Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 46. Александр Иванов

Александр ИВАНОВ или «Полезный волк»

Владимир Новиков

В современном литературном процессе не много можно насчитать столь противоречивых репутаций, какая сложилась на сегодня у Александра Александровича Иванова (р. 1936). О нем постоянно спорят на самых разных уровнях. Телезрители от души хохочут, когда он с удивительно непроницаемым выражением лица и с отличными актерскими паузами читает свои пародии, а глубоко оскорбленные пародируемые авторы выключают телевизор и строчат реплики в газету или жалобы в инстанции. На своем творческом вечере Булат Окуджава получает записку с вопросом: почему он не подает на А. А. Иванова в суд за пародию «Песня об отсутствии присутствия», а вышеозначенный Иванов тут как тут: поэт сам пригласил его на свой вечер, чтобы он исполнил злополучную пародию в промежутке между песнями. Строгий, взыскательный критик и отличный пародист Зиновий Паперный публикует об Иванове весьма положительную статью под названием «Полезный волк». Другой строгий, взыскательный критик и отличный пародист Бенедикт Сарнов публикует об Иванове весьма отридательную статью под названием «Плоды изнурения»…

Кто же прав?

Не будем спешить с однозначным приговором. Давайте поговорим о конкретном своеобразии работы пародиста, посмотрим на нее с разных сторон.

Для начала с количественной. Александр Иванов печатается с 1963 года. У него вышли книги «Любовь и горчица», «Смеясь и плача», «Не своим голосом», «Откуда что…», «Красная Пашечка», «Пегас — не роскошь», «С Пушкиным на дружеской ноге», «Плоды вдохновения», «Избранное у других», «Слово — не дело». 6 января 1985 года Иванов сообщил корреспонденту газеты «Московский комсомолец», что за 22 года работы он написал 818 пародий, из которых 642 опубликованы (не исключено, что пока печатается наша книга, Иванов уже перекроет тысячный рубеж). Б. Сарнов в своей статье «Плоды изнурения» приводил эти рекордные цифры с нескрываемым ужасом. По его убеждению, такое количество написанных Ивановым пародий не могло не пойти в ущерб их качеству.

Давайте все-таки разберемся с вопросом о соотношении количества и качества в принципе, безотносительно к Александру Иванову и даже отвлекшись от пародии. Вспомнился совсем другой Александр Иванов — художник, работавший двадцать лет над картиной «Явление Христа народу», которая стала главным и самым известным его произведением. И тут же вспомнился Айвазовский, творивший по морскому пейзажу чуть ли не ежедневно. Кто из этих двух художников прав в выборе стиля творческой жизни и количественных нормативов работы?

Оба. Одни творческие индивидуальности удачно реализуют себя, создавая малое число произведений, другие — большое. Точно так же графоманы и бездарности бывают двух типов: кто-то производит великое множество никому не нужных картин или рукописей, а кто-то всю жизнь неустанно трудится над столь же беспомощным полотном или романом. «Плодовитые» — «малопишущие» и «талантливые — бездарные» — два совершенно разных аспекта. Каждого причастного к творчеству индивидуума надлежит характеризовать и по качественным, и по количественным показателям отдельно, иначе мы рискуем оказаться в плену у ложной схемы, делящей всех литераторов на малопишущих, но взыскательных художников и многопишущих, но нетребовательных к себе ремесленников.

Испанский драматург Лопе Фелис де Вега Карпьо написал за шестьдесят лет работы от 1800 до 2200 пьес (точная цифра неизвестна). А кроме того — два десятка поэм, романы, стихотворные трактаты. Не много есть людей, прочитавших полностью даже те 474 пьесы Лопе, которые сохранились до нашего времени. Тем не менее никто не ставит в вину великому испанцу его бешеную плодовитость. Кому сколько писать — это одному богу известно. Богу Аполлону.

Перейдем теперь к вопросу о качестве. В работе Александра Иванова наиболее отчетливо проявились характерные черты всей нашей пародии 70—80-х годов. Серьезные, досадные ее недостатки, а также имеющиеся наряду с ними отдельные достоинства. Да, значительная часть пародий Иванова построена на назойливом обыгрывании одной-двух строк, выдернутых из контекста. Да, любит он грубовато обыгрывать имена и фамилии пародируемых авторов (Юнна Мориц у него непременно рифмуется с «Филип Моррис», Эльмира Котляр — с «маляр» и «столяр», пародия на Анатолия Зайца полностью посвящена фамилии поэта), фамильярно проходиться насчет чужих гонораров (вспомним хотя бы печально известную пародию на Эдуарда Успенского). Да, в поисках повода для пародии Иванов нередко нацеливает свою сатирическую пушку на слишком мелких литературных воробьев, берется высмеивать стихи и строки, которые настолько нелепы и смехотворны, что в пародийной критике едва ли нуждаются. Да, Иванов иной раз не прочь потрафить невзыскательному читателю (и слушателю! эстрадно-концертная практика наложила неизгладимый отпечаток), прибегая к отнюдь не пародийному комизму, к непристойным, сальным остротам.

Не беремся защищать Александра Иванова от тех упреков, которые высказала пародисту критика: тем более что среди упрекавших нередко бывал сам автор настоящей книги и ни от одной из своих инвектив по адресу Иванова он не отказывается. Но не стоит ли посмотреть и на удачи самого плодовитого пародиста XX века? Тем более что наш разговор идет в контексте истории жанра. А в истории литературы прежде всего остается то лучшее, что сделано литератором (даже если львиная доля его «валовой» продукции будет «списана» грядущими поколениями и выброшена ими на свалку).

Мы вслед за Архангельским, сказавшим: «хорошо пародировать всего писателя, а не его очередное произведение», — очень ценим пародии «портретные». Но, согласитесь, без пародирования «очередных произведений» жанр утратил бы и свою критическую силу, и оперативность (ведь иногда читателю очень хочется сверить свое впечатление с откликами критиков и пародистов: дорога ложка к обеду). Иванов не раз выступал с пародиями-рецензиями, где высказывал свою недвусмысленную оценку непростых литературных явлений.

В 1964 году вышла в свет поэма Евгения Евтушенко «Братская ГЭС». Она открывалась «Молитвой перед поэмой»:

«Уюта нет, покоя нет» — это цитата из Блока. Но ею «цитатность» «Молитвы» не исчерпывается, поскольку автор, приступая к своему глобальному и грандиозному (по замыслу) труду, взывает к славным предшественникам:

После чего автор «Братской ГЭС» обращается в хронологическом порядке к семи великим русским поэтам, используя стихотворные размеры их наиболее известных произведений, стремясь в одной строфе дать как бы целостный образ художественного мира каждого из классиков.

Этот диалог Евтушенко с классиками тут же стал живо обсуждаться читателями, критиками. Иванов незамедлительно выступил с пародией под названием «Панибратская ГЭС». Мы приведем ее параллельно с фрагментом из поэмы, чтобы точнее и конкретнее прочесть смысл пародийной критики.

Прежде всего обратим внимание на два вопроса, которыми начинается пародия. Иванов не просто воспроизводит характерный для Евтушенко мотив беспощадной «самокритики», а сгущает его, подчеркивая то игровое начало, которое неизменно присутствует в самобичевании пародируемого поэта. Автор «Братской ГЭС» спешит сказать о себе самое худшее сам — чтобы этого не смогли сделать другие. «Быть может, мне не стоило рождаться?» Согласитесь, надо быть очень недобрым и нетактичным человеком, чтобы ответить: «Да, не стоило». В общем такое уничижение — паче гордости и гораздо расчетливее, чем наивное самовосхваление.

Пародируя «Молитву перед поэмой», Иванов не буквально следует за текстом, а «охватывает» лишь пятерых из семи классиков. И этого достаточно. Иванов «расшифровывает» несложные реминисценции, обыгрывая те же источники («Мцыри», «Незнакомка», «Собаке Качалова»), при этом он гиперболизирует некоторую банальность представлений о Пушкине, Лермонтове, Некрасове, Есенине и Блоке, отразившихся в поэме. Творческий дух этих поэтов в «Молитве» воскресить не удалось, великие тени не заговорили — поэтому оказывается мотивированным грубоватый эпиграмматический выпад: «Ты помолчи. Я за двоих полаю». А в итоге весь этот эффектный фрагмент поэмы, несмотря на всю коленопреклоненность автора, изрядно отдает духом саморекламы, что и подчеркивает пародист.

Пародия, пожалуй, огорчительна для пародируемого автора. Но вот что сказал по этому поводу он сам: «Если говорить об Иванове, он бывает жестковат, ядовит, но почти всегда — по делу. Сознательно гиперболизируя недостатки поэтов, он выполняет роль язвительного, но умного друга, а иногда и противника. Умный же противник полезней дурака обожателя.

Иванов написал обо мне, например, хлесткую, весьма нелицеприятную, но обворожительную пародию с колючим остроумным названием «Панибратская ГЭС». Зачем же опускаться до глупости, обиды?»

Обижаться или нет — это, конечно, личное дело пародируемого автора, это вопрос уже не литературы, а литературного быта. Но стоит обратить внимание на такую закономерность: среди тех пародируемых авторов, которые печатно выражали свою обиду на Иванова, никогда не было ни Ахмадулиной, ни Винокурова, ни Вознесенского, ни Жигулина, ни Кушнера, ни Мориц, ни Окуджавы, ни Самойлова, ни Слуцкого, — в общем, ни одного из настоящих, больших поэтов. В роли жалобщиков неизменно оказывались обладатели скромных или более чем скромных дарований. Настоящий поэт умеет постоять за себя не жалобами и протестами, а просто своим талантом, которого у него никто не отнимет, которому не страшны пародийные придирки.

Портретные пародии Иванова уступают аналогичным пародиям Левитанского и в тонкости, и в точности. Тем не менее у Иванова есть свое понимание и своя трактовка творчества обладающих индивидуальностью поэтов: назовем хотя бы пародии «Письмо Франсуа Вийону» (на Б. Окуджаву), «Глазковиада» (на Н. Глазкова), «Профессор, поэт и Анна», «Ужин в колхозе» (на Д. Самойлова), «Крик рака» (на В. Соснору), «День в Гиперборее» (на

Ю. Мориц). Конечно, с трактовками Иванова можно спорить. В частности, пародист бывает чересчур консервативен в своих вкусах, недоверчив к дерзким словесным и образным поискам — в этом отношении он единодушен с количественно большей частью современных критиков. Но уже эта возможность спора снимает с лучших пародий Иванова обвинение в пустоте и бессодержательности.

В отличие от многих своих коллег, занятых лишь выискиванием дурацких строчек и разворачиванием их в не очень умные и чересчур длинные пародии, Иванов знает современную литературу и постоянно интересуется ею. Об этом свидетельствуют и его прозаические пародии: на М. Анчарова и М. Жванецкого, Ф. Искандера и В. Катаева, В. Липатова и В. Токареву, В. Распутина и В. Чивилихина. Вот фрагмент из пародии «Другое прощание» (на Ю. Трифонова):

«Плохо было и с дочерью — Ирка совсем от рук отбилась, тринадцать лет, трудный возраст, встречалась с Борей, мать Ольги Васильевны у него училась, восемьдесят первого года рождения, прекрасно сохранился, академик, ездила с ним на каток, академик блеял от радости, стукаясь библейской лысиной об лед, обещал жениться, как только разрешит его мама, а Ирка возвращалась под утро, грубила Ольге Васильевне, а потом рыдала, и она рыдала тоже, а нарыдавшись, пили чай на кухне, ловили за усы рыжих тараканов и запускали ночью под дверь в комнату свекрови — ей тоже одиноко, хотя она в прошлом юрист и знакома с Луначарским.

Все это было утомительно и непонятно, она понимала, что прощание оказалось слишком долгим и надо было начинать другую жизнь в новом мире».

Сгущая бытовую прозаичность атмосферы трифоновских повестей, пародист вместе с тем схватил и гиперболизировал повествовательный темп, динамику, ощущение беспощадного бега времени, столь характерное для произведений этого писателя. В конце пародии шутливо обыгрывается тот факт, что повести Трифонова «Долгое прощание» и «Другая жизнь» печатались в журнале «Новый мир». Это, кстати, не просто житейская подробность, а важный факт литературного процесса, идейно-духовной атмосферы того времени: для обретения Трифоновым своего твердого пути огромное значение имели отношения с главным редактором «Нового мира» Твардовским. Ориентируясь на «новомировские» идеалы, Трифонов вместе с тем сохранял самостоятельность позиции, а в семидесятые годы (когда и появилась «Другая жизнь») оказался одним из самых стойких и серьезных продолжателей идейной традиции Твардовского. Так что здесь не просто каламбур. Тревожная мысль о «другой жизни», о «новом мире» (иначе говоря — о будущем, о бессмертии души, о высшем смысле жизни) мучает героев Трифонова и самого автора, который не спешил с категорично-легкомысленным ответом на этот главный для отечественной интеллигенции вопрос. Кстати, ключевые слова Трифонов нередко давал разрядкой — в этом отношении пародист следует за «оригиналом».

Пародия не производит впечатления такой уж «дружеской», есть в ней ироническая дистанция. Но написана она единомышленником Трифонова. Не случайно, когда в 1986 году в «Огоньке» пол ный, без купюр, вышел текст воспоминаний Трифонова о Твардовском и некоторые литературные чиновники попытались печатно скомпрометировать этот важнейший документ нашей духовной истории, именно Александр Иванов выступил в печати с отважно недвусмысленной репликой в защиту Трифонова и Твардовского.

Прозаические пародии Иванова бывают и резко критического характера: они направлены против стереотипов массовой культуры и беллетристического чтива (на «Семнадцать мгновений весны» Ю. Семенова), против мемуарного эгоцентризма (на повесть В. Крупина «Прости, прощай…»). Даже самый ярый недоброжелатель Иванова не сможет поставить ему в вину гражданскую бесхребетность, равнодушие к социальным проблемам. А это ведь для русской пародии всегда было важно.

Поэтому хочется оспорить еще одну претензию к Иванову, высказанную Б. Сарновым; дескать, как можно пародировать полторы сотни стихотворцев, если поэтической индивидуальностью, собственным художественным стилем из них обладает абсолютно меньшая часть? Но ведь пародировать можно не только оригинальный стиль, но и менее индивидуальную манеру (по терминологии Гёте), да и стиль (или хотя бы его зачатки) пародируется в сравнении с кругом идей, образов, сюжетов, в сравнении со стилем мышления и чувствования пародируемого автора. Скажем, в поэзии Ф. Чуева самый изощренный филолог не отыщет элементов индивидуального художественного стиля. Стиля мышления там, пожалуй, тоже нет. Но вот зато стиль чувствования есть — и очень последовательный. В пародии на

Ф. Чуева «Двоечница» Иванов отталкивается от лирического сюжета. Вот эпиграф-цитата:

Пародист уловил, что лирический герой увлечен не столько «двоечницей», сколько самим собой, и подчеркнул это в финале пародии, заодно выявив и тот «идеал», на который ориентируется пародируемый автор в своих духовных поисках (чему есть свидетельства во многих его произведениях):

Не отличается ярко выраженным стилевым своеобразием и поэзия Станислава Куняева (ведь даже в пародии Левитанского мы узнаем этого автора главным образом по легендарно известной и восходящей к М. Светлову строке «Добро должно быть с кулаками…», а не по ритму и не по словесному строю). Но Иванов пародирует Куняева прежде всего как активного участника нынешних идейно-политических споров. И когда Иванов выносит в эпиграф своей пародии «Турусы на то росах» (Огонек. 1987. № 31) такие вот куняевские строки:

то это строки не случайные, для поэта достаточно заветные. Здесь выражена вполне определенная точка зрения на историческую судьбу России, отражена определенная модель патриотического сознания: сила отечества связывается с «родной темнотой». У пародиста на этот счет точка зрения другая, он спорит с поэтом, гиперболизируя в финале не особенности стиля своего оппонента (ввиду их отсутствия), а его идейную концепцию:

Нельзя сказать, что пародия эта виртуозна. Но никак нельзя сказать, что это сатирическое стихотворение касается несущественного вопроса. Каждый литератор и каждый читатель должен как-то определить свою позицию в споре Куняева и Иванова. И очень существенно, что такая позиция у пародиста имеется.

Пародии Иванова редко вызывают восторг. Порою они вызывают отталкивание, неприятие, спор. Но все-таки — при всей своей многочисленности — они не бывают бесхарактерными и скучными. А это уже немало.

Пародист не растерялся в новой общественно-нравственной ситуации, ветры перемен не застали его врасплох: быстрее закрутилась его пародийная мельница. Мы продолжаем говорить и спорить о пародиях Иванова. Так что не будем спешить с подведением итогов и с однозначной оценкой.

От составителя

Эта статья из фундаментального труда В. И. Новикова, доктора филологии, написана двадцать лет назад, еще при жизни Сан Саныча (так его весело называли читатели и многочисленные зрители телепередачи «Вокруг смеха», ведущим которой был А. А. Иванов). Можно соглашаться или не соглашаться с автором статьи, но в ней прозорливо угадано главное: Александр Иванов играл заметную роль в литературном процессе второй половины XX века.