Араб у трона короля

Глава 2

Крис носилась по залу самозабвенно и весело. Генрих рядом с ней казался радостным щенком, прыгавшим под ногами и заглядывавшим снизу в глаза хозяйке. Увидя эту картину, я сначала чуть не расхохотался в голос, а потом загрустил.

Виолы отзвучали и передо мной остановился Говард с Ларисой и тут же припрыгали Крис и Генрих.

— Питер, с вашим клавесином никто не может справиться. Вы можете показать моим э-э-э… Короче, они уже все попробовали, но получается какая-то чушь.

— Да, милый, сыграй мою любимую.

— Она не танцевальная, дорогая. Это песня.

— Ну тогда спой.

Я посмотрел на Генриха.

— Ты поёшь? — Спросил он меня удивлённо.

— Какой рыцарь не поёт в дороге? — Ухмыльнулся я.

Говард одобрительно хлопнул меня по плечу.

Я прошёл к клавесину и заиграл Юрия Антонова, переведённого мной на английский ещё в девятом классе для нашего школьного ансамбля. В нём я тоже играл на электро-клавесине, звук у которого, кстати, был не лучше, чем у этого.

The moon sat on the throne again

To rule its starry land.

I remember as a sweet dream

The same evening, and your hands.

На моё удивление король подхватил Крис, они попытались станцевать «павн», и у них получилось. Я немного замедлился, и всё вообще пошло, как по маслу. Краем глаза я заметил и Говарда с Ларисой.

Я прищурил свой левый глаз, и Лорис рассмеялась, поняв мой намёк, но показала мне кончик языка.

«Вот-вот», — подумал я. — «Сколько девушек у меня увели, пока я играл на танцах».

Английских песен, кроме Битлз я больше не знал, и закончив «Моё Богатство», я ударил по клавишам, извлекая «A Hard Day’s Night».

Кристина с детства знала все мои песни и запрыгала вокруг Генриха, увлекая его в незнакомый ему ритм и танцевальный рисунок. Крис танцевала не рок-н-ролл, она просто двигалась в такт музыке, и у них с Генрихом вскоре получились вполне слаженные движения. Я повторил мелодию ещё два раза, потому что и остальные гости решили подвигаться.

Следом за «Ночью…» я заиграл вальс из фильма «Берегись Автомобиля»: Татс, татс, та-ра-ра-ра-ра-ра татс, и Кристина подхватив короля, закрутила его в танце.

Честно? Я убоялся, что Генриха стошнит. Однако, обошлось. Кристина периодически переходила с вращения на простые «переступы» из стороны в сторону, но потом я увидел, как уже сам Генрих повёл мою дочь в вальсе.

Больше никто из гостей повторить этот танцевальный вихрь не осмелился.

После вальса я встал из-за клавиш и Генрих буквально упал мне на руки. С него рекой стекал пот, капая с жёстко накрахмаленного жабо. Что характерно, моя доча даже не взмокла.

— Вы сумасшедший, Питер. А ваша дочь ещё сумасшедшее вас. Я в восхищении от неё. И от такого бала. Вы сломали весь церемониал. Сначала своим клавесином, а потом своими песнями.

— Прошу извинить меня, мой король и мою дочь. Ничто не мешает продолжить бал по заведённым традициям. Я моряк, сир, и плохо знаю традиции моей новой родины.

— Да, Питер, вы дикарь! Вы абсолютный дикарь! — вскричал король радостно. — И это мне в вас нравится. Пошли и свергли русского царя! Господа! — обратился король к гостям. — Вы знаете, что сэр Питер сверг Императора Московитов и сейчас на троне Московии наш царь и с ним наши советники. За это мы передали сэру Питеру Диашу графство Стаффордшир.

В зале повисла абсолютная тишина. Хоть бы одна млять отреагировала. Нас в этом обществе любили всё больше и больше.

— А если вы, Питер, научите моих музыкантов играть на вашем клавесине также хорошо, как и вы, можете просить у меня что угодно. Всё, господа, перерыв. Играем в фанты. Вы Питер, свой фант уже исполнили. Я назначаю фант для вашей дочери.

Крис сделала книксен.

— Вы, Крис, можете петь?

— Могу, Ваше Величество.

— Тогда пойте! Попросим, господа!

Король захлопал, и его поддержали хилые хлопки. Крис затянула «Аве Мария» и жена, толкнув меня к клавесину, дала свой носовой платок.

Я вступил на второй фразе и сделал хороший проигрыш после первого куплета, чтобы Крис отдышалась. Она тянула песню в замедленном темпе с хорошим вибрато, и я видел, что она ещё не отошла от танцев, поэтому дал ей немного отдохнуть. Зато последнюю ноту Крис тянула восемь тактов.

И зал не выдержал. Король начал хлопать уже на третьем такте, а зал с шестого. У меня эта тема вызывала странные чувства, вероятно связанные с прошлой жизнью. Я до последней ноты был строг и сосредоточен, а на последней ноте слёзы из меня выбрызгивались в буквальном смысле как из фонтана.

Лорис знала об этом и её платок мне пригодился. Пока все взоры были обращены на Крис, я успел привести себя в порядок.

— Доча, что ты думаешь о вчерашних событиях? — Спросил я Кристину утром.

— Ты про внимание ко мне Генриха?

Я взял её за плечи, развернул к себе и посмотрел ей в глаза.

— Доча, это не Генрих. Это — король Англии. Ты крокодила в Бразилии видела?

Кристина посмотрела мне в глаза и часто-часто захлопала длинными ресницами.

— Генрих — это крокодил, готовый схватить добычу, когда захочет есть. Особенно, когда добыча сама подошла близко к водоёму и не чувствует опасности. В его руках жизни всех англичан. Он убил или казнил столько подданных, сколько не съели наши индейцы. По его капризу начинаются и заканчиваются войны. Вот, только что, он воевал с франками.

— Зачем ты мне это говоришь? Мне он безразличен, — фыркнула дочь.

— К сожалению, не безразлична ему ты. Хотя…. Почему к сожалению? Может быть и к счастью, если ты будешь себя правильно вести. Ты хочешь стать королевской наложницей?

— В смысле? — Переспросила меня дочь. — Королевской шлюхой?!

— Именно.

— Нет, конечно! — Возмутилась она.

— А женой?

— Королевой?

— Нет. Не королевой. Женой короля. Жёны королей только внешне считаются королевами, а на самом деле они просто жёны. И как были подданными короля, такими и остаются, до старости. Если не начинают считать себя равными королю.

Я замолчал.

— И что происходит тогда? — Спросила дочь.

— Жёны теряют свои головы, — ответил я. — Король их съедает. Как у нас в Бразилии. Король может съесть любого своего подданного в любой момент. Особенно если кто-то начинает вредничать.

На лице дочери стало проявляться понимание. Она выросла среди индейцев, и как мы не оберегали её от местных традиций, она их знала и не удивлялась. Когда слышала про ритуальные убийства, с которыми я и не собирался бороться.

— Ты поняла, да? Что мы все пленники Генриха Восьмого которых он может…

— Ну, хватит, папа… Я всё поняла.

— Молодец.

— И что мне дальше делать? Он ещё вчера ко мне приставал. Пошли, да пошли в апартаменты.

— Я, почему и спросил тебя… Ты девочка взрослая. Мария Болейн была официальной наложницей Короля несколько лет и даже родила от него нескольких детей. Потом она ему наскучила. Сейчас он добивается Анны Болейн, но её отец, который думал, что Мари, отдавшись Генриху, сможет стать его женой, изменил тактику и запретил Анне вступать в связь с королём до женитьбы. Поэтому Анна строит из себя недотрогу. Они с Генрихом встречаются только в присутствии родственников Анны.

— Но у короля есть жена!

— Генрих отягощён мыслью о наследнике мужского пола, которого не может дать ему Екатерина, и ищет способы развестись. Вот ещё одна участь жены короля: не можешь родить наследника, освободи место для другой. И это надо учитывать.

— Да, с чего ты начал этот разговор? В наложницы я к нему не пойду, в жёны тоже нет особого желания. Я лучше к крокодилам вернусь, чем за Генриха выйду.

Она помолчала и спросила:

— А других женихов нет?

— Боюсь, — засмеялся я, — даже замужество тебя не спасёт.

— Ну и зачем мы тогда сюда приехали? — спросила дочь, едва не плача. — Куда ты меня привёз?

— Ты не истери. В Бразилию я тебя отправлю хоть сегодня. Но и король, не такой уж и «крокодил». Это я, как всегда, слегка гипертрофировал проблему. Слегка нагнал на тебя жути.

— Ничего себе, слегка! Меня аж колотит.

Я подошёл и обнял её.

— Если будешь королю хорошей женой и будешь правильно себя вести, всё может быть хорошо.

— Да, какой женой, пап?! Кто его разведёт?!

— Всё-всё-всё! Это моё дело. Не переживай.

В этот же день, следующий день после бала, после полудня в наш Лондонский дом на Флит стрит заявился Томас Говард. Именно заявился, а не прибыл, как подобает королевскому лодр-казначею. То есть, совершенно без церемоний и без почётного эскорта, а верхом лишь с двумя лакеями.

Я прохаживался во внутреннем дворике, раздумывая, как жить дальше. Моя вчерашняя комбинация с подаренным королю клавесином, настроенным мной под себя, удалась на славу.

Буквально всё произошло так, как я хотел. Я мысленно просил прощения у жены и Крис, которых использовал в «тёмную» и, потирая замёрзшие от упавшего на Лондон холода ладони, периодически произносил: «А! Хуже не будет!». Я, предвкушая интригу, убеждал себя, что выкручусь.

Ещё в Бразилии я для себя решил, что «воровать так миллион и …» Ну и про королеву, само собой…

После разговора с жёнушкой про дочино замужество, я так для себя и решил: делаем подход к королю. По моим прикидкам, Анна Болейн, только что появившись при дворе, ещё не должна была сильно запасть в душу Генриху Восьмому. В мой предыдущий приезд в Лондон о ней ещё не было, как говориться, «ни слуху, ни духу».

Анна — девушка не красивая, но милая и очень «прокачанная» в плане искусства обольщения. Очень образованная и начитанная, музицирующая на нескольких инструментах, увлекалась охотой с помощью арбалета, великолепно ездила верхом. Папа Болейн, похоже, был ещё тот «продуман» и готовил дочерей целенаправленно под Генриха. И ему это удалось в той истории, а в этой история он столкнулся со мной.

Услышав переговоры у ворот, и узнав в одном из всадников Говарда, я приказал впустить его и он, въехав во двор, ловко спрыгнул с коня, и бросив поводья лакею, устремился ко мне.

— Хорошо, что вы не уехали из Лондона, Питер. Вас срочно желает видеть король. Собирайтесь. У Короля к вам дело.

Я мысленно хмыкнул, но сделал удивлённое лицо.

— Позволительно ли узнать, причину? Что за дело? Если честно, мы уже собирались отъезжать.

— Но вы же понимаете? — Говард отвёл взгляд

— Понимаю. Маку! Коней мне и герцогу! — Крикнул я слуге-индейцу.

Генрих ожидал нас в своих личных покоях в Хэмптон-корте лёжа в кровати с большим винным кубком в руке. Он был спокоен и относительно трезв.

— Проходите, господа. Будете пить?

Говард сразу подошёл к винному столику, налил себе вина и отошёл к высокому стрельчатому окну.

Генрих выжидающе посмотрел на меня.

— А вы, Питер? С нами?

— Я всегда с вами, сир, но Томас говорил о каком-то деле. Не навредит ли?

Генрих прищурился, рассматривая меня сквозь кровавое стекло бокала, и растягивая слова сказал:

— Мне понравилась ваша Кристина. Ей сколько лет?

— Вроде, как девятнадцать, — сказал я, наливая себе в бокал вино. — Надо уточнить у жены. Мне не до этого, сир, вы же понимаете.

— Но Томас говорит, что вы озадачены выбором для неё хорошей партии, да?

— Задумались, сир.

Генрих допил вино, положил бокал прямо на шёлк покрывала, потянулся и зевнул.

— А я? Хорошая партия?

— Вы, сир?

Я сделал аккуратный глоток, чтобы не проглотить плавающую в вине соринку и продолжил.

— Вы — партия самая лучшая.

— И вас не смущает, что я женат?

— А разве это моё дело, сир? — Спросил я. — Дело отца — блюсти честь дочери и подготовить достойное приданное.

— И какое приданное вы для неё приготовили? — Рассмеялся король.

Я пожал плечами.

— Теперь уже и не знаю. Хотел отделаться малым сундуком золота, а теперь придётся закладывать большой сундук.

— И сколько в вашем большом сундуке?

— Столько же сколько и в вашем.

Генрих закрыл глаза, положил пустой бокал на постель и закинул руки за голову, сомкнув пальцы в замок.

— Вот видите, Томас, осталось только развестись и все деньги Диаша наши. Мы теперь знаем, дорогой Питер, сколько у вас денег. Знаем! Но мы не дикари московиты.

— Да мне не жалко, сир. Особенно для зятя, — осмелился пошутить я.

— А для короля? — Спросил Генрих, открыв глаза и кинув на меня взгляд.

— Для короля тем более, сир.

— Вы были правы, Томас. Вы были правы… Кровь двенадцати поколений…

Генрих встал с кровати.

— Что говорит Уолси?

— Уолси ищет возможность.

— Но не находит, — продолжил Генрих. — Или не хочет найти?

— Позвольте, сир? — спросил я.

— Да.

— Если вы о вашем разводе, сир, то и не найдёт. Пока император — племянник Екатерины, Рим не согласится на развод. Мои негоцианты случайно перехватили письмо императора к папе Пию. В нём император прямо угрожает сровнять Рим с землёй, если Ватикан согласует развод. Не теряйте времени, сир, на уговоры папы. Позвольте рассказать вам историю про Московию?

— Ничего себе у вас негоцианты! — Удивился Генрих. — Налейте мне вина, Томас. А вы, Питер рассказывайте.

— Царь Василий был в точно таком же положении, как и вы, и даже ещё хуже. У него вообще нет детей, а он категорически не хотел передавать власть своим братьям. И он тоже задался целью развестись.

— Московия, вроде, не подчиняется Риму?

— Не подчиняется. И это вроде бы, как проще, но и сложнее одновременно. Там своя церковь и её иерархи не хотели давать добро на развод. Долго не давали. Десять лет Василий с ними мучился.

Я сделал паузу, позволив себе отпить из бокала.

— И?! — Не выдержал король. — Что дальше?

— Царь Василий начал поддерживать тех монахов и иерархов, которые обвиняли церковных патриархов в стяжательстве: наличии подневольных крестьян, излишне обширных земель у монастырей, богатства. Дескать, Христос — Бог нищих и легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому попасть в рай.

И дошло до того, что патриархи убоялись, что царь своей волей отберёт у них всё нажитое непосильным трудом и сами предложили царю развенчать его с первой женой. И развенчали. Когда я там был, Василий Иванович собирался жениться вторично, но не успел.

Я замолчал. Генрих подошёл к окну и, задумавшись, лёг грудью на высокий подоконник. Он некоторое время смотрел, как конюхи пытаются случить жеребца с кобылой. Все, вроде, были не против, и люди, и животные, но в общей толчее людей, шумно советовавших друг другу что, куда и когда, процесс не шёл.

— Вот-вот, — сказал я серьёзно. — Неужели жеребцу надо советовать и помогать в его деле?

В это время жеребец мотнул мордой и, отогнав помощников, напрыгнул на конягу и так ей вставил, что она весело заржала.

Заржал и король.

— Весёлый вы человек, Питер. Вы сравнили меня с жеребцом.

— Это метафора, сир. У коника свои дела, у птичек свои, и никто не советует им как их исполнять, и не запрещает. Они вольны в своём праве. Неужели у короля меньше своей воли?

— Вы волюнтарист, Питер. Томас, у нас есть такие… э-э-э… Монахи и патриархи, о которых говорит Питер? Non-possessors? (Не обладатели)

— Сколько угодно, сир, но… Это раскол! — Говард заволновался. Он был преданным католиком.

— Но, как я понял, Питер не говорит про раскол, он говорит про имитацию нашей поддержки протестантам. Ведь верно, Питер?

— Абсолютно, сир. Надо запустить ложный путь: провести встречи с реформаторами, выступить в их поддержку, принять закон о главенстве законов Англии над законами Рима и подчинении епископов королю. А потом намекнуть Риму, что на этом вы не остановитесь и пойдёте на полное подчинение церкви лично себе и создание церкви, обособленной от Рима. Назовёте, например, «Англиканская церковь». И пусть папа начнёт вас уговаривать отказаться от этого шага. И ни в коем случае не говорите о разводе и не просите папу об аннулировании брака. Будьте с Екатериной галантным. Они сдадутся уже через год. Вот увидите.

Генрих ходил по комнате как заведённый.

— А ведь он прав, Томас! — Вдруг воскликнул король.

— Согласен, ваше величество! Только, что потом делать с протестантами? Ведь они взбунтуются, когда поймут, что их обманули?

Это он обратился уже ко мне.

— Да! — Поддержал его король, останавливаясь напротив меня. — Что делать?