Глава VII. Апостол Иоанн и завершение апостольской эры ОБЪЕДИНЕНИЕ ЕВРЕЙСКОГО И ЯЗЫЧЕСКОГО ХРИСТИАНСТВА

И Слово стало плотью, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца.

Иоанна 1:14


§ 40. Литература об Иоанне

Источники

1. Евангелие, послания и Откровение Иоанна. Упоминания об Иоанне в синоптических

Евангелиях, Деяниях и в Гал. 2:9. (См. соответствующие разделы «Аналитической симфонии» Янга.)

2. Святоотеческие предания. Ириней Лионский: «Против ересей», II. 22, 5 (Иоанн жил в правление Траяна); III. 1, 1 (Иоанн в Ефесе); III. 3, 4 (Иоанн и Керинф); V. 30, 3 (Иоанн и Апокалипсис). Климент Александрийский: «Какой богач спасется?», гл. 42 (Иоанн и молодой разбойник). Поликрат Ефесский, цит. в Евсевий, «Церковная история», III. 31; V. 24 (Иоанн, один из μεγάλα στοιχεία и ιερεύς τό πέταλον πεφορηκώς). Тертуллиан: «О прескрипции против еретиков», гл. 36 (легенда о мученичестве Иоанна в Риме, когда его окунули в масло, и о его чудесном спасении). Евсевий: «Церковная история», III. гл. 18, 23, 31; IV. 14; V. 24 (споры о времени празднования Пасхи). Иероним: толкование на Гал. 6:10 (последние слова Иоанна); «О знаменитых мужах», гл. 9. Августин: 124–я Беседа о Ев. от Иоанна. Никифор Каллист: «Церковная история», II. 42.

Апокрифические предания

«Деяния Иоанна» (Acta Johannis в сборнике Тишендорфа Acta Apost. Apocr., Lips., 1851, pp. 266–276). См. Prolegg. LXXIII. sqq., где собраны святоотеческие свидетельства относительно апокрифических Деяний Иоанна.

Acta Joannis, unter Benutzung von С. ν. Tischendorf's Nachlass bearbeitet von Theod. Zahn. Erlangen, 1880 (264 с. и clxxii с. «Введения»).

Эти «Деяния» содержат πράξεις τού… Ιωάννου τού θεολόγου, составленные Прохором, который утверждает, что был в числе семидесяти учеников Христа и называет себя одним из семерых иерусалимских диаконов (Деян. 6:5) и учеником апостола Иоанна; а также фрагменты сочинения περίοδοι Ιωάννου, «Странствия Иоанна», написанного Левкием Харином, другом и учеником Иоанна. Первое сочинение — это религиозный роман, написанный приблизительно 400 лет спустя после смерти Иоанна. Второе Цан приписывает перу автора, жившего в Малой Азии не позднее 160 г. или, возможно, не позднее 140 г.; в нем есть ссылки как на четвертое евангелие, так и на синоптиков, а потому оно имеет некоторую апологетическую ценность. См. p. cxlviii.

Французский филолог Макс Бонне обещает выпустить новое критическое издание «Деяний Иоанна». См. E. Leroux, «Revue critique», 1880, p. 449.

«Апокалипсис Иоанна» (Apocalypsis Johannis, в сборнике Тишендорфа Apocalypses Apocrypha' Mosis, Esdrœ, Pauli, Johannis, item Mariœ Dormitio. Lips., 1866, pp. 70–94.

Этот «Апокалипсис» апостол Иоанн якобы написал на горе Фавор вскоре после вознесения Христа. Самая ранняя рукопись датируется IX веком, текст впервые издал А. Бирч в 1804 г.

По поводу легенд, связанных с именем апостола Иоанна, см Mrs. Jameson, Sacred and Legendary Art, I. 157–172, 5th ed.

Биографические и критические сочинения

Francis Trench: Life and Character of St. John the Evangelist. London, 1850.

Stanley (ум. 1881): Sermons and Essays on the Apostolic Age. Oxford and London, 1847, 3d ed., 1874, pp. 234–281.

Max Krenkel: Der Apostel Johannes. Leipzig, 1871.

James M. Macdonald: The Life and Writings of St. John. With Introduction by Dean Howson. New York, 1877 (новое издание 1880).

Weizsäcker: Das Apost. Zeitalter. 1886, pp. 493–559.

См. биографические наброски в сочинениях об апостольской церкви, упомянутых в §20 (с. 132); а также «Введения» к толкованиям Люке, Майера, Ланге, Лютхардта, Годе, Уэсткотта и Пламмера.

Богословские сочинения

Толкования богословия Иоанна: Неандер (работа, посвященная апостольской эпохе, 4th ed., 1847; англ. перевод: Robinson, N. York, 1865, pp. 508–531); Фромман (Frommann, Der Johanneische Lehrbegriff, Leipz., 1839); Кёстлин (С. Reinh. Köstlin, Der Lehrbegriff des Ev. und der Briefe Johannis, Berlin, 1843); PEycc(Reuss, Die Johann. Theologie, в страсбургском «Beiträge zu den theol. Wissenschaften» за 1847 г., в La Théologie johannique, Paris, 1879, а также в его Theology of the Apost. Age, 2d ed. 1860, перевод с третьего французского издания: Annie Harwood, Lond. 1872 — 1874, 2 vols.); Шмид (Schmid, Bibl. Theol. des Ν. T., Stuttg. 1853); Баур (Baur, Vorlesungen über N. T. Theol., Leipz. 1864); Гильгенфельд (1849, 1863); Б. Вайсс (В. Weiss, Der Johanneische Lehrbegriff, Berlin, 1862; Bibl. Theol. des N. T., 4th ed., 1884). См. также отдельные работы, посвященные христологии Иоанна и его учению о Логосе, Вейцсакера (1862), Бейшлага (1866) и других.

Толкования Евангелия от Иоанна

Американский ученый д–р Каспар Рене Грегори приводит необычайно полный и точный список сочинений, касающихся Евангелия от Иоанна и его подлинности и изданных с 1792 по 1875 г. (от Эвансона до Лютхардта), в приложении к своему переводу монографии Лютхардта «Апостол Иоанн, автор четвертого Евангелия» (Luthardt, St. John, the Author of the Fourth Gospel. Edinb. 1875, pp. 283–360). См. также тщательно составленные списки д–ра Эзры Аббота (до 1869), приведенные в статье о Евангелии от Иоанна из американского издания «Библейского словаря» Смита (Smith, Dict, of the Bible, I. 1437 — 1439).

Ориген (ум. 254); Иоанн Златоуст (407); Августин (430); Кирилл Александрийский (444); Кальвин (1564); Лампе (1724, 3 т.); Бенгель (Гномен, 1752); Люке (1820, 3–е изд. 1843); Ольсгаузен (1832, 4–е изд. под ред. Эбрарда, 1861); Толук (1827, 7–е изд. 1857); Хенгстенберг (1863, 2–е изд. 1867; англ. перевод 1865); Лютхардт (1852, 2–е переработанное издание 1875; англ. перевод Грегори в 2 т., дополнен томом, посвященным вопросу об авторстве четвертого Евангелия, 1875); Де Bette — Брюкнер (5–е изд. 1863); Майер (5–е и последнее издание Майера, 1869; 6–е изд. под редакцией Вайсса, 1880); Эвальд (1861); Олфорд (6–е изд. 1868); Вордсворт (5–е изд. 1866), Годе (1865, 2 т., 2–е изд. 1877; англ. перевод в 3 т.; 3–е изд., Париж, 1881, перев. Т. Дуайта, 1886); Ланге (в переводе и с дополнениями Шаффа, Нью–Йорк и Эдинбург, 1871); Уоткинс (Ellicott, N. Т. Com. for English Readers, 1878); Уэсткотт (Speaker's Commentary, 1879, и отдельные издания); Миллиган и Мултон (Schaffs Popul. Commentary, 1880); Кайл (1881); Пламмер (1881); Тома (Die Genesis des Joh. Evangeliums, 1882); Пауль Шанц (Тюбинген, 1885).

Специальные исследования по вопросу о подлинности и достоверности четвертого евангелия у нас нет возможности перечислить все названия книг или номера страниц из вступительных статей к различным толкованиям, поэтому мы отсылаем читателя к библиографическим спискам, составленным Абботом и Грегори.

Henry William Watkins: Modern Criticism in its relation to the Fourth Gospel, London, 1890.

Бэмптоновские лекции за 1890 г. Автор рассматривает только внешние свидетельства, но приводит историю различных точек зрения со времен Probabilia Бретшнейдера.

Paton J. Gloag: Introduction to the Johannine Writings. London, 1891, p. 440. Рассматривает важные вопросы, связанные с Евангелием, посланиями и Апокалипсисом Иоанна, с либерально–консервативной точки зрения.

Е. Schürer: On the Genuineness of the Fourth Gospel. Журнал « Contemporary Review» за сентябрь 1891 г.

а) Исследования, оспаривающие подлинность Евангелия

Эвансон (Е. Evanson, The Dissonance of the Four generally received Evangelists, Gloucester, 1792). Бретшнейдер(К. G. Bretschneider, Probabilia de Εν. et Ер. Joh.Ap. Indole et Origine, Leips. 1820; доводы автора опровергнуты Шоттом, Эйхгорном, Люке и другими; в 1828 г. автор сам отказался от своей точки зрения). Штраус (D. F. Strauss, Leben Jesu, 1835, опущены в 3–м издании, 1838, но вновь помещены в 4–м, 1840; а также в его Leben Jesu für das deutsche Volk, 1864); Лютцельбергер (1840); Бруно Бауэр (1840). Φ. Χ. Баур (первая из серии глубоких и оригинальных статей о Евангелии, опубликованных в тюбингенском ежегоднике «Theol. Jahrbücher» за 1844, а затем в 1847, 1848, 1853, 1855, 1859 г.). Он изображает четвертое евангелие результатом процесса литературного развития, который шел, в соответствии с методом Гегеля, от тезиса к антитезису и синтезу, то есть от носящих черты иудаизма взглядов Петра к антииудейскому учению Павла и (псевдо-) Иоаннову компромиссу. Точку зрения Баура приняла вся тюбингенская школа: Целлер (1845, 1847, 1853); Швеглер (1846); Гильгенфельд (1849, 1854, 1855, 1875); Фолькмар (1870, 1876); Шенкель (1864 and 1873); Хольцман (в «Bibellexikon» Шенкеля, изданном в 1871 г., и в монографии Einleitung, 1886). Кейм (Keim, Gesch. Jesu v. Nazara, vol. I, 146 sqq., 167 sqq. [с 1867 г.], а также в 3–м издании сокращенной версии этого труда, 1875, с. 40); Хаусрат (1874); Мангольд (Bleek, Introd., 1886, 4–е изд.); Тома (1882). В Голландии Шольтен (Leyden, 1865, 1871). В Англии Дж. Дж. Тейлор (London, 1867); Сэмюэл Дэвидсон (S. Davidson, Introduction to the N. T., 1868, II. 323 sqq., 357 sqq.); анонимный автор книги «Сверхъестественная религия» (Supernatural Religion, 6th ed., London, 1875, vol. II. 251 sqq.) и д–р Эдвин А. Эбботт в статье «Евангелия» из Британской энциклопедии (Encycl. Brit., vol. Χ., 1879, pp. 818–843).

Относительно времени написания четвертого евангелия эти критики расходятся во мнениях, называя различные даты со 110 по 170 г. Однако наиболее добросовестные из их числа все заметнее склоняются к более раннему времени написания, приближаясь от 170 (датировка Баура) к 130 г. (Кейм) и даже к самому началу II века (110). Для их теории это губительно, поскольку в то время многие друзья и ученики Иоанна, вероятно, еще были живы и не позволили бы церкви принять литературную подделку за подлинное сочинение апостола.

Реусс (Reuss, Théologie johannique, 1879; 6–я часть его великого труда «Библия» [La Bible}; Geschichte der heil. Schriften Ν. Τ., 6th ed., 1887, pp. 249 sqq.) не дает определенного ответа на этот вопрос, хотя и склоняется к отрицанию авторства Иоанна. Сабатье, некогда отстаивавший подлинность евангелия (Sabatier, Essai sur les sources de la vie de Jésus, 1866), идет по стопам Реусса и приходит к отрицательному выводу (Lichtenberger, Encycl. des Sciences Relig., torn. VII, Paris, 1880, pp. 173 sqq.).

Вайзе (1836), Швейцер (1841), Вейцсакер (1857, 1859, 1862, 1886), Хазе (Hase, Geschichte Jesu, 1875, хотя в более ранних работах он отстаивал подлинность Евангелия) и Ренан (1863, 1867 и 1879) признают, что в четвертом евангелии есть подлинные отрывки, но расходятся во мнениях относительно того, какие именно. Некоторые утверждают подлинность проповедей, но отвергают чудеса. Ренан, в специальном разделе 13–го издания «Жизни Иисуса», напротив, опирается на исторические отрывки, но отвергает подлинность слов Христа (Vie de Jésus, pp. 477 sqq.). В книге «Христианская церковь» он вновь меняет свои взгляды: «Ce qui paraît le plus probable, c'est qu'un disciple de l'apôtre, dépositaire de plusieurs de ses souvenirs, se crut autorisé à parler en son nom et à écrire, vingt–cinq ou trente ans après sa mort, ce que l'on regrettait qu'il n'eût pas lui–même fixé de son vivant» (L'église chrétienne, 1879, pp. 47 sqq.). Он склонен считать автором Евангелия некоего «пресвитера Иоанна» (само существование которого сомнительно) и Аристиона, двух ефесских учеников апостола Иоанна. Рассуждая о словах Иисуса в Евангелии от Иоанна, Ренан демонстрирует совершенное непонимание духа этой книги. Мэтью Арнольд (Matthew Arnold, God and the Bible, p. 248) предполагает, что ефесские пресвитеры сочинили евангелие на основании записей, оставленных Иоанном.

Следует заметить, что последователи Баура и Ренан, отрицая подлинность четвертого евангелия, настаивают на том, что Апокалипсис был написан Иоанном, и считают эту книгу одним из самых надежных документов апостольской эпохи. Но Кейм полностью отвергает предание о жизни Иоанна в Ефесе и тем самым разрушает основание, на котором построена теория Баура.

б) Исследования, отстаивающие подлинность Евангелия

Дж. Пристли (унитарий, полемизировал с Эвансоном, 1793). Шлейермахер и его школа, в особенности Люке (1820, 1840), Блик (1846, 1862) и Де Bette (после некоторого колебания, 1837, 5–е изд. под редакцией Брюкнера, 1863). Креднер (1836); Неандер (Neander, Leben Jesu, 1837), Толук (Tholuck, Glaubwürdigkeit der evang. Geschichte, 1837, полемика со Штраусом); Эндрюс Нортон (унитарий, Andrews Norton, Evidences of the Genuineness of the Gospels, 1837 — 1844, 3 vols.; 2d ed. 1846; сокращенное издание Boston, 1875); Эбрард(1845, полемика с Бауром; переизд. 1861,1868 и 1880 в «Энциклопедии» Герцога); Тирш (1845, полемика с Бауром); Шнайдер (1854); Хенгстенберг (1863); Астье, (1863); Хофстед де Гроот (Basilides, 1863; нем. перевод 1868); Ван Оостерзее (полемика с Шольтеном, нем. изд. 1867; англ. перевод Хёрста); Тишендорф (Tischendorf, Wann wurden unsere Evangelien verfasst? 1865, 4th ed. 1866; также переведена на англ. язык, но очень плохо); Риггенбах (1866, полемика с Фолькмаром); Майер (Meyer, Com., 5th ed. 1869); Вайсе (в 6–м издании работы Майера, 1880); Ланге (Lange, Leben Jesu; 3–е издание его же «Толкования», 1868, переведено и дополнено Шаффом в 1871 г.); Сэндей (Sanday, Authorship and Historical Character of the Fourth Gospel, London, 1872); Бейшлаг (в альманахе «Studien und Kritiken» за 1874 и 1875 г.); Лютхардт (2–е изд., 1875); Лайтфут (в альманахе «Contemporary Review» за 1875 — 1877 г., полемика с автором «Сверхъестественной религии»); Фишер (Geo. P. Fisher, Beginnings of Christianity, 1877, ch. X; статья «Четвертое евангелие» в журнале «The Princeton Review» за июль 1881 г., pp. 51–84); Годе (Godet, Commentaire sur l'Évangile de Saint Jean, 2d ed. 1878; 3d ed. «complètement revue», vol. I, Introduction historique et critique, Paris, 1881, 376 с); Уэсткотт (Westcott, Introd. to the Gospels, 1862,1875, a также Com. 1879); Млк–Клеллан (МсС1е11ап, The Four Gospels, 1875); Миллиган (несколько статей в альманахе «Contemp. Review» за 1867, 1868, 1871 г., а также толкование Евангелия от Иоанна, написанное совместно с Мултоном в 1880 г.); Эзра Аббот (Ezra Abbot, The Authorship of the Fourth Gospel, Boston, 1880; переиздано в его сборнике Critical Essays, Boston, 1888; прекрасное исследование внешних фактов, в особенности важного свидетельства Иустина Мученика); Джордж Сэлмон (George Salmon, Historical Introd. to the N. T., London, 1886; 3d ed. 1888, pp. 210 sqq.). См. также Α. Η. Francke: Das Alte Test, bei Johannes, Göttingen, 1885.

Толкования Посланий Иоанна

Экумений (1000); Феофилакт (1071); Лютер; Кальвин; Буллингер; Люке (3–е изд. 1856); Де Bette (1837; 5–е издание под редакцией Брюкнера, 1863); Неандер (1851, англ. перевод миссис Конант, 1852); Дюстердик (1852 — 1856, 2 т.); Гутер (Meyer, Сот., 1855, 4–е изд. 1880); Ф. Д. Морис (1857); Эбрард (в Olshausen, Сою., 1859; перев. У Б. Поупа, Edinb. 1860); Эвальд (1861); Браун (Lange, Сот., 1865; англ. издание под редакцией Момберта, 1867); Кендлиш (1866); Эрих Гаупт (1869; англ. перевод У. Б. Поупа, Edinb., 1879); Р. Рот (посмертное издание под редакцией К. Мюльхаузера, 1879); У. Б. Поуп (Schaff, Pop. Com., 1883); Уэсткотт (1883).

Толкования на Апокалипсис Иоанна

Буллингер (1535; 6–е изд. 1604); Гроций(1644); й. Меде (Jos. Mede, Clavis Apocalyptica, 1682); Боссуэт (католик, 1689); Витринга (1719); Бенгель (1740, 1746 и новое издание, 1834); Гердер (1779); Эйхгорн (1791); Эллиотт (Е. P. Elliott, Horœ Apocalypticœ, or, a Com. on the Apoc, 5th ed., Lond., 1862, 4 т.); Люке (1852); Эвальд (1828 и 1862); Цюллиг (1834 и 1840); Мозес Стюарт (1845, 2 т.); Де Bette (1848; 3–е изд. 1862); Олфорд (3–е изд. 1866); Хенгстенберг (1849 и 1861); Эбрард (1853); Оверлеи (Auberlen, Der Prophet Daniel und die Offenbarung Johannis, 1854; англ. перевод Ад. Сафир, 1856; 2–е нем. изд. 1857); Дюстердик (1859, 3–е изд. 1877); Блик (1820 и 1862); Лютхардт (1861); Фолькмар (1862); Кинлен (1870); Ланге (1871; сильно дополненное американское издание по редакцией Крэйвена, 1874); Каульс(1871); Гебхардт (Gebhardt, Der Lehrbegriff der Apocalypse, 1873; The Doctrine of the Apocalypse, 1878, англ. перевод Дж. Джефферсона); Клифот (1874); Ли (1882); Миллиган (Schaff, Internat. Com., 1883, а также Lectures on the Revel., 1886); Спитта (1889). Вёльтер (1882) и Вишер (1886) отрицают внутреннее единство Апокалипсиса. Вишер считает, что это иудейский апокалипсис, переработанный христианином. Но предостережение в Отк. 22:18–19 опровергает эту гипотезу.


§ 41. Жизнь и личность Иоанна

Миссия Иоанна

Петр, еврейский апостол власти, и Павел, языческий апостол свободы, завершили свой земной труд еще до разрушения Иерусалима — завершили для своего времени и на все последующие времена; завершили, но благодаря влиянию своих писаний все еще продолжают его свершать, и превзойти их в этом никому не под силу. Оба они были строителями — один заложил основание, а второй возвел каркас Церкви Христовой, которую никогда не одолеют врата ада.

Однако еще предстояло выполнить важнейшую отделочную работу, работу по объединению церкви. Эта задача выпала на долю апостола любви, близкого друга Иисуса, ставшего настолько совершенным отражением Господа, насколько человеческое существо вообще способно отразить идеал божественно–человеческой чистоты и святости. Иоанн, в отличие от Петра и Павла, не был ни миссионером, ни человеком действия. Насколько мы знаем, он сделал не так уж много для распространения христианства, но оказал огромное влияние на внутреннюю жизнь и рост христианства там, где оно уже укоренилось. Он ничего не говорит о структуре, внешних формах и обрядах видимой церкви (даже само это слово не встречается в его Евангелии и Первом послании Иоанна), но уделяет гораздо большее внимание духовному состоянию церкви — единству верующих со Христом и братскому общению верующих между собой. Он был одновременно апостолом, проповедником и провидцем нового завета. Он жил в конце I века и, таким образом, смог, опираясь на основание и каркас апостольской эры, возвести величественное здание, озаренное золотым сиянием нового неба.

В тихих раздумьях апостол дожидался того часа, когда церковь созреет для его глубокого учения. Эта мысль звучит в загадочных словах, которые наш Господь сказал Петру об Иоанне: «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, что тебе до того?».[562] Без сомнения, Господь пришел, чтобы обрушить на Иерусалим страшную кару. Иоанн пережил это событие, а его учение и свойства характера пережили первый период церковной истории (предвосхищенный и олицетворенный Петром и Павлом) и доживут до окончательного пришествия Господа. В этом широком смысле Иоанн жив и поныне, а все еще неизведанные глубины и высоты его писаний по–прежнему ждут достойного толкователя. Лучшее приходит в конце. В видении, полученном Илией на горе Хорив, тихому и спокойному голосу Яхве предшествовали сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы, землетрясение и огонь.[563] Сова Минервы, богини мудрости, отправляется в полет в полночь. Ярость битвы нужна для того, чтобы затем мирно пировать. Великий воин апостольской эры уже спел гимн любви, которой предстояло примирить две части христианского мира, и Иоанн всего лишь откликнулся на слова Павла, когда выразил самую суть наивысшего существа в глубочайшем из определений: «Бог есть любовь».[564]

Иоанн в Евангелиях

Иоанн был сыном (вероятно, младшим) Зеведея и Саломии и братом пресвитера Иакова, первого мученика среди апостолов.[565] Возможно, Иоанн был лет на десять моложе Иисуса, а поскольку, по единодушному свидетельству древних авторов, он был еще жив в правление императора Траяна, то есть после 98 г., то прожил он более девяноста лет. По профессии он был рыбаком и жил, вероятно, в галилейской Вифсаиде (так же как Петр, Андрей и Филипп). Родители Иоанна, видимо, жили в достатке. Его отец держал наемных слуг; его мать была в числе благородных женщин, которые следовали за Иисусом и служили Ему своим имением, купили благовония, чтобы умастить Его тело, последними оставались подле креста и первыми пришли к открытой гробнице. Сам Иоанн был знаком с первосвященником, у него был собственный дом в Иерусалиме или в Галилее, куда он привел Мать нашего Господа.[566]

По плоти Иоанн был двоюродным братом Иисуса со стороны матери, которая приходилась сестрой Марии.[567] Это родство вкупе с юношеским задором и горячностью эмоциональной натуры Иоанна и послужило основой для его близких взаимоотношений с Господом.

В отличие от Павла, Иоанн не получил никакого раввинистического образования и в глазах ученых иудеев был, подобно Петру и прочим ученикам–галилеянам, «некнижным и простым человеком».[568] Однако он получил подготовительное обучение у Иоанна Крестителя, который завершил свое пророческое служение свидетельством об Иисусе: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира». Впоследствии Иоанн развил это свидетельство в своих писаниях. Именно эти слова Крестителя привели молодого человека на берег реки Иордан, где состоялась его беседа со Спасителем — настолько памятная, что полвека спустя апостол помнил даже время дня, когда это произошло.[569] Он был не просто одним из двенадцати, но избранным из числа двенадцати избранников. В глазах людей Петр был более известен как друг Мессии; Иоанна называли другом Иисуса в узком кругу учеников.[570] Петр всегда смотрел на общественный статус Христа и спрашивал, что ему и другим апостолам нужно сделать; Иоанн же неотрывно смотрел на Самого Христа и стремился вникнуть в суть слов Учителя. Они были так же не похожи друг на друга, как стремящаяся всем услужить, вечно занятая Марфа и задумчивая, всегда готовая слушать Мария. Иоанн, наряду с Петром и своим братом Иаковом, был свидетелем Преображения и событий в Гефсиманском саду — и самого великого, и самого страшного момента в земной жизни нашего Господа. Он возлежал на груди Христа во время последней вечери и складывал в сердце драгоценные прощальные слова Учителя, чтобы использовать их в будущем. Он последовал за Христом во двор дома Каиафы. Он единственный из всех учеников присутствовал при распятии, и ему умирающий Спаситель поручил позаботиться о Своей Матери. Эта сцена исполнена невероятной нежности: Mater dolorosa и возлюбленный ученик стоят у подножия креста, а умирающий Сын и Господь соединяет их материнской и сыновней любовью. Это был образ небесных духовных уз, более крепких, чем узы крови и расчета. А на утро воскресения Иоанн первым после Марии Магдалины, опередив даже Петра, увидел открытую гробницу; и он первым узнал воскресшего Господа, когда Тот явился ученикам на берегу моря Галилейского.[571]

По–видимому, Иоанн был самым младшим из апостолов, поскольку пережил их всех; несомненно, он был наиболее одаренным среди них и пользовался всеобщей любовью. Он был наделен величайшим религиозным талантом — не столько насаждать, сколько поливать, и имел склонность не столько к внешним действиям и упорному труду, сколько к внутренним размышлениям и проникновению в тайну личности Христа и вечной жизни в Нем. Его отличительными чертами были чистота и простота сердца, глубина и сила чувств, а также редкая интуиция и способность к духовному восприятию, облагороженные и освященные божественной благодатью.

В жизни Иоанна не было никаких резких поворотов; он тихо и незаметно возрастал в общении со своим Господом, следуя Его примеру. В этом отношении Иоанн был полной противоположностью Павла. Он слышал и видел больше, но говорил меньше, чем другие ученики. Он впитывал исполненные глубочайшего смысла слова Христа, ускользавшие от внимания остальных; поначалу он и сам не понимал эти истины, но размышлял над ними до тех пор, пока Дух Святой не просвещал его ум. Близкие отношения с Марией, вероятно, помогли ему увидеть ум и сердце Господа как бы изнутри. На всем протяжении Нового Завета он остается возлюбленным учеником, имеющим самые близкие отношения с Господом и пользующимся наибольшей Его симпатией.[572]

Сын грома и возлюбленный ученик

Между портретом Иоанна в синоптических евангелиях и его автопортретом в собственном евангелии есть очевидные различия, как есть они и между четвертым евангелием и Апокалипсисом. Но при ближайшем рассмотрении эти различия оборачиваются всего–навсего двумя сторонами одного характера. Аналогичную картину мы видим, сравнивая Петра из евангелий и Петра, каким он предстает перед нами в собственных посланиях: первый молод, порывист, тороплив и непостоянен, второй же зрел, сдержан, более мягок и очищен Божьей благодатью.

Евангелие от Марка изображает Иоанна Сыном грома (Воанергес).[573] Это прозвище, которое Спаситель дал ему и его старшему брату, несомненно, было почетным и предвосхищало собой миссию, ожидавшую апостола в будущем, — равно как и имя Петр, данное Симону. Гром для евреев был гласом Божьим.[574] Это прозвище говорит о горячем нраве и большой силе духа, которые могли бы послужить добру или злу в зависимости от мотива и цели. Тот же гром, что наводит страх, одновременно очищает воздух и питает землю дождями, которые приносит с собой. Горячий нрав, обуздываемый рассудком и поставленный на службу истине, — это великая созидательная сила, но тот же нрав, ничем не обузданный и направленный не в ту сторону, — разрушительная сила. Нужно было лишь дополнить горячее усердие и преданность Иоанна дисциплиной и благоразумием, чтобы он на все времена стал благословением и источником вдохновения для церкви.

В начале своего пути сыновья Зеведеевы неверно понимали разницу между законом и Евангелием — поддавшись праведному гневу, они хотели, как в древности Илия, призвать с небес всепожирающий огонь на самарийскую деревню, жители которой отказались принять Иисуса.[575] Но когда несколько лет спустя Иоанн отправился в Самарию, чтобы укреплять в вере новообращенных, он призывал на них огонь Божьей жизни и света, дар Святого Духа.[576] Нетерпимость Иоанна к тем, кто делал доброе дело во имя Христа, но не принадлежал к числу апостолов, объясняется все той же неверно понятой преданностью Господу.[577] В стремлении занять наивысшее положение в мессианском царстве также проявились и сила, и слабость братьев Зеведеевых: с одной стороны, ими двигало благородное желание оставаться рядом с Христом, даже если это означает близость к огню и мечу, с другой стороны, это желание было замешано на эгоизме и гордости, а потому Господь укорил братьев и нарисовал перед ними перспективу крещения кровью.[578]

Все это вполне согласуется с творениями самого Иоанна. Апостол изображает себя никак не мягким и сентиментальным, но твердым и решительным человеком. Без сомнения, он был не только добрым и приятным в общении, но отличался также эмоциональностью, горячностью и твердостью убеждений. Эти черты прекрасно уживаются друг с другом. Иоанн не ведал, что такое компромисс, и умел хранить верность. В его сердце горел святой огонь, но это пламя оставалось глубоко внутри и редко вырывалось на поверхность. В Апокалипсисе на врагов Христа и Его Царства обрушиваются мощные, оглушительные раскаты грома, но в той же книге упоминаются и времена покоя, звучат гимны мира и радости, а также дано описание небесного Иерусалима, которое могло выйти только из–под пера возлюбленного ученика. В евангелии и посланиях Иоанна мы ощущаем ту же силу, только смягченную и сдержанную. Иоанн доносит до нас самые суровые и самые прекрасные слова Спасителя, обращенные к врагам истины и произнесенные в кругу учеников. Больше ни один евангелист не дает нам столь ясного представления о противоборстве Христа и иудейской иерархии, а также о постепенном росте этой ненависти, переросшей в конце концов в кровавый заговор; ни один апостол не отделяет свет от тьмы, истину от лжи, Христа от антихриста столь же отчетливо, как Иоанн. Его евангелие и послания изобилуют этими непримиримыми противоречиями. Ему неведом компромисс между Богом и Ваалом. С каким святым страхом он рассказывает о предателе и описывает растущую ненависть фарисеев к своему Мессии! Как сурово он обличает — словами Господа — неверующих иудеев с их кровавыми замыслами, называя их детьми сатаны! В своих посланиях Иоанн называет всех, кто бесчестит имя христианина, лжецами; всех, кто ненавидит своего брата, — убийцами; всех, кто произвольно грешит, — порождениями сатаны; он убеждает читателя не слушать учителей, отрицающих тайну воплощения, называет таковых антихристами и запрещает их даже приветствовать.[579] Его любовь ко Христу была так же велика, как его ненависть к антихристу. Ибо ненависть — это оборотная сторона любви. Любовь и ненависть — две стороны одного и того же чувства. Так, одно и то же солнце дает свет и тепло живому и ускоряет разложение мертвого.

До сих пор христианское искусство прекрасно сознавало эту двойственность Иоанна, изображая его с женственно чистым и нежным, но отнюдь не безвольным лицом и присвоив ему в качестве символа гордого орла, с распростертыми крыльями парящего над облаками.[580]

Апокалипсис и четвертое евангелие

Предложенное выше правильное представление о личности Иоанна устраняет главную трудность, вытекающую из предположения, что Апокалипсис и четвертое евангелие написаны одной и той же рукой.[581] В обоих случаях мы имеем дело с одним и тем же выдающимся, восторженным характером, способным на сильные проявления любви и ненависти, — с поправкой лишь на разницу между полной сил зрелостью и умудренной опытом старостью, между грохотом битвы и мирной тишиной. Богословие Иоанна неизменно, в том числе самые характерные его христологические и сотериологические особенности.[582] Больше ни один из апостолов не называет Христа Словом (Логосом). Евангелие Иоанна — это «одухотворенный» или идеализированный Апокалипсис. Даже стилистическая разница, столь бросающаяся в глаза при первом знакомстве, исчезает при ближайшем рассмотрении. Греческий язык Апокалипсиса изобилует гебраизмами в большей степени, нежели язык всех остальных новозаветных книг, и это вполне объяснимо, учитывая родство этой книги с еврейскими пророчествами, не имевшими аналогов в греческой классической литературе. Греческий язык четвертого евангелия чист, в нем нет ничего необычного, но евангелист Иоанн также проявляет прекрасное знание и глубокое понимание еврейской религии и сберегает самые чистые и замечательные ее части; стиль апостола отличается той же детской простотой и афористичной краткостью, что и Ветхий Завет; это всего лишь греческое тело, в котором живет еврейская душа.[583]

Стремясь найти причину отличий Апокалипсиса от других писаний Иоанна, мы должны принять во внимание очевидную разницу между пророчеством, непосредственно вдохновленным свыше, и историческим и дидактическим сочинением, а также промежуток в двадцать лет, разделявший эти сочинения. Апокалипсис был написан до разрушения Иерусалима, а четвертое евангелие — ближе к концу I века, когда Иоанн был уже очень стар, но, словно орел, обрел новые силы, как это случалось и с некоторыми величайшими поэтами: Гомером, Софоклом, Мильтоном и Гёте.

ПРИМЕЧАНИЯ

I. Сын грома и апостол любви

Я процитирую некоторые прекрасные наблюдения относительно личности Иоанна из сочинения моего друга, д–ра Годе (Com. I. 35, в английском переводе Кромби и Кузина):


«Как нам объяснить сосуществование двух столь явно противоположных особенностей характера? Есть глубокие натуры, которые приучены скрывать свои ощущения — и тем тщательнее, чем эти ощущения более сильны и волнительны. Но если в какой–то момент такие люди утратят контроль над собой, их долго сдерживаемые эмоции внезапно вырвутся наружу с огромной силой, приводя в изумление всех вокруг. Разве характер Иоанна не соответствует этому описанию? И когда Иисус дал им с братом прозвище Воанергес, сыны грома (Мк. 3:17), разве мог Он описать их лучше? Я не могу согласиться с тем, что этим прозвищем Иисус, как полагали древние авторы, хотел указать на присущее братьям красноречие. Не могу я согласиться и с тем, что этим прозвищем Он хотел увековечить память об одной из случившихся с братьями вспышек гнева. Все предшествующее подводит нас к более естественному выводу, который более достоин Иисуса. Словно облака, которые копят электричество до тех пор, пока оно внезапно не вырывается наружу в виде молнии и грома, эти два любящих и пылких человека тихо копили в себе эмоции до тех пор, пока их сердце не переполнилось и чувства не вырвались наружу с неожиданной силой. Нам нравится представлять себе Иоанна не энергичным, а кротким, до слабости мягким человеком. Разве его писания не ставят любовь прежде и превыше всего? Разве в последних проповедях старого человека не говорилось: "Любите друг друга"? Все это так; но мы забываем о других качествах, которые Иоанн проявлял в первый и в последний периоды своей жизни и которые свидетельствуют, что в его характере были также решительность, резкость, властность и даже вспыльчивость. Приняв в расчет все упомянутые факты, мы признаем в Иоанне одну из тех впечатлительных, страстных, стремящихся к недостижимому идеалу личностей, которые с первого взгляда и без остатка отдают себя тому, в ком видят осуществление собственных мечтаний, и чья преданность легко перерастает в безапелляционность и нетерпимость. Они чувствуют неприязнь ко всему, что идет вразрез с их восторженным состоянием. Такие люди уже не понимают, что значит быть преданным наполовину, поскольку сами на это неспособны. "Всё для всех!" — вот их девиз. Если где–то нет "всего", для них это равнозначно тому, что нет вообще ничего. Подобная преданность не может существовать без примеси греховного эгоизма. Божественные дела нужны для того, чтобы лежащая в их основе истинная преданность в конце концов предстала во всем своем величии. Таково было, если мы не ошибаемся, внутреннее состояние Иоанна».


Д–р Уэсткотт (Com., p. xxxiii) пишет: «Иоанн знал, что быть со Христом означает жизнь, а отвергнуть Христа означает смерть; и он не боялся выражать эту мысль в духе древних заповедей. Со временем он научился у Господа большему терпению, но не утратил переполнявшую его горячую преданность. До последнего момента его жизни этот священный огонь проявлялся в грозных предостережениях наподобие громоподобных слов о престоле. С каждой страницы Апокалипсиса звучит вопль душ, исходящий от подножия жертвенника: "Доколе?!" (Отк. 6:10); и нигде заблуждения относительно личности Христа не получают столь суровой отповеди, как в посланиях Иоанна (2 Ин. 10; 1 Ин. 4:1 и сл.)». Похожие отрывки есть и в работах Стэнли.

II. Миссия Иоанна

Декан Стэнли (Dean Stanley, Sermons and Essays on the Apost. Age, 3d ed., p. 249 sq.):


«Прежде всего, Иоанн говорил о единении души с Богом, но не путем восточного созерцания или мистического слияния, а при помощи того слова, которое впервые заняло должное место в системе мироздания, — посредством Любви. Апостолу Павлу была доверена честь провозгласить, что вера — это величайший закон, живущий в человеческом сердце. Апостолу Иоанну была доверена честь провозгласить, что неотъемлемым свойством Бога является любовь. В Ветхом Завете было сказано, что "начало мудрости — страх Господень"; последнему апостолу Нового Завета выпала честь объявить, что "конец мудрости — любовь Божья". Иудеи и язычники, греческая философия и восточная религия издревле учили, что Божество благоволит к жертвоприношениям, умствованиям и насилию над людьми; именно апостолу Иоанну выпала честь во всей полноте провозгласить весть о том, что единственный признак детей Божьих — "братолюбие". И поскольку все учение апостола проникнуто любовью, мы можем предположить, что и все его сердце было проникнуто ею. Мы видим — и это вовсе не беспочвенные фантазии — мы видим, как Иоанн постепенно угасает вместе с уходящим столетием, как слабеют все его чувства и способности, но любовь, этот данный свыше дар, разгорается все ярче и ярче; мы видим ее в каждом взгляде и жесте апостола; в той среде, в которой он живет и трудится, это единственная жизненная сила; небо и земля, прошлое, настоящее и будущее — во всем этом он слышит слабеющий отзвук своих последних слов: "Мы возлюбили Бога, потому что Он возлюбил нас". И когда наконец Иоанн скрывается из наших глаз на последних страницах священной книги, церковное предание подхватывает нить повествования, и в этой трогательной истории, нисколько не теряющей красоты оттого, что мы так хорошо ее знаем, мы видим учеников, которые на руках несут состарившегося апостола в ефесское собрание, где он снова и снова повторяет одни и те же слова: "Дети! Любите друг друга", — а когда его спрашивают, почему он сказал только это и больше ничего, Иоанн отвечает известной фразой, удивительно уместной в качестве прощальных слов Возлюбленного Ученика: "Потому что такова заповедь Господа нашего, и если вы исполните ее, больше ничего не нужно"».


§ 42. Апостольское служение Иоанна Иоанн в Деяниях апостолов

В первом периоде апостольской эры христианства Иоанн выступает в роли одного из трех столпов церкви обрезанных наряду с Петром и Иаковом, братом Господним; церковь язычников представлена в лице Павла и Варнавы.[584] Это, по–видимому, означает, что в то время Иоанн еще не до конца сознавал всеобъемлющий и свободный характер Евангелия. Тем не менее он был самым свободомыслящим из трех апостолов, занимая среднее положение между Иаковом и Петром с одной стороны и Павлом с другой, и уже стремился к примирению еврейского и языческого христианства. Взгляды иудействующих никогда не привлекали его в такой степени, как Иакова или Петра.[585] И у Кифы, и у Иакова были свои приверженцы, но о фракции приверженцев Иоанна нам ничего не известно. Он был выше раздоров и разделений.

В первых главах Деяний апостолов Иоанн, наряду с Петром, изображен главным апостолом новой религии; вместе с Петром он исцеляет калеку у ворот храма; вместе с Петром он предстает перед синедрионом, чтобы засвидетельствовать о Христе; Иоанна и Петра апостолы посылают из Иерусалима в Самарию, чтобы утвердить новообращенных христиан, наделив их Святым Духом; вместе с Петром Иоанн возвращается в Иерусалим.[586] Но имя Петра всегда стоит первым, именно он первым говорит и действует; Иоанн же следует за ним, сохраняя таинственное молчание, и как будто копит силу, чтобы использовать ее когда–нибудь в будущем. Вероятно, он присутствовал на совещании апостолов в Иерусалиме в 50 г. по Р.Х., но ничего не говорил и не принимал никакого участия в горячем споре по поводу обрезания и условий членства в церкви.[587] Все это вполне соответствует образу скромного и молчаливого человека, каким мы видим Иоанна в евангелиях.

После 50 г. Иоанн, по всей видимости, покинул Иерусалим. Деяния больше не упоминают ни о нем, ни о Петре. Когда Павел пришел в святой город в пятый и последний раз (58 г.), он нашел там Иакова, но не встретил никого из апостолов.[588]

Иоанн в Ефесе

Последнее и самое важное служение Иоанна связано с его писаниями, которые мы подробно рассмотрим в отдельной главе. С их страниц перед нами открывается почти исключительно интроспективная и духовная, но при этом невероятно насыщенная и важная история. В них нет ни малейшего намека на время и место их написания или место жительства их автора. Но Апокалипсис позволяет предположить, что автор книги возглавлял церкви в Малой Азии.[589] Это подтерждается единодушным свидетельством древних авторов, сомневаться в достоверности которого нет никаких оснований. Эти же авторы называют Ефес местом, где апостол провел последние годы жизни.[590] Иоанн скончался в очень преклонном возрасте во время правления императора Траяна, взошедшего на трон в 98 г. Во II веке в Ефесе можно было увидеть его могилу.

Мы не знаем, когда Иоанн удалился в Малую Азию, однако он не мог сделать это ранее 63 г., поскольку Павел в своем прощальном обращении к ефесским пресвитерам, в посланиях Ефесянам и Колоссянам и во 2 Тимофею, ни словом не упоминает об Иоанне и пишет как человек, стоящий во главе малоазийских церквей. Вероятно, стать во главе осиротевших церквей, которым угрожали серьезные опасности и испытания, Иоанна заставила гибель Петра и Павла.[591]

Ефес, столица провинции Асия, был центром греческой культуры, торговли и религии; он издревле был славен песнями Гомера, Анакреонта и Мимнерма, философией Фалеса, Анаксимена и Анаксимандра, культом и чудесным храмом богини Дианы. Павел трудился в этом городе три года (54 — 57) и основал там влиятельную церковь, своего рода маяк в окружающем мраке язычества. Оттуда он мог наилучшим образом поддерживать связь с многочисленными церквями, которые основал в той местности. Там Павел изведал величайшие радости и величайшие скорби и предсказал страшную угрозу ересей, которым предстояло возникнуть изнутри самой церкви.[592] Все силы ортодоксального и еретического христианства были сосредоточены там. Падение Иерусалима близилось, Риму еще только суждено было стать вторым Иерусалимом. Благодаря трудам Павла и Иоанна Ефес во второй половине I и на протяжении большей части II века стал главной сценой церковной истории. Жизнь и творения Поликарпа Смирнского, древнего мученика, и Иринея Лионского, богослова и главного борца с гностицизмом, полнее всего отражают дух Иоанна и доказывают, насколько сильным было его влияние. Только он был способен завершить труд, начатый Павлом, Петром, и сплотить церковь, которая без тесного единства не смогла бы устоять под натиском гонений извне, а также ересей и разложения изнутри.

Не будь у нас писаний Иоанна, последние тридцать лет I века выглядели бы почти сплошным «белым пятном». Его творения похожи на тот таинственный сорокадневный период между воскресением и вознесением, когда Господь словно парил между небом и землей, едва касаясь земли ногами и являясь ученикам словно дух из иного мира. Однако богословие II и III веков явно опирается на писания Иоанна и берет начало в его христологии, а не в антропологии и сотериологии Павла, которые оставались в почти полном забвении до тех пор, пока Августин в Африке вновь не извлек их на свет.

Иоанн на острове Патмос

Иоанн был сослан на далекий пустынный и каменистый остров Патмос в Эгейском море, к юго–западу от Ефеса. Такой вывод следует из традиционного понимания слов самого апостола: «Я Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа».[593] Там, находясь «в духе в день Господень», апостол получил чудесные откровения о грядущих битвах и победах христианства.

Факт ссылки Иоанна на Патмос подтверждается единодушным свидетельством древних авторов.[594] Память о нем сохранилась в преданиях, которые существуют на острове и в остальном не представляют никакого интереса. «Иоанн — вот смысл Памоса, остров принадлежит ему, это его святилище. Камни острова говорят о нем, и он живет в каждом сердце».[595]

Точное время ссылки неизвестно — это зависит от решения вопроса о дате написания Апокалипсиса. Внешние обстоятельства указывают, что это было во время правления Домициана, в 95 г. по Р.Х.; внутренние данные — что это произошло в правление Нерона или вскоре после его смерти в 68 г. по Р.Х.

Самое распространенное и, можно сказать, единственное внятное предание, своими корнями восходящее к такому надежному свидетелю, как Ириней Лионский (ок. 170), датирует ссылку Иоанна последними годами правления Домициана, который царствовал с 81 по 96 г. по Р.Х.[596] Это был второй римский император, устроивший гонения на христианство, и ссылка была одним из его любимых наказаний[597]. Оба эти факта подтверждают правоту древнего предания. После многообещающего начала царствования Домициан стал таким же жестоким и кровожадным, как Нерон, и даже превзошел последнего в лицемерии и богохульном самообожествлении. Свои письма он начинал словами «Наш Господь и Бог повелевает» и требовал, чтобы его подданные обращались к нему соответствующим образом.[598] Он распорядился, чтобы его золотые и серебряные изваяния поставили в святилищах храмов. Опаснее всего Домициан был в те моменты, когда казался дружелюбным. Он не щадил ни сенаторов, ни консулов, когда те попадали под его подозрение или становились помехой для его честолюбивых замыслов. Он разыскал потомков Давида и родственников Иисуса, опасаясь с их стороны претензий на престол, но обнаружил, что они бедны и невинны.[599] Многие христиане в его правление встретили мученическую смерть по обвинению в безбожии — в их числе и двоюродный брат самого Домициана, консул Флавий Клемент, которого предали смерти, и его жена Домитилла, сосланная на остров Пандатерия близ Неаполя.[600] В пользу традиционной датировки можно упомянуть и о том, что книгу, которая закрывает канон и описывает последние события вплоть до самого конца истории, по логике вещей следовало написать в последнюю очередь.

Однако текст самого Апокалипсиса в сопоставлении с четвертым евангелием указывает на более раннюю дату написания, еще до разрушения Иерусалима, во время междуцарствия, установившегося после смерти Нерона (68), когда все лучшее, что составляло Римскую империю, лежало в руинах, ожидая восстановления (которое и началось с восшествием на престол Веспасиана). Если древняя легенда о том, что Иоанна собирались предать в Риме или в Ефесе мученической смерти через погружение в масло, имеет под собой какую–то почву, она естественно наводит нас на мысль о гонениях Нерона, когда христиан обмазывали горючим веществом и использовали в качестве факелов. Явные указания на имперские гонения более соответствуют временам Нерона, нежели временам Домициана. Мы уже упоминали о различиях между Апокалипсисом, с его еврейской стилистикой и пламенной мощью, и четвертым евангелием, которое написано спокойным тоном и на чистом греческом языке, — эти различия объясняются гораздо проще, если Апокалипсис был написан примерно на двадцать лет раньше. Такая точка зрения находит некоторую поддержку в древних преданиях,[601] и ее придерживается большинство современных критиков, историков и толкователей.[602]

Таким образом, мы считаем наиболее вероятным предположение, что Иоанн был сослан на Патмос при Нероне, вскоре после смерти Нерона (68 или 69 г. по Р.Х.) написал Апокалипсис, вернулся в Ефес, через несколько (возможно, двадцать) лет написал Евангелие и послания и мирно почил при императоре Траяне, где–то после 98 г. по P. X.

Последней вестью Возлюбленного Ученика на пороге II века, в золотой закатный период апостольской эры, стало правдивое повествование об историческом Христе во всей полноте Его божественно–человеческой Личности. Иоанн описывал Господа как воплощение и источник вечной жизни для всех верующих и дополнял свой рассказ наставлениями о практическом применении этой истины. Обогащенные большим жизненным опытом воспоминания юности, преображенные Святым Духом и сияющие небесным светом истины и святости, — вот самый драгоценный дар, оставленный последним апостолом в наследство всем грядущим поколениям церкви.


§ 43. Предания об Иоанне

Память об Иоанне глубоко укоренилась в сердце церкви, и ранние отцы сохранили для нас множество более или менее характерных и вероятных историй, связанных с именем апостола.[603]

Климент Александрийский, живший в последние годы II века, изображает Иоанна верным и добросовестным пастором, который уже в преклонном возрасте посетил некий город и с любовью увещевал одного из своих прежних учеников, ставшего разбойником, и в результате вернул его в лоно церкви.

Ириней Лионский свидетельствует о том, что прозвище «сын грома» вполне соответствовало нраву апостола, — он пересказывает слышанную от Поликарпа историю о том, как Иоанн, встретив в ефесских общественных банях гностика Керинфа,[604] который отрицал воплощение нашего Господа, отказался оставаться с еретиком под одной крышей, опасаясь, как бы она не обрушилась ему на голову. Читатель сразу вспомнит о происшествии, описанном в Лк. 9:49, и о суровых предостережениях апостола во 2 Ин. 10–11. Эта история — пример того, что глубочайшая любовь к истине вполне совместима с суровым осуждением заблуждений и безнравственности.[605]

Иероним изображает Иоанна апостолом любви, которого в уже очень преклонном возрасте ученики на руках приносили в собрание, где он снова и снова повторял: «Дети! Любите друг друга», — и добавлял: «Такова заповедь Господа, и если вы сделаете только это, больше ничего не нужно». Из всех преданий об Иоанне это наиболее достоверно и ценно.

Греческая церковь присвоила Иоанну титул «Богослов» (θεολόγος) за ясность его учения о Божественности Христа (την θεότητα του λόγου). За целомудрие и предполагаемое безбрачие его также называют «девственником» (παρθένος).[606] Как сообщает Августин, некоторые считали, что именно строгое целомудрие, хранимое Иоанном от ранней юности, было причиной его особенного сближения с Иисусом.[607]

История об Иоанне и охотнике, рассказанная монахом Кассианом, который жил в V веке, повествует о том, как апостол играл с куропаткой, бережно держа ее в руках, и сказал охотнику, которого удивило это занятие: «Пусть тебя не раздражает эта недолгая и незначительная передышка моего ума, без которой дух ослабел бы от чрезмерного напряжения и не смог бы откликнуться на зов долга, когда того потребует нужда». Детская простота и непосредственность часто сопутствуют подлинному величию ума.

Поликрат, епископ Ефесский, в конце II века рассказывал (как сообщает нам Евсевий), что Иоанн ввел в Малой Азии иудейскую практику соблюдения Пасхи 14 нисана, независимо от того, воскресный это день или нет. Этот факт оказал серьезное влияние на пасхальные споры второго столетия и на современные дебаты о подлинности Евангелия от Иоанна.

Тот же самый Поликрат Ефесский говорит, что Иоанн носил такую же полированную дощечку, или диадиму, какую носили иудейские первосвященники (Исх. 28:36–37; 39:30–31). Вероятно, это фигура речи, которая обозначает священническую святость. Иоанн приписывает такую святость всем верующим (см. Отк. 2:17), но ему как патриарху она была присуща в особенности.[608]

Неправильное понимание загадочных слов Иисуса в Ин. 21:22 положило начало легенде о том, что Иоанн просто спит в своей могиле, ожидая окончательного пришествия Господа, и могильный холм колышется в такт его дыханию. Другой вариант легенды гласит, что апостол умер, но был тут же воскрешен и вознесен на небеса, подобно Илии, чтобы вместе с ним вернуться в роли глашатая второго пришествия Христа.[609]

Загрузка...