Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Мамед Орудж (род. 1947) НАДЕЖДА © Перевод П. Ахундова

Когда отец, вернувшись с Агджабединского базара, разложил посреди комнаты купленное, он, мельком взглянув на вещи, расстроился. В сердцах он обиделся, подумал, что опять тот ничего не купил ему на базаре.

Отправляться пару раз в год на Агджабединский базар и возвращаться с двумя чемоданами вещей было привычным для отца. Он знал, что отец в этих давно облезших чемоданах с раннего утра отвозит на Агджабединский базар груши и виноград и, купив на вырученные деньги одежду, на закате возвращается домой. Иногда отец тратил деньги и на часто используемые сельскохозяйственные товары, такие как тяпка, серп, коса, узда, но на этот раз все купленное было лишь одеждой. Ведь не шутка, кроме него, в семье росло пятеро мальчишек, и, кажется, оставалось совсем чуть-чуть — и шестой ребенок появится в семье, так как живот матери рос с каждым днем.

Он учился в шестом классе, а младший братик не мог еще разговаривать. Он хотел выйти во двор, чтобы никто не увидел навернувшиеся на глаза слезы, но отец внезапно остановил его:

— Куда идешь? — сказав это, он протянул ему старые ботинки, лежавшие на ковре. — Надень-ка, посмотрим, не жмут ли?

И слепой бы увидел, как могут ботинки, стоящие перед ним, быть малы? И со стороны было видно, что ранее они принадлежали какому-то офицеру или солдату.

Отец возвращался с Агджабединского базара довольным и до позднего вечера разговаривал о том изобилии, которое видел на базаре. При этом замечал, что причиной этому — агдамцы, как будто бы Агдамский базар не разрушился, а всего лишь в Агджабеди.

— Груши-то смог продать нормально? — спросила его внезапно вмешавшаяся в разговор жена.

— Да неплохо.

И опять повернулся к сыну:

— Что глаза вылупил? — сказал он. — Надевай ботинки, если жмут, отнесу, верну.

Отец открыто издевался над ним, но как он мог перечить ему? Когда он надел ботинки, и их горловина уперлась в щиколотку, его братья рассмеялись. И он, представив себе, как завтра вся школа будет смеяться над его ботинками, заплакал. С насмешкой над его ботинками всей школы он, может, и смирился бы, но самое главное закончилось в Джейран давно, в Джейран он влюбился еще прошлой весной; и причиной этому была сама девочка, она однажды ему улыбнулась, и только…

Эта любовь была его единственной тайной, и пока что этой тайной он не поделился даже с самым близким другом — матерью.

Отец поднялся с места:

— Ну, теперь пройди пару шагов, — сказал он и тотчас же скомандовал по-русски:

— Шагом марш!

Часто заводящий разговор о годах воинской службы в Казани, отец, не понимающий самых простых фраз из передач на русском языке, которые смотрели всей семьей, и спрашивающий у него, о чем идет речь, очень любил использовать некоторые русские слова и выражения, и говорил ему: «Ты должен стать генералом, когда вырастешь!».

Не смея ослушаться приказа и шагнув несколько шагов, он, заплетаясь, упал, и братья опять рассмеялись, но на этот раз отец так изменился в лице, что они тут же разбежались кто куда.

Отец сказал:

— Носи на здоровье! И аккуратно! Береги их, чтобы и братья могли носить их после тебя.

Вся одежда, а также резиновые боты, становившиеся ему малы, как правило, никогда не выбрасывались, все донашивали его братья.

Несмотря на то что он не осмеливался ни на что ответить отказом, он вдруг стал задыхаться от слез и не смог сдержать свою икоту, и, кажется, на этот раз отец решил завоевать его сердце:

— Да, кажется, они тебе немного великоваты, но не беда, будешь надевать с шерстяными носками, а если нужно, и портянки намотаешь!

Сам отец круглый год носил солдатские сапоги, без носков, как привык в армии, с обмотками из бумазейной ткани — портянками.

Когда он повторно икнул от плача, мать, повернувшись к мужу, сказала:

— Ты что, не мог купить чуть поменьше размером?

Отец не ответил на этот вопрос, но сказал, что чем вести лишние разговоры, лучше принесла бы вату.

Он снял ботинки, так же повинуясь отцу, как и надел их по его приказу. А затем исподлобья наблюдал за тем, как отец заполнял ватой, которую принесла мать, носовую часть ботинок. Но при мысли о том, что нет другого выхода и завтра он, надев эти ботинки, должен пойти в школу, снова не сдержал свои слезы.

Отец опять протянул ему ботинки:

— Теперь иди и почисти их кремом, как почистишь, они сразу заблестят. Это хром, завтра наденешь и пойдешь в школу!

Уже две недели, как он не ходил в школу — по той причине, что порвались туфли и не во что было обуться.

Когда средний брат, почистив обувь кремом, снова принес ее в комнату, отец сказал:

— Да, вот это другое дело, теперь они стали наркомовской обувью, внизу — подошва, сверху — хром, и Сталин носил такие же.

После того как отец вышел из комнаты, младшие братья решили испытать обувь. Они по очереди, смеясь, надевали ее и снимали, даже прочли написанное внутри нее. Стало известно, что хозяином этой обуви был прапорщик по фамилии Садыхбеков. Но мальчик не придал значения этой фамилии. Долго размышлял, интересно, каким образом ботинки прапорщика Садыхбекова оказались на Агджабединском базаре?

А средний брат еще и подшутил над ним относительно этой фамилии:

— Как дела, прапорщик Садыхбеков?

Несмотря на свой старший возраст, он был мельче среднего брата и не мог справиться с ним. Когда дело доходило до драки, он всегда бывал бит. Поэтому промолчал и прежде чем лег спать, подумал, что надо сделать утром? Надеть ботинки, пойти в школу и насмешить всех — или сделать наперекор отцу?

Утром, проснувшись, на пороге поверх ботинок он увидел еще и пару носков, хотя было еще не время шерстяных носков, погода была теплой.

В школу его проводила мать. И после того как насыпала ему в карман горсть очищенных грецких орехов, сказала:

— Другого выхода нет, родной мой, надевай. Если не наденешь, отец изобьет и тебя, и меня.

Вот это предупреждение и испугало его. Он знал, что когда отец поднимал на него руку, матери, которая вмешивалась, доставалось еще больше.

У отца был жуткий характер; он как будто бы целый день искал повод, чтобы побить жену.

Чтобы не опоздать в школу, он снял ботинки на полпути и взял их в руки; но, пройдя пятьдесят шагов, понял, что идти так не сможет, ноги мерзнут. В самом деле, земля была мокрой, после последних дождей она еще не подсохла.

На полпути, услышав школьный звонок, он подумал, что уже не стоит торопиться; какая разница, на десять минут опоздал или на пятнадцать. В любом случае, учительница Фирангиз надерет ему уши.

Но учительница, увидев его на пороге классной комнаты, не только не тронула его уши и не нагрубила, но, напротив, накричала на ребят, которые при виде его стали смеяться:

— Сейчас я вам всем всыплю, как полагается!

И, прикоснувшись к его плечу, сказала:

— Проходи, садись…

Не ступая, а волоча ноги, он прошел на свое место в последнем ряду.

Несмотря на то что он считался примерным учеником, классная руководительница сажала его в одном ряду с учениками-разгильдяями, которые ничего не делали, а проводили время в школе.

Одноклассники, особенно мальчики, поворачиваясь по одному, глядели на него со странной улыбкой, что привело к срыву урока, и он виновато опустил голову.

Он не понял, откуда бросили письмо, упавшее перед ним, но открыл и прочел с опаской. Оно состояло из одного предложения: «С новыми сапогами тебя!».

Прошло немного времени, и он получил еще одно письмо с таким же содержанием. Но на этот раз оно не было анонимным. Пославший письмо написал снизу свою фамилию, имя и даже кличку: «Намазов Джахангир — Джон».

Письмо, брошенное справа, на самом деле было открыткой. Фраза, настигнувшая добычу, была написана на картоне: «Съесть бы твои сапоги!».

Он прочел и четвертое, и пятое, и шестое письма. Содержание было почти тоже, но одно из этих писем было подписано: «Бедствие» («Мусибети-Фахраддин»), Именно это письмо и рассеяло его уныние и, подняв голову, он посмотрел на самого лучшего друга, заметив, что все взгляды сосредоточены на нем. Учительница же с большим воодушевлением рассказывала о движении Бабека. В это время пришло еще одно письмо, оно было от друга, который уже курил и выпивал. Он писал: когда, мол, сапоги обмываем?

На перемене дети 6А класса, каждый по какой-то причине открыв двери, шептались, глядя на его ботинки.

Из 6А на пороге класса не показалась только Джейран. Это его успокаивало. Ему казалось, что если и Джейран, посмотрев на его ботинки, будет смеяться, тогда ему нельзя показываться не только в школе, но даже в деревне.

Он не вышел из класса и на другой перемене. А когда на следующей перемене ученики младших классов со странными улыбками на лицах стали его рассматривать, он не вытерпел и ударил одного из них этими ботинками. Только он хотел проучить второго, как ботинок свалился с ноги и попал в его одноклассника Ильяса. После этого происшествия он увидел, как некоторые учителя также рассматривают его ботинки.

Он же думал о том, чтобы он сделал, если кто-то другой пришел бы в школу в таких же ботинках? Думал о том, почему отец его не понимает? Почему он его так сломал? Ведь это был не первый случай, когда отец так поступал с ним.

Три года назад, когда он учился в третьем классе, он надел в школу поношенное пальто, которое отец купил на Агджабединском базаре, и тогда школьники так же, как сейчас, издевались над ним. Когда он надевал это пальто, подол его волочился по земле, и к тому же оно было тяжелое, он с трудом в нем ходил.

Но после нескольких походов в школу и насмешек ребят он нашел, как ему показалось, выход из положения. Отойдя от дома на некоторое расстояние, он снимал пальто и прятал его в кустах ежевики.

Отец каждый день расхваливал это пальто, говоря, что и Сталин надевал такое.

По возвращении из школы домой он вытаскивал пальто из кустов и надевал его на себя, и дома никто, кроме среднего брата, не знал, что зимой в школу он ходит в одной рубашке.

Он и сейчас мог бы спрятать ботинки в тех же кустах ежевики, но не идти же ему босиком в школу?.. А во-вторых, ботинки же не пальто, как-никак из кожи, а запах кожи уличные собаки не могут не почувствовать.

…Но когда ребята возвращались из школы домой, ботинки им очень пригодились. Когда они на полянке у дороги, разделившись, стали играть в мяч, уже не пришлось искать границы для ворот, вместо одних ворот поставили ботинки…

Кто бы мог подумать, что проезжавший по дороге ГАЗ-31 остановится возле площадки, и шофер, выйдя из машины, будет наблюдать за их игрой и, в конце концов, подойдет к ботинкам, которые стоят вместо ворот?

Кажется, имя и фамилия, написанные внутри ботинок, привлекли внимание молодого бородатого шофера, и он громким голосом спросил:

— Чьи это ботинки?

Он постеснялся ответить на этот внезапный вопрос. Но сверстники, указав на него, ответили хором:

— Его!

Бородатый шофер, мимоходом взглянув на него, улыбнулся:

— Как же ты носишь эти ботинки? — спросил он. — Разве они тебе не велики?

Конечно же, он не оставил без ответа эти вопросы, к тому же дал понять, что отец поздно возвращается с работы.

Бородатый шофер вежливо сказал:

— Вечером я приду к вам — ты не должен носить эти ботинки…

Честно говоря, он не понял, для чего тот должен вечером прийти к ним? И почему он не должен надевать эти ботинки?

Придя домой, он рассказал эту историю матери, рассказал потому, что с каждой минутой в нем разгорался какой-то странный огонек. Правда ли, что опять простое совпадение положит конец его грусти?

Три года назад от старого пальто его избавило одно совпадение.

Откуда ни возьмись, на их двор пришла гадалка, которая сказала, что в этом доме есть одежда покойника, и если эта одежда не выйдет из дома, погаснет свет этого очага, это гнездо будет проклято. И мать тут же, завернув пальто, отдала его гадалке. Правда, результат не был утешительным. Узнав об этом разговоре, отец избил жену, а потом сказал, что эта гадалка — аферистка, и завтра она продаст это пальто какому-нибудь несчастному на Агджабединском базаре.

Он хотел подготовиться к завтрашним урокам, но в голову ничего не лезло; ни рыцарь Бабек, ни его хуррамитское движение, начавшееся против арабского халифата. Все мысли были только о том бородатом шофере.

… Наконец-то он услышал голос того парня.

Отец, как правило, не выходил сам навстречу тем, кто приходил к нему, а посылал его и предупреждал, чтобы тот сказал, что отца нет дома. И на этот раз отец последовал своему правилу. Он и сам с веранды второго этажа придумал очередную ложь.

— Отца нет дома.

Снизу опять раздался голос:

— Как это нет?

Нет, этот голос не был голосом бородатого шофера, был совершенно чужой и незнакомый. И он, взглянув вниз, увидел: несмотря на то что бородатый шофер приехал на той же машине, он был не один, рядом с ним был и участковый Сахиб Абдуллаев, которого называли «палломоччи», и начальник сельского совета.

Видимо, и отец узнал голос участкового, иначе бы в такое время ночи он ни в коем случае не вышел бы из дома.

Со второго этажа он слышал разговор между участковым и отцом.

— Парень, носивший эти ботинки, был командиром этого бородатого парня в Агдамском батальоне. Сейчас ему присвоено имя национального героя. Ты хоть знаешь, что это значит? Понимаешь?

— Понимаю, но не знаю, о каких ботинках идет речь.

— О ботинках, которые носит твой сын.

Далее наступила тишина. Затем участковый, положив руку на плечо бородатого шофера, продолжил:

— Теперь этот мужчина заберет те ботинки. Что скажешь?

Опять наступила тишина, но на этот раз ее нарушил отец:

— Как знаете, — сказал он, — но…

— Что но, — сказал участковый, — эти ботинки — память о национальном герое. Будут отданы в музей Славы Борьбы…

В этот момент разговора вмешался и бородатый шофер:

— Взамен этих ботинок я принес вашему сыну две пары обуви; — сказал он, — одни из них кроссовки, а другие — туфли, пусть ходит в них в школу.

Нависшую тишину прервал начальник Совета:

— А почему ты не приглашаешь нас домой, мужик, ты что, не мусульманин?

— Ну что вы, — ответил отец, — для таких гостей я и жизнью пожертвую.

За чайным столом участковый вдруг достал из своей картонной папки лист белой бумаги, ручку и положил на стол.

— Теперь пиши, откуда и у кого ты купил ботинки? — сказал участковый и, задумавшись на некоторое время, продолжил. — Было бы хорошо, чтобы ты вспомнил и внешние черты физической личности, у которой купил ботинки, и описал его как есть.

«Физическая личность», «внешние черты», «описание», — все эти выражения были чужды и самому, откуда же мог знать отец, получивший всего трехлетнее образование, что от него хочет милиционер?

Он почувствовал, как отец отчего-то забеспокоился: понял, что тот не без причины жалостно улыбался гостям.

— Без сомнений, этот вопрос будет расследоваться и в военной прокуратуре, так как неизвестно, шахид погиб от вражеской пули или его убили сзади, с тыла; и поэтому пиши все как есть: у кого купил, когда купил, какой был разговор между человеком, продававшим ботинки, и тобой, пиши все. Такую же объяснительную тебе придется дать военной прокуратуре, так что сам себя запутаешь…

Отец, хоть и взял в руку ручку и провел несколько раз вдоль белого листа, пока еще ничего не написал, но глубоко задумался. Вдруг он заговорил:

— Я же не могу писать латинским алфавитом…

— Ничего, пиши кириллицей, — сказал участковый, — мы учтем.

Зеленая ручка тряслась между шершавыми, почерневшими как головня, пальцами. С каждым мигом он бледнел…

Он никогда не видел отца таким бессильным, беззащитным перед кем-то.

После того как бородатый парень достал из наплечной сумки две пары обуви и положил их посередине, он потребовал ботинки, и средний брат, после поданного ему отцом знака, принес ботинки.

Отец смотрел то вниз, то на потолок, как будто бы искал слова, которые должен написать то на полу, то на потолке. Он видел не только трясущиеся пальцы, держащие ручку, но и его дрожащее тело. Это очень взволновало его, и он сказал:

— Может быть, я напишу вместо отца?

Но участковый не разрешил:

— Он сам должен писать!..

Начальник совета, в поддержку участкового, с заботой сказал:

— Больше не покупайте старые вещи на базаре — вы видите, что из этого выходит.

Он не знал, слышит ли отец, это наставление или нет, так как тот глубоко задумался, и кто знает, о чем.

Первый раз в жизни ему стало жаль отца. А в сердце у него был праздник. В любом случае завтра в школу он наденет одни из этих ботинок. И больше не будет сидеть в классе на перемене. Будет выходить в коридор, чтобы и Джейран видела его.

Несколько месяцев назад отец на Агджабединском базаре купил еще одну вещь домашнего обихода: двухэтажную солдатскую койку. Он спал на верхней, а средний брат — на нижней части койки. Посреди ночи средний брат, ткнув ногой в бок, разбудил его и, наклонившись к его уху, шепотом спросил:

— Если отца посадят, кто будет содержать нас?

Позже средний брат шепнул еще одну фразу ему в ухо:

— По-моему, отец прав: все это ловушка, они думают, у него много денег, хотят припугнуть, чтобы отнять их у него!..

Средний брат не вмешивался в разговор, начавшийся между отцом и матерью после ухода гостей, но, кажется, кое-что… Понял…