Ora et labora (молись и трудись)
Саня проснулся, сунул руку под подушку — паспорт в кожаной обложке, на имя Александра Невзоровича Чипухина лежал на месте. Тепленький, новенький. Парень достал его, погладил и раскрыл. Да, так и есть, его цветная физиономия, не придерешься. Выпученные глаза смотрят убедительно и даже нагло.
Уже месяца три как он приехал на заработки в Питер из села Гороховый Ряд. Бабка у него там померла. А кроме нее у Санька и не было никого. Сирота значит. С бабкой вырос. Она ему и мать и отец была. Как померла, подался селянин в большой город счастья искать. То там, то здесь подвязался. Работа вся черная, да и зарплата такая же. При кладбище в мастерской случайно устроился на подхвате — помогал камни пилить, мусор убирать. Иногда звали могилу помочь выкопать или подправить какую, песка-крошки мраморной подсыпать, если кто из рабочих заболел или запил. Сперва Саня койку снимал в хостеле неподалеку, пока одним прекрасным серым и дождливым питерским днем не заметил возле склепа, что прямо за Смоленской церковью — бабу. Назвать ее женщиной язык не поворачивался. Баба самоварная. Такая у них в кухне на заварном чайнике сидела. В пышной ситцевой юбке, кофте с баской. Серый платок, завязанный под подбородком, покрывал бабью голову. Саня даже осмотрелся — может кино снимают, такое у них бывало. Но никаких камер рядом, в кронах столетних лип только ветерок гуляет, а людей не видно.
Когда подошел ближе понял, что баба стоит возле заброшенной могилы: овал раковины плотно зарос бурым мхом, внутри буйствовали сорняки, а на каменном кресте, там, где обычно отмечено имя и даты жизни — смерти висел запечатанный в файл призыв: «ответственного за захоронение просьба зайти в администрацию кладбища».
Саня открыл было рот, чтобы подсказать бабе, где администрация заседает, но та его опередила:
— Хочу тебя, соколик, попросить. Ты уж присмотри за могилкой. Траву подергай. Обнови крест, да цифирки-буковки подправь. А я в долгу не останусь. Я бы сама, но не могу. На последнем издыхании я…
Баба выглядела вполне румяной и упитанной. Лицо без косметики, но кожа нежная и гладкая. «Молодая баба, — подумал Саня, — только глаза мертвые, какие-то застывшие, цвета чернозема».
— Так у нас это платно. В администрации нужно оформить… — Совсем не хотелось парню хлебное место терять. Узнает кто, что мимо кассы — выгонят. А за бесплатно он пахать не обязан, не благотворительный фонд.
— Можешь у меня пожить. Даром живи, скока хошь. В ночлежке-то, небось, не сладко. А комната моя тута неподалеку, у собора Андреевского. Так что, договорились? — Рука бабы юркнула в прореху между пуговичками на груди. — Держи вот. Тута ключи и адрес. — Она сунула в оттопыренный карман рабочих штанов парня, то, что было зажато в кулаке.
— Э-ээ! — попытался он возразить обескураженный необычным поворотом дел, но странная баба уже бежала прочь, петляя между могил.
Саня еще раз огляделся и приподнял файл, прикрученный проволокой ко кресту.
«Евлампия Селёдкина, — прочел вслух еле заметные буквы, усмехнулся, присмотрелся и сам себя поправил — Серёдкина. 1886».
Удивительно, но после черточки не было никаких цифр. Как Саня ни присматривался, даже фонариком посветил, но нет. Гладко-пусто.
— Фигасе… — сплюнул он себе под ноги. — Билет с открытой датой…
Ахнули в колокол к вечерней. С ближайшего склепа взметнулись голуби. Саня достал из кармана связку крошечных ключей, завернутых в пожелтевшую, пахнущую карболкой бумажку. Он сразу узнал этот запах «чистоты». В полковой санчасти так воняло, когда сам валялся там с чесоткой. Ключи были крохотными, таких замков теперь и не ставят. Один вроде английский, а второй ключик на свисток похож, с полым цилиндром. Допотопный. И только электронная таблетка, зажатая в пластиковый корпус, разбивала вдребезги все мысли о шатающихся по кладбищу приведениях из прошлого века.
На бумажке корявыми, чуть растекшимися синими буквами значился адрес. Действительно недалеко, всего-то пять улиц — десять линий. И Саня, подумал, что прошвырнется в ближайший выходной, проверит, что за бред тут баба ему задвигала.
Выходной выдался солнечным, располагающим к неспешным прогулкам. Захватив ключи и записку, новоявленный квартирант отправился поглазеть на бесплатную хату, в глубине души все же подозревая, что это какой-то развод. А баба, точно с приветом. Насмотрелся он тут на всяких. Место святое, паломники и туристы до самого закрытия шастают. Юродивые всякие. У ворот нищих мошенников тьма. Как на работу ходят. Может и эта баба с придурью. Как там — Лампада, нет. Евлампия Селёдкина. С такими насмешливыми мыслями он не заметил, как дошел до нужного дома. Но вход оказался не парадный, а дальний, в проулке. Пришлось обогнуть длинный дом, еще раз свернуть за угол, немного пройти по узкой улочке, стиснутой с двух сторон глухими обшарпанными стенами и… Санек остановился возле забранного решеткой проема с черной металлической дверью посредине. Над входом, прикрученная к стене, висела табличка:
«Внимание ведется видеосъемка».
А прямо на дверях старательно белой краской было выведено:
«ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. ВХОД ПОСТОРОННИМ ВОСПРЕЩЕН. ВХОД И ВЫХОД ПО МАГНИТНОМУ КЛЮЧУ».
«Прям замок Галкина какой-то, а не коммуналка с клопами», — хмыкнул он и приложил таблетку к электронному церберу.
Двор-колодец с квадратом безоблачного неба над головой был тих и пуст, как деревенская библиотека. В дальнем его углу рядом с невысокой кирпичной башней примостилась дверь под козырьком.
Саня бодро взбежал на четвертый этаж.
Для себя решил, что если соседи дома и начнут его пытать, кто и зачем, скажет — родственник. Уверенно так скажет. Он уже приготовился видеть их кривые и недовольные рожи, но в темной прихожей стояла все та же тишина, и даже зашарканные половицы не скрипнули под ногами. Саня зажег телефонный фонарик и нашел на стене выключатель.
Голая лампочка под потолком залила желтоватым светом небольшую прихожую с пустой настенной вешалкой и двумя дверями, расположенными напротив.
Ни одна из них не поддалась — закрыто. Коротким коридором новый жилец прошел вглубь квартиры, где темнела еще одна дверь — но и эта не хотела его пускать. В кухне отыскалась третья. Вот она-то и отомкнулась заветным ключиком. Но прежде чем сунуть его в скважину он зачем-то приложил к нижней губе цилиндр и дунул. Сиплый звук на мгновение всколыхнул воздух и неожиданно, будто мазнуло по лицу мягкой кистью. Он звонко чихнул, еще и еще раз, прикрыв нос ладонью.
Маленький замок, висевший на квадратных проушинах, и цветом и формой напоминал печатный пряник-лошадку. Саня приладил ключик в скважину и заветная дверь отворилась.
Ожидать что-то роскошнее привычного хостела он не смел. Но и в крысиной норе оказаться не рассчитывал. А вот же пришлось.
Комната, даже не комната — каморка. Ни тебе паркета-ламината, ни линолеума — доски! Крашеные доски на полу, у окошка, зашторенного жалюзи, дешевая кровать из Икеи. Вместо шкафа напольная вешалка с полуметровой штангой. Интерьер так себе, не барский. Санек рухнул спиной на кровать и матрац ему понравился — мягонький. Оклеенная дешевыми обоями под газеты, комнатка выглядела не празднично. Но это была отдельная жилплощадь, а не верхняя койка в хостеле. Потому решение напрашивалась само собой — беру!
Довольный квартирант привстал на кровати и глянул во двор: внизу, похожая на циферблат, сверкала на солнце жестяная крыша то ли башни, то ли карликовой трубы. Довольный он снова откинулся на подушку и взял с подоконника книгу.
«Пособие по разведению и содержанию грифонов», — прочел равнодушно, пролистнул под пальцем за секунду и, зевая, кинул на прежнее место. Книги его не занимали. Читать в свои двадцать он не любил, да и писал так, что Ворд краснел от возмущения. По русскому на ЕГЭ при пересдаче еле-еле баллов наскреб: «Нафига эта грамотность, я ж не в писатели готовлюсь». Не определился пока Александр Невзорович кем быть, а вот как жить намечтал давно — респектно. Для того и в Питер приехал.