Апозиопезис

Варшава, 14 (26) ноября 1871 г., 18–00

Генриетта сидела на сеннике, опустив голову на соединенные колени. На ее плечо опиралась дремлющая Габрыся. Тепло юной девушки и ее спокойное дыхание действовали успокаивающе и усыпляюще. Зузанна лежала рядом, молча, провожая взглядом спадающие с потолка капли. Геня постепенно попала в оцепенение, а потом чуть ли не задремала. Внезапно она вздрогнула, пробуждая Габриэлю, и вскочила на ноги.

— Вы слышали? — шепнула она и склонила голову. — Кто-то меня звал.

— Тебе показалось, — заметила Зуза. — Некоторым людям, сидящим под замком и в темноте, в голове путается. Они слышат голоса и пение, им кажется, будто бы они на свободе.

— Это комплекс осужденного, — прибавила Габрыся. — Похоже, тюрьму ты выносишь крайне плохо.

— Это правда, в неволе я никогда не была. — Геня все так же стояла, не двигаясь и прислушиваясь. — Но я ведь и правда что-то слышала. Это голос моего знакомого, того самого, со шрамами на лице, который разговаривал с Бурхан Беем. Быть может, он наверху и разыскивает меня? Вот только откуда он узнал, что я сюда попала? Ему турок сказал?

— Ты знаешь одного из сообщников ловцов невольниц? — удивилась Габриэля. — Вот тебе раз!

— А что поделать, — буркнула Генриетта. — Я и подозревать не могла, что он водится с похитителями женщин. Если бы знала… Эх, все-таки, мне это, похоже, только почудилось. Да, вы правы, у меня от этого подвала уже шарики за ролики заходят. Пора что-то со всем этим сделать.

Она подошла к решетке и высунула голову так, чтобы поглядеть на висящего Игнация. Музыкант пару раз приходил в себя, но быстро терял сознание, так что контакта с ним установить не удавалось. Генриетта уже свыклась с мыслью, что пользы от него не будет никакой.

Где-то наверху раздалось шипение и металлический скрежет открывающихся автоматических дверей.

— Хакки идет, — прошипела Зузанна. — Наверняка тащит нам еду. Обычно он обожает избивать новеньких.

— И замечательно, — криво усмехнулась Генриетта. — Надо, чтобы Габрыся на секунду отвлекла его внимание, а потом я этому сукину сыну устрою смотрины.

Девицы побледнели от страха, но обе кивнули в знак того, что помогут. Одно дело планировать мятеж, и совсем иное дело — встать лицом к лицу с безжалостным великаном. Даже пруссачка чувствовала себя не в своей тарелке, вспоминая его силу и грубость. Неосознанно она стала массировать все еще болевшую полосу на шее.

В подвале сделалось светлее, когда евнух отвернул клапан, впускающий газ в коридорные лампы. Девушки сощурились, а Игнаций пошевелился и что-то проговорил. В тот же самый миг в двери появился Хакки — болезненно толстое, сопящее чудище. Одетый в обширные турецкие шаровары и халат с ориентальной вышивкой, он выглядел враждебно и чуждо. В одной руке он держал за ручку огромную кастрюлю, под мышкой каким-то чудом держались жестяные миски; во второй его лапе была большая буханка хлеба.

По подвалу разошелся запах похлебки: ароматических приправ, вареных овощей и мяса. Генриетта сглотнула слюну. Ведь сегодня она, считай, ничего и не ела. Толстяк остановился возле первой решетки, оторвал пальцами три шматка хлеба и бросил в средину, словно кур кормил. Затем наполнил миски половником, что торчал в кастрюле, и сунул их под решетку.

«А ведь дверь не открыл!», — вздохнула про себя Генриетта. — «Нужно эту скотину спровоцировать, чтобы влезла в камеру. Вот только как? Она не знала ни единого слова по-турецки.

Хакки передвинул кастрюлю ногой к следующей пещере и наклонился, чтобы наполнить миски.

Висящий за его спиной Игнаций поднял голову, открывая горящую рану на шее, и рванул цепь. Звенья, касающиеся запястий рук, сотворенных флогистоном, засветились багрово от жара и со звоном распались. Музыкант молча бросился на толстяка и схватил того сзади за горло. Хакки выпрямился и завел одну свою руку за спину: одним движением он перебросил Игнация вперед, словно тряпичную куклу, и схватил его обеими ладонями.

От ужаса Генриетта даже зашипела. Немедленно! Необходимо сейчас же освободиться, или евнух порвет Игнация как Тузик грелку. Она затрясла решеткой. Железки были крепко посажены в камень, а имеющаяся в решетке дверка была закрыта толстой цепью с висячим замком. Девушка со злостью рявкнула и схватилась за одну из головок винтов на лбу. Ей необходима была биомеханическая поддержка, вся сверхчеловеческая сила воина-мехаборга. Но без ключа отвернуть клапан она не могла.

— Мне нужен какой-то рычаг, чтобы открутить эту чертову штуку! — обратилась Геня к девушкам.

Обе глядели на нее перепуганными, ничего не понимающими взглядами. В конце концов, до Габриэли дошло, в чем тут дело, так что по камере она разглядывалась уже более осмысленно.

— Вон там! — указала она на поперечное соединение вертикальных решеток. — Упрись лбом вот об это! А мы тебя провернем, словно гаечный ключ!

Не раздумывая ни секунды, Генриетта упала на колени и прижала голову к прутьям. Шестигранная головка одного из винтов заклинилась на месте соединения. Девушка напрягла мышцы шеи и попыталась сдвинуться всем телом, но поворот, балансируя на одной ноге, совершить не удавалось. Габриэля подскочила к пруссачке, схватила в поясе и при этом позвала ошеломленную темпом событий Зузанну.

— Хватай ее за ноги, после чего вместе поднимаем! — приказала юная актриса.

— Поворачивайте влево! Вверх! — скомандовала Генриетта, обеими руками хватаясь за голову и прижимаясь к решетке.

А за оградой Хакки, рыча басом, метался из стороны в сторону, пытаясь обезвредить огненные кулаки Игнация. К сожалению, большая часть флогистона в теле музыканта уже выгорела, так что он уже не мог справиться с противником столь же легко, как с автоматом в доме Довнара. Тяжелое дыхание и хрип сливались с грохотом и шлепками наносимых ударов. Наконец евнух сломал руку Игнация в локте, но трупоход не обращал на увечье ни малейшего внимания и все так же барабанил кулаками по великану.

Девицы подняли Генриетту, которая заставила тело быть одним жестким инструментом, и выполнили оборот в 180 градусов, так что пруссачка висела головой вниз. Винт попустил и провернулся. Девушка почувствовала жаркий фонтан боевых флюидов, протекающий по жилам. Энергия заполнила тело всего за пару ударов сердца. Девчата отпустили новенькую, и та в грациозном пируэте встала на ноги, затем подскочила к дверце, схватила висячий замок и потянула. Она чувствовала, как жар бьет ей в лицо, как расцветает он кирпично-кровавым румянцем на щеках. На шее девушки набухли жилы. Она уперлась обеими ногами о решетку, продолжая тянуть цепь с замком обеими руками. Треснули швы на плечах платья, когда мышцы воительницы напряглись и значительно увеличились в объеме.

С болезненным стоном одно звено не выдержало, и Геня упала на землю. Прежде чем ее подруги сориентировались, что дверка открыта, Генриетта уже мчалась, словно локомотив, вдоль подвала.

Из ран на набрякшем лице Хакки текла кровь. Из носа кровь лилась двумя струями, к тому же морда у турка была сильно обожжена, поскольку наносящие удары руки Игнация, несмотря на утрату мощности, от жара были багровыми. Если бы евнух был обычным человеком, он давно уже выл бы от боли и не был способен драться. Но Хакки лишь еще сильнее схватил противника за голову и одним рывком свернул ему шею. Лицо Игнация очутилось на спине как раз в тот момент, когда подбежала Генриетта. Музыкант подмигнул ей.

Девушка подскочила, размахивая страшной гарротой. Она позволила орудию смерти обернуться вокруг шеи толстяка. Проволоку с колючками отягощали с обеих сторон свинцовые шарики, служащие в качестве рукояток. Генриетта держала один из них в руке и протянула пальцы к другому через мгновение, после того как гаррота оплела шею евнуха, тем не менее — не успела. Хакки, словно бы нехотя, оттолкнул воительницу открытой ладонью, так что та получила могучий удар по виску. Земля убежала у нее из-под ног, словно внизу взорвалась бомба. С широко расставленными руками Геня полетела в сторону, и лишь в последний миг инстинктивно охватила голову ладонями. Она ударилась в стенку и со стоном сползла на холодный каменный пол.

Снова турок обеими руками схватил голову трупохода и провернул ее еще сильнее, продолжив оборот, теперь уже на все триста шестьдесят градусов. Игнаций плюнул Хакки в лицо огненной слюной и ударил носком ноги в коленную чашечку. Потом он вытянул руку и схватил шарик-рукоятку гарроты. К сожалению, второй рукой, сломанной в локте, он совершенно не владел. Но он дернул, и колючки глубоко вонзились в кожу толстяка. Правда, парализующие токсины, казалось, никак не действовали на эту громадную тушу.

Генриетта схватилась на ноги. В голове у нее шумело, во рту чувствовала металлический привкус крови. Она подозревала, что у нее треснули все ребра, да и череп, наверняка, тоже разбит, но пока биологическая поддержка действовала — она могла убивать. Тогда она подбежала к громадной кастрюле с похлебкой, подняла ее над головой, после чего со всего размаху грохнула ею по башке евнуха. Что-то глухо загудело. Горячее варево залило Хакке и Игнация, великан пошатнулся, но равновесия не потерял. Зато, похоже, разнервничался!

Он грохнул кулаком трупохода, разбивая тому грудную клетку. Музыкант, широко расставив руки, полетел назад, ударился спиной о решетку, где его и заклинило. Взбешенный толстяк повернулся к девушке, которая, по сравнению с ним, казалась маленькой девчушкой. Она подпрыгивала, словно боксер во время поединка, горячечно размышляя над тем, ну как бы нанести вред этому чудовищу.

Разложив руки, турок с ревом бросился на пруссачку. Та же скакнула ему навстречу и колобком прокатилась между ногами гиганта. На ходу инстинктивно схватила того за мужское достоинство, совершенно позабыв, что яйца тот потерял уже давно. Зато ее пальцы ухватились за пенис.

«И так пойдет», — подумала она и потянула изо всех сил.

Евнух завыл удивительно тонким голоском и склонился, чтобы схватить девицу. Та же находилась у него за спиной, с лицом на высоте ягодиц. Турку пришлось согнуться и сунуть голову себе между ног, в чем ему сильно мешало выпирающее пузо. Какое-то мгновение ситуация была патовая, но тут Генриетта стиснула зубы и рванула еще сильнее.

Точно так же, как ранее разорвала цепь, теперь с той же легкостью она оторвала мужское достоинство турка, вместе со шматком кожи низа живота и шароварами. После чего отвесила добрый пинок в громадный зад и кинула Хакки в лицо его же собственный пенис. Как только евнух увидел это, глаза у него закатились, обнажая одни белки. И он сомлел.

Для верности Генриетта отвесила еще один пинок по виску, а поскольку никакой реакции не последовало, глубоко вздохнула. Пальцами она завернула головку винта на лбу, но не дожимая до конца. Генриетта отстегнула пучок ключей с пояса толстяка и кинула его выглядывающей из-за решетки Зузанне.

— Освободи остальных девушек, — коротко приказала она. — Пошли!

Пруссачка помогла Игнацию вырваться из клещей железных прутьев. Большая часть костей музыканта была переломана, голова же держалась исключительно на частично перерезанной коже.

Игнаций пошевелил губами, но, к сожалению, рояльная струна, которой душил его евнух, перерезала ему гортань. Так что Генриетта уже не могла с ним общаться. Музыкант похлопал ее по плечу и бледно усмехнулся. От него страшно несло гарью, флогистон с каждым мгновением вытекал из несчастного. Похоже, он понимал, что ему уже недолго осталось, тем не менее, он, вроде бы, даже был доволен этой своей псевдо-жизнью: он ведь нашел свою музыку, вспомнил, кто он такой. Ну а со своими убийцами планировал посчитаться чуточку позднее.

Около полутора десятка девушек стояли одна за другой, словно гуси. С ожиданием и надеждой глядели они на Генриетту, ощупывающую собственное тело. Толстяк, похоже, оставил ее кости в целости. Опять же, весьма пригодился бронированный прусский корсет.

— Ну что, девушки, говорила же я вам, что Геня нас освободит? — отозвалась возбужденная Зузанна. — Раз-два, и расправилась с жирной сволочью!

Игнаций кивнул женщинам и пошел впереди к лестнице. Там он еще на мгновение задержался и указал Генриетте место, рядом с которым был прикован. Пруссачка заметила почерневшие пятна, въевшиеся в камни.

— Именно здесь тебя и убили? Под этой стенкой? — спросила та. — Это следы твоей крови…

Музыкант утвердительно качнул головой и сжал кулаки. До того, как заснуть вечным сном, он еще намеревался отплатить своему убийце. Игнаций понимал, что ему следует поспешить, пока сила окончательно не выветрится. Так что он энергично стал подниматься по лестнице, больше не оглядываясь за спину. Генриетта шла за ним, затем — опять же гуськом — девушки. Через пару минут они добрались до тайных дверей, отрываемых скрытым механизмом. Игнаций переставил рычаг. С шипением и в облаках пара ворота открылись. Беглецы очутились на задах склада. Уверенным шагом трупоход направился в главное помещение. Они прошли мимо ведущей наверх лестницы и вошли в магазин с огромной застекленной витриной.

Среди ровнехонько выставленных, блестящих новизной инструментов находилась стойка с огромной кассой, приводимой в движение изогнутой ручкой. Рядом с ней, небрежно опершись о стойку, стоял Бурхан Бей. На турке был восточный халат, на голове — надетая набекрень феска. Он спокойно брал сушеные финики с небольшого блюдечка и не прервал свое занятие, даже когда увидал заходящего в магазинный зал Игнация.

— Нужно было сразу приказать тебя расчленить и сжечь, — меланхолично заявил он. — Надеюсь, ты не слишком сильно повредил Хакки? Ага, а вот и наша прекрасная панна! Я так и знал, что у девушки огненный темперамент. Никому еще не удавалось обмануть Хакки и вырваться из его лап. Но боюсь, что дальше уже дамочка никуда не пойдет.

Из-за стоявшего в углу органа вышел очередной евнух-толстяк — Ферди. В своих лапах он держал тяжелый молот, рукоять которого была выполнена из богато разукрашенной стали; на обухе были выгравированы надписи арабской вязью. Игнаций его даже и не заметил. Точно так же, как и Генриетта, он обернулся, услыхав писк собравшихся в предыдущем помещении девиц. Издалека, из подвала, доносилось взбешенное, басовое рычание.

— Хакки пришел в себя, — заявила сразу же побледневшая Габриэля. — И, похоже, теперь он взбесился по-настоящему.

На лестнице раздался грохот, словно по ней мчалось стадо лошадей. Басовое рычание нарастало. Генриетта с трудом сглотнула слюну и положила пальцы на головке винта. Это же она проявила к турку милосердие и не добила, когда он валялся без сознания. Она совершила ошибку, которую опытный воин никогда бы совершить не позволил. Эх, совсем она размякла в Варшаве, словно первая попавшаяся девица…

Бурхан Бей подал незаметный знак, и близнец Хакки замахнулся молотом, одновременно делая три шага вперед. Оружие блеснуло золотыми арабскими надписями и прорезало воздух с басовым гулом. Генриетта бросилась назад. Игнаций же лишь повернулся к новому противнику, он даже не успел поднять руки, чтобы защитить себя. Молот попал ему в голову.

Вспышка. Голова музыканта взорвалась с грохотом. Сгорающий флогистон пожрал свет, на мгновение погрузив магазин во тьму. Игнаций тяжело упал на пол, теперь окончательно мертвый. Генриетта же одним движением повернула головку клапана. Теперь она размышляла: сражаться с Ферди или с быстро приближающимся Хакки.

Обоих она успела узнать настолько хорошо, чтобы понимать: ни с тем, ни с другим у нее нет ни малейшего шанса. Геня прикусила губу и вздохнула, тихонько, про себя:

— Данил, и ты, князь Александр Иванович, спасайте меня, причем — поскорее.