Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 46. Александр Иванов

Следы, следы, следы, следы

Усеяли его труды.

Прочтешь — и новая беда:

Не остается ни следа!

Хоть наш читатель умудрен,

Но тут он натерпелся страху.

Ведь он не просто покорен.

Он угодил на «Плаху»!

Кипеньем, страстью, живостью

Его отмечен путь.

Чем-чем, а молчаливостью

Его не попрекнуть…

У драматурга острое перо.

Не зря мир театральный удивился.

«Смотрите кто пришел!» — сказал Арро

И сам явился.

Прочтя Асадова, живите осторожно.

Не он ли объяснил вам, юные друзья,

Когда, где, с кем и что конкретно — можно.

Когда и где и что и с кем — нельзя.

Мы ценим писателя острое слово.

Стремимся прочесть поскорей.

Но после «Царь-рыбы» — такого улова! —

Неловко ловить пескарей…

Она читала… Я внимал

То с восхищеньем, то с тоскою…

Нет, смысла я не понимал.

Но впечатленье — колдовское!

Игра талантлива вполне,

Да жаль, что на одной струне.

Один момент мне непонятен,

Да как же так, в конце концов:

Интеллигентен, мил, приятен,

А все играет подлецов?..

Сие — не эпиграмма, а елей.

Я гениальной назову вас даже.

Что за многообразие ролей!

А интонация одна и та же…

Зритель любит Вицина и ждет,

А увидев, горестно вздыхает.

Дело в том, что сам артист не пьет,

А его герой не просыхает…

Нам ли жалеть о временах иных,

О, бедные трагедии античности!

Страстей и бед вполне хватало в них,

Но не хватало им… оптимистичности.

Имя Волгина лишь создается,

Мы за новое имя — горой.

Волгин, Волгин, чей стон раздается?

То читатели стонут порой.

С успехом демонстрирует поэт

Всю многогранность творчества богатого.

Уж невозможно отыскать предмет.

На коем не было бы надписи Гамзатова.

Гафта? Эпиграмму? Ну уж нет!

Ведь от него же никуда не скроешься.

А Гафт, хоть он актер, а не поэт,

Так припечатает, что не отмоешься…

Вы восторгаетесь? Я — за!

Но смущены, однако, вы:

Что ни портрет — одни глаза,

И всюду — одинаковы!

На память я не жалуюсь. И кстати

Больной вопрос о памяти замнем.

Возможно ли забыть о Герострате,

Когда сам Горин написал о нем!

«…Огней так много золотых…»

Посмотришь — и не верится.

Стихов так много холостых

У Доризо имеется.

Битвы. Штурмы. Укрепленья.

В доте. В роте. В эскадроне.

Поэтесса — в наступленье.

Мы, простите, — в обороне.

О нем скажу я не без лести:

Агитпоэт, невольник чести!

И десять лет спустя,

И двадцать лет спустя,

И тридцать лет спустя —

Дитя!

Доказал этот маг.

Мастер слова искусного:

От смешного до грустного,

К сожалению, — шаг.

Издалека долго

Течет река Волга,

Течет река Волга,

Но очень уж долго.

Кто этой книги не читал,

Пусть горько пожалеет.

Уже и автор белым стал,

А парус все белеет.

Как не остановить бегущего бизона,

Так не остановить поющего Кобзона!

Играет лошадь. Пожинает лавры.

Теперь ему завидуют кентавры.

Туалеты у него —

Рюши, блестки, вытачки…

А движенья?!. Кто его

Дергает за ниточки?

Не оценить мы не могли

Его полотен ширь.

Кто не осилит «Соль земли»,

Тому грозит «Сибирь»!

Шел трамвай десятый номер

По Бульварному кольцу.

Мимо ехал на машине

Сам писатель Михалков.

О Никулине вовек

Не напишет худо пресса.

Он же умный человек.

Но — под маскою балбеса.

Все видят, что у Образцова

Театр поставлен образцово.

Ведь многие, в конце концов.

Не знают лучших образцов.

Читатель наш рожден был хватом.

Да жаль его — сражен Булатом…

Он пишет музыку без пауз,

В ней есть и радость и печаль.

И, безусловно, Раймонд Паулс

Сам элегантен, как рояль.

Он с детства с музыкой дружил,

А их так мало, нот…

И если что-то одолжил,

То, видимо, вернет.

Я говорить о вас бы мог

Экспромтом и не вдруг;

Большой театр без ваших ног

Буквально как без рук.

Талант редактора!

О, это не пустяк!

Он должен быть и тверд

и в то же время гибок.

И Полевой таков. А если что не так,

То кто же в «Юности»

не совершал ошибок…

Никого не обижаю

И в пророки не гожусь.

Пугачеву обожаю,

Пугачевщины — боюсь!..

Во времена Нерона и Сенеки

Ведь тоже жили люди-человеки.

И чтобы быт познать их исполинский.

Туда командирован был Радзинский.

Среди песенников ты — первый.

Рядом некого с тобой ставить.

Вспоминаю я твои песни.

Что-то с памятью моей стало…

Свидания с ним интересны всегда —

Весь мир перед нами прошествует!

К тому же у нас разделенье труда:

Мы смотрим, а он — путешествует…

Всем и каждому знаком,

Налицо успех и слава.

Все давно «под колпаком»

Обаянья Вячеслава.

Достиг в искусстве многого

Кумир проспекта Невского.

Мы любим Достоногова…

Простите, Товстоевского!

От роли к роли постоянно рос

Запомнившихся образов создатель.

Героев у Ульянова — колхоз,

А сам он в том колхозе —

«Председатель».

Узнав, что Хазанов меня пародирует,

Я было решил, что артист деградирует.

Потом, посмеявшись, открыл как бы заново

Любимого мною артиста Хазанова.

Мало ль что могло случиться,

Если б в матушке-Москве

Малый жил, как говорится,

Без Царева в голове!..

Кто не видит, так услышит:

Шагинян всегда в труде.

Пишет. Ездит. Ездит. Пишет.

Пишет. Ездит. И т. д.

Так бы слушал целый век.

Да с вокалом тут промашка.

Пишет он как человек,

А поет — как Чебурашка.

Виктор Шкловский о Толстом

Сочинил солидный том.

Хорошо, что этот том

В свет не вышел при Толстом…

Когда б его услышал сам

Месье Пои де Мопассан,

Должно быть, слезы б он глотал:

«Мне б так писать, как он читал!..»

Шел я мимо Белого — за оградой — домика,

Повстречал профессора, ох и боевой…

Я спросил у Ясина: как там экономика?

Ясин не ответил мне, качая головой.