На песке было жарко, но если копнуть ногой, становилось холодно и мокро. Анна лежала на махровом полотенце, тёплое солнце согревало лоб и конечности. Прибой лениво ворошил гравий, кричали чайки.
Она чувствовала себя томно и вяло.
Анна повернула голову, приоткрыла глаза и увидела хвост и костлявую задницу Пушка, лежавшего рядом. Чёрные чешуйчатые подушечки лап вздрагивали, словно он бегал во сне. У кромки воды Астор бегал голышом, подпрыгивая и пиная волны. Руки торчали у него, как палки из двух зелёных надувных подлокотников. Кончиками пальцев он рисовал полосы на песке, а волны стирали их.
– Что ты делаешь? – крикнула Анна.
Малыш на мгновение взглянул на неё, схватил длинную корявую палку и побежал к ней, обсыпав песком.
– Осторожнее... – поморщилась Анна, вытирая лицо.
– Смотри, какая классная! – Астор взмахнул палкой в воздухе.
– Это просто палка.
– Это не палка, – Астор указал на темную щель в побелевшем дереве. – Это змея. Вот её голова? У неё даже рот есть.
– Есть хочешь?
– Немного.
– Пойдём?
– Ты же говорила, что мы искупаемся.
– Когда? Не помню.
– Вчера, – брат схватил её за указательный палец и потянул к морю.
– Правда? – Анна присела на корточки и потянулась.
Со дна моря поднимались облака, словно струи белого пара. В конце бухты, там, где Чефалу вонзил старый каменный нос в воду, стая чаек набрасывалась на косяк рыб.
– Пошли... – хмыкнул малыш.
– Ладно.
Астор радостно показал кривые зубы и бросился в песок, обвалявшись, как мясной рулет, а потом вскочил, подбежал к Пушку и схватил его за хвост.
– Пошли купаться!
– Оставь его в покое, – фыркнула Анна.
Но малыш не сдавался и с хрюканьем пытался потащить собаку к воде.
Этот пёс был святой. Он прибился к ним около отеля, и они с Астором сразу подружились. Брат садился на него, дёргал за уши, лазил в пасть, как укротитель львов. Он не давал ему уснуть. И всё же, играя с Астором, пёс проявлял осторожность, будто боялся его ранить. Он делал вид, что кусает его, но не сильно. Во время долгого путешествия к Чефалу, пёс никогда не терял Астора из виду. Если Астор отставал, пёс то и дело отбегал к ребёнку.
– Почему он не хочет купаться?
– Не любит, – Анна пожала плечами.
– Почему?
– Не знаю. А ты любишь персики в сиропе?
– Эту размазню в прозрачной жиже? – Астор поморщился. – Нет, они противные.
– А ему противно море. Так что не трогай его, иначе он разозлится, укусит тебя и будет больно.
Брат с сестрой взялись за руки и пошли к берегу. Рядом с перевёрнутыми лодками стояла небольшая пенопластовая доска для серфинга, испачканная смолой. Кончик отломился, будто кто-то его откусил.
Анна сняла джинсовые шорты и осталась в зелёном раздельном купальнике в белый горошек с мягким бюстгальтером, в котором казалась взрослой. Она достала из рюкзака маску для подводного плавания и мундштук, схватила доску и вошла в воду. Астор обогнал её и плюхнулся на живот, визжа от радости.
Несмотря на мягкую зиму, вода была ледяной. Девочка с дрожью шла, как по черепкам. Брат, не обращая внимания на температуру, пытался нырять, зажимая ноздри пальцами, но надувные подушки на локтях удерживали его на плаву.
Анна толкала доску для серфинга, пока вода не дошла ей до бедер, и растянулась на ней.
– Мотор, зажигание! – скомандовала она, надевая маску.
Астор вцепился в корму и зафырчал.
– Полный вперёд! Курс прямо! – девочка погрузилась головой в воду, кусая загубник.
Под ней лежали серые камушки и полосы песка, зачёсанные течением. Немой пейзаж, в котором было мало интересного, но который Анна никогда не уставала наблюдать. Когда она дышала в трубку, а вода плескалась у неё в ушах, она чувствовала себя спокойно.
– Блин, что происходит? – заорала он в трубку, выгнув спину, словно её огрели кнутом. Сквозь запотевшее стекло она увидела Астора, который молотил ногами, как ненормальный. – Прекращай! Я так вся намокну. Ты же двигатель.
– Хорошо, – серьёзно ответил брат.
Анна тщательно выговорила слова:
– Поэтому, моторчик, слушай меня внимательно: толкай спокойно и не брызгай, а то спущу тебе подлокотники и ты утонешь.
– Ладно.
Она продолжила смотреть в воду. Косяки серой кефали гонялись друг за другом, а красная кефаль ощупывала морское дно плавниками. Мысли в голове лениво появлялись, увеличивались и лопались, как пузыри. Было бы неплохо лишиться костей, чтобы плоть превратилась в прозрачное желе, а течение несло его, как медузу, медленно опуститься в пропасть и среди ярких существ, которые там обитают, найти того Колу – парня, держащего Сицилию на плечах.
Ближе к открытому морю, где морское дно, покрытое посидонией, стало синеть, вдруг показался большой бетонный куб, покрытый зелёно-коричневыми гроздьями мидий. Вокруг вилось множеством рыбок с разноцветными головами – маленькая планета, изобилующая жизнью в песчаной пустыне.
– Стоп машина!
Она такие кубы видела неоднократно, но не знала, зачем они нужны. Может быть, к ним привязывают лодки? Рядом она заметила два жёлтых камешка с чёрной полосой посередине. Она рассмотрела их со всех сторон и медленно различила маскировку. Цвет был такой же, как у песка, но немного другой. Вокруг этих двух камешков, которые были глазами, скрывалась гирлянда из мясистых щупалец.
– Осьминог! Тут осьминог! – взволнованно сказала она и почувствовала, как пальцы брата сжали ей лодыжку.
– Не может быть! И какой он? Большой? – Астор вздрогнул, словно ему сказали, что внизу лежит корзина с колбасой.
Он никогда не видел настоящего осьминога, но у него был плюшевый.
– Он прячется в песке.
Она передала ему маску. Он сразу захлюпал и наглотался воды. Анна испугалась, что ему станет плохо.
– Можешь мне его достать? – Астор хлопнул глазами, как хороший мальчик.
Анна вспомнила себя, когда перед витриной магазина игрушек на улице Гарибальди она попросила у мамы китайскую Барби с пандой и в красном платье.
– Я туда не донырну. Там слишком глубоко.
– Но ты же умеешь плавать.
– Просто плавать и нырять под воду – это не одно и то же. А потом, как я его возьму?
– Руками. Он не злой, не кусается.
Однажды отец поймал осьминога в заповеднике Дзингаро. Он вернулся на пляж, весь гордый тем существом, которое извивалось на кончиках гарпуна. Папа стукнул им по камням, как тряпкой для мытья – это чтобы размягчить осьминога, как он ей объяснил, но к тому времени, когда они сварили его, он превратился в жалкий мясистый цветок.
– Я хочу с ним поиграть, – сказал Астор.
– Попробую.
Анна скользнула в воду. Миллионы ледяных булавок защипали ей кожу. Она посмотрела вниз. Анна уже не была уверена, что это осьминог, и не знала, сколько метров до дна. Конечно, до него было как минимум три-четыре роста Анны одна над другой. А потом после спуска нужно же ещё подняться.
Она начала вдыхать и выдыхать, раздувая лёгкие. Будет чудо, если она нырнёт и подхватит горсть песка. Она сосчитала до трёх, закрыла рот и нырнула. После нескольких взмахов рук маску давлением прижало к лицу. Потом уши заложило. Она старалась этого не замечать, но барабанные перепонки будто кололо шилом. Она вынырнула и, тяжело дыша, ухватилась за доску.
– Достала? Покажи.
Иногда у Анны возникало ощущение, что её брательник туп, как пробка.
– А где ты его видишь? У меня что, в руках осьминог?
Астор задумался.
– Ну, ты могла засунуть его в купальник, чтобы сделать мне сюрприз.
– Мотор, вместо того чтобы думать, включись и верни нас на пляж.
– Может, попробуешь ещё раз?
– Я умираю от холода.
Разочарованный, мальчик заболтал ногами.
– Анна, а сколько щупалец у осьминога?
– Не знаю.
– Десять?
– Может быть.
– А почему десять, а не девять? А присосок у него сколько?
– Много.
– А зачем ему их так много?
– Они так сделаны.
Побывав у синих детей Астор изменился. Язык у него будто развязался, и он говорил, не переставая. Встреча с миром сделала его менее замкнутым и более надоедливым.
– А если он к тебе присосётся, то может присоской кожу оторвать?
– Не знаю.
Брат побежал рядом с ней и схватил за руку.
– Слушай, а у осьминогов есть писюн? А почему они живут в не воздухе, а в море?
Анна резко остановилась:
– Ой, всё! Я ничего не знаю об осьминогах.
Но по озорным глазам мальчика было видно, что у него ещё миллион вопросов.
Анна приложила указательный палец к губам:
– Больше не спрашивай меня ни о чем. Молчи, пока не вернёмся домой. Если остались вопросы, выбери парочку и завтра мне их задашь.
– Почему только парочку? – Астор недоумённо посмотрел на неё.
– Тсс...
И вот они все трое на набережной Чефалу: собака впереди, Анна посередине, Астор сзади с сотнями вопросов на уме.
Дорога, тротуары, железные скамейки – всё было покрыто песком, из них торчали лишь бетонные стены с немногочисленными ржавыми фонарями. На обочине дороги, ведущей внутрь города, располагались ресторанов. Сохранилось много вывесок: "Чайка", "Нино", "Логово пирата" – но за 4 года запустения фасады обветшали, а окна потрескались. Во многих местах не хватало витражей, а море занесло внутрь помещений пластиковую мебель, деревья и шезлонги. В одном ресторане оказалась перевернутая лодка.
– А завтра мы вернёмся к осьминогу?
– Молчи. Ты обещал.
Перед детьми тянулась бухта с пристанью, где начиналась деревня. Каменные дома, теснящиеся друг к другу, обращали к морю свои многочисленные арки, окна и балконы. За тёмными черепичными крышами возвышались две квадратные колокольни собора и крутые склоны Рокки – круглой горы, напоминавшей пасхальный кулич.
Они прошли через стоянку, переполненную машинами, испачканными солью и белым птичьим помётом. Оттуда они продолжили путь по глубокой аллее между зданиями, из которых торчали балконы, уличные фонари, электрические провода и верёвки, на которых когда-то развешивали бельё. Рольставни магазинов были опущены, а большая часть окон заколочена. Где-то ещё остались знаки, указывающие на собор, бары и отели.
Грабежи, разрушения и пожары бушевали повсюду на Сицилии, но не в Чефалу. В домах она находила скелеты, будто жители покинули это место до того, как их убила эпидемия. Теперь городок стал убежищем для крыс, уток и колоний чаек. Почти всех кошек распугал Пушок.
Анна остановилась перед книжным магазином "Компас". Она попыталась открыть входную дверь, но та была заперта. Форточка сбоку была распахнута настежь.
Она сцепила руки, и Астор, как белка, прошмыгнул внутрь. Через несколько мгновений входная дверь распахнулась на вымощенный камнем внутренний двор. Из горшков, стоявших у стен, рос зелёный лес. В углу располагался бар "Комета" с железными столиками у небольшой деревянной сцены. Плакат сообщал, что в четверг играет джазовое трио Мариано Филиппи.
Анна направилась к окну. Она взяла стул, разбила стекло, залезла на подоконник вслед за братом и зажгла фонарь.
В магазине был полно открыток, расписных тарелок, ваз в форме головы и керамических солнц с улыбающимся лицом. На столах были сложены разноцветные плитки и коробки, полные сувениров. Недостаток Чефалу заключался в том, что городок превратился в один большой контейнер с керамическим мусором.
Продолжая осматривать магазин, Анна отыскала в углу полки с книгами. Сборник рецептов сицилийской кухни, путеводители и небольшой том в пластиковой обложке.
– Вот, – она показала его Астору.
– Что это?
– Читай, – она указала на заголовок.
Астор почесал нос:
– Под… вод… ная… ры… бал… ка. Подводная рыбалка.
За прошедшие месяцы ей не удавалось заниматься с ним чтением. Приходилось начинать всё сначала.
– А что это значит? – спросил Астор. – Разве рыбы могут ещё и по воздуху летать?
– Книга рассказывает, как ловить рыб под водой.
– А осьминогов? – Астора заметно оживился.
– Давай посмотрим.
Они вернулись во двор, и Анна села за маленький столик.
Брат подошел к ней напыщенно:
– Что будете заказывать?
Наслушавшись рассказов о барах и ресторанах, Астор решил, что, когда вырастет, станет официантом, потому что официанты целый день носят еду.
Анна задумалась.
– А что у вас есть вкусного?
– Мясо с помидорами и миндальным молоком.
– Тогда заказываю миндальное молоко.
Мальчик забежал за угол и вернулся с воображаемыми стаканами.
– Вот.
– А-а-а-а… Вкусно! – Анна утолила воображаемую жажду.
В книге целых три страницы отводилось осьминогу, королю беспозвоночных. Оказалось, что у него восемь щупалец, и он очень умён, хорошо справляется с геометрическими задачками. А главное, он одиночка: находит норку и живёт там. Анна показала фотографии брату, который недоверчиво мотал головой. Никогда ещё он не видел такого странного существа.
– Он даже более странный, чем мохнатые ящерицы.
– Долго же вас не было! – Пьетро выскочил из гаража, выходящего на узкую улочку. Он был белым от пыли, как пекарь после замеса теста. – Вы не представляете, что я нашёл...
Астор не дал ему закончить, затараторил и, не договаривая слов, рассказал о приключениях, какие у них были на море. Затем он потянул его за руку, усадил на ступеньку и показал фотографии из книги.
Анна прислонилась к стене, скрестив руки. Пьетро поднял глаза и уставился на неё.
Она тут же опустила голову, смутившись. Она подождала несколько секунд, но когда подняла её, Пьетро по-прежнему смотрел на неё с такой ухмылкой... она даже не знала, как её описать. Потом она склонила голову набок и одними губами прошептала:
– Ты дурак?
После отеля троица больше не расставалась.
Забрав тетрадь "ВАЖНО" и бедренную кость из ресторана "Вкус Афродиты", они решили переночевать в Торре-Норманна. За ночь поднялся ветер, от которого хлопали ставни домов и скрипели водосточные желоба. Даже рядом с Пьетро, завернувшимся в одеяло, и храпящим Пушком Анна не могла успокоиться. Лёжа с братом на разбитом диване, она никак не могла уснуть, метаясь между возбуждённым мечтами и мыслями. Она смотрела в тёмный потолок, и слышала зов леса и шелковичной фермы.
Анна, оставайся с нами. Ты королева костей.
Потом ей показалось, что она слышит мерные шаги матери наверху.
– Ты уходишь, Анна?
– Да, мама.
– Будь осторожна.
– Обещаю.
Сколько обещаний, данных матери на смертном одре, она выполнила? Может быть, даже ни одного. Однако брат по-прежнему с ней. Ей удалось его вызволить. И теперь ей надо сдержать своё обещание увезти его на континент.
Когда Пьетро и Астор проснулись, она стояла и смотрела на них.
– Надо поговорить, – сказала она им.
Двое, с опухшими от сна глазами, зевнули.
– О чём? – спросил Астор.
– Мы втроём отправляемся на континент.
– Сначала найдём те кроссовки, – сказал Пьетро, протирая глаза.
– Может сначала заглянем домой? – Астор поковырял в носу. – Заберу свои игрушки.
– Мы найдём тебе новые, – ответила Анна.
И вот пасмурным утром они в сопровождении Пушка отправились с рюкзаком за плечами на восток по шоссе.
Они шли скорым шагом, а если попадались туннели, то брались за руки и пели. Дети часто сходили с шоссе в поисках обувных магазинов и торговых центров, взламывали двери, били витрины, открывали сотни ящиков, но не находили и следа тех кроссовок, какие искал Пьетро. Анна всё больше приходила к выводу, что либо этих кроссовок вообще не существует, либо на Сицилию их так и не завезли. Однако Пьетро не унывал:
– Разве не понятно? Это лишь подтверждает, что они волшебные. Мы найдём их в Палермо, вот увидишь.
Анна прикусила язык. Ей хотелось как можно скорее добраться до Калабрии, и мысль терять время на поиски каких-то кроссовок ей совершенно не нравилась. Но они договорились, а договор – дороже денег.
Пока они шли по шоссе A29 пейзаж менялся.
Широким поворотом шоссе выходило к берегу. Справа на равнине возвышалась стена из внушительных скал с густой растительностью. На закате хребты загорелись оранжевым, а каменистые жилки окрасились в голубой. Хребты шли вдоль береговой линии, которая разрывалась маленькими и большими заливами. Между горами и морем тянулась полоска земли, покрытая крышами и террасами многоквартирных домов, которые торчали из кустов, как кусочки "Лего", брошенные на зелёный ковер. Городки сменялись один другим, и только по дорожным указателям они понимали, что прошли Терразини, Чинизи, Капачи, Сферракавалло.
Редкие одинокие путешественники, которые попадались им на дороге, сразу же уходили в сторону, едва замечали сопровождавшего их пса. Если же встречалась какая-то банда, дети сами отходили на расстояние, утягивая за шкирку ворчащего Пушка. Пёс следовал за ними по пятам, но иногда исчезал, а потом снова появлялся уже в темноте. Ночью он сторожил троицу, прижав уши и готовый залаять при малейшем шуме.
Им потребовалось две недели, чтобы добраться до Палермо.
Шоссе заходило прямо в город, заставленный колоннами грузовиков, танков и джипов с грязными стёклами. Они оказались у бывшего контрольно-пропускного пункта. Бетонные бордюры и заграждения из колючей проволоки перекрывали проход и продолжались по границе территории города. Повсюду на пробитых выстрелами плакатах читались требования остановиться для проверки здоровья: "Заражённая зона. Любому, кто попытается преодолеть заграждения, грозит от 30 лет заключения до смертной казни".
Длинный ряд бараков, в которых размещались санитарные части, был заполнен компьютерами, жёлтыми костюмами, скафандрами, сваленными в кучу и покрытыми мышиным помётом.
В городе было тихо. Ничто не избежало яростного опустошения: ни магазины, ни здания, ни квартиры. Все двери были выломаны. Кухни обчистили. Все створки стояли распахнутые настежь. Картины лежали на земле, стекла и тарелки – разбиты вдребезги. Некоторые кварталы, казалось, пережили какую-то бомбардировку. Куски стен держались, как осколки, среди куч щебня, который лежал на улицах, похоронив под собой автомобили. Они прошли мимо обугленных остовов двух сбитых вертолётов.
У моря пришлось перебираться через баррикады мебели и мусорных баков, на которых развевались потрепанные клочки чёрных флагов. Казалось, никто не спасся, а если и спасся, то их уже здесь не было. Собак и кошек тоже не было. Единственным живыми существами были какие-то зелёные насекомые, которые своими лапками лезли в лицо и волосы.
Пьетро шёл и держал за руку Астора, который, потеряв дар речи и покусывая пальцы, смотрел широко раскрытыми глазами на обгоревшие трупы. Анну не покидало ощущение, что они тут чужие. Будто город не мог отделаться от горестей своих обитателей, и единственное, что ему хотелось, – это забыться. Но природа изо всех сил пыталась погрести его под собой. Трава тускло росла среди трещин в асфальте, вьющиеся растения неуверенно ползли между кирпичами, саженцы были слабыми и жалкими, будто укоренились в земле, залитой ядами. Даже плющ, который рос повсюду, сплетая жалкие зелёные простыни на остатках мира Взрослых, здесь был похож на тощие плети с желтоватыми смятыми листьями.
Набережная превратилась в палаточный городок, который за четыре года покрылся толстым слоем пластика, ткани и картона – твёрдым и нерушимым. Тут больше не осталось ничего интересного ни для чаек, ни для крыс. На площадях лежали груды тел, а в братских могилах – трупы, засыпанные известью. Порт сгорел при пожаре, настолько прожорливом, что расплавились даже железные ворота, а доки превратились в почерневшие дворы. Остались стоять только краны и штабели ржавых контейнеров. Пара кораблей лежала на боку, как выбросившиеся на берег горбатые киты.
Когда они остановились перед огромным спортивным магазином, тёмным, как преддверие ада, Анна не удержалась:
– Здесь нет твоих кроссовок.
Пьетро помолчал минуту, потом сказал:
– Уходим.
Ночевали они в театре Политеама. В фойе стояли какие-то бочки, коробки из-под лекарств, капельницы и койки. Над кассами кто-то нарисовал череп с фиолетовыми глазами.
Театр Политеама в Палермо
Они раздвинули плотные бархатные шторы, и луч света скользнул по красным креслам, блеснул на позолоченных колоннах сцены, покрытых пылью люстрах и фресках выскакивающих из темноты безудержных лошадей. Стая голубей взлетела в темноту, со всего размаху ударилась о большой синий купол и попадала между рядов партера.
Астор, вцепившись в руку сестры, спросил:
– Что это за место?
Анна не знала точно, но ответила:
– Сюда приходили приличные люди. Мама тоже приходила сюда, в красивой юбке и туфлях на высоком каблуке, – она посветила фонариком на сцену, где по-прежнему стояли декорации. – А здесь другие танцевали и рассказывали истории.
Голодные, они переночевали в одной из лож
Анна проснулась первой. Пьетро и Астор растянулись на стульях, как молодые вампиры. Она оставила им записку с просьбой подождать её снаружи.
Солнце было где-то за плотно стоящими зданиями. На большой площади Кастельнуово вихри цветных пластиковых пакетов и бумаги носились между грузовиками и танками, выстроенными вокруг мраморного памятника. От статуи остались только ноги.
Она свернула на длинную прямую улицу с церквями, разграбленными магазинами, зданиями XIX века, из окон которых развевались ветошь и изношенные флаги. Внизу в утренней синеве выделялся чёрный профиль горы.
Она узнала остатки магазина мороженого "Incanto", куда её водил дедушка, и обувного магазина, где отец купил ей пару ботинок на меховой подкладке. Она свернула и, двигаясь немного наугад и немного по памяти, нашла улицу Оттавио Арагонского.
Там стоял дом, где жил папа, – серо-розовый, с террасами, выходящими на подземный гараж и современное сгоревшее здание. Она толкнула большую дверь из тёмного дерева и вошла в вестибюль. Рождественская ёлка была опрокинута на дверь лифта среди красных осколков стекла. Она зажгла фонарик и пошла по лестнице.
На втором этаже застеклённая дверь была разбита, внутри виднелись перевернутые столы и ковёр, на котором лежали листы бумаги, клавиатуры и экраны. Раздатчик напитков разнесли дубинками и разграбили. На стене табличка с блондинкой гласила: "Обеспечь себе безмятежное будущее".
Анна стояла и смотрела на пандус, ведущий на третий этаж. Входная дверь в отцовскую квартиру была приоткрыта, а горшок с кактусом по-прежнему стоял у коврика. Она прищурилась и посмотрела на ступеньки. Словно во сне, она прошла по длинному коридору с зернистым полом и лепниной на стенах. Свет просачивался сквозь окна комнат, рисуя яркие полосы на стенах. Белый шкаф был открыт, вся одежда лежала на полу, вместе с туфлями, шляпами и перчатками. Она узнала чёрную куртку с поясом, которую отец надевал, когда ездил на рабочем "Мерседесе". Она остановилась на пороге своей комнаты. Её рисунки по-прежнему висели на стене. На одном был нарисован корабль с тремя стоящими фигурами и подписями: я, мама, папа. В море торчали головы деда и бабушки. Она улыбнулся картине. Почему она нарисовала их в воде? На красном журнальном столике от ИКЕА по-прежнему стоял её пенал с фломастерами, акварелью и инкрустированным известняком стаканом.
Каждый предмет в комнате пробуждал воспоминания. Их обрывки поднимались из забвения, как острые осколки, и складывались в призму образов. Она снова была той самой Анной – девочкой, которая приезжала сюда пару раз в месяц.
Оказавшись здесь сейчас, она поняла, что никогда не скучала по этой комнате, так как никогда не считала её своей. Здесь было много красивых вещей, но, казалось, их положили сюда только для украшения, как пластмассовые пальмовые ветки в черепаховых вазах. И с этими игрушками и куклами она не успела наиграться. Это были её вещи в Палермо, она не могла отвезти их в Кастелламмаре. Они появлялись не в результате истерик или в награду за хорошее поведение. Папа просто однажды закупился в торговом центре после того, как расстался с мамой.
Она выглянула из окна. Такой тишины никогда не было. До этого весь день шло движение, а летом, когда окна были открыты, мимо ходили люди, слышались обрывки их разговоров. Она пошла на кухню. Пустой холодильник был настежь распахнут, а в раковине лежала пыльная посуда. Кофе был разбросан по полу, а стена над раковиной вся покрылась пятнами зелёной плесени. В подвесном шкафу она нашла коробку с хлопьями в форме букв, которые ела с молоком. Она открыла коробку, и оттуда выползли бабочки. Она взяла горсть хлопьев и положила на столик. Разложив буквенные хлопья в ряд, она набрала "АТОР" (буквы "С" не было) и проглотила их одну за другой, молча пережевывая.
В папиной комнате, должно быть, было какое-то стойбище. Здесь всё было завалено тряпками и пустыми бутылками из-под алкоголя. Шторы и ковёр сгорели, а стена вокруг окна закоптилась. Она открыла ящик тумбочки рядом с кроватью: спрей от насморка, часы. Фотографии: маленькая Анна в машине с папой, мама держит Астора на руках, мама и папа с древним римлянином перед зданием Колизея.
Ещё здесь лежал открытый, смятый конверт.
Дорогой,
как дела? Здесь красиво, но очень холодно. Три дня шёл снег, а сегодня утром машину всю замело, однако стоит чудесное солнце. Я каталась на лыжах с Адрианой, которая постоянно расспрашивает о тебе. По-моему, она боится остаться старой девой – вечно вспоминает, что, по мнению родственников, именно мне было суждено остаться одной. Кататься на лыжах всегда приятно, особенно сегодня по свежему снегу, и мне очень жаль, что тут нет тебя. Я знаю, что ты сицилиец и тебе стыдно надевать подштанники, но обещай, что когда-нибудь приедешь, и я научу тебя ездить на снегоуборщике. Адриана говорит, что я уже говорю с сицилийским акцентом, а мне это даже нравится. Я больше терпеть не могу венецианский выговор. Вспоминаю тебя и жалею, что ты не согреваешь в постели мои озябшие ноги.
Я часто задавалась вопросом, почему люблю тебя, и поняла, что ты прилагаешь ужасные усилия, чтобы принять меня такой, какая я есть, привыкнуть ко мне. Мне жаль, что мы ссоримся. Ты непростой человек, и я хочу попробовать посмотреть на вещи твоими глазами. Поможешь мне в этом? Нам не нужно расставаться. Я научусь делать так, чтобы ты был счастлив. Ты заметил, что я пишу тебе ручкой по бумаге? Уверена, когда ты достанешь моё письмо из ящика, это будет приятнее, чем электронная почта.
С Анной всё хорошо. Маме очень нравится быть бабушкой, и она вовсю балует внучку. Я сказала ей, что если она этим летом не приедет в Палермо, чтобы познакомиться с тобой, то может забыть о внучке. Хитро я придумала, а?
Целую тебя везде,
Мария-Грация
Анна взяла письмо и фотографии, сунула их в рюкзак и вышла.
Тем же утром они ушли из Палермо.
Прибыв в Чефалу, они решили несколько дней отдохнуть.
Анна вырвала книгу из рук брата:
– Хватит об этом осьминоге. Пошли посмотрим, что нашёл Пьетро.
Мальчик привел их в гараж со стенами, оштукатуренными известью, занятый в основном серым "БМВ", покрытым брезентом. Среди банок, коробок и инструментов стояла голубая "Веспа" с боковой коляской: белое седло, бахрома на ручках и сиденье коляски из искусственной плетеной соломы.
Пьетро сел на седло и сжал руль.
– Уверен, она заведётся. У неё даже колёса не сдулись. Мы все на ней поместимся.
Анна, которая ожидала увидеть как минимум месячный запас Нутеллы, не смогла скрыть разочарования и попыталась исправиться:
– Прелесть.
– Ты не понимаешь? – Пьетро показал ей мотор. – Теперь мы можем двигаться быстрее.
Она промолчала.
Мальчик склонил голову и закашлялся.
– Что? – спросил он.
– Ничего. И куда мы на ней поедем?
– Как куда? В Мессину.
– Да, но... – Разве нам здесь плохо? Это она произнесла про себя.
– Что “но”?
– Ничего, – она заметила, что в горле встал ком. – А как поступим с Пушком?
– А я и не подумал... – Пьетро хлопнул себя по лбу рукой. – Мы посадим его в коляску вместе с Астором!
– Он там не уместится, – Анна взяла отвёртку и фыркнула. – Пойду домой.
– Я побуду здесь. Мотороллер ещё нужно почистить.
Астор повис на руке сестры:
– Есть хочу.
– Пошли, – сказала она, и они вышли из гаража.
Анна была вне себя от злобы.
Вот сволочь...
Он больше не хочет оставаться в Чефалу. Он хочет уйти, потому что устал от неё.
Астор побежал рядом с ней:
– Не торопись. Чего ты злишься?
– Я не злюсь. А ты пошевеливайся.
Её пугала сама мысль, что Пьетро хочет её бросить. Она не представляла себя снова одной. Что с ней произошло? Ей никогда и никто не был нужен, а теперь она не может жить без этого мерзавца. Её настроение зависело от настроения мальчика. Он был доволен – она была довольна, он был молчалив – она ходила мрачная. Ему достаточно было назвать её Анечкой, чтобы она сошла с ума от радости. Едва поблизости оказывалось зеркало, она осматривала себя с ног до головы. Ей не нравился собственный нос, она ненавидела маленькую родинку у себя на скуле. Чтобы не показывать сломанный зуб, она смеялась, не поднимая губ, и часами примеряла одежду. Она настолько зациклилась на собственной внешности, что иногда, чтобы выпустить пар, ругалась с Пьетро, а потом всегда жалела. Или она пыталась убежать, но невидимая рука возвращала её обратно.
Ад, который ничего бы не изменил на свете. Жизнь разбивалась на минуты, и каждая минута, прожитая рядом с Пьетро, была подарком. Скука пропала. Этот мерзавец заставлял её смеяться, он показывал ей мир не таким серьёзными и страшным, как ей казалось. К тому же (ей приходилось это признать) он было просто симпатичен. За эти месяцы его нос, глаза, рот, подбородок обрели нужные пропорции. Теперь они были идеальными.
Но больше всего её сводило с ума непонимание, считает ли он её своей девушкой или нет. Ей хотелось прижать его к стене и спросить: «Мы пара?»
Только она боялась ответа.
Путешествуя по острову, четверо нашли квартиру на вершине старого здания с видом на пристань для яхт. Тускло освещённая лестница заканчивалась маленькой дверью, которая открывалась в гостиную с терракотовым полом. Три белых дивана образовывали полукруг вокруг хрустального журнального столика, а стеклянная дверь выходила на террасу, заполненную растениями. Многие высохли, но другие, такие как лимоны и саговники, росли и крепко стояли в горшках. В центре террасы стоял стол из кованого железа с майоликой, а по бокам – ряд шезлонгов. Слева виднелся ещё один городок, раскинувшийся над заливом. Под зданием, окаймлённым бетонным забором, располагался небольшой песчаный пляж, на котором уцелела пара лодок. Море было настолько прозрачным, что казалось, его вообще не было. Арка из гостиной вела в кухню с красной лакированной мебелью. В ящиках были разложены столовые приборы, а на полках стояли стаканы и тарелки. В шкафу в коридоре было сложено бельё.
Однако ничто не могло сравниться со спальней и кроватью под балдахином, задрапированной тонкими, как марля, занавесками. На полированном керамическом полу лежал ковёр с вышитым на нем тигром, выглядывающим из травы. На нём сворачивался клубочком Пушок. Если растянуться на матрасе, то увидишь сводчатый потолок, окрашенный в синий цвет с сотнями золотых звёздочек. Благодаря закрытым окнам в квартире было чисто, без пыли, насекомых и пятен плесени. Владельцы явно не жили здесь во время эпидемии. Внутри, если не считать отсутствия света, воды и газа, всё было идеально, и Анна старалась поддерживать его в этом состоянии. Но с тремя свиньями такое было невозможно.
Этого паршивца Пушка не приучили мочиться на улице, и едва ему приспичивало, он поднимал ногу и писал на диваны. Однажды он накакал прямо на журнальный столик. Астор, напротив, старался всё делать в туалете – "как Взрослые". Жаль, что в туалете не было воды, так что вскоре это место стало запретной зоной. Пьетро был чуть культурнее, по крайней мере, он справлял естественные надобности в другой квартире внизу и разувался перед сном.
Пьетро вернулся домой. Анна и Астор сидели на диванах.
– Чем занимаетесь? – весело спросил он.
Малыш вскочил на ноги.
– Тебя ждём, – сказал он, побежал в мобильный бар и достал клюквенный ликёр. – Надо выпить… Мы видели осьминога.
– Хорошая мысль! – Пьетро никогда не отказывался от выпивки.
Иногда он напивался до того, что не стоял на ногах. В такие дни Анна укрывала его одеялом, и он спал на диване.
Они пустили бутылку по кругу, и менее чем через 10 минут все трое были уже "готовы". Разговор шёл с трудом, через зевки, а ветер дул в стёкла.
Анна смотрела на Пьетро, который, раскинувшись на подушках, вытянул ноги на журнальном столике. На нём была ветровка, рубашка, длинные брюки и носки.
Он никогда не снимал одежды и не ходил на пляж. Ему всегда было чем заняться. Анна подозревала, что он пытается скрыть пятна, но предпочитала не думать об этом. После гостиницы о вирусе не упоминали. Оба, по безмолвному соглашению, делали вид, что Красной Лихорадки не существует. Со временем она превратилась в фоновый шум, как шум моря, доносящийся сквозь закрытые окна и слышимый, только если прислушаться. Но достаточно было ворону снова взмахнуть крыльями, как счастье улетучивалось.
Пьетро вдруг вскочил на ноги и хлопнул в ладоши:
– А почему мы не обедаем? Скоро будет темно, – он тряхнул Астора, который задремал.
Анна, помрачнев, протёрла глаза и пошла на кухню. Она достала столовые приборы и тарелки, разложила их на столе, взяла подсвечник, весь покрытый расплавленным воском, и поставила посередине стола.
Пьетро явился с тремя банками:
– Сегодня нута не будет.
Анна недоверчиво повертела банки в руках:
– Куриный суп? Где ты его нашёл?
Пьетро поднял руку, с хитрой улыбкой качнул головой и вынул тёмную бутылку с пробкой, покрытой золотой фольгой:
– Шампанское! Наилучшее. Такое пил папа, когда выигрывал гонки.
Астор набросился на суп, но Пьетро его остановил:
– Погоди. Сначала нужно ответить на вопрос.
Астор уткнулся лбом в стол:
– Но я есть хочу...
– Какой сегодня день?
– Что за вопрос? – Анна пожала плечами.
– 8 июля, – для Астора каждый день было 8 июля.
Пьетро помотал головой:
– Сегодня, пока вы отдыхали у моря, я прогулялся и набрёл на ювелирный магазин "Каммарата". В витрине стояли большие часы, а рядом – табличка с пояснением, что это "Солнечный квант" – солнечные часы исследователей. Цифры двигались и показывали дату.
Он посмотрел на Астора и Анну, будто пытался их загипнотизировать.
– Ну и? – Астор поёжился.
Пьетро достал из кармана часы с чёрным резиновым ремешком:
– Когда ты родилась, Анна?
Девочка, начавшая догадываться, пролепетала:
– 12 марта.
– С днём рождения, Анна! – Пьетро хлопнул в ладоши и принялся возиться с пробкой от шампанского.
Астор вскочил на стул:
– С днём рождения! С днём рождения! Сегодня у моей сестрёнки день рождения!
Пушок, услышав шум, завыл. Пробка от шампанского с треском вылетела, и струйка пены полилась на стол.
Анна, закрыв лицо руками, хотела поблагодарить, но в горле встал ком. Она что-то хмыкнула, затем опустила голову и сглотнула.
Пьетро протянул ей бутылку:
– Пей! Сегодня твой праздник.
Девочка хлюпнула носом и уставилась на него:
– Как ты узнал?
– Ты сама мне сказала. В Палермо.
– А ты запомнил?
– Конечно. Но сколько тебе стукнуло?
– Тринадцать, кажется. Или, может быть, четырнадцать, – Анна растерянно посмотрела на него. – Не помню...
– Ну и без разницы, – сказал Пьетро и сунул руку в карман. – Важно, что сегодня у тебя праздник, – он достал из кармана золотую цепочку с маленькой синей эмалированной морской звездой. – С днём рождения! – он надел цепочку ей на шею.
Анна прикрыла глаза, шатающимся шагом прошла по коридору и заперлась в ванной. Она прислонилась лбом к двери и заплакала.
– Анна! Анна! – звал Пьетро из-за двери. – Что случилось? Открывай.
– Открывай, чего ты опять расклеилась? – вторил ему Астор, глядя в замочную скважину. – Там ты умрёшь. Там мои какашки.
– Сейчас выйду. Начинайте есть без меня, – выдавила из себя Анна.
– Нет, мы дождёмся тебя, – сказал Пьетро.
– Долго там не сиди, – добавил Астор.
Анна пришла в себя и вернулась к столу, но глаза у неё по-прежнему были опухшие. Звезда висела на груди.
Она ела, шмыгая носом, а мальчики поглощали еду и подливали себе шампанского, звучно рыгая друг на друга.
Пьетро поднял бокал:
– Сегодня ты королева и можешь делать всё, что заблагорассудится. Мы оба – твои рабы.
– Мы всегда её рабы, – буркнул Астор.
– Так, не перебивай, – заткнул его Пьетро. – Таковы правила моей тёти Челесте на день рождения.
– И что нам делать? – спросил Астор.
У Анны не было мыслей. Она огляделась и перевела взгляд на Пушка, который вылизывал банку с нутом рядом со столом:
– Давайте играть в животных.
Астор прыгал по гостиной, как обезьяна. Пьетро изображал шмеля, который жежжал, как мопед.
Когда пришла её очередь, Анна растянулась на полу, замахала руками и ногами, а потом спряталась под журнальный столик.
– Кто это? – недоумевал брат.
– Паук? – гадал Пьетро.
Она помотала головой.
– Змея с руками? – спросил Астор.
– Пьяная овца? – перебирал Пьетро.
Анна продолжала махать руками и ногами, открывая и закрывая рот.
Астор расхохотался:
– Это жаба, которая съела пьяную овцу?
– Нет. Это змея с руками, которая съела жабу, которая съела пьяную овцу, – продолжал Пьетро.
Астор не выдержал, рухнул на диван, согнувшись от смеха.
– И который пытается изобразить Анну, – закончил Пьетро, садясь рядом с ними со слезами на глазах от смеха.
Анна обиженно упёрлась руками в бока:
– Это осьминог.
Астор продолжал смеяться, указывая на неё:
– Ага, осьминог. Пьяный осьминог.
Мальчики толкались и смеялись, как идиоты.
– Вот я и побывала королевой, – выпалила она.
Астор покатился по полу, хватаясь за живот от смеха.
Анна послала их подальше и ушла на кухню убираться, гремя посудой. Она слышала их разговор в другой комнате.
– Она опять разозлилась? – спросил Астор.
Пьетро не мог оставаться серьёзным:
– Не иначе.
– Почему?
– Девчонки все такие. Потом они отходят.
– Какие "такие"?
– Обидчивые.
– Что значит "обидчивые"?
– Значит они легко злятся, если над ними пошутить. Папа был плейбоем и говорил, что нет ничего хуже злой женщины.
– А кто такой плейбой?
– У него много женщин. И он говорил: чтобы их было много, им нужно делать подарки.
– Поэтому ты и подарил сестре цепочку?
– Конечно.
Анна бросила банку на пол и ворвалась в гостиную злая, как львица:
– Значит, ты сделал мне подарок, потому что хочешь, чтобы у тебя было много женщин?
Пьетро сглотнул, не в силах ответить. Астор, стоявший рядом с ним, закусил палец.
Анна указала на Пьетро подбородком:
– Ну? Отвечай!
– Нет… Я нет… Это папа был такой, а мне много не надо… Мне достаточно тебя… А цепочку я подарил тебе, потому сегодня твой день рождения.
Она искоса посмотрела на него, словно пытаясь понять, говорит ли он правду:
– Признайся, что тоже хочешь быть плейбоем.
– Нет! Клянусь! – Пьетро приложил руку к сердцу.
– Я тоже, – заверил Астор.
Анна указала на кухню:
– А коли я сегодня королева, встаньте на колени и попросите прощения, а потом помойте посуду.
Со вздохом свеча погасла, и густая, как детская микстура, тьма затопила комнату. Ни звёзд, ни клинка Луны, ни огонька вдалеке, только шум волн, разбивающихся о причал.
Анна поправила подушку и задом толкнула Астора, который спал на ней. Пьетро неподвижно лежал справа от неё на спине, а под кроватью храпел Пушок.
Она устала, но ей не спалось. Продолжая сжимать морскую звезду, Анна повернулась на бок. Латексный матрас обнял её за костлявое бедро. Она слышала, как Пьетро набирает в грудь воздуха, делает паузу и выдыхает.
– Спишь? – прошептала она ему на ухо.
– Нет.
– Не спится?
– Нет. А тебе?
– Нет.
Анна положила голову ему на плечо:
– О чём ты думаешь?
– О собаках. Они живут не более 14 лет, – несколько секунд он молчал. – Как и мы.
Анна толкнула Пьетро ногой:
– Ты прав…
– За 14 лет проходит вся их жизнь. Они рождаются, растут и умирают, – она услышала, как он шмыгнул носом. – В конце концов, дело не в том, сколько длится жизнь, а как ты её проживаешь. Если твоя жизнь яркая, то за короткую жизнь ты познаешь столько же, сколько и за длинную. Тебе так не кажется?
Рука Анны скользнула под одеяло и нащупала руку Пьетро. Она сжала её и большим пальцем погладила его пальцы.
Анна проснулась от яркого света. Пьетро и Астор спали один с головой под подушкой, другой под одеялом на краю матраса.
Она встала с кровати, размялась и потащилась в гостиную, а там взяла книгу о подводной рыбалке и, зевнув, вышла на террасу.
Ещё один безветренный день, когда солнце висит в голубом небе, испачканном кое-где несколькими белыми пятнами. Море было плоским и, если такое возможно, ещё более прозрачным, чем накануне. Подбежал Пушок, качая головой и вяло виляя хвостом, и прижался к ней.
Растянувшись на шезлонге, Анна полистала книгу. В одной главе объяснялась техника компенсации, которая служит для нейтрализации давления воды на уши. Если её применить,то не будешь чувствовать боли при погружении. Хитрость была проста: достаточно заткнуть нос и сильно подуть.
– Пойдём? – сказала она собаке, которая счастливо завиляла хвостом.
Она вышла на пляж в сопровождении пса, который за машиной столкнулся нос к носу с чёрной кошкой. Вопреки всем законам физики кошка запрыгнула на фасад дома и укрылась на небольшой террасе. Пёс, упершись лапами в стену, недовольно залаял.
Анна шла по набережной, напевая песню, которую слышала в машине, когда мама возила её в школу: "И приходи ко мне домой, когда захочешь, хоть ночью, спи здесь, уходи. Делай, что хочешь. Ты же знаешь, что я всегда буду у тебя, если хочешь, ночью[8]", – она стала подпрыгивать. – На-на-на-а-а-а…
На сердце было легко, она была готова вытащить из моря и кита. Её охватило бурлящее счастье, всё казалось красивым: разбитые лодки, руины ресторанов, машины, покрытые песком, ряды неподвижных чаек на берегу. Она закрыла глаза и попыталась представить, каким мог быть Чефалу всего несколько лет назад. Туристы, выходящие из автобусов с фотоаппаратами, столы, накрытые клетчатыми скатертями, официанты с салфетками в руках разносят стейки и салаты на тарелках, оркестры, играющие на набережной рядом с неграми, раскладывающими свои сувениры на тротуарах. Водные велосипеды вдоль линии пляжа. Дети играют в волейбол на песке.
Она развела руками, словно хотела всё это обнять. Как тут хорошо! Чефалу теперь весь мой. Кто из этих туристов, официантов, детей мог бы сказать то же самое или даже просто представить себе подобное? Она повернулась лицом к городу. Террасу её дома заливало солнце, а окно комнаты, где спали Астор и Пьетро, блестело.
– Ну, искупаешься со мной? – спросила она Пушка, но пёс, едва поняв её, отошёл в глубь пляжа и сел, пристально за ней наблюдая.
Анна сняла футболку и шорты, надела маску на лоб и в купальнике растянулась на доске для серфинга. Она стала грести руками, направляясь к бетонному кубу. Она не сразу его нашла. Наконец он показался за стайкой пескарей. Осьминога больше не было, но она добралась туда и хотела попробовать технику, описанную в книге. С недовольной от холода гримасой она окунулась в ледяную воду. Раздув легкие, она нырнула. Едва почувствовав боль в ушах, она сжала пальцами ноздри и подула. Ей показалось, что воздух вышел из глаз, затем в барабанных перепонках что-то хлопнуло – и боль пропала. Она продолжала спускаться в синеву, а холод вымывал тепло из тела. Вокруг солнце испускало лучи света, которые с поверхности доходили до дна. Освободившись от силы тяжести, она летела. Медленными движениями, почти не замечая этого, он добрался до дна. Там температура была ещё ниже. Она глянула вверх и почувствовала какое-то головокружение. Поверхность моря представляла собой серебряное зеркало, в котором плавала доска для серфинга. Жаль, что Астора нет рядом, он бы гордился ею. Впервые маска прилипла к лицу, и уши снова стали слышать. Дыхание заканчивалось. Она снова подула в зажатые ноздри и быстро схватила на память небольшой камешек, покрытый водорослями. Анна свернулась калачиком и собиралась оттолкнуться ногами, когда увидела два жёлтых глаза осьминога, которые следили за ней из-под камня, лежавшего рядом с бетонным блоком. Она помедлила в нерешительности и подумала о брате, а потом протянула руку под камень. Животное, опередив её, скрылось в норе. Анна просунула туда руку по локоть, нащупала пальцами слизистую холодную плоть осьминога и попыталась вытащить его, но тот, казалось, приклеился к камню.
Ты попробовала. Вернись.
Когда она убирала руку, вокруг запястья обвилось щупальце, толстое, как канат. Она никогда бы не подумала, что мягкое существо без костей осмелится бросить вызов человеку. В книге говорилось, что осьминоги – существа умные, но всё же их ближайшие родственники – мидии и улитки. И там нигде не было написано, что они опасны. Эти мысли пронеслись в мозгу, как искры, и превратились в крик. Вихрь пузырьков скользнул по стеклу маски. Дыхание заканчивалось. В панике она схватила щупальце свободной рукой, пытаясь оторвать его, но осьминог тут же обхватил и вторую руку. Она выдохнула то немногое, что оставалось в лёгких – раздалось отчаянное бульканье. Давление в груди поднялось к горлу. Она задыхалась и начала барахтаться, вертеться и оказалась без маски в размытой вселенной, где всё появлялось и исчезало алыми вспышками, спиралями пузырей и грохотом её криков. Поток воды вошёл в горло и попал в бронхи, и организм, лишённый кислорода, начало сотрясать от дрожи. Но что-то упорное не давало ей прекратить попытки вырваться, неукротимая воля к жизни овладела конечностями и надоумила девочку упереться ногами о камень, а спиной о бетонный куб. Он потянула что есть силы, как никогда в жизни. Ленивое облачко песка поднялось со дна, окружая её, и приглушенный шум, поверх которого скрипели камни, указывал ей, что что-то шевелится, раскачивается. Большой камень, под которым прятался осьминог, перевернулся. Животное показалось наружу, но между камнями и руками выбрало всё же руки.
Анна начала подниматься, мельтеша ногами, с этим существом, которое расширялось и обвивалось вокруг шеи и плеч. Поверхность воды, казалось, отдалялась, а не приближалась. От нехватки воздуха разрывало на части. Она отталкивалась ногами, пока не всплыла с хрипом и глотнула воздуха, который насытил ей кровь кислородом. Он сплюнула воду, закашлялась. Удерживая вырывающегося осьминога, она огляделась.
Доску унесло течением. Пляж был далеко, а сжимание в пальцах слизистой головы моллюска отнимало силы.
Отпусти его.
Вместо этого она перевернулась на спину и поплыла, дыша ртом, отплёвываясь, поднимая брызги ногами, зажимая глаза и повторяя: раз, два, три. Раз, два, три.
Она поняла, что приплыла, когда коснулась лопатками дна. Задыхаясь и шатаясь, как спасшийся от кораблекрушения, она сделала несколько шагов и рухнула измученной грудью на берег. Зверь, оказавшись в воздухе, из последних сил пытался освободиться, но она его не отпускала, а зарыла в песке. Она легла на осьминога грудью с бьющимся сердцем и раздувающимися лёгкими, поражённая, что осталась жива.
– Я молодец, – повторяла она, стуча зубами от холода. – Я настоящая ныряльщица.
Ей не терпелось показать мальчикам свою добычу.
Пушок подошёл к ней своей ленивой походкой, посмотрел и начал облизывать ей лицо языком, широким, как обувная стелька.
Заметив, что осьминог больше не двигается, она поднял его за голову двумя пальцами. После смерти он превратился в жалкую, грязную тряпочку, напоминающую кончик кисти, смоченной в студенистой жидкости. Она достала из рюкзака пластиковый пакет и положила осьминога туда.
Верхняя часть купальника осталась в море, но, к счастью, звёздочка не пострадала и всё так же висела на шее. Живот и грудь были покрыты слизью и чернилами. Она сняла трусики и сделала три шага к берегу, затем остановилась. Со внутренней стороны правого бедра капала длинная полоска тёмной крови, которая стекала до икры.
Я поранилась?
Под водой в пылу борьбы, чтобы освободиться, она, должно быть, поцарапалась о камни, но не почувствовала боли.
Может быть, это кровь осьминога?
Она подняла голову. Над городскими крышами кружились стаи чаек. Она не видел их, её рассредоточенный взгляд не отрывался от каменных стен.
У осьминогов есть кровь?
Анна раздвинула ноги, опустившись по щиколотки в теплый песок, сложила пальцы правой руки, кроме указательного и среднего, в форме пистолета, засунула пальцы во влагалище и коснулась ими потаённого влажного чрева, не отрывая глаз от ясного неба.
И вытащила пальцы.
Они были в тёмной крови.
Анна шла испуганно глотая слюну, которой не было, по аллее Святого Варфоломея. С плеча свисал рюкзак, в руке она сжимала пакет с осьминогом. Из джинсовых шорт продолжала капать кровь.
Нужно найти трубки, которые мама хранила в шкафу в туалете, вместе с упаковками каких-то мелких подгузников, которые впору лишь куклам.
За годы исследований она находила их тысячами. В туалетах рядом с лекарствами или упаковками туалетной бумаги, в аптеках и супермаркетах, где для них даже была отдельная полка. Она использовала их как факелы, макая в спирт, иногда для очистки ран, иногда – как воображаемые сигары, выкидывая вату – в общем, всеми возможными способами, кроме прямого назначения.
Наверняка Пьетро и Астор уже проснулись и, вероятно, гадают, куда она подевалась.
Им нельзя видеть её такой.
Она свернула за первый угол. Пушок следовал за ней по пятам. Она направилась в аптеку "Муццолини", рядом с Собором. Стекло было пробито носом спортивного "Range Rover". Она перелезла через капот и забралась внутрь. Стены были облицованы красным деревом, а на полках стояли старые бело-голубые терракотовые горшки. На земле, среди перевёрнутых предметов с витрины, она нашла упаковки с тампонами. Она взяла "тампаксы", какими пользовалась мама. В инструкциях говорилось, что нужно расслабиться и не напрягаться, когда вставляешь тампон в первый раз.
Она присела на перед машины и сунула в себя тампон. Анна удивилась, насколько это легко и не больно. В каком-то бутике она обтёрлась и надела тёмные шорты и полосатую сорочку до колен. Она вернулась к дому с облегчением. Наличие в рюкзаке коробочки с тампонами придавало ей душевного спокойствия.
Она удивилась, что месячыне наступила внезапно, без боли. Мама, когда у неё были «дела», болела и принимала лекарства. Кто знает, может быть, из-за погружения что-то изменилось в теле, и в животе прорвался какой-то мешочек, как с чернилами у осьминога. И не странно ли, что месячные начались у неё как раз на следующий день после дня рождения?
В отеле она видела детей своего возраста, часто даже младше, уже покрытых пятнами Красной. Все удивлялись, что у неё сиськи и волосы на лобке, но ни одного пятна. Сначала она старалась не думать об этом, но постепенно стала воображать, что она другая, особенная. Понимая, что с таким же успехом можно броситься со скалы в надежде, что в полёте отрастёт пара крыльев, она всякий раз гнала от себя эти мысли. Но сами знаете: иллюзии цветут, как отравленные цветы у тех, кто не верит в будущее.
Размышляя об этом сейчас, с воткнутым тампоном, она чувствовала себя идиоткой. Он такая же, как и все остальные. Анна вспомнила, что мама написала в конце главы, посвящённой воде.
Когда хочется пить, не надейся, что пойдёт дождь. Рассуждай и ищи решение. Спроси себя: где можно найти питьевую воду? Бесполезно надеяться найти бутылку воды в пустыне. Надежды оставь отчаявшимся. Есть вопросы и ответы. Человек способен найти решение любой проблеме.
Погружённая в свои мысли, она оказалась на маленькой площади с видом на море. Анна уселась на скамейку и рассеянно принялась гладить Пушка.
Нужно подумать. Наличие месячных ничего не означало. До появления вируса они указывали на то, что организм готов к рождению детей, но только после эпидемии становились сигналом о том, что ты скоро умрёшь. Нельзя путать месячные с Красной Лихорадкой.
Значит, у тебя тоже нет иммунитета. Хватит так думать. Даже не начинай снова.
Несомненно было то, что между месячными и появлением пятен проходит время. Иногда мало, иногда много. В любом случае достаточно, чтобы попасть на континент.
Мессина была недалеко. Неделя ходьбы. И даже земля по другую сторону моря, судя по картам, не казалась слишком далеко. Никто не знал, что происходит за проливом. Сицилия была островом, на котором жили немногие выжившие, и максимум через 5-6 лет тут останутся только животные и растения. Возможно, остальная часть планеты победила вирус.
Чефалу – прекрасный городок, но тут можно умереть.
Она ещё раз проверила, не испачканы ли шорты, вздохнула и вошла в гараж.
Мальчики в полумраке разливали бензин по канистрам.
– Давай воронку, иначе всё прольём, – говорил Пьетро.
Астор встал и увидел сестру.
– Где ты была?
Не успела она ответить, как он побежал и принёс с верстака большую синюю воронку.
Анна помахала пакетом:
– Сюрприз! – ни один не обернулся. – Эй! Вы что, оглохли? У меня сюрприз.
Астор заглянул в пакет:
– Осьминог. Сама поймала? Молодец, – он вытащил его и тут же положил обратно. – Потом посмотрю. Мы запускаем мотороллер.
Анна прислонилась к коляске.
Пьетро сосредоточенно поджал губы, словно сосал из соломинки. Волосы падали прядями ему на лоб. Луч света щекотал ему шею. У затылка он был загорелый, но внизу, где его прикрывала футболка, кожа была молочного цвета.
– Как успехи? – спросила Анна, стараясь проявить интерес.
– Нужно почистить карбюратор и поменять свечи зажигания, – сказал он.
Пьетро поднял канистру и налил в бак немного бензина через воронку.
Анна немного помолчала:
– Осьминога можно приготовить с горохом. Или с консервированными помидорами, но они закончились. И надо развести костер на террасе.
– Хорошо. Займись этим, – сказал Пьетро, отложив воронку.
Анна выглянула из гаража. Она проснулась на рассвете, вышла тихо, чтобы не разбудить их, чуть не утонула, сражаясь с этим грёбаным осьминогом, и у неё начались месячные.
Мальчик повернулся к ней:
– Надо проверить тормоза.
Карие, пятнистые глаза придавали его лицу какую-то серьёзность и добавляли оттенок сомнений. Как будто он сам не очень-то верит в то, что говорит.
– Ты просто молодчина, – ответила она с саркастической ухмылкой.
Пьетро то ли не расслышал, то ли пропустил её слова мимо ушей.
– По-моему, свечи грязные, поэтому мотороллер не заводится... – он вдруг замолчал и уставился на неё, склонив голову.
Анна застыла и проверила шорты:
– Чего уставился?
– Ты в сорочке.
– Ну и что? Не нравится?
– Никогда не видел тебя в сорочке, – он начал рыться в шкафу с инструментами и вынул молоток.
Астор тем временем полировал кузов коляски тряпкой. Первый раз брат что-то чистит.
– Пойду домой, – сказала она, повернулась и сделала два шага, но, подойдя к входной решётке, остановилась. – Завтра уезжаем.
– Завтра? – Пьетро широко раскрыл глаза. – Я ещё не знаю, получится ли к завтрашнему дню запустить мотороллер.
– Это твои проблемы. Сможешь – хорошо. Не сможешь – пойдём пешком, как всегда.
– Понятно, ты сегодня не в духе.
– Не в духе? – девочка развела руками. – Вовсе нет. Просто завтра пора уезжать.
Пьетро бросил молоток на верстак:
– Ты чего тут раскомандовалась?
– Потому что так нужно, – Анна сжала кулаки. – А если тебя не устраивает...
Она не закончила фразу.
Астор топнул ногой.
– Но Анна... – он поймал её за руку. – Зачем?
– Потому что я так решила.
Она вырвала руку.
Астор нервно пнул мотороллер, который отозвался металлическим грохотом.
Анна взорвалась. С визгом она швырнула в брата пакетом с осьминогом и попала ему между лопаток. Мальчик упал на колени и заплакал.
Анна присвистнула Пушку и вышла из гаража.
Она вошла в дом, хлопнув дверью, вышла на террасу и разлеглась на шезлонге, скрестив руки и продолжая бормотать про себя, затем, фыркнув, сорвала с себя эту ужасную сорочку, сняла шорты, вынула пропитавшийся кровью тампон и бросила его через перила. Часто ли нужно менять эти штуки? Она вставила другой, чуть не плача от злости.
Ей хотелось задушить Пьетро. Она внимательно отмечала каждую перемену его настроения, а он ни на что не обращает внимания. Да и вообще он на неё почти не смотрит. На осьминога он даже не взглянул.
– Хватит. Хрен с ним, – сказала она Пушку, безмятежно спавшему рядом.
Анна вошла внутрь и рухнула на кровать, обняв подушку. Она прислушалась, как шумит море, а ветер колышет листья лимонов, ожидая сна, который не приходил.
Анна резко проснулась, позвала Пьетро и Астора, но никто не ответил. Пушок лежал на кровати, положив голову на подушку. Она оттолкнула его, сморщив нос:
– Блин, какой же ты вонючий.
Окна дрожали от северо-западного ветра. Фронт низких голубоватых облаков приближался к берегу, окутывая солнце.
– Почему они не идут? – спросила она у пса, но тот лишь почесал шею в ответ.
В гараже она тогда распсиховалась, а теперь чувствовала себя виноватой. Рука потянулась к морской звезде. Она сжала её в ладони, закрыла глаза и вспомнила прошлый вечер, когда они крепко спали вместе.
Поток томного тепла поднялся по спине и заглушил дыхание.
Когда солнце уже садилось, мальчики вернулись домой с банками консервированных помидоров, которые они с довольным видом бросили на диван.
– Этого хватит для приготовления осьминога? – Пьетро поднял пакет с слизистым шариком.
– Да, вполне! – Анна по-дурацки захлопала в ладоши, стремясь заслужить прощение. – Но сначала нужно его сварить. Давайте разведём огонь на террасе.
Глаза Пьетро сверкали, как у дикого зверя, но он не злился. Возможно, с ним она могла притвориться, что ничего не произошло, но кое перед кем другим придётся извиниться.
Астор весело играл с Пушком на террасе. Она подошла к нему из-за спины и прошептала:
– Ты обиделся?
Он обернулся. Что-то детское в голубых глазах потерялось, сменилось взрослой серьёзностью.
– Прости, – она застенчиво взяла его за руки.
Брат бросился в её объятия. Среди множества недостатков, которые она передала ему, не было злопамятства.
Как сука со щенком, она крепко обняла маленького мальчика и стала целовать его в шею и лоб, пока он не начал вырываться.
– Что? Не нравится, когда я тебя целую? Или тебя укусить?
Она схватила его и играючи укусила за руку. Астор широко улыбнулся. Она щекотала его большими пальцами по бокам, а он колотил её по спине и хихикал. Внезапная возня взволновала Пушка, который прижался к заднице Анны, покачивая тазом. Она шлёпнула его, и пёс, поджав хвост, скрылся за вазами с лимонным деревом.
Анна с Астором лежали на изразцовом полу и смотрели на звёзды. Они казались настолько близкими, что, если протянуть руку, можно взять их и положить в карман.
– Ну так, будем костёр разводить?
Голова Пьетро появилась на фоне неба. В руке он сжимал наполовину полную канистру с бензином. Они сложили стулья и шезлонги, полили их бензином и подожгли. Красные и голубоватые языки поднимались всё выше и выше, потрескивая и рассыпаясь искрами. Охваченные порывом, они вытащили мебель из гостиной и бросили её в огонь. Дымом закоптило окна чердака и заволокло всю квартиру. Вскоре от огня остались лишь угли.
– Давайте и матрас сожжём! – предложил Астор.
– Нет! Только не матрас! – хором ответили ему Анна и Пьетро.
Девочка открыла пакет с осьминогом, и оттуда завоняло. Она всегда считала, что стерпит неприятные запахи; Анна настолько привыкла к трупному смраду, что теперь уже не замечала его. Но этот запах был просто невыносим.
– Протух? – спросил Пьетро.
Анна пожала плечами и швырнула пакет с балкона. Чудовище с щупальцами, которое едва не убило её, улетело в ночь и плюхнулось на пляж рядом с использованным тампоном.
Они разогрели консервированные помидоры и горох в большой сковороде, по очереди помешивая их и соревнуясь, кто дольше усидит у огня. Когда похлёбка была готова, они разлили её по тарелкам и проглотили горячее, безвкусное, но питательное варево.
Ни Пьетро, ни Астор не вспоминали при ней о мотороллере, и Анна умирала от любопытства.
– Как дела с "Веспой"? – между прочим спросила она.
Пьетро провёл пальцем по краю сковороды, подбирая остатки:
– Неплохо, она на мгновение завелась, потом заглохла, и больше нам уже не удавалось её завести.
– Ну, попробуйте ещё завтра.
Мальчик застыл с указательным пальцем в соусе:
– Что? Ты же хотела уезжать? Ты там такое устроила...
– Один день ничего не изменит. И ты прав, на "Веспе" мы быстрее доберёмся до Мессины.
Астор похлопал себя указательным пальцем по виску, глядя на Пьетро. Он погладил Пушка, который широко зевнул.
– А как же он?
Все задумались.
– Снотворное! – вдруг сказала Анна. – Мама писала, что некоторые виды снотворного вырубают на целые сутки. Накормим его снотворным и подождём, пока он заснёт, а потом посадим в коляску. Когда он проснётся, мы уже будем в Мессине.
Пьетро это не убедило.
– Получится, вот увидишь, – успокоила его она. – Завтра пойду и поищу их в аптеке. А если не найду, пойдём пешком.
– Пешком... – с горечью повторил Астор.
Слишком усталые, чтобы спорить дальше, полные сомнений, они сидели и молчали, глядя в тлеющие угольки.
Облака витали у самого края моря и безмятежно наблюдали за новым солнечным днём, который выдался теплее и безмятежнее, чем предыдущий. Этому радовались даже голуби, воркующие в сосновом лесу за ресторанами.
Анна сидела на пляже в новом синем лифчике-балконет с нежным белым бантиком в центре. Он был ей слишком велик, и грудь лежала в нём, как шарики мороженого в чашке. Вниз она надела шорты. С тампонами было удобно, но кровь, похоже, не собиралась останавливаться.
Большая чёрная муха не по сезону врезалась ей в лоб и упала на песок, продолжая жужжать. Анна достала из рюкзака тетрадь "ВАЖНО", положила её на бёдра и стала листать в поисках названия снотворного для Пушка.
Она первый раз открывала тетрадь с тех пор, как забрала её из Торре-Норманна. Во время путешествия она в неё не заглядывала, так как помнила всё уже наизусть, а в мире было много такого, чего мама не могла себе даже представить.
Она нашла страницу, на которой рассказывалось о снотворных. Вроде как они назывались: Миниас...
Остальные названия расплылись в пятне воды.
Вряд ли удастся найти их в аптеке. Снотворные исчезли одними из первых, но попытаться стоило. Она продолжала листать тетрадь и дошла до последних ещё пустых страниц. Анна смотрела в горизонт, а ветер взъерошивал ей волосы.
Может, и мне написать что-то подобное?
Это было похоже на откровение. До этого момента она никогда не осмеливалась представить себе такое. Это была тетрадь "ВАЖНО", которую мама вручила ей перед смертью.
И которую я передам Астору.
Она пересчитала пустые страницы. Их было 32. Мама же не будет возражать, если Анна что-то тут напишет? Она уставилась на облака, взяла карандаш и стала писать.
КУКУРУЗНЫЕ ШАРИКИ
Астор, не ешь эти жёлтые кукурузные шарики, от которых у тебя болит живот и весь день понос. Ты всегда об этом забываешь. Просто не ешь их. Всё остальное...
– Анна!
Девочка подняла голову и увидела, как по набережной бежит Пушок, а за ним – Астор.
– Анна! Анна!
Она положила тетрадь обратно в рюкзак и пошла ему навстречу, сначала шагом, потом бегом.
Астор остановился перед ней, согнувшись от усталости.
– Что случилось? – спросила его Анна.
– Пьетро... – малыш положил руку на грудь. – Ему удалось завести двигатель. "Веспа" ездит!
Где-то в старом городке грохотал мотор. Ей казалось, что ещё вчера она слышала, как мотоциклы мчатся на полной скорости по дороге мимо леса.
– Пошли, – сказал Астор, убегая.
Анна побежала за ним, а пёс – следом.
Пьетро выехал из-за домов на "Веспе". С прикреплённой коляской мотороллер казался большим и громоздким, чуть меньше машины.
Мальчик медленно продвигался вперёд, стараясь не заезжать на песок, покрывавший широкие участки проезжей части.
Он нагнал их у ресторана "Фонарь" и затормозил рядом с остатками рыбацкой лодки. Коляска вздрогнула, и двигатель с яростным хлопком отключился.
– Я пока не дружу с передачами, – Пьетро был весь в поту, с красным лицом, а в подмышках его рубашки виднелись два больших тёмных пятна.
– Невероятно... – пробормотала Анна, обходя коляску.
Мотороллер был красивого, светло-голубого цвета с хромированными зеркалами, сверкающими на солнце. На коляске была надпись: "Прокат".
Пьетро был в восторге:
– И свет работает, можно ехать даже ночью, – сказал он, слез с седла и толкнул стартёр. Мотор послушно забормотал. – Видишь?
– Фантастика! – Анна захлопала в ладоши.
Астор радостно запрыгал.
Пьетро подмигнул:
– Признайся, ты ведь не верила, что у меня всё получится?
– Очень даже верила. Только…
– Что?
– Странно. Вот и всё, – Анна провела рукой по кузову.
– Это "Vespa 125", четыре передачи. Для их переключения нужно поворачивать ручку.
Астор вскочил на седло и вцепился в руль, весь взволнованный:
– Покатай меня! Давай кататься!
– Да, но сначала нужно вытащить её из песка. Помогите мне.
Астор и Анна, опустив голову, толкали сзади, а Пьетро рулил из седла. Мотороллер то и дело глох.
До смерти устав, они едва добрались до въезда на дорогу, ведущую прямо к холмам. Как только заднее колесо коснулось асфальта, мотороллер поехал, разбрасываясь щебнем. Пёс с лаем побежал за ним, пытаясь укусить шину.
– Пушок! – крикнула Анна. – Назад!
Пьетро улыбнулся и ускорился, преследуемый собакой.
Анна смотрела, переводя дыхание:
– Этот пёс никогда не полезет в коляску.
Мотороллер шарахался из стороны в сторону, едва не задевая припаркованные по бокам машины. Затем каким-то образом Пьетро удалось справиться с управлением. Мальчик зарулил обратно к центру дороги, притормозил у развилки и исчез за поворотом.
Анна и Астор слушали, как рёв двигателя становится всё тише и тише, пока не наступила тишина.
– Совсем уехал? – спросил Астор.
– Не знаю, – Анна пожала плечами.
– А как же Пушок?
– Нет, этот точно вернётся.
Прошло несколько минут, и они снова услышали рычание двигателя, а через полминуты коляска снова появилась, набирая скорость по прямой.
Анна и Астор подняли руки, словно приветствуя победителя забега.
Пьетро ехал прямо посреди проезжей части, восторженно гудя, но вдруг что-то случилось. "Веспа" свернула влево, словно её сдул невидимый великан, и, не замедляя и не тормозя, врезалась в тротуар. Коляску оторвало и отбросило к каменной стене, примыкающей к дороге. Мотороллер и маленький мальчик взлетели в воздух и, кувыркаясь, исчезли под откосом под грохот снесённого металлического ограждения.
Всё заняло не более трёх секунд.
Анна и Астор, затаив дыхание, выглянули из-за стены.
Трёхметровый отвесный уступ переходил в плоский уступ, весь покрытый опунцией, каперсами и мусором.
Останки "Веспы" лежали на этом уступе, который нависал над пляжем.
– Где Пьетро? – спросил Астор.
– Должно быть, свалился ещё ниже.
Анна почувствовала, как кровь стекает по ногам, и едва не лишилась чувств. Она упала на колени – её вырвало нутом, съеденным на завтрак.
Астор высунулся вперёд:
– Кажется, я его вижу.
Анна вытерла рот рукой. Голова шла кругом, но она смогла произнести:
– Где он?
– Лежит под мотороллером.
Девочка попыталась встать, ноги не держали:
– Иди посмотри, но будь осторожен.
Астор спустился вниз, цепляясь за камни и кусты. Добравшись до уступа, он прокрался на четвереньках среди опунции к "Веспе".
– Он тут.
Девочка подняла голову и встала.
Небо было лазурным, облака – белыми, море – серым. пляж – жёлтым. Безмятежный, равнодушный фон, который никогда не менялся с тех пор, как они сюда прибыли. Анна была уверена, что за всем этим скрывается зло.
– Он жив?
– Не знаю.
Когда она перелезла через небольшую стену, борясь с тошнотой, то справа увидела Пушка. Он скулил и рвался вперёд, пытаясь набраться смелости для прыжка.
– Пожалуйста, – взмолилась она. – Будь добр, стой на месте.
Пёс послушно растянулся на земле.
Девочка пробралась между кактусов. Астор, сидевший рядом с "Веспой", прикусив палец, глядел на торчащую из-под мотороллера руку Пьетро, лежащую на почерневшей бутылке отбеливателя. Остальная часть тела скрывалась под мотороллером. Ветер утих, и тишину нарушал только собачий скулёж.
– Надо его вытащить, – сказала она брату, хотя был риск раздавить его мотороллером. – Ты понял? – она повернулась к Астору, который смотрел в пустоту. – Очнись, блин! Помоги мне! Возьми его за руку и тяни, а попробую поднять мотороллер.
Ребенок, как автомат схватил Пьетро обеими руками за запястья.
– И не отпускай. Не вздумай отпустить!
Анна ухватилась за корму "Веспы" и оттолкнулась ногами. Ей удалось приподнять её на десяток сантиметров, но потом пришлось снова опустить. Слишком тяжёлая. Она попробовала ещё раз, но безуспешно. Казалось, мотороллер обо что-то зацепился. Она села, упёрлась лбом в колени и прошептала:
– Не получается.
Почему она позволила ему починить “Веспу”? Это она сказала ему: "Ну, завтра ещё попробуешь". Достаточно было сказать: "Хватит, пойдём пешком". Всего несколько других слов – и теперь они бы уже были на пути к Мессине.
Она глянула на две жёлтые башни собора.
– Надо взяться и поднимать вдвоём: я сзади, а ты спереди.
С первой попытки им удалось немного сдвинуть "Веспу" с места. Показалось плечо и бок Пьетро в полосатой рубашке. Крови не было. Во второй раз Астор ухватился немного по-другому, и Анна с отчаянным криком дёрнула. Мотороллер приподнялся, но не перевернулся. Девочка толкала вперёд, упираясь вытянутыми руками.
– Астор, сюда. Быстрее.
Мальчик отпустил руль и сел рядом с ней.
– На счёт "три". Закрываем глаза и толкаем. О Пьетро не думаем. Просто толкаем, – она посмотрела ему в голубые глаза. – Представь, что ты самый сильный в мире, хорошо?
Астор кивнул.
– Раз… два… три!
Скутер перевернулся, унося с собой облако земли и опунции, и с металлическим грохотом упал с уступа на пляж.
Инстинктивно Анна обняла Астора и прижала к груди.
Пьетро лежал, раскинув руки. Голова, свесившаяся набок, потонула в лохмотьях и полиэтиленовых пакетах. Под коленями брюки были залиты кровью. Одна лодыжка расплющилась, превратившись в мешанину носков, костей и плоти. Из локтя торчала розоватая кость.
Анна опустилась на колени и поднесла ухо к его рту.
– Он жив.
Через три дня он умер.
В те дни Анна пыталась вытащить Пьетро на дорогу. Она раздобыла лестницу и веревки, но едва она пошевелила его, мальчик истошно завопил и задрожал, будто его терзали электрическим током. Анна испугалась и отпрянула.
Они срезали опунцию, разожгли костёр и осторожно переложили Пьетро на надувной матрас. Анна разрезала ему ножом брюки и футболку. Тёмный синяк начинался из-под пупка, покрывал весь живот и спускался на бок. На заднице и под мышками, как она и подозревала, были алые пятна вируса.
Мальчик лежал без сознания, горел лихорадкой. Когда ему давали пить, он выплёвывал воду, как яд.
Ночью он кричал.
В кромешной тьме вместе с Пушком Анна бродила по тёмным переулкам Чефалу в поисках лекарств. В ящиках аптек почти ничего не осталось: крема для кожи, дезодоранты и коробки, съеденные мышами. Она откопала бутылочку мелатонина, тахипирин и антибиотики, но ничего, чтобы облегчить страдания.
На следующий день Пьетро погрузился в задыхающийся сон, от которого с визгом просыпался, как будто об него разбивались волны боли. Он повторял, что ему холодно, даже огонь и одеяла не могли его согреть.
На следующее утро из серого, как камень, моря вышло бледное холодное солнце. Астор и Анна спали, свернувшись калачиком рядом с Пьетро, который потерял сознание. Кровь превратилась в чёрную густую, как смоль, смесь, которая приклеила его к матрасу. Пурпурное пятно на распухшем животе стало тёмным и тёплым.
В середине дня он начал бредить – разговаривал с каким-то Патрицио. Говорил, что тот должен перестать печатать, что шум клавиш сводит его с ума.
– Сейчас скажу ему, – успокаивала его Анна, поднимая голову. – Слышишь? Он перестал.
Гримаса ужаса застыла на лице Пьетро, который ледяными глазами смотрел в потухшее небо, словно над ним парило что-то страшное.
Анна снова сбегала в аптеку и, вскрыла там все ящики, нашла таблетки и ампулы для инъекций, но не шприцы. Она вылила ему жидкость между потрескавшихся губ и попыталась сунуть в рот горсть таблеток, но он сжимал зубы, будто ей назло. Она попробовала несколько раз, но безуспешно. Наконец она разбросала таблетки в стороны, стала пинать пустые консервные банки и опунцию и с криками выдирать кусты. Астор вцепился ей в ноги, умоляя остановиться.
На четвереньках они подобрали таблетки и сунули их ему в рот по одной, пока Пьетро не успокоился. Его лицо расслабилось, он погрузился в тяжёлый сон.
На третий день Анна проснулась от голоса Пьетро:
– Анна... Анна ...
Она вылезла из-под одеяла, опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку:
– Вот я, здесь.
Пьетро прищурился, словно ему в глаза бил яркий свет, приподнял затылок и уставился на неё слепым взглядом.
– Колесо… его заклинило… я пытался... – приступом кашля ему раздирало грудь. Он выплюнул комок тёмной крови и нащупал в темноте её пальцы. – Найди кроссовки…
Анна вытерла слёзы и погладила его вспотевший лоб:
– Конечно, найду.
– Ты должна их найти, поняла? Они спасут тебя.
– Поняла. А теперь отдохни.
Слова Анны, казалось, успокаивали его. Видимо, его губы искривились в улыбке, и несколько минут он молчал, затем заговорил с закрытыми глазами:
– Анна, возьми два полиэтиленовых пакета.
– Зачем?
– Два пакета. Без дыр.
ДВА ПАКЕТА
Вита – небольшая деревня в провинции Трапани. На улице Алерамо, посреди фруктового сада стоял современный дом, принадлежащий семье Ло Капо. На первом этаже жила Костанца, вдова Доменико Ло Капо, владельца преуспевающей строительной компании, умершего в 60 лет от сердечного приступа. На втором этаже обосновалась Лаура, их старшая дочь, мать Пьетро, разведённая с Мауро Серрой, механиком гоночной команды "Ducati". На третьем этаже располагалось две квартиры, в которых жили две другие дочери: Аннарита и Челесте.
Аннарита, младшая, изучала архитектуру. Челесте, которой было уже за 30, была холоста и владела гончарной мастерской в центре города. Люди говорили, что Челесте – ни рыба, ни мясо, а одно из тех существ, которым секс не интересен, независимо от пола. Про Аннариту ходили слухи, что она лесбиянка, а её учёба в университете – лишь предлог, чтобы ездить в Палермо к подруге, которая работает в городском совете. В общем, деревенские пересуды.
Дело в том, что после смерти Доменико в доме на улице Алерамо жили одни женщины, которые опекали Пьетро, как маленького короля.
Только одному мужчине было разрешено приходить в это своеобразное женское общежитие – Мауро, отцу мальчика. Вечно путешествующий по миру механик выкраивал выходные в месяц и две недели летом, чтобы приехать к сыну и бывшей жене, которая вместе с сёстрами кормила его капонатой почти без уксуса, омлетом и канноли с рикоттой из овечьего молока. В те дни звезда Пьетро уходила в закат, а звезда отца ярко сияла на небе.
Мауро Серра был высоким и рыжим, с голубыми глазами и густой бородой, обрамлявшей лицо. Он одевался во фланелевые рубашки, а на ногах носил остроконечные техасские сапоги. Сёстры утверждали, что он переплюнул Роберта Редфорда и, как и американский актёр, был заядлым плейбоем.
Когда по воскресеньям три сестры смотрели Гран-При, они пытались угадать, кого из девушек-зонтиков[9] Мауро уже успел соблазнить.
– По одной каждую гонку, – фыркнула Лаура, подавая пармезан.
Лаура Ло Капо была красивой женщиной со смуглой кожей и с двумя угольно-чёрными глазами. После развода она набрала вес и не перестала закрашивать седину на корнях длинных волос. Она называла бывшего мужа плейбоем, но вместо того, чтобы ревновать, гордилась этим:
– Разве можно мешать льву охотиться? Нельзя же запирать его в клетке. Я так не могу. Это преступление против женского пола.
Поскольку она была единственной львицей, от которой у Мауро был ребенок, это льстило её самолюбию и вполне удовлетворяло: пока Мауро не забывает о Пьетро и привозит ей из путешествий магниты на холодильник, этого вполне достаточно. Младшие сёстры тоже не сопротивлялись обаянию зятя, и каждый раз, когда он приезжал домой, одевались понаряднее, красились и соревновались в искусстве обольщения. Мечта о жизни в гареме, деля механика между собой, оказывало стимулирующее действие на их либидо.
– Поскольку ему понравились каннеллони, которые я приготовила своими руками, то сегодня ночью плейбой будет спать со мной, – говорила младшая, теряя всякую скромность.
– Ему нечего делать с такой худышкой, как ты, – возражала Челесте. – А вот я... как ты там выражался, Мауро? – тигрица!
И она приподнимала руками свои большие сиськи.
– Не ссорьтесь, девочки! Если обнимемся, то все втроём поместимся в постели. Да, Мауро, я знаю, что ты будешь не против, – разгорячённо орала Лаура, ополаскивая посуду.
Возбуждённые, как старшеклассницы, женщины хихикали, чувствуя себя продвинутыми и современными.
Механик уже видел себя на пенсии, милостью Божьей, с тремя женщинами, которые служат ему и почитают, как вавилонского царя.
Маленький Пьетро тоже вырос, уважая этого статного и необыкновенного отца, который привозил ему футболки и побрякушки с брендом Ducati. Он часами сидел в сарае и смотрел, как тот чинит старый мотоцикл "Лаверда Йота".
В солнечные дни они вместе ездили на море, мальчик садился на бензобак.
Короче говоря, жизнь была просто прекрасна, но, как и в любом уважающем себя сюжете, случилось нечто такое, что нарушило гармонию в семье. На улице Алерамо появился Патрицио Петрони, новый бойфренд Аннариты. Он был из Рима, весил больше 100 кг, невысокий и широкий – его было легче перепрыгнуть, чем обойти. Копна чёрных кудрей висела чуть выше лба. Очки в толстой оправе на носу-картошке. Раздутый живот не помещался в шортах, свисающих с низких ягодиц, а икры, круглые, как у индейки, торчали прямо из пары чёрных высоких кед.
Аннарита неохотно рассказывала о том, как они познакомились, но по некоторым подробностям становилось понятно, что не последнюю роль тут сыграл Facebook[10]. Патрицио на своём римском диалекте объяснил сестрам, что они с Аннаритой любили друг друга всегда, практически со времён Большого Взрыва, и наконец, в этой жизни, им удалось соединиться после тысяч жизней, проведённых в погоне друг за другом.
– Эти двое подходят друг другу не более, чем колокольный звон кусочку мыла, – уныло прокомментировала старая Костанца.
– Патрицио некоторое время поживёт у меня, ему надо дописать свой роман, – объяснила Аннарита сёстрам, которые слушали её с отвисшей челюстью.
Писатель разместился в квартире своей девушки и превратил гостиную в кабинет. К концу недели его уже ненавидела вся семья.
Пьетро он не понравился, потому что воровал его "киндер-сюрпризы". Бабушка жаловалась, что он "слишком много себе позволяет". Лаура ненавидела его, потому что считала неуклюжим и уродливым, как чума. А Челесте – потому что тот соблазнил сестру, которая, бедняжка, была немного легкомысленна.
Для Патрицио все недовольства семьи Ло Капо были, как укусы овода для буйвола. Он садился за стол и чавкал, а потом растягивался на диване, обнимая свою девушку, наблюдая по телевизору за соревнованиями по барбекю. В остальное время он писал роман. Стук клавиш слышался на лестнице день и ночь. Изредка он выходил из квартиры, чтобы купить себе картошки фри и шаурмы.
На заброшенном поле Челесте и Лаура провели тайную встречу, где разработали план, чтобы избавиться от "Мешка со вселенским дерьмом" (это прозвище Патрицио по достоинству заслужил), не слишком обидев сестру. Было установлено, что его должен убедить Мауро. По-хорошему или по-плохому.
Механик пригласил Патрицио на пиццу и мужской разговор, а когда вернулся, сёстры ждали его в ночных рубашках.
– Ну что?
– Он умял два патапиццы, кальцоне с творогом и сосисками и 4 кружки пива.
Лаура, вся убитая горем, опустилась в кресло.
– Что такое патапицца?
– Пицца с картофелем фри.
Челесте бродила по гостиной, посасывая сигарету:
– Но ты спросил его, когда он уйдёт?
– Ему надо роман дописать.
Лаура отрезала кусок пирога и протянула бывшему мужу:
– Ты хоть спросил, о чём он его пишет?
– Это история мира, населённом не людьми, а гигантскими хомяками.
Две женщины выжидательно смотрели на него.
Механик откусил пирога:
– Он едва закончил описывать доисторическую эпоху.
В течение следующих трёх месяцев ничего не изменилось, пока в новостях не сообщили, что в Льеже неизвестная болезнь косит население и что по какой-то неясной причине, связанной с отсутствием гормонов полового созревания, дети оказываются к ней невосприимчивы.
Мауро провёл месяц в Голландии, испытывая новый мотоцикл, а на обратном авиарейсе в Палермо почувствовал себя плохо, будто ему нос резали двумя ножами, а голову сжимали в стальных тисках. Сходив в туалет проблеваться, он заметил у себя на боку красное пятно.
Лаура встретила его в аэропорту. Он вышел к ней уставший и с блестящими глазами. В машине механик начал кашлять. Его уложили в постель, но, несмотря на лимонный сок и аспирин, температура всё повышалась. Его осмотрел доктор Панунцио, семейный врач. Он успокоил сестёр:
– Ничего серьёзного. Просто грипп. Ему нужно отдохнуть.
Новости из Северной Европы были неутешительными: вирус вырвался за границы Бельгии и безостановочно распространялся по всему континенту. Команда немецких учёных работала над созданием стабильной вакцины.
К счастью, в Италии было лишь несколько отдельный случаев.
Два дня спустя у Мауро случился респираторный коллапс, и Лаура отвезла его на машине скорой помощи в Палермо. Женщина вернулась с высокой температурой и насморком. Она рассказала, что в больнице царит хаос, а Мауро разместили в коридоре вместе с сотнями других больных с аналогичными симптомами.
Через неделю семья Ло Капо, за исключением Челесте, которая лежала у себя с кашлем, собралась перед телевизором и ждала сообщения от премьер-министра по всем каналам. Однако перед журналистами предстал министр здравоохранения, который извинился за отсутствие премьера и, кашляя, посоветовал населению оставаться дома и выходить только в случае крайней необходимости:
– Любого, кто страдает острым респираторным синдромом, сопровождающимся отёчными кожными пятнами, высокой температурой и симптомами пневмонии или других респираторных заболеваний, нужно немедленно изолировать, потому что он может быть заразен и представлять угрозу для тех, кто находится в непосредственной близости.
Лаура, обеспокоенная и с высокой температурой, уже несколько дней не имея новостей о бывшем муже, попросила Аннариту съездить в Палермо. Сестра застала на шоссе бесконечную вереницу автомобилей, нагруженных багажом и пытающихся покинуть остров. Ей сказали, что в столице военное положение, и нельзя ни заехать, ни выехать. Аэропорт также закрыт, а паромы в Калабрию остановлены.
Первой, кто умер в доме на улице Алерамо, была бабушка. Вирус прикончил ей меньше, чем за неделю. Аннарита была единственной из дочерей, которая смогла пойти на похороны. В церкви, кроме Патрицио и Пьетро, почти никого не было. Катафалк также не приехал, и Патрицио погрузил гроб в свой универсал. Городок опустел, большая часть магазинов закрылась. В Вита те, кто не лежал в постели, сидели перед телевизором или общались по телефону с дальними родственниками.
Патрицио целый день читал новости за компьютером. На планете болели все от Индии до Соединённых Штатов, даже Австралию не обошла эта участь. К тому времени стало ясно, что зараза вырвалась на свободу задолго до зарегистрированных случаев в Бельгии. По мнению многих, в том, как распространялся вирус, и в том, что он долго выжидал, пока не превратился в биологическую бомбу, была какая-то злая ирония. Из-за скорости, с которой он мутировал, синтез вакцины был невозможен. Даже исследователи, которые работали над этим, несмотря на строгие процедуры по борьбе с заражением, не выжили.
В Вите, где до эпидемии насчитывалось 2,5 тыс. жителей, чуть менее чем за месяц умерла половина. Кто-то умирал, с уверенностью ожидая вакцины, а кто-то, более скептически настроенный, забаррикадировался в доме, запечатав его скотчем, но сам не избежал болезни. Дети, единственные здоровые, бродили по городку в поисках еды и воды для родителей, бабушек и дедушек.
Телевидение приостановило выпуск новостей и транслировало только старые фильмы. Телефонные сети перестали работать одна за другой. Когда отключилось электричество, птица Апокалипсиса развернула над Витой свои холодные и тёмные крылья.
После госпожи Костанцы настала очередь Челесте. Труп сбросили в братскую могилу без погребальных почестей. Лаура и Аннарита лежали в постелях, истощённые лихорадкой и без сознания. Пьетро часами сидел рядом с матерью в знойной тишине, играя в солдатики. Однажды утром под каким-то предлогом Патрицио схватил его за руку, отвёл в свою маленькую комнату, запер дверь и сказал:
– Они скоро умрут. Мы им ничем не поможем, они обречены. Надо сидеть здесь и ждать.
Внутри комнаты были сложены коробки с едой и банки с пивом.
Но Пьетро заплакал, он хотел к маме. Тогда великан потерял самообладание, пнул шкаф, оторвал руки плюшевому мишке, опрокинул себе на голову ведро с Lego.
– Как ты не поймёшь? Ты что, не видишь? Старого мира больше нет. У тебя впереди вся жизнь. Наступило новое время.
Едва свет пробрался сквозь шторы, Патрицио сел за стол и застрочил на своей старой пишущей машинке "Оливетти".
– Это будет шедевр, – радовался он, то и дело подходя к мальчику и гладя по голове. – Это голая и сырая Хроника Апокалипсиса. Без сокращений и изъятий.
Но Пьетро не знал, что такое Апокалипсис.
– Это когда все умирают, потому что Бог сказал: "Хватит. Я дал вам игрушку, а вы её сломали. Я дал вам прекрасную планету, а вы превратили её в дерьмо".
Эпидемия, по мнению Патрицио, была самым удивительным, что могло случиться с родом человеческим. Он бегал по маленькой комнате, как орангутанг, и говорил, говорил, сам себе задавал вопросы и сам же отвечал, пока, опьяневший, не падал на стул, раскинув ноги.
Пьетро знал, что ключ от двери лежит у Патрицио в кармане брюк. Однажды ночью он встал с постели и попытался вытащить его. Но пальцы не лезли в карман, спрятанный под складками жира.
Людоед с хрюканьем очнулся.
– Тебе нужен ключ? – он протянул ему ключ. – Красивый, да? – он открыл рот и проглотил ключ, как мятный леденец. – Фокус-покус. Теперь его больше нет, – он скрестил руки и снова захрапел.
В другой раз Патрицио сам разбудил мальчика:
– Пьетро... Пьетро... – шептал он так, словно в комнате были скрытые микрофоны. – Ты это слышишь?
Пьетро, спавший в обнимку с пандой, уже несколько дней ничего не слышал – даже приглушённых стонов тёти Аннариты и мамы. Машин за окном тоже не было.
– Слышишь?
– Ветер?
– Почти, но это не ветер. Это шорох миллионов душ, покидающих планету – постоянный, неудержимый поток душ, которые преодолевают нашу атмосферу, пересекают Солнечную систему и встречаются друг с другом.
Пьетро заволновался:
– Ты в порядке? Ты не умираешь? Ты же не оставишь меня здесь одного?
– Тихо. Я другой. Смотри, – он выписал пируэт. – У меня нет пятен, и я никогда в жизни не чувствовал себя лучше. На меня снизошла благодать. Есть горстка избранных, которых Бог щадит и которым суждено восстановить род человеческий. Я бард, моя миссия – рассказать о конце и возрождении. И ты будешь моим помощником.
Еда стала заканчиваться, и Патрицио решил её нормировать. Двое, как только темнело, ложились среди плюшевых игрушек в кроватке Пьетро. Патрицио, затаив дыхание, рассказывал ему истории об армиях хомяков, сражающихся с древнеегипетскими богами, или насвистывал ему "Мы – чемпионы" группы Queen.
Однажды утром Пьетро проснулся, Патрицио сидел напротив и смотрел на него. Он сменил рубашку и побрился. Дверь спальни была распахнута настежь.
– С добрым утром, помощник. Как спалось? Сегодня мы возвращаемся в мир. Бард не может вечно сидеть взаперти.
Пьетро побежал к матери. В спальне её не было, в гостиной тоже. Он вышел на лестницу и нашел её там. Она вся вздулась и покрылась мухами. Пьетро прижался к стене и прикрыл глаза руками.
Патрицио взял его на руки.
– Видишь, что происходит с телом, когда его покидает душа? Оно начинает вонять и становится пищей для червей и мух. Не надо плакать. Это не твоя мать. Твоя мать теперь свободна и летит мимо Альфы Центавра.
– А папа? Где папа? – всхлипнул малыш.
– Он тоже улетел. Его атомы слились с атомами матери в мире совершенства.
Аннарита была ещё жива и лежала на двуспальной кровати. Вирус высушил её и превратил в хриплый скелет. Пьетро подошёл к ней и погладил по волосам. Женщина с глазами, покрытыми серой пеленой, открывала и закрывала рот, как рыба.
Патрицио поднес ухо к её губам.
– Она просит нас помочь ей, – он отвёл мальчика в гостиную и усадил на диван. – Больное тело держит душу Аннариты. Мы должны освободить её. Рано или поздно она справится с этим сама, но будет сильно страдать. Нам же не нужно, чтобы она страдала, верно?
Пьетро молчал, склонив голову, потом посмотрел на Патрицио:
– Ты хочешь убить её?
Патрицио сел рядом.
– Ты когда-нибудь смотрел передачи о диких животных, когда их возвращают в дикую природу? Иногда случается, что лесники открывают клетки, но звери не выходят, и лесникам приходится выталкивать их палками. Знаешь, почему звери не выходят? Потому что они боятся свободы. То же самое и с душой, – Патрицио пошевелил короткими пальцами, словно перед ним была клавиатура. – Душа, та таинственная сущность, та частица Бога, которая заставляет плоть тёти жить, боится покинуть тело. Но если ей помочь, тётя испытает бесконечную радость. Мы будем как лесники. Понятно? Мы освободим её.
Мальчик кивнул.
Патрицио огляделся. Солнце разрезало гостиную надвое, и в спёртом воздухе комнаты всё золотилось от пыли.
– Где у вас полиэтиленовые пакеты?
– На кухне, под раковиной.
– Принеси парочку. Без дыр.
Патрицио встал у изголовья кровати над осунувшимся черепом Аннариты, держа в руках продетые один в другой пакеты. Он смотрел на маленького помощника, который, стоя рядом с матрасом, сжимал руку тёти.
– Сейчас я надену их ей на голову. Она будет ёрзать. Ты ляжешь на неё и будешь держать изо всех сил и не отпускать.
Малыш кивнул со всей серьёзностью.
– Когда душа тётушки покинет бренные останки, пройдет сквозь тебя и несколько мгновений будет жить в твоём теле. Ты почувствуешь, как она заползает внутрь, это похоже на ласку. Так она будет прощаться с тобой. Ты готов?
Пьетро забрался на кровать, лёг на умирающую и обнял её.
– Готов.
Аннарита почти не сопротивлялась.
Патрицио, весь вспотевший, вздохнул:
– Ты почувствовал?
– Да.
– И каково это было?
Пьетро поднялся с кровати:
– Приятно.
Аннарита была первой. В течение следующих нескольких дней два освободителя душ позаботились об умирающих на улице Алерамо, а затем обо всех живых. Они выходили рано утром и возвращались в сумерки. Они шли по порядку нумерации домов. Часто приходилось взламывать двери, лазить по фасадам зданий. Больные запирались изнутри, опасаясь ограблений. Многие боролись на грани жизни и смерти. Некоторые взрослые, которые ещё стояли на ногах, приводили их к умирающим родственникам. "Феррари 458" нотариуса Ботты, на которой ездил Патрицио, нарушая тишину городка, часто преследовали банды сирот.
Приспособа в виде двойного пакета работала безотказно, но проблема заключалась в том, что иногда освобождаемые, как они их называли, ёрзали в конвульсиях и сбрасывали Пьетро. Пришлось им усовершенствовать методы обездвижения – они привязывали больных к кровати эластичными жгутами, а потом мальчик ложился сверху.
Однажды Патрицио решил расширить их деятельность на дома вблизи Виты. Они припарковали "Феррари" перед баром и вышли, вооружённые мешками и жгутами. Два ряда двухэтажных домов выходили на прямую улицу. Ряд построек прерывался огороженными садами, в которых росли пальмы и лимоны. Стая бродячих собак, едва увидев их, исчезла среди домов.
– Этих падальщиков надо убивать. Они входят в дома и едят мёртвых, – Патрицио вернулся в "Феррари", взял дробовик и зарядил его. – Рано или поздно я научу тебя им пользоваться.
В квартирах вирус убил всех, там были только трупы. Патрицио растерянно развалился на диване:
– Скоро наша миссия будет выполнена.
– И что мы будем делать? – спросил его Пьетро, поигрывая остановившимися стрелками больших маятниковых часов.
– Поедем в Палермо, потом в Париж.
Патрицио повернулся и потянулся, чтобы взять с журнального столика коробку конфет. Футболка задралась, а брюки слезли с задницы, обнажив красное пятно. Хорошо, что Пьетро успел опереться о часы, иначе бы он упал. Он недоумевал: знает ли Патрицио, что у него пятна? Тот всегда говорил, что у него иммунитет, что он никогда не заболеет.
– Хочешь? – великан протянул ему коробочку, сам съев три конфеты.
Пьетро помотал головой.
– Что с тобой? Ты никогда не отказывался от сладкого.
С испачканными шоколадом зубами Патрицио развернул конфету с нугой.
Малыш закусил губу, сглотнул и, едва дыша, прошептал:
– У тебя пятна.
Патрицио, казалось, не слышал, а может, и не понимал.
– У тебя пятна, – повторил Пьетро, заикаясь.
Его глаза наполнились слезами.
Патрицио резко вскочил, схватил его за футболку и поднял в воздух, как тряпичную куклу.
– Повтори! – рот, слишком маленький для этого круглого лица, дрожал, а остроумные глазки прятались между тёмными кругами и взъерошенными бровями. – Ну-ка повтори! – он поднял кулак. Он впервые поднял руку на ребёнка. – Где?
– На спине, – Пьетро закрыл глаза.
Патрицио отпустил его и подошёл к большому туалетному столику в рамке из красного дерева, снял футболку, долго смотрел на себя, дыша носом, потом даже спустил штаны. Его белая и волосатая задница тоже покрылась красными пятнами.
Мальчик забился в угол гостиной. Патрицио долго смотрел на него, потом указал на дверь:
– Уходи.
– Куда?
– Давай, уходи.
Пьетро разрыдался и не пошевелился.
– Ты должен уйти. Сейчас же! – рявкнул здоровяк. Он взял со стола стеклянную лампу и разбил её о землю.
Пьетро скользнул спиной по стене и обнял колени руками.
– Я никуда не пойду, – сказал он.
Патрицио сел на диван, взял ружьё, сунул ствол в рот, поднес большой палец к спусковому крючку и посмотрел на мальчика.
Пьетро закрыл глаза коленями, а уши руками. Он попытался представить себе что-нибудь прекрасное: как отец катает его на мотоцикле. Иногда они останавливались рядом с плоской лагуной, похожей на доску, из которой появлялись соляные холмы. Вдали виднелись розовые птицы с изогнутыми шеями, клювами, похожими на банан, и тонкими ногами, похожими на бильярдные кии.
– Всё, вставай, – мощная, как клещи, рука подняла его на ноги.
– Куда мы едем?
– Я отвезу тебя домой.
Помощник последовал за учителем, который шёл на широких ногах с ружьём на плече.
В машине они не сказали друг другу ни слова. Патрицио ехал быстро, а Пьетро закрывал глаза на каждом повороте. Они подъехали к дому на улице Алерамо и рывком остановились.
Мужчина распахнул дверцу:
– Выходи.
– А ты?
– Выходи.
– Можно поехать с тобой?
– Я сказал, выходи.
"Феррари" взревела, распугав всех ворон.
Патрицио больше не возвращался.
Пьетро прибился к другим детям. Все они жили в школе. Их было около 30 мальчиков и девочек от 5 до 13 лет. Они играли в мяч на площадке, спали на больших матрасах в спортзале и рыскали по домам в поисках еды.
Однажды Пьетро и двое других решили отправиться в дискаунтер на шоссе, где, как оказалось, ещё осталась Кока-Кола. Это был бетонный ящик в центре пустынного асфальтового двора.
– Глянь туда, – один из детей ткнул пальцем.
"Феррари" врезался носом в ряд мусорных баков и стоял с распахнутой дверью.
– Идите, я вас догоню, – сказал Пьетро.
Патрицио сидел в машине на водительском сиденье, среди пустых пивных банок и отвратительной вони экскрементов. Его руки покрылись пятнами и синяками, а живот обвис, как спущенный воздушный шар. Двойной подбородок, который всегда был надутым, теперь висел жирным и желтоватым на опухшей шее. Глаза, тусклые, как два засахаренных каштана, смотрели на лобовое стекло с размазанной засохшей рвотой. Из широко раскрытого рта вырывались хрипы.
Мальчик удивился, что Патрицио ещё жив. Он тронул мужчину за плечо:
– Патрицио. Патрицио, ты меня слышишь? Это я, Пьетро.
Тот закрыл глаза, но на лишённой выражения маске ничего не изменилось:
– Как дела, помощник?
– Я в порядке… – Пьетро сглотнул слюну. – Ну... а ты?
Что-то похожее на улыбку прорезало тонкие губы, измученные порезами и корочками.
– У тебя есть два пакета?
Анна и Астор 4 дня шли из Чефалу.
Перед уходом они вытащили труп Пьетро на дорогу веревками, погрузили его в тележку из супермаркета и покатили на пляж. Там они вырыли в песке яму, закопали труп и накрыли лодкой.
Время от времени Анна оборачивалась, ища его взглядом, но за ней шли только Астор, волоча ноги, и Пушок, обнюхивающий обочины дороги. Затем она взяла кулон и крепко сжала его, пока кончики звезды не порезали пальцы.
Пьетро взорвался у неё в груди, и тысячи острых осколков потекли по жилам, терзая плоть.
Теперь она понимала, что такое любовь, о которой так много говорилось в маминых книгах.
Что такое любовь, понимаешь, только когда у тебя её забирают.
Любовь – это утрата.
Без Пьетро мир снова стал опасным, а тишина, которая раньше составляла ей компанию, теперь оглушала и мучила. Он так глупо ушёл из жизни, после долгой агонии, в которой она не видела никакого смысла.
Как будто кто-то наблюдал за ней сверху и на ходу писал сценарий её жизни, придумывая всё более жестокие страдания. Он проверял её: когда она сдастся? Он забрал у неё отца, мать и оставил наедине с ребёнком. Он наслаждался её встречей с Пьетро, привязал её к нему, а потом отнял. Она шла по дороге, как хомяк в колесе. Мысль, что у неё есть возможность выбирать, идти ли направо или налево, была иллюзией.
Ей вспомнилось то, что много раз говорил ей Пьетро: "Этого мира не существует. Это кошмар, от которого мы не можем проснуться".
До Мессины оставалось около сотни километров. По её расчетам, это займёт ещё 3, максимум 4 дня. Шоссе всё так же катилось под ногами, и пейзаж вокруг менялся медленно и скучно, прерываемый лишь бесконечным рядом туннелей. Они ещё никого не встретили.
Она посмотрела на Астора, который с опущенной головой тащил палку. Разговаривать с ним стало трудно, слова были слишком тяжёлыми, чтобы их произносить.
– Ты в порядке?
Мальчик отсутствующе уставился на зелёный берег, выходящий к морю в утренней дымке.
– Отвечай, когда с тобой разговаривают.
Астор фыркнул, скрестил руки и побежал вперёд, топая ногами.
Он всё время хандрил. Если она злилась, то он убегал и прятался в какой-нибудь дыре.
Как будто это я виновата.
Она подошла к нему и положила руку ему на плечо:
– Есть хочешь?
Астор помотал головой.
– А я хочу.
Она села на край проезжей части и достала из рюкзака две банки с тунцом, одну с собачьим кормом и бутылк воды.
Пушок, сидевший рядом, завилял хвостом. Из уголков рта капала слюна. Анна опрокинула ему на асфальт куски мяса, которые пёс с дрожью умял. Она открыла тунца, слила масло и стала есть с ножа.
Астор продолжал колотить палкой по ограждению.
– Хватит.
Он дёргал волосы на затылке.
Анна заволновалась. Брат начал рвать на себе волосы и говорить сам с собой. Он долго что-то говорил на собственном языке, полном восклицаний и хихиканья. С Пьетро Астор стал болтливым и общительным, совсем забыв о мохнатых ящерицах. Но теперь, после истории с мотороллером, он вернулся в свой мир, состоящий из мелких вещей, камней, насекомых, мёртвых животных и палок.
– Пьетро заболел Красной, он бы всё равно умер, – сказала она и бросила пустую банку в водосточную канаву. – Надо двигаться дальше. Нас по-прежнему двое: ты и я.
Ребенок помотал головой:
– Нас трое, – сказал он и указал на собаку.
Анна протянула ему вторую банку:
– Ты точно не хочешь есть?
– Чуть-чуть, – сказал Астор.
Что будет делать брат, когда её не станет? Писать ему тетрадь было бесполезно, он никогда не откроет её, он даже дорожные указатели читать отказывался.
Анна даже не была уверена, сможет ли он сам добыть себе еду.
Днём пошёл дождь. Холодная вода неумолимо лила из одеяла серых облаков. С шоссе, извивавшегося по складкам берега, внизу виднелось большое пенящееся на чёрных скалах море того же цвета, что и небо. Промокшие до нитки, они сошли с развязки и остановились в небольшом городке, расположенном на холме под виадуком шоссе. Гигантский оползень смыл дома, забросал улицы хламом и выкорчевал деревья. Ручейки дождя вымыли русло среди обломков и побежали к пляжу, сливаясь в ручей, впадающий в море и окрашивающий его в землистый цвет.
Тут тоже не было ни души.
Они вошли в белый домик, окружённый агавами, который остался стоять. Стены были испачканы сажей, а в спальнях обои висели толстыми гнилыми полосами. Даже окна не уцелели и сквозили. На кухне они подожгли шкафы, положили одежду на просушку и сели у огня, чтобы согреться. Им больше нечего было есть, и они так устали, что сразу уснули, а угли краснели в темноте.
На рассвете они снова отправились в путь. Дождь прекратился, но тучи по-прежнему угрожающе висели в небе. Всего через 10 километров они обнаружили разрушенный виадук. Осталось только два пня. Внизу, между пилонами, текла набухшая от дождя речка. В мутной воде плавал опрокинувшийся грузовик.
Они спустились через густой колючий лес, растущий у подножия холма. Поток был слишком стремительным, чтобы пробираться вброд, им пришлось подняться по нему к излучине, где упал большой тополь, образовав мост. Анна пошла первой, балансируя на бревне. Астор и Пушок последовали за ней на четвереньках.
Дождь дождался, пока они вернутся на шоссе, и снова полил. Они укрылись в "Вольво", стоявшем на стоянке. Рядом по-прежнему стоял аварийный треугольник. Пушок растянулся на заднем сиденье, а Астор – на водительском сиденье. В кабине всё гремело от дождя, стучавшего по крыше и стекавшего по ветровому стеклу, как водопад. Анна порылась в багаже в поисках чего-то съедобного, но единственное, что имело какое-то отношение к еде, – это книга рецептов для скороварки. Она выбросила книгу на улицу. Когда ливень закончился, было слишком темно, чтобы двигаться дальше, и они заснули прямо там, свернувшись калачиком в креслах.
Ночью Анна проснулась. Ей захотелось в туалет. Она вышла и увидела вдали свет. Может быть, огонь. Он вернулась в машину – Астор тоже проснулся.
– Есть хочу, – сказал ребенок.
– Не думай об этом, завтра мы что-нибудь найдём. Спи.
– Почему бы нам не вернуться домой?
Анна сжала себя в объятиях:
– Надо перебраться на континент.
– Мне и дома было хорошо.
– И мне тоже. Но на континенте будет лучше.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю. А теперь спи.
Солнце пробивалось сквозь пепельные облака, но ветер холодил влажную одежду.
Анна начинала испытывать массу сомнений по поводу перехода через пролив. Она понятия не имела, насколько он велик. Как река? Как море? И как они его переплывут? На лодке?
Они подошли к развязке на Патти. Справа поднимались низкие бесплодные холмы, а слева, за полосой зелёной земли, уставленной крышами, виднелось море. Они миновали остатки обугленной будки платной дороги и колонну брошенных автомобилей в центре проезжей части и вышли на объездную дорогу, ведущую в город.
Через 100 метров Анна остановилась и обернулась.
Еле слышный гул, какой-то грохот, усиливался.
– Слышишь? – спросила она у Астора.
Малыш кивнул и оглядел ноги.
Асфальт дрожал, как при землетрясении. Стая ворон поднялась с кедра.
Пушок зарычал, втягивая в себя губы и прижимая уши.
Стадо коров выскочило из-за поворота, заполняя проезжую часть оживлённым течением, которое галопом приближалось к троице.
Анна потащила брата за ограждение.
Река шкур и рогов пробежала мимо между металлическими барьерами. Это длилось почти минуту, затем, погрузившись в облако пыли, появились десятки вооруженных палками детей, которые бежали за животными с криками и свистом.
Астор уставился на сестру с разинутым ртом и одним прыжком оказался на дороге, присоединившись к кричащему отряду, за которым бежал Пушок.
– Куда тебя понесло? – ругнулась Анна и побежала за ним.
Стадо пробежало по кольцевой дороге и остановилось на автостоянке, где его поджидала сотня других детей, которые визгом направили коров к торговому центру "Король Артур" – большому розовому зданию, похожему на замок, с зубцами и четырьмя цилиндрическими башнями по углам.
Коровы в ужасе скакали между двумя крыльями толпы, которая била их палками, и, не замедляясь, забежали через распахнутые дверей в тёмную галерею, ведущую в недра торгового центра. Звери под грохот копыт и мычание смели рекламные стенды Fastweb, Sky и супер-швабр. Те, что были по бокам, оказались внутри магазинов одежды. Они носились по пустым витринам, разбивали витражи снэк-бара "Цехин", топтали шаурму "Босфор", опрокидывая прилавки, грили и журнальные столики. Другие подскальзывались – и их затаптывали. Позади них тощие руки поднимали факелы, отбрасывающие блики на вывески "Big Burger", магазинов и "Вюрстерии". Стадо, обессиленное, израненное и испуганное, очутилось в дальнем конце галереи на огромном круглом возвышении. Балюстрада впереди отсутствовала, а справа и слева две пылающие баррикады закрывали все пути отхода.
Одна за другой, даже не притормозив, коровы бросались в пустоту, подобно мамонтам, подгоняемые первобытными людьми со скал. За исключением того, что пролетев около 15 метров они оказывались не среди морозных зарослей ледникового периода, а падали на столики ресторана "Траулер", и разбивались, как живые бомбы, о большой стеклянный резервуар, в котором когда-то размещалась пара голубых скал, и о лодку, которая служила витриной для свежей рыбы.
Анна добралась до конца галереи, наполовину надышавшаяся дымом и пылью. Задыхаясь, она выглянула с возвышения.
Под ней шевелилась гора коров с разбитыми спинами и головами. Многие погибли на месте, другие корчились на спутниках. Эта масса смердела дерьмом, кровью и бензином. Армия детей, одетых в грязные тряпки, улюлюкала с возвышений и эскалаторов. У некоторых на лицах были чёрные полосы. У всех мальчиков и девочек длинные волосы доходили до середины спины. Тут были калеки и слепые, покрытые шрамами. Они кричали, хлопали руками по груди, топали ногами, всё громче и громче, перекрывая истошные крики животных. В зале раздался оглушающий грохот, и некоторые из детей стали подниматься на гору мяса и добивать ещё живых животных под возгласы зрителей на трибунах.
Они все маленькие...
Сердце Анны забилось в груди.
Астор!
Из дыма, заполнившего галерею, непонятные фигуры появлялись и сливались друг с другом. Анна искала брата, пробираясь между телами, спотыкаясь о мраморные скамьи. Но в темноте все были одинаковы.
Она обошла лифтовые шахты и стала пробираться сквозь толпу к лестнице.
Астор стоял, склонившись и потирая рот.
Она взяла его за руку.
– Ты должен быть со мной, ты понял? Хватит убегать.
И крепко обняла его.
Астор дрожал от волнения:
– Ты видела? Ты видела, что они сделали? Они сбросили их вниз.
– Ты меня слы...
В галерее раздался лай Пушка. Пёс, прижавшись к витрине магазина со смартфонами, скалился, вздыбив шерсть на загривке. Дети тыкали в него острыми палками.
Анна подбежала к собаке.
– Он хороший! Не трогайте его!
Она сделал знак сохранять спокойствие. Какой-то наглый мальчик попытался ударить пса, но тот одним прыжком сбил его с ног и впился в руку.
Анна крепко схватила Пушка за шею и оттянула назад.
Окружающие, возбуждённые и испуганные, кричали, хрюкали и скрежетали зубами, как стая макак, угрожая им копьями, а раненый бедолага встал, держась за локоть.
– Астор! Астор, ты где? – крикнула Анна, удерживая пса.
Астор протолкался в круг и подбежал к ней.
– Усади его на землю.
Мальчик усадил Пушка на землю и обнял его.
– Погладь его. Иначе нас убьют, – Анна подняла руки. – Видите, он совсем не злой.
Дети расступились и пропустили тощую девочку-блондинку, которая уставилась на троих и вытянула вперёд руки, как проповедник. Остальные замолчали и попятились назад. Большую часть лица девочки закрывала пара солнцезащитных очков в зелёной оправе. На ней были потёртые ботильоны, из которых виднешись тощие ножки, клетчатая юбка и засаленная шуба.
Анна, расплывшись в улыбке, ласково погладила Пушка:
– Хороший пёс.
– Хороший? – недоверчиво переспросила девочка и указала на мальчика, которому собака чуть не оттяпала руку. – Плохой!
– Нет, нет, он хороший. Хороший пёс.
Блондинка подошла к Пушку. Вокруг неё охотники были готовы пронзить собаку копьями. Девочка без колебаний протянул руку к голове овчарки.
Анна закрыла глаза, уверенная, что пёс откусит её. Но вместо этого Пушок посмотрел на девочку большими блестящими глазами, вытянул шею и понюхал руку.
Девочка отступила на шаг, поднесла пальцы к носу и удивлённо оглянулась:
– И правда не злой, – сказала она остальным, которые смотрели на неё, затаив дыхание. – Он хороший.
Все разразились смехом. Только нахал, которого укусили, остался при своём мнении.
Анна поняла, что эти дети слишком малы, чтобы помнить, что собаки когда-то были домашними животными. Или, может быть, они забыли об этом.
Она чувствовала себя старой.
Охотники из Патти устроили импровизированное барбекю прямо на стоянке: кто-то вытаскивал туши, кто-то резал мясо, кто-то разжигал костры, бросая в огонь одежду, мебель, деревянные поддоны.
Слабый ветер гонял по асфальту полиэтиленовые пакеты, бумагу и листья, а солнце, оранжевый овал, исчезало за сухими холмами.
Столбики дыма привлекали других детей, прибывающих в торговый центр в одиночку или группами. С наступлением темноты двор кишел чёрными фигурами, сгрудившимися у костров в ожидании своей порции мяса.
Астор и Анна тоже стояли в очереди. Они два дня не ели, и от запаха жареного мяса падали в обморок. Пушок тоже терял терпение. На него надели веревку и крепко держали на поводке. Сначала он пытался освободиться, суча лапами и качая головой, потом привык.
Благодаря ему Анна и Астор стали знаменитостями вечера. Все, держась на расстоянии вытянутой руки, восхищались ими и гортанными звуками и гримасами комментировали размеры зверя, который столь послушно стоял рядом с хозяевами. Астор напыщенно и притворно рассеянно оглядывался. Анну разбирал смех. Первый раз она увидела, как брат играет на публику.
Когда наконец настала их очередь, они получили три огромных куска мяса, обугленные и жирные, но не прожаренные.
Они сидели на бетонном бордюре и молча ели.
– На что похоже? – спросила Анна у брата.
Астор с полным ртом пробормотал что-то невнятное и поднял глаза к небу.
Девочка нащупала морскую звезду под футболкой, вытащила её и повертела в пальцах. Когда вокруг плохо, она ещё могла обойтись без Пьетро, справляясь со всем сама, но теперь, когда можно было радоваться, смеяться, наслаждаться бифштексом, его отсутствие ощущалось всё более болезненно. Она вспомнила, как они выбросили протухшего осьминога с террасы, и чуть не засмеялась.
Астор толкнул её локтем:
– Я ещё хочу.
– Пойдём посмотрим... – она собиралась встать, но тут перед ней показалась блондинка в зелёных очках. В одной руке она сжимала факел, а другой протягивала им большой обугленный кусок мяса.
– Спасибо, – сказала Анна, но девочка кинула его Пушку, который на лету поймал кусок мяса зубами и стал рвать на части, помогая себе передними лапами.
– Хороший, – девочка указала на него.
– Хороший, – Анна не совсем поняла, имеет ли она в виду пса или мясо.
– Мой! – блондинка указала на собаку.
– Что? – Анна нахмурилась.
– Он мой.
– Нет, он мой, – Анна хлопнула себя по груди, поджав губы.
Девочка пристально смотрела на Пушка:
– Хорошая собака.
– Хорошая.
– Моя собака.
– Нет, – Анна указала на себя. – Моя собака.
Астор озабоченно прошептал на ухо сестре:
– Она хочет себе Пушка?
– Улыбайся.
Мальчик широко улыбнулся кривыми зубами:
– Наш пёс.
Блондинка сняла очки. Правый глаз остекленел и смотрел в другую сторону.
– Наш пес? – она отошла, почёсывая затылок и повторяя: – Наша собака? Моя собака?
Анна ласково дёрнула за поводок.
– Пошли отсюда, – сказал он Астору.
– Куда?
– Подальше, пока она не передумала.
– А как же мясо? – Астор огляделся.
– Забудь о мясе. Идём быстро… нет-нет, идём спокойно и тихо. Как ни в чём не бывало.
Они отошли недалеко, и, как только темнота окутала их, перешли на бег.
От Патти до Мессины они дошли за 2 дня, шагая от рассвета до заката. Первую ночь они провели в особняке рядом с шоссе. На первом этаже располагалось бюро по трудоустройству, но в квартире на втором этаже, порывшись в кухонных ящиках, они обнаружили заплесневелые бульонные кубики, которые развели в воде. Они сняли шторы с окон и закутались в них.
В последний день путешествия дул холодный ветер, небо было голубым, а воздух таким ясным, что всё казалось ближе.
Шоссе бежало по виадукам, которые прорезали усаженные деревьями холмы и врывались в тёмные туннели.
Ближе к городу непрерывный ряд автомобилей забивал все полосы движения. Все машины были с багажом. Порывшись в чемоданах одного внедорожника, они достали тёплые свитера, чистые футболки и ветровки.
Наконец, на вершине длинного подъёма перед ними открылся вид, которого они ждали месяцами. Пролив.
Анна и Астор стали прыгать и кружиться над собой, держась за руки.
– Добрались! – они забрались на крышу грузовика, чтобы лучше видеть.
Остров заканчивался полосой высоких домов, выходящих на большой порт и рукав синего моря, за которым возвышалась цепь тёмных гор. Континент. Два берега были так близки, что казалось, что между ними просто речка.
Анна представляла себе его безграничным, непреодолимым, и теперь, увидев его, подумала, что сможет пересечь его вплавь.
Остаток пути они пробежали, останавливаясь только для того, чтобы отдышаться. Они вышли на развязку и продолжили движение по пригородным дорогам, которые медленно заполнялись жилыми домами, магазинами, автозаправочными станциями и светофорами.
Мессина была сплошной пробкой машин, которые стояли даже в переулках, и всё же ближе к морю не ощущалось такого сильного чувства смерти и тоски, как в Палермо. Здесь город тоже сдавался под натиском природы. Повсюду, среди трещин асфальта, росла поросль и колючие кусты ежевики. Проспекты и тротуары покрылись землёй, а листья, трава и пшеница пускали корни. Вьющиеся растения взбирались по фасадам домов. Тут бродило много животных. Стада овец паслись рядом с памятниками, бородатые козлы прыгали по мусорным бакам, стаи птиц вылетали из окон, а табуны лошадей и жеребят бегали между машинами. Только гавань, огороженная рулонами колючей проволоки и окружённая армейскими машинами, напоминала о жестокости карантинных дней. Ветер нёс солоноватый запах моря, а волны пенились и шумели.
Было поздно, и они решили заняться переправой на следующий день. Дети поискали что-нибудь поесть в магазинах и супермаркетах, но ничего не нашли. Смертельно усталые, они пробрались в старое величественное здание с мраморным входом, будкой консьержа и лифтом в железной клетке. На верхнем этаже они обнаружили открытую дверь. На медной табличке звонка было написано: "Семья Джентили".
Чердак был заполнен картинами, рамами, мебелью из тёмного дерева и креслами в цветочек. Окна выходили на набережную. В спальне лежало два скелета, а в гостиной чёрные перепончатые гроздья летучих мышей свисали с балдахинов и хрустальных люстр. В кухонных шкафах уже ничего не было, но в буфете они нашли бутылки "Швеппса", арахис, фисташки и засохший бисквит, который разделили с собакой.
Анна и Астор растянулись на диванах гостиной перед экраном телевизора.
Астор тут же заснул. Анна клевала носом и непрерывно просыпалась, снова и снова выпрыгивая из клубка бесцветных и мучительных снов. Лежа на бархатных подушках, она дышала открытым ртом, слыша, как волны разбиваются о причал.
Она ничего не знала о Калабрии. Что там? Неужели каким-то Взрослым удалось выжить? А вдруг их не пустят на берег?
Уходите! Вас тут не нужно! Вы заражены.
Она с тоской вспоминала дом, лес, Торре-Норманна, возвращаясь мыслями к тем четырём годам, которые дети прожили в одиночестве, к якобы родным местам, к дорогам, по которым она ходила, и к усталости от тысяч решений, принятых в одиночку.
К лучшему или к худшему, со следующего дня всё будет по-другому.
Воздух в комнате был спёртый. Она открыла окно, вышла на террасу и подставила голову под ветер. Содрогаясь, она выглянула с перил в тёмную, беззвёздную ночь. Калабрия не светилась.
Не надо тешить себя излишними надеждами.
Потом она заметила, как вдалеке ярко светится и гаснет красный огонёк. Как будто кто-то слышал её мысли.
Сигнал.
Она стояла и смотрела на него, потирая руки. Кто мог посылать ей сигналы?
Только Взрослые.
Она вернулась внутрь и села на диван рядом с братом. Он спал лицом к спинке, бархатные полоски отпечатались на его щеке.
– Астор… Астор… – тихо позвала она его.
Мальчик продрал глаза:
– Что?
– Я люблю тебя, – Анна пожала плечами.
Малыш зевнул и провёл языком по губам.
– Ты спал? – спросила она.
– Да.
– Что тебе снилось?
Астор немного задумался:
– Бутерброды с колбасой.
Анна глубоко вздохнула:
– А ты меня любишь?
Малыш кивнул и почесал нос.
– Тогда подвинься.
Лёжа рядом с братом, она наконец уснула.
День был подходящий.
Ветер утих, небо было ясным, море спокойным, а континент никуда не делся.
Они обошли всю гавань, но на причалах не было лодок. Снаружи, у устья причала, рядом с волнорезами, из воды торчали проржавевшие животы затонувших паромов, гребневые винты и дымовые трубы. Они стали домом для колоний чаек, которые обильно покрывали их помётом.
Дети вышли на набережную, разделённую эстакадой. Слева от них непрерывный ряд современных зданий выглядывал из-за сгоревших пальм, уличных фонарей и гальки, поглощённой морем. Но лодок не было и тут. Куда они делись? Неужели на них бежали с острова и их больше не осталось?
Континент, накануне столь близкий, становился недостижимым, а город, который за морем растянулся в переливающуюся полосу под горами, всего лишь миражом.
Анна уныло села на скамейку.
Пересекать пролив вплавь было безумной затеей. И она призналась себе, что, если даже они найдут канотье, она не умеет грести. Она бродила с Астором, который разговаривал сам с собой, и Пушком, который писал на уличные фонари, помечая свою территорию.
За бензоколонкой тянулся ряд невысоких построек: таверна "Матросская", ресторан "Морская цикада", бар "Сцилла". За стеклами, испачканными солью, виднелись запылённые столы, груды стульев и пустые аквариумы.
Астор протиснулся между двумя ресторанами, и Анна последовала за ним. За лачугами, на крошечном мысе, ржавел парк развлечений, спрятавшийся среди эвкалиптов: карусель с развешанными сиденьями, автоспуск, павильон с видеоиграми.
Они уже видели похожие, и каждый раз Астор забирался в маленькие машины, но не мог сдвинуть их с места. Он просил Анну рассказать ему, на что это было похоже, когда горели цветные огни, звучала музыка, шумели дети. Но сейчас он прошёл насквозь, не проронив ни слова.
Роща заканчивалась на пустынной стоянке, вокруг которой стояли обугленные мусорные баки. Длинный двор выходил на каменистый пляж, покрытый мусором и побелевшими от соли ветвями деревьев.
– Пойдём... здесь ничего нет, – хмыкнула Анна.
Астор выскочил за небольшую стену, огораживающую парковку, и исчез из виду.
– Астор! Я сейчас... – фыркнула она.
Но Астор крикнул:
– Анна! Анна! Иди сюда. Быстрее!
Она называлась "Tonino II", и это была не лодка, а водный катамаран: белый с красным, с рулем, пластиковыми сиденьями и между ними горкой с лестницей, заканчивающейся за кормой. Астор нашёл его под брезентом.
Это было прекрасно. Нужно не грести, а крутить педали. Анна умела крутить педали. И брат тоже мог ей помочь.
Наконец-то немного повезло.
Осталось только затолкать катамаран в воду, но это было несложно – достаточно положить под него ветки, и он покатится.
Она поцеловала Астора в лоб, но тот с досадой вытер и уставился на море.
– Сколько нам плыть?
– Долго.
Что ещё нужно для переправы?
Надувные подлокотники для Астора. Нет, лучше спасательные круги. А ещё лучше – спасательные жилеты. Вода. Пища. В море будет холодно, так что тёплая одежда. Сменная одежда. И жёлтые куртки для дождя. В общем, много чего.
В магазинах на набережной все целые витрины были закрыты, а разбитые – все пусты. В какой-то бане они нашли оранжевые спасательные круги и полотенца. Они разбили окно ресторана "Морская цикада" и, порывшись в кладовой, нашли три банки морского ежа и две бутылки Шардоне. Клеёнок не нашли, но из багажника машины достали пару чемоданов, набитых майками и штанами, а из грузовика – прозрачные пластиковые плащи.
Когда они закончили собираться, солнце стояло ещё высоко. Они уложили багаж на носу катамарана.
Перетащить его к морю оказалось сложнее, чем ожидалось. Он был тяжёлым, а ветки не катились по крупной гальке. Когда его нос коснулся воды, они смертельно устали.
На море стоял почти штиль, но ветер плевал в лицо брызгами холодной воды.
Они натянули свитеры и брюки, а поверх них – прозрачные плащи и стали похожи на две куклы, завёрнутые в целлофан.
Готовы?
Готовы.
Астор сидел в своём кресле и рычал, подражая звуку мотора.
– Попрощайся с Сицилией, – сказала ему Анна.
Мальчик помахал ручкой:
– Пока.
По крайней мере, у него не было ностальгии.
Пёс сидел у края пляжа и смотрел на них, подняв уши.
– Пушок, ко мне! Давай, иди сюда.
Пёс не пошевелился.
– Астор, приведи его.
Малыш, надув щёки, подбежал к собаке:
– Пошли, Пушок, – сказал он.
Но едва он подошёл к нему, пёс отбежал в сторону.
– Иди сюда, – повторил Астор.
Он попробовал ещё раз поймать его, но безуспешно.
– Стой! Стой на месте!
Сложив руки на бёдрах, он повернулся к сестре:
– Он не хочет идти.
Они всячески пытались поймать его, играли в догонялки, но пёс убегал, поджав хвост, готовый рвануть, как только к нему приближались.
– Что будем делать? – спросил Астор с опаской.
– Не знаю, – Анна пожала плечами.
Она подумала обо всём, кроме Пушка. Анна полагала, что он без проблем залезет в лодку. Разве её дно не похоже на крохотный клочок суши?
– У меня есть идея.
Она достала из рюкзака коробочку с морским ежом, открыла её и показала собаке:
– М-м-м... – протянула она и ткнула пальцем в оранжевую пасту. – Хочешь?
Запах был просто ужасный.
Пёс сделал несколько осторожных шагов к еде, и Анна, затаив дыхание, шагнула ему навстречу:
– Попробуй, это вкусно.
Она вылила мякоть на камень и отошла. Овчарка осторожно подошла, принюхиваясь к воздуху, высунула язык и принялась лизать.
Оба одновременно подскочили к псу, обхватили его, и Анна накинула ему верёвку на шею.
– Попался.
Они потащили его к катамарану, но пёс упирался, мотал головой, пока рывком не освободился от петли и не убежал на стоянку.
– Он никогда туда не полезет, – Анна бросила верёвку на землю и посмотрела на небо. – Хватит. Уже поздно. Оставим его здесь.
Астор прищурился, словно не понял:
– Мы не берём его с собой?
– Нет.
– Давай дадим ему снотворное.
– Времени нет, надо отправляться. Уже темнеет.
– Оставим его здесь?
– Да.
– Нет, – Астор упал на колени.
– Слушай, – Анна подошла к нему и погладила по голове. – Он никогда не сядет в лодку. Даже если мы его усадим, он сразу же бросится в воду. А если он бросится в воду, то утонет, – Анна заметила, что солнце скрылось за тучами. – Нам пора.
Астор сел между камней:
– Пожалуйста, не оставляй его.
Она присела рядом с ним.
– Пушок проводил нас сюда. Никто его не заставлял, он сам пошёл с нами. Сейчас он решил дальше не идти. Если он хочет остаться здесь, мы не сможем его заставить. Он волен сам решать, – она улыбнулась. – Он настоящий сицилиец, не пропадёт.
– Он не сицилиец, – Астор шмыгнул носом. – Он наш пёс.
– Пойдём, – Анна протянула ему руку.
– Не пойду! – брат опустил голову.
– Пожалуйста…
– Я останусь с Пушком! – Астор хлопнул ладонью по земле.
– Не говори глупостей, – она снова попыталась взять его за руку.
– Нет! – Астор вырывал руку.
Девочка молча посмотрела на него и, успокоившись, повторила:
– Пойдём.
– Нет! Нет! Нет! – Астор обернул прядь волос вокруг указательного пальца и потянул.
Анна прикусила губы и сжала кулаки.
Почему всё так сложно? Они нашли катамаран, спасательные круги, одежду, но эта идиотская собака боится воды, а теперь и брат закапризничал.
– Пошли! – пробормотала она с закрытыми глазами.
– Нет, – Астор опустил голову. – Не пойду. Не пойду. Не пойду.
На третьем "не пойду" Анна вышла из себя. Руки сами напряглись. Она сделала последнюю отчаянную попытку сдержаться и прошептала:
– Астор, делай, как я говорю. Пойдём к лодке. Так будет лучше.
Но в ответ она в очередной раз услышала "нет".
– Хватит! Хватит!
Анна схватил брата за волосы и потащила к байдарке. Тот кричал, пинался, корчился и пытался ухватиться за камни.
– А теперь садись на эту грёбаную лодку.
Она схватила его за низ брюк и усадила в кресло, случайно ударив лбом о поручень. Астор завыл с опухшими, налитыми красным глазами, перекошенным лицом и соплями из носа. Анна не слушала и не испытывала ни жалости, ни угрызений совести. Она никому не позволит себе мешать, тем более какой-то вшивой собаке.
Не оглядываясь, она толкнула катамаран, ободрав колени о булыжники, и заскочила сама. Оттолкнув на сиденье Астора, как мешок картошки, она села и стала крутить педали.
Лай Пушка слышался всё тише на ветру.
Анна нажимала на педали, Астор плакал. Катамаран медленно продвигался через лабиринт бакенов.
Через некоторое время она поняла, что если повернуть руль влево, лодка пойдет вправо и наоборот.
Она достала из рюкзака бутылку вина, открыла её и хлебнула.
Астор перестал плакать, но всё равно продолжал хлюпать носом.
Ничего, успокоится.
На континенте он забудет о Пушке. Всё можно забыть. Ничто не вечно: мама, шелковичная ферма, Пьетро… Остались только Анна и Астор.
А если не успокоится, то и фиг с ним.
Течение несло катамаран в открытое море. Анна не представляла себе, сколько времени им потребуется, чтобы добраться до другого берега. Она сделала ещё глоток вина и сосредоточилась на педалях.
– Анна! Анна! – брат крепко сжал её плечо и запрыгал. – Анна! Смотри!
Девочка вскочила и обернулась. В волнах появлялась и исчезала белая точка.
Сначала она была похожа буй, затем – на плывущую чайку, но затем Анна увидела голову Пушка.
– Не может быть… – прошептала он. – Как ему удалось? Мы же так далеко уплыли, – ей обожгло горло. – Какое я дерьмо…
Астор устроился рядом с ней и начал крутить педали:
– Давай, быстрее.
Анна дернула штурвал, и катамаран пошёл на разворот, оставляя за собой белый след. Сжав зубы, они крутили педали, вцепившись в подлокотники, стараясь не потерять собаку из виду. Пёс то появлялся, то исчезал.
– Где он?
– Не вижу...
– Вот он! Вот он! – Астор указал на вновь появившуюся собачью голову.
Они стали ещё сильнее крутить педали, хотя ноги уже одеревенели.
– Держись, держись! Пожалуйста, Пушок, держись! – умоляла Анна.
Но лодка против течения двигалась слишком медленно. Собака тонула прямо перед ними, хлопая лапами по воде.
– Пушок! Пушок! – кричали они.
Они были рядом. Им удалось на мгновение разглядеть морду собаки, которая наморщилась, глаза вылезли из орбит, затем море засосало его.
– Не останавливайся! – крикнула Анна брату. – Крути педали!
И бросилась на нос, вытянувшись туловищем и руками. Она увидела, как быстро к ней приближается белая масса, скользящая под водой, как призрак. Он вытянула руки и ухватилась за шкуру обеими руками, но течением собаку толкало под лодку. Анна поискала, обо что бы упереться, но не нашла, потеряла равновесие и упала в море. Она проплыла под катамараном, глотая воду, ударилась затылком о корпус, но не отпустила руки. Одной рукой она держала собаку, а другой ухватилась за лестницу. Чуть не утонув и растянувшись, как швартов между Пушком и лодкой, она держалась, пока не стало легче. Астор, пытаясь помочь ей, поскользнулся на мокром пластике и чуть не упал за борт тоже. Он встал и схватил сестру за запястье.
Они пытались поднять собаку на корму, она толкала снизу, а он дёргал за лапы сверху. Собака была будто свинцовая.
– Тащи, тащи его, – сказала Анна и забралась на борт, тяжело дыша вместе с братом.
Вдвоем, упираясь ногами в поручень, они сумели затащить Пушка на лодку.
Анна дико устала, дрожала от холода, почти не дышала. Её рвало морской водой и "Шардоне". Астор тяжело дышал.
Они трясли собаку, пытаясь оживить её, но голова с широко раскрытыми стеклянными глазами безжизненно подпрыгивала на стеклопластиковой поверхности. Язык свисал изо рта.
– Он умер? – пробормотал Астор.
Анна стала бить собаку по груди, крича:
– Нет, он не умер.
Пёс был похож на кошек, у него было семь жизней. Он пережил пытки сына хозяина свалки, пожар, смертельные схватки, голод и жажду, раны, инфекции, а теперь вот так умер.
Анна села и закрыла лицо руками:
– Это я виновата… Это я виновата…
Астор плакал, уткнувшись псу в шею. Море обдавало их брызгами и тащило к побережью Калабрии.
Хлоп. Хлоп. Хлоп.
Пушок еле заметно постучал хвостом по палубе.
Он ещё не использовал седьмую жизнь.
– Я на нём женюсь, – Анна прижималась к Пушку, который плевался водой. – Можно жениться на собаке?
– Не знаю, – развёл руками Астор.
Девочка, дрожа, поцеловала морду овчарки и прошептала ему на ухо:
– Прости. Ты мой любимый. А я стерва.
– Я тоже хочу выйти за него замуж, – сказал Астор.
– Хорошо. Мы оба на нём женимся.
Анна, стуча зубами, сняла с себя мокрую одежду, насухо вытерла кожу полотенцем и переоделась.
Она налила в руки Астору немного вина для Пушка, но тому оно не понравилось. Вскоре, как будто с ним ничего не случилось, как будто он не воскрес, собака встала на ноги, пару раз отряхнулась и неуверенно на лапах расположилась на носу.
Анна и Астор снова заработали педалями, а солнце продолжало клониться к закату. Течение быстро толкало их к земле, волны разбивались о нос, обрызгивая их солёной водой, которая высыхала на лице, превращаясь в маску. Время от времени летучие рыбы выпрыгивали из воды и уносились прочь.
Они проплыли большой жёлтый буй с солнечными батареями и башенкой, на которой мигал красный огонёк.
Вот что я видела с террасы.
По мере приближения к побережью они различали пустынные пляжи, волнорезы, тихие, неживые дома.
Анна молчала, в груди было тяжело. Во время путешествия, изо дня в день, она болела надеждой и молча начинала верить, что в Калабрии всё по-другому.
Они оставили катамаран на пляже, полном маленьких лодок, наброшенных одна на другую, и направились в город.
Они прошли по оливковому полю, мимо ворот виллы с заросшим бассейном. Они обошли ряд недостроенных зданий, с незакрытой кирпичной кладкой и ржавыми стержнями, торчащими из столбов. Они пробрались через гнилое болото, испещрённое разноцветными полосами бензина.
Далеко и высоко, опираясь на огромные пилоны, опоясывая гору, бежало шоссе. Они добрались до площади, где располагались небольшой бар с упавшей вывеской, разграбленный магазин сотовой связи и большая серая бетонная церковь, с отколовшейся от фронтона мозаикой. Они поднялись по широкой улице, заполненной выгоревшими магазинами и барами. Опрокинутый грузовик лежал посреди проезжей части, уткнувшись в смятые остатки "Смарта".
– Где все Взрослые? – пожаловался Астор.
Анна не ответила.
Чёрно-белый кот материализовался из ниоткуда и перебежал дорогу. Пушок бросился за ним.
Кот метался из стороны в сторону, но собака держалась у него на хвосте, пытаясь поймать за задницу. Кот грациозно запрыгнул на крышу "Опеля", а оттуда к магазину, пролез под поднятой на полметра задвижкой. Пёс последовал за ним.
– Опять он за котом погнался, – Анна не верила своим глазам. – Разве он едва не утонул?
Изнутри донёсся сдавленный лай собаки.
– Пушок! Пушок! Выходи оттуда, – позвал его Астор.
– Пойди и приведи его.
– Сама иди, – Астор сел на тротуаре, массируя икры.
Анна подняла глаза к небу, достала из рюкзака фонарик, зажгла его и посветила под заслонку.
В прямоугольной комнате не было окон. На стенах висели доски для серфинга, фотографии певцов, футболки, сапоги и старые джинсы. В углу стояли красная телефонная будка и автомат для игры в пинбол. Полки, вырезанные из деревянных дощечек, были пусты, а на полу лежала разбросанная одежда. Она слышала лай Пушка, но не видела его. Она подошла к прилавку, украшенному рядами замков. Кассовый аппарат лежал на земле. Сзади узкая, крутая лестница спускалась на склад.
Анна посветила фонарём, спустилась по лестнице и вошла в кубическую комнату, с потолка шёл свет сквозь окно в крыше.
Собака рычала на кота, который, превратившись в пушистый комок, смотрел на пса сверху, взгромоздившись на стопку коробок. Внезапно пёс прыгнул, и коробки свалились вниз. Кот мелькнул по стене и исчез на лестнице.
На пол рядом с Анной упала и открылась голубая коробка. Внутри была пара кроссовок.
Девочка взяла одну из них и сжала рукой. Нос ощутил приятный запах новой резины и кожи. Язык отяжелел во рту, она пошевелила им, чувствуя горький привкус. Она осветила фонарём этикетку.
«Adidas Hamburg. Made in China. US 8½ UK 8 FR 42».
Три чёрные полосы, жёлтый замшевый верх, подошва орехового цвета.
Она села на пол, наклонилась вперёд и упёрлась головой в холодную плитку.
Она попыталась позвать Астора, но голос не слушался. Она выдохнула воздух, оставшийся в лёгких. Собака, вешалки с куртками, автомат для воды, красный огнетушитель, синие коробки – всё плыло перед глазами.
– Анна. Ты там?
Они открыли все коробки, посмотрели повсюду на складе и выше в магазине, но других не было.
Астор вертел в руках кроссовок, как будто не верил своим глазам. Затем он передал его сестре.
– Давай, надевай.
Анна молча смотрела на него, глаза блестели, губы сжались. Она медленно сняла ботинки, вытерла ноги, расстегнула шнурки, подтянула язычок и сунула ногу, после чего завязала двойной узел.
Брат передал ей второй.
Она поправила прядь за ухом.
– Всего одна пара.
Они вылезли из-под задвижки, у каждого на одной ноге был кроссовок "Адидас", а на второй – старый ботинок, и пошли прочь. Пушок трусил рядом.
Солнце спряталось за серыми зданиями, но небо внизу по-прежнему горело красным.
Бабочка поднялась с рожкового дерева и полетела против ветра. Порыв отнёс её к детям. Она коснулась волос Анны и отлетела к Астору, который протянул руку. На мгновение бабочка посидела на ладони ребёнка и неуверенно полетела дальше. Затем показалась ещё одна и ещё, пока вокруг не запорхали сотни крыльев, которые носились в воздухе, как жёлто-чёрная метель.
Они прошли мимо домов и свернули к шоссе, которое упиралось в склон холма, прорезанного террасами виноградников.
У будки сбора оплаты Астор остановился, вытянул ногу и посмотрел на кроссовок.
– А если только один не сработает?
– Неважно, – Анна протянула ему руку.