головой. Почему он смеётся? Тут нет ничего смешного.

В ушах Астора жужжали миллионы пчёл, и всё же смысл слов достиг его разума.

– Мандолина, ты же случаем не умираешь?

Он открыл глаза и закивал головой.

– Ты уверен?

– Они идут... – Астор поднял руку к солнцу.

– Кто?

– Монстры ... – он упал на спину, вытянув руки и ноги, скрежеща зубами и издавая гортанные звуки.

– Что он вообще делает? – спросила Анжелика.

– Понятия не имею, – Розарио повернулся к детям, собравшимся вокруг Астора. – Поднимите его, а то уже поздно.

7.

– Стой! Подожди немного!

Анна шла со стиснутыми кулаками по склону, ведущему из каменоломни к отелю, а за ней бежал Пьетро.

– Ты куда? Стой.

Она ускорила шаг.

Пьетро не отставал.

– Подожди... – он схватил её за плечо. – Анна!

Девочка резко высвободилась и взобралась на оползень, закрывавший гребень склона. Она увязла ногами в земле, сделала пару шагов и опустилась на колени, тяжело дыша.

– Анна, может, выслушаешь меня?

– Чего ты хочешь?

– Там была Анжелика... я не мог высовываться, – Пьетро сглотнул. – Мы выкрадем его ночью. Я знаю, где они спят.

– Выкрадем? – девочка кисло улыбнулась. – Кого?

– Твоего брата. Дождёмся ночи и выкрадем. Ты и я. Обещаю.

Анна склонила голову набок, словно Пьетро говорил на иностранном языке.

– Ты – понторез. А ещё трус. О ком ты говоришь? О нас с тобой? Да кто ты вообще такой? И главное, какого хрена тебе от меня надо? – она говорила всё громче и срывалась на крик. – Разве я тебя знаю? Мы друзья? Братья? – она толкнула его, и Пьетро сел на землю. – Лучше оставь меня в покое. Я не такая добрая, как Анжелика. Иди ищи свои кроссовки, иди…

На четвереньках, спотыкаясь, она перебралась через обвал и пошла дальше.

Пьетро не последовал за ней.

– Я привёл тебя к брату! – закричал он. – Ты сама ушла... я пытался остановить тебя, но ты...

Анна заткнула уши.

Этот трус ничем ей не помог. А трусов она ненавидела больше всего на свете.

Она прошла по отелю и вышла на тропу, спускающуюся по скрытому туманом склону холма.

Нужно выкинуть из головы Астора, Пьетро и уйти. Она представила, как сердце покрывается грязью, как улей гигантских ос.

Теперь можешь делать всё, что хочешь. Ты свободна.

От ветерка она открыла глаза. На склоне, покрытом сгоревшим мусором, стояло один на другом три больших бетонных резервуара в окружении пальм. Резервуары были облицованы синим пластиком и большими охристыми камнями. Нижний, накрытый паровым колпаком, был наполнен водой, пахнущей гнилыми яйцами. Дымящаяся желтоватая струйка текла из бетонной трубы в бассейн, покрытый известняком. Головы появлялись и исчезали среди паров, как буи в туманной гавани.

Анна спустилась по лестнице, прошла мимо детей, спавших у костра. Она взяла бутылку, наполовину наполненную чёрной жидкостью, как те, которые раздавали в амфитеатре,

разделась догола, скомкала одежду, спрятала её за ряд бочек, села на край бассейна и с размаху плюхнулась в воду. Тепло разлилось по груди и обволокло ноющие мышцы – она чуть не вскрикнула от удовольствия. Внизу, в полуметре, торчало сиденье. Она села, высовывая голову над поверхностью, и свесила ноги, прижавшись затылком к стене. Вода плескалась у неё в ушах. Анна прильнула к бутылке. Пойло густой рекой полилось в желудок. Оно было сладким и одновременно горьким.

Она слышала тихий голос других купальщиков, воробьёв на деревьях, ветер в пальмах.

Астор повзрослел и ушёл. Она ему больше не нужна.

Тем лучше.

– Как они его прозвали? Мандолина? – весело прошептала она.

Чёрная жидкость подействовала. Анна плавала не сколько в воде, сколько внутри себя.

Несколько голов подобрались к ней, будто их прибило течением, и обступили.

Веки отяжелели. В этих опалесцирующих испарениях она не могла разглядеть лиц – все были похожи на тюленей.

В оцепеневшем мозгу прозвенел колокольчик опасности, но она его не слышала, устав вечно быть в напряжении.

У неё вырвали из рук бутылку. Хотелось возразить, но язык не ворочался. Хотелось выйти из воды, но это было бы слишком утомительно. Она закрыла глаза. Ошеломлённая и далекая от всего, она мечтала собрать свои грустные мысли, смотать их в клубки и забросить в какую-нибудь тёмную дыру.

Солнце высветило пятно в серных облаках. Тепло, поднимавшееся со дна бассейна, несло водоросли, медленно всплывающие пузыри и грязь. Ей казалось, что противоположный край отодвинулся, а сам бассейн превратился в огромную сковородку с дымящимся бульоном, в который повар набросал все ингредиенты для готовки.

Мама на Рождество готовила тортеллини с отварным мясом и картофелем. Вот она ставит супницу на стол в гостиной. "Такие готовят в Бассано". И выливает в тарелку много зеленых лягушек, которые плавают в бульоне, залитом маслом.

Анна покачивалась в собственном теле, падала внутрь, медленно плавала, как перо в колодце из плоти, и оказывалась в тёплой, уютной пещере. Когда она смотрел вверх, круглая тёмная дыра над ней оказывалась у неё во рту. Сквозь зубы она видела, как текут облака.

Стоявшие вокруг неё, терлись о неё, кто-то размазывал грязь по её лицу и говорил с ней искажённым голосом, который, казалось, раздавался из трубы. Она чувствовала, как они касаются пальцами её носа, щёк, губ. Они прорубали борозды у неё в коже, как плуг в мокрой земле.

– Пить хочу, – буркнула она, сплёвывая зловонную воду, наполнившую приоткрытый рот.

Пойло теперь казалось ей солёным. Туман менял цвет с серого на зелёный и с зелёного на розовый.

– Ты симпотная. У тебя уже была кровь? – спросил голос.

Она не могла говорить. Слова доходили до нёба, но не было сил, необходимых облечь их в звуки. Они скапливались во рту, как кислые серебряные украшения. Она чувствовала на языке острые края колец и серёжек. Она подняла руку – рука была прозрачная. Под кожей текли золотистые ручейки между пучками только что скошенного сена.

– Ты очень симпатичная, – повторил голос.

Анна расхохоталась.

Руки скользили по ногам и животу, сжимали груди и соски. Пальцы ощупывали ей рот, искали язык, оттягивали губы, другие опускались между бёдер. Она выгнула спину, извиваясь и, вытянув руки, вцепилась в шею одного, ткнулась лицом в его мокрые волосы, оцарапав ему спину. Ей дышали в уши, прижимались губами к её губам. С ней боролись, ей раздвинули ноги, схватили за ноги и за подмышки. Она закричала, когда кто-то укусил ей сосок, но чья-то рука заткнула ей рот. После невероятного усилия воли сознание вновь всплыло, и Анна принялась пинаться, размахивать руками, извиваться и глотать тёплое и вонючее пойло, которое хлынуло ей в горло. Кашлянув, она вцепилась в борт бассейна и потянулась к краю, но ей тисками сжали лодыжки и потянули обратно.

Анна вытянула руки и вцепилась пальцами в землю, двинула пяткой кому-то в нос и под всеобщее негодование высвободилась.

Задыхаясь и вся дрожа, она поднялась на ноги, прикрывая руками живот, не переставая кашлять и отплёвываться. Розовая кожа дымилась, словно кипела. Она сделала несколько неуверенных шагов в холоде, потирая грудь и стуча зубами. Она направилась к бочкам, где спрятала одежду, но её там уже не было.

Она прислонилась к стенке, раскрыла рот и блеванула горячим, кислым потоком, которым запачкала себе ноги. Ей сразу стало лучше, но голова продолжала кружиться, а дрожь не проходила. Он побежала вокруг бассейна, между другими телами, нашла потрёпанную красную кофту, которая доходила ей до колен, и закатала рукава. Она надела кроссовки и, пошатываясь, направилась к лестнице.

Холм наклонялся в сторону, и она, пытаясь выпрямить его, бросалась в другую. Повсюду были чёрные фигуры. Стены отеля прогибались и падали на неё, как бетонные шпалы. В ужасе она подняла руки, чтобы защититься, и отступила, столкнувшись с кем–то. Её оттолкнули и сказали:

– Пасхальные утки.

Скрючившись, словно её ударили ножом в живот, она направилась к сараю.

Дверь была заколочена. Она обошла здание, постучав кулаками по стенам из листового металла. Прижавшись лбом к карнизу, она разрыдалась, измученная, позволив себе соскользнуть на землю.

Здание стояло на бетонных блоках. Она пролезла под него. Здесь никто её не найдёт.

Действие пойла испарялось из тела с каждым медленным зелёным выдохом.

Праздник Огня отмечался 2 ноября 2020 года, в день мёртвых. Совпадение дат было определённо случайным.

На Сицилии говорили, что в ночь с 1 на 2 ноября умершие приходят из загробной жизни на поиски родственников и приносят детям подарки и сладости. Малыши просыпались и по подсказкам родителей, находили среди одеял, в шкафах и под подушками диванов "кроцци-мотту" – хрустящее печенье с начинкой из жареного миндаля, шоколадки и другие сладости.

Кроцци-мотту

Возможно, некоторые из сирот в "Гранд-Отеле Термы Элизы" ещё помнили охоту за угощениями, но счёт времени был утерян. Торжества, именины и дни рождения больше ничего не значили. Сейчас Красная Лихорадка отмеряла время пятнами, узелками и гнойниками. Если кто-то носил на запястье часы, это было больше из тщеславия. На бартерном рынке часы стоили столько же, сколько мобильный телефон, компьютер или Боинг-747 – меньше, чем пачка "Smarties".

Когда солнце появилось в углублении между двумя холмами перед отелем, было 7:10 утра, но немногие смогли насладиться зрелищем.

У многих этой ночью страдания закончились. Многие спали под действием алкоголя, лекарств и "Слёз Крошки". Другие, ожидая неизбежного конца, смотрели в пустоту ледяными зрачками и со сжатыми губами, как мистики в муках видений, или ворочались, задыхаясь от кашля и мокроты, сгорая от лихорадки. Третьи бродили, завернувшись в одеяла, сгорбившись и поджав тонкие ноги, в поисках остатков какой-нибудь еды.

Солнечная точка растаяла, как масло на чёрной сковороде, объяла оранжевый купол, ушла с холмов, окрасив небо пурпурной пеной и простирая лучи к гостинице. В 8:10 солнце заглянуло под сарай.

Анна, зависнув между бодрствованием и сном, почувствовала его на шее сквозь сомкнутые веки. Голову будто сжимало тисками, живот болел, но действие пойла прошло. Она сжала пальцы и провела языком по зубам. Она не помнила, чем там всё закончилось и даже что произошло в бассейне, но по-прежнему ощущала на себе хищные руки мальчишек. От смущения она то и дело вздрагивала. Анна открыла глаза и сосредоточилась на покрытых паутиной половицах сарая в нескольких дюймах от носа над собой.

Отсюда надо уходить.

Она вылезла из-под хижины и прищурилась на солнце. Толпа увеличилась, и свободного места больше не было. Все сидели вокруг потухших костров и укрывались от холода полиэтиленовой пленкой, одеялами и картонными коробками. Узкая дорожка, ведущая к выходу, пересекалась потоком, переплетавшимся в двух направлениях.

Анна направилась к воротам мимо амфитеатра. Солнце сверкало на осколках бутылок, консервных банках и блестящих пластиковых упаковках. На трибунах скопились больные, которые хором хрипели, кашляли и стонали. Стражники уносили тех, кто не дожил до рассвета, и складывали их под колонны. У безжизненного трупа что-то пела длинноволосая девочка.

Анна пошла по крытому проходу к воротам, но продвигаться вперёд против течения было трудно. Её прижало к стене. Никто больше не сторожил входы.

Она задумалась, куда идти.

Шелковичная ферма подверглась осквернению, а ехать в Калабрию без Астора не имело смысла. Без Астора ничего не имело смысла. Она росла с братом, как дерево растёт за колючей проволокой, они слились воедино и теперь были единым целым.

Она смотрела на впалые лица, на потухшие глаза детей, которые толкались, чтобы войти.

Она была одна из них, одна из многих, сбитая с толку в этой толпе отчаявшихся – сардина в стае сардин, которую Красная Лихорадка сожрёт, как голодная акула, не слишком разбираясь.

Она позволила толпе вынести себя назад.

Между двумя заржавевшими землеройными машинами дети, все мальчишки, сидели в укромном уголке и разжигали огонь из кусков картона и дерева. Они передавали друг другу консервные банки и пачки печенья.

Анна, наблюдавшая за ними со слюной во рту, набралась смелости, подошла ближе и спросила:

– Поделитесь?

Те переглянулись.

Анна сложила руки в безмолвной молитве.

Кто знает, может быть, они разглядели её красоту под прядями грязных волос, и грязь, покрывавшую её лицо, или им просто стало её жаль, но они сделали ей знак сесть и передали банку.

Анна достала мокрый, слизкий маринованный огурец, который показался ей восхитительным. Он съела его в мгновение ока и пальцами поискала в нижней части банки остатки.

Увидев её такой голодной, какой-то бритый мальчик с женскими чертами порылся в сумке, которую держал между ног, и протянул ей другую банку.

Анна, даже не прочитав, что это было, отвинтила крышку и сунула кашицу в рот. Она была безвкусной. Не спрашивая разрешения, она подняла с земли бутылку "Спрайта" и прильнула к ней, а потом посмотрела на мальчишек. Все они были одеты в одинаковые узкие красные майки с номером на спине, а среди вещей был оранжевый мяч.

Оказалось, что они были выжившими из детской баскетбольной команды города Агридженто. После эпидемии они собрались в спортзале и прожили там вместе последние 4 года, делая вылазки за продуктами. Старшие уже умерли. Чтобы добраться до отеля, им потребовалось много времени, с ними много всего случилось. На них нападали собаки, а затем другие дети ночью ограбили их и избили просто так. Нападающего команды зарезали, а правого защитника укусила гадюкой, когда они шли через поле.

– Знаешь, когда начнётся вечеринка? – спросил у неё блондин, вытирая чёлку перед глазами.

– Я ничего не знаю, – Анна поставила банку с соусом песто рядом с углями. Она любила этот зелёный соус.

– Говорят, Крошка очень высокая. Выше двух метров ростом, – сказал другой мальчик, длинный и тощий, как палочник – должно быть, капитан команды.

Бритый был несогласен:

– Нет, говорят, она красивая. Её держат взаперти в номере 237 отеля.

У каждого была своя версия.

Анна хлебнула ещё "Спрайта":

– Как думаете, почему они её никому не показывают?

Остальные молча посмотрели на неё.

– Потому что нет никакой Крошки. Это всё враки. Все Взрослые умерли.

– Нет, она особенная, – запротестовал тощий. – Ей удалось выздороветь. У неё есть... как это называется…

– Иммунитет, – подсказал другой в шерстяной шапке, сдвинутой на лоб. – В её крови есть вещества, убивающие вирус.

Анна лукаво усмехнулась и повторила:

– Все Взрослые умерли, или вы не помните? – она указала пальцем на гостиницу. – Весь этот бардак лишь затем, чтобы те, у кого ожерелья, обирали тех, кто сюда приходит. Бьюсь об заклад, не будет никакой вечеринки, они вас разыгрывают.

Мальчишки замолчали, уставившись в пламя.

Один, стоявший в сторонке, с губами, полными гнойников и корочек, сказал тусклым голосом:

– Ты ошибаешься. Крошка существует, – и кашлянул, словно выплевывая легкие. – Её сожгут, мы съедим пепел – и вылечимся от Красной.

– Верьте, во что хотите, – она вынула из костра банку песто, сунул в неё указательный палец и лизнула.

Атмосфера изменилась. Теперь на неё смотрели не столь дружелюбно.

Анна провела языком по губам:

– Я всегда добавляла его в макароны.

Больной мальчик тяжело вздохнул:

– А ты что здесь делаешь?

До болезни он, должно быть, был толстым, но теперь кожа висела на костях, как платье на вешалке.

– Я приехала сюда за одним... Но его здесь не оказалось. Я скоро уйду.

– Тогда уходи прямо сейчас, – сказал ей капитан. – Мы уверены, что спасёмся, потому что мы самые сильные... – он переглянулся с остальными и поднёс руку к уху. – Кто мы?

– Клуб святого Иосифа! – закричали все, поднимая руки.

Анна встала и поискала свободное место у стенки.

В нескольких футах от неё мальчишки рылись в куче мусора и дрались за одеяло.

Остаток дня она провела в поисках еды и дрёме. Она попыталась войти в отель, но у неё не было ожерелья, и её прогнали.

Ходили слухи, что Праздник Огня будет уже этим вечером. Кто-то видел, как группы стражников строят баррикады у каменоломни, ходили рассказы о движущемся грузовике.

Даже Анна убеждалась, что что-то намечается. Детей было много, и нетерпенье грозило вылиться в бунт.

Она бесцельно бродила в толпе. Зажигалки, свечи, фонарики поблёскивали в черноте ночи, а простыни вздымались, как яркие паруса на растянувшихся телах. Костры извергали искры и пожирали автошины, дрова, пластик и всё, что горело. Барабаны быстро и ритмично застучали. Пару раз она сталкивалась с Пьетро. Он вертелся поблизости, но не приближался.

От усталости мысли текли медленно и теряли всякий смысл.

– Прости…

Кто-то тронул её за плечо.

Она обернулась и столкнулась с незнакомым мальчиком-обезьяной с овальной головой, будто сделанной из поролона, заостренным носом и двумя чёрными глазами. Плечи у него были покатые, как крыша. Он покрасил лицо в красный и белый цвета, а рот – в зелёный, будто собирался на матч Италии. Он был голый, если не считать трусиков, удерживаемых чёрной резинкой с надписью "Sexy boy" чуть выше ягодиц. Он ткнул в неё пальцем.

– Это мой свитер. Ты забрала его у бассейна.

– Ты об этом? – Анна сжала в руках потрёпанный свитер.

– Да. Верни мне его, пожалуйста, – он не выговаривал "р" и "п".

Девочка пожала плечами.

– Он достался мне от деда Паоло, – пояснил мальчик.

Пламя костров сияло на слишком совершенной улыбке, которая играла у него на губах.

Голос разума умолял Анну промолчать, но она проигнорировала его:

– Зубные протезы у тебя тоже от деда Паоло?

Здоровяк резко изменился в лице:

– Отдай. Иначе я…

– Что? – Анна заметила, что оцепенение, которое не покидало её весь день, исчезло. Адреналин воспламенял, и она снова почувствовала себя живой и стервозной.

– Ладно. Вот, держи.

С криком она набросилась на него, стукнув головой в пухлый живот. С таким же успехом можно было стукнуться головой о дверцу холодильника. Она отскочила от него и плюхнулась на землю в толпу зрителей, которые тут же направили на неё фонари, предвкушая представление.

Здоровяк, сложив руки на бедрах, нерешительно смотрел на неё:

– Это что было?

Анна встала, отряхнулась и снова бросилась на него, но широкая, как лопата для пиццы, рука залепила ей пощёчину.

Она перевернулась на одной ноге, как неуклюжая балерина, и упала, ударившись ключицей о край маленькой стены, стоящей на краю узкой улочки. По плечам пробежала дрожь.

Окружающие стали подбадривать здоровяка, который раскрыл руки и сжал кулаки.

– Так отдашь или нет?

Анна посмотрела на небо. Звёзды были мерцающими дырками, из которых просачивался свет огромного Солнца, скрытого под полотном ночи. На зубах чувствовался металлический привкус крови.

"Он убьёт тебя. Отдай ему свитер и забудь", – посоветовал голос разума.

Но окружающие науськивали её продолжать бороться, и она не могла их разочаровать. Этот толстяк – всего лишь человек, родственник другого, который забрал у неё брата.

Она сплюнула кровь.

– Я поняла, кто ты. Ты – брат-близнец Крошки.

Здоровяк не засмеялся. Он крепко схватил её за руку и икру и поднял в воздух, как тряпичную куклу. Анна сжала пальцы и точным ударом кулака врезала ему по носу – у того вспыхнули глаза, он выплюнул протезы и поднёс руки к лицу, уронив её.

Предательские зеваки стала подбадривать уже её. Двое подрались за протез, как за теннисный мяч, приземлившийся между трибунами Ролан Гаррос.

Анна встала, подпрыгнула и ударила ногой, стараясь попасть ему между ног. Но попала только по бёдрам изнутри.

Тот согнулся, морщась. Анна подняла руки, приветствуя толпу и забыла о единственном правиле, которое имеет значение в драке: никогда не упускать из виду противника.

Здоровяк набросился на неё, широко раскрыв руки, и ударил в бок так, что она со всего размаху упала в кучу мусора. Ударом ей выбило воздух из лёгких. Здоровяк перелез через стенку и ударил её гигантским кулаком в плечо.

Спина Анны выгнулась, голова приподнялась. Она издала оглушительный вопль и упала, оглушённая собственными хрипами. Лица, руки, пламя разбавлялись и сгущались в струях желтоватого света. Она видела своего противника, внушительного, как гора, сжимающего в руках палку, и толпу, покачивающуюся в замедленном темпе, как шары на морских волнах.

Из всех возможных смертей эта была самой глупой: от рук того, кто хотел вернуть себе свитер деда Паоло.

Анна закрыла голову руками и зажмурилась.

От взрыва холм вздрогнул.

Она снова открыла глаза.

На звёздном своде неба красноватая гортензия выпускала желтые нити, которые исчезали за стенами отеля. За ней последовала зелёный шар, из которого вылетали белые шипы и менее яркие, но более громкие вспышки, отдававшие эхом в долине.

Здоровяк, уставившись на фейерверк, выпустил палку и принялся хлопать короткими руками. Все смотрели вверх и удивлённо разинули рот.

Кто-то крикнул:

– Началось! Праздник Огня начался!

Подобно многоклеточному организму, масса, которая прохлаждалась вокруг отеля, растянулась человеческими ответвлениями на хребты холма, забила тропинки и узкие улочки, преодолела мусорные просторы, пересекла заросли, взобралась на кучи известняка и с криком ломанулась к каменоломне.

Сеть, преграждающую дорогу, смели. По грунтовой дороге хлынула река детей, ведомая фейерверками, устроенными на дне долины. Одни в темноте падали на камни и поскальзывались на осыпи, других раздавили.

Из амфитеатра двинулись к площадке также лихорадочные, гнойные и язвенные. Кто-то тащился на костылях, кто-то поддерживал товарища, а кто-то сдавался, и его уносило течением.

Анне, и так избитой, пришлось сражаться с сотнями рук, плеч, испуганных лиц, тел, прижимавшихся друг к другу. Волна давила на неё и толкала вперёд.

Она обернулась и увидела верблюда. Голова раскачивалась вправо и влево. На крупе сидело трое мальчишек с фонарями в руках. Бросая отчаянные вопли, животное сбивало любого, кто мешал ему бежать. Язык свисал у него изо рта, как огромная ушибленная улитка. Анна отшатнулась в сторону и бросилась на землю, пропуская его мимо. Когда она поднялась и снова побежала, то увидела вдалеке между двумя крыльями толпы облезлый зад четвероногого. Пара отчаянных вцепилась в хвост и рванулась вперёд, пытаясь удержаться на ногах.

Анна добралась до тропинки и очутилась в море голов, которые плыли по площадке, высыпая на песчаные холмы и осыпи. Площадка была разделена надвое длинной полосой мусора, которая горела, поднимая языки огня. С одной стороны теснились зрители, с другой под завесой густого дыма стояли кран со скелетом, груды костей и автоцистерна, в которой она пряталась с Пьетро накануне. Она попыталась протиснуться вперёд, но, преодолев несколько метров, сдалась. Профиль сарая возник в расселине, как островок из листового металла. В красноватых отблесках маленькие фигуры, похожие на муравьёв, карабкались по решёткам, поддерживающим строение.

Она обогнула толпу и пробралась между теми, кто пытался подняться. На пилонах образовалась человеческая колонна, и некоторые, не найдя, за что ухватиться, падали на стоявших внизу.

Цепляясь за ржавые поперечины, спины, руки, шагая по головам, Анна забралась на волнообразную крышу. Под тяжестью сотен детей лист прогибался. Она нашла местечко прямо на откосе и села.

Огненная преграда из шин и пластика с треском горела, искажая вид звёзд и Луны. Теперь воцарилась странная тишина, прерываемая лишь грохотом гремящего где-то в темноте двигателя.

– Что теперь? – спросила девочка, стоявшая рядом.

Одна рука у неё была перевязана грязными бинтами, а на другой руке не хватало двух пальцев.

– Не знаю, – ответила Анна.

Прошло некоторое время, и толпа снова зашумела.

Внезапно послышалась громкая музыка, и запел усиленный и искажённый женский голос: "Если хочешь уйти, я тебя пойму... да... ещё... чтобы снова поймать меня... чувственный на моём сердце... потому что я по-прежнему люблю тебя..."[6]

Раздался рёв.

На крыше кто-то крикнул, что это поёт Крошка.

Один за другим зажглись три электрических прожектора, и дым превратился в переливающуюся шапку, в которой виднелись тысячи изумлённых лиц.

Публика вздохнула и ответила удивленным "ох-х-х".

– Что там? – трёхпалая девочка указала на что-то над огненной завесой. – Смотри.

Тёмный, необъятный силуэт сгущался в тумане. В долину дул ветер, и появился большой скелет, плавающий в воздухе и подвешенный за голову.

Он двигался медленно и неуклюже. Он поднимал одну руку и опускал другую, сгибал одну ногу и вытягивал другую, словно космонавт в открытом космосе. Команды маленьких синих чертенят, висевших на веревках, привязанных к запястьям, локтям, коленям и лодыжкам марионетки, поднимались в воздух и опускались, уравнивая вес конечностей.

Великан, казалось, собирался перелезть через огненную завесу. Покрывавшие его кости были похожи на блестящую шубу и трепетали на ветру.

Возбуждённая масса толкалась, подходила к пламени, но отходила из-за жара.

Затем кто-то запел: "Американцы услышат, что только вчера они ушли, и своими цветочными рубашками раскрасят наш путь и наши весенние дни... и твои прекрасные глаза..."[7]

Перед этим шоу музыки и электрических огней все на крыше встали и обнялись, сверкая глазами.

"Только Взрослые могут устроить что-то подобное," – думала Анна, а соседка жала ей руку, повторяя:

– Не может быть... не может быть…

Луч прожектора опустился и скользнул над тысячами голов, окрашивая их светом и заставляя возбуждённо прыгать, а потом переместился, ослепив тех, кто сидел на крыше – они затопали ногами, превратив сарай в барабан.

Внутри здания заработал двигатель, завыла сирена.

Анна, ослеплённая, вцепилась в бортик. Внизу сотни детей стучали кулаками по стенам.

Двигатель прибавил оборотов, и двери распахнулись, растолкав их в стороны. Показалась зелёная морда грузовика.

Анна смотрела, как он вклинивается в толпу, подобно ледоколу, двигаясь в сторону скелета. Толпа расступилась, пропуская его, и тут же смыкалась сзади. Длинная грузовая платформа была опущена. На ней стояли десятки синих детей с палками и факелами, как на карнавальной повозке.

В центре, в клубах чёрного дыма, на подножке, между Розарио и Анжеликой, подбадривающими толпу, было приковано странное высокое, сухопарое существо. У него была настолько белая кожа, что, должно быть, оно никогда не видело солнца. Опущенные руки были длинными и прямыми. Ряд заострённых клиньев торчал из спины. Лысый, вытянутый череп был слишком велик для маленьких мясистых ушей. Густая борода, покрытая серыми прожилками, спускалась к животу, как фартук, и закрывала женские груди, торчащие на впалых рёбрах.

– Крошка! – закричали сидевшие на крыше, и наклонились вперёд, чтобы лучше её разглядеть.

Пятеро-шестеро, оттеснённые задними рядами, упали в толпу, которая их поглотила.

Анна изо всех сил пыталась сохранить равновесие, но не могла отвести взгляда от странного существа.

Лоб у него был низкий, округлый и без бровей. Тупая улыбка украшала беззубый рот, из которого по седой бороде капала слюна. Тёмные, как оникс, глаза испуганно озирались. Существо трясло головой, словно отгоняло рой ос.

Анна поняла, что видит умственно отсталого.

Ей вспомнился Игнацио, сын женщины, которая раз в неделю приходила на ферму на уборку. Бедняге, когда он родился, не хватало воздуха, и он на всю жизнь остался недоразвитым. Он катался по земле, исходил слюной, клал голову на плечо, и ел всё, что находил, в том числе кал.

Анна недоумевала: как это Красная Лихорадка обошла Крошку стороной? Может быть потому, что она наполовину мужчина и наполовину женщина? Не настоящая же она Взрослая!

Она никого не способна спасти. Даже себя.

Горькая улыбка скривила ей губы, когда все, обезумев, бросились к повозке, пытаясь дотронуться до уродца, но синие отталкивали их палками.

Её брат сидел в глубине грузовика. Как и другие, он сражался с ордами рук, пытавшихся опустить его на дно.

Анна окликнула его как могла громко, но голос потонул среди криков, сирены и треска огня.

Она посмотрела вниз. На секунду ей захотелось спрыгнуть, затем на четвереньках она направилась к решётке, по которой поднялась. В центре крыша провалилась, и внутри сарая суетилось множество тел.

Анна с большим трудом спустилась, борясь с остальными, хватаясь за волосы и футболки. На полпути она не выдержала и упала в толпу, которая подхватила её. Вместе с сотнями других детей она бросилась к грузовику.

Её подтолкнули сначала вперёд, а затем назад в пересекающиеся человеческие потоки, которые кричали во всю глотку.

Вдали грохотал грузовик, направляясь к скелету, а дети истерично цеплялись за борта и кабину. Грузовик заехал в огонь со всей своей свитой.

Анна не видела, что произошло дальше. Это было слишком далеко, но марионетка загорелась в считанные секунды до самой головы и превратился в факел, которым осветило каменоломню. Огненная рука оторвалась от туловища, и огонь перекинулся на автоцистерну.

Площадка представляла собой обезумевший муравейник. Все бегали в разные стороны. Анна неподвижно смотрела на ад, в который угодил брат.

Мир взорвался.

Автоцистерна с грохотом превратилась в красный шар, который поднимался в ночи и раздувался, разбрызгивая метеоры, которые оставляли за собой яркие следы и в конечном итоге со свистом падали в толпу и на песчаные холмы, поджигали сосны на хребтах. Ударной волной, как раскаленной пощечиной, Анну оттолкнуло назад и обожгло лицо, шею, ресницы. Из лёгких выбило весь воздух.

Шар взорвался, выпустив толстый чёрный гриб, который опустился в долину. В жемчужном тумане возникали огненные вихри, а чёрные фигуры появлялись и исчезали, поглощенные дымом.

Анна встала и начала продвигаться вперёд. Она прищурилась, пытаясь очистить глаза от слёз, и кашляла, отравленная парами бензина. В неё на бегу врезалась маленькая девочка, и она снова упала на землю. Анна встала и пошла к огню – там её брат. Ей обжигало ноги. Она недоумевала: не горят ли у неё волосы?

– Анна! – кто-то сзади схватил её за плечо.

Она помотала головой и не обернулась.

– Анна!

В этот раз её схватили за руку.

Пьетро, чёрный от копоти, в разорванной футболке, сжимал в руках мальчика, положившего голову ему на плечо.

Анна подошла ближе и закрыла лицо руками.

Малыш едва поднял голову, посмотрел на неё и потянулся руками:

– Анна.