Со стороны поля возвращается Креонт, неся тело Гемона.
Приближается царь; что несет он в руках?
Ах, то явственный след, незабвенный навек —
Хоть и больно сказать — не чужой вины,
1260 А своей необузданной воли.
Груз ты разума неразумного,
Груз упорства ты смертоносного!
Крови родственной, други, видите
И убийцу вы, и убитого!
О несчастный плод замыслов моих!
Юной смертью ты, юный сын, почил.
О дитя!
Не своей руки пал ты жертвою,
А моим сражен неразумием.
1270 О Правда! Поздно ты узнал ее!
О да!
Ее познал я — явственно познал.
Видно, бог тогда, бог тогда главу
Тяжкою тяжестью поразил мою,
На безумья путь мысль мою увлек,
Растоптать велел жизни радости.
Вот он, смертных труд — безотрадный труд!
(выходит из дворца)
О царь, тяжелый груз в руках твоих.
Пришел ты с горем не последним, нет, —
1280 Ждет горе новое тебя в чертоге.
Какое горе? Есть ли хуже худа?
Лежит в крови царица Евридика,
Младого сына истинная мать.
Где ты, Адова гавань мутная!
Смертью быстрою упокой меня!
Весть несчастную возвестивший мне,
Снявший тьмы покров с горя лютого,
О зачем терзать сердце мертвое,
Посылать на казнь труп безжизненный?
1290 О жена!
Ах, ужели там жертвой новою
Жертвы прежней боль ты усилила?
Открываются двери дворца.
В глубине видно тело Евридики.
Раскрылась дверь;[52] царица пред тобой.
Увы!
Какую бездну горя вижу я!
О, чего ж еще, о, чего мне ждать?
Сына труп в руках я держу своих —
Очи ранит вид трупа нового;
Отовсюду смерть на меня глядит.
1300 Мать несчастная! Бедное дитя!
На алтаре она ножом священным
Желанный мрак на очи навела,
Оплакав славный жребий Мегарея,[53]
Рок Гемона — и в третьем, смертном вопле
Детоубийцу-мужа проклиная.
Увы!
Ужас сердце жмет. Кто из вас, друзья,
Меч отточенный в грудь мою вонзит?
1310 О несчастный я! О постылый день!
Приросла к душе горесть лютая.
Да, государь: виновником обеих
Тебя смертей царица назвала.
Но как исторгла жизнь свою она?
Ударом в печень роковым — услышав
О смерти сына жалостную весть.
Жалостную весть о моей вине!
Да, никто другой не виновен в том.
И тебя, мой друг, я один убил,
1320 Я, — один лишь я. Слуги верные,
Уведите в глушь поскорей меня —
Вознесен был я, — стал ничем теперь.
Уйти бы лучше — если лучшим вправе
Назвать мы зло: страданью люб конец.
Явись,
Жребий мой, явись! Милость высшую,
Дар прекраснейший принесешь ты мне, —
1330 День предельный мой! О, явись, явись,
Чтоб не видеть мне завтрашней зари!
Он не замедлит.
Ты лишь долг насущный
Исполни свой — а в прочем властен бог.
О том молюсь, чего я страстно жажду.
Оставь мольбы; нет смертному спасенья
От бед, что предначертаны судьбой.
Да, ведите в глушь безрассудного,
1340 Что и сыну дал смерть невольную,
И тебе, жена! О несчастный я!
Здесь — убитый мной, там — убитая!
Страшной тяжестью, нестерпимою
На главу мою рок обрушился.
Уходит во дворец в сопровождении слуг,
несущих тело Гемона.
Человеку сознание долга[54] всегда —
Благоденствия первый и высший залог.
1350 Не дерзайте ж заветы богов преступать!
А надменных речей беспощадная спесь,
Беспощадным ударом спесивцу воздав,
Хоть на старости долгу научит.
Хор покидает орхестру.