МОНОЛОГИ, РАССКАЗЫ И ВОСПОМИНАНИЯ В МИНИАТЮРАХ

Предисловие

— Слышишь? Летит самолет.

— Это ангел.

— А почему гудит?

— Озверел.



За много лет я насочинял много. И всякий раз, составляя сборник, задумывался: а что включить? В своих воззрениях я не меняюсь, но время… Что раньше вызывало интерес, теперь рождает уныние, что побуждало улыбнуться, сегодня — вздохнуть, почесать затылок и плюнуть!

И вот опять я кумекаю: что явить читателю, дабы не упасть в его глазах, не ляпнуться в невнимание. Тем более что рассказы дороги мне по-своему: вот этот я написал в гостинице на гастролях; этот в троллейбусе, когда ехал сквозь солнечный весенний день из своей молодости в зрелость. А вот этот — в реставрационном бюро, где работал старшим инженером и по вечерам, едва все уходили домой, гасил верхний свет и в волшебном полусвете настольной лампы плыл сквозь облака сигаретного дыма вперед к гонорару!

Поэтому, изрядно поломав голову, я принял единственно правильное решение. Взял рукописи в охапку и бросил под потолок. Когда порхание бумажек, лай собак и недоуменный возглас жены успокоились, я стал собирать листочки в стопку, беря первые попавшиеся.

«А если кому-то что-то не понравится — объяснил жене — скажу: я не виноват — судьба!»

«А если понравится всем?» — вдруг спросил сын.

«Ну уж это навряд ли! — ответил я. И нравоучительно добавил: — Смысл жизни не в том, чтобы все птицы пели, как соловьи, а в том, чтобы каждая птичка пела свою песню!»

Витя… То есть Виктор Михайлович

Про крылья

В кино снимаюсь, играю монаха, который крылья сделал и с колокольни упал.

Мне крылья сделали, говорят: «Давай!» Столкнули с колокольни, а я — полетел.

Режиссер кричит: «Ты что — роль забыл? Ты ж должен упасть!»

Столкнули меня, а я опять полетел. В деревне дело было, ребятишки бегут, вопят: «Осень! Мужики на юг улетают!»

Бабка какая-то кричит: «Милок, поищи сверьху мою корову! А то она пошла траву щипать, а куды — не сказала!»

Фермер орет: «Что ж ты порожним летаешь — распыли удобренья, иначе эти твари весь урожай сожрут!» Я кричу: «Какие твари?!» Он кричит: «Да эти — городские!»

Режиссер кричит: «Дубль третий! Ты должен взмахнуть и упасть!»

Я взмахнул и полетел. Он кричит: «Этого не может быть! Монах упал!»

Я кричу: «Я атеист. Вернее, — кричу — я верю, что Бог есть, но не верю, что мы в него верим!»

Режиссер кричит: «Твою мать! Слезай с неба! Урежьте, — кричит, — у него крылья, чтоб он сразу брякнулся!»

Урезали мне крылья на пол метра, я взмахнул и — полетел.

Оператор орет: «Что ж он, гад, делает — у меня пленка скоро кончится! Дайте ему снотворного или слабительного, чтоб его в полет не тянуло!»

А у колокольни уж все население деревни собралось. Тракторист орет: «Что он тут как птичка порхает! Лучше б за бутылкой сгонял!»

Бабка кричит: «Он небось денег хотит, а на мою пензию можна тока корову кормить, а с ее молока и я жива!»

Фермер орет: «Им легче за границей продукты покупать, чем свой урожай сохранить! Ну что ему стоило синильной кислотой сверху побрызгать!»

Старичок кричит: «Ето мафия! Оне тута казину хотят построить, чтобы наши бабы им стриптиз показывали!»

Баба Нюрка орет: «Я ему и без казины покажу! Все одно тут меня, кроме меня, никто не видит!»

Режиссер кричит: «Ты что — издеваешься?! Сейчас солнце зайдет! Немедленно приколокольнивайся!»

Я кричу: «У монаха не получилось, а я — лечу!»

Помреж кричит: «Ну, кретин! Ему внизу постелили, чтоб мягко падать, а он летает и еще разговаривает!»

Учительница у колокольни объясняет детям: «Это иллюзия — обман зрения!»

Я кричу: «Дети, не верьте! Я лечу, вы же видите!..»

Девочка сквозь слезы говорит: «Мы видим, но если скажем, что видим, учительница может двойку поставить!»

Ну, сел я на колокольню, головой об колокол стукнулся, и где сильней загудело — не понять!

Подрезали мне крылья так, что они чуть больше ладоней стали.

Режиссер кричит: «Дубль пять! Давай!»

Я взмахнул и полетел. Тяжело, конечно, но лечу!

Режиссер кричит: «Ружье мне!» Принесли ему дробовик. Встал я опять в проеме колокольни, он говорит в мегафон: «Дубль шесть! И учти, Витя, или ты упадешь живым, или мертвым!»

Взмахнул я крыльями, и… тут, на мое счастье, солнце зашло. Завтра съемки продолжатся, а как поступить — я не знаю. Обидно: умею летать, а нужно — падать!

* * *

Один человек пришел в парикмахерскую.

— Стричь или брить? — спросил парикмахер.

— А просто поговорить вы не можете? — спросил человек.

Погода

Жена сказала: «Пойдем в гости к интеллигентным людям, поэтому говори только про погоду».

Я говорю: «Понял». Только пришли, я говорю: «Погода сегодня хорошая!»

Хозяйка говорит: «Чего ж хорошего — дождь?»

Я говорю: «Ну и что — в любую погоду приятно выпить!»

Хозяин говорит: «Вы на машине?» Я говорю: «Я когда в гости иду, машину оставляю, чтобы пьяным за руль не садиться».

Жена толкает в бок, шепчет: «Про погоду!»

Я говорю: «Особенно в плохую погоду. Потому что от вина я балдею!»

Хозяйка говорит: «Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном!!»

Я говорю: «Согласен. Коньяк намного приятнее!»

Жена шепчет: «Про погоду, идиот!»

Я говорю: «Но это смотря в какую погоду, если на улице мороз, нет ничего лучше водки!»

Хозяин говорит: «Давайте поговорим о литературе».

Я говорю: «Я литературу люблю! Сядешь в кресло, откроешь книгу, рядом пару пивка поставишь. А лучше дюжину, чтоб два раза не ходить!»

Тут в комнату вошел мальчик. Хозяин говорит: «Познакомьтесь, это наш сын Коля, ему шесть лет».

Я говорю: «В его возрасте я еще не пил! Попробовал в семь и сразу шампанское!»

Мальчик говорит: «Мам, дай шампанское!»

Она говорит: «Иди погуляй, пока мы с дядей беседуем».

А хозяин говорит интеллигентно: «Как вам американское кино?»

Я говорю: «Никакой фантазии: только виски с содовой и со льдом! А в нашем — селедочка под шубой, холодец с хреном, малосольные огурчики!..»

Жена мне на ногу наступила и громко говорит: «Дождик-то сегодня грибной!»

Я говорю: «А грибы вообще первая закуска! Соленые опята да под холодную водочку!..»

Жена кричит: «Кроме опят, есть еще белые и подберезовики!..»

Я говорю: «А эти пожарить и под сухое!»

Хозяин надменно говорит: «А я люблю рыбалку!..»

Я говорю: «Кто ж спорит — под уху я вообще могу литр выпить. А если не хватит, можно в деревню за самогоном сходить!»

Хозяин кричит: «Охоту люблю!»

Я говорю: «А кто ж не любит?! Мы однажды выпили и два часа кабана гнали, а потом оказалось, что это охотинспектор!»

Хозяин кричит: «В шахматы люблю играть!..»

Я говорю: «И я тоже! Главное, не пить много пива, а то приходится часто от доски отходить!»

Хозяйка говорит: «Я хотела вам показать подарок, который мне сделал муж!»

Я говорю: «Что ж вы молчали — его ж надо обмыть! Вот мы обмыли жене сапоги двадцать лет назад, и она их до сих пор носит!»

Жена схватила меня за руку и потащила к выходу.

«Рад был познакомиться! — крикнул я. — Жаль только, погода плохая, а то бы пошли куда-нибудь выпили!»

На улице жена сказала гневно: «Я же просила говорить только про погоду!»

Я говорю: «Я и говорил! Но у них, судя по всему, другие интересы!»

Автоответчик

Говорит автоответчик. Хозяина нету дома. Черт его знает, где он шляется! Вчера завалился под утро, спрашивает: «Мне кто-нибудь звонил?» Я говорю: «Плохо было слышно, наверное, с того света дозваниваются». Он меня как хряснет ботинком!

Предупреждали, что в России трудно, но я не думал, что так!

Но теперь я буду говорить правду! А то вчера он пошел в ванную, а я всем должен был говорить, что он в библиотеке! Кто его пустит в библиотеку с такой мордой?! У нас в Японии утром завтракают — он опохмеляется. У нас на завтрак — 50 грамм риса, он — 150 водки. Выпьет потом вспоминает, где он вчера был, долго осматривает карманы и удивляется, если в них что-нибудь находит!

Бизнесмен! А сам только недавно узнал, что это слово пишется с буквы «Б». «Ой, — говорит, — а я думал!..» Знаем мы, о чем он думает! По видику одну голозадую чушь смотрит! Козел!

Еще раз стукнет — всем расскажу, как он заставил меня говорить, что будет через час, а самого трое суток не было! Пошел взятку давать в паспортный стол, дверью ошибся — и прям к следователю! А тот говорит: «Мало!» И ему трое суток, чтоб больше дал!

Козел! Это я не вам! Нету его! Не знаю! Может, вообще никогда не придет* Все мечтает в Америку уехать. Но только при одном условии: чтоб все американцы русский язык выучили, потому что он английский никогда в жизни не выучит! Неделю учил: «Хау дую ду!» — а все равно слышится лакая-то матерщина!

Кто говорит — автоответчик говорит! А ты поживи с ним, и ты научишься! Я сначала тоже не умел, а потом перегара нанюхался, дыма надышался… однажды ночью как запою! Мой козел вскочил, кричит спросонья: «Кто тут?!» Я говорю: «Автоответчик!» Он говорит: «А почему не спишь?» Я говорю: «Давай еще по одной — и по бабам!» Он говорит: «Выпить выпью, а насчет женщин — пас!» Выпил и заснул! Козел!

Что-то у него с прекрасным полом не клеится. То выдру какую-то приведет. Она с себя все отклеит — он потом сам от нее прячется! Закроется в ванной и кричит: «У меня срочная работа, завтра доклад!» А однажды привел: с виду баба как баба, даже кофе сварила, а разделась — мужик. Мой — под тахту, мне кричит: «Если меня будет спрашивать, я в командировке!»

Козел! Да не вам это! Нет его! Не знаю! Если поехал к Федьке, будет года через три! Почему-почему? Потому что они договорились американцам памятник Гоголю продать! Сказали: «Украина отделилась, и Гоголь теперь никому не нужен!» А в нем бронзы пудов сто! Американцы поверили и сегодня деньги принесут. Но фальшивые. Потому как что это за американцы, если они с кавказским акцентом говорят! А если он поехал в казино «Жир-птица», прикандыбает под утро. Ключ в скважину вставить не сможет… будет просить меня открыть… Вчера: «Открой, я тебе сто баксов дам». Я говорю: «В мои обязанности не входит пьяным бизнесменам двери открывать!» Он говорит: «Молчи, кикимора японская». Я говорю: «Отдавайте Курильские острова!» Сразу заткнулся.

Уйду я от него! Вот лето наступит — и уйду по росе. Возьму пальчиковую батарейку… Может, где у фермера… иль в рыбохозяйстве поработаю. Велика Россия, чего мне тут в прокуренной комнате за железной дверью сидеть?!

* * *

Один человек стоял на берегу пруда с удочкой.

— Здесь рыбы нет, — сказали ему.

— Зато никто не мешает, — сказал человек.

Ракета

Ракетный полк слушает. Да, товарищ генерал, пуск ракеты произведен. Кто приказал? Не знаю, сейчас спрошу… Алло, товарищ генерал, никто не знает. И вы тоже не знаете? Странно, вы — генерал, должны бы знать. Молчу дурак.

Товарищ генерал, разрешите задать вопрос? Вы ее никому на день рождения?.. Ну да, я понимаю, сто Хиросим… Главное, только недавно ходил покурить — стояла. Может, еще сходить? Нет, я имею в виду посмотреть. Главное, хорошая такая ракета, длинная… Если она где е-е!.. по радио обязательно передадут.

Товарищ генерал, а может, ее спи… Нет, я имею в виду списали по разоружению, а мы с вами ее ищем, как два дурака! Молчу кретин. Главное, здоровая такая была, если она где за границей е-е!.. обязательно в «Новостях» передадут! У нас любят, когда у них тоже что-то взрывается. Молчу кретин.

Товарищ генерал, а она точно была? Не, я на всякий случай, уточнить. Ну, помните, мы второй танк искали, а потом выяснилось, что это у вас в глазах двоилось? И пока второй искали, кто-то первый спер! Молчу идиот.

Главное, вот только недавно стояла… На ней еще кто-то «ДМБ-95» написал. Нет, товарищ генерал, наши не брали. Я сам предлагал — никто не берет.

Алло, товарищ генерал, а может, она еще вернется? Может, подождать, и она прилетит? Не, вот вы тоже не верили, что Мухобаев из отпуска вернется, а он прилетел! Молчу кретин.

А вы в какую часть звоните? В 313-ю? А это — 414-я! Ну вот и разобрались!

Спасибо, товарищ генерал. До свиданья!

1994 г.

Детектор лжи

Меня тут на детекторе лжи проверяли…

В банк решил устроиться кассиром. Они говорят: «Надо проверить, а то вдруг вы чужое возьмете!» Я говорю: «А вдруг вы мое тяпнете?» Они спрашивают: «А у вас есть?» Я говорю: «А вдруг будет?» Они говорят: «Вот когда будет, тогда и тяпнем! А сейчас идите к детектору!»

Ну, подсоединили ко мне провода, говорят: «Смотрите на нас». Я смотрю, а сзади них на столе — бутылка.

Тот, который за детектором, спрашивает: «Фамилия?» Я говорю: «Прохоров». Он говорит: «Детектор показывает, что вы говорите не то, что думаете!» Я говорю: «Вы бутылку со стола уберите, и он будет показывать правильно!»

Убрали. Длинный спрашивает: «Изменяли вы когда-нибудь жене?» Я говорю: «Нет!» У маленького шея вытянулась длиннее, чем у длинного. «Почему?» — спрашивает он. Я говорю: «Так я же холостой!»

Длинный говорит: «О чем вы думаете, когда видите красивую женщину?»

Я говорю: «О мужчине». Маленький подозрительна: «О каком?» Я говорю: «О том, кому она рога наставит!» Маленький еще меньше стал.

А длинный меня взглядом испепеляет, спрашивает: «За кого вы голосовали на выборах?» Я говорю: «За соседа». Длинный говорит: «Он что — депутат?!» Я говорю: «Нет, он алкоголик и в тот день с дивана встать не мог!»

В детекторе что-то щелкнуло, и дым пошел. Который у детектора, говорит: «Ну ты и скотина — прибор сломал!» Я говорю: «Я же не виноват, что он мои мысли не понимает!» Длинный кричит: «А ты-то сам понимаешь?!» Я говорю: «Да у меня и мысли такой нет — свои мысли понимать!»

Ну, починили они, длинный спрашивает: «Есть ли у вас недвижимость за границей?» Я честно говорю: «Есть». Длинный с жадностью: «Какая?!» Я говорю: «Могила деда на Украине осталась!»

Длинный воздухом подавился. А маленький — тут как тут! Спрашивает: «Если бы вы пришли к власти, что бы сделали?» Я говорю: «Напился. С горя!»

Длинный откашлялся, кричит: «Почему?!» Я говорю: «Потому что у нас всегда: кого дружно выбирают, потом дружно матерят!»

У длинного глаза на пол упали. Он их поднял, платочком обтер и начал в уши вставлять. А маленький говорит: «Странно, но самописец совсем ничего не пишет!»

Я говорю: «Боится, тварь, правду писать!»

Ну, длинный наконец догадался — вставил глаза куда надо и говорит: «Отвечайте в рифму:

Европа…» Я говорю: «Плюс». Он говорит: «Не плюй в колодец, пригодится…» Я говорю: «Слюна».

У длинного уши зашевелились. А маленький напрягся весь и говорит: «Как вы считаете, правильно поступило царское правительство, что продало Аляску Америке?» Я говорю: «Нет. Надо было всю Россию продать, сейчас бы уже все лучше жили!»

В детекторе бабахнуло что-то, маленького на пол сбросило, а у длинного уши отскочили и стали под потолком летать.

«Верите ли вы, — кричит маленький с пола, — что Россия возродится?!»

Я говорю: «Конечно! Лично меня уже подташнивает и тянет на соленое!»

Тут уши длинного в окно вылетели, маленький в щель под дверью прополз, а я отсоединил обуглившиеся провода и пошел устраиваться на другую работу.

* * *

Один человек каждый день приносил жене с работы конфеты. А жена приносила ему хорошие сигареты. «Как они любят друг друга!» — говорила свекровь. А свекор, который работал пожарным, говорил: «А мне с работы и принести нечего. Разве что поджечь все тут к чертовой матери!»

Взятка

Внимание! Начинаем репетицию.

Иванов, вы — отпетый негодяй и мерзавец, даете взятку капитану милиции Шурупову. Он не берет.

Ну что вы упали? Хлипкий какой… Дайте ему нашатырь! Волков, ты что — сдурел?! Его нюхать надо, а не пить! Ну и что, что ты пьешь, а все остальные — нюхают! Вон дайте Венере Ивановне понюхать, а то старушка заснула, а ей проститутку играть! Я знаю, что в ее возрасте на панель не ходят, потому что трудно ходить. Но это специально, чтоб у зрителей надежда была, что с проституцией можно покончить!

Очнулся, Иванов? Хорошо, подоприте его сзади палкой, чтоб не упал. Да быстрее, он уже наклоняется!.

Проститутка Венера Ивановна проснулась? Подкрасьте ей глаза, чтобы было видно, что они все-таки есть! И наденьте накладные груди. Где они?! Сидоров, ты что — обалдел?! Мы груди ищем, а ты в них разгуливаешь! Какой ты представитель сексуального меньшинства, если вас в театре уже большинство! Нет, ты их отдашь! А я говорю: отдашь! Шурупов, вы в милицейской форме, отберите у него! Ну на себя-то зачем надевать?! Какая портупея? Пистолет у вас вон впереди болтается! А вы думали?.. Это ж сколько надо выпить, чтоб перепутать?!

Внимание! Начинаем репетицию! Негодяй Иванов дает взятку, а вы, Шурупов, не берете. Даже подержать. Смотрите на деньги презрительно, еще презрительней… еще… Ну что ты рожу скорчил, тебя же зрители испугаются!

Проститутка готова? А почему ей груди на спину привязали? Так легче носить? Сейчас же сделайте наперед, а сзади противовес, чтоб не упала! Какой противовес — ягодицы накладные противовес! Вон их Волдыщенко на голову надел! Думал, шлем? Вот и сидишь в них по уши! Сталевар! Да иди ты знаешь куда!.. А впрочем, ты уже там!

Венера Ивановна, голубушка, возьмите у него свою… деталь и будьте готовы. Как только Шурупов откажется от взятки, предложите себя. А я сказал: предложите! Тоже мне — тридцать лет Дездемону играла, пока зрители в первом акте не стали кричать: «Задуши ее!», а тут выкаблучивается!

Внимание! Начинаем репетицию! Входит Иванов… достает деньги… Ты что — обалдел?! Ты зачем себе откладываешь?! Что значит — много! Драматург лучше знает, сколько надо давать!

Всё, начали! Входит Иванов, достает деньги, отдает Шурупову… тот не берет… Ты зачем взял, подлец?! Что значит — автоматически?! Вот же у драматурга написано: не бе-рет! Нет, это не опечатка! Отдай Иванову деньги, он даст тебе, ты не возьмешь. Иванов пошел… отдал… Где они?! Куда вы их спрятали?! Идиоты, это же не настоящие! Я сейчас милицию позову! Что ты орешь: «Я здесь!»? Я настоящую позову!

Вот так-то! Продолжаем. Иванов дает, Шурупов не берет… Ну неужели так трудно — не взять?! Ну, смотрите сюда. Иванов, давай мне… тьфу, мать, взял! Что ж ты так быстро, я ж не успел сообразить! Давай еще раз медленно… Вот видите, правой рукой не беру, а левая — сама цапнула!

Так, все понял! Наденьте на Шурупова наручники. Иванов, давай ему деньги. Ты зачем их зубами взял?! Ты же их покусаешь! Разожмите у него рот! Под мышками пощекотите, он заржет! Да не у меня — у него! Одну бумажку все-таки проглотил, подлец!

Завяжите ему рот! Вот видите, если его связать и держать — он не берет. Теперь входит Венера Ивановна и предлагает себя. Да что ж вы сразу халат-то распахнули — он сознание потерял! Надо быть милосерднее, хоть вы и проститутка. Волков, дайте ему нашатыря выпить.

Венера Ивановна, еще раз входите… Да что ж вы грудями-то так машете, как боксер перчатками?! Так вы его не соблазните, а убьете сразу! Эротика — это ж искусство, а не спорт. Вон смотрите, он зажмурился от страха. И бедрами, бедрами виляйте… Ну неужели нельзя было ягодицы ей крепче привязать — раз вильнула, и все упало! Над нами же смеяться будут! Кто сказал: комедия?

Точно! Будем ставить комедию, потому что над нашей жизнью только смеяться можно!

Начало

Из жизни

Свой первый рассказ я написал про трех горемык, распивающих в подъезде водку. Отправил в газету и, вожделея, стал ждать. А когда прошло почти два месяца, получил из газеты ответ: «Уважаемый тов. Клюшкин! (Именно так!) Ваше письмо, сигнализирующее о нарушении некоторыми лицами общественного порядка, отправлено редакцией для разбора и ответа в горисполком». Такой оплеухи я не ожидал, постарался забыть свой позор, но месяца через три получил еще один конверт. На официальном бланке было написано «Уважаемый товарищ Кукушкин! (Именно так!) Управление коммунального хозяйства ставит Вас в известность, что согласно Постановления (такого-то) от (такого-то) года распивать спиртные напитки в общественных местах категорически запрещается».

Алло, Люся, это я!

Алло, Люся, это я!

Догадайся, откуда я звоню? Почему из дурдома? Самое для меня место? Ошибаешься, Люся, я из тюрьмы. Ловили киллера по словесному портрету: нос средний, лоб средний, рост средний — меня и схватили!

Ну почему хуже всех?! Кроме меня еще пять тысяч поймали — и все сознались. А ты попробуй не сознайся, если они сначала бьют — потом спрашивают!

Я, Люсь, сознался во всех нераскрытых убийствах — теперь меня в камере уважают. Вчера с телевидения приезжали интервью брать, спрашивали: какие женщины мне нравятся — блондинки или брюнетки? А я, Люсь, и забыл, какая ты, — ты ж всегда красишься, сказал: лысые, то есть — обыкновенные. А когда спросили, скрывал ли я от жены об убийствах, сказал «нет» — я ж от тебя, Люсь, ничего не скрываю.

Что это упало? Ах, это ты? Ну, сейчас встала? Села. Люся, быстрее сядешь — скорее выйдешь! То есть выздоровеешь. Ну ладно, я тебе потом позвоню.

Алло, Люся, это я. Не, не из автомата, у нас у всех сотовый. Камера такая — люкс. Сидят только авторитеты. Начальник тюрьмы сам к нам звонить ходит. У него аппарат старый — еще при Дзержинском ставили. Дурак? Ах, я дурак. Ну ладно, я тебе потом позвоню.

Алло, Люся, это я. Ты что делаешь? Врача вызвала, а дверь открывать боишься? Ну пусть он тебя через дверь послушает. Почему я веселый? А я их обманул: сказал, что золото под фундаментом нашего дома зарыл, — так что наконец-то нашу пятиэтажку сломают! И мы переедем!

Нет, Люся, меня не расстреляют. Из нашей камеры всех под залог выпускают. Да, я сказал, что здесь сидят авторитеты, но не сказал, что только до вечера. Пока им деньги не привезут.

Кто мне привезет? Люся, когда я во всех убийствах признался — мне сразу тысяча предложений! На части рвут: магаданские, астраханские, тюменские… Я, Люся, поближе к дому выбрал — кремлевские. Посмотри в окно, если БМВ под окном стоит — это мой аванс. Мусоровоз стоит. Странно. Ладно, я тебе потом позвоню.

Алло. Люся, это я. Почему тихо говорю? У нас тут после обеда мертвый час — одного убили. Ничего не сделал — во сне храпел. Вот и он поспорил, что лекарства против этого нет. Ну что «что» — проспорил, сейчас не храпит. А у тебя как дела? Врач приходил? И что сказал? Что все плохо. Дала бы ему на сто тысяч больше, он бы сказал, что все хорошо. Люся, сейчас все продается и покупается! Вот мы дали надзирателю сто долларов, и он сейчас убиенному сказки читает. Ну ладно, я тебе потом позвоню.

Алло, Люся, меня освобождают! Люся, они не верят, что я всех убил. Они попросили меня прихлопнуть комара, я полчаса за ним гонялся. Опрокинул на следователя шкаф, два раза бил себя по лицу, а он все равно летает, гад! А потом на нос прокурору сел. И представляешь, Люся, пока я замахивался, он улетел, а прокурор остался.

Сейчас я в санчасти. Такое впечатление, что на меня, Люся, сто комаров село и их всех на мне, прихлопнули.

Нет, Люся, врача здесь нету, только священник. Люся, теперь в тюрьме новая традиция: не лечат, а сразу отпевают. Был бы врач, он бы мне хоть какую таблетку дал, а этот протянул крест, я хотел куснуть, а это, оказывается, для поцелуя. И главное, тоже торопится: я еще жив, а он: «Господи, прими душу раба твоего усопшего…»

Я говорю: «Батюшка, жив я еще», он говорит: «Молитва длинная, когда дочитаю — усопнешь!» Ладно, Люся, я глаза закрою, пусть отдохнет.

Алло, Люся, это я! Похоронили, представляешь, сволочи! Я глаза закрыл, заснул, просыпаюсь — в Могиле! А ты-то как? Врач приходил? И что сказал? Если еще раз дверь не откроешь, он не придет? Гордый какой! Скажи ему: пусть возьмет бинокль, а ты ему в окно язык покажешь! А я тебе говорю: он обязан, он клятву Гиппократу давал! Это такой авторитет, Люся. Он кого хочешь под землей найдет!

Алло, Люся, это я! Представляешь, только про Гиппократа заикнулся — уже откапывают! Говорят о чем-то… Люсь, они почку хотят мою забрать! Не отдам! Сейчас только гроб откроют, скажу: вы не имеете права!

Алло, Люся, представляешь, я им сказал: «Вы не имеете права», они в обморок упали! Нет, Люсь, если с людьми по-человечески — они понимают. Вот лежат сейчас… молодые, в школе-то, наверное, учились плохо, а без образования сейчас куда — только в могильщики, а с образованием — только в покойники! Алло, Люся, а ты что молчишь? Плачешь? Ну, не плачь, я скоро приду!

1994 г.

Дебют на ТВ

Из жизни

Впервые по телевизору меня показали в 1976 году. Рядом с нашей конторой находился нарсуд, где судили диссидентов. Любопытствуя, мы туда ходили глазеть. И не заметили, как нас снял телеоператор, и вечером в программе «Время» я вдруг увидел себя и своих коллег. Сопровождающий текст был такой: «Охочие до дешевых сенсаций иностранные журналисты и жалкая кучка отщепенцев проводят долгие часы у стен народного суда».

На следующий день наш начальник на работу не вышел — заболел.

Мысли

Старушку через дорогу перевел, она говорит: «Не простая я старушка, и теперь все, что ты подумаешь, — это сбудется!»

Я даже не успел додумать, а стакан уже у меня в руке! А вокруг народ. Я думаю: «Тут мне водка поперек горла встанет!»

Только подумал — она встала! Я кашляю, думаю: «Лучше бы я подумал, что в «Мерседесе» еду!»

Смотрю — еду! А управлять-то не умею! Думаю: «Сейчас в столб врежусь!» Откуда ни возьмись — столб посреди дороги! Я влево — он влево, я вправо — он вправо!

Я думаю: «Каюк пришел!», нажал на тормоз, подходит милиционер, говорит: «Лейтенант Каюк! Ваши права!»

Я думаю: «Что ж я ему — шиш покажу?!» Опомниться не успел — показываю! Прям в нос ему сую! И думаю: «Он меня арестует, а ведь я мог бы сейчас на Кипре сидеть!»

Только подумал, я на Кипре сижу — в тюрьме! Думаю: «Во, вляпался!»

Смотрю — стою в чем-то… Когда сообразил в чем, чуть не до потолка подпрыгнул. Думаю: «Скорее бы с этого Кипра подальше!»

Только подумал, смотрю — кругом снег. Думаю: «Озвереть можно!»

Гляжу — е-мое! У меня ноги лохматые и с когтями.

Я чуть сознание не потерял. Думаю: «Скорее бы в Москву!»

Открыл глаза — я в Москве, в зоопарке! Кто-то показывает на меня и говорит: «Озверевший гомо сапиенс, водится на Северном полюсе…»

Я аж взревел! Думаю: «Хочу стать тем, кем родился!»

Смотрю — я дома в колыбельке лежу. Жена, как увидела меня, чуть в обморок не упала. Я скорее думаю: «Хочу стать большим!»

Гляжу — я младенец, но ростом в два метра. Лежу на полу, потому что кроватка развалилась.

Тут жена в обморок упала. Я думаю: «Хоть бы кто из близких ей помог!»

Смотрю, входит сосед и начинает помогать. А жена очнулась и говорит: «Что ты здесь делаешь, сейчас муж придет!»

Я думаю: «У меня одна и — стерва? А кто-то сейчас в гареме спокойно кайфует!»

Только подумал — я в гареме, и мне спокойно, потому что я евнух! Перепугался не на шутку. Думаю: «Хорошо еще, что не женщина! А если бы стал женщиной!..»

Смотрю — ё-мое! Я — женщина. Мать-одиночка на третьем месяце…

Я аж взвыл! Думаю: «Дурак! Почему я не подумал, что хочу стать олигархом?!»

Гляжу — я олигарх. Только место какое-то подозрительное. Я спрашиваю: «Где я?» Мне говорят: «В Матросской Тишине!»

У меня ноги подкосились, думаю: «Ну, если я заново ту старуху встречу!..»

Смотрю — стою на тротуаре, а навстречу идет та старуха и говорит: «Переведи меня, а я тебя отблагодарю!»

«Ну уж нет, — заорал я, — топай, бабка, сама, а мне и так неплохо!»

* * *

Один человек говорил, что в прошлой жизни он был верблюдом.

— Почему вы так думаете? — спрашивали его.

— Потому что, глядя на вас, — отвечал человек, — плюнуть хочется!

Стихи-хи-хи…

Поздняя осень, грачи улетели… Улетели лес обнажился, а мы — обалдели!

Нет, поздняя осень, грачи охр… озверели, лес обнажился, а мы — не успели! Нет…

Поздняя осень, грачи обнажились, лес улетел, а мы… не нажились!

Поздняя осень… врачи улетели. Дохнул осенний хлад… журча, еще бежит за мельницей рублей… то есть ручей! Но пруд уже застыл… Шалун уж отморозил что-то, а оказалось, это… пальчик! Ему и больно, и смешно, а мать его!.. Неужели там про мать?!

Вот моя деревня, вот мой дом родной!.. Вот качусь я с горки, выйдя из пивной!.. Какая глупость!

Вспомнил! Только не сжата полоска одна, грустную Думу наводит она!.. Далеко глядел поэт: Дума есть, а мыслей — нет!

Сквозь волнистые туманы пробирается луна, на печальные поляны много сыплется!.. Фу, какая гадость!

Все стихи я позабыл, потому что много пил…

Вспомнил! Мороз и солнце — день чудесный, златая цепь на дубе том! Интересно, кто этот дуб? Как бы мне, рябине, к дубу перебраться? Я б смогла за деньги дураку отдаться! Фу, какая пошлость!

Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна освещает лес дремучий — больше нету ни хрена! Почему в башку лезет всякая ерунда? Если в брюхе нету дна — в башку лезет ерунда!

Я из лесу вышел, был сильный поно… то есть мороз! Гляжу, поднимается медленно в гору лошадка, жующая хворосту воз. Откуда дровишки? Лошадь говорит: «Из лесу, вестимо!» Я говорю: «А почему ты разговариваешь по-человечески?» Она говорит: «А почему вы живете не по-людски?!» Я говорю: «Дура!» Она говорит: «Сам дурак!»

Иван-дурак поймал говорящую суку… то есть щуку! Она его матом облаяла, он ее отпустил! Фу, какая пошлость!

Жизнь моя! Иль ты приснилась мне? Будто кто весенней гулкой ранью дал поленом мне по голове! Какой ужас!..

Дай, Джим, на счастье в лапу мне!.. Ведь не берет сейчас лишь тот, кому никто уж не дает! Эт-то точно!

Поэтом можешь ты не быть!.. Но хочется и есть и пить! И отдохнуть, и погулять, ведь человек ты, а не… Фу, какая пакость!

Как хороши, как свежи были рожи!.. То есть лица… когда нам выпало родиться, ну а сейчас такие хари — глаза б их лучше не видали! Ну-ка, зеркальце, скажи, да всю правду доложи: кто на свете всех милее?.. Зеркало сказало так: «Ну, конечно, ты — дурак!» М-да!

Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, приватизировал мой дом! Тьфу ты!..

Улица — моя! Дома — мои! Окна разинув, стоят магазины! Окна удивляются, что цены поднимаются! А когда начнут снижаться — люди станут удивляться!

Белеет парус… одинокий, в тумане Боря… голубом… Что ищет он в краю далеком? Он президент, а тут — дурдом! Ерунда какая-то!

Вспомнил! Вспомнил! Вынесем все! И широкую, ясную грудью дорогу проложим себе, жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется… ни мне, ни тебе!

Тьфу! Лучше бы не вспоминал!

Всемогущий

Из жизни

Только стал работать в конторе по охране и реставрации — посетитель. Говорит: «В Загорском районе Троицкая церковь… я много лет прошу, чтоб под охрану государства, но бюрократы, чиновники…»

Еще слабо понимая, что делать, я взял лист бумаги, записал и убрал в стол. А через неделю выходит Постановление Совмина РСФСР о постановке под госохрану памятников архитектуры, и в их числе — Троицкая церковь.

Этот посетитель приходит и говорит изумленно: «Виктор Михайлович, я столько лет добивался, а вы за одну неделю!» Я говорю: «Это не я». Он говорит: «Не волнуйтесь, я никому не скажу!»

На следующий день прихожу на работу — меня уже пять посетителей ждут. И заискивающе говорят: «Доброе утро, Виктор Михайлович!»

Сильная рука

Иду по улице, навстречу какой-то странный человек с крыльями за спиной, говорит: «Виктор Михайлович, России нужна сильная рука».

Я говорю: «А я-то при чем?» Он говорит: «А у вас рука сильная, даже когда жена хотела вырвать стакан — не смогла».

Взмахнул крыльями и улетел. А я оказался в Кремле. Заходит ко мне этот, который… и говорит: «Вызывали?»

Я думаю: «Сон это». И, чтоб проверить, спрашиваю: «Какое сегодня число?» Он говорит: «А какое надо?» Я решил пошутить и говорю: «Первое января». Он говорит: «С Новым годом, Виктор Михайлович!» А за окном — осень!

Нет, думаю, не сплю. И как кулаком по столу грохну. От того на паркете только пустое место осталось. Я испугался, а потом смотрю в окно — он невредимый в «Мерседес» садится. А в кабинет входит другой, как его… ну финансист. Я думаю: «Точно сплю!» И, чтоб проверить, спрашиваю: «Дважды два?» Он говорит: «Три. Но мы работаем и к концу года доведем до 3 и 8!» Я хотел его от пустить, а сзади кто-то невидимый шепчет: «Сильная рука…»

Я ногой как топну и говорю: «До конца года ждать не буду, чтоб через месяц было 3 и 9!»

Его как ветром сдуло, а в кабинет входит этот, как его… и говорит: «Давайте введем новый налог». Я говорю: «На бензин?» Он говорит: «Лучше — на отправление естественных надобностей». Я говорю: «А если платить не будут?» Он говорит: «Тогда пусть терпят — мы не виноваты!»

Я от такого предложения сам чуть не обалдел! А его, гляжу, уж нет, вместо него этот, как его… глаза в разные стороны смотрят, в руках две бумажки: одна с просьбой уволить, другая с просьбой оставить. Я говорю: «Скажите честно: что будете делать, если окажетесь в бане с двумя голыми девицами?» Он говорит: «Сначала проверю документы».

Я говорю: «А потом?» Он говорит: «А потом определю, где телекамера, и скажу в нее, что это не я!»

Тут мое терпение лопнуло, как топну ногой! И — сквозь пол провалился. А там, в подземелье, сидят люди и записывают все, что я наверху говорю. Я спрашиваю: «Зачем?» Они говорят: «Для вашей же пользы, а то вдруг вы забудете, что тут городили!»

Ну махнул я на все своей сильной рукой и поехал в спортзал. Приезжаю, а там уже артисты, журналисты, банкиры, бандиты… Я взял теннисную ракетку — все взяли, я взял мяч — все взяли мячи. Стою я с мячом, как джигит с арбузом, а с небес шепчут: «Сильная рука…» Я как за ору: «Прихлебатели! Всех разгоню!» А они заулыбались и как заорут: «Прихлебатели, он вас всех разгонит!»

Тут в голове у меня помутилось, шатаясь, вышел я на улицу и говорю в небо: «Господи, верни меня на прежнее место!»

Плюнули на меня с небес дождем, и очутился я на углу Сретенки и Садового кольца. Прохожие толкаются, по мостовой несутся полчища машин, а сзади шепчут: «Россия…»

1998 г.

Путеводитель

Из жизни

Многие памятники истории и культуры находились в безвестности из-за отсутствия информации. Общественность возмущалась. В газетных статьях и выступлениях поминали западную заграницу, где множество путеводителей и каталогов. Наконец в 1975 году в издательстве «Искусство» вышел двухтомный каталог, в котором подробно описывалось, в какой далекой деревушке что ценного сохранилось и как туда проехать.

После чего все указанное ценное стало стремительно исчезать!

Лохотронщики

Иду вчера из метро, вдруг ко мне подходит парень и говорит: «Вот вам бесплатный приз!» Я говорю: «За что?» Он говорит: «Вы тысяча первый пешеход, который проходит мимо этого столба!»

Ну, я обрадовался, а тут подходит другой и говорит: «Это я тысяча первый!»

Который приз обещал, говорит: «Согласно правилам, приз получит тот, кто больше доплатит!» Ну, я отдаю ему десять рублей, а мой соперник — пятьдесят; я — сто, а он — двести!

И тут я понял, что это лохотронщики меня дурят. Обидно стало, будто в графе «Образование» у меня написано: «Дурак»! И я говорю: «У меня на сберкнижке денег много, давайте я ее возьму и в банк сбегаю».

Ну, пришли мы ко мне, я их оставил, а сам — к телефону. Набрал «02», сказал: «Грабят квартиру!» — и дал свой адрес.

Возвращаюсь — лохотронщики мордой в пол лежат, а над ними милиция с автоматами. «Что, — спрашивают, — пропало?» Я говорю: «Рояль фирмы «Беккер».

Лохотронщики кричат: «Врешь, гад!» Я говорю: «Ах, так! Тогда еще сервиз на сто персон! И персидский ковер размером два метра на двадцать!»

Который приз обещал, кричит: «В твоей квартире это не поместится!» Я говорю: «Я ковер на потолке держал, рояль у меня стоял вертикально! А сервиз на антресоли был, где старые ботинки!»

Мой бывший соперник кричит: «Убью гада!» Я говорю: «Ах, так! Тогда еще пропало колье с бриллиантами! Бриллиантов было так много, что колье могли носить только две женщины сразу!»

Который приз обещал, кричит: «Он врет! Мы с ним на улице познакомились!» Я говорю: «Тогда скажи, как меня зовут?» Он говорит: «Козел!»

Я говорю: «Ах, так! Тогда со стен у меня пропали картины: Рембрандта «Мадонна Люся», Саврасова «Грачи охренели» и портрет Лужкова работы Шишкина! А также икона Андрея Рублева, на которой преподобный Ельцин играет на барабане!»

Лохотронщики кричат: «Ну, те не жить!» Я говорю: «Ах, так! Тогда из шкафа пропали акции Газпрома! Акции были свернуты в рулоны, и на каждом было написано «54 метра»!»

Лохотронщики кричат: «Мы тя уроем, тварь!» Я говорю: «Ах, так! Тогда из погреба у меня пропал сундук с золотыми монетами! На которых отчеканен профиль Ивана Грозного и надпись: «Замочу в сортире»!»

Лохотронщики кричат: «Какой погреб — ты ж на пятом этаже?!» Я говорю: «Я имею в виду ванную — у меня там холодно, как в погребе! Я даже голову всегда мою в шапке! Кстати, шапка пропала тоже — шапка Мономаха!»

Лохотронщики кричат: «Он псих!» Я говорю: «Ах, так! Тогда еще пропала жена! Красивая, умная, знала четыре иностранных языка, но говорила по-русски только два слова: «Мой Пупсик!»

И тут черт принес жену! Языков она не знает, а внешне похожа на депутата Шандыбина. И говорит: «Что тут за люди?!»

Милиционеры говорят: «Это те, кто вас ограбил».

Жена говорит: «Неужто Гайдар!»

Милиционеры говорят: «Это те, из-за кого у вас нет картин и рояля!»

Жена говорит: «Так это из-за этого идиота!» И — показывает на меня.

Ну, милиционеры лохотронщиков отпустили, а меня забрали. Я спрашиваю: «За что?!» Они говорят: «Чтоб врал меньше… лохотронщик!»

Про лыжи

Жена говорит «Кретин! Люди с Ельциным в теннис играли — сейчас у них виллы на Гавайях, а ты так и помрешь в маленькой комнатке с видом на большую помойку!»

Я говорю: «А что ж мне делать?» Жена говорит: «К нам в город Путин приезжает — я тебе купила горные лыжи!» И показывает две деревяшки!

Я говорю: «Это не лыжи — это недоразумение!» Жена говорит: «Ты сам недоразумение! Ты вообще за всю жизнь в дом, кроме насморка, ничего не принес! А эти лыжи я купила у соседа, он на них еще до войны катался!* '

Я говорю: «С Наполеоном, что ли?» Жена говорит: «Кретин! Поднимешься в гору, зароешься там в сугроб, вот тебе термос с чаем!»

Я говорю: «Может, лучше с водкой?» Жена говорит: «Кретин! Ты вчера в гостях выпил и забыл, как тебя зовут! Откликался на имя Шарик! Запомни: выскочишь из сугроба и попросишь коттедж!»

Я говорю: «Коттедж с двумя «т» пишется?» Жена говорит: «С тремя «ж»! Кретин! Ты же не писать будешь, а просить!»

Я говорю: «Вспомнил! Я ж ведь кататься-то не умею! Может, мне лучше дзюдо заняться?» Жена говорит: «Кретин! Ты с кровати упал — неделю встать не мог, а если он тебя через плечо кинет? У него — черный пояс, а у тебя будут — белые тапочки! На, поешь последний раз перед смертью… то есть перед катанием, и иди!»

Вышел из подъезда — Толик говорит: «Ты куда?» Я говорю: «С Путиным кататься!» У Толика глаза забегали аж по всему лицу.

Я говорю: «Коттедж хочу у него попросить с тремя «ж». Толик говорит: «Возьми меня с собой — у меня санки есть!»

Я говорю: «На санках Кириенко катается. И потом, одних санок мало, нужно термос». Не успел я сказать про термос — у него в руках уже три, и все с водкой!

Ну, у нас к приезду Путина подъемник в гору сделали… Раньше три дня взбираешься, потом — пять минут едешь! А теперь: пять минут поднимаешься, потом — три дня едешь, потому что у каждого столба документы проверяют. Все охранники в спортивной форме — чтоб их никто не узнал… но с погонами! И друг к другу обращаются: «Товарищ майор, товарищ капитан…» Мне говорят: «Товарищ кретин!.. То есть товарищ лыжник, ваши документы?»

Я по ошибке паспорт жены взял… они посмотрели, говорят: «Всего доброго, граждане!»

Ну а на горе — кого только нет! Наш мэр с лыжными палками и — на коньках! Губернатор — здоровый мужик, вместо лыж у него два сноуборда! На затылке бронежилет, на спине надпись: «Не влезай — убьет!»

Депутат по мобильнику со своим охранником разговаривает, который стоит рядом. Спрашивает у него: какая погода?

Модельер наш знаменитый оделся как горный козел: весь в сером, на голова — рога.

Скульптор прославленный лепит снежную бабу, похожую на Годзиллу!

Священник, отец Никодим, в прошлом криминальный авторитет Корыто, благословляет всех желающих, но не умеющих прыгать с трамплина.

Туг же продают пиво «Три медведя» с тремя портретами Шойгу на этикетке.

Ну, мы с Толиком взяли пива, залезли в сугроб — смотрю, он уже один термос открывает! Я говорю: «Ты что?» Толик говорит: «Надо же отметить новоселье в сугробе!»

Ну, выпили мы за новоселье, за коттедж… за каждое три «ж» отдельно, за возрождение России…

В общем, вылезли мы из сугроба, когда он уже растаял! И никого вокруг не было.

Ну а когда я вернулся домой, жена сказала мне только одно слово, а какое — вы знаете!

Экзамен

В колледже учусь… платном. Ты бабки — тебе знания, ты бабки — тебе экзамен за твои же бабки!

Ну, я пришел, профессор говорит: «Берите билет». Я говорю: «Оптом?» Он говорит: «Пока один».

Ну, я взял, читаю: «Автор картины «Витязь на распутье». Он говорит: «Кто?» Я говорю: «Художник».

Он говорит: «Правильно. А почему витязь стоит?» Я говорю: «Бензин кончился!»

Профессор говорит: «Ну ладно, отвечайте: как звали Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алешу Поповича?» Я говорю: «Так и звали!» Он говорит: «Богатырями их звали!» Я говорю: «А я даже знаю, как звали их коней!» Он говорит: «Как?!» Я говорю: «Мурзик, Тузик и Полкан!» Профессор говорит: «Откуда вы это взяли?!» Я говорю: «Дедушка рассказывал!» Профессор говорит: «Он-то откуда мог знать?» Я говорю: «Не знаю, но рассказывал, когда выпьет».

Профессор говорит: «Ну хорошо, когда была Бородинская битва?» Я говорю: «Когда Бородина посадили». Профессор говорит: «А слово «Наполеон» вам знакомо?» Я говорю: «Конечно — это коньяк!»

Профессор говорит: «Ну хорошо, назовите хотя бы одну из десяти заповедей». Я говорю: «Не дай себе засохнуть!» Он говорит: «А вторую?» Я говорю: «Жизнь хороша, когда пьешь не спеша!»

Профессор говорит: «Ладно, перейдем к поэзии, кто написал: «Мой дядя самых честных правил…»? Я говорю: «Племянник!» Он говорит: «Чей?!» Я говорю: «Как чей — дядин!»

Профессор говорит: «Наводящий вопрос: на Пушкинской площади кто стоит?» Я говорю: «Милиционер». Он говорит: «Пушкин там стоит!» Я говорю: «Я его фамилию не спрашивал!»

Профессор говорит: «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева читали?» Я говорю: «Зачем читать — я сам ездил на поезде!» Профессор говорит: «Радищев ездил при Екатерине!» Я говорю: «А я с Люськой!» Он говорит: «Екатерина Вторая!» Я говорю: «А Люська у меня — третья!»

Профессор говорит: «Ну ладно, кто сочинил таблицу Менделеева?» Я говорю: «А это вы не задавали!» Он говорит: «Я подскажу: «Мен…» Я говорю: «Менты, что ли?!» Профессор кричит: «Менделеев! Он увидел ее во сне!» Я говорю: «А я вчера во сне Эйфелеву башню видел — что ж, я ее соорудил?!»

Профессор говорит: «Кстати, в каком городе она стоит?» Я говорю: «Во сне на даче у меня стояла!»

Профессор говорит: «Ну хорошо, расположите по порядку первые три буквы алфавита».

Я говорю: «Разрешите звонок другу?» Профессор говорит: «Нет». Я говорю: «Тогда помощь зала?» Он говорит: «Вы не на игре «Кто хочет стать миллионером»!»

Я говорю: «Те, кто хочет стать миллионером, не учатся, а воруют! И вообще: ставьте мне быстрее пятерку, а то бабки платить не буду, и вы все тут останетесь без зарплаты, а я — без знаний!»

* * *

Один человек ехал в поезде.

«А если поезд сойдет с рельсов? — подумал человек. — А я не одет!..»

Он встал и оделся.

«А если?.. — подумал он. — А вещи не сложены!»

Он сложил вещи.

«А если?.. — подумал человек. — А коридор длинный!..»

Он вышел с чемоданом и с сумкой в тамбур.

«А если?..»

Человек открыл дверь и выпрыгнул в снег.

Опять Люся!

Алло, Люся, это я! Я проходил мимо военкомата, и меня в армию забрали! Люсь, они сказали, что это почетная обязанность каждого, кто не сбежал!

Не, Люсь, здесь возраст определяют так: кто служит второй год, тот дед, а мне тридцать пять, я — молодой! И должен чистить бляху так, чтоб блестела морда от усердия!

Командир роты говорит: «Ты что — хочешь наряд получить?!» А у меня, Люсь, как раз штаны порвались, я думал, он мне новые даст, говорю: «Хочу!» Он кричит: «Объявляю вам три наряда!» Я говорю: «Ладно, я два старшине отдам!»

Потом, Люсь, мы ходили на стрельбы… сорок человек — вернулся я один. Ну, дали мне автомат, говорят: «Стреляй!» Я говорю: «Боюсь!» Майор говорит: «Представь, что кругом враги…» Ну я и представил! И главное, он еще сказал: «Целься в десятку…» Я и стал целить туда, где их не меньше десяти стояло. Хорошо, хоть никого не убил… Он кричит: «Ты почему в мишень не попал?!» Я говорю: «Так у меня же зрение: один глаз минус два, другой — плюс двадцать! Я когда один зажмуриваю, другим только небо вижу!»

Вчера надел противогаз, сверху — очки, майор в обморок упал! Хороший человек… у него одна звездочка на погонах была, теперь — две, но маленькие! Говорит, что из-за меня его скоро в рядовые разжалуют!

На разводе караула спросил меня: «Что называется постом?» А я, Люсь, устав не учил, сказал: «Когда человеку есть хочется, но нельзя». Он говорит: «Когда есть хочется, но нельзя, это — запор! А постом называется все порученное для охраны и обороны часовому!»

Поэтому, когда я охранял штаб, а из него хотел выйти полковник, я его два часа не выпускал.

Потом нас водили на медосмотр… Когда я разделся, врач долго искал меня в кабинете… А потом говорит: «Я думал, это рентгеновский снимок!» Говорит: «Становитесь на весы…» Я встал, он гирьку на стрелке двигал, двигал… а она, Люсь, дальше ноля не двигается! Хорошо, фельдшер догадался: поставил рядом со мной сапог и написал: «Вес — 500 грамм».

А второго сапога, Люсь, у меня нет… деды пошутили: прибили его к полу, когда я спал, и закричали: «Подъем! Тревога!»

Я вскочил, сапоги надел и — ни с места! Они кричат: «Противник наступает!» А мне что делать — я поднял руки, говорю: «Сдаюсь!» Сержант как даст мне под зад, я подметку и оторвал… Залез на сосну и говорю: «Ку-ку!..» А полковник мимо проходил… остановился и говорит: «Кукушка, сколько мне жить?» Я говорю: «До моего дембеля не дотянешь! И потом, я не кукушка, я ку-кушать хочу!»

Ну он и отрубился… Хороший мужик… У него раньше три звездочки на погонах было, теперь — четыре, но на двух! При встрече он первый мне честь отдает. Жена его бросила… потому что он во сне дни до моего дембеля считает. А мне служить-то еще почти два года… А у него голова уже вся белая… потому что не надо было заставлять меня потолок в штабе белить! И ведро, Люсь, такое большое было… Если бы они с начальником штаба проходили — на них бы двоих хватило!

Командир роты говорит старшине: «Зачем ты его в штаб послал?» Старшина говорит: «А куда — если он в прошлый раз в наряде по кухне от картошки одни глазки оставил! Я, — говорит старшина, — могу послать его только в одно место!» Командир роты говорит: «Куда?» Старшина говорит: «Как куда — обратно в военкомат!»

Боец

Из жизни

До армии неделю лежал в Яузской больнице с диагнозом «острый холецистит». Когда выписывали, сказали: «Не есть жирного, соленого, избегать холода…»

В армию взяли — тут-то я и вспомнил эти наставления. Дождался морозов под 30, сжевал большой кусок сала и почти два часа бегал вечером по плацу без шинели. Вернулся в казарму — морда красная, и ничего не болит!

А на утреннем разводе командир полка, ему доложил дежурный по части, вывел меня из строя и объявил благодарность за индивидуальное занятие физической подготовкой. И я, как положено, ответил: «Служу Советскому Союзу!»

Икона

Петька все… «Давай, — говорит, — икону украдем?» Я говорю: «А вдруг Бог накажет?» Петька говорит: «Посмотри на себя — ты и так уже наказанный!»

В общем, спрятались в церкви — ждем, когда все уйдут, а одна старушка не уходит. Стоит у иконы и: «Господи, услышь… Господи, услышь!..»

Ну, Петька не выдержал и говорит: «Слышу, что тебе?»

Бабка на колени рухнула и говорит: «Господи, вразуми зятя мово беспутного — водку хлещет!»

Петька говорит: «Ладно, вразумлю. Иди домой и скажи: завязывай!»

Старушка говорит: «Где?» Петька говорит: «На шее!» Старушка говорит: «Я спрашиваю: где ты, Господи, я тебя не вижу?»

Тут в Петьке совесть заговорила, и он говорит: «Не Господи я, бабуся, а Петя».

Старушка говорит: «Неужто апостол Петр?!»

Я думаю: «Так мы икону никогда не украдем!» И говорю: «Бабушка, сейчас церковь закрывается: или молитесь быстрей, или приходите завтра!»

Старушка совсем обалдела. Говорит: «А это кто?» Петька говорит: «Это так… друг мой!»

А старушка как раз у иконы святых Петра и Павла стояла. Она говорит: «Святые! Мне бы пенсию побольше!»

Ну, нашарили мы в карманах мелочь и кинули ей. Бабуся, как услышала звон, сама лбом в пол брякнулась. Собрала деньги и — не уходит.

Петька говорит: «Ну что еще тебе?»

Старушка говорит: «Годочков бы скинуть».

Петька говорит: «Сколько?»

Она говорит: «Пятьдесят».

Петька говорит: «Хорошо, иди домой, девушка, тебя мама ждет!»

А бабка опять не уходит. Я спрашиваю: «Что тебе еще, девица?»

Бабка говорит: «Жениха».

Петька кивает мне: «Выходи!»

Ну, я выхожу из-за столба, бабка увидела и говорит: «Какой-то завалящий он, а получше-то нету?»

Петька говорит: «Всех разобрали! Надо было раньше приходить!»

Бабка говорит: «Ну тогда я до утра подежурю, а утром первая в очереди буду!»

Петька кричит: «Какая еще очередь?!»

Бабка говорит: «За женихами».

Петька помолчал и говорит: «На твое счастье, еще один остался!» И — выходит сам! Морда с похмелья опухшая, небритая, страшный — как черт!

А старушка говорит: «Этот-то получше!» И — цап Петьку под руку. И пошли они из церкви, как новобрачные!

А я подумал: «Слава Богу, что вместо иконы старуху взяли, — теперь хоть Бог не накажет!»

Война и мир

Ночью танки солнцевской группировки вошли в Москву и остановились на Кутузовском проспекте.

Утром генеральный прокурор заявил, что раскрыто три из самых громких последних дел: выяснено, что Иван Грозный убил сына по приказу Дзержинского: Степан Разин бросил княжну в набежавшую волну, чтобы не платить алименты; а в Чапаева стреляли не белые и не красные, а скорее всего — голубые.

Газеты в тот день писали, что на таможне задержан гражданин, пытавшийся по паспорту жены провезти обезьяну; что в Африке обнаружен скелет первобытного человека, в руке у которого не дубина, а жезл регулировщика; а бывший министр юстиции, который был в бане с девицами, представил справку, что он вообще год не мылся!

В полдень Степашин ездил на переговоры. Требования солнцевской братвы: город Солнцево считать столицей и ввести новую денежную единицу — «братан».

Что-то решит сегодня Госдума. Вчера Жириновский поливал всех соком, но это не помогло.

Зюганов говорил, что Россия гибнет, но глаза у него были веселые. А министр обороны доложил, что сокращение армии успешно закончено и теперь в рядах Вооруженных сил осталось только два человека: он и его шофер!

Срок ультиматума истекал в шесть вечера. Чубайс закрашивал веснушки и примерял парик. По первому телеканалу выступил Доренко. В этот раз он не ругался, а просто крыл матом. Рядом сидел Березовский и подсказывал фамилии.

В 15.30 над городом появились истребители ВВС Солнцева.

В 17.30 по московскому каналу выступил Лужков. В каске, поверх каски — кепка. Он обратился к москвичам с призывом сохранять спокойствие и приобретать автомобили только московского производства.

В 17.35 по ОРТ стали показывать «Лебединое озеро». В постановке Романа Виктюка, поэтому все лебеди были голые.

В 17.40 танковая колонна солнцевцев тронулась в сторону Кремля. Какой-то интеллигент пытался загородить танкам дорогу, но кто-то бросил в него огрызок яблока и убил наповал.

Би-би-си транслировала происходящее на всю Европу, а по Российскому каналу показывали теннисный турнир.

Когда танки вышли к Арбатской площади, Ельцин позвонил Гельмуту Колю. «Коля, — сказал он, — тут братва, понимаешь, за горло взяла».

«Направить армию?» — спросил Коль. «Ну зачем? — сказал Ельцин. — У нас, понимаешь, и дорог нет — вы застрянете. Вы просто там у себя, в Европе, арестуйте банковские счета, понимаешь, и все!»

В 17.59 танковая колонна солнцевцев свернула на Моховую и потянулась из города. Эскадрилья «Су-27» вернулась на аэродром. И в темнеющем над Москвой небе привычно зажглись красные звезды Кремля.

1995 г.

Аукцион

Внимание, лот номер один! Честь девичья! Бабушка в третьем ряду — раз!.. бабушка — два!.. Бабушка заснула.

Лот номер два — мужское достоинство! Господа, поактивнее! Вещь редкая, антикварная!

Мальчик в первом ряду — раз, мальчик — два… Мальчик описался. Ну я же не знал, что он руку тянет, чтобы выйти!

Лот номер три — чувство долга! Поактивнее, господа, поактивнее! Мужчина в последнем ряду — раз, мужчина — два, мужчина — три! Ах, это скульптура! А я думаю: бледный уж весь, а руку тянет!

Внимание, лот номер четыре — совесть! Стартовая цена — шиш с маслом! В третьем ряду шиш — раз!.. В пятом — два шиша!.. В шестом гражданин разувается… в шестом — четыре! Продано!

Господа! Прошу внимания! Лот номер пять — Родина! Стартовая цена — понюшка табаку! Понюшка — раз!.. Понюшка — два!..

Дедушка, а ты что показываешь, я не пойму? Жизнь?.. За Родину? Какой смешной! Зачем она такая тебе? Ну ладно, жизнь за Родину — раз… Жизнь за Родину — два… Жизнь за Родину — пли!

Шутка!

Репетиция

Режиссер говорит: «Внимание! Репетируем эротическую сцену! Женщина стоит обнаженная и о чем-то думает… А ты… Ну почему ты всегда опаздываешь?!»

Я говорю: «Так в буфете очередь!»

Режиссер говорит: «Ладно, смотри на женщину! Что чувствуешь?»

Я говорю: «Голод. П-пятьдесят рублей отдал, а есть все равно хочется!»

Он говорит: «Ты женщину хочешь! Запомни: ты алчешь тело!»

Я говорю: «Может быть, эту сцену упростить: я прихожу, а она уже спит!»

Он говорит: «Не виляй! Запомни: подходишь к ней, снимаешь пиджак, бросаешь…»

Я говорю: «Он же испачкается…»

Режиссер говорит: «Ты о чем думаешь?!»

Я говорю: «Чего ж думать, если сейчас костюм стоит дороже собственной кожи!»

Он говорит: «Ты алчешь тело!..»

Я говорю: «Алчу, конечно, но мне х-холодно!»

Он говорит: «Неужели тебя вид обнаженной женщины не согревает?!»

Я говорю: «Если б она, конечно, стояла с бутылкой…»

Он говорит: «Ты что — обалдел?!»

Я говорю: «Вообще-то, я непьющий, но есть очень хочется!»

Он говорит: «Снимай ботинки! Иди к ней!.. Да что ж ты: идешь к женщине, а ботинки в руке держишь?!»

Я говорю: «Чтоб не украли!»

Он говорит: «Брось ботинки! Прислонись к женщине!..»

Я говорю: «Я же уколюсь — она вся в мурашках!..»

Он говорит: «Ты мужчина или нет, в конце концов?!»

Я говорю гордо: «Я — человек!»

Он говорит: «Какого пола ты человек, козел?!»

Я говорю: «М-мужеского пола я, козел!..»

Он говорит: «Иди к бабе!»

Я говорю: «Позовите каскадера!»

Он говорит: «Ну, посмотри, какая она симпатичная… ну, давай снимай брюки…»

Я говорю: «Снял уж давно…»

Режиссер говорит: «А почему ноги такие синие?!»

Я говорю: «3-замерз на фиг!..»

Он говорит: «Ну черт с тобой! Представь, что это не женщина, а — дыня! Бифштекс! Котлета!..»

Я кричу: «Что ж вы сразу не сказали?! Я уже алчу!»

Режиссер кричит: «Закрой рот! Что ты оскалился, она вся от страха дрожит!»

Женщина кричит: «Я не от страха, а от несправедливости! Ему — бифштекс! Котлету! А мне — эту посиневшую морду?!»

Режиссер кричит: «Представь, что это — торт!»

И тут бросилась она на меня так, что я на ногах не устоял и упал на режиссера. На этом репетиция и закончилась!

1990 г.

* * *

Один человек решил жениться и дал объявление в газету. Вскоре к нему в квартиру позвонили — это были жулики.

— Как же вы узнали? — спросил он, когда его связали.

— Ну вот ты же сам пишешь, — показали ему газету, — состоятельный и одинокий!

Когда жулики унесли вещи, человек подумал: «Правильно говорят: во всем виноваты женщины!»

Непобедимая жизнь

Ночью опять стреляли. Одна пуля залетела на кухню, разбила чашку. Жена сказала: «Я тебе всегда говорила: не ставь с краю!»

Утром на работу пошел пешком. Трамваи не ходят, потому что провода и рельсы кто-то продал в ближнее зарубежье. В метро живут бомжи. А чтобы поехать на автобусе, нужно покупать спецталон, где указывается национальность, группа крови, партийная принадлежность и сексуальные наклонности.

Наш завод наконец освоил выпуск новой продукции: стиральная машина МиГ-29, кофемолка Т-80 и пылесос Калашникова.

На обед в столовой были щи из крапивы — 15 миллионов, салат из одуванчиков — 5. Я взял салат. Но в последний раз, потому что от этих салатов лицо у меня зеленеет, а волосы облетают.

В курилке Апельсинов рассказывал анекдот: «Доктор, почему я икаю?» Врач говорит: «Это вас еда вспоминает!»

Потом долго обсуждали новую секретаршу директора. Каково же было наше удивление, когда оказалось, что это мужчина! Что любопытно: каждый курил свои, но дым старался втягивать еще и от соседа. Я держался ближе к огнетушителю. На прошлой неделе опять из-за неисправной электропроводки сгорели два города, сошел с рельсов вокзал и затонул полуостров!

Кстати, говорят, что Кремль приватизировал комендант Кремля, теперь в Царь-пушке коммерческий киоск, а Царь-колокол отремонтировали турки, и теперь он называется Султан-бубен!

Возможно, это слухи. Вчера жена ходила в ГУМ и видела, что на Мавзолее кроме надписи «Ленин» появились еще «Билайн», «Несквик» и «Пельмени богатырские».

На днях по телевизору выступал проповедник, который утверждает, что конец света наступит в субботу и спасется, только тот, кто успеет перевести на его имя деньги. По адресу: «Москва, психлечебница, 14».

Возвращаясь с работы, встретил одноклассника. Он теперь в партии Жириновского, и тот назначил его губернатором Аляски. Одноклассник доволен и собирает теплые вещи. Я сказал, что они ему пригодятся в любом случае.

У подъезда сидели старушки в противогазах. Рядом стояли два «Мерседеса» — значит, опять к пятилетнему Вовке приехали его приятели. Да, бизнес помолодел. Пока Вовкин папа продавал лес, а мама — себя, Вовка продал их обоих.

В лифте нос к носу столкнулся с соседом, которого разыскивает милиция, — он взял в банке большую ссуду, половину отдал милиционерам, поэтому они ищут его на Камчатке.

Дома жена по телефону продавала и покупала сахар. Деньги она тоже получала по телефону. Это еще ничего — у соседа жена по телефону интимные услуги оказывает. Говорит: «Вот я расстегиваю у вас пуговицу, другую…» Муж схватил трубку, кричит: «Застегнись! Выходи на митинг!»

На ужин пили чай из пачки со слоном. Когда я пригляделся, то понял, что человек, который сидит на слоне, чем-то похож на Черномырдина, а слон — на Гайдара! Забыл сказать, что чай мы заваривали последний раз год назад, а теперь только доливаем воду.

Потом смотрели телевизор — шейп-шоп-шоу. Кому-то опять повезло, и он выиграл большой гамбургер, а вот мужчину, выигравшего «Жигули», жалко: его, вероятно, убьют на выходе. И преступников, как всегда, не найдут.

Легли спать усталые. Уже засыпая, жена спросила, убрал ли я со стола стакан. Вставать было неохота, и я сказал, что убрал. Ночью пуля залетела на кухню и разбила стакан. Утром, подметая осколки, я подумал: когда бьется посуда — к счастью!

Тайна

Из жизни

В начале 70-х годов было несколько переоценок, готовились они в строжайшем секрете. А затем было так: в Комитете цен СССР мне давали под расписку запечатанный сургучом конверт, я приносил его в издательство, а там конверт вскрывали и… согласно технологическому процессу бумажки с новыми ценами поступали в корректорскую на вычитку, к техредам на разметку, потом в типографию: в наборный цех, печатный, брошюровочный…

А в Комитете недоумевали: почему о предстоящем повышении цен известно заранее, если все готовится в строжайшей тайне?

Культура

По телефону позвонили:

— Виктор Михайлович?

Я говорю:

— Я.

— Виктор Михайлович, это из газеты…

Я говорю:

— Я.

— …Не слышит, козел. (Громче.) Виктор Михайлович, это из газеты, не могли бы вы ответить?..

Я говорю:

— Кто?

— Старый хрыч, совсем оглох! (Громче.) Виктор Михайлович, мы вас так любим, не могли бы вы ответить на один вопрос?!

Я говорю:

— Да-да, я слушаю!

— Виктор Михайлович, что вы думаете о современной культуре?!

Я говорю:

— Я слушаю…

— Глухой кретин! У меня уже мозоль на языке! (Громче.) Виктор Михайлович, мы хотим узнать, как вы оцениваете состояние современной культуры?!

Я говорю:

— Какой дом культуры?..

— Ну блин! Его убить мало! (Громче.) Виктор Михайлович, мы опрашиваем известных людей!..

Я говорю:

— У меня нет идей.

— Сволочь глухая! Кому твои идеи нужны?! (Громче.) Мы спрашиваем ваше мнение?!.

Я говорю:

— Какое имение — я в квартире живу, в двухкомнатной…

— Чтоб ты в ней и помер, гад! (Громче.) Виктор Михайлович, мы спрашиваем ваше мнение о современной культуре, вы слышите?!

Я говорю:

— А почему обратились ко мне?

— Ну блин! Чтоб ты!.. (Громче.) Мы опрашиваем уважаемых людей!

Я говорю:

— Повторите, пожалуйста, последнее слово, а то мне послышалось…

— Что вам послышалось?!

Я говорю:

— Музей… музей надо открыть современного искусства!

— Спасибо, Виктор Михайлович!. И последнее: нам нужна ваша фотография!..

Я говорю:

— Я согласен, порнография — это плохо!

— Ну сволочь! (Громче.) Фотография ваша нужна!

Я говорю:

— Все раздал, остались только, где я некрасивый!

— Кретин, он думает, что на других он красивый! (Громче.) Виктор Михайлович, не беспокойтесь, вы везде великолепны! Курьера посылаем прямо сейчас, скажите адрес!

Я говорю:

— Пишите: психбольница № 1, палата для козлов, сволочей и глухих кретинов!

В трубке раздались короткие гудки.

Судьба

Молодой человек Киселев почувствовал себя плохо и пошел к врачу.

— Покажите левую ладонь, — сказал врач. Киселев показал.

— Что ж вы хотите, — сказал врач, — у вас линия жизни в тридцать лет кончается.

— Так что ж мне теперь делать? — испугался Киселев.

— Ну ладно, — сказал врач. — так и быть… Он взял фломастер и удлинил Киселеву линию жизни почти до запястья.

— Спасибо, — сказал Киселев и, смущаясь, спросил: — А… а насчет денег там как?

Врач глянул на ладонь и нахмурился.

— Сколько вы получаете?

— Сто двадцать, — сказал Киселев.

— Все верно, — сказал врач.

— А… а ничего нельзя сделать? — заискивающе улыбнулся Киселев.

— Ну, я не знаю, — сказал врач.

— Ну я вас очень прошу, — сказал Киселев, — я в долгу…

— Ну ладно, — сказал врач, — давайте руку.

Он провел Киселеву линию, тот щекотно поежился.

— А… а вот чтобы одаренность, талант… там у меня линия как? — кивнул на свою ладонь Киселев.

Медик надел очки и внимательно вгляделся в его ладонь.

— А у вас ее вообще нет, — спокойно сказал он.

— Как так? — растерялся молодой человек.

— Не знаю, — сказал врач, — только нету.

— А… а может быть?..

— Нет, нет, — решительно замахал руками медик, — это вопрос щепетильный.

— Ну я вас очень… очень в долгу…

— Ну я не знаю, — задумчиво сказал врач, — я сделаю вас талантливым, а вы чего-нибудь… не того чего… Талант ведь разный бывает: злой, добрый…

— А вы сделайте, чтобы я был добрый! — жадно попросил молодой человек. Медицинский работник вздохнул, взял фломастер и провел ему еще одну линию.

— Все? — спросил он.

— Н-не… совсем, — краснея и пряча глаза, сказал Киселев. — А… а с женщинами у меня как будет?

— Вы женаты? — спросил врач.

— Женат, — сказал Киселев.

— Вот так и будет.

— А… а ничего нельзя?..

— Нет, — твердо сказал врач, — это выше моих сил.

— Ну я очень прошу вас!

— Нет, нет, нет, — повторил врач.

— Ну я в долгу не останусь, — напомнил Киселев.

— Нет, нет, нет, — повторил специалист.

— Ну… я три раза в долгу не останусь, — предложил молодой человек.

— Ну ладно, — сказал медицинский работник. — Только из чисто научных соображений.

И он вывел на ладони Киселева еще одну линию.

— Теперь все? — спросил он.

— А что еще может быть? — деловито спросил Киселев.

— Еще… удовлетворенное тщеславие.

— Это важно, — определил Киселев, подставил ладонь и после того, как там появилась еще одна кривая, осторожно потрогал ее пальцем. — Ну… ну а еще… еще что-нибудь есть?

— Еще?.. Еще… ну, еще порядочность, — с трудом вспомнил эскулап.

— Порядочность… А давайте и ее! — решился молодой человек.

Врач прочертил ему сбоку ладони линию порядочности, после чего Киселев стер все остальные, сказал: «Извините» — и пошел домой.

Первый этаж

Из жизни

Контора наша находилась на первом этаже старого жилого дома, случалось, портилась канализация, и наше помещение заливало.

Пока водопроводчики, матерясь и бултыхаясь в дерьме, чинили, мы продолжали трудиться, бегая в коридоре по доскам, положенным на кирпичи. К нам приходило много посетителей: арендаторы, краеведы, историки, архитекторы, и все интеллигентно делали вид, что ничего не замечают.

Об ту пору наша контора контролировала более трех с половиной тысяч памятников истории и культуры.

Поздним вечером

Было часов одиннадцать вечера. Фонари освещали пустоту улиц. Одинокие прохожие шли торопливо, редкие машины проносились быстро.

Николай Иванович вышел из автобуса, огляделся — район новый, незнакомый. Как ему объяснила Люся, где-то тут, за магазином, должен быть корпус номер три. Он свернул за угол, двинулся между домами, осторожно поглядывая на светящиеся окна, и вдруг сзади раздался грубый окрик:

— Стой!

Николай Иванович вздрогнул и хотел обернуться, но властный мужской голос приказал:

— Стой, не вертись!

Николай Иванович повиновался, замирая от страха и чувствуя, как противно начинает дрожать все тело.

— Куда ты, голубчик, направился? — прозвучал сзади вопрос.

— Т-тут к одной знакомой, — пробормотал Николай Иванович. — В гости просто…

— Погулять захотелось? — с издевкой спросил голос.

— Так ведь я т-того… немножко…

— А дома тебя ждут, дурака!

— Д-дома… жена в командировку уехала. На два дня.

— Стоит тебя одного оставить, ты уж и хвост трубой.

— Т-так ведь я того… Другие тоже ведь…

— Ну и кобель же ты! — с чувством сказал голос.

— Кобель, конечно, — согласился Николай Иванович. — Т-так ведь не узнает никто…

— Ну ладно, хватит с тобой время терять. Давай сюда шею! — сурово приказали сзади.

— К-как это — шею? Не-ет! Я б-больше не того, я б-боль-ше не буду! — быстро забормотал Николай Иванович, обернулся и увидел метрах в пяти от себя гражданина, надевающего на собаку ошейник.

— Ну, пошли домой! — скомандовал гражданин собаке, и они направились к подъезду.

— Вот жизнь собачья! — пробормотал растерянный донжуан и торопливо зашагал дальше искать корпус номер три, где его ждала Люся.

1972 г.

Красная кнопка

В бункере главкома вчера оказался.

Выпили с Петькой, он меня в метро посадил… ну, я заснул… Домой по рельсам возвращался и — пришел.

Ну, там дверь… Я дернул, голос спрашивает: «Пароль?» Я говорю: «Какой пароль?» Голос говорит: «Весна». Я говорю: «Весна». Он говорит: «Проходи!»

Ну, прошел… приборы, телефоны кругом. Думаю, надо Петьке позвонить, чтоб выпить достал. Только снял трубку, слышу: «Дежурный по Тихоокеанскому флоту слушает!» Я говорю: «И хорошо слышно?» Он говорит: «Отлично!» Ну, я думаю, что бы еще сказать, и говорю: «Сегодня выпивали уже?» Оттуда говорят: «У нас воды уж полгода нету — по часам дают!» Тут я даже про выпить забыл! Говорю: «Как — воды нету, у вас же Тихий океан под боком!» Дежурный говорит: «У нас с океаном односторонняя связь — канализационная!»

Я так обалдел, что трубку мимо аппарата положил. Снял соседнюю, слышу: «Восьмипалятинский палигон, чичас бомбу взирывать будем, первий национальний взирыв».

Я говорю: «Кто взрывать будет?» Голос говорит: «Русская солдата ушла. Я тута один, чичас спички найду и взирыву!» Я говорю: «Погоди, друг, не взирывай! Мы ж договор подписали». Голос говорит: «Моя ничего не подписывала, моя юрта била!»

Схватил я другую трубку — мне: «Дежурный по ВВС слушает!» Я говорю: «Поднять самолеты в воздух!» Дежурный говорит: «Они уже в воздухе — иностранцев за валюту катают! А которые на земле — те без керосину!»

Я снял другую трубку, кричу: «Дайте мне Таманскую дивизию!» Из трубки отвечают: «Гвардейцы-таманцы встречали Майкла Джексона, Лайзу Миннелли, сейчас готовятся к встрече Мадонны и занимаются секс-тренингом!»

У меня из башки весь хмель вышибло. За Родину страшно стало. Чувствую, вся ответственность теперь на мне. Увидел красную кнопку, кричу: «Ракетные войска стратегического назначения к пуску готовы?» Мне отвечают: «Готовы!» Я говорю: «Сейчас нажму красную кнопку!» Мне говорят: «Ни в коем случае! Мы ж направленность ракет с Америки и Англии убрали, если вы нажмете — они все у нас взорвутся!»

Я чуть не взвыл. Кричу в трубку: «Разведуправление мне!» Мне вежливо отвечают: «Хеллоу, представител ФБР в Москве слушает. Чего желаит, господьин началник?» Я говорю: «Выпить. Больше ничего!» Мне говорят: «Будьет сделано!»

Тут открывается дверь, и входит офицер с подносом. На подносе стакан водки и бутерброд с хлебом. Я выпил, он подождал немного и говорит: «Поскольку, господьин Сидороф, ви много узнали, ми вам дали выпьить яду. Через пьять секунд ви умроти!» И смотрит на часы: пять, десять, двадцать секунд прошло, я стою… Он говорит: «Почьему ви не падайте?»

Я говорю: «Хрен дождешься, чтоб я с одного стакана упал!» Тут упал он.

А я доел бутерброд с хлебом и вышел через ту дверь, в которую он вошел!

1994 г.

Было дело!

Из жизни

Весной 80-го обворовали церковь в Воронове, автогеном вырезали замок в кованой двери. Я приехал, староста-старушка говорит: «Слава богу, все на месте! Взяли только четыре стареньких иконки, они темные все, там и не видно ничего!»

Про буквы

ПЕРВЫЙ. А…

ВТОРОЙ. Б…

ПЕРВЫЙ (многозначительно). Б?

ВТОРОЙ. В, Г…

ПЕРВЫЙ. Ты же вроде интеллигентный человек…

ВТОРОЙ. Д, Е…

ПЕРВЫЙ. Ну?

ВТОРОЙ. Ж!

ПЕРВЫЙ. И это все, что ты можешь сказать?

ВТОРОЙ. 3… И… И краткое… Что ты так на меня смотришь?

ПЕРВЫЙ. Ничего, ничего, продолжай.

ВТОРОЙ. К, Л, М, Н, О, П, Р, С, Т… Что ты на меня так смотришь?

ПЕРВЫЙ. Ну а как мне еще прикажешь на тебя смотреть? Продолжай.

ВТОРОЙ. У, Ф, X, Ц, Ч, Ш, Щ… Твердый знак, мягкий знак, что ты на меня так смотришь?!

ПЕРВЫЙ. Что смотрю? Я жду. Продолжай.

ВТОРОЙ. Э, Ю… Я.

ПЕРВЫЙ. Всё?

ВТОРОЙ. Всё вроде…

ПЕРВЫЙ. Вот и ваша демократия и все ваши революции тоже… начинаются: «А-а!..» — и кончаются: «Я!»

ВТОРОЙ. Так что же делать?

ПЕРВЫЙ (подумав). Не знаю.

Нобелевский лауреат

Да, Люся, я съел эту конфету. Ты, Люся, можешь смеяться надо мной, но мне нужны силы. Мне еще нужно съездить в Швецию, чтобы получить Нобелевскую премию. Мне еще нужно написать роман, за который мне дадут Нобелевскую премию. А в чем я поеду, Люся? В этом пиджаке, чтобы король Швеции забыл шведский язык?

А ботинки, Люся? Даже ты обходишь их стороной, когда я их в коридоре ставлю, а королева шведская? Люся, меня выдворят из их страны за оскорбление нравственности!

Потом банкет… Мне пить нельзя, Люся, — я много разговаривать начинаю… Ну, представь, ты — королева… Ну я прошу, представь, ты — королева… Ну надень на голову кастрюлю, чтобы легче было представить!

И вот, Люся, представь: ты королева, а тебе рассказывают, что дешевую обувь у нас не продают, чтобы из страны никто не мог уйти. Уходят только те, у кого есть в чем, Люся, твое величество! Это политическая хитрость, Люся, они разрешат выезд, скажут: мы никого не держим, а выезжать не в чем! Но даже, если ты найдешь в чем и полетишь в Стокгольм самым дешевым рейсом — с посадкой в Улан-Баторе… знай, Люся, что билет туда будет стоить 10 000 конвертируемых тугриков! А если я еще скажу королеве, что у нас в стране даже пустых бутылок не хватает, у нее, Люся, так вытянется лицо, что корона на плечи упадет.

Люся, держи кастрюлю ровно, на меня лапша падает. Ну ты представь, я прохожу таможенный досмотр весь в лапше! Меня посадят, Люся. Скажут: то они вывозят танки, то — лапшу. Люся, они скажут, что лапша имеет оборонно-стратегическое значение, потому что ею кормят солдат!

Люся, Нобелевский комитет не будет ждать, пока я сучки в тайге обрубать буду! Они мою премию отдадут. А я еще название не придумал. А ты, Люся, спрашиваешь, кто съел конфету.

Я знаю, Люся, что ты берегла ее на Новый год, чтобы было чем угостить маму. Но я сделал это не для себя, Люся, а чтобы наш народ мог гордиться. И ты, Люся, тоже чтобы могла гордиться мною в новых колготках. Потому что все думают, что это у тебя «паутинка», и только один я знаю, что это они у тебя так везде заштопаны.

Шубу твою, которую не доела моль… я проверял, Люся, она не доела — пуговицы оставила… Люся, моль — не люди, она должна питаться регулярно. Шубу твою мы продадим с аукциона Сотбис, а тебе купим манто из песца. И в этом манте писцецовом, Люся, мы поедем в Монте-Карло, поставим в рулетку на «зеро» и выиграем миллион.

И вот тогда, с миллионом, Люся, мы вернемся сюда и будем богатыми любить свою бедную родину!

Ну что ты, как дура, стоишь с кастрюлей на голове?! Сними ее, сложи в нее с меня лапшу, давай поужинаем, и я сяду наконец за роман.

1989 г.

Как похудеть

Подходит ко мне на улице один, говорит: «Хотите заработать?» Я говорю: «Хочу». Он говорит: «Мы вас используем как рекламу гербалайфа!»

Я говорю: «Чего-чего?!»

Он говорит: «Гербалайфа. Будете говорить, что принимали гербалайф и стали таким стройным!»

Я говорю: «Разве я принимал?»

Он говорит: «Ну какая вам разница? Скажете, что принимали, и за десять минут вы получите сто баксов!»

Я говорю: «Вообще-то, у меня восьмичасовой рабочий день…»

Он ничего не ответил, только хрюкнул. Приехали мы на телевидение. Ведущий говорит: «У нас прямая трансляция, вы не нервничайте».

Я говорю: «Я и не нервничаю, я гербалайф принимал».

Он говорит: «Про гербалайф скажете-, когда камеру включат. Внимание — включили!»

Я говорю: «Ой, я же жену не предупредил, что задержусь!»

Ведущий говорит: «Она вас сейчас, возможно, видит». Я говорю: «Она даже когда видит — не верит. Вчера был у Петьки, она говорит: «Я звонила — никто трубку не снимал!» Я говорю: «Какую трубку, если Петька шапку снять не мог, в ней и заснул!»

Ведущий говорит: «Итак, вы принимали гербалайф?»

Я говорю: «Ну!»

«И сколько в день?» — спрашивает ведущий.

А тот-то мне не сказал сколько. Издалека мне показывает два пальца. Я говорю: «Два стакана!»

Тот за голову схватился. Я говорю: «То есть две бутылки, но под хорошую закуску!»

Ведущий говорит: «Вы, наверное, не поняли вопроса. Какую дозу вы принимали?» Я смотрю, тот, вдалеке, показывает мне пальцами два нолика. Я ему кивнул, что понял, и говорю: «Сто грамм. Перед завтраком, обедом и ужином — для аппетита!»

Ведущий говорит: «И аппетит проходит?» Я говорю: «Да, если плотно закусишь. Но как гербалайфа примешь, он опять появляется!»

Смотрю, тот, который меня привел, со стула сполз.

Ведущий говорит: «Так он вам помог или нет?!»

Я говорю: «Кто?»

Он говорит: «Гербалайф!»

Тут я понял, что это, видимо, фамилия, и говорю: «Помог, он вообще мужик хороший! Часто помогает».

Ведущий говорит: «К-как это?!»

Я говорю: «Ну, взаймы иногда дает…»

«А вы ничего не путаете?» — спрашивает ведущий.

Я говорю: «Однажды перепутал: вместо ста рублей десять отдал! — А сам думаю: зачем я это ляпнул?! И говорю: — А однажды и я ему помог: приходит он ко мне…»

«Я про гербалайф вас спрашиваю!» — говорит ведущий.

Я говорю: «Я про него и говорю, приходит он, Гербалайф этот, ко мне и говорит: «Витек, у тебя выпить не будет?!»»

Ведущий говорит: «Вы что, с ума сошли?!»

Вот я ему и говорю: «Ты что — с ума спятил?! Если бы у меня было, разве б я тут был?!»

Ну, тот, который меня привел, смотрю, меж стульев по-пластунски выбирается.

«А похудели-то вы как?!» — кричит ведущий.

Я говорю: «Ну что ты привязался?! Поживи, как я, и ты похудеешь!»

«Так что бы вы могли посоветовать нашим телезрителям, желающим похудеть?» — говорит ведущий. Я говорю: «Тем, кто хочет похудеть, советую деньги отдать мне! Потому что и у меня есть мечта когда-нибудь вволю наесться и напиться!»

Ведущий говорит: «На этом наша передача кончается!»

А я подумал и сказал: «Приятного всем аппетита!»

1993 г.

Драматург

Из жизни

Аркадий Петрович сказал: «Вить, зайди дело есть».

Я зашел. Маленький кабинетик секретаря парторганизации издательства: стол, сейф, окно на тихую московскую улицу…

Аркадий Петрович открыл сейф, достал тощую папку и сообщил: «Комиссия из комитета будет, а у меня протоколы партсобраний не оформлены, я только фамилии писал, кто был, а ты напиши там немножко, кто что сказал…»

Сел я за стол, положил перед собой лист бумаги, а что писать? Представил Веру Васильевну с хозяйственными сумками — она в обед за продуктами ходила, самого Аркадия Петровича, тяжело вздыхающего по утрам с похмелья, — не пишется. А в ту пору в театрах шло много пьес на производственную тему, и я решил: буду-ка я писать пьесу! И дело пошло. Вера Васильевна у меня тут же сказала: «До каких пор мы будем устраивать в конце года аврал?! Пора с этим кончать!» Гаврилин, который ее недолюбливал, тут же заявил: «Не надо общих слов! Надо ставить конкретные задачи! А недостатки вскрывать, как злокачественный нарыв!» Аркадий Петрович (тут я подпустил пару) сказал: «Я, как коммунист, чувствую неразрывную связь со своим народом. И отвечаю не только за то, что делается в нашей парторганизации, но и перед страной в целом, потому что наша продукция имеет союзное значение!» Гриль или Гуриль, не помню его фамилию, вдруг заявил у меня, что надо обратиться с открытым письмом к другим издательствам, чтобы они поддержали нашу инициативу: сократить срок прохождения рукописи! И т. д. и т. п.

За два дня тонкая папка протоколов быстро пополнела. А на третий — пришла комиссия. Я боялся, что будет скандал, кончилось же тем, что Веру Васильевну назначили начальником производственного отдела, а Аркадия Петровича — заместителем директора.

Был 1971 год…

Большое копыто

Этот заезд начался неожиданно; во-первых, вместо каурого Балтазара мне дали колхозного Айвенго, от кобылы Ай-яй-яй и жеребца Веника.

«А Балтазар?..» — спросил я. «Приватизировали», — ответил конюх тоном, каким говорят: в морду хочешь?

«Не хочу!» — понял я и приготовился к старту. Вдруг все поскакали.

«А гонг?!» — воскликнул я.

«По пейджеру передали», — объяснил конюх. Ударил я конягу нагайкой, зажмурил глаза, вскрикнул: «Ой!», когда Айвенго перепрыгнул через барьер. Я думал, он взял препятствие, а он через ограду — к пивному ларьку. «Стой! — кричу. — Кляча навозная! Давай вперед!»

А впереди только конские задницы и облачка пыли из-под копыт. Говорю Айвенго: «Ставлю бутылку, если догонишь!»

Смотрю — задницы уже рядом, хвостами чуть не по лицу бьют.

Говорю: «Обойдешь крайнего — ставлю две!» Подналег Айвенго, идем уже ноздря в ноздрю.

Я говорю: «Обходи!» Он не обходит. Я говорю: «Ты что — опять в колхоз захотел?»

Он как рванет, я еле в седле удержался. Обошли троих, а вот американца догнать не можем. Я шепчу Айвенго: «Где ж твоя историческая гордость: ихним штатам двести с небольшим, а ты родился в конюшне, которая со времен Ивана Грозного не ремонтировалась!»

Айвенго аж как кенгуру заскакал. Теперь впереди был Марат, взращенный на племзаводе «Белый буденновец», проданный на колбасу и выкупленный англичанами за эшелон консервов. Он мчался как пуля, как слово, как клевета.

Айвенго — морда в пене — начал отставать. Я решил подбодрить конягу, говорю: «Кобыла Зорька тебе привет передавала…» Он вообще встал как вкопанный, вспоминать принялся, кто такая Зорька.

«Ну, — думаю, — сморозил я глупость, уплывет кубок «Большое копыто»!»

«Передавала Зорька, — говорю, — тебе привет и пожелания лечиться от импотенции! А сама она теперь на Гавайях — выступает в стриптиз-клубе «Радость мерина»!»

Заржал тут Айвенго, так заржал, что с верхних трибун люди на нижние попадали, и понесся как ракета «СС-20», что расшифровывается: «Сами сделали — сами сломаем!» Обошел Марата, и тут какие-то подлецы кордильерской национальности натягивают на нашем пути стальную проволоку, и мы об не-ё… ё!

Очнулся, смотрю: где мой Айвенго? А он — в канаве. Все четыре ноги отдельно, голова на уздечке держится. Подполз к нему, говорю: «В колхоз захотел?» Молчит, не слышит. Уши отдельно тоже лежат. Приладил я их ему, говорю в них: «Зорька твоя с сохатым спуталась, он свои рога тебе обещал отдать!» — ноль внимания. «Денег, — говорю, — мешок увезем, купишь себе новые костыли, будешь на джипе кататься!» Молчит.

И тут осенило меня. Говорю: «За землю нашу родимую!.. За культуру нашу поруганную!..»

Зашевелился конь. «Отныне, — говорю, — не Айвенго ты, а — Ветерок!»

Смотрю, одна нога подползла, другая… пришпандорились они к коню; морда у Ветерка серьезная сделалась, поднялся он, взял меня за шкирку зубами, посадил на себя и говорит: «Держись, едрена вошь! Щас мы им покажем кузькину мать!»

Тут я сообразил и говорю: «Ты ж ведь раньше не разговаривал!»

Он говорит: «И ты тож всю жизнь молчал, пока рот разевать не разрешили! Держись, — говорит, — щас рекорд на всю вселенную ставить будем!» И как даст по земле копытом — крыши с домов попадали, как даст другим — в Париже Эйфелева башня закачалась.

Тут Ветерок как пукнет — Эйфелева башня рухнула, в Нью-Йорке стекла со всех небоскребов осыпались, а в России яблони зацвели, малина налилась соком, пшеница созрела…

И тут как рванет Ветерок — меня из седла вышибло! А он несется, грива развевается, из-под копыт искры!

Смотрю я ему вслед, восхищенный, и думаю: «Эх, тройка, птица-тройка!.. То есть эх. Ветерок, Ветерок! Куда несешься ты, дай ответ?» Не дает ответа…

1996 г.

Телефон

Из жизни

В 78-м году к нам в квартиру, когда я был на работе, пришел телефонный мастер, поковырялся в проводах, ушел, а лестницу-стремянку забыл. День она стояла в коридоре — мешалась, два, три… Желая напомнить, я позвонил в телефонный узел и сказал: «Мастер от вас приходил, лестницу оставил…» Они посмотрели в своих бумагах и говорят: «А мы к вам никого не посылали».

Я положил трубку, подумал и громко сказал: «Товарищи, заберите, пожалуйста, свою лестницу!»

Назавтра пришел молодой, коротко стриженный человек и забрал.

Похожий

Мужик у нас… на Ельцина похож. Особенно когда выпьет.

Ну выпили мы, я и говорю: «Петрович, давай к моему дому подъедем, а то перекопали все, а тебя увидят…»

Петрович говорит: «Ну и что они увидят — как я с трамвая схожу?»

Я говорю: «Зачем с трамвая — машину возьмем, выйдешь, скажешь: россияне не могут жить на раскопанной, понимаешь, улице».

«Не, — говорит Петрович, — без охраны не могу: а вдруг поколотят?»

Я говорю: «Будет тебе охрана: Васька с Толиком пойдут. У них морды такие — не понять: то ли охранники, то ли бандиты!»

Ну, сговорились с водителем «Мерседеса»: от угла до угла с остановкой у канавы. Подъехали. Васька вылез, говорит в рукав: «Первый на месте!»

Ну, работяги из канавы головы вытянули — наблюдают. А тут Толик вылезает — под пиджаком коробка из-под обуви, будто там автомат. Как заорет: «Группа «Альфа»! Занять крыши, подвалы, очереди!..»

А туг и сам Петрович появляется. Волосы конторским клеем смазаны. Костюм сидит как влитой — мы его на каркас из проволоки натянули. Под мышкой — теннисная ракетка.

И сразу к делу. «Россияне, — говорит, — в стране наметилась стабилизация, фунт доллара уже падает, понимаешь, на хрен, что ж вы с канавой тянете, теплотрассу, понимаешь, не прокладываете?»

Тут народ стал собираться. Какая-то бабка говорит: «Никак на пенсию не прожить!»

«Это мы уже решаем, — говорит Петрович. — Месячная пенсия нас, в принципе, устраивает, вопрос, понимаешь, в том, что в месяце дней много! Щас думаем, как бы это, понимаешь, месяц сократить… дней, понимаешь, до трех. Тогда мы продержимся, чтоб вы не умерли».

Какая-то тетка, вся издерганная, вперед пробилась и говорит: «У меня только один вопрос: чем «Санта-Барбара» кончится?»

Я за голову схватился, а Петрович говорит: «Я думаю, ваши внуки узнают — у них спросите!»

Старичок какой-то кричит: «По улице страшно ходить!» Петрович говорит: «Ездите на машине. Я не возражаю».

Молодуха кричит: «Это что ж такое: детей приходится грудью кормить, а им скоро в школу!»

Петрович говорит: «Кормите плечом».

Я Петровичу моргаю: дескать, пора отваливать, а он меня в упор не видит.

«Когда цены упадут?!» — кричит кто-то.

Петрович говорит: «Я думаю, они упадут вместе с вами, так что держитесь!»

Какой-то очкарик спрашивает: «Почему Солженицына по телевизору не показывают?»

Петрович говорит: «Так он же не поет! Как, понимаешь, научится — мы покажем!»

Работяги кричат из канавы: «Почему зарплату задерживают?!»

Петрович говорит: «Чтоб вы ее не пропили!»

Я водителю шепчу: «Уезжай!» А он высунулся из машины и как закричит: «Почему дороги плохие?!»

Петрович говорит: «Чтоб враг не прошел!»

Тут и я вдруг как заору: «Почему трубы не прокладывают, когда тепло будет?!»

Петрович говорит: «Летом!»

Я понял, что ждать мне больше нечего, и потопал домой. А вечером из телевизора говорят: «Сегодня Борис Николаевич встречался с жителями и обстоятельно ответил на все вопросы».

1995 г.

Колдун

Я тут к колдуну ходил…

Обыкновенный такой колдун, глаза сумасшедшие, на руке наколка.

— На что, — спрашивает, — жалуетесь?

Я говорю:

— Запой. Как, — говорю, — выпью, не могу остановиться.

Он говорит:

— Это в вас бес вселился. Сейчас будем его изгонять.

— А вдруг не уйдет? — говорю я.

— Уйдет, куда денется! — говорит колдун. И достает бутылку водки. — Будем, — говорит, — брать его на наживку.

Налил он рюмку, дает мне.

— А себе? — говорю. — Что я — алкоголик какой?..

— Ладно, — говорит колдун, — в данном случае это не важно.

Налил две рюмки, положил два огурца, сели за стол.

— А теперь открывай рот, — говорит колдун, — и говори: а-а!..

— А-а-а!.. — говорю я.

— Да что ты на меня-то смотришь! — говорит колдун. — Ты на водку смотри. И ртом-то к ней тянись! Вот смотри, как я.

— А-а-а… — говорим мы с ним вместе и тянемся.

— Ну? — спрашивает он. — Выходит?

— Позывы, — говорю, — есть, но сам он не торопится.

— Крепкий, зараза, попался, — говорит колдун, — придется его подкормить для соблазна… Ну-ка, пару глотков и: а-а-а!

Хряпнули мы с колдуном по рюмашке и в один голос:

— А-а-а!..

— Нет, не идет, — говорю я. — Чувствую: вытягивается, но… неохотно. Может, закуска плохая?

— На закуску он не реагирует, — говорит колдун. — Распустили чертей, теперь — закуска… А ну, давай еще по одной и сразу: а-а-а!..

Налил он по рюмке, хряпнули мы с ним. И в один голос:

— А-а-а!..

— Идет! — кричу я. — Идет, гадюка, давай еще по одной! Наливай быстрей!

Налил он, хряпнули мы.

— А-а-а!..

А бес как уперся! Мало, что ли, ему или захмелел уже?

Колдун говорит:

— Бес у вас очень развращенный. Ему полбутылки — это лишь на один зуб. Но, — говорит, — и мне профессиональная честь дороже. — И до стает еще бутылку. — Будем, — говорит, — брать его на стакан! И подсечкой.

— То есть? — говорю я.

— То есть, — говорит он, — вы берете стакан, поднимаете его и — проносите мимо рта. Может, он, гад, выскочит!

— Должен выскочить, — говорю. — Я бы выскочил.

Налил колдун по стакану, взяли мы в руки, чокнулись, поднял я стакан и выпил.

— Ты чего ж делаешь?! — говорит колдун. — Ты ж мне все лекарство изведешь! Не хочешь, — говорит, — лечиться, проваливай отсюда!

Я жую огурец и говорю:

— Я хочу… только кто ж мимо-то пронесет без привычки? Ты бы мне хоть пластырем рот-то залепил!

— Пластырем! — говорит он. — А бес вылезать откуда будет?! Пластырем… Всякий, — говорит, — выпивоха меня еще учить будет! Я тебе, — говорит, — лучше глаза завяжу, чтоб ты не видел!

Завязал он мне глаза, налил. Взяли мы по стакану, чокнулись и — выпили. Колдун совсем озверел.

— Ты что, — кричит, — сюда надо мной издеваться пришел?! Я ж тебе глаза-то завязал!

— А нос-то! — кричу я. — Я ж по запаху ориентируюсь. Как от природы завещано: обоняние, осязание…

— Обоняние… осязание!.. — орет колдун. — Мы с тобой уже вторую бутылку уговорили! А только полчаса прошло.

Я говорю:

— Все, молчу как рыба!..

— Вот, смотри, — говорит колдун, — я наливаю еще по полстакана, завязываю тебе глаза… затыкаю нос… Ну, поехали!

Я говорю:

— Без тоста не могу. Что я — скотина какая: без тоста пить?!

Он говорит:

— Мы ж не для тебя, а для беса!

Я говорю:

— Он тоже не скотина какая. Он у меня внутри живет, он мне не чужой! Говори тост!

— Ладно, — говорит колдун. И встает. — Товарищи, — говорит он, — я поднимаю этот бокал за людей, которые активно и энергично встали на путь новой жизни!

Поднял стакан и — хряп! И я тоже — хряп!

Он говорит:

— Ты что делаешь?! Ты зачем водку выпил?! Тебе ж нос и глаза заткнули.

Я говорю:

— Т-тост хороший. Что я — скотина какая? Такой тост, а я — пить не буду! Наливай, — говорю, — еще по одной, закрывай мне рот марлей, я алаверды скажу!

Упаковал он мне голову, как посылку на почте. Поднимаю я стакан и говорю:

— Люди! Любите друг друга!

— Коля! Дай я тебя поцелую! — кричит колдун. — Как хорошо ты сказал. Давай, — кричит, — выпьем на брудершафт!

Я кричу:

— Мне нельзя! У меня бес внутри!

Колдун кричит:

— Черт с ним, Коля!

Выпили мы с колдуном на брудершафт и потом уже где бруде, а где шафт — разобрать было невозможно.

Хотя, если честно, еще бы по пол стакана — и бес вышел. Во всяком случае, у меня было такое ощущение — что ему мало!

Живописцы

Из жизни

Иностранцы должны были ехать в г. Чехов — поклониться великому писателю. Начальник мне говорит: «Ты позвони, чтоб там памятник покрасили, а то я был — он весь облезлый!» Я позвонил. На следующий день иностранцы приехали и — обомлели: сидит синий Чехов!

Я потом спрашиваю: «А чего вы синей краской-то покрасили?» А мне отвечают: «Так у нас на складе еще только желтая и красная была!»

Машина

Иду вечером, смотрю: вокруг моей машины двое крутятся. Если вызвать милицию, пока она приедет — моя машина уже уедет! Броситься с кулаками — это все равно что добровольно подставить морду едущему навстречу «КамАЗу». Поэтому я сказал: «Осторожнее, ребята, тут заминировано». А эти ребята оказались — оперативники!

Привезли в милицию, капитан спрашивает: «Ты минировал?» Я говорю: «Я пошутил». Капитан говорит: «Почему же тогда я не смеюсь?» Я говорю: «Ну хотите, я вас пощекочу?»

Капитан говорит: «Лучше я тебя пощекочу!» И берет дубинку. У меня волосы на голове зашевелились, даже те, которые выпали. А тут еще с телекамерой лезут и говорят: «Если вы узнали в нем похитившего у вас вещи, звоните!» Одна старушка, у которой немцы во время войны козу увели, признала во мне штурмбаннфюрера СС! Другая женщина опознала во мне налетчика, потому что у меня морда такая же противная, как у ее мужа! А третья сообщила, будто бы я ночью проник к ней через форточку и до сих пор сижу в ванной!

А тут еще отпечатки пальцев сняли, и выяснилось, что они схожи с протектором «Тойоты», которую угнали вчера от отделения милиции вместе с милиционером!

Позвонили жене, спросили: прописан я по этому адресу? А она с перепугу сказала: «Это морг!»

Капитан совсем озверел, кричит: «Смотри мне в глаза, что видишь?!» Я говорю: «Свой нос, так он распух!» Капитан говорит: «А если не сознаешься — свою задницу увидишь!» Я от страха глаза закрыл, открываю — передо мной она! Думаю: «Неужели моя?!» Ущипнул, а это — капитан стоял, повернувшись!

Он кричит: «Ты что делаешь?!» Я говорю: «Проверяю — я это или нет!»

А тут и прямой свидетель нашелся: видел неделю назад, как под машину кто-то лазил. То ли кошка, то ли человек. Устроили опознание: три кошки и я. Старичок надел очки и говорит: «Это точно он, но у него хвост был! Пусть штаны снимет!»

Я говорю: «Позовите адвоката!»

Капитан кричит: «Адвокат, ко мне!» И в кабинет вбегает бульдог с огромной сопливой мордой! Не знаю, что страшнее — если он тебя укусит или поцелует! А капитан показывает мне фотографию и говорит: «Колись, падла, твой дом?!» Я говорю: «Нет». Он говорит: «Врешь!» Я говорю: «Тут же написано: «Букингемский дворец»!»

Капитан говорит: «Совсем обнаглели бандюги: их дворцы с королевскими стали путать!» Я говорю: «Если бы вы мою дачу увидели, вы бы ее с собачьей конурой спутали!»

Капитан говорит: «Ладно, на первый раз прощаю!» Я говорю: «А на второй, если мою машину будут угонять, — я им сам помогу!»

Будь готов!

Из жизни

В Клину одно время жил детский писатель Аркадий Гайдар. В 75-м году жильцы дома, где он жил, решили, что если в доме сделают музей, то им дадут новые квартиры. И стали ходатайствовать.

Музей не сделали, квартиры не дали, но на дом повесили мемориальную доску. И сюда стали приходить пионерские отряды и дружины. Здесь октябрят принимали в пионеры, пионеры рапортовали жильцам о сборе металлолома, об успеваемости в школе. Пионеры строились поодаль и к дому маршировали, трубя в горны и барабаня в барабаны. Жильцы очень скоро обалдели и стали доказывать, что Гайдар жил здесь совсем недолго, а потом сняли со стены мемориальную доску и стали гонять пионеров матом.

Здравствуй, дядя!

У редактора отдела прозы Николая Ивановича Журкина работы много. Поэтому домой он вернулся утомленный, поужинал и хотел прилечь отдохнуть, но тут его внимания потребовала жена.

— От тети Фаи письмо пришло, обижается, что не пишем.

— Ну вот и напиши, — сказал Николай Иванович, укладываясь на диван.

— Я уже написала, — призналась жена, — да только знаешь, я ведь институт давно кончала, ты бы посмотрел, может, где ошибки, а то неудобно…

— Ну ладно-ладно, давай, — нехотя согласился супруг. Он поднялся с дивана, сел за письменный стол, начал читать и сразу сморщился, как от кислого. — Ну, что это такое?!

— Что? — встрепенулась жена. — Где?!

— Ну вот: «Дорогая тетя Фая!»

— А что?

— А то, что имя какое-то вычурное, надуманное, нетипичное.

— Так ведь ее ж так зовут.

— Мало ли кого как зовут, — снисходительно и устало произнес супруг. — Имя должно быть простое и невольно как бы определяющее внешний облик. Понятно?

— Это да, только ведь…

— Вот возьми, к примеру, у Толстого: Болконский — и сразу представляется эдакий, понимаешь ли, красивый, благородный человек. Не надо оригинальничать, а надо всегда идти от жизни. Вот давай подумаем вместе: тетя у тебя женщина полная, значит, и назвать ее нужно Полина!

Женщина испуганно вытаращила глаза, а Николай Иванович жирно перечеркнул в письме «Фая» и написал сверху «Полина».

— Ну вот так-то лучше, — сказал, смягчаясь. — А это вот что у тебя: «Извини, что долго не писала»? Во-первых, последнее слово имеет двойной смысл…

— Ой! — только и молвила женщина.

— …а во-вторых, это так старо, затаскано, столько раз было, что совершенно никуда не годится!

— А что же годится? — растерянно пролепетала супруга.

— Начинать надо всегда коротко, динамично и, главное, — сразу заинтересовать читателя, — объяснил Николай Иванович. — Вот, допустим, так: «Здравствуй, дорогая тетя Полина! Вчера я чуть не попала под трамвай». Ты же сама говорила, что вчера что-то такое с тобой случилось. И не надо выдумывать, надо писать то, что хорошо знаешь.

Супруга глубоко и судорожно вздохнула, а Николай Иванович зачеркнул в письме первое предложение, вписал новое, опять уткнулся в письмо и опять передернулся.

— А это у тебя что: «У нас все по-старому»?! Как по-старому? Что по-старому?! И вообще, что за манера писать фразу, не несущую смысловой нагрузки? Это мы вычеркиваем, — твердо произнес супруг, — и даем описание трамвая и пейзаж…

Редактирование продолжалось еще с полчаса. А когда письмо было готово, Николай Иванович привычным движением сунул его в ящик письменного стола и сказал жене:

— Ну вот и все.

Иностранец

Из жизни

В 89-м в Риге концерт. Ожидая своей очереди, вышел подышать свежим воздухом. Слышу — женщина сзади говорит: «Спроси у этого латыша, где здесь (такая-то) улица?» После чего ко мне подходит мужчина и говорит: «Скажите, пожалуйста, где здесь (такая-то) улица?» Не зная где и чувствуя себя неудобно перед женщиной, которая приняла меня за латыша, я пожал плечами и отошел в сторону. И услышал, как женщина сказала: «Правильно говорят — не любят они русских!»

Консультация

Вчера в женскую консультацию ходил… С-случайно попал. Дождь сильный начался, а с-спрятаться негде. А когда сообразил, где я, уже п-поздно.

Ну, чтоб не выгнали, сел в углу, с-смотрю в пол, жду.

И — дождался.

— Г-гражданка, — говорят мне, — ваша очередь.

Встал я, а ч-что делать, не соображу. А дождь поливает за окном к-как из ведра.

С-слышу, женщины в очереди обсуждать меня стали.

— М-молодая, — говорят друг другу, — волнуется.

О-оглядел я себя: костюм на м-мне, правда, такой… бесполый — джинсовый. Прическа тоже — и-интернационально-молодежная…

«Л-ладно, думаю, зайду от греха подальше, врачу объясню, чего лишний шум п-поднимать?»

3-захожу — врач п-пишет что-то.

— Фамилия? — спрашивает, а сама г-голову от стола не поднимает.

— К-криворучко, — говорю.

— Имя?

— Ж-Женя…

— Садитесь, — говорит врач, — Женечка. Вы, я вижу, у нас в-впервые?

И — пишет.

— Ага, — кивнул я, — в-впервые. Я, видите ли, доктор, случайно…

— В браке состоите? — перебивает она. И — пишет.

— С-состою, — говорю я. — Т-третий год…

— Аборты были?

— Нет! — сказал и испугался. — Н-не было…

— Молодец, Женечка, — похвалила врач и… п-пишет.

— В-видите ли, доктор, — решился я наконец все распутать, — я д-действительно Криворучко Женя… но я не женщина…

— Странно, — говорит врач и п-пишет. — Ну ничего, р-раздевайтесь. Сейчас посмотрим!

«Ну, думаю, л-ладно. Ты сейчас п-посмотришь!»

Разделся по пояс, п-подхожу к ней вплотную. П-потрогала она, не глядя, мою грудь и г-говорит:

— Вам, — г-говорит, — Женечка, трудно будет к-кормить ребенка.

— Я ложкой его буду к-кормить! — заорал я.

— Вот и с нервами у вас не в п-порядке, — сказала она. И пишет. — Я вам, — г-говорит, — выпишу настой валерьянового корня, будете принимать три раза в-в день, а как только ребенок начнет ш-шевелиться, снова ко мне!

— Доктор! — в отчаянии выкрикнул я. — Я н-никогда не рожу!

— Все вы так вначале г-говорите, — отмахнулась она и п-пишет, — а потом и не заметите, к-как родите. Да вы не волнуйтесь. — г-говорит, — п-пойдете в декретный отпуск, накопите силенок и — р-родите!

Т-тут она впервые подняла на меня глаза, и лицо ее с-стало б-белее халата.

— К-кто вы? — выдохнула она.

— К-Криворучко… Ж-Женя…

— Вы г-гангстер! — сказала она и р-рухнула в обморок.

А я с-с-с тех п-п-пор… з-заикаюсь.

1985 г.

Берегом реки

Когда я бываю в гостях у Феофанова, я всякий раз удивляюсь: как, в сущности, мы еще мало знаем друг друга.

Вот, например, в прошлое воскресенье я стал очевидцем удивительного события. Мы собрались у Феофанова по случаю его кандидатской диссертации, которую он решил начать писать с понедельника. И вот после того, как все его горячо поздравили и пожелали успешной защиты, Феофанов вдруг сказал:

— Диссертация — это, конечно, хорошо, но вот о чем я думаю: а способен ли я на настоящий мужской поступок? Вот, например, если бы я шел берегом реки, а в реке тонул человек, смог бы я…

— Зимой или летом? — уточнила жена Горемыкина.

— В лютый мороз! — сурово проговорил Феофанов.

— Я бы сделал так, — сказал, поднимаясь из-за стола, Горемыкин, и руки у него от волнения дрогнули. — Я бы… незамедлительно бросил утопающему подручное плавсредство, а сам бросился к телефону!

Он сел, и в комнате повисла тишина. Жена Горемыкина нежно взглянула на него и ближе подвинула ему тарелку с салатом.

— А я!.. — сказал, медленно поднимаясь с места, Сергачев.

— Что?! — невольно вырвалось у всех.

— А я… — густея голосом, проговорил Сергачев, — снял бы ботинки, шапку, шарф…

— Пальто оставь! — крикнула его жена.

— …пальто, — неумолимо продолжал Сергачев, — пиджак… и — подал руку помощи утопающему!

Я видел, как запылали женские лица и нахмурились мужчины, и сам непроизвольно сжал кулаки и расстегнул на пиджаке одну пуговицу

Но туг поднялся над столом Кузьмин, ослабил галстук и глухо произнес:

— А я бы подал руку помощи утопающему, а затем десять километров нес бы его на спине до ближайшего медпункта, теряя силы и сбиваясь с пути!

— Почему десять? — спросила жена Горемыкина, но ей никто не ответил, так все были поражены поступком Кузьмина.

— А я! — выкрикнул из-за стола самый молодой из гостей Воронков Сережа — Я бы последней спичкой развел костер, вскипятил воду и…

— Искусственное дыхание… искусственное дыхание… — шепотом громко подсказывала ему мама.

— И сделал искусственное дыхание.

— Вениамин! — толкнула меня в бок жена. — А что же ты?! Что же ты молчишь?!

— Друзья, — сказал я, вставая, — неудобно говорить про себя правду, более того, я рискую показаться нескромным, но я бы не только развел костер, я бы остро отточенным топором срубил бы несколько сухостойных лиственных деревьев и сделал избушку-времянку, где можно было бы обсушиться и прийти в себя. А затем отправился бы в ближайший населенный пункт за помощью и бесстрашно шел бы двое суток сквозь пургу и снежные заносы.

Когда я закончил, Феофанов молча вышел из-за стола и не стесняясь трижды обнял меня. А потом сказал:

— Вот какие есть на свете люди! И я горд и счастлив, что это мои друзья! Что касается меня, теперь я уверен — я поступил бы так же!

— Вот живешь рядом с человеком долгие годы и не знаешь, что он за человек! И только в особенные минуты видишь, как щедр, отважен и богат он душой! — молитвенно проговорила жена Феофанова…

— Предлагаю сегодняшний день запомнить всем на всю жизнь! — с чувством произнес Горемыкин.

Повинуясь общему порыву, мы все встали и крепко в волнении пожали друг другу руки.

— Пап, а река в лютый мороз подо льдом бывает? — робко произнесла маленькая дочка Феофановых, но ее никто не услышал.

А я хотел объяснить ей, что там, возможно, была прорубь, но подумал — и не стал. Ведь ребенок все равно всего понять не может.

Мои университеты

Из жизни

В коридоре фабрики вывешивали газету «Труд», в которой публиковалась таблица выигрышей денежно-вещевой лотереи. Однажды с утра, просмотрев таблицу, я переписал на бумажку номер билета, выигравшего «Волгу», и, когда один из мужиков сказал: «Пойду свои проверю!», попросил: «И мой проверь тоже». Дал ему бумажку, он ушел и вскоре вернулся в курилку бледный, говорит: «Ты «Волгу» выиграл!» Мужики говорят: «Ну тебе повезло — беги за бутылкой!» Я говорю: «Я пошутил!» Они говорят: «Ну ты и жмот! Машину выиграл и жмешься!» Я говорю: «У меня и денег нет!» Они говорят: «Мы сейчас займем у кого-нибудь, а ты потом отдашь!

Дали мне деньги, я купил водку, они пили, а я думал: «Никогда больше шутить не буду!»

Было мне лет шестнадцать… или пятнадцать…

Была весна…

Мы сидели в маленьком скверике, слушали, как лопаются на деревьях почки, и молчали. Изредка она поднимала пушистые, нежно подрагивающие ресницы и обволакивала меня солнечным взглядом своих восторженных глаз — я для нее был Иваном-царевичем. Она для меня — Василисой Прекрасной. И все было чудесно, пока… на соседнюю скамейку не присела бабушка с плачущим внучком. Миленькая такая бабуся.

— Ути, — попробовала развеселить бабуся внучка, — какой дядя сидит!

И показала на меня.

Внучек не развеселился.

— Ути, какой у дяди носик! — озабоченно пропела бабуся. — Посмотри, какой длинный у дяди носик! Как у Буратино у дяди носик. Помнишь сказку про Буратино?

Внучек кивнул и заинтересованно глянул в мою сторону.

— А посмотри, — продолжала бабуся, — какие у дяди ушки. Ути, какие большие у дяди ушки! Как у слоника в зоопарке, у дяди ушки!

Ушки мои вспыхнули и засветились двумя красными фонариками. Я их потрогал и чуть не обжегся. Василиса Прекрасная заметно поскучнела. Я решил отвлечь ее внимание и громко сказал:

— Погода-то какая сегодня хорошая!

И услышал:

— А глазки, посмотри, какие у дяди глазки. Ути, какие маленькие у дяди глазки!

— Солнце-то как светит! — еще громче сказал я.

— Как у мышки, у дяди глазки!

Внучек сиял.

— Погода-то — не сдавался я, — совсем лето!

— А волосики-то, ути, какие реденькие у дяди волосики. Можно сказать, и нет совсем у дяди никаких волосиков.

— Нет и не надо! — не выдержал я. — Не в этом счастье! Главное, чтоб человек был хороший.

— А голосок-то, голосок! Ути, какой неприятный у дяди голосок! Какой скрипучий у дяди голосок. Как у Кощея Бессмертного, у дяди голосок!

— А зачем он дяде приятный-то?! Дядя не певец, не Магомаев! Куликов моя фамилия!

— Ути, какая смешная у дяди фамилия!

И тут мое терпение лопнуло.

— Хватит, бабуся! — закричал я. — Хватит, или я за себя не отвечаю!..

— Ути, какой нервный дядя! — бросила напоследок бабуся, подхватила радостного внучка и заспешила к выходу.

Она ушла, а я остался. Но… только уже один — без Василисы Прекрасной.

1972 г.

С цветочками

Эротика, эротика…

А я вчера трусы покупал… намучился, как собака!

Не при женщинах будь сказано — сорок восьмой размер… пятый рост хотел приобрести… чтоб колени закрывали.

Она мне говорит: «Берите с цветочками». Я говорю: «Что я — картина какая?! Что мне: надеть трусы и в Третьяковской галерее повеситься?! Стыд совсем потеряли! Дайте, — говорю, — мне пятьдесят второй размер, десятый рост, чтоб до ботинок доставали!»

Она говорит: «Неужели вам другие нельзя? — Я говорю: «Что значит: нельзя?! Если у меня колени мерзнут! У нас вторую неделю батареи не топят В подъезде какие-то эротики все стекла побили! Дайте мне, — кричу — пятьдесят второй, десятый рост, на вате и с пуговицами! Чтоб можно было запахиваться и воротник поднимать!»

Она говорит: «Так вам с цветочками или в полосочку показать?» Я говорю: «С телефоном мне показать! Потому что у меня телефона нет, а какие-то эротики все телефоны в округе разлома ли! Сосед побежал машину вызывать — жена рожала, так пока машина приехала, мальчик в первый класс пошел! С телефоном мне трусы и с обоями! А то я ремонт начет делать, стены газетами обклеил, а обоев нет! Теперь со всех стен на меня проститутки, наркоманы и бандиты глядят! Я среди них то как в тюрьме, то — в публичном доме!»

«Не хотите брать с цветочками, — кричит продавщица, — берите вот эти — цвета «маренго»! Их по конверсии из танковых чехлов делают!»

«Дайте мне трусы с обоями, с говядиной и с кроватью! У нас же из мебели в свободной продаже только полочка для мыла, а я с нее падаю!»

«Вы дурак!» — кричит она.

«Нет, я хитрый! — кричу я. — Я купил двадцать полочек, прибил на стену, но стена рухнула! И я стал ремонт делать!.. Позвал строителей, они говорят: «Надо вещи выносить!» Вынесли — и скрылись. Жулики оказались. Эротики…

Дайте мне трусы с квартирой! А то я, когда в свою малогабаритную вхожу, сразу носом в окно упираюсь! Дайте мне трусы с квартирой! И с улицей без этих канав и луж, но с дворниками, магазинами и красивыми домами! Дайте!..»

Ну, не выдержала она и… дала. И пошел я, прижимая пылающую щеку, как эротик какой! И услышал в спину: «Сами вы мужики все — трусы!» Или «трусы» — не разобрал…

Вот и вся эротика!

1989 г.

Дурак

В Библии написано: «Убоится жена мужа своего», а моя? Вчера говорю: «Я — оптимист!», она говорит: «Жалко, что дурак!»

Ничего в политике не понимает! Вчера включил свет — он не включился. Я говорю: «Надо менять правительство»! Она говорит: «Дурак, поменяй лампочку!»

Полез менять, говорю: «Ой, меня током ударило!» Жена говорит: «Это я тебя шваброй! Ты зачем на стул встал, мог бы газету взять!»

Я говорю: «Я ее уже читал, там написано, что завтра будет плюс двадцать!» Жена говорит: «Дурак, это прошлогодняя газета!»

Дурак, дурак… А вчера проснулся, слышу, жена говорит: «Какой ты красивый! Какой умный!..» У меня на сердце как праздник. Открыл глаза, а это она коту! «Какой, — говорит, — ты умный, не то что этот дурак!»

Действительно — дурак! Спрятал заначку в старые брюки, а она их бомжу отдала! А я хотел ей подарок купить! В прошлый раз на Восьмое марта купил ей, думал — ожерелье, а это — ошейник!

Сын тоже… Я пошел вчера в школу, а оказывается, он ее год назад кончил! Я говорю: «Что ж ты мне не сказал?» Он говорит: «А зачем говорить, если ты мой дневник за первый класс еще не проверил?»

Я говорю: «Оболтус, твой отец в твои годы работал и учился!» Жена говорит: «А ты откуда знаешь?» Я говорю: «Ты на что намекаешь?!» Жена говорит: «Уж и пошутить нельзя!»

Избаловала его… Говорю: «Он по улице постоянно с бутылкой пива ходит, а я в его возрасте в бутылке только анализы носил!»

Жена говорит: «Правильно, потому что тебе больше доверить ничего нельзя! Попросила заплатить за квартиру, ты дал соседу заполнить квитанцию, он номер своей квартиры и вписал!»

Я говорю: «Он ошибся!» Жена говорит: «Конечно, особенно когда уговорил тебя заплатить за три месяца вперед!» Я говорю: «А сама — попросил позвонить на работу и сказать, что я болен, а ты сказала: «Он сейчас болен, а когда проспится, вам перезвонит!» Что они подумают?!»

Жена говорит: «Что ты дурак! Даже пить не умеешь! Надо же знать меру!»

Я говорю: «А как ее измерить, если всегда бывает мало, до той поры, когда уже много!»

Жена говорит: «Запомни: первый признак, что ты пьян, это когда ты думаешь, что ты умный! А второй, когда лезешь женщинам целовать руки, а они убегают от страха! Ты так на новый год всех гостей разогнал, хотя было еще без пяти двенадцать!»

Я говорю: «А сама… каждый день собираешься сесть завтра на диету, а как откроешь холодильник, говоришь: «Я обещала завтра, а сегодня — пока сегодня!»

Жена говорит: «А ты из тех мужчин, которые дарят женам цветы только два раза: на свадьбу и на похороны!»

Я говорю: «Я тебе уже три раза дарил, а ты еще жива!»

Жена говорит: «Что ты хочешь этим сказать?!» Я говорю: «Я хочу сказать, что я не как все мужчины!» Жена говорит: «Голубой, что ли?!»

Я говорю: «Зеленый!»

Жена говорит: «Тогда молчи и жди, когда созреешь!»

Да я в основном и молчу. И думаю: «Что мне нужно такого сделать, чтобы она меня убоялась?»

Будь здоров!

Алло, Люся, это я! Я пошел в поликлинику, а они сказали, что с моим здоровьем надо сразу на кладбище!

Не, Люсь, они проверяли… рентген показал, что меня вообще нет. Ну они его включили, когда я еще не разделся, и диагноз написали: «Невидимка»!

Пошел к хирургу, говорю: «Мое тело невидимо». Он посмотрел и говорит: «Вы когда последний раз ели?» Я говорю: «Утром». Он говорит: «Утром какого года?» Я говорю: «Этого». Он говорит: «Странно, позвоночник прощупывается сквозь живот!»

Я говорю: «Доктор, вы же себя щупаете!» Он говорит: «Не спорьте, вытяните руки».

Я вытянул. Он говорит: «Почему их три?» Я говорю: «Доктор, это мой нос». Он говорит: «Понятно». И написал диагноз: «Слон».

Я пошел к терапевту. Она говорит: «На что жалуетесь?» Я говорю: «Я слон». Она говорит: «А я Ивашова». Я говорю: «Хирург сказал, что я слон». Она говорит: «А не надо к нему ходить, пока он не опохмелится!» Приложила к груди стетоскоп и говорит: «Дышите, не дышите…», я не дышу, а она, оказывается, заснула. Проснулась, когда я уже посинел! Говорит: «Извините, у нас зарплата маленькая, я по две смены работаю». Я говорю: «Доктор, ну я буду жить?» Она говорит: «Если у вас зарплата такая же, как у меня, то вряд ли!»

Пошел к окулисту. Она говорит: «Раздевайтесь». Я говорю: «Зачем?» Она говорит: «Потому что окулист заболел, а я патологоанатом!» Я говорю: «Но у вас же разные профессии!» Она говорит: «Ну и что, у нас взаимовыручка, потом он будет проверять зрение у покойников и выписывать им очки!»

Я, Люсь, чуть не рехнулся! Пошел к психиатру, он взял молоток и говорит: «Положите ногу на ногу». Я говорю: «Левую на правую или правую на правую?» Он говорит: «Левую на левую!»

Я попробовал положить и со стула упал. Психиатр говорит: «Понятно, вы припадочный!» Я говорю: «А что вы мне посоветуете?» Он говорит: «Держаться от меня подальше!»

Пошел к стоматологу. Он говорит: «Откройте рот». Я открыл, он говорит: «Так у вас же ни одного зуба нет!» Я говорю: «Доктор, вы же в ухо смотрите!» Он говорит: «Извините, я очки дома забыл! Но я могу и на ощупь что-нибудь вырвать. У вас сколько зубов?!» Я говорю: «Не считал». Он говорит: «Сейчас на один меньше будет!»

Люсь, у меня зубы от страха сами чуть не выскочили! Я говорю: «Доктор, а никак нельзя договориться?» Он говорит: «Можно, давайте сто рублей, и я напишу, что ухо проверил, а вы идите к ушному и за двести проверьте зубы!» Я говорю:

«А какой диагноз вы мне поставили?» Он говорит: «Ушной кариес. Чистить уши три раза в день зубной пастой «Бленд-а-мед»! Если не поможет, будем удалять!»

Пошел к ушному, врачиха говорит шепотом: «Вы меня слышите?» Я молчу. Она громче говорит: «Вы меня слышите?» Я молчу. Она говорит сестре: «Этот козел ничего не слышит, выпиши ему слабительное, чтоб он сюда больше не ходил!»

Я говорю: «Я все слышу». Она говорит: «А что ж молчали?!» Я говорю: «Потому что молчание — знак согласия!» Она говорит: «Если вы такой согласный, то вам нужно в кожно-венерологический диспансер!» Я говорю: «Зачем в диспансер, я хочу в санаторий!» Она говорит: «Да кто ж вас возьмет припадочного невидимку с ушным кариесом?!»

Алло, Люся, так мне куда идти? Куда?! Нет, я лучше пойду домой!

Звезда эстрады

Из жизни

В Новосибирске что-то перепечатали из книжки и прислали по почте гонорар. Сумма маленькая, но…

Пошел на почту, встал в очередь, за мной — старушка. Смотрит, смотрит на меня, а потом говорит: «Вы на Коклюшкина очень похожи». Я пожал плечами, молчу. Она говорит: «Вы бы могли в конкурсе двойников участвовать. Заняли бы там первое место, получили деньги и… — она смерила еще раз меня взглядом, — купили бы себе что-нибудь приличное из одежды».

Я помню все

У меня генетическая память очень развита. Например, я помню, как сидел на ветке. Рядом подруга-обезьяна скалится в улыбке… Вдруг другой обезьян как даст мне по башке!

Динозавров помню… огромные. Мы на них охотились. Подбежим кучей, динозавр кого-нибудь прибьет, мы его съедим.

Помню, как бежал за мамонтом с камнем в руке… Потом мамонт развернулся и бежал за мной. В яму, замаскированную травой, я упал первым, он — следом. Только сейчас я понял, что соплеменники использовали меня как приманку!

Татаро-монгольское иго помню плохо. Чтоб живым остаться, я глаза широко не раскрывал.

Пугачева помню… Помню, выпили и кричим: «Слава царю!», а когда опохмелились — его уже в клетке везут! Я крикнул: «Слава…», мне как дадут по башке. Я до старости хлеб одним зубом жевал!

Лермонтова помню… На Кавказе было… Он — поручик, я — горец. Лежим мы с Махмудом в засаде, вдруг Лермонтов на коне! Я прицелился, а Махмуд говорит: «Нэ надо, его свои убьют». Я говорю: «Почему?» Махмуд говорит: «Аллах их знает! Навэрно, у них поэтов много, а дураков мало!»

Однажды японцем родился… И что удивительно: русских не любил, а в следующий раз — русским на свет появился. Помню, под Мукденом бегу в атаку, а навстречу мне мой внук-японец… Вообще-то, предыдущая память стирается, а у меня, еще когда в первобытном веке по голове ударили, эта стерка сломалась. Я кричу японскому внуку: «Я твой дедушка!» А он мне по-русски отвечает: «Я твой матушка!..» И застрелил меня на хрен!

Отчетливо помню Октябрьскую революцию. Зимний дворец! И я бегу… в обратную сторону. Мужик какой-то кричит: «Грабь награбленное!» Ну, его и ограбили. Солдат, помню, орет: «Хватит, навоевались!» Ну, его и укокошили.

Помню, в 30-м году приехали к нам в деревню из города раскулачивать… корову свели на колхозный двор, стали доить. За рога дергают, кричат: «Почему молока нет?!» Я говорю: «Под хвост подуй, может, засорилось!»

Они как дунут мне… очнулся аж в Сибири!

В 41-м, помню, добровольцем пошел. Дали винтовку… одну на тридцатерых. Сказали: «Стрелять коллективно: один целится, другой кричит: «Огонь!»… который в толстых очках — нажимает на курок… тридцатый бежит за пулей и бьет ею фашиста по голове».

Помню, ползу по грязи с бутылкой бензина, а фрицы с танка смотрят и говорят: «Правей бери, там суше…» А там уже Петька из нашей роты сидит, кремнем искру высекает. Не успел он… Танк как бабахнет!

В 57-м меня в космос запустили… Помню, академик Королев погладил меня меж ушей, говорит: «У, сука!» — я тогда собакой был. Главное, вместе со мной блоху запустили. Так что первая блоха в космосе тоже наша! Я уж от голода сдох, а она все ползает, радуется, что ей столько еды в полет дали!

Вновь родился в Казахстане… В семье немцев, высланных с Поволжья. В начале 91-го проголосовал за сохранение Союза, а теперь — живу в Германии и когда выпью шнапса, пою русские народные песни. И думаю: «Как бы сделать, чтобы хоть следующую свою жизнь прожить спокойно?!.»

Летчик

Из жизни

Дважды Героям Советского Союза был положен бюст на родине… В одном районном городе бюст дважды Героя-летчика стоял в сквере, а сам летчик жил так, что ему выпить негде, а он любил. И когда он с мужиками брал бутылку, то говорил: «Пошли ко мне!» И они шли к его бюсту в скверик и там выпивали. После чего он ложился на эту лавочку спать. И милиция его не трогала.

Про птичку

В прошлую зиму трудно пришлось нашим маленьким пернатым друзьям. Одна маленькая птичка, перелетая с веточки на карниз, не выдержала и упала на тротуар.

Житель дома номер семь Терехов Н. И. увидел это в окно. Не раздумывая кинулся он на помощь!

Пенсионер Гаврилов, который попался ему на лестничной площадке, потом рассказывал в больнице врачу, что тоже спешил на помощь птичке, но не успел увернуться от Терехова, а этаж был восьмой…

Когда Терехов выскочил на улицу, птички уже не было. Ее подобрал таксист Нырков Павел Григорьевич, который для этого специально высадил пассажиров, хотя те и торопились на вокзал.

В дороге птичка захотела пить. Автофургон «Молоко» (водитель Епифанов Е. И.) изменил маршрут следования «Молокозавод — магазин «Диета» и на углу Преображенской улицы и Сычевского тупика нагнал такси с птичкой, совершив наезд на киоск «Мороженое».

Администрация магазина «Диета» положительно оценила поступок водителя. Прокисшее молоко было принято как нормальное и в тот же день реализовано населению.

Тем временем птичке становилось все хуже, нужна была срочная медицинская помощь: камфара, вакцина, йод, антибиотики, ласковое слово.

Главный врач центральной больницы Вано Габриэльевич Саакян всю свою жизнь посвятил лечению больных. Но тут случай особый — птичка!

Через спутник связи он связался с академиком Пильбау. Консультация длилась несколько часов и стоила в переводе на доллары столько же, сколько стоит спутник.

«Срочно требуется кровь!» — решили они.

Сто двадцать семь добровольных доноров направили организации и предприятия города!

Денежное пожертвование в сумме трехсот двадцати восьми рублей прислал из поселка Куркут Кустанайской области Федорчук Петр Данилович. Он писал, что в детстве у него тоже была птичка и в память о ней он высылает деньги, для чего продал кровать, стол, шкаф, стулья, а также зимние и летние вещи жены.

Поступило пожертвование и от учащихся одной из средних школ города Кривой Рог. «Мы, криворожцы, — с гордостью писали они, — высылаем для обеспечения здоровья пернатого друга тридцать один рубль сорок шесть копеек, полученные нами за сдачу в макулатуру наших учебников по зоологии, ботанике и географии. Если надо, — писали они, — напишите нам, мы сдадим и по физике, химии и математике!»

Между тем в центральной больнице уже было все готово для операции: выселены больные, остановлена электростанция, питающая город, и, как запасная, подключена к больничной.

Люди делали все, что могли. Радио сообщило о надвигающемся циклоне, но войска противовоздушной обороны…

Операция длилась всю ночь. Город не спал, хотя и не было света. Наутро, когда первые лучи восходящего солнца осветили притихший город, профессор Саакян снял марлевую повязку, сказал «Будет жить!» и упал в обморок.

Так закончилась эта поистине удивительная история. Птичка была доставлена в отдельную палату на первом этаже, где и была вскоре съедена кошкой. Как установило следствие, кот Барсик, он же Мурзик, он же Васька, 1983 года рождения, уроженец подвала дома номер пять, проник в открытое окно с целью личной наживы. За что и был вечером лишен ужина. Вот и все.

1985 г.

Жди себя

Было так: у Киселева собрались гости, а по телевизору шла передача «Жди меня», и немолодая милая женщина сказала: «Я ищу Иван Иваныча Киселева».

Иван Иванович вздрогнул, а женщина тихо сказала: «Ваня, если ты меня слышишь…»

«Слышу», — вырвалось у него.

Гости переглянулись, а Иван Иванович смутился и сказал: «Это, наверное, однофамилец и одноименец!»

Тут в комнату вошла его жена и говорит: «Что это?» Киселев говорит: «Не знаю, по-моему, это передача «В мире животных».

А женщина на экране говорит: «Я сейчас покажу фотокарточку, где мы с Ваней вместе». Киселев говорит: «Не надо!»

Гости удивились, а Киселев говорит: «Не надо ли… вам пройти в другую комнату?»

Гости говорят: «Зачем, нам и здесь хорошо!» А жена Киселева вглядывается в экран и говорит: «Я плохо вижу, где мои очки?»

Киселев сел на них — они на кресле лежали — и говорит: «Они на кухне… в холодильнике!»

А жена щурится в экран и говорит: «Должно быть, симпатичный этот… кого она ищет!» Киселев говорит: «Да что в нем симпатичного — урод!» И нарочно в телевизор не смотрит, а женщина говорит: «А помнишь, Ваня, наш первый поцелуй?..»

Киселев подпрыгнул в кресле и говорит: «Интересно, что сейчас по второй?» Жена говорит: «Телевизор не водка, чтобы сразу по второй!»

Гости тоже говорят: «Не надо переключать, вдруг она еще что-нибудь скажет…» А женщина говорит: «А помнишь нашу первую ночь?..»

Тут Киселев, чтоб заглушить телевизор, запел: «Ночь была с ливнями, вся трава в росе!..»

Жена говорит: «Ты что — рехнулся?! Ты ж последний раз пел на свадьбе, и то потому, что много выпил!»

А женщина на экране говорит: «А помнишь твою свадьбу: я тогда была среди гостей, а ты сказал жене, что я твоя четвероюродная сестра, и она поверила!»

Киселев повернулся к окну и закричал: «Смотрите — дом горит!» Жена говорит: «Чтоб ты сам сгорел! Дай послушать!» И — услышала: «И потом твоя жена тоже не догадывалась: когда ты говорил, что задерживаешься на работе, а задерживался у меня!»

Киселев забегал по комнате и закричал: «Я забыл — у нас сегодня воду отключат!» Жена говорит: «Я тебя сейчас самого отключу!» А женщина говорит: «Если ты меня слышишь — приезжай, а мы тебя с сыном встретим как родного! Тем более что он похож на тебя как две капли воды!»

Киселев схватился за голову и застонал, а женщина говорит: «А живу я по-прежнему в Волгограде!»

«Но я в Волгограде никогда не был!» — закричал Киселев.

А гости сказали: «Что ты нервничаешь, это же однофамилец и одноименец!»

А жена вдруг вздохнула и сказала тихо: «Да, бывают такие мужчины, чьи глаза помнишь всю жизнь!»

И пошла на кухню искать очки.

Музей

Из жизни

Серпуховской музей обворовали так: там была охранная сигнализация, питалась она от электричества, а электричество на ночь отключали, чтобы не было пожара от нуждавшейся в ремонте электропроводки.

В театре

Значит, так: выдумывать ничего не буду, а расскажу только то, что видел своими глазами. Хотя и отказывался им верить.

Случилось это в прошлую пятницу в нашем городском драмтеатре.

Давненько я в театре не был, так что поначалу даже понравилось: народу мало, никто не толкает, очереди в буфете нет. И мест в зале свободных много: не хочешь далеко сидеть — садись поближе. Одним словом, удобно. Хоть в театре себя человеком чувствуешь!

Сели мы с женой в партер, девятый ряд, места десятое, одиннадцатое. Это помню точно, как спектакль назывался — запамятовал. Что-то про строительство: одни, помнится, доказывали, что надо строить плохо, а другие — что надо строить хорошо. И чем бы это все кончилось — неизвестно, но тут встает с первого ряда человек достойно гордой кавказской внешности, протягивает старшему прорабу на сцену десятку и говорит:

— Слушай, дарагой, очень прошу: монолог Гамлета!

Прораб-артист от неожиданности как подавился — и ни слова! '

— Слушай, не для себя прошу. Гости у меня, уважь!..

В зале, конечно, оживление, смех. А на сцене засуетились, и занавес опустили. Слышу, спорят там, шумят. Занавес колышется, как живой. Потом подняли его, на сцене те же и — режиссер.

— Для наших гостей из солнечного Армавира, — объявляет он как бы нехотя, но громко, — монолог Гамлета!

Взял десятку и, будто между прочим, сунул в нагрудный карман. Прораб снял каску, пригладил волосы и, волнуясь, начал:

— Быть или не быть — вот в чем вопрос!..

Таких аплодисментов давно не слышали стены театра. Даже люстра под потолком раскачивалась, даже я хлопал.

Тут на сцену полезли с разных концов двое. Десятки несли в вытянутых руках, как цветы, как розы.

Я оглянулся — глаза зрителей сияли задором и интересом. В открытую дверь в зал просачивался народ и занимал ближние места.

— Идет эксперимент! — тихо объясняли они друг другу.

— Спектакль на хозрасчете!..

— Для Бориса Петровича Расторгуева, главного инженера мебельной фабрики № 3, монолог Гаева из пьесы Чехова «Вишневый сад»! — объявил режиссер, убрал купюры в карман и отступил за кулисы.

Артист, который играл управляющего трестом и доказывал, что экономически выгодно строить плохо, вышел вперед. Снял очки, отлепил на шлепки залысин. Хорошее, доброе и чуть грустное лицо у него было.

— Дорогой, многоуважаемый шкап! Приветствую твое существованье!.. — проникновенно произнес он, и что-то теплое разлилось у меня в душе, родное и близкое…

Уж как мы ему хлопали — до сих пор побаливает правая рука и левое ухо. И такая празднично-семейная обстановка образовалась в зале и на сцене, что режиссер, выйдя к рампе, сам достал из своего бумажника деньги, переложил их в нагрудный карман и запальчиво объявил:

— По моей просьбе в честь моего будущего ухода на пенсию — монолог Отелло! Исполняю — я!

Минут пять он не мог приступить к чтению — мешали рукоплескания и крики «браво!». Народу набилось: уборщицы со швабрами, гардеробщицы с пальто, вахтеры, электрики, пожарник, знакомые, соседи, прохожие…

— Молилась ли ты на ночь. Дездемона?! — начал режиссер, и столько в его голосе было неподдельной боли и страсти, что несколько женщин в зале сразу зарыдали, а одна старушка выкрикнула:

— Невиноватая она! Невиноватая!..

Не знаю, что со мной случилось. Но если после современных фильмов на морально-нравственные темы мне обычно хочется сказать жене какую-нибудь колкость, то тут защемило вдруг сердце от несправедливости своей, мелких упреков. Захотелось стать как-то чище сердцем, мужественнее и даже — не поверите — умнее.

Возвращались мы из театра молчаливые и, что уж греха таить, как бы отмытые от суеты повседневной и грубости.

Вечерняя улица была тиха и спокойна. И такая гармония царила в мире, будто и луна, и дома, и люди там, за светящимися окнами, — все мы родственники.

1988 г.

Знай наших!

Из жизни

Не хотел, отказывался — выбрали председателем месткома. Своих забот — полон рот, а тут: «Дайте план работы на квартал!», «Когда же вы дадите план работы на квартал?!» Начальник вызывает: «Вить, ну дай ты им план работы!»

Я думаю: «Ну я вам дам!» Расчертил лист бумаги, вписал фамилии наших остолопов и. Галина ругалась, что накурили, и часто открывала форточку — против ее фамилии написал: «Постоянный контроль за санитарным состоянием помещения»; Генка по ночам слушал «Голос Америки», а по утрам нам пересказывал — «Проведение утренних политинформаций с целью повышения культурного уровня»; к Саше часто приходили какие-то подозрительные типы и шептались с ним по углам — «Тесная связь с общественностью»; Славка ни хрена не делал и учил английский — «Самостоятельное получение дополнительных знаний…». Написав такую юмореску, я ее отнес утром в профсоюз работников культуры, а к вечеру мне оттуда позвонили и сказали: «Виктор Михайлович, вы не будете против, если ваш план мы возьмем за образец и отправим в районы?»

Наш дом

До недавнего времени об этой истории было почти ничего не известно. Одни говорили, что она произошла в прошлом году, другие — что в позапрошлом, а некоторые уверяли, что она произойдет в будущем.

А случилось вот что: в одной из северных областей в поселке Аркча построили дом из снега. Двенадцатиэтажную башню.

Сначала собирались из кирпича строить, но завезли только башенный кран и плакаты по технике безопасности.

Прораб Трофимов три раза хотел от премии отказаться, чтобы привлечь внимание к беспорядкам, но и премию не давали тоже. Обещали переходящий вымпел за экономию стройматериалов.

Что делать? Собрал прораб своих строителей и говорит: «Давайте из местного материала возводить — из снега! Снег у нас хороший — липкий. По количеству снега мы далеко обогнали Францию, Италию и Африку, вместе взятые!»

Народ в бригаде был боевой — глазом не моргнули. И не такое видали — бывало, вообще ничего не строили, а наряды закрывали!

Стали из снега кирпичи лепить, водой обливать и стены выкладывать. Между прочим, за месяц ни одного простоя! Отгрохали домище — сердце радуется! Если смотреть издалека. Если вблизи — леденеет.

Отрапортовали, что готово! Приехала комиссия принимать. Смотрит: лифт не работает, воды нет, свет не подключили — то есть все как обычно. Посовещались и приняли с оценкой «хорошо». Хотели с оценкой «отлично», но территория, говорят, не благоустроена — везде сугробы. Прораб Трофимов чуть было не сказал, что это стройматериал остался сэкономленный, да вовремя спохватился.

Между тем исполком уже ордера начал выдавать. Приходят счастливые люди, смотрят: отопление бездействует, света нет, пол изо льда, стены из снега.

Прораб думает: «Ну, сейчас скандал будет!» Зажмурился, а когда открыл глаза, видит: из грузовиков уже мебель в подъезд втаскивают.

Бросился он по квартирам, а там — кто электричество проводит, кто паркет стелет, кто сантехнику устанавливает. В два дня обжились и стали стены укреплять. Откуда только материал брали! Кто из кирпича выложил, кто бетонный блок приволок, продавец книжного магазина — корешками книг наружу, директор обувной фабрики — у этого стена крепче всех получилась — из ботинок списанных.

«Мама милая! — думает прораб Трофимов. — Что же это такое?!»

Решил он в газету написать и себя разоблачить и даже первое предложение уже вывел: «Здравствуйте, дорогие товарищи!», но тут ему наконец-то впервые премию дали. Получил он ее, подумал кое о чем и продолжил письмо так: «Хочу поделиться своим передовым опытом…» Поделился и отправил в редакцию.

Но в том поселке и почта тоже плохо работала. И письмо попало ко мне. Прочитал я его и ахнул: «А ведь я в этом доме и живу!»

1988 г.

Так я ходил в разведку

В прошлом году я ходил в разведку. Я тогда начальником отдела работал — молод был, отчаян. Вот меня директор и отправил. Вызвал и сказал: «Пойдешь, Витя, в разведку. За линию фронта. Подбери себе трех надежных товарищей — и действуй». Пожал руку, хлопнул по плечу, отвернулся.

Вот так! С директором спорить не будешь. Вернулся я к себе в отдел, оглядел своих подчиненных — кого взять? У одного отпуск скоро, у второго ребенка не с кем оставить. Марию Павловну до линии фронта на себе придется нести. Это до нашей линии туда, а как дальше — вообще неизвестно!

Остановил я свой выбор на Иванове, Петрове и Сидорове — трех инженерах. Люди молодые, образованные, на кого еще, как не на них, опереться в трудную минуту?

Пошли. Я впереди, Сидоров замыкающим. После него следов не оставалось. Я давно заметил: что бы он на работе ни делал — после него ничего не остается!

До первой полосы заграждений дошли почти без препятствий. А дальше все и началось!

По моей команде «Ложись!» лег я один.

— В чем дело?! — зашептал я.

Вражеский прожектор толстым белым лучом уже обшаривал местность. Нас могли заметить.

— Лложись! — зашипел я.

Иванов и Сидоров нехотя присели на корточки. А Петров самолюбиво сказал:

— Вы на меня не шипите! Я на работе, и будьте любезны обращаться ко мне на «вы»!

— Ложитесь, пожалуйста, Петров, — попросил я. — Они сейчас откроют огонь.

И, словно в подтверждение моих слов, гулко зачастил крупнокалиберный пулемет: свистели, чертили небо трассирующие пули.

— Приготовиться к бою! — отчаянно приказал я. — Петров, заходи с фланга, Иванов — с тыла, Сидоров — за мной! Ура-а! Вперед!..

— А почему я? — напыжился Сидоров, не трогаясь с места. — Чуть что — сразу Сидоров! Вон пускай Петров!

— Молчать! — глухо закричал я. — Выполнять!

— Можно я с тыла завтра зайду? — вежливо попросил Иванов. — У меня сегодня намечается одно дело… Срочное. А завтра я два раза с тыла зайду! Ладно, а?

Огонь противника стал плотнее и прицельнее. Над нами повисла осветительная ракета, и было светло как днем.

— Будем уходить берегом реки, — скомандовал я.

На наше счастье, река оказалась рядом. Мелкими перебежками, прижимаясь к кустарнику, мы вышли из-под огня. Огляделись.

— Иванов, где ваше оружие?! — воскликнул я, заметив, что у него пустые руки.

— Ну вы же знаете, Виктор Михайлович, что мне нельзя тяжести носить, — вежливо и с обидой проговорил он. — У меня и справка от врача есть. Вот она.

Он достал справку и показал ее нам.

— Ладно, — сказал я, — с этим потом разберемся, а сейчас нужно посмотреть, что там впереди. Кто пойдет? — спросил я.

— Вы! — разом ответили все трое. — У вас опыт руководящей работы, вы хорошо знаете суть дела.

— Прекратить посторонние разговоры! — заорал я вне себя. — Извольте выполнять, что вам приказывают! Пойдет Петров!

— Ладно, я пойду. — сказал Петров. — Но учтите, я буду жаловаться! И в газету, и в местком, и в партком!

Петров ушел. Назло мне он шел медленно, что-то насвистывал, потом быстро юркнул за темную ель и больше на глаза не показывался.

Надо было сориентироваться на местности. Я достал компас.

— Где стрелка?! — закричал я.

— Да что же вы так кричите, Виктор Михайлович? — сказал Сидоров. — Я взял эту стрелку еще вчера. Сынишка у меня в школе географию проходит, и я вот… Никуда она не денется. Если он ее не потерял…

— Чтоб немедленно!.. Чтоб сию секунду!.. — кричал я, да что толку? Сориентировался по звездам. Оказалось, что мы уже в глубоком тылу противника, но уклонились вправо.

Иванов сразу обрадовался: «Значит, нам за дальность должны доплатить!»

— Ребята, — произнес я, — обстановка сложная. Иванов, мы тебя прикроем, передашь вот этот конверт…

— Виктор Михайлович, — сказал Иванов, — в мои обязанности не входит конверты носить. Я не курьер.

— Неси! — побагровел я.

Ох, чуяло мое сердце неладное! Еще раньше я заметил на пригорке какое-то шевеление, а тут смотрю — молча цепью обходят нас. Берут в кольцо! Опоздал с конвертом…

— К бою! — закричал я. — Занять круговую оборону! Без команды не стрелять!

Мы замерли.

— Виктор Михайлович, — зашептал мне в ухо Сидоров, — можно я сегодня пораньше уйду, тетю надо встречать на вокзале? А потом я отработаю. Вы же знаете, стреляю я отлично…

— Ребятки, — взмолился я, — родные мои. Да что же вы?! Ведь противник наступает!..

Секунды тянулись как годы. Напряжение нарастало.

— Все! — радостно заявил Сидоров. — Рабочее время кончилось, а ишачить я не нанимался!

Повернулся и пополз в кусты.

— Иванов, Ваня, а ты-то? — голос у меня дрогнул.

— Виктор Михайлович, — сказал он, — вы знаете, как я вас уважаю, но войдите и вы в мое положение: я уже договорился, она меня будет ждать… Или я не мужчина?

Уполз и он.

Я достал гранату. Один. Только луна в небе и противник все ближе, ближе…

«Узнают ли, как я погиб?» — последнее, что подумал я, и кинул гранату.

…Очнулся я дома.

— Где я? — прошептал я.

— «Где», «где»? Дома! — ответила жена. — С работы тебя на неотложке привезли.

«Значит, жизнь продолжается», — понял я и закрыл глаза.

1987 г.

Роман

Один молодой человек написал роман и, как водится, принес его показать одному маститому…

Маститый, человек преклонного возраста, долго искал очки, не нашел и, виновато улыбаясь, попросил:

— Вы уж, голубчик, пожалуйста, почитайте вслух, а я послушаю.

Молодой автор взял рукопись, откашлялся и, робея, негромко начал:

— Серебристые звездочки снежинок, нежно-задумчиво исполняя грациозный танец, плавно кружа, тихо опускались на землю…

— Простите, голубчик, — остановил его маститый писатель. — Я, знаете ли, плохо слышу. Будьте добры, еще раз сначала и, если можно, погромче.

— Серебристые звездочки снежинок… — громче начал молодой автор.

— Что-что? — приставил к уху подрагивающую ладонь старый писатель.

— Се-реб-рис-тые звез-дочки снежинок, — еще громче и почти по слогам повторил молодой автор, — опускались на зем-лю.

— Извините, что-то я н-никак, — в смущении развел руками писатель.

Молодой автор набрал в легкие воздуха и прокричал:

— Шел снег!

— Шел снег, — на этот раз услышав, повторил старый писатель. — Что ж, неплохое начало. Ну, читайте, голубчик, дальше.

— Высвободив из тоннеля рукава бронзово-золотистый диск циферблата, напоминающий разрезанный, сочащийся соком апельсин, Константин коснулся напряженным взглядом острия пик стрелок, — прочитал молодой автор.

— Что-что? — снова приставил к уху ладонь писатель.

— Кон-стан-тин по-смот-рел на часы! — прокричал молодой автор, хотел читать дальше по тексту, но махнул рукой, отложил рукопись в сторону и принялся вновь кричать.

Когда молодой человек кончил, маститый писатель растроганно пожал ему руку и сказал:

— Молодец! Хороший рассказ написали. Главное — коротко, емко, динамично. Так, голубчик, и надо!

Хорошо, когда светит солнце

Когда Игорь Борисович покупал мясо, ему хотелось узнать не только сколько оно стоит, а и как звали корову, где она жила, была ли счастлива…

Я был свидетелем, когда он хотел дать пощечину одному негодяю, поднял руку и сокрушенно проговорил:

— Ведь вам же будет больно!

Опустил руку и долго с возмущением смотрел на свою ладонь.

На негодяя это произвело столь необычное впечатление, словно ему дали две пощечины. Он удивленно заморгал глазами, потрогал свою щеку и сказал, задумавшись:

— Возможно, я был не прав.

Он ушел ссутулившись, и с тех пор до меня доходили слухи, будто он перестал платить жене алименты, брал их себе, а все остальное отдавал в бывшую семью. Еще говорили, что он уехал куда-то с археологической экспедицией и пытался найти в раскопках что-то сокровенное и очень давно утраченное.

С Игорем Борисовичем я познакомился в нотариальной конторе в очереди. Я пришел туда заверить копию диплома. Она мне последнее время очень была нужна, потому что не только другие, но и я не верил уже, что когда-то кончил высшее учебное заведение.

А Игорь Борисович принес туда завещание. Он завещал своим детям и будущим внукам жить честно и хотел, чтобы это официально заверили.

Сидящая рядом с нами женщина взялась было объяснять Игорю Борисовичу, что он завещание составил неправильно, потому что слово «завещание» производное от двух слов «за вещами». А сосед справа стал доказывать, что это не так, что состоит оно из двух слов, только из других: «зав» и «еще».

Я на всякий случай помалкивал и по старой школьной привычке хмурился, изображая умный вид. Я вообще чувствовал себя тогда в жизни не твердо: то, что я умел, никому было не нужно, а то, что от меня было нужно, — это не опаздывать на работу и с работы — домой. И с каждым днем и годом во мне все больше и больше крепла детская тоска по старшему другу, который взял бы меня за руку и повел по дороге жизни вперед, а я заглядывал бы снизу вверх и преданно спрашивал: «А это что?», «А как называется?», «А мне можно?..» Меня тянуло к людям необычным и загадочным; так два года назад я подружился с Игорем Борисовичем.

Игорь Борисович среди всех моих знакомых отличался твердостью убеждений, четкостью позиций и решительностью действий. Он знал все! В столовой, когда я колебался, что брать — ком пот или кисель, — он говорил: «Бери оба!» — и всегда оказывался прав.

По субботам и воскресеньям он ездил на какую-нибудь тихую речку со спиннингом и динамитом — пугать браконьеров. Сам он пользовался крючками и блеснами, изготовленными на фабрике спортизделий, выпускающей всю продукцию с пометкой «Хранить в сухом прохладном месте».

Он и меня пригласил однажды, и мы поехали. Не помню, какой был день: пасмурный ли, ясный, отчетливо помню, что на душе у меня было солнечно!

Мы сначала ехали на электричке, а потом шли пешком. Шли мы очень медленно, потому что он обходил каждую травинку, чтобы не помять. А вот комаров он бил и объяснял это естественным отбором.

До реки мы дошли только к вечеру. Речка оказалась такой скромной и милой, словно вытекала не где-то из-под земли, а — из моего детства. Опять, как давным-давно, я крупно увидел росшую по берегу осоку, желтую кувшинку на тихой воде, стрекозу…

Браконьеров мы в тот раз не встретили, зато попали на пикник.

Надо сказать, что Игорь Борисович любое пьянство считал предательством, где человек предает себя и своих близких, и предусматривал за него самую высокую меру наказания — безрадостную одинокую старость.

Мы подошли к пикникующим, поздоровались. Их было шестеро, нас — двое, поэтому они поздоровались с нами весело. Они еще не догадывались, с кем имеют дело. Игорь Борисович сказал просто:

— Товарищи, прошу всех оставаться на местах. Здесь, — показал он на разбросанные пустые бутылки и банки, — ничего не трогать!

Повернулся и ушел в кусты.

Как только он ушел, главный скомандовал: «Быстро!» — и первым схватил крайнюю бумажку. Я забыл сказать, что Игорь Борисович считал, что природа — это храм, и всегда выезжал в лес в строгом костюме и галстуке.

Игоря Борисовича я нашел на поляне, он стоял у пенька, считал годовые кольца и сокрушенно говорил: «Ему бы еще жить да жить!»

— Откуда у вас такое знание человеческой психологии?! — изумился я.

Прежде чем ответить, Игорь Борисович протер носовым платком пенек и сел рядом на землю.

— Я люблю людей, — просто ответил он, — и поэтому интересуюсь ими. Человек — это часть природы, а природа — это наше богатство!

В тот день мы в лесу больше никого не повстречали, потому что накануне Игорь Борисович вывесил в округе таблички: «Осторожно! Идут взрывные работы». Он не считал это обманом. «Я же ведь не указал где, — объяснил он мне, — а страна у нас большая!»

Возвращались мы в город затемно. Электричка спешила в Москву, за окном мелькали огоньки, как промелькнули дни и годы моей жизни. И я грустно думал, что были они потрачены мною не на то и что главное в жизни осталось где-то в стороне, и хотелось скорее повернуть в ту сторону. Я очень надеялся, что теперь, рядом с таким человеком, как Игорь Борисович, мне это удастся.

У дома Игорь Борисович достал из кармана мел и начертил на асфальте классики.

— Дети завтра поиграют, чем без толку слоняться, — пояснил он. — Да и взрослые утром пойдут на работу, вспомнят себя маленькими и придут на работу не такими сердитыми.

Я тоже, глядя на классики, вспомнил, что, когда я был маленьким, мечтал поскорее стать взрослым, чтобы совершить что-нибудь большое, значительное, важное!

— Ну, давай прощаться, — сказал он и протянул мне перепачканную мелом руку. Я стыдливо протянул ему свою, чистую.

— Ну, — сказал он, — желаю тебе всего доброго!

И ушел в подъезд. А я остался стоять на месте.

Вскоре на втором этаже зажглось окно, и оттуда донеслись два голоса. Один очень похожий на голос Игоря Борисовича и в то же время чем-то очень другой и — голос женщины. Слов разобрать было нельзя, потому что они наскакивали друг на друга, дробились и сыпались осколками: «Я тут!..», «Ты мне!..», «Эх!..», «Завтра же!..»

Любопытство мое и изумление были столь велики, что я забрался по водосточной трубе и заглянул в освещенное окно.

То, что я увидел, заставило меня всплеснуть руками, я не удержался и упал вниз. Я и до сих пор не уверен: увидел ли я это или мне померещилось, будто Игорь Борисович сидел за столом, низко склонив голову (особенно почему-то запомнилось, что у него лысина), рядом с ним возбужденно размахивала руками женщина, а в детской кроватке, проснувшись, тер глазки и готовился заплакать ребенок.

Я очень смутился, что стал свидетелем этой сцены, и поскорее заторопился подальше от дома и от окна, где горел свет.

На следующий день, когда я хотел навестить Игоря Борисовича, я этого дома почему-то не обнаружил. Я точно помнил, что на углу — продовольственный магазин, потом киоск «Союзпечать», автобусная остановка; они были, а дома на месте не оказалось, был какой-то чахлый скверик с молодыми тополями, детской песочницей и двумя лавочками, на которых сидели внимательные старушки.

«Наверное, я что-то напутал», — подумал я и сел рядом со старушками на лавочку.

Историческая память

Из жизни

В 78-м обзванивали районы.

— Усадьба Молоди подо что используется?

— Под школу.

— Церковь?

— Под клуб.

— Склеп подо что используется?

— Там живет старушка…

* * *

— Алло, Волоколамск, памятник гражданской архитектуры бывшая тюрьма подо что используется?

Оттуда ответ:

— Памятник архитектуры используется по назначению.

Санитарный день

Прошлым летом художника Ипатова занесло случайно в деревню Ольховку. Поехал на этюды, думал, на недельку, но прожил там почти месяц, сроднился с природой, сдружился с многодетной семьей Егора Карпухина и, покидая гостеприимный дом, искренне предложил:

— Будете в Москве — заходите.

Егор бывал в Москве нечасто. Даже, можно сказать, редко — всего два раза. А тут, проводив гостя, засобирался. И предлог подвернулся: детям кое-что для школы купить.

— Ты там дураком-то не выкажи себя, — напутствовала жена. — Они ведь там — интеллигенция!

— Ладно, разберемся, — коротко, по-хозяйски ответил Егор. И — поехал.

Ипатов встретил его приветливо.

— Ну ты располагайся, — радушно предложил он, — а мне нужно по делам. А потом я тебя развлеку как-нибудь…

Оставшись один, Егор с любопытством обошел квартиру и решил вздремнуть. Пока он размышлял, где ему лучше приклонить усталую голову, в коридоре заблямкал звонок. «Вернулся. Забыл чтой-то», — подумал Егор, открыл дверь и увидел молодую модную женщину.

— Это квартира художника Ипатова?

— Его самого, — подтвердил Егор.

— Я немного опоздала, — сказала женщина, уверенно проходя в квартиру. — Извините.

— Да ничего, — пробормотал Егор, не зная, как ему поступить и что сказать.

— Мне куда? — деловито спросила гостья.

— Вот, пожалуйста, — неловко взмахнул рукой Егор.

Женщина поняла его жест по-своему, быстро прошла в комнату, на которую указывала протянутая пятерня Егора, и плотно прикрыла за собой дверь.

«Понятно», — определил Егор, ничего не поняв.

Ложиться спать теперь было неудобно, он прошлепал на кухню, посмотрел в окно на шумную улицу, потом вышел в коридор, чтобы пройти в ванную, и тут услышал:

— Я готова!

«Зовет зачем-то», — понял Егор, осторожно приоткрыл дверь в комнату, где была гостья, и — обомлел. Женщина абсолютно голая стояла посредине комнаты и вопросительно смотрела на него.

— Я готова, — повторила она. — Вы скоро?

— Я… ссчас! — пролепетал Егор и поспешно закрыл дверь. «Елки-палки, что ж это такое?! Выходит, она это… того самого!..»

— Так мне долго ждать-то? — донеслось из-за двери.

«Вот ведь как у них, у городских-то: долго, говорит, ей еще ждать! А мне что делать?! Это ж она, получается, не к нему, а ко мне пришла! Ну да, ведь он же говорил: развлеку, и вот десяти минут не прошло…» Егор вдруг вспомнил, сколько времени — год целый! — он ухаживал за своей Нюркой, и даже обидно ему стало.

«Эта-то посимпатичней будет, — невольно сравнил он, — хотя и моя Нюрка тоже не топором рублена». Он представил, что его жена вот так запросто, без долгих разговоров, приходит к кому-то в дом, и прошептал: «Вернусь — убью, гадину!»

Неведомая сила подталкивала открыть дверь и глянуть еще разок, но образ жены, вызванный воображением, стоял перед глазами. «Корову сейчас, поди, доит, — подумал Егор. — Корова-то у нас сейчас хорошая. Такую бы корову годов десять назад! А эта-то фефела, она разве что понимает! Булки, небось думает, на грядках растут!»

Егор вспомнил виденное только что холеное сдобное тело натурщицы, и злость на нее — сытую и гладкую — охватила мужика: «Тебя бы, дуру, на место моей Нюрки, ты б враз потускнела! Ты бы пошастала по квартирам!..»

— Так вы будете работать? — снова донесся голос натурщицы.

«Работать! Ра-бо-ту себе нашла!» — Егор резко распахнул дверь и, хмуро глядя в сторону, сказал:

— Ты вот что, милочка, ты давай обувайся,

надевай свои шмутки и… дуй, девка, отсюда подобру-поздорову!

Выпроводив гостью, Егор оделся, взял пустой, приготовленный для покупок чемодан — и поминай как звали!

— Чего ж порожний-то приехал? — встретила его жена.

— «Чего-чего», — проворчал Егор, не поднимая на жену глаз, — закрыто там все — вот чего. Санитарный день!

1978 г.

Верные друзья

Из жизни

В 83-м каждый вечер концерт. Я пью на кухне кофе, потом захожу в комнату, беру со стола рукописи и ухожу, а Чипа и Мурзик остаются одни. В первый день так, во второй… в четвертый. А в пятый захожу из кухни — рукописи на полу валяются порванные. Кот под тахтой, а собачка под шифоньером, молча сверкает оттуда глазами. Я, торопясь, склеил свои листочки, а когда вернулся с концерта, положил их высоко на книжные полки.

На следующий день выпил кофе, захожу в комнату, беру рукописи — они мокрые! Сначала не понял: как это так?! Догадка пришла быстро — Мурзик их описал. Конечно, я этим нахалам устроил взбучку, но они своего добились: в тот день я на концерт не пошел и мы все вместе были дома!

Мой друг

По утрам он любил разговаривать с первой программой Всесоюзного радио.

— Доброе утро, товарищи! — говорило радио.

— Доброе утро! — отвечал он.

— Приготовьтесь к утренней физзарядке, — говорило радио.

— С удовольствием! — отвечал он.

На работу он всегда опаздывал, так как у входа в метро пропускал всех вперед. Но начальник его не ругал, потому что еще с порога он спрашивал, что нужно сделать.

Он очень любил свое рабочее место и, прежде чем приступить к работе, доставал из портфеля фланелевую тряпочку и тщательно перетирал все скрепки, карандаши и поверхность стола.

Стол его стоял у окна, за которым мелькали туда-сюда прохожие, и если из них кто-нибудь что-нибудь ронял, он выскакивал на улицу, чтобы поднять.

А прежде чем выскочить на улицу, он тщательно одевался, чтобы не простудиться и никого не заразить. На «вы» он называл даже собак и кошек.

О его отношениях с женщинами ходили невероятные слухи. Так, например, говорили, будто бы он… Нет, вы не поверите!

А еще говорили, что он часто проводит вечера у памятника Пушкину, где встречаются влюбленные, и если какая-нибудь девушка остается одна, он дарит ей цветы и поспешно уходит, чтобы она не подумала ничего плохого.

Я с ним познакомился случайно — шел по улице Горького и чихнул, и вдруг услышал, как с противоположной стороны кто-то крикнул: «Будьте здоровы!» Я глянул туда и увидел его.

Он был в самодельной вязаной шапочке, темном ватном пальто и в ботинках разного цвета. Он всегда покупал в магазинах самые плохие вещи, чтобы другим остались получше.

Он стоял на тротуаре под огромной сосулькой, чтобы она никого не убила.

Я ему сказал, что у Белорусского вокзала на доме, где «Молоко», сосулька еще больше, и мы пошли туда.

По дороге он рассказал мне анекдот: «Приходит муж домой, а жена — обед готовит!» А я ему, в свою очередь, рассказал, какая вчера была погода.

Он слушал с большим вниманием, удивленно качал головой и приговаривал: «Ну надо же!»

Мы сразу понравились друг другу и подружились. А когда он узнал, что я родился двадцать седьмого числа, то пришел в неописуемый восторг. Потому что, как он объяснил, из двух и семи складывается число девять, а все числа до тысячи он считал счастливыми.

Но окончательно он удивил меня, когда выяснилось, что некоторых слов он вообще не знает. Оказывается, еще в детстве он взял словарь Даля, вычеркнул из него все плохие слова и забыл их напрочь.

Гулять с ним по улицам было одно удовольствие: мы постоянно таскали тяжелые сумки за незнакомыми женщинами, переводили через дорогу старушек, а по субботам с утра стояли на площади Свердлова и объясняли приезжим, как пройти в ГУМ и «Детский мир».

Хорошее то было время! Никогда в жизни мне не говорили так часто «спасибо», никогда в жизни у меня не было так спокойно и легко на душе.

Но однажды (да, это было!) мы поспорили. Вернее, спорил я, а он только улыбался и поддерживал меня под руку, чтобы я не поскользнулся и не упал.

О чем я спорил, я уже не помню. Я к тому времени стал очень хорошо относиться к себе и все, что я ни говорил, казалось мне верным и единственно правильным. И поэтому распалился я не на шутку, выдернул свою руку и пошел в обратную сторону.

На перекрестке я все же обернулся — он шел, поскальзываясь и взмахивая руками. Он ведь всегда покупал самые плохие вещи, и в гололед ботинки у него скользили, как лыжи.

Я хотел было вернуться и помочь ему, но самолюбие остановило меня. «А, ничего с ним не случится!» — подумал я и пошел дальше.

С тех пор я его больше не видел. Я долго разыскивал его: звонил в институт Склифосовского, в милицию. В институте Склифосовского мне сказали, что таких нет, но, возможно, еще будут. А в милиции сообщили, что им все известно, за исключением того, что интересует меня.

Теперь я живу так же, как жил до того дня, когда чихнул на улице Горького, и вроде бы все нормально, только иногда, особенно зимними вечерами, меня тянет, как бывало, встать под сосулькой или помочь кому-то донести тяжелый чемодан.

Но без него — моего друга — я почему-то стесняюсь…

1982 г.

Без стен

Люди говорил разное, одни — что это гипноз, другие намекали на приближение кометы Галлея, а некоторые вообще несли какую-то дремучую околесицу о духах, домовых…

А было так: в один приятный летний день я переехал на новую квартиру. Окна моей старой квартиры выходили в тихий зеленый скверик, поэтому рассказы я писал в основном о природе. Задумал было повесть о воробьях и название уже написал — «Воробьи», да вот пришлось переехать… Окна новой квартиры смотрели в упор на строгое здание учрежденческой архитектуры, построенное не только без архитектурных излишеств, но и без стен. Из одних окон.

Любопытно было глядеть в те окна. Очень скоро я узнал всех обитателей учреждения, мысленно подружился с ними и даже невольно поднимет руку, когда они устраивали собрания. Но постепенно странное чувство начало овладевать мной, особенно первого и шестнадцатого числа, когда сотрудники выстраивались у окошка кассы. Я видел их лица со стороны кассира: они глядели напряженно и прицельно, словно из амбразуры. Сперва-то, без привычки, я тоже невольно вытягивал шею, пытаясь углядеть через дорогу в ведомости у кассира свою фамилию, но, конечно, напрасно.

Более того, я и рассказы перестал писать. Аванс, который я взял под повесть о воробьях, таял, как масло на сковороде. Надо было срочно что-то делать! И я решился писать на производственную тему.

В понедельник в девять ноль-ноль я сел за стол и пристально уставился в окно напротив. То, что я видел, для повести никак не годилось, а если все же писать — мог получиться только фельетон или приказ об укреплении дисциплины.

Я терпеливо подождет час, два, два с половиной, а потом!.. Узнать телефон того отдела не составило труда. Я набрал номер и, когда молодой человек, сидящий на столе, взял трубку, сказал ему:

— Слезь со стола.

— Что? — не понял он.

— Слезай! — крикнул я. — Работать уже пора!

Он сполз со стола, плюхнулся на стул и замер.

И остальные, наблюдая за ним, тоже застыли на своих местах.

Я быстро положил трубку и написал первое предложение: «Все сидели на местах». Предложение мне очень понравилось, в нем была деловая сухость, сразу определялось место действия. Я хотел уже и второе предложение написать, но по смотрел в окно и — отложил ручку. Сотрудники сбились в кучу и что-то горячо обсуждали.

«Ну уж, дружба — дружбой, а служба — службой!» — подумал я.

Номер начальника отдела я набирал резко и нетерпеливо, так что два раза у меня палец срывался и набиралось «01». Наконец я набрал правильно.

— Симаков слушает, — сказал он.

— Слушайте, Симаков, — сказал я как можно доброжелательнее, — ваши охламоны вот уже полдня ничего не делают!

— А кто это говорит? И почему вы так говорите? — Он потянулся за сигаретами.

— Да оставь ты сигареты в покое, — сказал я ему уже в сердцах. — С тобой как с человеком разговаривают!

Он отдернул руку от пачки, втянул голову и забегал глазами по сторонам.

— И потом, посмотри на себя, ты же не на дачу приехал землю копать! Ну что ты отворачиваешься, я же вижу, что ты и не побрился сегодня! А вчера вообще пришел в кроссовках…

Он выронил трубку и, озираясь, на цыпочках вышел из кабинета.

В комнате отдела подчиненные тут же окружили его и стали что-то наперебой рассказывать, кивая на телефон. А потом вдруг как ветром всех сдуло за столы. Кто схватился лихорадочно за ручку, кто за бумагу, а женщина двумя руками за голову. Я тоже испугался: что такое?! Оказалось, телефон у них зазвонил.

Я поспешно склонился над столом и с облегчением написал: «В отделе царила рабочая атмосфера». Пошла повесть, пошла! Уже проснулись и расправляли плечи сладкие мечты об экранизации. Эх, да что говорить!..

Но когда я посмотрел туда опять — сотрудников там не было. Я увидел только мелькнувший женский каблук и угол хозяйственной сумки.

Я набрал номер директора. Кабинет его был этажом выше и расположен так, что директор сидел ко мне затылком. Затылок его то краснел, то бледнел, четко семафоря в окно о директорском настроении. Об этом знал не только я, многие, прежде чем идти к нему, пытались разглядеть с противоположного тротуара, какой нынче затылок у Петра Федоровича.

То, что директора звали Петром Федоровичем, я узнал с первого дня. Я, как только открыл форточку, сразу услышал: «Петр Федорович… Петр Федорович… Петр Федорович сказал…» — неслось из разных окон.

Судя по затылку, у Петра Федоровича было трудное детство и нелегкий характер. Когда он распекал кого-нибудь, даже стекла в его кабинете потели. Когда кого-нибудь хвалил — этого я не помню.

— Петр Федорович, — сказал я ему вежливо. Секретарша сначала не хотела меня соединять, но я ей комплимент сделал, что помада ей очень идет: она в это время губы красила. — Петр Федорович, — повторил я как можно ласковее, — вы, конечно, человек занятой. Вон, я вижу, сколько бумаг у вас на столе навалено! Да вы затылок-то не чешите. И не оглядывайтесь, все равно вы меня не увидите! Вы за подчиненными лучше смотрите, ведь в отделе у Симакова сейчас шаром покати!

От моих слов затылок у директора так распалился, что автомобили на улице стали притормаживать, ждать, когда «зеленый» дадут.

Все-таки Петр Федорович был мужик крепкий! Не чета Симакову.

— А мою жену вы сейчас видите? — быстро спросил он.

— Нет, — сказал я.

— А фонды нам срежут?

— Не знаю, — ответил я. — Вы лучше порядок у себя скорее наводите!

— Значит, срежут, — подытожил Петр Федорович. — И простите за нескромный вопрос: сын у меня, Борька, в политехнический хочет…

— Да что вы, в конце концов! — не выдержал я.

— Значит, не поступит, — вздохнул Петр Федорович.

Он поднялся из-за стола — большой, грузный, а в сущности, пожилой, усталый человек — и вышел в дверь. «Вот и в семье у него не все ладно, — подумал я. — Но что же делать мне? Неужели придется все самому?!»

Узнал телефоны всех отделов, начертил план расположения столов и — начал! Как только кто опоздал — звонок: «Почему?.. Это не повод!» Только замечу, что кто-то посторонним чем занят, — звонок: «Чем вы там занимаетесь?! Чтоб я больше этого не видел!» Уборщицу запугал — по телефону ей подсказывал, где она какой сор не под мела. Она полы не только мыть стала, но и на всякий случай одеколоном их обрызгивать. Это, конечно, лишнее, но я не мешал.

Вот с Симаковым было сложнее: он так пугался моих звонков, что мог произнести только одно слово: «Когда?» Так что мне приходилось подстраиваться, и я говорил, например: «Энергичнее стройте работу в отделе!» «Когда?» — спрашивал он. «Немедленно!» — отвечал я.

Конечно, не сразу они смирились с таким положением: жаловались в местком, писали в газету… Председатель месткома отреагировал быстро — убрал заявление в какую-то папку, а потом никак не мог его найти. А на страницах газеты им ответил доцент Шубяк, который убедительно доказал, что Бермудского треугольника, летающих тарелок и кваса в бутылках нет и не будет.

В общем, работу я им наладил. Но со всем этим я совершенно забросил свою. Родственники и знакомые с нетерпением ждали продолжения, спрашивали: «Чем кончится? Кто был прототипом или ты все придумал?»

Жена хотела украдкой сама вписать туда два предложения, чтобы побыстрее и побольше получить денег, но я ей напомнил про Льва Николаевича и Софью Андреевну. Она всю ночь плакала, а утром понесла что-то в ломбард. Что именно, я узнал, когда хотел надеть ботинки.

Ну да это не важно! Для меня главное: ручка, бумага и — окно в жизнь!

Бомба

Из жизни

Археолог М. копал у стен монастыря и выкопал бомбу. Он приволок ее в трапезную, где у реставраторов была база, и вызвал саперов. Те приехали, обследовали и говорят: «Бомба нетранспортабельна, будем взрывать на месте.

Все за головы схватились — известный памятник архитектуры взорвать в мирное время!

Стали звонить в Москву, оттуда говорят: «Мы не можем подвергать опасности человеческие жизни. Начинайте эвакуацию!»

Археолог был ошеломлен своим поступком. А когда стемнело, взвалил бомбу на спину и уволок в лес.

Они

На своей свадьбе он весь вечер танцевал с чужой женой, но поделать с собой ничего не мог. Ему нравилось держать эту сладкую талию и ощущать в руке тающую ладонь.

Гости кричали: «Горько!» И на душе у него в самом деле было горько.

В новобрачную постель он нырнул, как в прорубь. Перед этим долго курил и в дыму чуть не промахнулся и не ударился головой о комод. Его подарили тесть с тещей, а их теперь надо было уважать.

Утро встретило новобрачных проливным дождем, а так хотелось куда-нибудь убежать! Да и нельзя было бежать, надо было убирать после гостей жилплощадь. Он взял веник и совок, она пошла мыть посуду…

На работе его поздравили и торжественно вручили подарок, на который с таким скрипом накануне были собраны деньги. Он улыбался, жал протянутые руки и думал: «Надо, надо сматываться отсюда, пока не поздно. Оклад маленький, перспектив никаких…»

Она же, его супруга, любила его по-настоящему. И что бы он ни сделал, всему находила разумное оправдание. И искренне восхищалась его некрасивым носом и глазами, которые смотрели не вперед и не углубленно в себя, что свойственно людям задумчивым, а как-то ровно посередине.

Она гордилась им! И когда они шли по улице, с гордостью поглядывала на встречных женщин. Некоторые не понимали ее взгляда и здоровались, принимая за старую знакомую, некоторые снисходительно улыбались, а самые умные — завидовали. А самые-самые умные сначала завидовали, а потом грустнели…

Он тоже поглядывал на встречных женщин, но другими глазами. Иногда ему было трудно сдержаться, чтобы не облизнуться, но он сдерживался, правда, из последних сил.

Женились они в сентябре, а к концу осени у них уже было два сына. Близнецы с крупными головами в голубеньких шапочках дружно сосали пустышки, и, когда она везла их в широкой коляске, такая сияющая и уже не гордая, а какая-то черт знает какая величественная, хотелось невольно уступить на тротуаре место и снять шапку.

Близняшки, как это и положено, походили сразу на четверых бабушек и дедушек: и носиками, и ротиками, и ушками, и глазками, и всем остальным.

Он полюбил профсоюзные собрания. И вообще общественная жизнь у них в учреждении как-то заметно оживилась. И главное — все, буквально все взвалили на него, даже выпуск стен газеты. Приходил он с работы усталый, часто под утро. Но не жаловался, а держался, как и подобает мужчине, стойко. Она его за это еще больше любила. И лишь один раз взволновалась, когда обнаружила у него в кармане шпильку — не укололся ли он?!

Он сказал, что нет, и она успокоилась. И сразу побежала к малышам, которые к тому времени уже подросли и ходили, топая по полу толстыми ножками и покачиваясь, и не падали лишь потому, что их удерживали удивленные, устремленные вперед глазенки.

Его стали посылать в командировки, и часто длительные, потому что, кроме него, никто не мог разрешить тех сложных производственных проблем.

Она всякий раз аккуратно укладывала ему чемодан, давала в дорогу пирожки и вареную курицу и нервничала, чтобы он не опоздал на поезд. Она еще больше гордилась мужем и с трепетом раскрывала утреннюю газету — не присвоили ли ему звание Героя.

С этим пока медлили. Но она и не торопилась, ей вполне хватало, что у нее — вот такой муж!

Мальчишки пошли в первый класс, когда их папу впервые отправили за границу. Туда, как он объяснил, нужно было ехать с деньгами. Продали кое-какие вещи, оставив самое необходимое: стол, стулья, пол…

За границей он пробыл долго, и, вероятно, там шла война. Весь в синяках и лохмотьях приполз он на порог шестиэтажного дома и — дальше на четвертый этаж… И сообщил, что все то, что он вез жене и своим взрослым детям, отобрали на таможне, потому что такие дорогие и красивые вещи через границу провозить нельзя. Ах, как он убивался!

С тех пор прошло еще немного лет. Так немного, что, оглядываясь назад, кажется, что это было вчера. Сыновья окончили институты и разъехались. А поскольку они были близнецами, то кто именно и куда поехал, сказать трудно. А он и она по-прежнему живут в той же старой квартире.

По субботам и воскресеньям их часто можно видеть в парке культуры и отдыха. Они сидят на лавочке у центрального фонтана. Его пиджак густо увешан значками, что продаются в соседнем киоске, он осанисто выпирает грудь, но как только супруга убирает сзади свою ладонь, сразу стукается носом в коленки. Но это бывает редко — рука у нее крепкая, а лицо полно покоя и достоинства.

Возле них вечно толпятся фотографы и художники-портретисты. Фотографы снимают на их фоне желающих, а художники — рисуют, давая своим полотнам самые звучные и поэтические названия.

Но самое хорошее название «Он и она». А короче — «Они».

Успех

Из жизни

Выступал как-то в одном солидном учреждении на празднике, читал рассказ, где главный герой Николай Иванович пошел к любовнице. В зале хохот истерический. «Вот, — думаю, — простенький рассказец, а какая реакция!» Вышел за кулисы, а там организатор концерта бледный. Говорит: «Что вы наделали?!» Я говорю: «Как вы просили — никакой политики». Он говорят: «При чем здесь политика, у нас начальника зовут Николай Иванович!»

Полный вперед!

Я тут на корабле служил.

Капитан кричит: «Так держать!»

Боцман кричит: «Так держать!»

Я говорю: «Что держать-то?..»

Капитан кричит: «Стоп машина!»

Боцман кричит: «Стоп машина!»

Я говорю: «Так она уж полгода как сломана! Полгода стоит, ни одна собака не интересуется, а теперь: стоп!»

Капитан кричит: «Прекратить разговоры! Отдать якоря!»

Я говорю: «Сами отдавайте! Я прошлый раз с цепью намучился: отдавал — никто не берет! Иди, говорят, со своей цепью! Я как шакал с ней! Рацию — отдали, компас — отдали, лоцию, подлюку, сами отдали, а мне — якоря!..»

Боцман кричит: «Отставить разговоры!»

Я говорю: «Иллюминаторы кто по трояку толкал за десяток?! А потом дыры фанерой закрыли, а на фанере написали: «Стекло!»

Капитан кричит: «Смирно-о!»

Я говорю: «Кто штурвал за бутылку отдал?! А теперь: так держать! За что мне держать-то?!

За уши?! А потом без штурвала ночью на одном месте кружили! Швартоваться стали в Находке, а оказались у Сейшельских островов! Я на пальму лазил, смотрел, где выход из бухты!»

Капитан кричит: «Какой ужас! Где дисциплина?!»

Я говорю: «Кто в Сингапуре ушел с локатором, а вернулся с сифилисом?! А потом по нему погоду определяли: как болит — к дождю! А мне — якоря!.. Кто своего зятя механиком устроил, хотя он кончал стоматологический!.. Он, падла, на турбину зубные пломбы ставил, пока она не взвыла!.. А сноху — буфетчицей!.. После чего в буфете только одна сноха и осталась! А чей родной брат-водолаз ушел в Николаеве под воду осматривать днище, а вышел в Амстердаме с гребным винтом?!»

Капитан кричит: «Впервые слышу! Я вообще плохо слышу!..»

Я говорю: «Кто гудок отдал?! А теперь в открытом море!.. в тумане!., чтоб не столкнуться, я матом ору! Круизные теплоходы курс меняют! Американский линкор чуть огонь не открыл — думали, русский десант!»

Боцман кричит: «Я — за мир!..»

Я говорю: «Кто в Сайгоне поймал на берегу шпиона и насильно рассказывал ему тайны?! Кто требовал с него валюту и кричал: «Задушу тварь продажную!..»? Кто в Гамбурге просил гуманитарную помощь пострадавшим от СПИДа?! А для этого обещал заразить полстраны?! Кто кормовой флаг загнал японцам, а на флагштоке повесил сушиться трусы, после чего папуасы кричали нам с берега: «Братья!» А мне — якоря?!»

Капитан кричит: «Отдать пианино из кают-компании!..»

Боцман кричит: «Вы ж его Клавке обещали!..» Капитан кричит: «Отдать вместе с Клавкой! Все отдать! А отдать концы мы всегда успеем! Полный вперед!» Тут и я закричал: «Ура-а-а!..»

1992 г.

Никто не забыт

Из жизни

К 30-летию Победы везде ставили обелиски, зажигали Вечный огонь…

В Кашине у Вечного огня сначала собирались ветераны, потом просто мужики поговорить, потом стали варить картошку…

Потом огонь погасили.

Жизнь моя

Иногда мне кажется, что зубы у меня не для того, чтобы есть, а чтобы сжимать от злости.

У меня даже улыбка как оскал… Мне кажется, что, повстречайся я в лесу с волком, — он испугается, убежит.

Зубы!.. Я представляю, как мой предок сжимал их во время княжеских междоусобиц, засухи, татаро-монгольского ига, в солдатчине, в нашествия, бунты, пожары, революции…

Зубы! Я пою вам песню. Вы главный орган простого русского мужика… Зубы! Без вас Петр Первый не воздвиг бы на болотах царь-столицу!

Зубы! Как вы мерзли, как сводило вас под Москвой в сорок первом году!.. Зубы! Сколько вас осталось выбитых в подвалах НКВД…

Зубы! Я снимаю перед вами шапку и обнажаю лысую голову!..

Голова! Мне кажется, что она у меня не для того, чтобы думать, а только чтобы фотографироваться на документы. Я памятью вижу, как барин едет вдоль поля, а мои предки кланяются ему в пояс, обнажив потные головы и… оттопырив зады, словно приготовив их для пинка.

Когда я иду в старом провинциальном городе по булыжной мостовой, мне кажется, что я иду по головам моих предков, и у меня подкашиваются ноги…

Ноги! Здравствуйте, мои дорогие! Вы — мои, но ходите по земле не там, где я хочу, а где захотел исполком. И Госплан.

Ноги! Это не я вас выгнал из неперспективной деревни, я только переставлял вас. Это не по моей воле я наматывал на вас портянки и маршировал по плацу — этого требовал закон о всеобщей воинской обязанности. Это не я заставляю вас ходить каждый день по 4-му Кабельному переулку — это там я прописан…

Эх, ноги, ноги! Ступни, пальцы, пятки — никогда не бродить вам у подножия горы Везувий, не дрожать от страха на смотровой площадке Эйфелевой башни…

Детские сандалии, кеды, солдатские сапоги, зимняя (желательно импортная) обувь, белые тапочки — вот и весь ваш жизненный путь!

«Ноги! Я люблю вас!» — хочется крикнуть мне, и… язык немеет во рту.

Потому что, мне кажется, язык у меня не для того, чтобы общаться с людьми, а только чтобы вытягивать его врачу и говорить: «А-а-а…», когда простужено горло.

Шея! Вот и добрался я до тебя. Худая ты, конечно, но своя — родная, и будто специально сделанная, чтобы на ней было удобно сидеть.

Я смотрю на свою шею в зеркало и думаю: «Нет, господин Дарвин, вы не правы! Может быть, англичане и произошли от обезьян, а мой далекий предок, видимо, — от лошади.

Недаром мне так и кажется, что вот сейчас стеганут меня кнутом по спине и скажут ласково: «Но-о, милай! Пошел!..» И я пойду, пойду… крепко сжав зубы.

1988 г.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги