Аптека Пеля

Глава 2

Коренастый, красномордый бригадир каменотесов отчего-то сегодня был трезв и оттого же зол, как оголодавший клоп. Он метался по площадке с готовым ритуальным товаром, выкрикивая: «В мраморную пыль! В пепел!» А дальше затейливо и нецензурно, — за что, наверное, и получил свое прозвище «матрица» от здешнего настоятеля, да так и приклеилось оно, как жвачка к подошве — и хочешь соскрести дочиста, да хрен! Причиной его ярости стал гранитный обломок, прикрытый ветошью, о который Матрица умудрился споткнуться. Камень лежал посреди двора. А должен был в контейнере у стены. Ну, да! Недоглядел Санек и теперь от начальственного гнева прятался за мужиком с бабочкой на шее, вернее за его надгробьем. В такие минуты лучше не отсвечивать, а то и вправду шмальнет напалмом и поминай, как звали. Кто ж знал, что бригадир явится с самого утра трезвый и нарушит все планы. А планы у Сани были такими: пока солнце и светло отдать должок Евлампии Селёдкиной, подновить могилку. Надо ж долг отдавать. Сам-то он уже неделю барствовал в пустой квартире. Наслаждался тишиной и покоем отдельного бытия. Вот и теперь в его кармане лежал пластиковый пузырек на пятьдесят миллилитров — аж за шесть сотен! — моментально сохнущей краски.

Проскочив сквозь группу женщин в платках и юбках до пят, что толпились возле храма, Он шмыгнул в кладбищенскую сень. Огромные деревья, образуя купол где-то на высоте птичьего полета, нежно шелестели вновь народившимися листочками, совершенно презирая тлен и прах, что питал их корни.

Саня быстро нашел могилку и тут же принялся выдирать сорную траву из ее середины. Все что вырвал, собрал в кучку и бросил неподалеку, к ржавой ограде, за которой покоился с миром всеми забытый дореволюционный покойник.

Наконец, наступил самый главный момент. Отерев о штаны руки, юный реставратор с нескрываемым любопытством приподнял файлик, по — прежнему болтавшейся на кресте, — чем черт не шутит, — а вдруг там и вторая дата образовалась! Но нет. Все, как и было. Саня сорвал объявление, сложил вчетверо и сунул в карман штанов. Из другого достал пузырек и кисточку, но вдруг вспомнил, что забыл растворитель. Бежать назад к Матрице в лапы, так потом и не вырвешься! Скинув футболку, он обильно поплевал на нее и потер центр креста. Буквы вроде стали яснее. «Не переживай, Серёдкина-Селёдкина, все будет ок!» — подбодрил сам себя с улыбочкой и, открутив крышку, быстро окунул в содержимое пузырька тонкую кисточку.

«ЕВЛАМПИЯ СЕЛЁДКИНА 1886», — вывел старательно белой краской и замер.

— Твою пасть! — взвыл он, и тучи голубей тотчас взмыли из-под крон и с оградок. — СеРёдкина!

Указательным пальцем мазила пытался стереть букву «Л», но краска мгновенно схватилась, как и обещал производитель. Санек дерну футболку с плеча, сунул в рот ее край, яростно пожевал и, натянув на указательный палец пропитанный слюной трикотаж, попробовал исправить положение. Тёр аккуратно, долго, но бесполезно. Импортная краска стояла намертво!

— Тьфу, ты, — плюнул он на могилу с досады и закупорил пузырек. Ненужную кисточку, с застывшей на кончике белой каплей, бросил тут же.

Негромко матерясь, натянул футболку. Мокрое пятно холодило живот и ощущение это было непреодолимо гадким, какого прежде он никогда не испытывал, даже насквозь промокая под осенним дождем.

Как-то не задался сегодняшний день. Проклятая буква впилась в камень и ни растворитель, ни нож не смогли ее сковырнуть. Саня старался изо всех сил: скреб, тер, потом повторял все заново и, наконец, сдался — стоял и тупо пялился на крест, под которым теперь лежала не Серёдкина, а какая-то неведомая Селёдкина неизвестно когда скончавшаяся в еще царском Санкт-Петербурге.

А что если баба заявится на могилу и увидит, что ее родственницу «перекрестили», да и попрет из комнаты… С невеселыми мыслями он зашел во двор мастерской, где его поджидало новое огорчение: Матрица все-таки умудрился сломать большой палец на ноге, а перед тем как уехать в травму приказал не пускать больше бездельника. Попёрли, значит, его из мастерской.

Казалось бы, достаточно неудач для одного дня, но злобный фатум не унимался и через пару часов, в бабьей квартире случился потоп.

Возможно, внизу давно подтекало. Под раковиной в кухне валялась темная тряпка, обрезок какой-то одежды: штанина или рукав. На нее изредка падали капли, как-то не особо беспокоившие Санька. Но только не сегодня, в этот проклятый день, когда, казалось, все звезды Чепухинской натальной карты сошлись в зловещем каре.

Лишь только он открыл кран, где-то внизу под раковиной бойко и весело застучало, и под ноги обрушился мощный поток. Медный таз, что стоял рядом на табурете мгновенно перекочевал под лохань допотопной раковины, прикрученной к стене двумя проржавевшими болтами.

На какое-то время его бы хватило, чтобы спасти квартиру от затопления, но ненадолго. Рассматривая место прорыва, Саня присел на корточки. В сантехнике он понимал не больше, чем в астрофизике. Таз стремительно наполнялся, нужно было срочно звонить в аварийку или просто драпать из квартиры, — пусть жильцы-соседи расхлебывают. Но разок, пока сомнения терзали душу, сбегать с тазом до туалета все же пришлось, а вернувшись, он неожиданно обнаружил, что поток как-то сам по себе сходит на нет.

Наполненный до середины таз был выдвинут из-под раковины.

Отшвырнув ногой мокрую тряпку, Саня, дернул с гвоздя полотенце, чтобы промокнуть лужи. Но сделал это так неуклюже, что задел стоявший на полочке крошечный пузырек и тот сорвался вниз, теряя в полете неплотно прижатую стеклянную пробку. Почти все содержимое угодило в таз. Вода, мгновенно вскипев, окрасилась в изумрудный цвет, но тут же приняла обычный вид и прозрачность, оставив парня в недолгом удивлении, потому как в квартиру уже звонили, стучали и даже что-то громогласно вещали из-за дверей. Картина мира вмиг сузилась до черной точки. Санек затаился, гоняя в голове неприятные мысли: сейчас вломятся, «приголубят», мало не покажется. А, может, и из квартиры выставят или в полицейский участок отволокут.

Только разборок ему не хватало. Не иначе, сглазила его одна из кладбищенских ведьм — у-у-у! — злющие твари с поддонами для денег. Мысленно он уже распрощался со своей уютной жизнью в отдельных хоромах, но минут через пять все стихло.

Саня прислушался — вроде пронесло. Он подобрал с пола склянку, — на дне болталось немного зеленоватых крупинок, и вернул на полку. Сунул в таз пятерню, выудил пробку…

Внезапный приступ дурноты закружил голову. Рука ослабла так, что пробка показалась пудовой гирей. Не в силах ее удержать, пальцы разжались, и стеклянная «пулька» точно в рапидепоплыла в воздухе, коснулась пола, медленно покатилась…

В горле пересохло. Ноги задрожали. Саня опустился на табурет и рассеянно глянул в окно.

На подоконнике сидела странная птица. С виду орел: башка, клюв, когтистые чешуйчатые лапы. Птица повернула голову, повела волчьими ушами, словно прислушиваясь. Узкие, подернутые кровавой пленкой глаза, отыскали Саню и медленно распахнулись, маяча тускло-желтым огнем.

Свинцовый ужас сменил дурноту.

Птица раскинула гигантские прозрачные крылья, и шагнула через стекло, заполняя собой все пространство кухни.

Растянув в полете львиный хвост и мохнатые лапы, тварь бесшумно проплыла над головой и, пройдя сквозь стену, исчезла.

Внезапно обретя силу, Санек рванул с табурета к выходу! Соседи и полицейские, пугавшие совсем недавно, теперь казались ему добрыми гномами в сравнении с тем Вавилонским кошмаром, что накрыл его только что без видимых причин и веществ.

Припустив со всей дури вниз по лестнице, он задел идущую вверх тетку с огромной корзиной, которую та бережно прижимала к груди. Корзина вырвалась из заботливых рук и покатилась вслед за обезумевшим квартирантом, оставляя на ступенях выбеленные до сияния рубахи с кальсонами.

Куда несся, Саня и сам не ведал. Хотелось вырваться из кухонного кошмара на волю, в город, в жизнь! Скорее увидеть, убедиться, что мир не изменился, все по-прежнему: по земле ходят люди, а по воздуху летают обычные воробьи и вороны.

Растерянный, он стоял посреди тротуара и глядел на спешащих мимо сограждан. На пролетающих над колокольней Андреевского собора голубей, на залитую щедрым солнцем мостовую… а та вдруг качнулась под ногами, зашевелилась, будто живая, вспучилась, превращаясь на глазах из гладкого асфальта в плотно уложенную серым булыжником поверхность. Обалдевший, он глядел, не отрываясь, на необъяснимые метаморфозы и в голове его было прохладно и пусто, словно ветер с Невы выдул последние мысли.

Где-то совсем близко остановилась маршрутка, он отчетливо слышал звук захлопывающихся дверей. Обернулся, но вместо привычного минибаса на него надвигалась лошадь!

Саня шарахнулся в сторону, прижался к стене.

Бородатый мужик в немыслимо идиотской, похожей на ведро для бумаг шляпе и кафтане перетянутом красным кушаком, осаживая лошадь, дернул на себя вожжи. Кобыла встала напротив аптеки доктора Пеля. Конечно, это именно тот дом, где он теперь обитал квартирантом. Он сразу его узнал. Только вход в его теперешние апартаменты был со двора. А это парадный фасад. Вот же надпись. Санек обернулся, чтобы убедиться, что он именно в себе и в Петербурге и вообще…

«АПТЕКА проф. доктора ПЁЛЯ и СЫНО…» — не успел дочитать, как дверь приоткрылась…

Тонкая, прямая, как иголка дама, обтянутая кружевом и бархатом, в невероятных объемов шляпе, унизанной шелковыми цветами, выплыла из парадного подъезда. В руке она сжимала маленький сверток. Дама села в коляску и укатила, оставив после себя запах чего-то тошнотворного, сладко-горького, то ли лекарств, то ли духов.

Санька опять замутило.

Рынок, что стоял напротив аптеки, стал расплываться и таять. Саня щурился, стараясь хоть как-нибудь настроить резкость, и она вернулась. Ненадолго. Но этого хватило, чтобы заметить у одной из арок женщину с мобильником в руке, прошуршавший мимо расписной фургончик доставки и стайку гогочущих подростков с рюкзаками.

— Не подскажешь, где метро? — услышал он позади голос и обернулся. Мужик дымил электронной сигаретой. Санек обрадовался ему как родному, замахал в сторону подземки. Окуренный густым белым дымом, незнакомец бодро зашагал в указанном направлении. Саня напряженно следил за ним, боясь потерять из виду, но как только человек приблизился к черте Большого проспекта, его размыло, точно акварельную краску избытком воды.

Стало страшно. И страх погнал туда, где могли помочь немедленно. Он взлетел по лестнице, приоткрыл массивную дверь аптеки, скользнул тенью и рванул к прилавку.

— Вызовите скорую… Я умираю… — прохрипел, задыхаясь, сделал несколько шагов к окну и завалился на плюшевую банкету.

Смутные видения посетили несчастного незамедлительно. Ему почудилась прекрасная девушка в длинном белоснежном фартуке и накрахмаленной белой косынке с красным крестом. Ее прохладные пальчики коснулись его головы, расстегнули пуговички на рубашке, приставили к груди какой-то предмет похожий на деревянную палочку с воронкой на конце. Не проронив ни слова, прекрасная незнакомка скрылась, но тут же вернулась с комком серой ваты, сунув ее под нос умирающему.

Вдохнув пару раз, тот ожил, тряхнул головой и в недоумении уставился на крупную тетку в белом халате. На бейдже, приколотом к выдающейся груди, чернели буквы и, хоть голова его была, будто набита той самой ватой, он смог прочесть: «Татьяна Маслюк. Администратор».

— Ну, что? — спросила она весело. — В больничку или домой? — и помахала ядреной ваткой перед носом воскресшего парня.

— Домой… — вяло ответил он, поднимаясь с плюшевой кушетки.

— Вот и хорошо, — улыбнулась аптекарша. — У нас тут музей, экскурсия через пять минут начнется, а ты помирать вздумал. Нехорошо это.

— Да, да, спасибо, — пролепетал бледный Саня и выполз за двери. Навстречу ему по лестнице уже поднималась шумная группа туристов с гаджетами, и это означало, что на дворе по-прежнему двадцать первый век.

Желтоватые пятна все еще плыли перед глазами, когда он искал, кого бы обнять и расцеловать от счастья и радости, что мир не свихнулся, и он не свихнулся. Санек был готов облобызать любого. Любого!

… но только не бородатого мужика в картузе и длинном фартуке, метущего брусчатку… и не ту бабу с пустыми ведрами на коромысле, спешащую куда-то вдоль рынка к Неве… и не того коробейника с лентами и свистульками, что подзывал его вращая руками, как лопастями вентилятора.

Испуганным затравленным зверем Саня озирался по сторонам, выискивая хоть какое-то объяснение всей этой галлюциногенной фигне. И не находил — перед глазами плыли дощатые вывески:

ГОТОВОЕ ПЛАТЬЕ

ОБУВЬ И КАЛОШИ

ИКОНЫ И КИОТЫ

Дышать становилось все труднее. Пахло навозом, прокисшей капустой… Сизоватая пелена ползла от Невы, наполняя улицу неведомым едкими смрадом.

Опьяненный миазмами и растерянный он наблюдал, как мимо неспешно прошагала лошадь, за ней тянулась подвода с дровами. Но ни стука копыт, ни грохота колес о булыжную мостовую, Санек не слышал. Вокруг была космическая тишина.

Неподалеку остановился мальчишка лет двенадцати с берестяной корзинкой на голове, наполненной перьями зеленого лука. Господин в цилиндре и сюртуке прошел мимо, поигрывая тростью. Он приподнял свой строгий головной убор и кивнул встречной даме, скрывавшейся от солнца под кружевным зонтом.

Пузатый полицейский в белом мундире с кобурой и длинной шашкой у пояса вдруг тормознул напротив обалдевшего Санька. Расставив ноги и сунув за ремень большие пальцы, какое-то время он плавно перекатывался с носков надраенных сапог, на подбитые подковками каблуки, в упор рассматривая перепуганного Санька. Страж порядка стоял так близко, что еще сантиметр и их животы бы сошлись в неравной битве. Но не случилось. Городовой довольно оскалился, крутанул кончик тощего уса и, лукаво подмигнув непонятно кому, продолжил свой неспешный дозор. Саня обернулся, в надежде, что кто-то стоит за его спиной, но за спиной никого не было — только зеркальная дверь аптеки Пеля.

Что происходит в его голове?! У кого спросить?! Может у коробейника, что минуту назад зазывал его, а теперь степенно прохаживался вдоль галереи рынка, не замечая.

Саня перебежал улицу и подошел к торговцу. Но тот будто его не видел: глядел куда-то мимо или сквозь. Тогда, решив привлечь внимание мужичка, он нагло цапнул с лотка свистульку и офигел. По всем законам физики, которую он прогуливал с особым удовольствием, в руке должен был остаться предмет. Но изумленный, парень сжимал и разжимал пустой кулак — свистулька-петушок по-прежнему стояла среди таких же расписных игрушек.

Коробейник невозмутимо смотрел на него и вдруг разулыбался во все свои гнилые зубы, схватил свистелку и, наклонившись, протянул непонятно откуда взявшемуся малышу в белоснежной матроске. Старая дама, с поблескивающим на бледном носу пенсне, оказавшаяся тут же, достала из бисерного мешочка, что болтался у нее на запястье, медную денежку и отдала сияющему лотошнику. Тот принял с благодарным поклоном и тут же спрятал в кармане жилета, надетого поверх пурпурной рубахи. Довольный малыш приставил к губам свисток и дунул изо всех сил. Саня видел, как его смуглые щечки округлились, а дама, изобразив удивление, приставила указательные пальцы к своим ушам и поспешила вслед за убегающим вприпрыжку малышом, подметая длинным подолом нечистую мостовую.

И тут внезапно оглохший Саня вскипел. Ему порядком надоело это немое кино. Изо все сил он хлопнул коробейника по плечу! Однако, презирая все законы материального мира, рука прошла сквозь тело и безвольно повисла. С каким-то остервенением, он поддал ногой лоток, но и нога не встретила никакой преграды.

«А-а-а!» — взревел он немым ртом, бухаясь на колени в столетнюю пыль, которая ничего не могла испачкать. Сквозь бесплотное тело просвистал экипаж, запряженный парой гнедых, но несчастный даже не вздрогнул.

Первозданная тишина накрыла его непроницаемым колпаком. Вторгшиеся в сознание люди-голограммы, оказались страшнее живых людей с ножами и пистолетами.

Все вокруг поплыло, и только сверкали на солнце купола Андреевского собора. Он закрыл глаза и стал молиться, бормотал себе под нос что-то несвязное, пока болезненный удар в спину не вернул в реальность.

— Тебе тротуара мало?! Чо на дороге разлегся, пьянь? — Саня поднял голову и, увидав морду со смартфоном у уха, заулыбался этакой довольной псиной. — Еще и скалится, укурок! — не унимался мужик.

Санек тяжело поднялся — похоже, его тело чуть не угодило под колеса реальной бехи — пошатываясь, подошел к машине и, наклонившись, поцеловал запыленный бампер. Хозяин тачки, не оценив порыва, хотел достать «тварь» поджопником, но не дотянулся и пустил вслед убегающему парню очередь нецензурной брани.

Самые распрекрасные слова в мире не были бы так приятны теперь его уху как эти помойные инвективы.