Аравия. Прошлое и настоящее

Новый период истории Аравийского полуострова и Персидского залива (1920-1970 гг.) — это время борьбы за политическое влияние и экономические интересы в регионе между Англией и США. Жесткая конкуренция между ними за нефтяные концессии и сферы влияния, рельефно проявившаяся в 30-40-х годах прошлого столетия, сохранилась до наших дней. США — единственный соперник Англии в Аравии, справиться с которым она так и не смогла (1).

В 1918-1940 гг. Британская империя, «хозяйка бассейна Персидского залива», как ее тогда называли, получила в своей «вотчине» две звонкие «пощечины»: от шаха Р.Пехлеви в Персии и от Абдель Азиза Аль Сауда в Аравии. В первом случае — денонсированием Тегераном (1921 г.) англо-персидского договора от 1919 г., во втором — налаживанием Саудитами доверительных отношений и широкого делового сотрудничества с США.

Острыми для Англии моментами в ее колониальной деятельности в данном районе в этот период были: на персидском направлении — 1936 г., время принятия решения о закрытии в Бендер-Бушире штаб-квартиры политического резидента Великобритании в бассейне Персидского залива и переносе ее на Бахрейн (просуществовала с 1763 г. по 1946 г.); на аравийском — 1933 г., время предоставления Абдель Азизом Аль Саудом американцам первой в истории Саудовской Аравии нефтяной концессии (2).

США вплотную занялись Аравией в конце 20-х годов прошлого столетия. И уже в начале 1930-х годов одержали первые победы — в жесткой схватке с Англией за аравийскую нефть (приобрели права на поиск и добычу нефти на Бахрейне, сроком на 91 год, и в Саудовской Аравии — на 66 лет).

Роль и значение Аравии как нового крупного источника нефти резко усилились в годы Второй мировой войны, когда нефтяной вопрос повсюду в мире приобрел повышенное политико-экономическое звучание. Одна из американских газет писала тогда по этому поводу следующее: «Запах нефти в Вашингтоне сейчас более сильный, чем любой другой ... Он наполняет собой кулуары Конгресса, коридоры издательств газет и журналов, кабинеты Государственного департамента» (3). И действительно, запах нефти, шедший с Ближнего Востока, заставлял оборачиваться и пристально приглядываться к новым нефтяным месторождениям в Месопотамии и в Аравии все крупные государства мира, в том числе и Третий рейх. Стратегическими ориентирами Берлина на Ближнем Востоке выступали в то время нефтеносные районы. Архивные документы свидетельствуют, что военная машина фашистской Германии была заведена на бросок через Ливийскую пустыню и дельту Нила в Месопотамию, а оттуда — в Иран и Аравию. И неизвестно, как бы еще развивались события на «Острове арабов», случись немцам прорваться в Аравию. Судя по всему, такого развития событий шейхи не исключали. И оказывали Гитлеру «знаки внимания», в том числе в виде тайных пожертвований (речь идет минимум о ста ящиках с золотом).

До 14 апреля 1945 г. золото и другие сокровища фашистов хранились в Берлине. Дальнейшая судьба золотых слитков из Аравии, как, к слову, и всего золотого запаса Третьего рейха, на сумму в 500 млрд долл. США, неизвестна. Затерянные во времени, следы «золота партии» так до сих пор и не обнаружены. Экскурсия по закоулкам и лабиринтам истории немецко-аравийских отношений времен фашистской Германии — интересная и увлекательная, но трудная и сложная. Экскурсовод-исследователь, который попытается восстановить забытую историческую правду и достойно рассказать о ней, должен будет основательно потрудиться в архивах немецко-аравийских отношений, так до конца никем еще и не разобранных.

Небезынтересным представляется тот факт, что, готовясь к «нефтяному походу» на Восток, главари рейха планировали провозгласить Гитлера, ни много ни мало, «защитником ислама». И сделать это в Иерусалиме. В немецкой прессе довольно часто упоминался в то время исторический эпизод, связанный с паломничеством кайзера Германии в Палестину, когда он въехал в Иерусалим на чистокровной арабской лошади (4). Что хотели сказать этим немцы, догадаться не трудно.

Уход Великобритании из Индии (1947 г.) еще больше усилил значение Персидского залива вообще и Прибрежной Аравии в частности в системе внешнеполитических приоритетов Лондона на Ближнем Востоке. Притом как под углом зрения роли и места данного района в структуре мировых воздушных и морских коммуникаций, так и в контексте задач по обеспечению энергетических интересов Англии.

Глава 1 НЕФТЯНОЙ «ИППОДРОМ» АРАВИИ

Начиная с 30-х годов XX столетия, нефть приобретает особое звучание в жизни Аравии. Именно нефть сделала аравийские шейхства финансово-энергетическими центрами мирового масштаба. Разработка открытых на полуострове богатых нефтяных месторождений до неузнаваемости изменила не только политико-экономический ландшафт Аравии, но и образ жизни ее коренных жителей. Наследники торговцев, владевших в прошлом небольшими лавками на живописных рынках приморских городов, будь-то в княжествах Эш-Шамал, в Катаре или на Бахрейне, стали директорами многонациональных корпораций, дети разносчиков воды — владельцами крупных торговых компаний, а потомки скотоводов и погонщиков верблюдов — инженерами и программистами, служащими банков и госучреждений. Правители шейхств, остро нуждавшиеся некогда в деньгах и бравшие их взаймы у европейских держав, сами начали выдавать им кредиты и помогать финансировать дорогостоящие проекты по разработке и производству нового поколения машин и оборудования гражданского и военного назначения.

В отличие от своего предка, шейха Абдаллы (правил Катаром в 1913 -1948 гг.), закладывавшего собственный дом за 17 тыс. рупий, чтобы залатать дыру в казне, нынешний глава этого бурно развивающегося и состоятельного в финансовом отношении государства шейх Тамим бен Хамад Аль Тани — один из богатейших людей мира. Первый президент ОАЭ шейх Заид бен Султан Аль Нахай-ан, принимавший в свое время, по поручению брата, тогдашнего правителя Абу-Даби шейха Шахбута, довольно скромные выплаты английских компаний за нефтяные концессии, возглавил впоследствии страну, зарабатывающую сегодня более 68 млрд долл. в год (2010 г.). И это только от продажи нефти (то есть порядка 187 млн долл. США в день); при численности коренного населения, не превышающего 1 млн человек.

Метаморфозы по-аравийски — это результат обильного «нефтедолларового дождя», неожиданно пролившегося на песчаный полуостров. Неслучайно, поэтому, о нефти в Аравии говорят, как о даре Аллаха. После обнаружения в Аравии «черного золота», туда устремились уже не только богатые романтики, исследователи-востоковеды и политические коммивояжеры, но и когорты бизнесменов-искателей, инженеров и банкиров, врачей и простых рабочих. Они-то и обеспечивают там сегодня повседневную работу государственных и частных компаний, банков и портов, заводов и предприятий.

Страны Аравии, за редким исключением, едва ли могут похвастаться красотами природы. Большая часть их территорий — пустыня. Недавно песчаный пейзаж одного из суперсовременных княжеств Аравии пополнился необычным сооружением — пирамидой, возведенной из 400 тысяч металлических бочек из-под нефти, высотой 150 метров. Пирамида эта стала достопримечательностью не только Абу-Даби (именно об этом эмирате идет речь), но и всей Аравии. Ведь она — символ XX века «Острова арабов», времени открытия его главного богатства — нефти.

Аравийская нефть в современном мире — товар, широко востребованный, и для мировой экономики — крайне необходимый. Об этом свидетельствуют и памятные еще всем месяцы иракской агрессии против Кувейта. Она вызвала не только острый военнополитический кризис в самом этом районе, но и создала угрозу турбулентности для экономик многих стран мира, получающих углеводородное сырье из бассейна Персидского залива. Кувейтская авантюра Саддама Хусейна в очередной раз рельефно высветила тот факт, что Аравийский полуостров и зона Персидского залива в целом — это жизненно важная энергетическая артерия мировой экономики. Перекрытие ее грозит обширным «инфарктом» для промышленности Японии и Южной Кореи, повышенным «давлением» для экономики Западной Европы, таит в себе угрозу нарушения рабочего ритма мировой системы хозяйственных связей. Нефть зоны Персидского залива — Аравии, Ирана и Ирака — является, таким образом, чувствительным нервом экономического организма планеты. Именно нефть вовлекла Аравию в бурный водоворот международной жизни и поставила «Остров арабов» под свет прожекторов современной истории.

Вопросы, связанные с поиском нефти в бассейне Персидского залива, постоянно находились в поле зрения российских дипломатов. Докладывая в Петербург о прибытии в 1890 г. в Шустер группы американских инженеров во главе с Г. Шулбкопером для «исследования находящихся неподалеку от этого города месторождений нефти», русский консул в Багдаде В. Е. Панафидин сообщал следующее: «Мне неизвестно, предприняли ли они эту работу на свой собственный счет или же их командировала какая-либо компания. Как бы то ни было, настоящий факт не может быть обойден молчанием. Так как в случае, если результаты исследований окажутся благоприятными, нашей нефтяной промышленности, начавшей завоевывать себе в последние годы первенствующее место на всемирном рынке, может быть нанесен удар, в особенности на рынках Персидского побережья и Турецкой Аравии, где наш керосин совершенно вытеснил американский» (1).

Документы Архива внешней политики Российской империи свидетельствуют, что, наряду с ситцем, керосин был одним из главных отечественных экспортных товаров в шейхства Аравийского побережья в период 1890-1914 г., во времена так называемой новой российской политики в бассейне Персидского залива, «политики дела». В связи с установлением пароходной линии «Одесса — порты Персидского залива», отмечал в 1901 г. в своих донесениях русский дипломат-востоковед А.Ф. Круглов, «многие из купцов этого края намерены были войти в непосредственные сношения с нашими нефтепромышленниками и, пользуясь прямым сообщением с Батумом, по возможности, расширить здесь торговлю русским керосином» (2).

Такие вот курьезы истории. Иначе не скажешь. Сегодня, даже трудно себе представить, чтобы Аравия, «империя нефти», ввозила в свое время нефтепродукты, в том числе и из России. Не менее интересным является и другой забавный штрих истории российско-аравийских отношений — импорт в наше время, но уже Россией, некогда «хлебной империей» мира, пшеницы и картофеля из Аравии.

Донесения российских дипломатов о поисках нефти в районе Персидского залива хорошо иллюстрируют историю данного вопроса. Так, в депешах А.Ф. Круглова сообщается о геологоразведочных работах в Багдадском и Мосульском вилайетах (1902 г.) немецкого инженера Гросскопфа. Говорится, в частности, о том, что он «пришел к самым благоприятным заключениям», и «пророчил новому делу блестящий успех» (3). Докладывал А. Ф. Круглов и о «нефтяных начинаниях в крае миллионера графа д’Арси», ассигновавшего в 1902 г. около 1 млн фунтов стерлингов на эксплуатацию нефтяных источников, открытых в Месопотамии (4).

Реакция местного населения на деятельность иностранных нефтепоисковых партий была, по оценке российских дипломатов, настороженной, а порой и враждебной. Д’Арси сталкивается в своей работе не столько с техническими трудностями, сообщал А. Круглов, сколько с враждебностью со стороны кочующих племен (5). По словам А.Круглова, бедуины, проживавшие в то время в местах нефтепоисковых работ, собирали проступавшую на поверхность нефть и использовали ее для обогрева жилищ, а также как «дезинфицирующее и лекарственное средство» при лечении кожных болезней у верблюдов (6).

О нефти, к слову, хорошо знали в Древнем мире. В Египте ее применяли при мумификации, а в блистательных царствах Месопотамии — для обогрева и освещения жилых помещений. Римляне отапливали с ее помощью бани и дворцы. Во времена Римской империи нефть была широко востребованным товаром. Именно из-за нее в 624 г. император Ираклий вторгся в Баку. Использовали нефть в прошлом и в военных целях. В XIV веке в войсках арабов имелись специальные отряды «метателей нефти» (наффатинов), обстреливавшие врага из катапульт кувшинами с горящей нефтью.

Особое место в исторических хрониках освоения нефтяных кладовых Аравии занимают «биографии» деятельности на полуострове американского и английского капиталов.

Приобретению Англией в Аравии богатых торгово-экономических дивидендов способствовало предшествовавшее этому установление ею своего военно-политического доминирования в бассейне Персидского залива. В том числе, путем заключения с шейхствами Прибрежной Аравии серии кабальных договоров и соглашений, запрещавших им предоставление, кому бы то ни было, и каких бы то ни было, концессий без разрешения английского политического резидента. Действуя жестко и напористо, Англия смогла заложить прочные договорно-правовые основы для ее масштабных коммерческо-экономических действий на полуострове, в том числе в сфере нефтяных концессий.

Вопросами регулирования тактики и стратегии действий Англии в Аравии занимался специальный межведомственный комитет во главе с Джеймсом Смитом, созданный 11 января 1921 г. по личному указанию премьер-министра Великобритании. Следует отметить, что этот комитет разрабатывал рекомендации военнополитического и торгово-экономического характера не только для Аравии, но и для английских колониальных администраций в Месопотамии (Ираке) и в Палестине. Наблюдение за Арабским побережьем Персидского залива, по мнению комитета, должно было находиться в «ведении политического резидента в Персидском заливе, назначаемого английскими колониальными властями в Индии и напрямую подотчетного им», имеющего, вместе с тем, право напрямую обращаться в Лондон по вопросам, требующим «безотлагательного решения» (7).

Поддержание контактов между правительством Англии и Абдель Азизом Аль Саудом комитет полагал целесообразным осуществлять через Лондон, а в качестве канала связи использовать британского политического резидента в Бендер-Бушире. Таким образом, вопросы взаимоотношений Англии с Абдель Азизом и ее нефтяных концессий в Северной Аравии политический резидент Великобритании в Персидском заливе должен был согласовывать впредь с центральным правительством, его департаментом по заморским территориям. Что касалось отношений Англии с «договорными шейхствами», то заниматься ими политическому резиденту предписывалось в координации с английскими колониальными властями в Индии.

Обнаружение американцами нефти на Бахрейне и в Саудовской Аравии и начало там деятельности американских компаний «Бахрейн Петролеум Компании» (1932 г.) и «Стандарт Ойл оф Калифорния» (1933 г.) подтолкнуло к активизации действий в данном направлении и Англию (8). Суть ее политики состояла в том, чтобы, получив права на поиск и добычу нефти в «договорных шейхствах», притом на всей их территории, должным образом оформить эти права в договорно-правовом отношении. Иными словами, закрепить их исключительный для себя характер, и на максимально, насколько можно, длительные сроки (9). Каждый из шейхов внимательно следил за тем, чтобы концессионные условия, обговариваемые с ним, были нисколько не худшими, чем условия, обсуждаемые англичанами с шейхами других княжеств. Правитель Рас-эль-Хаймы ратовал даже за то, чтобы «иметь дело с бриттами» на коллективной основе. Первым из шейхов Прибрежной Аравии, кто в 1936 г. заключил с англичанами соглашение о нефтяных концессиях, был правитель Абу-Даби шейх Шахбут. В том же году аналогичные соглашения подписали шейхи Аджмана и Умм-эль-Кайвайна, а в 1937 г. — правитель Дубая шейх Саид Аль Мактум (май) и правитель Шарджи (сентябрь).

Самыми трудными и продолжительными были переговоры Англии с Рас-эль-Хаймой. Причиной тому — ссора местного правителя с англичанами из-за Кальбы. Суть ссоры состояла в попытках (1937 г.) правящего в Рас-эль-Хайме семейства Аль Касими восстановить свою власть над Кальбой, местностью в Прибрежной Аравии, некогда принадлежавшей Рас-эль-Хайме. Несмотря на неоднократные предупреждения английского резидента[49] «ссоры не начинать», шейх Рас-эль-Хаймы все же ввел войска в Кальбу. Реакция англичан последовала незамедлительно — шейх был отстранен от власти и сослан в ссылку, на Бахрейн (10). Жесткая позиция Англии в том, что касалось «отложения Кальбы от Рас-эль-Хаймы» объяснялась планами и намерениями Лондона по созданию на юге Аравии пунктов базирования для Королевского воздушного флота[50]. Официально Англия признала шейха Кальбы в качестве «независимого правителя договорного шейхства» в августе 1936 г. и оформила это специальным соглашением. Отдельным пунктом в нем обговаривался вопрос о предоставлении Кальбой прав англичанам на посадку на ее территории, в случае необходимости, самолетов Королевского воздушного флота. В 1938 г. Англия заключила с Кальбой еще одно соглашение — о нефтяных концессиях.

Последним из правителей в землях Эш-Шамал, кто предоставил англичанам нефтяные концессии, был шейх Фуджайры, добивавшийся от них взамен этого признания его в качестве независимого правителя.

Для закрепления за Британской империей (в договорно-правовом отношении) долгосрочных концессионных прав на поиск и добычу нефти в шейхствах Договорного Омана английская дипломатия использовала широкий набор средств классического колониализма — от давления и грубых вымогательств до открытого шантажа и применения военной силы. Мастерски при этом англичане обыгрывали в своих интересах такой щепетильный и деликатный для некоторых шейхов Прибрежной Аравии вопрос, как признание их «договорной с Англией самостоятельности».

Вторая мировая война притормозила нефтепоисковую деятельность Англии в Аравии. Подготовка к бурению первой после войны нефтяной скважины на территории Договорного Омана, например, началась только в конце 1949 г. — в районе Ра’с-эль-Садр. Охрану лагерей нефтяников осуществляли племена, проживавшие в местах базирования этих лагерей. Шейхи получали от концессионера по три рупии за каждую тонну добытой нефти. Годичная рента составляла порядка 50 тысяч рупий (11). В те времена правители многих шейхств были, к слову, беднее торговцев жемчугом. Казна их складывалась в основном из налогов на жемчужный промысел. Именно нефть сделала шейхов, правителей княжеств, шейхами в финансовом отношении, то есть людьми состоятельными, владеющими крупными состояниями.

Период 1951-1958 гг. в английской нефтепоисковой и концессионной саге в Аравии — это время активной деятельности в шейхствах Прибрежной Аравии британских геологоразведочных партий. Работа проходила непросто. Геологи и нефтяники сталкивались порой с открыто враждебным отношением к ним со стороны местных племен, особенно в отдаленных от побережья районах. Племена бану китаб, бану кааб, аль бу шамис, на’аим вообще не желали видеть «шатающихся по их землям иностранцев». Стремясь уберечь свою независимость — и от правителей крупных прибрежных княжеств, и от султана Омана, — они всячески, как могли, и довольно долго, уклонялись от обсуждения с англичанами вопроса о концессиях.

Расширение нефтепоисковых работ геологоразведочными партиями обострило и без того уже жесткое к тому времени англо-американское соперничество в Аравии. Примером тому — события вокруг оазиса Бурайми (1950-е годы). Учитывая роль и место оазиса Бурайми в структуре межплеменных отношений Юго-Восточной Аравии, представляется обоснованным вкратце рассказать об этих событиях. Оазис Бурайми или Туа’ам, как его еще называли бедуины, — одно из мест крупной миграции племен Юго-Восточной Аравии в летний период времени. Положение дел в Бурайми в начале XX века контролировал шейх Абу-Даби. Его позиции и влияние там, по словам П.Кокса, были бесспорными. Династия Нахайанов, правящая в Абу-Даби, начала утверждать свою власть в оазисе Бурайми, на который претендовал и Оман, еще в 1633 г. К началу XX века Абу-Даби принадлежало там шесть деревень; под эгидой Омана находились три других деревни (в центре оазиса). Население Бурайми периодически подвергалось набегам со стороны племен Неджда (12).

В мае 1933 г. Абдель Азиз Аль Сауд предоставил американцам нефтяную концессию в восточной части своих владений, границы которых к тому времени демаркированы не были (13). Англичане, ссылаясь на соглашение с Турцией о «голубой линии», разделившей, дескать, Аравийский полуостров на две зоны влияния, отстаивали свои права и на оазис Бурайми. Абдель Азиз с таким подходом к трактовке границ, тем более в условиях ухода Турции из Аравии, не соглашался. Решить этот вопрос дипломатическим путем, до начала Второй мировой войны, сторонам не удалось. А после ее завершения в Аравии разразилась нефтяная лихорадка. Территориальных разногласий в то время было предостаточно. Ставки тотализатора на нефтяном ипподроме Аравии день ото дня увеличивались. И настало время, если так можно сказать, игры без правил.

В 1949 г. поисковые экспедиции американской компании «Ара-биан Американ Ойл Компани» (АРАМКО) стали довольно часто вторгаться в пределы подопечных Англии шейхств Договорного Омана. Это не могло не беспокоить Лондон. Оставлять вопрос о границах «договорных шейхств» с Саудовской Аравией не решенным не представлялось больше возможным. Свое неудовольствие «актами вторжения», как англичане называли геологоразведочные экспедиции американцев, Лондон, конечно же, высказывал — через дипломатического представителя Англии в Эр-Рияде.

Заинтересованность АРАМКО в расширении восточных рубежей Саудовской Аравии, а значит и территориальных рамок концессий компании, не вызывала сомнений. И Абдель Азиз решил воспользоваться этим в своих целях. В апреле 1949 г. он затеял новую политико-дипломатическую игру с Англией — официально озвучил Лондону список территориальных претензий его королевства, в том числе и в оазисе Бурайми.

Для урегулирования кризиса, возникшего на этой почве в отношениях между Англией и Саудовской Аравией, стороны договорились (июль 1950 г.) сформировать специальную «техническую комиссию». Задача ее состояла в том, чтобы «выявить настроения племен спорных районов», определить «степень их лояльности» по отношению к королю Саудовской Аравии и к правителям тех или иных «договорных шейхств», попавших в зону территориальных разногласий с Эр-Риядом; и уже потом, с учетом собранных сведений, кардинально решать вопрос о границах. На время работы комиссии стороны обязались никаких действий провокационного характера в «оспариваемых территориях» не предпринимать, войска туда не вводить. В январе-феврале 1952 г. по предложению саудовской стороны в Даммаме состоялся «круглый стол». Английскую команду, в которую входили также представители Абу-Даби и Катара, возглавлял политический резидент Великобритании в бассейне Персидского залива сэр Р. Хэй. Из этой затеи ничего путного не вышло. И 14 февраля 1952 г. «круглый стол», проработав месяц вхолостую, бесславно почил в бозе (14).

Неожиданный поворот в ходе событий, связанных с англо-саудовским территориальным спором вокруг оазиса Бурайми, произошел в августе 1952 г. Шейх племени аль бу шамис, которое проживало в деревне Хамаса, одном из трех тогда подконтрольных Оману населенных пунктов оазиса, обратился за покровительством к Саудовской Аравии. Сделал он это во время паломничества в Мекку. Саудовцы не заставили себя ждать — и спустя несколько дней небольшой экспедиционный отряд проследовал из Даммама в Хамасу. Командир отряда, принц Турки, привез с собой письма губернатора Эль-Хасы к шейхам племен оазиса Бурайми с предложением перейти под опеку короля Саудовской Аравии. Вскоре саудовский отряд был усилен; притом не только верблюжьей кавалерией, но и артиллерией. Когда обо всем этом узнал султан Омана, то тут же объявил сбор подвластных ему племен и стал готовиться к началу военной кампании. Запахло гарью войны. Избежать ее удалось только благодаря подписанию в Джидде (26 октября 1952 г.) — при посредничестве американского посла — англо-саудовского «промежуточного соглашения» (Standstill Agreement) (15).

В ноябре 1952 г. английское правительство заявило о намерении обратиться в международный арбитраж для решения вопроса о «восточной границе» Договорного Омана с Саудовской Аравией, а значит, и об оазисе Бурайми. Слушанья начались в Женеве только 11 сентября 1955 г. И почти сразу же застопорились. Англичане почувствовали, что дело складывается не в их пользу, и решили бойкотировать работу арбитража. Представитель Великобритании сэр Р. Буллард, бывший посол в Саудовской Аравии (1936-1939 гг.), обвинил саудовцев в невыполнении взятых на себя в связи с арбитражем обязательств (по соглашению от 30 июля 1954 г., подписанному в Джидде). Заявил, в частности, что саудовцы продолжают поставлять оружие племенам Бурайми, и на этом основании прервал участие английской делегации в слушаниях арбитража (16).

Дальнейшие действия англичан явились для Эр-Рияда полной неожиданностью. В начале октября 1955 г. английское правительство аннулировало «промежуточное соглашение» с Саудовской Аравией.

26 октября 1955 г. войска султана Маската и правителя АбуДаби при поддержке скаутов Договорного Омана, первых в Прибрежной Аравии регулярных военных формирований, созданных англичанами, вошли в оазис Бурайми, и силой вынудили сдаться находившийся там саудовский гарнизон (17). В тот же день с разъяснением причин и мотивов данной акции выступил в парламенте Англии премьер-министр сэр Антони Иден. Линия восточной границы Саудовской Аравии, установленная в свое время в качестве ее временной границы, была единодушно одобрена на этом слушании в качестве постоянной границы между Абу-Даби и Саудовской Аравией.

События вокруг оазиса Бурайми показали, что в написании их сценария участвовали нефтяные компании. За спиной Саудовской Аравии стояла «ССЖАЛ», а за спиной Абу-Даби и Маската — «Ирак Петролеум Компании» и «Роял Датч Шелл». Конфликт вокруг оазиса Бурайми, как отмечали международные обозреватели, был не просто территориальным спором, а ярким эпизодом в битве за нефть Аравии между английскими и американскими нефтяными гигантами и выступавшими за ними правительствами Великобритании и США (18).

Западноевропейские концерны довольно долго не подпускали американцев к нефтяному пулу избранных, а на свою «тайную вечерю», состоявшуюся в 1920 г. в итальянском городе Сан-Ремо, где обсуждался план разработок месторождений нефти в Персии и Месопотамии, вообще не пригласили, проигнорировали. Вскоре ситуация изменилась. США показали, что считаться с ними Европе все же придется. И на очередной встрече «нефтяного Олимпа», в бельгийском Остенде, американский капитал уже не только участвовал в дискуссиях, но и жестко отстаивал свои интересы. Встреча в Остенде знаменательна тем, что на ней ведущими нефтяными компаниями было разработано знаменитое соглашение о «красной линии». Ею были отмечены на карте мира те районы Ближнего и Среднего Востока, где должна была начаться разработка обнаруженных там источников нефти. Зона внутри «красной линии», доступ к которой в жестком соперничестве завоевали себе и американцы, охватывала обширные территории. В работе на некоторых из них успех сопутствовал США. Их нефтяной триумф в Аравии был бесспорным, а для Англии — крайне болезненным. США, как писал французский журнал «Пари-матч», «выиграли у Англии Аустерлицкое сражение в войне за нефть Аравии» (19).

Пионером американской политико-экономической разведки на Аравийском полуострове можно считать ливанца Амина Рихани, либерального арабского националиста по убеждениям и публициста по профессии. В соответствии с поручением ближневосточного отделения Государственного департамента США, с которым он тесно сотрудничал, А. Рихани встречался с Абдель Азизом (1922 г.) и обсуждал с ним вопрос о предоставлении нефтяных концессий Соединенным Штатам. Цель аравийской миссии А. Рихани состояла в том, чтобы собрать полную, насколько можно, информацию о нефтеконцессионной деятельности в Аравии Англии, и на основании нее подготовить аналитическую записку для внешнеполитического ведомства США. О встрече А.Рихани с Абдель Азизом стало известно английским дипломатам. В Лондоне поняли, что Аравия попала под прицел Вашингтона.

Выводы и соображения А. Рихани насчет линии поведения США в Аравии, представленные в аналитической записке по итогам его поездки, подтолкнули американцев к развертыванию там целевых действий.

В Вашингтоне учли и реализовали на практике рекомендацию А. Рихани об использовании в своих интересах «благоприятного для США тяжелого финансово-экономического состояния Абдель Азиза», помноженного на непростую внутриполитическую обстановку в Северной Аравии. В то время Абдель Азиз, действительно, стоял перед необходимостью оперативного решения двух острых для него проблем, а именно: обеспечения финансовых поступлений и удержания с их помощью «собранных им земель и племен». При острой нехватке денег, с одной стороны, и наличия оружия у племен — с другой, сохранить их лояльность Эр-Рияду было делом достаточно сложным. Однако Абдель Азиз показал себя прозорливым правителем, гроссмейстером интриг и виртуозным мастером политических комбинаций. Недаром о нем говорили в Аравии как о человеке, «способном заглянуть за горизонт». Используя широкий набор средств и методов по удержанию племен — от «задабривания их привилегиями и деньгами» до заключения с ними «политических браков», а если потребуется, то и воздействия на них силой, — он сумел удержать племена в своих руках и сохранить контроль над ходом событий. Опорой его власти была гвардия (1 тыс. человек), сформированная из представителей лояльных ему племен Неджда.

«Головная боль» Абдель Азиза в тот период времени — острая нехватка денег. Известный арабский националист Хафиз Вахба (1891-1966 гг), более полувека состоявший на службе у Саудитов, писал, что в период «великой депрессии» (1930-1933 гг.) внутриполитическая атмосфера в землях Абдель Азиза была «раскалена до предела». Выступление бедуинских племен во главе с Ибн Рафадой в Хиджазе (1932 г.), поощрявшееся Хашимитами из Трансиордании и финансировавшееся египетским хедивом Аббасом II Хильми, и незатухавшие пограничные конфликты с Йеменом, — все это, вместе взятое, помноженное на безденежье, делало положение Абдель Азиза, по словам X. Вахбы, экстремальным (20). Единственным источником его доходов в то время оставалось паломничество к Святым местам в Мекке и Медине. В годы «великой депрессии» поток паломников резко сократился: со 130 тыс. чел. в 1926-1929 гг. до 80 тыс. в 1930 г. и 40 тыс. в 1931 году.

В лучшие «паломнические сезоны» поступления от пилигримов составляли 20-25 млн долл. (4-5 млн фунтов стерлингов); в 1931 г. они не превысили и четверти этой суммы (21). Существовала реальная опасность, что в целях оказания давления на Абдель Азиза Англия могла вообще «перекрыть» паломничество, и тем самым нанести «уничтожающий удар» по финансово-экономическому состоянию Саудитов. Достаточными возможностями для этого она располагала: контролировала морские пути сообщения с Аравией; удерживала за собой монополию на морские, включая паломнические, перевозки; обладала богатым арсеналом средств паспортно-визового характера в Индии и в ряде стран Ближнего Востока; содержала карантинные посты на паломнических маршрутах на Красноморском и Аравийском побережьях полуострова (22).

Отсюда, по-видимому, и имевшие тогда место пессимистичные прогнозы некоторых дипломатов относительно будущего «аравийской империи Абдель Азиза». Американский вице-консул в Адене, к примеру, внимательно наблюдавший за «политическими перипетиями в Аравии», высказывался в том плане (1932 г.), что созданное Абдель Азизом «арабское государство» после его смерти, скорее всего, распадется. И причиной тому станут, как он считал, «центробежные тенденции в королевстве» и «раскольнические настроения» в самом «стане Саудитов» (23). С уходом из жизни Абдель Азиза, полагал дипломат, преданная королю гвардия, оплот его власти, может оставить Хиджаз и вернуться в родной Неджд (24). Не исключал он возможность политического коллапса и «развала государства Саудитов» и при жизни Абдель Азиза — в условиях крайне непростой для него в то время финансово-экономической ситуации, которую вице-консул называл «безысходной бедностью». Не будет денег — и королевства не станет, говорил дипломат; хадж 1933 г., считал он, надорвет «финансовое здоровье» Абдель Азиза настолько, что он будет вынужден оставить Хиджаз и укрыться в Неджде.

Годами раньше бесславный конец Абдель Азизу и его деяниям по объединению земель и племен Северной Аравии предрекал, к слову, и такой видный эксперт как Т. Лоуренс. Он считал, что при отсутствии у Абдель Азиза средств, достаточных для финансирования структур власти и военизированных формирований, «создаваемая Саудитами империя падет». Пресс безденежья и скудность природных ресурсов владений Абдель Азиза, говорил Т. Лоуренс, помноженная на тяжесть довлеющих над ним обязательств по обеспечению племен водой и продовольствием, определенно его раздавят, если, конечно, вовремя не подоспеет помощь извне.

Пессимистичные прогнозы в отношении будущего Саудовской Аравии оказались несостоятельными. Вместе с тем, диагноз основной болезни королевства на этапе его становления был абсолютно точным — острая нехватка денег.

В условиях экстремального финансово-экономического положения своего государства Абдель Азиз пошел на сделку с американцами, и выдал «иноверцам» концессию на поиск и добычу нефти в «землях колыбели ислама». Концессия была предоставлена в мае 1933 г. американской компании «Стандарт Ойл оф Калифорния» (СОКАЛ) — на преимущественное право изыскания и эксплуатации нефти в прибрежном районе Эль-Хаса. По договору, заключенному с компанией, она обязывалась выплачивать Абдель Азизу ежегодную ренту в размере 35 тыс. долл. США. Кроме того, гарантировала предоставление двух кредитов: на сумму в 210 тыс. долл. — в первый год концессионных работ, и 140 тыс. долл. — во второй, а в случае обнаружения промышленных запасов нефти — еще двух дополнительных кредитов по 350 тыс. долл, каждый (25).

Решение о выдаче концессии СОКАЛ далось Абдель Азизу непросто. Заключению сделки с американцами противились, как могли, религиозные авторитеты. Они считали, что проникновение «неверных в земли колыбели ислама» приведет к размыву религиозных устоев и традиций родоплеменного строя, нравственно развратит правоверных (26).

Роль компании СОКАЛ в экономической жизни Саудовской Аравии трудно переоценить. Именно она продавила в Вашингтоне столь важное для Эр-Рияда решение о включении королевства в систему ленд-лиза. Борьба компании с государственным истеблишментом США по данному вопросу велась на протяжении двух лет. И если в июле 1941 г. ответ президента Рузвельта на соответствующее обращение СОКАЛ был элегантно-уклончивым по форме и отрицательным по содержанию, то в 1943 г. — определенно положительным. Изменения на фронтах Второй мировой войны внесли, по-видимому, свои коррективы и в геополитическое видение Вашингтона. В июле 1941 г. Рузвельт всецело был поглощен развитием обстановки в Европе и на Дальнем Востоке. Тогда США, действительно, было не до Аравии. Думается, что поэтому-то он и попросил своего министра финансов «на время перевести стрелки саудовских часов с Вашингтона», и поинтересоваться у англичан, не позаботятся ли они о короле Саудовской Аравии, земли которого, как он говорил, расположены от Нового света подальше, чем от Старого. Как бы то ни было, но СОКАЛ удалось убедить Рузвельта в целесообразности «удержания в своих руках Саудовской Аравии», в том числе путем использования в этих целях системы ленд-лиза. Пакет ежегодной помощи Эр-Рияду по ленд-лизу составлял 33 млн долл. США (8 млн фунтов стерлингов). Он почти в два с половиной раза превышал размер помощи, которую Абдель Азиз до 1943 г. получал от англичан (на сумму в 3 млн фунтов стерлингов ежегодно, товарами и деньгами).

Американская компания «Стандарт Ойл оф Калифорния», переименованная впоследствии в «Калифорния Арабиан Стандарт Ойл Компани», не только убедила американскую администрацию в необходимости оказать помощь Абдель Азизу по условиям ленд-лиза, но и рекомендовала Вашингтону как можно скорее установить дипломатические отношения с Саудовской Аравией. В докладной записке компании на имя президента Рузвельта прямо говорилось о том, что если финансовая помощь Абдель Азизу Аль Сауду не последует, притом в ближайшее время, то Королевство будет ввергнуто в хаос со всеми вытекающими из этого негативными последствиями для стратегических экономических интересов США (27).

Развитие нефтедобычи в Саудовской Аравии с участием американского капитала полностью решило финансовые проблемы Абдель Азиза. В 1946 г. его доходы от нефтяных концессий составили 10 млн долл. США (годичные потребности в финансах Саудовской Аравии оценивались тогда тоже в 10 млн долл.), а в 1948 г. — уже 53 млн долл. (1950 г. — 57 млн долл.; 1952 г. — 212 млн долл.) (28).

В начале 1930-х годов была добыта первая аравийская нефть на Бахрейне, обнаружены богатые нефтяные залежи в Кувейте, подтверждены коммерческие запасы нефти в Саудовской Аравии. Внимание мирового бизнес-сообщества к Аравии резко усилилось. Первым из шейхств Аравийского полуострова на практические договоренности с США по вопросам нефтяных концессий вышел Бахрейн, считавшийся центром деятельности в Аравии американских миссионеров. Судя по информации, содержащейся в «Очерке Басрского вилайета и турецких владений в Персидском заливе», подготовленном русским консулом в Басре С. Тухолкой, на Бахрейне в начале XX века действовали американский госпиталь и школа (29). «Медицинские и просветительские посты», аналогичные бахрейнским, имелись также у американцев в Амаре, Басре, Кувейте и Маскате. До 1882 г. опорной базой «Американского библейского общества» в Аравии, получившего название «Арабиан мишн» («Аравийская миссия»), являлось его отделение в Ходейде (Йемен). Заметную роль в американской миссионерской деятельности на полуострове и в создании там ее усилиями привлекательного имиджа США сыграл пастор С. Звемер (написал интересную работу — «Аравия: колыбель ислама»).

Результативной деятельности США в Аравии во многом способствовала и изрядно поднадоевшая арабам колониальная политика Англии (30). Свои интересы в Прибрежной Аравии, в том числе нефтеконцессионные, Англия считала надежно обеспеченными. Подтверждением тому — заявление известного английского банкира Эдгара Паккея. Оценивая в 1919 г. соотношение сил Англии и США в мировых нефтяных делах, он говорил следующее: «Положение англичан неуязвимо. Все известные в мире, за пределами США, месторождения нефти — и эксплуатируемые, и недавно открытые — находятся либо в английских руках, либо под английским управлением или контролем, либо финансируются английским капиталом» (31). Так оно в действительности и было. В 1920 г. англичане контролировали не менее 75% разведанных в то время мировых ресурсов нефти (32).

История нефтепоисковых работ в Аравии без рассказа о ставших уже легендой «аравийских начинаниях» Фрэнка Холмса едва ли была бы полной. Задолго до американцев, еще в 1923-1925 гг., он первым из иностранцев приобрел права на проведение в Аравии геологоразведочных работ — в кувейтско-саудовской нейтральной зоне, в Эль-Хасе и на Бахрейне. Однако помощи и поддержки со стороны английского капитала не получил. Компания «Истери энд Дженерал Синдикит», основанная при участии Ф. Холмса, никого в лондонском Сити не заинтересовала. Трезво мыслящих и, как правило, хорошо видящих перспективу англичан на сей раз коммерческая интуиция подвела. Дело в том, что внимание воротил Сити было сосредоточено тогда на Персии и перспективах деятельности там «Англо-персидской нефтяной компании». Сдержанное отношение английского капитала к нефтепоисковым проектам в Аравии объяснялось и соответствующими заключениями английских специалистов, считавших Бахрейн, к примеру, «местом малоперспективным», с точки зрения развития там нефтяного промысла. Такие заключения и торпедировали начинания Ф.Холмса. Испытывая острую нехватку в финансовых средствах, он был вынужден уступить свои концессионные права на поиск и разработку нефти на Бахрейне (1927 г.) американской компании «Истерн Галф Ойл Компании» (дочерняя компания «Галф Ойл Корпорейшн»), что, собственно, и положило начало американской экономической экспансии в районе Персидского залива.

21 декабря 1928 г. «Галф Ойл Корпорейшн» за 50 тыс. долл. США переуступила свои права «Стандарт Ойл Компании оф Калифорния». Создав в Канаде, в то время английском доминионе, дочернюю компанию «Бахрейн Петролеум Компании» и официально зарегистрировав ее как английскую, «Стандарт Ойл оф Калифорния» с триумфом въехала на этом «троянском коне» в аравийские владения Британской империи. Следующими болезненными ударами США по экономическим интересам Англии на Аравийском полуострове стали нефтеконцессионные договоренности американцев с Абдель Азизом Аль Саудом (май 1933 г.) и их участие на паритетной с англичанами основе в разработке залежей нефти в Кувейте (декабрь 1933 г.).

Небезынтересными в контексте данного повествования представляются и малоизвестные факты из истории отношений Абдель Азиза с Третьим рейхом. Установив в 1939 г. дипломатические отношения с фашистской Германией, Абдель Азиз в феврале того же года направил телеграмму Гитлеру с выражением готовности к выстраиванию отношений дружбы и сотрудничества между Германией и Саудовской Аравией. Заметную роль в инициировании шагов короля Саудовской Аравии навстречу фашистам, притом как в Германии, так и в Италии, сыграл Юсеф Ясин, личный секретарь Абдель Азиза. Именно с его подачи саудовский король и заключил сделку с Муссолини — на поставку Италией легкого стрелкового оружия, а потом и контракт с Гитлером (июль 1939 г.) — на приобретение у Германии 4 тысяч винтовок и сооружение с помощью Берлина военного завода в районе Эр-Рияда.

Договоренностям Абдель Азиза с Гитлером не суждено было осуществиться, хотя планы в отношении Аравии у Третьего рейха имелись, и серьезные. Абдель Азиз обещал нацистским эмиссарам наладить поставки аравийской нефти для нужд фашистской Германии через Испанию (сразу же после победы там Франко).

О контактах Абдель Азиза с Третьим рейхом Москва узнала, к слову, от Кима Филби (известного впоследствии советского разведчика), сына Джона Филби, легенды британской разведки в Аравии. Будучи откомандированным в 1917 г. к Абдель Азизу с задачей остановить его военные действия против шерифа Мекки Хусейна, Джон Филби близко познакомился с Абдель Азизом и вошел с ним доверительные отношения. Впоследствии, покинув службу (1925 г.), вернулся в Аравию, основал торговую компанию в Джидде, стал доверенным лицом Абдель Азиза, его неофициальным советником по финансовым вопросам, принял ислам. Именно Джон Филби оказался в центре интриг, связанных с переговорами Берлина с Абдель Азизом насчет поставок саудовской нефти. Некоторые исследователи полагают, что Джон Филби был причастен и к тайной операции немцев по переброске оружия из Германии (при участии Абдель Азиза) в Палестину, чтобы вооружить арабские племена и воспрепятствовать созданию там израильского государства.

Возвращаясь к рассказу о предпринимателе Ф. Холмсе, следует отметить, что человек этот, которого сами арабы называли «Абу Нафтой» («Отцом нефти»), обладал феноменальным профессиональным чутьем. Намного раньше других иностранных инженеров-ветеранов нефтепоисковых работ в Аравии он предсказал наличие на полуострове залежей «черного золота».

Во время Первой мировой войны горный инженер Ф.Холмс служил интендантом в британской армии. Находясь в 1918 г. по служебным делам в Эфиопии, услышал в одном из местных кафе рассказ арабского торговца о «нефтяных лужах» в ряде мест Прибрежной Аравии. После Первой мировой войны, работая в английском адмиралтействе, изучал хранившиеся в его архивах карты Ближнего Востока, составленные геологоразведочными партиями. Занимался самоподготовкой — осваивал профессию инженера-нефтяника. Внимательно читал книги с рассказами древних путешественников, географов и торговцев о виденных ими землях с «огненной черной жидкостью», о том, что бедуины в Месопотамии и в Аравии собирали ее с поверхности земли и использовали для разжигания костров и обогрева шатров в холодное время года. Места сбора «жидкости», упомянутые в этих рассказах, наносил на карту. В 1920 г. майор Ф. Холмс оставил службу в адмиралтействе и решил заняться бизнесом — поиском и добычей нефти в бассейне Персидского залива. Средства, требовавшиеся для начала работ, планировал получить как за счет перепродаж своих будущих концессионных активов более состоятельным в финансовом отношении компаниям, так и путем бурения в Месопотамии и в Аравии крайне востребованных у бедуинов артезианских колодцев. Цену воде шейхи знали и за работы по бурению скважин платили щедро и исправно.

В качестве плацдарма для начала своей нефтепоисковой деятельности в Аравии Ф. Холмс избрал Бахрейн. И это неслучайно. В то время любую коммерцию в бассейне Персидского залива легче всего было начинать именно на Бахрейне — самом открытом для иностранцев шейхстве Аравии. Там Ф.Холмс познакомился и установил доверительные связи с влиятельными советниками Абдель Азиза и правителя Кувейта шейха Мубарака. Они и помогли ему организовать встречу с Абдель Азизом. Состоялась она в 1922 г., в местечке Укайр, во время проходивших там переговоров о демаркации границ владений Абдель Азиза с Ираком, Кувейтом и Бахрейном. Переговоры в Укайре вошли в историю Аравии принятым на них решением о создании «нейтральных зон», в том числе между владениями Абдель Азиза, с одной стороны, и землями правителя Кувейта — с другой. Творец «нейтральных зон» или «территориально-зональных шедевров», как отзывались о них сами англичане,- сэр П. Кокс. Видя, что переговоры в Укайре застопорились и чреваты срывом, сэр П.Кокс взял в руки красный карандаш и прочертил на карте границы, как он их себе представлял, территорий Абдель Азиза с Кувейтом, Бахрейном и Ираком, а также обозначил несколько «нейтральных зон», ставших впоследствии территориальными «яблоками раздора».

Ф.Холмс прибыл в Укайр к началу переговоров — специально для встречи с Абдель Азизом. Встреча состоялась. Фрэнк Холмс Абдель Азизу понравился. И прежде всего тем, что разговаривал с ним без обиняков, прямо и открыто. И хотя заполучить концессию на этой встрече ему не удалось, он преуспел в другом — завоевал симпатии Абдель Азиза. Благодаря именно этому Ф.Холмс впоследствии и смог сделать то, что до него не удавалось никому — приобрести концессию на нефтепоисковые работы во владениях Абдель Азиза. Более того, за ничтожно малую сумму — всего за 2 тысячи фунтов стерлингов в год (33). В 1925 г. Ф. Холмс получил еще одну концессию — на Бахрейне.

Фрэнк Холмс был личностью неординарной, его инициативы опережали время. Отсюда, по-видимому, и двойственность подхода к нему самих англичан. С одной стороны, трезвая оценка ими целеустремленности Ф.Холмса, а с другой — сдержанное, мягко говоря, отношение к его проектам. Доверительные отношения Фрэнка Холмса с шейхами вызывали зависть у многих работавших в Аравии английских чиновников. Чувство неприятия к нему питал П.Кокс, один из самых авторитетных и влиятельных представителей английских властей в бассейне Персидского залива. Убедительных объяснений популярности Ф.Холмса, «нефтяника-самоучки», среди арабов сэр П.Кокс, человек высокообразованный, изощренный дипломат и опытный политик, найти, как он сам признавался, не мог (34). Отношения между ними не сложились.

Встречаясь, по прибытии в Аравию, с английскими дипломатами и представителями британских колониальных властей, Фрэнк Холмс говорил им, что цель его аравийской поездки — охота в провинции Катиф на «черных адмиралов», редчайших бабочек. На самом деле влекли его в Аравию, конечно же, не бабочки, а нефть, проступавшая на поверхности земли в ряде мест этой провинции. Беспрепятственно попасть туда, а тем более без риска для жизни исследовать эти места, он мог только с разрешения Абдель Азиза. Поэтому-то Фрэнк Холмс и устремился в Укайр, где в то время при посредничестве англичан проходили уже известные читателю переговоры об урегулировании территориально-пограничных разногласий между Абдель Азизом и правителями Кувейта, Ирака и Бахрейна.

Для участников этой встречи были разбиты два огромных шатра. В одном из них, черном, разместился Абдель Азиз со свитой; в другом, белом, — английская делегация во главе с П.Коксом. Шатры различались не только по цвету, но и по внутреннему убранству. В белом шатре все было выдержано в европейском стиле. Имелись кровати, столы, стулья, дорогие сервизы и вышколенная прислуга. Обеды проходили чинно: англичане сидели за столом в смокингах. Вечерами, отдыхая, покуривали выписанные из Лондона дорогие сигары и делились впечатлениями об Аравии.

До окончания переговоров Ф.Холмса ни к П.Коксу, ни к Абдель Азизу не допускали. Аудиенции с ними он терпеливо дожидался в своей маленькой походной палатке. Перси Кокс принял Фрэнка Холмса только в день завершения встречи в Укайре. И, как говорится, с порога и категорично заявил, что разговаривать с Абдель Азизом насчет предоставления Ф.Холмсу концессий он не намерен, так как английское правительство не в состоянии, дескать, гарантировать его безопасность в землях Абдель Азиза. Сэр Перси Кокс лукавил. Он попросту не хотел подпускать к этому делу Ф.Холмса, человека для него постороннего. Дело в том, что задолго до встречи с ним П.Кокс отправил письмо своему бывшему сослуживцу, капитану А.Вильсону, перешедшему к тому времени на работу в «Англо-персидскую нефтяную компанию». П. Кокс настоятельно рекомендовал ему, не откладывая, обратиться от имени компании к Абдель Азизу с запросом насчет концессий; что и было, кстати, сделано. Желая, во что бы то ни стало, выпроводить Ф.Холмса из Аравии, П.Кокс попросил Абдель Азиза сказать предпринимателю, что к разговору с ним о концессиях можно было бы вернуться, но только по завершении переговоров по этому вопросу с официальными английскими властями, не раньше. П.Кокс подготовил даже соответствующий проект письма-ответа Абдель Азиза на имя Ф.Холмса. И допустил тем самым ошибку. Самолюбие Абдель Азиза было задето. За время встречи в Укайре П.Кокс трижды позволял себе поступать таким образом — указывать ему, независимому правителю, что в том, или другом случае, следовало бы делать.

Несмотря на обиду, Абдель Азиз все же сказал Ф. Холмсу то, о чем просил его П.Кокс. И вот почему. Ежегодно английское правительство выплачивало Абдель Азизу 60 тыс. фунтов стерлингов золотом, что было существенным подспорьем его скромного в то время бюджета. Холмс же предлагал за концессию всего лишь несколько тысяч, что, естественно, не шло ни в какое сравнение с размером английских субсидий. Поэтому Ф.Холмсу в его просьбе было отказано; и тот, свернув палатку и собрав вещи, убрался из Укайра, как говорится, не солоно хлебавши. Покидая Укайр, он все же умудрился еще один раз, теперь уже с глазу на глаз, переговорить с Абдель Азизом и условиться о продолжении контактов.

Весной 1923 г., находясь в Багдаде, Ф.Холмс нанес визит леди Кокс, и за чашечкой чая сообщил ей, что собирается покинуть Аравию. Об этой новости леди Кокс тут же информировала письмом мужа, отправившегося по служебным делам на Бахрейн и в Кувейт. И сэр Перси Кокс успокоился — неприятный ему человек, к тому же умный и неординарно мыслящий, как бы самоустранялся. Значит, — снимался с повестки дня и мучавший П. Кокса вопрос о том, как приостановить несанкционированные Лондоном «аравийские рейды» Ф.Холмса.

Однако в этой остросюжетной партии отставной майор-интендант Холмс все же переиграл майора-администратора сэра Кокса. По пути на родину, когда пароход, на котором он возвращался в Англию, сделал остановку бухте Кувейта, Ф.Холмс неожиданно сошел на берег, нанял проводника и, никому не сказав ни слова, стремительно исчез в бескрайних просторах аравийской пустыни. Причиной, побудившей его сделать это, стала новость, которую сообщил ему капитан судна. Речь шла об отмене британским правительством ежегодных субсидий, выплачивавшихся эмиру Неджда Абдель Азизу и шерифу Хусейну. Дело в том, что в то время в Кувейте проходила встреча правителей Ирака, Трансиордании, Неджда и Хиджаза, организованная правительством Англии для урегулирования территориальных споров. Встреча закончилась провалом. И британское правительство, раздосадованное результатами переговоров, заявило об отмене упомянутых выше субсидий. Для Ф.Холмса эта новость стала даром небес. Он понял, что надо действовать, и незамедлительно, что острая нужда Абдель Азиза в деньгах может помочь ему получить нефтяную концессию. Так и произошло.

В августе 1923 г. Холмс стал первым в Северной Аравии нефтяным концессионером. К сожалению, инвестиций под свой проект он не нашел. И в 1927 г. концессионные права, с таким трудом приобретенные им у Абдель Азиза и дважды, к слову, продлевавшиеся, были аннулированы.

Ф. Холмс — первооткрыватель «нефтяного океана Аравии». Деятельность этого «охотника за черным золотом в аравийском Эльдорадо», как отзывались о нем американцы, привлекла к Аравийскому полуострову внимание деловых кругов в США. И американцы сделали то, что не удалось гениальному Фрэнку Холмсу — сняли замки с нефтяных кладовых Аравии. Имя Ф.Холмса в анналах истории аравийской нефти не стерлось. Он фигурирует в ней под прозвищем «Абу Нафта», что в переводе с арабского означает «Отец нефти». Согласитесь, это дорогого стоит. Старт, данный им аравийской нефтяной эстафете, обернулся для американцев победой, Неожиданно для англичан, они ловко перехватили эстафетную палочку из рук Ф.Холмса и успешно финишировали. Это подтверждают и их нынешние позиции в нефтяном бизнесе Аравии.

Основная причина неудач Холмса — безденежье. Человек, который первым получил возможность заниматься поиском и разработкой месторождений нефти во владениях Абдель Азиза (1923 г.), в нейтральной саудовско-кувейтской зоне (1924 г.), а затем еще предсказал и наличие нефти на Бахрейне (1925 г.), финансовыми средствами для работ по бурению нефтяных скважин не располагал. Денег для ведения бизнеса катастрофически не хватало — и концессии уплывали из его рук. Богатство и лавры славы доставались другим.

Добившись успеха в переговорах с Абдель Азизом, всю свою кипучую энергию Ф.Холмс направил на Кувейт — и опять, на удивление всем, взял правильный нефтяной след в Аравии. Неприятие, что испытывали по отношению к нему влиятельные представители английских колониальных властей в бассейне Персидского залива, отстаивавших в Аравии интересы «Англо-персидской нефтяной компании», Ф.Холмса нисколько не смущало. Напротив, — подталкивало к действиям. И в Кувейте они вновь увенчались успехом — приобретением прав на разведку и разработку месторождений нефти на границе с владениями Саудитов, в нейтральной зоне. Но, как и прежде, — безденежье, и, как и раньше, — крушение надежд и планов. И что удивительно, — непоколебимая твердость духа, все тот же оптимизм и все та же несломленная вера в себя. Холмс опять устремляется вперед, на сей раз — на Бахрейн (1925 г.). И там все повторяется сначала — та же схватка все с теми же трудностями, все с теми же, до боли знакомыми, финансовыми проблемами.

Заключив контракт с эмиром Бахрейна на бурение артезианских скважин, Ф.Холмс договорился и о том, что если в ходе этих работ он обнаружит нефть, то сможет претендовать на концессию по ее добыче на открытом им месторождении. Нефть, как говорили арабы, сама «шла в руки Абу Нафте» — и он ее обнаружил. Однако заняться добычей не смог. Помешали известные положения англо-бахрейнского соглашения, по которому эмир Бахрейна имел право предоставлять концессии только с разрешения английских властей. Фрэнк Холмс попытался, было, привлечь к участию в проекте «Шелл» и «Англо-персидскую нефтяную компанию», и с их помощью получить официальное разрешение на начало работ. Но от участия в его предприятии они отказались. И только потому, что, по заключению их геологов, промышленных запасов нефти на Бахрейне «быть не должно было». Впускать же Холмса на Бахрейн «без присмотра» сэр П.Кокс не рекомендовал.

Шум, поднятый на нефтяных биржах Европы «бахрейнскими начинаниями» Ф.Холмса, докатился до США. И «нефтяной следопыт Аравии», как называли Ф.Холмса американцы, попал под прицел рвавшихся на Восток нефтяных компаний США. «Галф Ойл Корпорейшн» внимательно изучила собранные ее агентами материалы о деятельности Холмса. И начала действовать. Открыла вначале, специально для работы в Аравии, компанию в Канаде. И, таким образом, получила право на поиск и добычу нефти на Бахрейне.

Заметный след в нефтяной истории Аравии оставил и американский бизнесмен Чарльз Крейн. Он прославился в Аравии вначале тем, что занимался поисками источников пресной воды (в Йемене и в Хиджазе), и небезуспешно. Артезианские колодцы, вырытые при его содействии в Йемене, действуют до сих пор. С целью изучения вопроса об оказании США помощи шейхствам Аравии в развитии сельского хозяйства Ч. Крейн дважды в 1920-х годах посещал Хиджаз. Работа его там, в условиях острой борьбы за власть между Хашимитами во главе с шерифом Мекки Хусейном, с одной стороны, и Саудитами во главе с Абдель Азизом — с другой, была мало результативной, а само пребывание в Хиджазе и вовсе не безопасным.

В 1929 г. он чуть было не попал в руки разбойников-бедуинов. Спастись удалось чудом — помог оказавшийся под рукой резвый арабский конь. Событие это получило, однако, неожиданное продолжение, вылившееся, в конце концов, в оказание Ч. Крейном услуг Саудитам в исследовании природных ресурсов Северной Аравии.

Произошло это следующим образом. По возвращении из Аравии Ч.Крейн увлекся коневодством, разведением новой для Америки породы лошадей — арабской. И достиг поразительных результатов. Слух о нем как о конезаводчике дошел до арабов. Находясь в 1930 г. по делам в Каире, он был приглашен в гости к шейху Саби-ке, личному представителю Абдель Азиза в Египте, крупному знатоку лошадей. Слава о конюшнях шейха Сабики гремела тогда по всему Арабскому Востоку. Убедившись, что «неараб и иноверец» действительно знает толк в лошадях арабской породы, шейх разрешил Ч.Крейну выбрать двух понравившихся ему красавцев, и по окончании встречи подарил их Ч. Крейну.

Тронутый гостеприимством и щедростью шейха, Ч. Крейн предложил ему, и заметим, на безвозмездной основе, услуги по исследованию земель Абдель Азиза на предмет обнаружения в них природных ресурсов. Доступ иностранцам к работе в землях в «колыбели ислама» был в то время закрыт. Шейх, понимая все это, соответствующий запрос на имя Абдель Азиза все же направил. И, к своему удивлению, получил положительный ответ. Абдель Азиз, как мы уже говорили, остро нуждался в деньгах. В условиях резкого ухудшения состояния мировой экономики сократилось число паломников в Мекку и Медину, упал экспорт фиников и, как следствие, ощутимо уменьшились денежные поступления в казну. Так, если в 1929 г. Святые места в Мекке и Медине посетило 130 тыс. пилигримов, то в 1931 г. — только 40 тыс. человек. Доходы Абдель Азиза в этот период времени сократились с 5 млн фунтов стерлингов в год до двух миллионов фунтов стерлингов; увеличился объем внешней задолженности — до 300 тыс. фунтов стерлингов. Столкнувшись с финансовыми трудностями, Абдель Азиз все чаще и чаще стал высказываться в кругу своих советников в том плане, что если бы нашелся человек, готовый предоставить ему 1 млн фунтов стерлингов, то взамен этого он выдал бы такому человеку, кем бы он ни был, концессию. И хотя Ч. Крейн предлагал не миллион фунтов стерлингов, а всего лишь бесплатные услуги специалистов-геологов, разрешение на геологоразведочные работы в землях Северной Аравии он получил. По мнению Абдель Азиза, такие услуги американца могли бы сослужить Саудитам неплохую службу — выявить наличие в их землях природных ресурсов, разработку которых можно было бы проводить в дальнейшем на концессионной основе.

Чарльз Крейн посетил Эр-Рияд и был принят Абдель Азизом. Однако, в отличие от встречи с шейхом Сабикой, беседа с Абдель Азизом не задалась, и отношения между ними не заладились. Причиной тому — незнание Ч. Крейном этикета бедуинов, обычаев и нравов жителей пустыни. Рассчитывая, видимо, приятно удивить короля, Ч. Крейн преподнес в подарок ему — что бы вы думали? — ящик калифорнийских фиников, главного сельскохозяйственного продукта Аравии. Иными словами, подарок, самый что ни наесть, ординарный. С точки зрения протокола бедуинов, Ч. Крейн допустил глупейшую ошибку — не проявил щедрости. И поэтому случилось то, как говорили, радостно потиравшие руки, англичане, что и должно было случиться — Абдель Азиз оскорбился. И неудивительно, добавляли они, реакция королевы Великобритании была бы такой же, если бы в подарок ей преподнесли ящик рыбы.

Судьбе угодно было распорядиться так, что вскоре Ч. Крейн навсегда покинул Аравию. Причиной тому — не прекращавшиеся тяжелые расстройства желудка. Прощаясь с «Островом арабов», Ч. Крейн навестил и шейха Сабику, и представил на его рассмотрение список 20 инженеров, способных, как он утверждал, справиться с задачей по поиску природных ресурсов во владениях Абдель Азиза. Не зная английского языка, шейх ткнул наугад пальцем в список ... и «выбор» пал на инженера-геолога К.Твитчела, который по поручению Ч.Крейна[51] уже выполнял аналогичную работу в Йемене и Абиссинии.

В апреле 1931 г. К.Твитчел[52] появился в Хиджазе. Проверил состояние артезианских колодцев, побывал на известных еще со времен царя Соломона золотых копях царицы Савской, после чего отправился в Эль-Хасу (зимой 1931-1932 гг.). Внимательно исследовав этот район, К.Твитчел рекомендовал начать нефтепоисковые работы в Даммаме, где впоследствии и была обнаружена нефть.

Заметное место в истории нефти Саудовской Аравии принадлежит Джону Филби, отцу работавшего на Советский Союз знаменитого разведчика Кима Филби. Именно Джон Филби договорился о встрече Ч. Крейна с Абдель Азизом. Будучи плененным, какой говорил, Аравией, Дж. Филби принял ислам, и взял имя Абдалла. Острые на язык арабы тут же прозвали Джона Филби «Абдулкиршем», то есть «Слугой шести пенсов». Они думали, что «пронырливый англичанин» обратился в новую веру исключительно корысти ради — дабы получить льготы для фирм «Форд» и «Маркони», чьи интересы он тогда представлял в Аравии.

Весной 1932 г. Джон Филби познакомился в Лондоне с Ф. Лумисом, сотрудником нефтяной компании «Стандарт Ойл оф Калифорния» (СОКАЛ), и мел с ним обстоятельную беседу по вопросу о нефтяных концессиях в землях Абдель Азиза. О встрече узнали, и, как выяснилось позже, не без ведома самого Джона Филби, воротилы финансово-нефтяного бизнеса Англии. Результатом затеянной Филби игры стал нашумевший в свое время англо-американский нефтяной аукцион на концессии в Саудовской Аравии. Со стороны СОКАЛ в нем принимали участие 40-летний юрист Ллойд Гамильтон в компании с известным уже читателю инженером К.Твитчелом, а со стороны «Иракской нефтяной компании» — С. Лонгрис.

Надо сказать, что прогнозы британских специалистов относительно наличия нефти во владениях Абдель Азиза особого оптимизма в то время у англичан не вызывали. Поэтому их участие в «нефтяном аукционе», устроенном Филби, носило, скорее, характер политико-дипломатический, нежели экономический. Задача англичан состояла в том, чтобы «оградить Аравию от американцев», не допустить их проникновения на полуостров.

Нефтяной аукцион, мастерски проведенный Джоном Филби, показал, что, в отличие от англичан, американцы готовы были рискнуть, и даже заплатить за собственный риск. Абдель Азиз на сделку пошел (май 1933 г.). Первым обладателем нефтяных концессий в его землях стала компания СОКАЛ. К концу 1936 г. ее поисковая группа пробурила шесть скважин.

И только седьмая, когда все надежды, казалось, были утрачены, показала наличие промышленных запасов нефти. 16 марта 1937 г. скважина № 7 дала 2 209 баррелей нефти, а 21 марта — 3 372 барреля. Так, работа, начатая в Северной Аравии в 1920-х годах первопроходцами-энтузиастами, увенчалась в 1930-х годах открытием нового нефтяного Клондайка, аравийского Эльдорадо.

Разительные перемены, происходившие, благодаря открытию нефти, в социально-экономической жизни Бахрейна, Кувейта и Саудовской Аравии, их рывок из бедности и нужды к достатку и богатству, пробудили и шейхства Эш-Шамал (ОАЭ). Повышенный интерес к началу нефтепоисковых работ в своих владениях стал проявлять правитель Абу-Даби шейх Шахбут. Его намерения разделяли и другие члены правящего семейства. Подпитывал такие настроения, как мог, и Ф.Холмс, «аравийский нефтяной маньяк», как о нем отзывались в Лондоне.

Заметную роль в нефтяной эпопее в землях Эш-Шамал (ОАЭ) сыграл хаджи Абдалла Уильямсон (Williamson), еще одна легендарная личность в истории нефтяных концессий Аравийского полуострова. Этот человек довольно долго прожил с бедуинами в Месопотамии и в Аравии. Хорошо изучил их обычаи и нравы, установил доверительные отношения с шейхами влиятельных племен, принял ислам. В 1924 г. стал сотрудником «Англо-персидской нефтяной компании» и, используя свои связи с шейхами, заключил от имени компании (в середине 1930-х годов) концессионные соглашения на поиск и добычу нефти в ряде шейхств, входящих сегодня в состав Объединенных Арабских Эмиратов (35).

Правитель Абу-Даби, к слову, подписал вначале с «Англо-персидской нефтяной компанией» контракт только на бурение в его землях артезианских скважин (1934 г.). Тайный смысл сделки состоял в том, чтобы: во-первых, во время работ по поиску источников воды выявить наличие в землях Абу-Даби месторождений нефти; во-вторых, скрыть за такой «ширмой» начало нефтепоисковых работ от докучливых и завистливых соседей; в-третьих, в случае обнаружения промышленных запасов нефти быть во всеоружии и вести концессионные переговоры с полным знанием дела, то есть запрашивать за концессии максимально, насколько можно, высокую ренту. Работа, проделанная в Абу-Даби «Англо-персидской нефтяной компанией» в 1934-1935 г., дала обнадеживающие результаты, а концессия, сроком на три года, предоставленная в январе 1936 г. фирме Д’Арси, действовавшей под эгидой «Англо-персидской нефтяной компании», — и первые финансовые поступления в казну, в размере 3 тысяч рупий ежемесячно.

Правитель Аджмана, последовавший примеру шейха Шахбута (1936 г.) и предоставивший компании Д’Арси концессию на поиск нефти, сроком на два года, стал получать от нее ежемесячно по 500 рупий (36). Заключили с Д’Арси сделки и другие шейхи. Таким образом, «Англо-персидская компания», контролируемая с 1914 г. британским правительством, распространила, используя фирму Д’Арси, сферу своей деятельности в Юго-Восточной Аравии на Абу-Даби, Аджман, Рас-эль-Хайму и Умм-эль-Кайвайн. Представителем этой фирмы в перечисленных выше шейхствах был хаджи Абдалла Уильямсон.

Что касается Дубая и Шарджи, то в силу достигнутых ранее договоренностей и распоряжений британского правительства работу в этих шейхствах, а также в Катаре, «Англо-персидская нефтяная компания» могла вести только совместно с другим английским нефтяным гигантом — «Ирак Петролеум Компании». Именно поэтому ими и была создана новая компания — «Петролеум Консешнз Лимитид» (октябрь 1935 г.). Ее представителем в Прибрежной Аравии стал Фрэнк Холмс. Княжества Эш-Шамал разделились, таким образом, на «зоны влияния», если так можно сказать, двух авторитетных среди арабов и достойных друг друга соперников, Уильямсона и Холмса, легендарных личностей в истории аравийской нефти.

Освоение нефтяных богатств княжеств современных ОАЭ проходило непросто. Правитель Рас-эль-Хаймы, не доверявший англичанам, склонен был к сотрудничеству с французами. В феврале 1935 г. он даже зондировал этот вопрос в беседе с командиром французского военного корабля, заходившего в порт Рас-эль-Хаймы. Тот обещал шейху содействие в направлении в его земли французской геологоразведочной миссии.

«Крепким орешком» оказался для англичан и правитель Абу-Даби шейх Шахбут. Хотя он и подписал концессионное соглашение с англичанами, но благоволил больше к американцам. Его желание сотрудничать с ними было понятным. Англичане действовали слишком расчетливо и крайне осторожно. А главное, — проявляли, в сравнении с американцами, скупость. Торговались с арабами из-за каждого пенса и по любым мелочам. Если американцы оплачивали ренту за получаемую концессию сразу, притом наличными и золотом, то англичане предпочитали рассчитываться рупиями и обставлять сделку частоколом условий, не отвечавших интересам арабов. Естественно, что там, где было можно, предпочтение арабы отдавали американцам.

Шейх Шахбут правил эмиратом Абу-Даби с 1927 г. по 1966 г. Неоднократно становился персонажем довольно забавных, а порой и анекдотичных историй. Долгое время англичане пытались убедить его, к примеру, в необходимости открытия банков. Старались объяснить удобства наличия в кармане, особенно во время пребывания за границей, не кошелька, а чековой книжки. Наконец, казалось бы, он внял увещеваниям. И тут произошло самое интересное. Находясь, на отдыхе, в Англии и обнаружив нехватку денег, шейх Шахбут воспользовался чековой книжкой. Однако, выписав чек, получать по нему деньги отправил своего секретаря в ...Абу-Даби. Или вот другой забавный случай. Деньги от нефтяных компаний за концессии шейх Шахбут хранил в спальне, под кроватью, в картонных коробках. Обнаружив, случайно, что часть его накоплений погрызли мыши, ввел новшество — стал держать деньги в жестяных банках.

Будучи, как рассказывают, по натуре человеком подозрительным, особенно в отношении «неарабов», шейх Шахбут в то же время безоглядно верил тем из них, кто на деле доказывал свои профессиональные навыки и верность данному слову. В числе таких немногих были и пионеры нефтепоисковых работ в Аравии — легендарные хаджи Уильямсон и Ф.Холмс. Кстати, прозвище «Абу Нафта» («Отец нефти»), подхваченное арабами, дал Ф.Холмсу сам Чарльз Белгрейв, звезда британской дипломатии, многолетний «всесильный советник», как его называли арабы, эмира Бахрейна, «крестный отец» авиационных начинаний в Аравии, автор нескольких интереснейших работ, посвященным шейхствам Аравийского полуострова.

Несмотря на то, что нефтепоисковые работы в княжествах Эш-Шамал начались еще в 1930-х годах, промышленные залежи нефти были обнаружены там, в Абу-Даби, главном нефтяном эмирате нынешних ОАЭ, только в августе 1958 года. Первая же морская скважина на континентальном шельфе, в районе острова Дас, дала мощный фонтан — случай в истории нефтепоисковых работ в Аравии далеко не частый. Кстати, термин «континентальный шельф» первыми стали употреблять в договорно-правовых документах в Аравии американские нефтяные компании, в 1949 г. По мнению американцев, и арабы были с ними согласны, «аравийские границы» шельфа должны были пролегать посередине Персидского залива и разделять дно морского бассейна на две равные половины — персидскую и арабскую (37).

Первый танкер с нефтью из Абу-Даби покинул погрузочный терминал шейхства 3 июля 1962 г. Спустя три года (1965 г.) шейх Шахбут подписал с англичанами соглашение о разделе доходов с продажи нефти — на паритетной между сторонами основе (38). Хотя объемы добычи нефти в Абу-Даби, равно как и в других шейхствах, входящих сегодня в состав ОАЭ, год от года увеличивались, раздел прибыли по принципу «фифти-фифти» (50 на 50) еще долгое время не менялся. Впрочем, шейхства довольно часто не получали сполна даже этой, по праву причитавшейся им, «договорной половины».

Прошлое аравийской нефти заслуживает большего внимания. В нем все еще много тайн. На страницах истории «нефтяного Эльдорадо» Аравии то и дело мелькают имена известных политиков и дипломатов, бизнесменов и инженеров, разведчиков и авантюристов. Листая эти страницы, сталкиваешься с судьбами людей неординарных, личностей ярких и сильных духом, дышишь временем, в котором удивительно соседствовали романтика, авантюризм и трезвый расчет, риск и отвага.

Начало всем нынешним преобразованиям в Аравии положили нефтяные залежи песчаного бахрейнского холма Джабель Духхан (Дымная гора). Именно там была открыта первая нефть Аравии, или, образно говоря, обнаружены следы, ведущие к сокровищнице, по богатству которой мир не знал со времен лидийского царя Креза, — к нефтяным кладовым Саудовской Аравии, Кувейта и Абу-Даби, к гигантским газовым месторождениям Катара. По иронии судьбы, первые «нефтяные клады» Аравии, найденные на Бахрейне (1932 г.), оказались и самыми скромными. Примечательно, однако, другое. А именно то, что богатства эти были обнаружены на Бахрейне, на острове благоденствия, как говорят о нем арабы Аравии. И с этим, пожалуй, можно согласиться. В прошлом Бахрейн — это государство Дильмун, одна из великих торговых империй Древнего мира, родина легендарных финикийцев. Впоследствии — «мировой рынок жемчуга». А в 1930-е годы — «нефтяной родник Аравии», первый на «Острове арабов», утоливший финансово-экономическую жажду бахрейнцев. Вызвана она была, как известно, появлением на рынках мира культивированного японского жемчуга. Он подорвал жемчужный промысел арабов Прибрежной Аравии — основу основ их многовековой хозяйственной деятельности. Бахрейн в наши дни — это крупный финансово-коммерческий центр зоны Персидского залива, важный узел международных воздушных коммуникаций.

«Нефтяные роды» Бахрейна, как шутят специалисты, принимал американец, Фред Дэвис, старший геолог компании СОКАЛ. Человек этот в истории аравийской нефти не менее знаменит, чем хаджи Уильямсон или Фрэнк Холмс. Именно Ф.Дэвис обратил внимание на то, что силуэт возвышенности Джабель Дахран, что на территории Саудоской Аравии, поразительно схож с бахрейнским холмом Джабель Духхан, где он и его коллеги (Берт Миллер и Крэг Генри) обнаружили первую нефть Аравии и обрели прижизненную славу.

Яркий след в истории нефти Саудовской Аравии оставил Макс Штейнеке, американский геолог (39). Король Абдель Азиз лично посетил обнаруженное им богатейшее месторождение нефти в районе Джабель Дахран. Прибыл туда (весна 1939 г.), как говорится, по-королевски — в сопровождении огромной свиты, численностью в 2 тысячи человек.

В местечке, неподалеку от скважины, где остановился пышный караван, был разбит палаточный город из 350 бедуинских шатров. Торжественному мероприятию — открытию королем (1 мая 1939 г.) вентиля знаменитой скважины (в Саудовской Аравии ее называют ее «Матерью скважин») — предшествовали, как водится по таким случаям у бедуинов Аравии, выступления популярных поэтов и музыкальных исполнителей, чтецов Корана и сказателей-хранителей аравийских легенд и преданий, гонки на верблюдах и заезды на лошадях.

Небезынтересным представляется и тот факт, что нефть в Саудовской Аравии забила из скважины под № 7. Дело в том, что число семь у арабов Аравии считается священным, дарующим человеку, в любых его начинаниях, успех и удачу.

Контроль над добычей и экспортом нефти в шейхствах Аравии с самого начала оказался в руках крупного иностранного капитала. Используя финансово-экономическую и политическую зависимость арабов от Лондона и Вашингтона, нефтяные компании смогли навязать им довольно жесткую систему концессионных договоров, общими чертами которых выступали:

1) огромные размеры концессионных территорий, охватывавших в ряде случаев, как это имело место, например, с Бахрейном, целые государства;

2) длительные сроки действия концессионных соглашений (от 25 до 80 лет);

3) предоставление компаниям-концессионерам исключительных прав и полномочий — от бесконтрольного (со стороны шейхов) установления концессионерами объемов добычи и экспорта нефти, а также цен на нее, до нерегулируемого перевода денег за границу.

Для договоров о нефтяных концессиях в английской зоне влияния на Аравийском полуострове было характерно еще и наделение политического резидента Британии в бассейне Персидского залива и его агентов в шейхствах Аравийского побережья правами арбитров при выборе шейхами компаний-концессионеров (40).

Особенно рельефно все эти черты английской, равно как потом и американской, экономической экспансии в регионе проявились в 1950-1960-х годах — на фоне развернувшихся на Арабском Востоке процессов обретения национальной независимости. Англо-американское соперничество за нефть Аравии, нацеленность соперников на монопольное обладание нефтяными источниками Аравийского полуострова, которые в 1920-х годах они считали всего лишь «нефтяными лужицами», отражалось на погранично-демаркационной деятельности Англии в Аравии. Англия резала границы шейхств в своих территориальных владениях в Аравии ножницами политико-экономических интересов, руководствуясь целями и задачами по обеспечению этих интересов на долговременную перспективу. Установление таких границ должно было гарантировать Великобритании монопольные права на добычу энергоносителей, ограждать подконтрольные ей районы Аравии, в первую очередь, конечно же, концессионные, от посягательств на них нефтяных монополий США и других промышленно развитых государств мира.

В Лондоне не могли не видеть, что сохранение территориальных разногласий в подвластных Англии владениях в Аравии в условиях начала коррозии мирового колониализма было уже далеко не лучшим средством для обеспечения в шейхствах Аравии (путем исполнения роли арбитра) политических и экономических интересов Англии. Скорее, наоборот, - служило лазейкой для их ущемления, и в первую очередь со стороны американцев. С учетом быстро менявшейся международной обстановки Англия на рубеже 1960-1970-х годов начала корректировать и тактику поведения в Аравии. Вопросы территориальных разногласий между шейхами в подвластных ей владениях в Аравии приобрели в ее региональной политике повышенное звучание. Были созданы специальные «технические комиссии» (1969 г.). Они вплотную занялись рассмотрением острых пограничных разногласий, в том числе: урегулированием территориальных противоречий между Саудовской Аравией и Абу-Даби в оазисе Бурайми; демаркацией границ между Кувейтом и Саудовской Аравией; определением статуса островов, лежащих напротив нейтральной зоны между Саудовской Аравией и Кувейтом; устранением разногласий между Шарджой и Умм-эль-Кайвайном на суше и на море, а также между Катаром и Бахрейном из-за группы островов Хаввар; развязыванием узла территориальных претензий друг к другу между Маскатом и шейхствами Договорного Омана и т.д. (41). Распутать до конца этот невероятно огромный клубок противоречий было непросто, и сделать это Великобритании до ее ухода из Персидского залива так и не удалось.

Особое место на шкале внешнеполитических координат Англии в зоне Персидского залива занимали шейхства Эш-Шамал (ОАЭ). Об их важном военно-стратегическом и политико-экономическом значении для Лондона говорит тот факт, что шейхства Эш-Шамал были первыми на Арабском Востоке землями, где англичане установили свою власть, и последними, откуда они ушли (1971 г.), покидая Ближний Восток.

История свидетельствует, что вела себя Англия в Аравии как хотела, без оглядки на нормы права и морали. Ее политика в этих землях — это ничем не прикрытое грубое вмешательство в дела коренных народов и выстраивание отношений с ними с позиции силы. Довольно откровенно обо всем этом высказывался английский политический агент на Бахрейне Хью Вейтмэн (конец 1930-х годов). Будем честными, говорил он. И вспомним, «как помнит Побережье», сколь часто мы прибегали к использованию «политики силы», сколь часто тот или иной вопрос решали путем демонстрации своей военно-морской мощи и угрозы ее применения. Английские пушки в Персидском заливе, за исключением непродолжительных по времени дипломатических пауз-антрактов, были расчехленными и наведенными на неугодных и непокорных, и постоянно стреляли (42).

Для удержания своих позиций в Аравии англичане широко использовали межплеменные междоусобицы и ссоры влиятельных родоплеменных кланов. Мы не заинтересованы в том, отмечал в своих депешах представитель английских колониальных властей в шейхствах Эш-Шамал, чтобы быть непосредственно вовлеченными в их распри и внутренние дрязги. В большинстве случаев все это — в наших интересах. За спинами враждующих и спорящих арабов лежат просторы Внутренней Аравии, где соперничающие друг с другом и между собой племена и шейхства могут дать выход своим страстям и эмоциям в традиционном для бедуинов стиле — «фехтованием по-бедуински», то есть путем совершения набегов (газу) друг на друга. Заметим, нисколько не задевая при этом интересы Великобритании. Напротив, с пользой для них, так как роль Англии, как посредника и арбитра в урегулировании межплеменных споров и в восстановлении мира, становится тогда весьма и весьма востребованной (43).

Сказанное выше — образец политического мышления Великобритании в бассейне Персидского залива со времен начала его колонизации и до конца 1950-х годов. Затем оно начинает постепенно меняться, отражаясь соответствующим образом и на рисунке английской дипломатии в регионе. В 1950-х годах, когда Англия чувствует себя в Прибрежной Аравии по-прежнему уверенно, она открыто вмешивается во внутренние дела арабов. Хотя и не так грубо и безапелляционно, как прежде, а завуалировано — через созданные ею и находящиеся под ее плотным контролем органы местного самоуправления. В землях Эш-Шамал, например, через Совет «договорных шейхств» (был образован в 1952 г., состоял из правителей семи шейхств под председательством английского политического агента) и скаутов Договорного Омана (регулярные военизированные формирования, численностью 1 600 человек, под руководством английских офицеров; базировались в Шардже и финансировались Лондоном) (44).

С середины 1960-х годов поведение Англии в шейхствах Прибрежной Аравии заметно меняется. В условиях роста влияния в Аравии идей арабского национализма Англия сталкивается с объективной необходимостью корректировки не только тактики, но и стратегии своей региональной политики в зоне Персидского залива. Рецидивы ее прежнего, чисто колониального поведения в Аравии, конечно же, дают о себе знать. Примером тому — отстранение от власти (26 июня 1965 г.) правителя Шарджи шейха Сакра бен Султана Аль Касими, давшего согласие на открытие в Шардже офиса Лиги арабских государств, не поставив об этом в известность английское правительство (45). Сдержанно, но, все же, реагируя на меняющиеся настроения в арабском мире, Англия начинает предпринимать шаги, не характерные для времен «английской колониальной классики» в Аравии. В шейхствах Договорного Омана, например, создает Фонд развития — орган для оказания финансовой помощи шейхствам в налаживании систем здравоохранения, образования и почтово-телеграфной службы (46).

Анализируя нефтеконцессионную деятельность Англии в Аравии, справедливости ради следует отметить, что, наряду с эксплуатацией и бессовестным, ничем не прикрытым грабежом арабов средь бела дня, было и другое — помощь, оказанная им в становлении на ноги в экономическом отношении. Об этом говорят и сами арабы. В беседах с российскими дипломатами они высказываются в том плане, что их патриархальные в прошлом шейхства, с укладом жизни на уровне средних веков, создать самостоятельно, притом в рекордно короткие сроки, современную нефтегазовую индустрию без западного опыта и технологий, без западных капиталовложений и кадров едва ли смогли бы. Более того, они с уважением говорят о работе, проделанной специалистами компаний, первыми начавших поиски нефти в Аравии, а потом и освоение нового Эльдорадо планеты — богатейших нефтяных залежей Аравийского полуострова.

Деидеологизированный анализ англо-аравийских связей в их историческом развитии дает основание говорить о том, что Британская империя в период ее колониального распада вовремя сумела скорректировать свои отношения с шейхствами Аравии и выстроить их с бывшими протекторатами таким образом, что в наше время они оказались обоюдовыгодными и взаимно полезными. Именно поэтому, думается, Англия и сохранила неплохое в целом отношение к себе некогда «жемчужных», а ныне «нефтяных шейхств» Аравии, и сделалась, сегодня, их, если так можно сказать, высокооплачиваемым специалистом-консультантом в рывке к экономической модернизации и прогрессу.

Что касается итогов нефтеконцессионной деятельности США в тех же, некогда подвластных Англии, шейхствах Эш-Шамал, входящих сегодня в состав ОАЭ, то американцы с поставленной перед собой задачей справились. Компания «Континентл Ойл» смогла со временем приобрести у правителя Дубая, за 10 млн долл. США, права на разведку и добычу нефти на суше и в прибрежных водах (сроком на 25 лет), а компания «Джон Меком» — заполучить нефтяные концессии в Умм-эль-Кайвайне, Аджмане и Шардже (47).

Результаты деятельности американского капитала в нефтяной сфере на Аравийском полуострове в целом были более чем успешными. Уже к началу 1970-х годов трем нефтяным компаниям США, действовавшим в Аравии под контролем семейства Рокфеллеров («Стандарт Ойл оф Нью-Джерси», «Стандарт Ойл оф Калифорния», «Сокони-Вакуум Ойл Компании»), принадлежало 70% нефтедобычи в Саудовской Аравии, 50% — на Бахрейне и около 24% — в некоторых других шейхствах Прибрежной Аравии.

Укрепились позиции США и в мировом нефтяном бизнесе. Если в 1950 г. доля американского капитала в добыче, к примеру, ближневосточной нефти составляла около 40%, то в 1955 г. достигла уже 60%. Весомые позиции в мировом нефтяном бизнесе занимало семейство Рокфеллеров. Представляется, что с учетом этого Н. Рокфеллеру в 1957 г. и было поручено возглавить работу группы американских бизнесменов по подготовке специального доклада для администрации США с конкретными соображениями и предложениями по реализации доктрины Эйзенхауэра-Даллеса применительно к странам нефтяных интересов США. Следует отметить, что по сути своей, то есть по стратегической нацеленности на удержание под контролем США нефтяных районов планеты, в том числе в Аравии и в зоне Персидского залива в целом, она нисколько не изменилась и в наши дни.

Глава 2 ОТ АНГЛИЙСКИХ ПРОТЕКТОРАТОВ К НЕЗАВИСИМЫМ ШЕЙХСТВАМ

Бурное экономическое развитие Кувейта, Катара и восточных районов Саудовской Аравии, всплеск национально-реформаторского движения на Бахрейне, выдвижение шейхствами Договорного Омана требований по проведению широких социальных и культурных реформ — все это, вместе взятое, было ничем иным, как предвестником грядущего расставания Аравии с ее колониальным прошлым. Катализатором этого процесса стали эпохальные события в Египте — июльская революция 1952 г. — и прозвучавшие вслед за ней на всем Арабском Востоке мощные раскаты грома национально-патриотического движения.

Признаки «пробуждения нации», подспудно нараставшие в шейхствах Договорного Омана после окончания Второй мировой войны, стали приобретать с середины 1950-х годов не только более зримые контуры, но и, образно говоря, свою национальную палитру. Преобладали в ней «цвета» социально-экономических и культурных реформ (1945-1971 гг.). С точки зрения темпов и масштабов их проведения они могли бы быть подразделены на три этапа, а именно: 1945-конец 1950-х г., 1960-1966 гг., 1966- 1971 гг.

Для первого из них, «этапа ограниченных финансовых возможностей шейхств», были характерны как низкие темпы, так и небольшие масштабы социально-культурных преобразований и экономической модернизации.

В это время наблюдалась активная миграция работоспособного мужского населения из шейхств Договорного Омана в Катар, Саудовскую Аравию и Кувейт, где, благодаря началу добычи нефти, наряду с бурным экономическим ростом, происходили заметные сдвиги в социально-культурной жизни. В этих шейхствах к тому времени имелись уже не только неплохо оплачиваемые рабочие места (в нефтяном секторе), нуждавшиеся в рабочей силе, но и приличная система начального образования и медицинского обеспечения. Финансово-экономические и социально-культурные метаморфозы, происходившие на Бахрейне и в Кувейте, в Катаре и Саудовской Аравии, хорошо рифмовалось с настроениями перспективно мысливших представителей правящих семейств в шейхствах Договорного Омана, высказывавшихся в пользу более широких и более активных преобразований и в землях Эш-Шамал. Важным событием в жизни шейхств Договорного Омана стало в этот период времени (1955-1956 гг.) установление между ними документально зафиксированных границ (к слову, сделано это было Англией впервые со времен начала Британской империей колонизации Прибрежной Аравии).

Второй этап внутренних преобразований в шейхствах Эш-Шамал (1960-1966 гг.) проходил под знаком лидерства Дубая. Активнее, по сравнению с другими шейхствами Договорного Омана, развиваясь экономически и зримо меняясь, именно Дубай выступал в тот период истории земель Эш-Шамал генератором всех происходивших там изменений. Бум в сфере торговли и предпринимательства, рост доходов от нефти и обслуживания судов в портах, равно как и солидные поступления от операций по реэкспорту золота — все это позитивно сказывалось на темпах и масштабах изменений в сферах образования и здравоохранения, равно как и на проводившихся в Дубае мероприятиях по осуществлению административных реформ и модернизации местных институтов власти. Именно в этот период времени в шейхствах Эш-Шамал стали закладываться основы национальной системы управления.

Подъем национально-патриотического движения на Арабском Востоке не мог не отразиться и на политических настроениях в шейхствах Договорного Омана. Существенную роль в популяризации идей арабского национализма в землях Эш-Шамал сыграли Каир, Дамаск и Багдад. В 1964 г. вопрос о положении дел в шейхствах Договорного Омана обсуждался на специальном заседании Лиги арабских государств (ЛАГ), где было принято решение о создании «комитета ЛАГ по делам Залива». В ноябре 1964 г. председатель этого комитета, доктор С. Ноуфал, посетил шейхства Договорного Омана. Результатом его поездки стало решение ЛАГ об учреждении специального фонда («Арабского фонда») — в целях содействия проведению социально-экономических реформ в шейхствах Южной Аравии. Основными донорами фонда должны были выступить Кувейт, Ирак и Саудовская Аравия.

В докладе на имя генерального секретаря ЛАГ С. Ноуфал рекомендовал избрать Шарджу, учитывая симпатии ее правителя, Сакра бен Султана Аль Касими, к ЛАГ, в качестве места для размещения представительского центра ЛАГ в Договорном Омане.

Опасаясь, что учреждение такого центра в Шардже и разворачивание под его эгидой деятельности «Арабского фонда» в Договорном Омане может пошатнуть там позиции Великобритании, английское правительство попыталось торпедировать это начинание ЛАГ. В марте 1965 г. англичане провели заседание Совета «договорных шейхств» (коллективный совещательный орган на уровне правителей княжеств при английском политическом резиденте). На нем было принято решение (естественно, не без жесткого прессинга со стороны Лондона) об учреждении собственного, независимого от Лиги арабских государств, фонда, с привлечением к его работе финансовых возможностей все тех же аравийских участников ЛАГ, но уже под патронажем Англии. В июне 1965 г. Великобритания внесла в этот фонд, получивший название «Фонд Совета развития договорных шейхств», 2 млн ф. стерлингов. Правитель Шарджи, «мятежно мыслящий» шейх Сакр Аль Касими, был смещен и отстранен от власти (26 июня 1965 г.).

Состоятельные в финансовом отношении страны-члены ЛАГ, изъявлявшие готовность стать донорами программ развития в шейхствах Договорного Омана по линии ЛАГ, отреагировали на действия Англии отрицательно. Ирак и Кувейт сразу же отказались от участия в работе фонда, созданного англичанами. Катар и Саудовская Аравия, выдержав временную паузу, заявили, что сами станут оказывать финансовую помощь шейхствам.

Третий и последний этап внутренних преобразований в шейхствах Договорного Омана — это 1968-1971 гг. Он проходил уже под знаком лидерства Абу-Даби, и знаменовал собой кардинальные изменения, происшедшие в политическом мышлении арабов. И подтверждением тому — рождение Объединенных Арабских Эмиратов (2 декабря 1971 г.), федерации семи шейхств на юго-востоке Аравии.

Лики английской политики в Аравии. Изменения, происходившие на Арабском Востоке, настоятельно требовали кардинального обновления форм и методов деятельности Великобритании на Аравийском полуострове. Начало им было положено заменой старого лозунга английского колониализма «Разделяй и властвуй» на новый девиз — «Объединяй и властвуй». Двигаясь таким путем, Лондон планировал через создание в Аравии под своей опекой федерации феодальных шейхств удержать их в орбите своего влияния.

Специальный план, разработанный британцами в 1954 г., предусматривал формирование в «тихом захолустье», как называли в Лондоне английские протектораты в Аравии, двух таких федераций: одной — в Южной Аравии, другой — на Аравийском побережье Персидского залива. По сценарию, написанному англичанами, инициатором создания арабской федерации на юге Аравии должен был выступить правитель Лахеджа, султаната в Южном Йемене (1728-1967 гг.). Исполнить роль «подсадной утки» он не захотел, за что и поплатился насильственным отстранением от власти. Будучи приглашенным в английскую столицу, якобы для консультаций, «строптивый султан» в свои владения больше вернулся. На трон был возведен его родственник, Али. Такого рода «назидательные меры» английские власти не преминули подкрепить традиционными для их политики в Аравии военно-силовыми акциями. В Лахедж в оперативном порядке был направлен военный десант, численностью около 4 тыс. человек. Для «стимулирования» движения шейхств в заданном Англией направлении, то есть к объединению в федерацию по английским лекалам, британцы использовали также и неплохо зарекомендовавший себя в Аравии арсенал средств финансово-экономического воздействия на шейхов.

Усилия, предпринятые «стареющей хозяйкой Аравии», как отзывались тогда об Англии иностранные дипломаты, по созданию арабской федерации на юге полуострова желаемых результатов не дали. Идея южноаравийской федерации в то время реализована не была. Деятельность Англии на этом направлении стреножили известные события в Ираке, вызвавшие волну национально-патриотических выступлений в Аравии. Крушение проанглийского монархического режима в Ираке (июль 1958 г.) отозвалось ростом патриотических настроений в шейхствах Прибрежной Аравии.

И настолько сильно, что Англия была вынуждена даже сделать крайне неудобные для нее политико-дипломатические реверансы в сторону арабов — отозвать в Лондон политического агента с Бахрейна и политического резидента из бассейна Персидского залива (лето 1958 г.). Возвращение в «туманный Альбион» представителей «старой гвардии» английского классического колониализма в Аравии означало, что час обновления инструментов в королевском оркестре колониальной администрации Британии в ее владениях в этой части мира пробил.

Поэтому-то в повестку дня деятельности британской дипломатии в Аравии и встал вопрос о реанимации, почивших, было, в бозе, планов по объединению шейхств в федерации по ранее уже выстроенным Англией схемам. Актуальность этой темы еще больше возросла в контексте усилившихся в 1950-х годах роли и места Южной Аравии, в первую очередь Адена, в колониальной структуре Англии на Ближнем Востоке. Именно в Аден тогда были передислоцированы главные в ближневосточном регионе военные контингенты Великобритании: в 1954 г. — персонал и военная техника из зоны Суэцкого канала; в 1958 г. — воинские части из Ирака.

В Адене разместилась впоследствии и штаб-квартира командующего английскими военно-морскими силами на Ближнем и Среднем Востоке. Задача по удержанию в своих руках «второго Гибралтара», как называли в то время Аден английские дипломаты, требовала принятия безотлагательных мер по обеспечению его защиты и выстраиванию в этих целях вокруг Адена пояса безопасности в форме федерации арабских княжеств. Путем создания такой федерации Англия имела в виду не допустить выплескивания волны национально-патриотического движения в Аравии на Аден, что было чревато угрозой смыва оттуда британских колониальных властей.

С помощью политических интриг, военного шантажа и финансового прессинга сдвинуть это дело с мертвой точки Лондону наконец-то удалось. 11 февраля 1959 г. была учреждена Федерация

Арабских Эмиратов Юга, переименованная впоследствии в Федерацию Южной Аравии (просуществовала до 30 ноября 1967 г., включала в себя 17 шейхств, эмиратов и султанатов). Федерация была невероятно пестрой по составу и напрочь лишенной функций и полномочий суверенного государства. Дипломаты тут же прозвали ее «лоскутной федерацией». По сути, она являлась ничем иным, как искусственным политическим симбиозом. Такая федерация, силой навязанная арабам и нацеленная исключительно на сохранение интересов Великобритании в этом регионе, едва ли была для них привлекательной, Она представляла собой лишь видоизмененный вариант старой колониальной модели, апробированной уже Англией в юго-восточной части полуострова — в форме конфедерации шейхств Договорного Омана.

События в Йемене в сентябре 1962 г., опрокинувшие монархический строй в этом древнейшем государстве мира, положили начало распаду Федерации Южной Аравии. Продержавшись в течение ряда лет на английских штыках, она распалась (30 ноября 1967 г.) (1). С развалом федерации последовало и падение Адена, цитадели английского колониализма в Аравии.

В связи с утерей Адена исключительное значение для Англии приобрели шейхства Договорного Омана. Притом не только с точки зрения сохранения колониальной структуры Англии в бассейне Персидского залива, но под углом зрения обеспечения военно-стратегических интересов Великобритании в мире в целом. Отсюда — и активная деятельность Англии по расширению в «договорных шейхствах» юго-восточной Аравии военной инфраструктуры — с упором на Шарджу (это шейхство было важным звеном в цепи стратегических военно-морских и военно-воздушных коммуникаций Англии). В Шардже, писала «Таймс», у Англии имеются «и персонал, и техническая база для обеспечения потребностей больших воинских контингентов, случись перебросить их в район Персидского залива в качестве сил стратегического резерва» (2). Заинтересованность Англии в шейхствах Договорного Омана объяснялась также и наличием в этих землях промышленных запасов нефти, «Нефтяной аспект» колониальной деятельности Великобритании в «договорных шейхствах» имел в то время повышенное звучание.

Несмотря на меры политико-дипломатического и экономического характера, предпринятые Англией в целях сохранения своих владений в Договорном Омане, они все же оказались недостаточными, чтобы отгородить ими шейхства Эш-Шамал (ОАЭ) от разворачивавшихся на Арабском Востоке процессов национального самоопределения. Ив 1971 г. Англия вынуждена была покинуть бассейн Персидского залива. Ее уход оттуда был обусловлен распадом мировой колониальной системы и крушением колониализма на Арабском Востоке. Непростой была тогда ситуация и в самой Англии. Подвергаясь жесткой критике со стороны парламентской оппозиции за высокие расходы на военно-оборонные нужды, связанные с содержанием баз в Юго-Восточной Азии и в зоне Персидского залива, лейбористы, находившиеся в то время у власти, вынуждены были кардинально сократить бюджетные ассигнования на эти цели. Конкретные соображения правительства на этот счет были изложены в специальном докладе по вопросам обороны, получившем название «Белой книги». Проект доклада поступил на рассмотрение парламента 16 февраля 1967 г.[53].

Дебаты, разгоревшиеся в парламенте в связи с обсуждением доклада правительства, выявили, что многие из видных политиков и парламентариев выступали за вывод английских войск из районов к «востоку от Суэца», и как можно быстрее (4). Подогревались такие настроения непростой экономической ситуацией, складывавшейся внутри страны. К декабрю 1967 г. резко увеличился дефицит внешней торговли, упал курс фунта стерлинга. Остро встал вопрос о займе. Предоставить его был готов Международный валютный фонд, но только на условиях сокращения Англией бюджетных ассигнований на оборону (5). Правительству Г.Вильсона не оставалось ничего другого, как принять это условие.

В проекте бюджета на 1968 г. прямо говорилось о планах Англии по аннулированию к 1971 г. своих оборонных обязательств в отношении целого ряда стран Дальнего Востока и зоны Персидского залива. О том, что финансово-экономическая ситуация Англии в то время была, действительно, сложной, можно судить и потому, что в правительстве серьезно обсуждался вопрос о свертывании национальной программы по созданию ядерных сил сдерживания (6).

По мере обострения внутриэкономической, а следовательно, и внутриполитической обстановки в «туманном Альбионе», менялись тональность и содержание заявлений ключевых фигур в кабинете министров Англии и относительно ее политики в зоне Персидского залива. Если в апреле-декабре 1967 г. ими и мысли не допускалось об уходе оттуда Англии, то уже в январе 1968 г. они говорили об этом открыто и во всеуслышание. Так, выступая в апреле 1967 г. в палате представителей и делясь своими соображениями относительно места зоны Персидского залива на шкале внешнеполитических приоритетов Великобритании, министр обороны высказывался в том плане, что район этот является для Британии крайне важным. Притом как с точки зрения экономических интересов Англии, да и Западной Европы в целом, так и в плане поддержания мира и порядка на пролегающих там международных водных коммуникациях, и что уход оттуда Англии был бы шагом безответственным (7). Английские военные силы находятся в Персидском заливе, вторил ему в июле 1967 г. министр по иностранным делам Джордж Браун, не только для того, чтобы защищать нефтяные интересы Великобритании, но и для того, чтобы поддерживать там стабильность и порядок в интересах всего мира (8). До конца, насколько было можно, не сдавался и сам Гарольд Вильсон. Никаких изменений принципиального порядка в политике Англии в Персидском заливе, заявлял он 7 декабря 1967 г., не предвидится. Однако уже 16 января 1968 г., выступая в парламенте, говорил совершенно в ином ключе, называл даже сроки вывода английских войск — к концу 1971 г. (9).

Реакция правителей аравийских шейхств на намерения Англии уйти из Персидского залива, была, как не странно, неоднозначной. Пугал их Тегеран: региональные амбиции шаха, мощный военный потенциал Ирана. Оставаться с Тегераном один на один в зоне Персидского залива арабы Аравии опасались. Критически в отношении планов Лондона «оставить Залив» высказывался, по тем же соображениям, и король Саудовской Аравии Фейсал, не очень-то, как известно, благоволивший англичанам (10). Правитель Абу-Даби шейх Заид готов был, как он заявлял спецпредставителю английского правительства Г. Робертсу (январь 1968 г.), финансировать присутствие английского военного контингента в Персидском заливе, содержание которого обходились Лондону в 20 млн ф. ст. ежегодно (11). Аналогичной точки зрения придерживался и правитель Дубая шейх Рашид. Четыре нефтедобывающих шейхства Прибрежной Аравии, говорил он, Дубай, Абу-Даби, Бахрейн и Катар, могли бы взять на себя расходы по пребыванию в Заливе английского военного контингента (12).

В Лондоне на такую позицию шейхов реагировали довольно странно, в духе и стиле для англичан абсолютно не характерном. Выступая по телевидению, один из английских политиков высказывался в том плане, что такое предложение арабов неприемлемо для Великобритании, дескать, потому, что в случае его принятия англичане превратятся в «белых рабов арабских шейхов» (13). Как бы то ни было, но тяжелое финансово-экономическое состояние Англии, помноженное на невероятно сложную для нее политическую ситуацию на Ближнем Востоке, складывавшуюся в контексте провала тройственной (англо-франко-израильской) агрессии против Египта (1956 г.) и роста национально-патриотических выступлений в Адене и Омане, сделали свое дело. Англия из районов к «востоку от Суэца» ушла (14).

16 января 1968 г. (английские дипломаты-арабисты до сих пор называют этот день «черным вторником») Г. Вильсон объявил в парламенте о выводе войск из зоны Персидского залива и ликвидации там, к концу 1971 г., военных баз Великобритании (15). Главными мотивами, побудившими Г.Вильсона к выступлению с таким заявлением, стали не только отмеченные уже выше сложные внешнеполитические обстоятельства и серьезные внутриэкономические проблемы, но и резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 12 декабря 1967 г., подтвердившая неотъемлемые права народа Омана на самоопределение и независимость. Эта резолюция призывала английское правительство незамедлительно вывести свои войска из Омана, ликвидировать там военные базы и прекратить репрессивные действия против коренного населения, выступавшего за самоопределение(16).

Решение об уходе из Персидского залива, обеспечивавшего в то время около 49 % потребностей Англии в нефти (17), было для нее крайне болезненным. По крупному счету, оно означало признание Лондоном «кончины» старой колониальной политики Англии в Аравии и ее господства в бассейне Персидского залива (18).

Сворачивая, под прессом обстоятельств, военное присутствие в регионе, Англия, вместе с тем, сдавать там без боя свои экономические позиции не собиралась. Ярким подтверждением тому стала уже упоминавшаяся выше поездка по странам региона спецпредставителя английского правительства Гронви Робертса (января 1968 г.). Цель его конфиденциальных бесед в Иране, Кувейте, Саудовской Аравии, Катаре, на Бахрейне и в шейхствах Договорного Омана состояла в проталкивании идеи о необходимости безотлагательного «заполнения вакуума региональной безопасности» (после ухода из Персидского залива Англии) «местным компонентом» — путем создания под эгидой Англии «регионального оборонного пакта» (19).

Забота об «охране порядка» в Персидском заливе после того, как Англия покинет его, говорил Гронви Робертс на встречах с правителями, должна перейти в руки стран, к нему прилегающих. Притом при непременном сохранении правящих в них династий и поддержании между ними баланса сил, «исключающего опасность возвышения» одной из стран региона над другими. Лучшей формой участия арабов в совместном с Ираном обеспечении «охраны порядка» в Персидском заливе, а также в том, что касается защиты шейхств Прибрежной Аравии от внешней угрозы, как давал понять Гронви Робертс, было бы создание ими федерации или союза независимых шейхств. Посредством диалога с монархическим Ираном, говорил он, такая федерация прибрежных аравийских монархий (в лице Бахрейна, Катара и шейхств Договорного Омана) могла бы оперативно решать вопросы, связанные с «охраной порядка» в Персидском заливе.

А путем обмена мнениями между самими правителями шейхств-участников федерации — регулировать проблемы и задачи их социально-экономического развития, разрабатывать коллективные действия на внешнеполитической арене. При этом Англия, подчеркивал Г. Робертс, была бы готова к оказанию арабам Аравии квалифицированных консультативных услуг и военно-технической помощи при формировании ими с Ираном «регионального оборонного пакта» и обеспечения в дальнейшем его жизнедеятельности.

Установка на создание в лице будущей федерации прибрежных шейхств Аравии и Ирана «регионального оборонного пакта» требовала от Англии решения целого ряда вопросов, связанных в первую очередь с ее обязательствами по обеспечению безопасности шейхств Прибрежной Аравии.

В 1970 г. Эдвард Хит, сменивший Джеймса Гарольда Вильсона на посту премьер-министра Великобритании, отозвал из отставки Уильяма Люса, бывшего генерал-губернатора Адена, а впоследствии специального представителя английского правительства в зоне Персидского залива, и поручил ему провести серию встреч с шейхами Договорного Побережья, а также с Эр-Риядом и Тегераном. Цель встреч — детальная проработка вопросов, касавшихся проектов создания федерации шейхств Прибрежной Аравии и формирования «регионального оборонного пакта» (с последующим внесением на рассмотрение кабинета министров конкретных рекомендаций относительно оптимальных путей по реализации этих планов) (20).

Параллельно с направлением в Залив миссии Уильяма Люса в Лондоне занялись урегулированием всего комплекса вопросов англо-кувейтских отношений, связанных в первую очередь с соглашением от 19 июня 1961 г. об оказании военной помощи (в этом соглашении фиксировалось обязательство Великобритании по предоставлению военной помощи Кувейту в случае угрозы его безопасности извне). К маю 1968 г. стороны достигли согласия, что, начиная с 13 мая 1971 г., это положение данного соглашения теряет силу (21).

Еще одним «гордиевым узлом», который предстояло развязать Англии перед ее уходом из Персидского залива, был бахрейнский. И состоял он не столько в необходимости решения вопроса об оборонных аспектах отношений Англии с Бахрейном, как это имело место при урегулировании отношений Англии с Кувейтом, сколько в обеспечении безопасности суверенитета этого шейхства. Дело в том, что серьезные территориальные претензии в отношении Бахрейна имелись у Ирана. В Тегеране это шейхство называли тогда не иначе, как «14-й провинцией Персии» и «жемчужиной персидской короны». В свете заявления Г.Вильсона об уходе Англии из Персидского залива такие претензии зазвучали в Тегеране еще громче. Надо сказать, что в самом Иране было тогда несколько точек зрения по данному вопросу, отражавших подход к нему трех главных в стране политических течений. Орган иранской контрразведки САВАК и крайне правые в стране организации выступали за жесткую политику — за распространение на Бахрейн иранского суверенитета. По их настоянию в меджлисе (парламенте) Ирана сохранялось два места для «представителей иранского народа Бахрейна». Второе политическое течение было представлено в основном правительственными кругами Ирана. Придерживаясь точки зрения, что Бахрейн — это часть Ирана, они вместе с тем считали благоразумным к применению военной силы при решении «бахрейнского вопроса» не прибегать. Третье политическое течение составляли либеральные круги: часть сенаторов и депутатов меджлиса, интеллигенция. Суть их позиции — отказ Ирана от притязаний на Бахрейн. Реальная оценка положения дел в регионе и в мире такова, заявляли они, что Иран не сможет получить Бахрейн иначе, как путем применения военной силы, что чревато для него крайне негативными последствиями, в том числе широкой обструкцией на международной арене.

Активно муссировался иранскими экстремистами и вопрос о «судьбе персов», проживавших, наряду с Бахрейном, в Катаре, Аджмане, Умм-эль-Кайвайне, Шардже, Рас-эль-Хайме и Дубае.

Сложные переговоры в треугольнике Лондон — Тегеран — Манама завершились договоренностью (на основе английской инициативы) о проведении на Бахрейне под патронажем ООН плебисцита по вопросу об определении его будущего статуса (заявление на этот счет генерального секретаря ООН У Тана было сделано 28 марта 1970 г.) (22). 30 марта в Манаму прибыла специальная миссия ООН во главе с личным представителем У Тана г-ном Guicciardi. В ходе почти месячного пребывания на Бахрейне он провел широкий опрос мнений по данному вопросу среди шейхов местных племен, политических и общественных кругов Бахрейна. Имея в виду составить как можно полное представление о настроении бахрейнцев в отношении их будущего, спецпредставитель генсека ООН открыл в Манаме офис для «неформальных встреч и бесед с населением острова». Суть его выводов, о которых он 2 мая 1970 г. лично информировал У Тана, сводилась к следующему. Подавляющее большинство населения Бахрейна, судя по его докладу, было заинтересовано в приобретении полной независимости и государственного суверенитета, дающих бахрейнцам право самим решать вопросы их взаимоотношений с другими странами (23). Отчет специальной миссии ООН был одобрен Советом Безопасности ООН 11 мая 1970 г. 14 мая свое согласие с решением СБ ООН (о предоставлении независимости Бахрейну) высказал иранский меджлис (186 голосами «за» и 4 «против»), а 18 мая его единогласно поддержал сенат Ирана.

Такое решение иранского парламента свидетельствовало о настроенности Тегерана путем демонстрации арабам Аравии своих мирных в отношении них намерений попытаться заполнить собой «вакуум безопасности» в Персидском заливе после ухода оттуда Англии. Еще 10 июня 1969 г. в пресс-интервью газете «Таймс» шах Ирана высказывался в том плане, что Иран был бы готов к тому, чтобы совместными с Саудовской Аравией усилиями «обеспечивать защиту государств Залива». Иранские военно-воздушные и десантные войска, дислоцирующиеся в Ширазе, заявлял шах, могли бы предоставить арабам Залива защиту, аналогичную той, что обеспечивали им английские военные силы (24).

После урегулирования с шейхствами Аравии комплекса проблем договорно-оборонного характера в повестку дня английской дипломатии в Персидском заливе встал вопрос о практических шагах по реализации идеи, связанной с формированием Союза Арабских Эмиратов, то есть федерации бывших доминионов Великобритании в Прибрежной Аравии. Официально о намерении Англии действовать в этом направлении заявил в палате общин (1 марта 1971 г.) министр иностранных дел и по делам содружества сэр Александр Дуглас-Хьюм. Английское правительство, говорил он, намеревается к концу 1971 г. аннулировать договоры об обороне с Бахрейном, Катаром и семью «договорными шейхствами» в юго-восточной Аравии и вывести к этому времени свои войска из района Персидского залива. Правительство Ее Величества, заявил он, решительно поддержит формирование Союза Арабских Эмиратов (25).

Анализ «нового курса» Англии, предусматривавший хорошо просчитанный уход Великобритании из зоны Персидского залива, показывает, что цель Англии состояла в том, чтобы уходя — остаться, и сохранить там свои интересы. Иными словами, англичане имели в виду осуществить на практике ту политику, которую У.Черчилль называл «трудным искусством вовремя уходить, чтобы как можно дольше оставаться». Обеспечить присутствие Англии в зоне Персидского залива в новых условиях и должен был разработанный ею проект формирования федерации шейхств Прибрежной Аравии. Идея проекта состояла в том, чтобы путем построения федерации создать новую по форме структуру сотрудничества с бывшими протекторатами. И под ее эгидой сохранить за собой функции по обеспечению их обороны и безопасности, а главное — не допустить «политико-экономического высвобождения» шейхств из-под опеки Англии (26). Таким образом, «новый курс» региональной политики Англии в Прибрежной Аравии имел в своей основе, как видим, не что иное, как очередную модификацию старой идеи «Pax Britanica».

Рождение Объединенных Арабских Эмиратов — «федерации благоденствия». К идее англичан насчет создания федерации шейхств Прибрежной Аравии сами арабы, в том числе и Кувейт, и Саудовская Аравия, относились в целом позитивно (27). Правитель Бахрейна шейх Иса бен Сальман Аль Халифа, например, высказывался в том плане, что основание арабами Залива федерации — это, дескать, актуальный национальный вопрос (28).

Активное выступление Бахрейна в пользу федерации объяснялось как характером его отношений с Англией, так и расчетами на то, что в рамках федерации, находящейся под эгидой Лондона, Манаме легче будет обеспечивать «внешний компонент» системы национальной безопасности.

После ухода Англии из Адена (ноябрь 1967 г.) именно Бахрейн стал форпостом Великобритании в бассейне Персидского залива. В Манаме размещалось в то время представительство политического резидента Великобритании в Персидском заливе (в период 1966-1971 гг. им был Стюарт Кроуфорд). В его подчинении находились четыре политических агента (на Бахрейне, в Катаре и еще два в шейхствах Договорного Омана). Политический резидент возглавлял также и функционировавший в регионе британский координационный военный комитет. Представительство политического резидента имело политический и экономический отделы. Политический отдел состоял, в свою очередь, из нескольких секций: политической, коммерческой, информационной, консульской и по координации деятельности судов. Таким образом, на Бахрейне размещался центр управления деятельностью английских колониальных властей в зоне Персидского залива. Поэтому-то на Бахрейн англичане и возложили функции «главного пропагандиста и агитатора» своих планов по формированию федерации шейхств Прибрежной Аравии.

Важным шагом на этом пути стало решение правителей АбуДаби и Дубая 18 февраля 1968 г. об образовании федерации в составе двух шейхств («под единым флагом и коллективным управлением деятельностью в областях обороны, безопасности, иммиграции и внешних сношений»). Принятию такого решения способствовало урегулирование при посредничестве англичан (в пользу Дубая) вопроса о морской границе между Абу-Даби и Дубаем, в соответствии с которым Дубай распространил свой суверенитет на морской нефтяной промысел Фас (29). Федерация в составе Абу-Даби и Дубая — и это особо подчеркивалось ее участниками — была открыта для присоединения к ней других арабских шейхств Персидского залива и Оманского побережья (30). Шейхи Заид и Рашид официально обратились к правителям Катара, Бахрейна и пяти шейхств Договорного Омана (Шарджи, Аджмана, Умм-эль-Кайвайна, Рас-эль-Хаймы и Фуджайры) с предложением встретиться и обсудить вопросы, связанные с «будущим их земель» после ухода с них Англии. Более того, призвали их присоединиться к «федерации двух» и создать на ее основе «союз девяти» (31).Такая встреча, получившая название учредительной конференции, открылась в Дубае 25 февраля 1968 г.; и спустя несколько дней между девятью ее участниками была достигнута договоренность о создании Федерации Арабских Эмиратов (начиная с 30 марта 1968 г.) (32).

Прототипом «союза девяти» должен был стать, по замыслам англичан, апробированный ими на практике Совет правителей семи шейхств Договорного Омана — коллегиальный административный орган при английской колониальной администрации (был создан в 1952 г.). На его встречи, созывавшиеся дважды в году, в Дубае, собирались не только правители, но и их влиятельные родственники и советники. Никакой исполнительной, а тем более законодательной властью совет не обладал. Главной его функцией было решение вопросов, связанных с использованием финансовых средств созданного англичанами Фонда развития шейхств Договорного Омана. С 1965 г. пост председателя совета занимал поочередно каждый из семи правителей «договорных шейхств» (в начале деятельности полномочия председателя совета исполнял один из английских политических агентов) (33). В тех или иных заседаниях совета принимал участие (по своему усмотрению) и политический резидент Великобритании в Персидском заливе. Идея регулярных встреч-совещаний правителей, реализованная Англией в рамках деятельности данного совета, была для шейхств Договорного Омана (в силу родоплеменной структуры общества) абсолютной понятной и приемлемой. По традициям племен Аравии, самый влиятельный из правителей собирал под своей эгидой шейхов других племен для решения тех или иных общих для всех них вопросов: в целях урегулирования межплеменных противоречий и разногласий или же для разработки совместных действий на случай отражения общей для всех угрозы. Подобного рода механизм Англия планировала наладить и в формате «союза девяти».

Приглашение правителю Катара на учредительную конференцию направил правитель Дубая шейх Рашид, а правителю Бахрейна — правитель Абу-Даби шейх Заид. Объяснялось это, с одной стороны, родственными отношениями между правящими семействами Аль Мактум в Дубае и Аль Тани в Катаре, а с другой — традиционно тесными коммерческими связями Абу-Даби с Бахрейном, двумя главными в прошлом центрами жемчужного промысла Прибрежной Аравии. До обретения шейхствами Прибрежной Аравии независимости Бахрейн был признанным центром их финансово-экономической деятельности, «кузницей грамотности». Отсюда — и расчеты Бахрейна на адекватные его интеллектуальному и торгово-финансовому потенциалу роль и место в структуре будущей федерации.

Путем формирования «федерации девяти» Англия стремилась не только не упустить из своих рук шейхства Прибрежной Аравии, но и не допустить изменения их политико-экономической ориентации, а значит — и баланса сил в Аравии в пользу США (34).

По итогам работы учредительной конференции (25 февраля — 1 марта 1968г.) было принято совместное коммюнике. В нем формулировалась установка на определение и декларирование конечных целей и задач федерации и налаживание структуры ее органов управления. Особое внимание акцентировалось на необходимости установления круга полномочий, подлежащих к передаче шейхствами в ведение формируемых ими коллективных органов власти. Высказывалось мнение о целесообразности проведения членами федерации единой внешней политики (и открытия в этих целях зарубежных представительств федерации); обеспечения совместными усилиями обороны и внутренней безопасности и разработки стратегии экономического развития. Вопросы внутренней политики оставались исключительной прерогативой правителей шейхств-членов федерации (35).

Что касается структуры управления федерацией, то главными ее компонентами, согласно коммюнике по итогам конференции, должны были стать: Высший совет правителей шейхств-членов федерации (законодательный орган) и Федеральный совет (исполнительный орган). На Высший совет (состоящий из правителей 9 шейхств, поочередно занимающих пост его председателя, сроком на один год) предполагалось возложить ответственность за разработку внешней политики федерации и коллективных направлений деятельности ее членов в областях обороны и безопасности, а также за определение стратегии экономического развития и формирование бюджета федерации (36). Деятельность исполнительного органа (Федерального совета) виделась участниками федерации как подконтрольная со стороны Высшего совета и лишенная какой-либо самостоятельности.

Намерений обсуждать на учредительной конференции какие-либо конкретные вопросы, касающиеся полномочий и функций, планируемых к формированию федеральных органов власти, у правителей шейхств Прибрежной Аравии не было. Они исходили из того, что конференция должна была закончиться принятием декларации в пользу «укрепления братских уз» и заявлением о готовности к формированию федерации в согласованном между ее участниками формате. Его разработкой и должна была заняться специальная техническая комиссия, руководствуясь соображениями, изложенными в совместном коммюнике. Поэтому предложение Катара насчет того, чтобы незамедлительно приступить к «практической стороне дела» было для всех участников конференции в Дубае неожиданным. Более того, Катар представил на рассмотрение шейхов конкретные предложения как относительно структуры самой федерации, так и круга полномочий ее коллективных органов (были изложены в проекте соглашения об образовании Союза Арабских Прибрежных Эмиратов, подготовленном Хасаном Камилем, в то время советником правительства Катара) (37).

Движение шейхств в направлении создания федерации приветствовал Кувейт, обещавший предоставить ей финансово-экономическую помощь.

Реакция Ирана на решение шейхств об образовании федерации последовала только 1 апреля. В официальном заявлении Тегерана говорилось, что Иран не собирается отказываться от своих законных прав в Персидском заливе, в том числе в отношении ряда островов, отобранных, дескать, у него в свое время силой (38). Переговоры, проведенные с Ираном по этому вопросу Англией, внесли определенные коррективы в изложенную выше жесткую позицию иранцев: в Тегеране согласились признать федерацию, но при условии решения в пользу Ирана вопроса о трех спорных островах в зоне Ормузского пролива, права на владения которыми Иран оспаривал с Рас-эль-Хаймой и Шарджой[54].

Накануне второй встречи правителей девяти шейхств было проведено совещание их личных советников (Абу-Даби, 18-19 мая 1968 г.). Оно продемонстрировало наличие довольно серьезных расхождений во взглядах участников федерации, притом как в отношении приоритетных направлений ее деятельности, так и в плане подхода к вопросам о полномочиях ее органов. Некоторое из участников федерации рассчитывали на то, что путем создания федерации они смогут обуздать амбиции и центробежные тенденции среди ряда племен. Другие надеялись обрести в лице федерации дополнительный источник финансирования программ социальноэкономических преобразований и государственной модернизации.

Совещание советников рельефно обозначило различие в подходах шейхств и к тому, что касалось структуры федерации, и сроков введения в действие механизмов ее законодательной и исполнительной власти. Катар и его сторонники (Дубай и Рас-эль-Хайма) настаивали на том, чтобы формирование органов власти шло параллельно с подготовкой проекта конституции; добивались того, чтобы юридически-правовой формат федерации, включая ее органы власти, был согласован и четко прописан в конституции до ввода федерации в действие. Бахрейн, Абу-Даби, Аджман, Шарджа, Фуджайра и Умм-эль-Кайвайн, напротив, выступали за то, чтобы решение вопросов, связанных с федеральными органами власти, отложить на период после начала деятельности федерации. В АбуДаби высказывались в пользу поэтапного подхода к решению целей и задач федерации, дающего, дескать, возможность мягкого и безболезненного устранения неизбежных при объединении противоречий и разногласий.

В ходе дискуссий остро встал вопрос и о президенте федерации. Рас-эль-Хайма и Бахрейн выступили с предложением о проведении на этот счет референдума. Идея одобрения не получила. Участники совещания пришли к мнению, что избрание президента федерации правильным было бы провести после разработки и принятия конституции. Советники решили также рекомендовать правителям сформировать четыре федеральных комитета: по надзору за исполнением решений Высшего совета (со штаб-квартирой на Бахрейне); по финансам (с резиденцией в Катаре); по поддержанию связей и координации действий между участниками федерации (с центром в Абу-Даби); и почтовой службы (с офисом в Дубае).

Вторая встреча правителей шейхств состоялась 25-26 мая 1968 г. Обсуждение на ней главных вопросов повестки дня — о конституции федерации и полномочиях ее органов — не дало никаких практических результатов (41). Становление федерации застопорилось.

Англия приложила немало усилий к тому, чтобы выправить создавшуюся ситуацию и снять остроту разногласий между двумя блоками участников федерации — катарским и бахрейнским.

При содействии и прямом участии Лондона на третьей встрече правителей «аравийской девятки» (июль 1968 г.) было достигнуто согласие относительно того, чтобы председатель каждой очередной сессии Высшего совета, избираемый на ротационной основе из его членов, контролировал в течение срока действия своих полномочий и исполнение решений, принимаемых сессиями Высшего совета. Место проведения сессий должно было определяться всякий раз отдельно, а созываться они могли по требованию одного из девяти членов Высшего совета (42). Для подготовки проекта конституции было решено пригласить крупного египетского юриста, автора кувейтской конституции, доктора Абдель Раззака Санхури. На этой встрече были приняты также решения о создании ряда специализированных комиссий, в том числе по вопросам символики и гимна новой федерации, ее официального печатного органа и денежной единицы. Главным результатом третей встречи стало согласие правителей шейхств на формирование Временного федерального совета как органа, ответственного за регулирование всех текущих вопросов. Председателем этого совета шейхи назначили заместителя правителя Катара (в то время шейха Халифа бен Хамада Аль Тани).

Крайне важным для Англии был вопрос о налаживании членами федерации системы их национальной безопасности. Разработкой аспектов военно-оборонной деятельности федерации вплотную занимались начальник английского Генерального штаба Джеффри Бейкер и командующий сухопутными войсками Великобритании в этом районе мира генерал Арчер. Суть стоявшей перед ними задачи заключалась в том, чтобы сохранить контроль Англии над военизированными формированиями шейхств и, таким образом, обеспечить английское военное присутствие в регионе. Особое внимание при разработке ими схемы безопасности федерации уделялось Бахрейну, Шардже и Абу-Даби. Объяснением тому — наличие английской военной базы на Бахрейне, отряда скаутов Договорного Омана в Шардже и финансовых возможностей, достаточных для создания военно-оборонной структуры федерации, у Абу-Даби. Следует отметить, что все сколько-нибудь значимые в то время военизированные формирования в шейхствах Прибрежной Аравии находились под непосредственным управлением англичан. Отряд скаутов Договорного Омана (2 тыс. наемников из иранцев, пакистанцев и белуджей под командованием 30 английских офицеров-контрактников) возглавлял полковник Патрик Иве; военизированные формирования в Абу-Даби — полковник Вильсон; мобильные подразделения в Рас-эль-Хайме — майор Дэвид Нил; военным министром султана Омана был полковник Олдман и т.д.

Первое заседание Временного федерального совета состоялось в Дохе (Катар, 8-9 сентября 1968 г.). Под нажимом англичан на нем было принято решение активизировать работу по формированию и привидению в действие упомянутых выше федеральных комитетов, в том числе по вопросам военно-оборонной деятельности (43).

Становление федерации проходило непросто. Уверенности в успехе этого предприятия не было. Свидетельством тому — интервью правителя Абу-Даби лондонской газете «Таймс» от 9 октября 1968 г. В нем шейх Заид давал понять, что не исключает неудачи с формированием «союза девяти». Если реализовать задуманное не удастся, говорил он, — это не беда. Федерация в составе семи шейхств Договорного Омана, или даже всего лишь трех или четырех участников, для начала тоже была бы неплохим результатом. Главное — придать идее рабочий импульс, создать ядро федерации.

Четвертая встреча правителей «девятки» состоялась в Дохе (Катар) 20-22 октября 1968 г. Центральное место в ее повестке дня занимали вопросы военно-оборонного характера. Наряду с созданием регулярных национальных гвардий, было решено начать формирование общефедеральных сил (сухопутных, военно-воздушных и военно-морских) под объединенным командованием. Правители шейхств пришли к пониманию и в отношении того, что, являясь членами федерации, они обязаны уважать и признавать решения федеральных институтов власти, ими же образованных и наделенных конкретными полномочиями. Развороту шейхов в сторону согласия и принятия конструктивных решений во многом способствовало заявление правителя Абу-Даби шейха Заида о том, что нефть Абу-Даби будет служить интересам всех членов федерации (44).

На встрече в Дохе удалось устранить противоречия по вопросу о гербе и флаге федерации, достичь согласия относительно создания еще нескольких федеральных комитетов, в том числе по вопросам безопасности и иммиграции, просвещения и здравоохранения.

Вслед за встречей в Дохе, на заседании Временного федерального совета в Шардже (26-28 ноября 1968 г.), было принято два принципиально важных решения. Во-первых, просить Международный банк развития и реконструкции дать экспертную оценку экономического состояния федерации, и на основе выводов и рекомендаций банка определить краткосрочные и долгосрочные ориентиры совместной деятельности членов федерации в социально-экономической сфере. Во-вторых, ходатайствовать перед Великобританией об оказании федерации «экспертной помощи» в деле обеспечения обороны и безопасности.

Пятая встреча правителей «аравийской девятки» состоялась в Дохе (Катар) 10-14 мая 1969 г. Решить на ней то, что планировалось (вопросы о президенте федерации, ее столице и центральном военном командовании) не удалось. Встреча показала, что, приняв идею развития и политико-экономической модернизации в рамках федерации, шейхи вместе с тем неохотно шли на предоставление федеральным органам исполнительной власти реальных прав и полномочий. Такие настроения и блокировали принятие на встрече важных для федерации решений.

Весьма не простую ситуацию внутри федерации серьезно обостряла позиция Бахрейна по вопросу об учреждении Федеральной ассамблеи (парламента). Бахрейн настаивал на том, чтобы состав парламента (45-50 членов), был представлен шейхствами пропорционально численности их населения. Такой подход не устраивал многих из членов федерации. И вот почему. Бахрейн, на долю которого приходилось в то время более 45 % от суммарной численности населения «девятки», имел бы тогда практически такое же количество мест в ассамблее, как все другие участники федерации, вместе взятые, а Рас-эль-Хайма, Аджман и Умм-эль-Кайвайн — только одно место на троих. Бахрейнский проект не прошел. Надо сказать, что поведение Бахрейна, откровенно претенциозное, раздражало других участников федерации. Бахрейн открыто кичился своим политико-экономическим и культурно-образовательным превосходством, которым он действительно обладал в то время, над другими арабскими шейхствами Залива. Позиционируя себя в качестве «интеллектуального резервуара» арабов Прибрежной Аравии, делал это не деликатно, задевая амбиции партнеров по федерации.

На пятой встрече было принято решение о флаге федерации. Правители пришли к согласию, что шейхства сохранят свои национальные флаги, а под флагом федерации будут выступать только на международной арене (45). Шейхи поручили конституционному комитету вплотную заняться подготовкой проекта конституции, а военному комитету — рассмотреть доклад, подготовленный английскими специалистами по вопросу об оборонных потребностях федерации, и наметить план конкретных действий по формированию оборонной структуры федерации.

Пытаясь ускорить процесс формирования федерации, шейхства посетили заместитель министра иностранных дел Великобритании П. Хеймен (май 1969 г.), а вслед за ним и сам руководитель английского внешнеполитического ведомства Майкл Стюарт. Во время пребывания в регионе английские высокопоставленные дипломаты ясно давали понять шейхам, что если федерация «не состоится», то после ухода Англии из Персидского залива правительство Великобритании едва ли сможет обеспечить безопасность их земель. В рамках адресных акций воздействия на шейхов в Лондон были приглашены правители Абу-Даби и Дубая. В ходе состоявшихся там встреч и бесед обсуждались и так называемые запасные варианты по формированию федерации, которые можно было бы инициировать в случае провала «союза девяти».

В ходе подготовки к шестой встрече Высшего совета правителей «аравийской девятки» англичане попытались урегулировать наиболее острые территориальные противоречия между шейхствами. В феврале 1969 г. были установлены границы между Абу-Даби и Дубаем; в марте — подписано соглашение о континентальном шельфе между Катаром и Абу-Даби (7 апреля 1969 г. был урегулирован, к слову, и вопрос о континентальном шельфе между Катаром и Ираном).

На шестой встрече Высшего совета, открывшейся в Абу-Даби 21 октября 1969 г., президентом федерации был избран правитель Абу-Даби шейх Заид; вице-президентом — правитель Дубая шейх Рашид; главой кабинета министров — заместитель правителя Катара шейх Халифа бен Хамад. Временной столицей федерации стал город Абу-Даби (предполагалось, что постоянная столица со временем должна была быть построена на границе Абу-Даби с Дубаем). Претензии в отношении ряда высших постов в федерации высказала Рас-Эль-Хайма (претендовала на портфели министров обороны и внутренних дел). Проект конституции федерации, представленный на рассмотрение правителей, не прошел; и был передан на доработку в соответствующий комитет.

25 октября на встречу правителей неожиданно прибыл английский политический агент в Абу-Даби Джеймс Тредвелл с посланием от политического резидента Великобритании в зоне Персидского залива Стюарта Кроуфорда. Выражая обеспокоенность в связи с возникшими на встрече новыми разногласиями, резидент прямо говорил о том, что правительство Великобритании будет «чрезвычайно разочаровано», если преодолеть разногласия не удастся. «Я решительно настаиваю на том, — отмечалось в послании, — чтобы правители сделали все от них зависящее, и нашли путь к решению возникших трудностей» (46). Послание, резкое по форме и содержанию и ультимативное по тональности, переданное к тому же через политического агента — было воспринято правителями крайне негативно, многие сочли его оскорбительным. Шейхи Катара и Рас-эль-Хаймы покинули зал заседаний во время оглашения текста послания. Встреча дала сбой, и была приостановлена (отложена до ноября 1969 г.). Англичане попытались, было, возобновить работу прерванной встречи, но не смогли. Высший совет правителей «аравийской девятки» больше с тех пор не собирался. Процесс формирования «союза девяти» зашел в тупик. Возникшей ситуацией тут же попытались воспользоваться в своих интересах Иран и Саудовская Аравия, начавшие диалог о сферах влияния в бывших доминионах Великобритании в бассейне Персидского залива (47).

Анализируя происшедшее, можно говорить о том, что немалую роль в срыве планов Англии по созданию «федерации девяти» сыграл Иран. Во время работы шестой встречи правителей арабских шейхств шах Ирана выступил с заявлением, недвусмысленно дав понять арабам Аравии, что их «шаг в сторону федерации» под эгидой Англии определенно повлечет за собой негативные для них последствия в плане ухудшения их отношений с Ираном (48). В специальном заявлении МИД Ирана по этому вопросу (25 октября) выражалось сожаление в связи с тем, что правители шейхств на встрече в Абу-Даби не сочли возможным принять во внимание мнение Ирана (49). Мощный прессинг со стороны Ирана испытал на себе Бахрейн. Тегеран настаивал на том, чтобы после ухода Великобритании из зоны Персидского залива английская военная база на Бахрейне перешла в ведение Ирана (50).

В Тегеране хорошо понимали, что оппозиция Ирана проекту «федерации девяти» вызовет серьезное раздражение в Лондоне, и, поэтому, пытались найти союзников своим действиям среди арабов Аравии, в первую очередь в лице Саудовской Аравии. В контактах с Эр-Риядом иранцы ясно давали понять, что были бы готовы к тому, чтобы обеспечение безопасности региона, после ухода из него Англии, проходило под эгидой Ирана и Саудовской Аравии.

В работе с Саудовской Аравией иранцы использовали Пакистан. На переговорах в Тегеране с президентом Пакистана Айюбом Ханом (20 июля 1968 г.) шах Ирана просил его совместными усилиями убедить короля Саудовской Аравии помешать вхождению Бахрейна в «федерацию девяти». По мнению Тегерана, сформировать такую федерацию Англия стремилась исключительно в целях использования ее впоследствии в качестве инструмента британской политики в бассейне Персидского залива. На просьбу шаха Айюб Хан реагировал позитивно. В своем послании королю Фейсалу он убеждал саудовского монарха поддержать Иран. Такая позиция президента Пакистана объяснялась тем, что ему была близка идея Ирана относительно создания в районе Персидского залива оборонительного пакта мусульманских стран. Он полагал, что, наряду с Саудовской Аравией, Кувейтом и Ираном, участниками такого пакта могли бы стать Пакистан и Турция. Айюб Хан не скрывал, что судьба бассейна Персидского залива, исторически тесно связанного с Пакистаном, представляет для Исламабада повышенный интерес.

Работа Тегерана на саудовском направлении возымела успех. Во время визита шаха в Саудовскую Аравию (ноябрь 1968 г.) между сторонами была достигнута договоренность насчет разработки скоординированной линии поведения как в отношении федерации аравийских шейхств, так и будущего Персидского залива. Забегая вперед, следует отметить, что в 1970 г. сторонам удалось прийти к согласию и по такому важному для них вопросу, как «сферы влияния» в зоне Персидского залива. Тегеран признал за Эр-Риядом первенство в том, что касалось шейхств Прибрежной Аравии, а Саудовская Аравия - главенство Ирана в водах Персидского залива. Такое согласие нашло документальное отражение — в декларации, принятой ими в июле 1970 г., то есть за два месяца до прихода к власти в Англии консерваторов.

В Тегеране, к слову, опасались, что консерваторы могут пересмотреть решение лейбористов об уходе Англии из Персидского залива (51). Накануне визита шаха в Эр-Рияд состоялось подписание саудовско-иранского соглашения о разграничении континентального шельфа в Персидском заливе, что создало благоприятную атмосферу для обсуждения в Эр-Рияде главного для Тегерана вопроса — об обустройстве Персидского залива на этапе после ухода из него Англии.

Политико-дипломатические реверансы делал Иран и в сторону Кувейта: инициировал подписание с Кувейтом торгового соглашения (1968 г.) и выступил с предложением насчет подготовки проекта договора о разграничении континентального шельфа (1969 г.).

Работу по размыву «аравийской девятки» Иран вел и среди самих шейхств Договорного Омана. Занимался данным вопросом руководитель иранских спецслужб (САВАК) генерал Нематла Нассири. При этом иранцы широко использовали методы подкупа и шантажа; шейхам преподносились дорогие подарки, вручались крупные денежные суммы и т.д.

Параллельно с работой по развалу «федерации девяти», Тегеран активно действовал в направлении того, чтобы арабы Аравии признали Иран в качестве главного центра силы Персидского залива после ухода из него Англии. В этих целях одновременно с наращиванием торгово-экономических отношений с шейхствами Аравии, Тегеран занимался укреплением военно-оборонной структуры на юге страны. В течение 1968-1969 гг. правительством Ирана были проведены работы по расширению портов Бендер-Аббас, Бендер-Шахпур, Бендер-Бушир и некоторых других; начато строительство нескольких аэродромов; произведены закупки боевой техники и вооружения (в США — двух эскадрилий самолетов «Фантом»; в Англии — 5 боевых кораблей, ракет и другого вооружения). Наращивание Тегераном военно-оборонного потенциала на «южном направлении», осуществлялось одновременно с реализацией планов экономического развития прибрежной зоны Ирана (от Бендер-Аббаса до Линге). Была подготовлена специальная программа экономической модернизации юга — с упором на укрупнение гражданского морского флота, техническое переоснащение Бендер-Аббаса и объявление его открытым портом. На реализацию этих целей Тегеран попросил у США заем в размере 2 млрд долл., сроком на пять лет.

Надо сказать, что Саудовская Аравия вначале действовала в унисон с Ираном и подыгрывала Тегерану. Объяснением тому — политические мотивы. Создание «федерации девяти» было не в интересах Эр-Рияда, так как сужало его возможности в плане оказания воздействия на шейхства Прибрежной Аравии в нужном для себя направлении. Мешая объединению аравийских шейхств в «федерацию девяти», Саудовская Аравия ловко использовала в этих целях свои территориальные разногласия с ними, и в первую очередь с ключевыми участниками «девятки» — Абу-Даби и Катаром. Пограничный спор между Абу-Даби и Саудовской Аравией, к слову, был урегулирован только в 1975 г. Саудовская Аравия получила «коридор» между Катаром и Абу-Даби, а взамен этого признала права Абу-Даби на оазис Бурайми (за исключением расположенного в нем месторождения нефти Зарара) (52).

Выступая за создание независимых стран в лице Катара, Бахрейна и Кувейта и препятствуя в то же время формированию «союза девяти», король Саудовской Аравии Фейсал преследовал конкретные политические цели. Он исходил из того, что с самостоятельными государствами Эр-Рияду будет легче вести диалог и отстаивать свои интересы по всему комплексу региональных проблем и вопросам двусторонних отношений, в первую очередь в областях обороны и безопасности, чем со всеми ими, вместе взятыми, объединенными в федерацию.

Показательна в плане анализа целей и мотивов региональной политики Эр-Рияда в тот период времени и позиция Саудовской Аравии в связи с оккупацией Ираном трех арабских островов в Персидском заливе. Достаточно сказать, что с изложением подхода Саудовской Аравии к этому вопросу Эр-Рияд выступил только в июле 1973 г. Сделал это министр обороны королевства Султан ибн Абдель Азиз. По его словам, Саудовская Аравия пыталась, якобы, не допустить такого разворота событий и урегулировать ситуацию, организовав для Ирана аренду этих островов у Шарджи и Рас-эль-Хаймы. Однако жесткая реакция Рас-эль-Хаймы на «островные претензии» Ирана и сорвала, дескать, усилия Эр-Рияда, пытавшегося разрешить возникшие противоречия на компромиссной основе. Более того, подтолкнула иранцев к аннексии островов (53). Как бы то ни было, но заявление саудовского министра обороны — это подтверждение того, что позиция Эр-Рияда в данном вопросе не совпадала с подходом к нему шейхств Прибрежной Аравии. Свое отношение и к «островному кризису», и к «федерации девяти», равно как и к любому другому вопросу Эр-Рияд в то время увязывал с тем, насколько решение того или иного из них отвечало бы интересам как самой Саудовской Аравии, так и стоявшими за ней США. Именно в Вашингтоне, а не в Лондоне, король Фейсал видел ту новую, более того, заинтересованную в Саудовской Аравии, силу, взаимодействуя и сотрудничая с которой, Эр-Рияд мог бы претендовать на особые роль и место в структуре безопасности Персидского залива после ухода из него Англии (54). Никакого вакуума безопасности в регионе не будет до тех пор, говорил король, пока арабы Залива будут получать поддержку со стороны США (55). Главной тогда целью и заветным желанием короля Фейсала было быть признанным арабами Аравии в качестве их покровителя и защитника. И, судя по всему, он явно рассчитывал на успех. Ведь за его спиной стояла не «стареющая хозяйка» Персидского залива, не Англия, а США, крупнейшая держава мира, стремительно набиравшая вес и силу на Арабском Востоке.

Помимо Ирана и Эр-Рияда, вхождению Бахрейна в «федерацию девяти» противилась, как ни странно, и бахрейнская интеллигенция. Видные ее представители высказывались в том плане, что интеграция Бахрейна с шейхствами, которые заметно, дескать, не дотягивают до Бахрейна и по уровню образования населения, и по степени социально-экономического развития, затея для Бахрейна — нерациональная, сопряженная с ненужными для страны политическими хлопотами и материальными издержками.

К июню 1971 г. правящее на Бахрейне семейство Аль Халифа пришло к окончательному мнению, что более эффективным и безопасным для Бахрейна было бы самостоятельное развитие страны. И поэтому было заявлено, что «дальнейший свой путь Бахрейн продолжит один», без федерации. Вскоре после этого, 14 августа 1971 г., состоялось провозглашение независимости Бахрейна.

3 сентября 1971 г. примеру Бахрейна последовал Катар — и «союз девяти» распался, так и не успев, как следует, встать на ноги. Развалу федерации способствовали в определенной мере и события, происшедшие в Омане.

14 июля 1970 г. там произошел дворцовый переворот; власть в стране перешла в руки султана Кабуса. Придя к власти, он завил, что никаких планов насчет присоединения к «федерации девяти» у него нет; и что позже, может быть, он и будет готов объединиться, но только с некоторыми из шейхств бывшего Договорного Омана. Следствием этого заявления стало муссирование в племенах Эш-Шамал слухов насчет намерений Маската по воссозданию Великого Омана, в границах, охватывающих шейхства Фуджайра, Рас-эль-Хайма, Умм-эль-Кайвайн и Аджман. Англичане, к слову, пытались даже дать некое историко-географическое обоснование «праву на жизнь» такой идеи (об этом рассуждали, к примеру, в своих исследованиях, посвященных Аравии, и бывший политический резидент Англии в бассейне Персидского залива Чарльз Белгрейв, и бывший английский политический агент в Дубае Хоулей) (56).

10 июля 1971 г. в Дубае по инициативе правителя Абу-Даби состоялась встреча глав семи шейхств бывшего Договорного Омана. На ней была достигнута договоренность об образовании Объединенных Арабских Эмиратов. В коммюнике по итогам встречи отмечалось, что ОАЭ могут стать ядром для объединения в будущем всех «братских эмиратов» Аравии (57).

По завершении этой встречи в Лондон для консультаций по данному вопросу были направлены специальные представители шейхов Абу-Даби и Дубая. 2 декабря правители Абу-Даби, Дубая, Шарджи, Аджмана, Умм-эль-Кайвайна и Фуджайры официально объявили об образовании Объединенных Арабских Эмиратов. Правитель Абу-Даби шейх Заид был избран президентом федерации, сроком на пять лет. 6 декабря 1971 г. ОАЭ вступили в Лигу арабских государств, а 9 декабря 1971 г. стали членом ООН.

«Федерация семи» тоже складывалась непросто, но испытание на прочность выдержала. Достаточно сказать, что спустя лишь два месяца после объявления об образовании ОАЭ произошла попытка дворцового переворота в Шардже, поддержанная, как считают некоторые исследователи, Ираном (на фоне этого события рельефно проявилась борьба за лидерство в федерации между Абу-Даби и Дубаем). Летом 1972 г., имело место еще одно, крайне опасное для судьбы федерации, событие — вооруженное противостояние между Шарджей и Фуджайрой (причиной его стали территориальные разногласия). Несмотря на все перипетии, федерация выжила, и уверенно движется в будущее[55].

В заключение данной темы следует отметить, что сужение рамок федерации, сокращение числа ее членов с девяти до семи, произошло, в том числе, и вследствие негативной в целом реакции Эр-Рияда на объединение шейхств Прибрежной Аравии. Сдержанное, мягко говоря, отношение Эр-Рияда к идее совместного развития арабов Аравии в рамках федерации, помноженное на территориальные претензии Саудовской Аравии к большинству из ее членов, не только усилили и без того имевшие место центробежные тенденции среди участников «девятки», но и заметно обострили сохранявшиеся между ними противоречия. Распаду «федерации девяти» способствовали и острые разногласия между самими ее участниками насчет роли и места каждого из них в структуре федеральных органов власти, а главное — по вопросу о лидерстве.

Глава 3 АРАВИЯ И ДИПЛОМАТИЯ СОВЕТСКОЙ РОССИИ

Образ эпохи. Восстановление «рисунка» стратегии и тактики дипломатии Советской России в Аравии в 1920-1930-х годах показывает, что строилась она в строгом соответствии с целями и задачами «восточной политики» партии большевиков. И была сориентирована на создание таких, по выражению Г.В. Чичерина, политико-дипломатических ситуаций, которые:

1) «роняли бы престиж наших антагонистов в глазах мусульманского мира»;

2) «конструировали бы для них все новые и новые трудности, и прежде всего на их основных коммуникациях»;

3) «развязывали бы национальные силы арабов и формировали предпосылки для образования сильного независимого арабского государства, опирающегося на дружеские отношения с Персией и Турцией» (1). Таким образом, в отечественной дипломатии 20-30-х годов XX столетия четко прослеживалась линия на превращение Арабского Востока в «антикапиталистический бастион». Использовать в этих целях предполагалось не только национал-патриотические и панисламские движения, но и религиозные убеждения арабов. Иными словами, есть основания говорить о том, что так называемый исламский фактор был одним из компонентов практической деятельности большевиков по реализации их стратегических установок внешнеполитического характера — с упором на пресловутую всемирную революцию. Наше дело, говорил на конгрессе Коминтерна (1920 г.) В. И. Ленин, «есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики». В контексте концепции большевиков о «всемирной пролетарской революции» Н. Бухарин сформулировал идею о «красной интервенции», а Л.Троцкий предложил «повернуть революции на Восток» и ударить «в тыл империализму» (1 *).

9 мая 1919 г. в Москве, в здании Наркомата по иностранным делам (НКИД), состоялась закрытая встреча В.Ленина и других большевистских вождей с представителями панисламских течений в Персии, Афганистане, Индии и Азербайджане (в то время независимом). Главная задача встречи заключалась в том, чтобы наладить координацию действий исламистов и большевиков, «исламского мира» и «пролетарской Москвы», в целях проведения на Востоке совместных акций против Великобритании.

С повышенным вниманием В.И.Ульянов-Ленин выслушал на встрече выступление представителя Афганистана. В нем красной нитью проходила мысль о большевизме, как политическом учении, достаточно, дескать, близком исламизму; и делался вывод о том, что «шанс опрокинуть Великобританию на Востоке» мог представиться только в союзе исламистов с большевиками (2).

Надо сказать, что Москва активно занималась созданием на Востоке специализированных ячеек для «революционного разогрева трудящихся масс». Курировали эту работу ОГПУ и Коминтерн. В 1929 г. в Турции под руководством Я.Блюмкина, застрелившего в Москве (1918 г.) немецкого посла графа Мирбаха, была учреждена нелегальная сеть. Действовала она под видом торговой фирмы и на средства, полученные от продажи древнееврейских рукописей (Я. Блюмкину передали их из фондов Государственной библиотеки им. В.И. Ленина). Деньги эти, как отмечает в своей книге «Разведка и Кремль» (с. 225) Павел Судоплатов, предназначались для создания боевой диверсионной организации, нацеленной на проведение соответствующих акций против англичан в Турции и на Ближнем Востоке.

Тот же Я. Блюмкин, к слову, вплотную занимался и реализацией решения ЦК ВКП (б) о содействии созданию в Палестине независимого еврейского государства (работал там нелегально, под видом владельца прачечной в Яффе). Большевики планировали использовать «государство евреев» в качестве инструмента для подрыва позиций Британской империи на Ближнем Востоке. В тех же целях, по заданию Коминтерна, Я. Блюмкин создавал компартию в Иране. «Революционный след» оставил Я. Блюмкин и в ряде других стран Востока, в том числе в Афганистане, и даже в Тибете, куда он прорывался с экспедицией Н. Рериха.

В воспоминаниях российских политэмигрантов есть интересные сведения об имевших место договоренностях советского правительства с Энвером-пашой (1881-1922 гг.), одним из бывших министров-младотурков. Суть этих договоренностей (политэмигранты называют их сговором) — организация «восстания мусульманского мира против империализма» (3). Энвер-паша, бывший военный министр Турции, запятнавший себя участием в геноциде против армян, греков и ассирийцев во владениях Османской империи во время Первой мировой войны, был приглашен в Москву (1920 г.) известным «поджигателем революций» К. Радеком — специально для беседы с В. Лениным и обсуждения с ним вопроса об организации «восстания мусульман».

На встрече в Кремле Энвер-паша получил согласие вождя пролетариата на то, чтобы создать «союз исламских революционеров» (некое подобие «мусульманского Интернационала») и направить острие его деятельности против Англии и мирового империализма. По сценарию большевиков, Энвер-паша должен был вначале выступить на Первом съезде народов Востока (Баку, 1-8 сентября 1920 г.). Цель выступления — получить поддержку планируемого Москвой «восстания мусульман» со стороны участников съезда, «представителей трудящихся масс в мусульманских странах». После этого ему надлежало выехать (в сопровождении «группы товарищей») в Туркестан, и под лозунгом «освобождения народов Востока от империализма» поднять там «родственные туркам тюркские племена» на «освободительный поход» в Индию через Афганистан.

По мнению большевистских вождей, «мостом» в Британскую Индию, пригодным для переброски туда «красной угрозы», являлся Туркестан.

В. Ленин рассчитывал на то, «восстание восточных народов», организованное большевиками в Средней Азии, перекинувшись через Туркестан в Афганистан, Иран и Индию, расшатает Британскую колониальную империю, расширит сферу большевистского влияния в мире и, как следствие, — усилит революционное движение на Востоке и в Азии.

Направляя Энвера-пашу в Туркестан, большевики преследовали еще одну цель. И состояла она в том, чтобы с помощью «знатного турка, зятя халифа», коим он, действительно, являлся, попытаться сбить накал недовольства мусульманского населения Туркестана действиями представителей советской власти. Деятельность особых отделов в Туркестане, в том числе массовые аресты, обыски и конфискации ценного имущества, с последующим вывозом его в Москву (в «дар товарищу Ленину»), не могли не провоцировать антирусских настроений, не способствовать зарождению в Туркестане движения сопротивления, названного большевиками «басмачеством». Военспецами в повстанческих отрядах в Туркестане были турецкие офицеры. При посредничестве Энвера-паши, лично знакомого со многими из них, Москва намеревалась «дезорганизовать и усмирить басмачей». Затем, «собрав их в один кулак» и «социально переориентировав» (используя для этого методы «точечных репрессий», шантажа и подкупа), больно ударить «кулаком революционных масс под дых Англии в Индии».

На Первый съезд народов Востока Энвер-паша прибыл на поезде в одном вагоне в компании с К. Радеком и Г. Зиновьевым. Целью съезда, созванного большевиками в Баку, было «всколыхнуть угнетенные массы Востока против Англии». Однако выступить на этом съезде Энверу-паше не удалось. Причиной тому — ссора, вспыхнувшая в кулуарах съезда между турками и армянами, чуть было не стоившая Энверу-паше жизни. Тогда большевики организовали его выступление в другом месте — на специально созванном ими «митинге трудящихся мусульман» (проходил под лозунгом «Смерть империализму!»). В обращении к собравшимся Энвер-паша заявил, что на союз с большевиками и Третьим Интернационалом его, мусульманина и зятя бывшего халифа, подвигли, дескать, не только уверенность в том, что он найдет в них надежную опору в борьбе против поработителей Востока, но и почти полная общность политических убеждений и нравственных принципов.

Помимо участия в хорошо поставленном большевиками политическом спектакле в Баку, Энвер-паша до выезда в Туркестан некоторое время поработал в Москве — в «Обществе единства революции с исламом», где под надзором ОГПУ получил необходимую политико-пропагандистскую закалку. И только после этого, пройдя проверку ОГПУ и Коминтерна, был направлен в Туркестан. Однако слова, данного В.Ленину, не сдержал, и надежд, возлагавшихся на него большевиками, не оправдал. Видя произвол, чинимый в Бухаре особыми отрядами, он направил в Москву депешу с предложением позитивно реагировать на предложение джадидов-младобухарцев о предоставлении независимости Бухаре. Если Бухара обретет под эгидой Советской России независимость, писал Энвер-паша, то мы сможем значительно быстрее выполнить миссию по освобождению мусульман Азии от британского империализма. В срочном порядке, продолжал он, следовало бы положить конец реквизициям и вывозу за пределы Туркестана продовольствия и ценностей. Весь комплекс накопившихся в Туркестане проблем, чреватых для большевиков, как он считал, новым мощным взрывом недовольства масс, Энвер-паша предлагал решить в ходе специальных переговоров с оппозицией, которые брался организовать в Бухаре, в декабре 1921 г.

Реакции Москвы на предложения Энвера-паши не последовало. Доверие Кремля он, конечно же, утратил, а вот авторитет и симпатии среди населения Туркестана приобрел. И тут же решил воспользоваться этим — «расстаться с большевиками» и создать в Туркестане пантюркистское государство, а если получится, то и новую великую империю, «тюркский исламский халифат». Основными чертами характера Энвера-паши, как отмечал хорошо знавший его еще по работе в Берлине К.Радек, были завышенные амбиции, болезненное самолюбие и авантюризм, помноженные на параноидную страсть к славе. Энвер-паша, говорил К. Радек, мечтал стать вторым Тамерланом. Он, к слову, был женат на племяннице султана Османской империи, носившего титул халифа, то есть повелителя всех мусульман, и поэтому до свержения султана официально именовался в империи «зятем халифа». Впоследствии, «отпав от большевиков», умело пользовался всем этим, сплачивая и объединяя против большевиков повстанцев Туркестана. Последний эмир Бухары, Саид Алим Хан, обращался к нему как к «главнокомандующему отрядами Бухары, Хивы и части Туркестана». На золотой печатке Энвера-паши были выгравированы слова: «Главнокомандующий войсками Ислама, зять Халифа, наместник Пророка». В агитационных листовках, распространявшихся среди населения Бухары и всего Туркестана, он даже порой величал себя сейидом, то есть потомком Пророка Мухаммеда. Сами бухарцы именовали Энвера-пашу «Великим визирем Его Величества Государя Святой Бухары».

В феврале 1922 г. Энвер-паша возглавил джихад (священную войну) мусульман Туркестана против большевиков. Отряды повстанцев, руководимые им, захватили Душанбе, а оттуда двинулись на Бухару. Судьбе, однако, угодно было распорядиться так, что авантюра, затеянная Энвером-пашой, успехом не увенчалась. Его мечтам создать новый исламский халифат не суждено было сбыться. В бою с красноармейским кавалерийским отрядом (Бель-джуан, Таджикистан, 4 августа 1922 г.), направленным Москвой специально для «подавления басмаческого мятежа», лихой буденовец ударом шашки снес новоявленному «Тамерлану» голову и часть плеча. Так закончил свой жизненный путь бывший «зять халифа», бывший военный атташе османского султана в Берлине, бывший военный министр Турции, бывший «большой друг» большевиков, бывший «главнокомандующий войсками ислама» и один из ярчайших авантюристов от революции — Энвер-паша (впоследствии его останки были перевезены из Таджикистана в Турцию и перезахоронены в Стамбуле).

Чичеринский период дипломатии Советской России в Аравии. Приступая к анализу так называемого чичеринского периода отечественной дипломатии (1918-1930 гг.) в Аравии, следует, по-видимому, хотя бы в дух словах обмолвиться и о самом Г. В.Чичерине, легендарном «красном наркоме». Архивные документы высвечивают весьма неожиданные для внешней политики «чичеринского периода», времени маниакальной увлеченности большевиков идеей «всемирной революции», грани характера Г. В. Чичерина. Судя по всему, он был убежденным сторонником отделения государственной политики от партийной, и прямо говорил об этом в своих публичных выступлениях (4). За что, по-видимому, и был подвергнут вначале резкой критике со стороны В.Ленина, а потом и в полной мере испытал неприятие к себе И.Сталина. Возмущаясь «дипломатией» Коминтерна[56], Г.В.Чичерин прямо называл ее «хулиганской»[57]. Некоторые предложения наркома, конструктивные и рациональные по сути своей, но с точки зрения дня сегодняшнего, во времена Советской России были крамольными, так как шли вразрез с политическим мировоззрением большевиков (о демократизации, к примеру, советской системы власти в целом). В.Ленин считал их ничем иным, как проявлением «сумасшествия наркома», и предлагал членам Политбюро «тотчас и насильно» сослать Г. Чичерина в санаторий (4*).

Архивные документы советского периода истории России свидетельствуют, что Москва вплотную занималось вопросом «обустройства» на Ближнем Востоке «единого независимого арабского государства», видя в нем «действенный инструмент» по «противостоянию в мусульманском мире» наступательной политике Англии и Франции. Работа велась по линии ОГПУ. Изучалась, в частности, возможность «консолидации арабов» на базе Дамаска. Планировалось расколоть правящую партию Египта и сформировать из ее членов «леворадикальную группировку». По сценарию ОГПУ, она должна была — в коалиции с египетскими коммунистами — сориентировать официальный Каир на объединение с Дамаском. Финансовые дотации на эти цели регулярно поступали агентам Москвы в Сирии и Египте из Берлина - главного в те годы центра ОГПУ по субсидированию операций советской разведки в странах арабского мира.

Одной из ключевых задач резидентов ОГПУ на Ближнем Востоке в период 1920-1930-х годов была разработка и реализация планов по подрыву и дестабилизации внутриполитической обстановки в странах региона. Притом в таких масштабах, чтобы не просто ослабить и пошатнуть, а кардинальным образом изменить позиции в этом районе мира двух ведущих в то время антагонистов Москвы — Англии и Франции (4**).

В русле такой установки ближневосточной политики партии большевиков иностранный отдел ОГПУ проявлял повышенный интерес к Палестине, Йемену и Хиджазу. При этом Палестина представлялась ОГПУ именно тем местом, откуда удобнее всего можно было бы вести и разведывательную, и революционно-подрывную работу на всем Ближнем Востоке, активно используя в этих целях еврейскую коммунистическую партию. Йемен и Хиджаз, в свою очередь, рассматривались Москвой в качестве «опорных пунктов» для аналогичной деятельности ОГПУ в Аравии и Абиссинии. Конкретно на аравийском направлении деятельность ОГПУ была наиболее результативной во время работы в Йемене М.А. Аксельрода и представителя Наркомторга Н.М. Белкина (Аксельрод и Белкин были сотрудниками ОГПУ-НКВД).

Аксельрод Моисей Маркович (1898-1939 гг.) — советский разведчик, ученый-востоковед и дипломат. Закончил юридический факультет Московского университета, а также московский Институт востоковедения. Блестяще говорил на многих европейских языках, в совершенстве знал арабский язык. Находясь на дипломатической работе в Йемене и в Хиджазе (в генеральном консульстве в Джидде), сумел наладить доверительные отношения с лицами из близкого окружения имама Яхьи и шейха Абдель Азиза Аль Сауда, основателя Королевства Саудовская Аравия. По возвращении И. Аксельрода в Москву агентуру, завербованную им в Аравии, принял Наум Маркович Белкин (1927-1931 гг. — резидент ОГПУ в Йемене). При нем работа приобрела чисто разведывательный характер. Донесения агентов передавались в Москву с оказией — через капитанов советских торговых судов.

В конце 1928 г. в Йемен для встречи с советским полпредом прибыл шейх одного из южноаравийских княжеств. Суть его просьбы состояла в том, чтобы с помощью СССР попытаться восстановить власть, отобранную у него соперником, поддержанным англичанами. Просьба шейха, по воспоминаниям встречавшегося с ним Н. Белкина, была изложена им в официальном письме на имя советского правительства. Взамен финансовой помощи и предоставления оружия, требовавшихся шейху для возвращения отобранных у него владений, он предлагал Москве «беспрепятственную торговлю в своих землях советскими товарами», обещал сотрудничать впоследствии в военной сфере, в том числе в плане закупок оружия, только с Советским Союзом. Из воспоминаний бывшего сотрудника ОГПУ А. Агабекова явствует, что к просьбе шейха в Москве отнеслись серьезно — ее даже обсуждали на специальном межведомственном совещании в Наркоминделе. Н.Белкин получил указание пригласить шейха в Москву — для предметных переговоров и конфиденциальной беседы (имелось в виду обстоятельно прощупать шейха на предмет его возможного в дальнейшем использования для «развертывания» в Аравии антианглийской деятельности)[58].

Впоследствии Москва «по достоинству» оценила филигранную работу в Аравии своих дипломатов и разведчиков, прогнав их через расстрельный подвал на Лубянке (были расстреляны и М. Аксельрод, и Н. Белкин). Волна репрессий, накрывшая Наркомат иностранных дел, создала острую нехватку в кадрах. Профессионалов, знавших арабский язык, историю, обычаи и нравы народов и племен Аравии, практически не осталось.

Советская Россия и «Остров Арабов» (документальные фаты). Отправным моментом российско-аравийских отношений так называемого советского периода можно считать Лозаннскую конференцию (ноябрь 1922-июль 1923 г.). Во время встреч и бесед на ней в декабре 1922 г. комиссара по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичерина с представителем Хиджаза X. Лотфаллой было достигнуто согласие об установлении официальных отношений. Интересна нюансировка в акцентах сторон. Представитель Хиджаза делал упор на том, чтобы при содействии Г.Чичерина убедить правительство РСФСР поддержать планы создания Великой Федерации Аравии во главе с королем Хиджаза Хусейном и предоставить ему в этих целях необходимую финансовую помощь. Г.Чичерин, в свою очередь, акцентировал внимание на том, что первым шагом в направлении налаживания двустороннего сотрудничества должно было стать возобновление деятельности в Джидде российского консульства[59]. «У меня был сирийский князь Хабиб Лотфалла (христианин), — писал Г.В. Чичерин в записке М.М. Литвинову от 17 декабря 1922 г., — советник короля Хиджаза по иностранным делам и в настоящее время полпред Хиджаза в Риме и в Вашингтоне. Хусейн Первый, король Хиджаза, вполне самостоятелен, никакого мандата Лиги наций на его королевство нет. Он участвовал в нескольких больших европейских договорах; не знаю, есть ли это двурушничество, но, во всяком случае,... ведет он политику создания большой независимой Аравии и фрондирует против Англии. Лотфалла изложил мне... план создания Великой Федеративной Аравии, в которой Хусейн Первый был бы Верховным Союзным Правителем» (5). Строил X. Лотфалла, по словам Г.В.Чичерина, «самые фантастические планы»; ратовал за участие Москвы в создании «союза аравийских земель»; говорил о том, что «помощь и поддержку в этом деле обещал ему лично Муссолини», и что такие же «настроения царят и в Америке». Как бы то ни было, но X. Лотфалла уже во время второй встречи с Г.В.Чичериным передал народному комиссару по иностранным делам «текст секретного договора» по данному вопросу и «предложил подписать его».

Играя на заинтересованности Хиджаза в Москве, Г.В. Чичерин поставил перед Х.Лотфаллой вопрос о «незамедлительном возобновлении деятельности российского консульства в Джидде». Завязалась классическая дипломатическая игра. Г.В.Чичерин руководствовался при этом, как он отмечал в той же записке М.М.Литвинову, задачами «восточной политики Новой России». Для их успешной реализации требовалась компетентная и максимально полная оценка на месте стремительно нараставшего на Арабском Востоке национально-патриотического движения. «При нашей мусульманской политике, — писал Г.В.Чичерин, — нам, по-моему, необходимо иметь человека в самом центре мусульманского мира» — в Хиджазе. Консул в Джидде, являющейся морскими воротами в Мекку, через которые «все паломники проходят», имел бы в таком случае, подчеркивал Г.В.Чичерин, уникальную возможность «держать перед глазами» и анализировать те важные, но «ускользающие из сферы внимания Новой России политические процессы, которые разворачиваются в мусульманстве» (6).

6 января 1923 г. НКИД телеграфировал в Лозанну Г.В.Чичерину, что Политбюро ВКП (б) приняло решение об установлении дипломатических отношений с Хиджазом и командировании туда советского полпреда (7). В тот же день дипломатическому представителю РСФСР в Риме Вацлову Вацловичу Воровскому было дано указание «вступить в переговоры с представителем Хиджаза» (8). После гибели В.В.Воровского диалог по вопросу о российском консульстве в Джидде велся между сторонами через дипломатического представителя СССР в Риме Николая Ивановича Иорданского, а затем полномочного представителя СССР в Италии Константина Константиновича Юренева.

«Решение о вступлении в дипломатические сношения с Хиджазом, — сообщал Г.В.Чичерин в письме К.К. Юреневу, — ...принято еще в бытность мою в Лозанне; причем т. Воровскому поручено было оформить это с имеющим на то мандат представителем Хид-жазского Правительства. Так как в тот момент представитель Хиджаза не находился в Риме, выполнение... решения задержалось. В результате кончины т. Воровского оно задержалось еще более. Это постановление было выполнено уже т. Иорданским» (9).

Ссылаясь на то, что «Хиджаз совершенно задушен и не может действовать вполне открыто» X. Лотфалла, как сообщал в Москву 27 ноября 1923 г. Н.И. Иорданский, предлагал, чтобы Советский Союз направил в Хиджаз не дипломатического представителя, а консула. По его словам, он пользовался бы, однако, всеми правами дипломатического представителя. «Если консул будет мусульманином, — говорил X. Лотфалла, — то он приобретет значительно большее влияние, чем консулы других держав, так как он сможет поселиться в Мекке, в непосредственной близости от короля...» (10).

18 декабря 1923 г. наркоминдел направил письмо в ЦК ВКП (б). В нем он высказывался в том плане, что «проникновение в Мекку» имеет для Москвы «серьезное значение», так как это «чрезвычайно усилило бы ... удельный вес» РСФСР «не в одной только Аравии», но и в мусульманском мире в целом. В письме он просил ЦК ВКП (б) оказать содействие в «подборе на пост консула подходящего представителя-мусульманина» (11).

При посредничестве Хабиба Лотфаллы была достигнута договоренность, что в «Хиджазе СССР, как и все другие государства, будет иметь генерального консула, а Хиджаз в Москве — посланника». Вслед за тем, отмечал Г.В.Чичерин в письме К.К.Юреневу от 3 апреля 1924 г., «т. Иорданский сообщил кому-то о назначении нами на пост генерального консула в Хиджазе т. Хакимова[60]... Кроме Хакимова, других подходящих мусульман не оказалось, хотя мы искали очень долго. Некоторые дефекты у т. Хакимова есть, но у других возможных кандидатов дефекты несравненно более значительны. Тов. Хакимов уже привык к нашей политике, так как много лет занимал у нас посты. Мы решили, что в ближайшем будущем т. Хакимов выедет отсюда в Хиджаз» (12).

Давая оценку отношениям правителя Хиджаза с Турцией и Англией и прочерчивая линию поведения в аравийских делах Москвы, нарком в том же письме К.Юреневу отмечал, что «хиджазский король является наиболее крупным и влиятельным из независимых арабских владетельных князей». Он, правда, подчеркивал Г.В.Чичерин, — враг Турции; что, однако, «отнюдь не обязывает» Москву «избегать отношений с враждебными ей государствами». Что касается Англии, писал Г.В.Чичерин, то король Хусейн «отчасти в ней нуждается и сосет ее, но пытается, где это возможно без неприятных последствий, проводить независимую политику. Во всяком случае, его отношения с Англией не являются достаточным основанием для нас, чтобы воздерживаться от посылки генерального консула в Хиджаз и от принятия в Москве хиджазского посланника. Для нас в высшей степени важно попасть в Мекку. Мы именно поэтому назначаем генеральным консулом мусульманина, чтобы он мог находиться в Мекке» (13).

13 марта 1924 г. мининдел Хиджаза Фуад Хатиб направил Г.В.Чичерину телеграмму, в которой сообщал об «избрании короля Хиджаза халифом». Вступление в сношения с королем Хиджаза, подчеркивал Г.В.Чичерин в письме К.К.Юреневу от 3 апреля 1924 г., «вовсе не означает готовности с нашей стороны признать его халифом. Наше правительство не имеет отношения к церковным организациям, и игнорирует существование таких институтов, как халифат. Что же касается мусульманской церкви на территории СССР, то она, по всей вероятности, — высказывал свое мнение нарком, — будет стоять на точке зрения полного упразднения института халифата, и будет в этом смысле влиять на мусульман других стран» (14).

23 апреля 1924 г. НКИД получил телеграмму министра иностранных дел Хиджаза. В ней говорилось о том, что в Хиджазе ожидают прибытия советского представителя (15). 24 апреля 1924 г. М.И.Калинин подписал верительные грамоты К.А.Хакимова, назначенного дипломатическим агентом и генеральным консулом СССР в Хиджазе (16). Отъезд К. Хакимова, однако, несколько задержался — в связи с опасениями Москвы, что египетские власти «будут чинить препятствия его проезду через Суэц».

14 мая 1924 г. полпред СССР в Италии К.К.Юренев телеграфировал в НКИД, что Х.Лотфалла информировал его о том, что «назначен посланником в СССР и уже имеет на руках верительные грамоты» (17). В ответной телеграмме наркома министру иностранных дел Хиджаза от 15 мая 1924 г. сообщалось о назначении дипломатическим агентом и консулом СССР в Хиджазе К.А.Хакимова и о его выезде в Хиджаз ближайшее время (18).

17 мая 1924 г. нарком СССР получил телеграмму министра иностранных дел Хиджаза, известившего его о том, что «хиджазскому представителю в Египте даны указания насчет содействия проезду К.А.Хакимова в Хиджаз».

30 мая 1924 г. полпред СССР в Италии был официально (нотой) проинформирован Х.Лотфаллой о том, что во время его недавнего пребывания в Мекке и король Хусейн, и министр иностранных дел Хатиб «признали полезность, как того желает и Русское Правительство, создания официальных представительств» и установления дружественных отношений между обеими странами. «Спешу сообщить Вам, — говорилось в ноте, — желание моего Августейшего Повелителя, чтобы в Аравию прибыл, как можно скорее, уже назначенный Ваш представитель с резиденцией в Джидде... Его Превосходительство представитель будет пользоваться всеми правами и преимуществами, признанными там за членами дипломатического корпуса» (19).

28 июня 1924 г. К.А. Хакимов покинул Москву и 6 августа вместе с семьей и работниками генерального консульства прибыл в Джидду, где в то время размещались иностранные дипломатические представительства. Немусульмане, как известно, в Мекку не допускались. Вручение верительных грамот и представление иностранных послов королю проходило в Джидде.

К. Хакимову, как мусульманину, было разрешено вручить верительные грамоты в Мекке, что он и сделал 9 августа 1924 г.; после чего сразу же вернулся в Джидду (20). 11 августа в Джидду прибыл король Хиджаза, и нанес К.Хакимову ответный визит.

Благодаря гостеприимству, знанию традиций и обычаев арабов, умению расположить к себе людей и доходчиво, на арабском языке, донести свои мысли до собеседника, Карим Абдрауфович Хакимов стал в Аравии личностью необычайно популярной. Он дружил с королями и эмирами, шейхами племен и знатными торговцами, пользовался их абсолютным доверием. Арабы называли его «Красным пашой» (21). Фортуна вначале была благосклонна к К.Хакимову. Сын бедного башкирского крестьянина, Карим Хакимов начал трудовую жизнь в 12 лет — батраком у соседнего помещика. Был углекопом, участвовал в гражданской войне, привлекался большевиками к работе по формированию так называемых мусульманских частей Красной Армии. Исполнял обязанности полномочного представителя РСФСР в Бухарской Советской Республике, затем - генерального консула РСФСР в Мешхеде (Персия) и Реште. И наконец, 13 лет дипломатической деятельности в Аравии. Отличительные черты К. Хакимова как дипломата — умение устанавливать и поддерживать контакты, получать и анализировать информацию, и, конечно же, добротное знание нескольких восточных языков (фарси, турецкого и арабского).

С первых шагов работы в Хиджазе К.Хакимов оказался в крайне не простой ситуации. С одной стороны, Москва поддерживала официальные отношения с королем Хиджаза Хусейном, с другой — не имела абсолютно никаких контактов с новым лидером Северной Аравии — правителем Неджда и присоединенных областей Абдель Азизом Аль Саудом. В таких условиях Г.В. Чичерин рекомендовал К.Хакимову строить тактику поведения таким образом, чтобы вне зависимости от результатов борьбы за первенство в Северной Аравии короля Хиджаза с султаном Неджда «сохранить российское представительство в Святой земле ислама». «Если Джидда не будет взята ваххабитами, — писал нарком, — придется играть роль друзей Хашимитов и поддерживать дипломатические сношения с хиджазским правительством». Дипломатическая линия будет строиться тогда нами с учетом той ситуации, которая сложится в Аравии вследствие неудачи политики Абдель Азиза, отмечал Г. В. Чичерин. «Если же события повернуться иначе, — подчеркивал он, — и ваххабиты возьмут Джидду и изгонят из Хиджаза Хашимитов, то тогда нам придется оформить Ваше пребывание там на новом титуле». Всякая возможность «остаться и сохранить, таким образом, базу в Аравии должна быть, конечно, Вами учтена и использована», — резюмировал нарком (22).

Непростой оказалась ситуация и для X. Лотфаллы, посланника Хиджаза в СССР. Он прибыл в Москву 2 октября 1924 г. и уже 4 октября был принят заведующим Протокольным отделом НКИД СССР Дмитрием Тимофеевичем Флоринским. По иронии судьбы, в тот же день король Хусейн отрекся от престола и новым королем Хиджаза стал его сын Али. В аналитическом обзоре состояния отношений СССР с Хиджазом за октябрь-декабрь 1924 г., подготовленном подотделом Ближнего Востока НКИД СССР, отмечалось в связи с этим следующее: «Так как имелись опасения, что новый король изменит под давлением англичан свою политику в отношении СССР, коллегия НКИД решила в срочном порядке провести церемонию вручения верительных грамот арабским посланником. И тем самым поставить новое правительство Хиджаза перед свершившимся фактом формально законченного обмена диппредставителями между СССР и Хиджазом» (23).

9 октября 1924 г. X. Лотфалла был принят М.И. Калининым и вручил ему верительные грамоты, подписанные королем Хусейном. Поскольку к этому времени король Хусейн уже отрекся от престола, то заведующий Протокольным отделом НКИД заявил Х.Лотфалле, что правительство СССР считает, что вручение им грамот и аккредитация состоялись 4 октября.

10 октября 1924 г. хиджазский посланник направил ноту наркому иностранных дел СССР с извещением, что получил телеграмму от короля Али, датированную 9 октября, подтверждающую его, Х.Лотфаллы, назначение при советском правительстве в качестве посланника Хиджаза (24). В тот же день нарком СССР подтвердил получение этой ноты (25).

Архивные материалы свидетельствуют, что акцент в своих беседах с руководством НКИД СССР X. Лотфалла ставил на планах создания «Великой Аравии» и «торопил Москву» с принятием «конкретных решений о совместных действиях на Востоке» (26).

Заведующий подотделом Ближнего Востока НКИД СССР С. Пастухов, информируя К.Хакимова о содержании бесед с Х.Лотфаллой, писал, что «восточная политика Советского правительства», как об этом говорилось посланнику Хиджаза, «основана на сочувствии к национально-освободительным движениям» и их безусловной поддержке. «В Аравии, — подчеркивал С. Пастухов, — мы заинтересованы в национальном объединении арабов, в создании единого и сильного арабского государства. Таким образом, — резюмировал он, — наши интересы совпадают с интересами арабов, и политическое сотрудничество может дать благоприятные результаты для обеих сторон» (27).

Ситуация в советско-хиджазских отношениях складывалась в целом неплохо. И вдруг, 29 ноября 1924 г. НКИД СССР получил от X. Лотфаллы ноту с совершенно неожиданным для Москвы сообщением. В ней он официально информировал советскую сторону о том, что «в дальнейшем местом его постоянного пребывания будет не Москва, а Рим», где он также был аккредитован в качестве посланника Хиджаза. 3 декабря 1924 г. X. Лотфалла нанес прощальный визит наркоминделу СССР и 4 декабря покинул Москву. Такой спешный отъезд несколько шокировал советское руководство. И полпреду СССР в Джидде поступило указание «срочно разобраться в причинах столь неожиданного поведения Хиджаза». 9 декабря К. Хакимов телеграфировал в НКИД, что в соответствии с поручением встречался с королем Али и имел с ним беседу по вопросу об отъезде хиджазского посланника из Москвы. Ссылаясь на заявление короля, К.Хакимов сообщал, что X. Лотфалла, дескать, «покинул Москву без ведома короля», что его отъезд никак не связан с какими-либо изменениями в отношениях между СССР и Хиджазом, и что «в ближайшее время X. Лотфалла будет заменен» (28).

Несмотря на такие заявления, причины для охлаждения отношений между СССР и Хиджазом все же были. И главная из них — отрицательная реакция Москвы на просьбу хиджазского правительства о предоставлении займа в размере 300 тыс. фунтов стерлингов, сроком на два года (с просьбой о предоставлении займа хиджазское правительство обращалось к СССР трижды: 20 ноября 1924 г., 3 апреля и 28 июня 1925 г.). В письме К.Хакимову от 20 ноября 1924 г. наркоминдел СССР отмечал, что никакого займа советское правительство королю Хиджаза давать не намерено (29). Разъясняя королю такую позицию Москвы, К. Хакимов давал понять, что переговоры по данному вопросу были сорваны, дескать, самим хиджазским правительством, допустившим оскорбительный для СССР отъезд из Москвы X. Лотфаллы; и причина срыва переговоров, подчеркивал он, не устранена.

Думается, что инцидент с отъездом X.Лотфаллы из Москвы, несмотря ни на что, был все же на руку советскому правительству. Он мог служить вполне аргументированным основанием для отказа Хиджазу в предоставлении займа, а значит, давал возможность для балансирования и маневрирования — в складывавшейся в Аравии непростой политической ситуации — в отношениях с Хашимитами и Саудитами.

События на севере Аравийского полуострова развивались стремительно. К середине октября 1924 г. войска Абдель Азиза захватили Мекку и осадили Медину. Позиции Абдель Азиза заметно усилились. Г. Чичерин срочно запросил мнение совпреда в Джидде (телеграммой от 17 декабря 1924 г.) о «возможности завязать дипотношения» с Абдель Азизом (30). В ответе наркоминделу (23 октября) К. Хакимов высказывался в том плане, что установление связей с Абдель Азизом находит «вполне своевременным» (31). Реакция Г. Чичерина на соображения, К. Хакимова последовала незамедлительно. «Сохраняя дружественные отношения с Хиджазом, — писал Г. Чичерин, — Вам следует не упускать случая войти в контакт с новой силой Аравии» — с Абдель Азизом Аль Саудом. Учитывая задачу, поставленную перед ним наркомом, К. Хакимов тут же (26 октября) направил Халиду, командующему войсками Абдель Азиза, письмо следующего содержания: «Правительство СССР, провозгласившее и со всей полнотой осуществляющее принципы полной самостоятельности мелких национальностей, назначив меня своим представителем в Королевстве Хиджаз, где мы имеем обычные интересы, установило дружеское сношение с частью народа Аравии. Пользуюсь присутствием Вашего Превосходительства в Мекке, чтобы просить довести до сведения Его Величества султана, что мы не видим препятствий к установлению дружеских сношений между обеими странами и полагаем своевременным обмен мнениями по этому поводу» (32).

5 апреля 1925 г. наркоминдел телеграфировал полпреду СССР в Джидде, что он «должен учитывать все возрастающую роль Абдель Азиза Аль Сауда в Аравии и подготавливать почву для установления с ним дружественных отношений», «Обстановка на Аравийском полуострове нам представляется в таком виде, — писал 27 марта 1925 г. наркоминдел СССР в письме полпреду в Джидде, — что мы можем надеяться на более или менее прочный контакт с объединителем Аравийского полуострова. Мы думаем, что, несмотря на все усилия англичан выжить нашу миссию из Аравии, мы сможем — при осторожной и продуманной политике, конечно, — укрепиться в этой стране и найти в Абдель Азизе Аль Сауде, пожалуй, даже и более прочную, чем в Хашимитах, опору...» (33). «Хиджаз и Неджд, — подчеркивал наркоминдел СССР, — для нас важны как базы для распространения наших связей на Аравийском полуострове, в Сирии, Палестине и Месопотамии» (34).

26 марта 1925 г. К.Хакимов телеграфировал в НКИД, что у него имеется возможность «под предлогом осуществления религиозных ритуалов» отправиться в Мекку, что, как он подчеркивал, позволило бы, в свою очередь, «установить прямой контакт» с Абдель Азизом Аль Саудом (35). Отвечая на эту телеграмму полпреда (30 марта), нарком писал, что против его поездки в Мекку «под видом богомольца» возражений не имеет; что полпред должен, «соблюдая политическую осторожность», использовать такую поездку для установления связей с Абдель Азизом и «выяснения его намерений» (36).

Рано утром 10 апреля 1925 года К. Хакимов отправился в Мекку; притом не один, а в компании с персидским и голландским консулами-мусульманами. Вечером того же дня он был уже в лагере Абдель Азиза, где имел с ним доверительную беседу. Докладывая в Москву о результатах этой встречи, К.Хакимов писал, что в ходе разговора «особо интересовался» мнением Абдель Азиза насчет установления отношений с Советским Союзом. Абдель Азиз, по словам К.Хакимова, говорил, что вопрос этот он считает для себя «в принципе решенным в положительном смысле». Вместе с тем подчеркивал, что «практическое его осуществление» тесно связано, дескать, с исходом текущей войны. Ибо если он ее проиграет, то едва ли сможет принять у себя не только большевиков, которых повсюду побаиваются, но и «вообще кого-либо через голову англичан» (37).

В этом донесении К.Хакимов отмечал также, что его переговоры с Абдель Азизом «выявили заинтересованность последнего в посещении Мекки паломниками из СССР», равно как и «готовность к установлению по этому вопросу контактов с советскими представителями». Предложение Абдель Азиза сводилось к тому, сообщал К.Хакимов, чтобы «принять от нас официальное лицо, которое и занялось бы защитой интересов наших паломников во время хаджа».

В ответе наркоминдела СССР на эту телеграмму К.Хакимова говорилось следующее: «Чрезвычайно важным положительным фактом в Вашей работе за последнее время является развитие завязавшихся у Вас отношений с Ибн Саудом. При его, несомненно, крупной роли в жизни Аравии нам необходимо иметь с ним формальный контакт и развивать наши общие связи с арабским народом также и в лице этого крупного центра арабской жизни». «Мы не ставили ставку на того или другого из враждующих арабских князей», — подчеркивал Г.Чичерин. Мы стремимся лишь к тому, чтобы «в лице существующих политических центров арабской жизни развивать с ними наши связи». Поэтому «нам необходимо, — отмечал нарком, — иметь одновременно параллельный контакт как с Хиджазом, так и с Недждом. Завязывание сношений с другими арабскими княжествами было бы точно также крайне желательно... Если бы один из мусульманских князей, — продолжал Г.Чичерин, — оказался достаточно сильным, чтобы сыграть роль собирателя Аравии, мы, конечно, считали бы очень большим шагом вперед объединение всех арабских племен в одно государство. Но этого нет. И мы можем лишь крайне отрицательно относиться к нескончаемым распрям, поддерживаемым Англией, между арабским князьями. Примирение между Али и Ибн Саудом мы, конечно, считали бы за положительное явление, как все, что кладет конец междоусобицам. Если бы Вам удалось принять участие в примирении между ними, это был бы факт положительный... В общем и целом, наша ... политика симпатии освобождению, объединению и прогрессивному развитию арабского народа, должна находить проявление в Ваших действиях и служить источником отдельных Ваших решений и шагов» (38).

В телеграмме НКИД СССР советскому представителю в Джидде от 30 ноября 1925 г. содержалось указание связаться с Абдель Азизом Аль Саудом, чтобы «подготовить почву для укрепления позиций СССР в Аравии» (39). В практическом плане это можно было бы сделать, как считал Г. Чичерин, только путем «удержания уже имевшихся там дипломатических плацдармов СССР». «Если Вы вынуждены будете покинуть Джидду вместе с нынешним правительством Хиджаза, — подчеркивал он в записке К.Хакимову от 17 марта 1925 г., — это будет означать не что иное, как очень трудно в современных условиях поправимую потерю нашей базы на Аравийском полуострове» (40). При таком развитии событий, резюмировал Г. Чичерин, «антагонисты России, несомненно, предприняли бы все меры, чтобы всячески затруднить возвращение нашей миссии на территорию Аравии» (41). Поскольку же Абдель Азиз «после занятия Джидды будет, вероятно, вынужден считаться с англичанами больше, чем теперь, — подчеркивал нарком, — и, быть может, пойдет с ними на тот или иной компромисс, то можно предполагать, что в случае оставления Вами Джидды, добиться его согласия на принятие нашего консульства будет очень трудно». Давление на Абдель Азиза в этом вопросе, продолжал Г.В. Чичерин, «Англия окажет определенно», а сам он «едва ли захочет и сможет пойти на серьезный конфликт с ней из-за нашей миссии, значение которой для него будет представляться чем-то вроде журавля в небе» (42). Другое дело, «если при занятии Джидды к нему вместе с городом перейдет и наша миссия... Свершившийся факт нахождения ее на его территории значительно облегчит его позицию в вопросе признания этой миссии, если, конечно, со стороны Англии не будут предприняты шаги к тому, чтобы удалить ее из Хиджаза. Действительно, — подчеркивал Г.Чичерин, — одно дело согласиться на открытие миссии государства, с которым еще не имеется официальных соглашений, другое — молчаливо признать свершившийся факт и всяческими доводами объяснять невозможность изгнания этой миссии со своей территории» (43). Мы же, продолжал нарком, «сможем мотивировать свою привязанность к Хиджазу стремлением защиты наших граждан, как постоянно проживающих в Хиджазе, так и посещающих его во время паломничества» (44). «Механический», по выражению Г. Чичерина, то есть «вместе с Джиддой переход российской миссии» к Абдель Азизу Аль Сауду, существенно облегчил бы впоследствии, как считал нарком, «оформление ее пребывания на территории последнего».

«Отрываться от хиджазской территории» нужно было, по мнению Г. Чичерина, «с большой осмотрительностью». «Хадж нынешнего года, — писал он в инструкции К.Хакимову от 17 марта 1925 г., — может быть чрезвычайно интересным; и нам, конечно, желательно максимально использовать... паломничество мусульманского мира, взбудораженного событиями в Хиджазе и Египте, для получения информации о настроениях исламского мира. Особенно интересует нас размах и значение той волны панисламизма, которая была поднята ... политикой Ибн Сауда...Главным образом нас интересует вопрос о панисламизме как особой форме арабского национального движения, как идеологической маске для последнего».

«В Аравии, — продолжал Г. Чичерин, — отрыва национальных верхушек от народных масс и такой социальной дифференциации, как в Индии, вообще ожидать не приходится в силу кочевого образа жизни населения этого края. В Аравии массы еще долго будут слепо идти за своими вождями (шейхами, имамами, султанами, эмирами и т.п.). Здесь племенная структура общества — и это предрешает многое» (45). Г.Чичерин, как видно из его рассуждений, активно проводил мысль о том, чтобы не допустить повторения в Аравии развития событий по «индийской схеме», когда, как он писал, выступление «верхушек молодой национальной буржуазии и клерикальных слоев под революционным напором народного массового движения обрело тенденцию к скатыванию в объятия англичан». Повторение «индийского сценария» на аравийской почве «могло толкнуть арабские события, — как считал Г. Чичерин, — по нежелательному для Москвы руслу» (46).

Вместе с тем в Москве не исключали, что обстановка в Джидде во время ее занятия ваххабитами могла сложиться так, что оставаться в городе нашим дипломатам было бы небезопасно. При таком развитии событий, то есть в случае «вынужденного ухода из Джидды», К. Хакимову предписывалось сделать максимум возможного, чтобы «не оказаться при эвакуации в компании с теми консулами, по мнению которых, возвращение нашей миссии в Джидду было бы нежелательным». В Москве считали, что «всякая возможность остаться в городе и сохранить, таким образом, базу в Аравии» должна была быть К.Хакимовым «учтена и использована». «Оставление Джидды нашей миссией» рассматривалось Г.Чичериным в качестве шага крайне не желательного. «Покидая Джидду вместе с нынешним правительством Хиджаза, — отмечал он в депеше К.Хакимову, — Вы тем самым значительно скомпрометируете себя перед Ибн Саудом...Во всяком случае, дадите англичанам повод расписывать Вас перед ним как верного друга его противников, как человека, связавшего с ними свою судьбу и покинувшего город из боязни перед ваххабитами» (47).

«Если к сезону паломничества правитель Хиджаза еще не будет сброшен в море, — писал Г. Чичерин, — то при содействии Англии вполне может быть установлен священный месяц перемирия». От этого выиграют, как считал нарком, только англичане, которые, «получив передышку, смогут частично поправить свои основательно пошатнувшиеся дела в Аравии». В контексте такого развития событий Г. Чичерин не исключал и возможность «предприятия Лондоном массированных попыток воздействия» на Абдель Азиза Аль Сауда. Путем «подкупа и почестей», а также путем «восстановления против него шейхов аравийских племен», отмечал Г. Чичерин, то есть «с помощью политики кнута и пряника», англичане определенно постараются «сделать его более послушным». «Открытое военное содействие Великобритании хашимитскому правителю Хиджаза» в Москве полагали возможным только в случае занятия Абдель Азизом позиции, «откровенно враждебной Англии», что в то время было не в его интересах. «Англия все еще держится за Али», короля Хиджаза, писал Г. Чичерин К. Хакимову. «И не только потому, что надеется на восстановление прежнего статус-кво в Хиджазе (это почти исключено), а, скорее всего, из-за стремления смягчить и ослабить те неблагоприятные отголоски, которое может иметь падение Али в Ираке и Заиорданье, где фиктивными главами «государств» являются братья Али. Окончательный уход со сцены Али несомненно неблагоприятно отразится на престиже других членов Хашимитской династии» (48). Представляется, подчеркивал в связи с этим Г.Чичерин, что, «несмотря на все попытки англичан внешне сохранить нейтральность, их поддержка Али не может вызывать сомнений. Словом, — заключает нарком, — положение сейчас в Аравии очень и очень сложное. Наша практическая линия в арабских делах зависит от целой суммы обстоятельств, которые мы должны предварительно нащупать и прояснить (...намерения Ибн Сауда, тактические планы Англии и т.п. и т.д.). Все это еще осложняется интересами Италии в арабских делах и неясностью позиции турок в отношении панарабского движения и наоборот» (49).

Что касается арабо-турецких отношений, то Г.Чичерина, как свидетельствуют архивные документы, волновало, прежде всего, «наличие в них признаков арабо-турецкого сотрудничества, направленного против Англии». И это понятно. Великобритания была главным для Советской России препятствием на пути распространения идей большевизма на Востоке. Устранить там «английский барьер» могло только мощное антианглийское панисламское движение. Отсюда — и поддержка большевиками идей панисламизма младотурок. «Только в том случае, когда вековая взаимная арабо-турецкая ненависть будет изжита и заменена арабо-турецким сотрудничеством, — писал Г. Чичерин, — и можно будет уже более определенно говорить об ослаблении Англии на Ближнем Востоке» (50).

Рассуждения, соображения и выводы Г.Чичерина относительно «линии поведения большевиков» на Арабском Востоке вообще и в Аравии в частности сориентированы, как видно из всего сказанного выше, на конечную цель, то есть на «общеарабскую революцию», больше теоретически, чем практически. В телеграммах, записках и письмах, Г. Чичерина, адресованных К.Хакимову, соседствуют, с одной стороны, довольно точный анализ состояния и перспектив развития политической обстановки в Аравии, а с другой — логически никак не вытекающие из такого анализа, но полностью отвечающие внешнеполитическим установкам большевизма, конечные цели политики Москвы в Аравии. Заключались они в содействии проявлению на аравийской почве «ростков всемирной революции», более того, — в постановке ее в Аравии на «практические рельсы». И в этом — трагизм Г.Чичерина, человека и гражданина, дипломата и большевика. Дипломатом он был по профессии и по призванию, а вот большевиком, думается, вначале, действительно, по убеждениям, а потом, по мере осознания всего содеянного большевиками, — в силу обстоятельств.

В непростых отношениях Абдель Азиза Аль Сауда с Англией, которая, по меткому выражению Г. Чичерина, преследовала политику «балканизации арабских территорий» вообще и «недопущения объединения арабов Аравии» в частности, Москва стояла на стороне Абдель Азиза. 0 намерениях Лондона «воспрепятствовать реализации юнионистских устремлений» Абдель Азиза упоминала, кстати, и английская пресса («Таймс», 22 октября 1924 г.).

Формулируя «линию поведения отечественной дипломатии» в Северной Аравии, Г.Чичерин в записке К.Хакимову (14 ноября 1924 г.) писал: «Что же касается нашей внешней политики, то она сводится к следующему: сохраняя дружественные отношения с Хиджазом, мы вместе с тем должны не упускать случая войти в контакт с новой силой Аравии — с Ибн Саудом. Теперь, пока еще с достаточной определенностью положение дел там не прояснилось, все шаги в этом направлении, естественно, должны быть проникнуты максимальной осторожностью. Поскольку международное положение и наши обязательства по отношению к Англии диктуют нам избегать таких шагов, которые могли бы быть истолкованы как прямая наша акция против Англии, все Ваши начинания для расширения связей в Аравии должны строиться так, чтобы в них нельзя было усмотреть элементов антианглийской агитации. Наши интересы в арабском вопросе, — резюмировал Г. Чичерин, — сводятся к объединению арабских земель в одно государственное целое. Если Ибн Сауд будет вести политику объединения арабов — это будет соответствовать нашим интересам, и мы должны будем также попытаться сблизиться с ним... Во всяком случае Вы не должны вести по отношению к Ибн Сауду такой линии, которая могла бы затруднить эвентуальное сближение с ним. Допускается также очень осторожный зондаж способов такого сближения» (51). «В то время как равновесие, созданное Англией на Аравийском полуострове, поколеблено вследствие действий там Ибн Сауда, — отмечается в инструкциях НКИД СССР К. Хакимову, — и идея панарабизма начинает, как будто, возрождаться в новом центре — Неджде, ... наша политика в Аравии должна по-прежнему основываться на национальном моменте, на стремлении арабов к объединению в единое государство» (52).

В распоряжениях и указаниях полпреду в Джидде содержатся рекомендации «проявлять сдержанность по отношению к Англии» и ни в коем случае «не доводить дела до дипломатического конфликта». Надо сказать, что для таких указаний имелись веские основания. Выдвижение Абдель Азиза в Хиджаз, пишет Г.Чичерин, не только деморализует армию короля Али, но и ставит в крайне неудобное положение его сторонников — англичан. Обстановка в Аравии накалена до предела. Любой промах, любая оплошность чреваты непредсказуемыми последствиями.

15 августа 1925 г. К.Хакимова посетил министр иностранных дел хиджазского правительства Хатиб и, жалуясь на волнения среди войск, вызванные неуплатой жалования, высказывался в том плане, что советское правительство, дескать, «является равнодушным свидетелем падения единственного самостоятельного государства» в Аравии (53). На соответствующий запрос полпреда наркоминдел дал К.Хакимову указание (25 августа 1925 г.) сообщить министру иностранных дел хиджазского правительства, что СССР «не может предоставить заем Хиджазу, так как бюджетные средства на такие цели не предусмотрены» (54). Несмотря на отрицательный ответ Москвы, 5 ноября 1925 г. король Али вновь поставил перед К.Хакимовым вопрос об оказании Советским Союзом экстренной помощи Хиджазу, причем как деньгами, так и оружием. 22 ноября 1925 г. он заявил К. Хакимову, что «спасти независимость Хиджаза» представляется возможным «только с помощью советского правительства».

Во время переговоров по данному вопросу резко активизировалась в Хиджазе антисоветская деятельность Великобритании.

В ходе встреч и бесед К.Хакимова с Хатибом министр иностранных дел Хиджаза говорил советскому представителю, что, «по мнению англичан, которое они настойчиво навязывают королю Али», одной из главных причин нынешних «бедствий хиджазского правительства является наличие в Джидде советского представителя». В Лондоне, резюмировал он, «находят возможным оказание помощи Хиджазу только при условии удаления советского представителя из Джидды». При этом министр, по словам К.Хакимова, ясно давал понять, что «крайне тяжелое положение Хиджаза может толкнуть Али на такой шаг» (55).

С учетом развития событий в Северной Аравии в Москве решили сделать ставку на Абдель Азиза Аль Сауда. НКИД СССР информировал К.Хакимова (30 ноября 1925 г.) о том, что «ссылки короля Али при разговорах о займах на давление со стороны Англии не могут изменить решения советского правительства об отказе в предоставлении ему займа». Однако «прямо говорить» об этом королю НКИД К. Хакимову не рекомендовал. Напротив, в тактических целях предписывал «не лишать короля надежды на получение займа» и «использовать Али до конца». Более того, К. Хакимову поручалось сообщить хиджазскому правительству, что в СССР были бы готовы, дескать, обсудить условия займа, однако, в практическом плане сделать это, к сожалению, трудно. И причиной тому — отсутствие в Москве представителя Хиджаза.

Судя по всему, И.В.Сталин не простил королю Али отъезд из Москвы хиджазского посланника Лотфаллы. Предлагавшейся же К.Хакимову тактикой поведения в его отношениях с королем Хиджаза НКИД СССР имел в виду, о чем прямо говорилось в полученной К.Хакимовым телеграмме, «сохранить у правителя Хиджаза заинтересованность в пребывании в Джидде советского представителя» и, таким образом, «удержать его от исполнения соответствующих настойчивых рекомендаций англичан» (56).

Дипломатическую игру вели и в Хиджазе. И иллюстрацией тому — попытки короля Али использовать в своих интересах заинтересованность Москвы в установлении с Хиджазом торговых связей. В письме в Высший совет народного хозяйства СССР (ВСНХ) от 10 августа 1925 г. наркоминдел прямо говорил о том, что «установление экономических связей с Аравией в области Красного моря является для нас политически желательным» (57). Чутко реагируя на такие пожелания Москвы, в аналогичном ключе высказывался в беседах с сотрудниками советского представительства в Джидде и заинтересованный в то время в помощи Кремля король Али.

О налаживании между сторонами торговых связей он говорил, блефуя, конечно, не иначе как об «императиве дня» (58) Так, 30 сентября 1925 г. в беседе с сотрудником представительства Туйметовым король Али заявил, что торговые отношения СССР с Хиджазом должны быть, дескать, возобновлены, «и как можно скоро». Однако с принятием практических решений не торопился — не хотел, видимо, усиливать и без того крайне сильное раздражение англичан в связи с затянувшимся, как считали в Лондоне, «политико-дипломатическим флиртом Хиджаза с Москвой».

Не без вмешательства со стороны Лондона не удалось Москве решить и такой важный вопрос, как возвращение в собственность СССР находившегося в Хиджазе вакуфного имущества (объектов недвижимости, в том числе караван-сараев и медресе), пожертвованного в свое время российскими подданными для использования его в религиозных целях. Впервые тема о «российском имуществе в Хиджазе» была затронута советским правительством в 1925 г. В письме полпреду в Джидде (10 августа 1925 г.) наркоминдел отмечал по этому вопросу следующее: «Мы заинтересованы в том, чтобы получить в дальнейшем известный контроль над тем, как управляются эти имущества, а также выяснить возможность перехода тех или иных из имуществ в непосредственное ведение наших мусульманских организаций»(59).

Докладывая в Москву (11 декабря 1925 г.) о своих соображениях на этот счет, советский полпред в Джидде писал, что данный вопрос, несомненно, имеет для СССР большое значение. «Обладание таким имуществом, — отмечал он, — подчеркивает наличие наших интересов в Аравии и необходимость, как для нас, так и для арабских властей, поддерживать деловые, а вместе с тем и политические отношения» (60). Как бы то ни было, но попытки мусульманских организаций СССР установить контроль над вакуфным имуществом, которое принадлежало в Хиджазе подданным Российской империи,успехом не увенчались.

Положительно реагировали в Москве на предложение К.Хакимова о направлении в Хиджаз советского врача. Заместитель заведующего политотделом Ближнего Востока НКИД В. Осетров писал К.Хакимову по этому поводу следующее: «Ваше пожелание о посылке в Хиджаз в качестве сотрудника нашей миссии врача нас очень заинтересовало. Мы вполне соглашаемся, что лучшего средства для привлечения симпатий населения и для расширения связей, чем оказание медицинской помощи...в такой стране, как Хиджаз, пожалуй, не найдется».

После занятия Джидды войсками Абдель Азиза Аль Сауда НКИД СССР направил К.Хакимову телеграмму следующего содержания. Если Абдель Азиз, подчеркивалось в ней, поставит вопрос о признании его де-юре, то советский представитель должен заявить, что он лично рекомендовал своему правительству сделать это, и ожидает из Москвы инструкций по данному вопросу (61).

Переход Джидды в руки Абдель Азиза, знаменовавший собой завоевание им Хиджаза (декабрь 1925 г.), и последовавшее затем провозглашение его королем Хиджаза, султаном Неджда и присоединенных областей (январь 1926 г.) сделали и без того непростое положение К.Хакимова в Аравии невероятно сложным. И поэтому трудно не согласиться с мнением дипломата-востоковеда В.В.Попова, что если бы не профессионализм и личное мужество К.Хакимова, то неизвестно, как вообще сложились бы отношения Советского Союза с королем Абдель Азизом (62).

В ночь на 16 февраля 1926 г. К.Хакимов, пренебрегая опасностью, в буквальном смысле пробился через пустыню в ставку Абдель Азиза и вручил королю ноту о его признании Советским Союзом. СССР стал, таким образом, первым государством, де-юре признавшим Абдель Азиза в качестве короля Хиджаза, султана Неджда и присоединенных областей. Эта миссия К.Хакимова была сопряжена с большим риском для жизни. В пустыне все еще было неспокойно; стычки между племенами продолжались. Повсюду были видны следы боев. К.Хакимов сам управлял машиной. Хотя над ее капотом и развивался государственный флаг СССР, но для воинов Абдель Азиза он мало что значил. Прогремели выстрелы, пули пробила мотор и автомобиль встал. Пришлось выбираться наружу, прятаться под автомобилем и ждать, пока не прекратиться открытый по машине оружейный огонь. Но как дать знать бедуинам, что к ним едут с доброй вестью? И Хакимов запел...Карим-бея, как называли Хакимова арабы, узнали. Задание было выполнено.

«...Правительство СССР, — отмечалось в ноте, врученной К.Хакимовым королю Абдель Азизу, — исходя из принципа самоопределения народов и глубоко уважая волю хиджазского народа, выразившуюся в избрании Вас своим королем, признает Вас королем Хиджаза, султаном Неджда и присоединенных областей. В силу этого советское правительство считает себя в состоянии нормальных дипломатических отношений с Правительством Вашего Величества»(63).

19 февраля 1926 г. советский представитель в Джидде получил ответную ноту Абдель Азиза. В ней, в частности, говорилось о его «готовности к отношениям с правительством Союза Советских Социалистических Республик и его гражданами, какие присущи дружественным державам». «Да будут отношения между обоими правительствами, — отмечал Абдель Азиз, — основаны на уважении к независимости Священной страны и прочим международным обычаям, признаваемым всеми государствами» (64).

Информируя об этом Москву, К.Хакимов сообщал, что признание Абдель Азиза Советским Союзом побудило к аналогичным действиям Англию и другие державы. Вместе с тем признание Абдель Азиза Лондоном, отмечал К.Хакимов, можно рассматривать как вынужденное (64*).

2 апреля 1926 г. Г.Чичерин направил письмо Абдель Азизу. В нем наркоминдел выражал уверенность в том, что стоящие перед королем «огромной важности задачи в области внутренней и внешней политики,...будут с успехом выполнены...». Дружественные же отношения, «столь счастливо установившиеся между двумя странами», отмечал Г.Чичерин, будут, как мы полагаем, «все больше укрепляться на благо арабского народа и народов Союза Советских Социалистических Республик» (65).

10 мая 1926 г. в королевском дворце в Мекке К.Хакимов вручил Абдель Азизу памятные подарки и письмо Г.Чичерина. Королю был преподнесен «большой ларец и серебряная с эмалью ваза с чашечками»; принцу Фейсалу, сыну короля, — палаш; советникам короля Хафизу Вахбе и Абдалле Дамлюджи — ларцы.

Давая рекомендации К.Хакимову относительно «рисунка» его бесед с Абдель Азизом, а также тактики поведения с англичанами, Г.Чичерин акцентировал внимание полпреда на двух моментах. Во-первых, на обязательном «подчеркивании нашей общей с Абдель Азизом дружбы с народами Востока», равно как и «лежащего в основе нашей политики принципа самоопределения народов». И, во-вторых, на «крайне осторожном поведении по отношению к Англии». «Не надо давать пищи для какого-либо нового английского ультиматума», подчеркивал Г. Чичерин. Если Абдель Азиз «сегодня с Англией в ссоре, — отмечал нарком, — то нет гарантии, что завтра он с нею не помирится... При таких условиях излишняя откровенность недопустима. Можно говорить в самом общем виде о том, что сочувствие Советской России самоопределяющимся и борющимся за независимость народам означает, что мы против всяких завоеваний и угнетений малых народов великими державами. Но не следует заострять эти разговоры специально против Англии, чтобы не получился у нас дипломатический скандал. Следует иллюстрировать тезис наших дружественных отношений с народами Востока, рассказывая о нашей дружбе с Турцией, Персией, Афганистаном и т.п., но при этом надо чрезвычайно осторожно относиться к Англии». Всякое стремление восточных народов к независимости, подчеркивал Г.Чичерин, «может рассчитывать на наше сочувствие». «Вступив в отношения с Хиджазом», продолжал Г.Чичерин, мы имели в виду «установить контакт с народами Аравийского полуострова», и контакт этот нам хотелось бы сохранить. Военные победы Абдель Азиза, продолжал нарком, «не означают, что он уже добился независимости — нет, ему еще предстоит трудная борьба с государствами, которые хотели бы видеть в Аравии не сильное независимое государство, объединяющее арабов в борьбе с иностранными домогательствами, а европейскую колонию или же многих мелких князьков, враждующих между собой» (66).

Записки и инструкции Г.Чичерина, адресованные К.Хакимову по вопросам перспектив развития отношений Абдель Азиза с Москвой и Англией, являются ярким документальным свидетельством внимательного наблюдения наркома за деятельностью Абдель Азиза и политическими процессами на Аравийском полуострове. Если предположить, отмечает Г.Чичерин в одном из писем К.Хакимову, что Абдель Азизом и Англия заключили в 1915 г. «договор о взаимодействии, это не значит, что Абдель Азиз является английским ставленником» (имеется в виду англо-саудовское соглашение от 26 декабря 1915 г.). Более того, с 1915 г. «многое переменилось, и силы, действовавшие в период Первой мировой войны в пользу Англии, теперь выступают против нее. Главный враг арабов в прошлом — Турция — в таком обличье уже больше не существует. Теперь главный враг арабов — Англия». Поэтому отношения между Абдель Азизом и англичанами, резюмирует Г.Чичерин, «впредь будут регулироваться реальным соотношением сил и противоречиями интересов». Конечно, Абдель Азиз «не сможет и, вероятно, не решится на открытое военное выступление против Англии, и вынужден будет идти на тот или иной временный компромисс. С другой стороны, англичане едва ли решатся пойти на усмирение Абдель Азиза, так как такого рода выступление может привести к опасным для их владычества на Арабском Востоке осложнениям».

Г. Чичерин не исключал того, что «наладив свои отношения с Абдель Азизом на основе изменившейся обстановки», англичане могли «вести против него всяческие подкопы и стремиться урезать его силу и экспансию, в том числе путем тайного или открытого натравливания на него шейхов аравийских племен». На вероятность именного такого поведения Англии в отношении Абдель Азиза нарком обращал особое внимание К.Хакимова. При этом подчеркивал, что «раскрывая Абдель Азизу Аль Сауду глаза на направленные против него английские интриги, есть возможность самим приобрести на него влияние». Обстановка на Аравийском полуострове складывается таким образом, отмечал Г. Чичерин, что «можно смело надеяться на более менее прочный контакт с объединителем Аравийского полуострова». Есть основания полагать, резюмировал нарком, что, «несмотря на все усилия англичан выжить нашу миссию из Аравии», «укрепиться в этой стране» и найти в Абдель Азизе прочую опору Москве все же удастся (67).

Нельзя преувеличивать зависимость Абдель Азиза от англичан, отмечал Г.В.Чичерин в письме полпреду в Турции Я.З.Сурицу (16 октября 1926 г.), и недооценивать тот факт, что Абдель Азиз «стремится освободиться от английской опеки», равно как и то, что «дальнейшее его усиление противоречит английским интересам» (68). «Учитывая всю гамму фактов довольно не простой ситуации в Аравии, а также задачи собственной политики в восточных делах, — подчеркивал нарком, — главными составляющими нашей позиции в хиджазском вопросе выступают на сегодняшний день следующие: 1) Основой нашей политики является поддержка национально-освободительного движения. Ибн Сауд создал национальное государство, которое стремится освободиться в максимальной степени от английского влияния. Эти стремления Ибн Сауда мы должны поддерживать. 2) Ибн Сауд господствует над территорией, где находятся Священные места мусульман и пытается использовать это обстоятельство для получения помощи от мусульманского мира. Поскольку эта помощь может усилить эмансипацию Сауда от влияния империалистических держав, мы не должны возражать против подобной политики Сауда. 3) По сообщению т. Хакимова, Сауд отрицательно относится к выдвижению своей кандидатуры в халифы. Неучастием в Каирском конгрессе и созывом Мекканского Сауд показал, что он является противником английских халифатских планов, связанных с Каиром. Мусульмане СССР должны поддержать Мекканский конгресс» (69).

Первый Всемирный мусульманский конгресс, проходивший в Мекке в июне 1926 г., официально созывался для «обсуждения мер по охране Священных мест мусульман и обеспечению свободы доступа к ним паломников». Вместе с тем была у него и вполне определенная политическая цель. И состояла она в том, чтобы сорвать замыслы проводившегося в то же самое время, в Каире, другого мусульманского форума, где рассматривался вопрос об избрании халифа. За египтянами, инициировавшими этот политический проект, стояли англичане. Путем утверждения халифом короля Египта они преследовали вполне конкретные цели — планировали упрочить с его помощью свои позиции среди мусульман исламского мира. У нас имеется информация, писал по этому поводу Г.Чичерин в записке К.Хакимову, что «англичане поддерживают ... движение в пользу объявления халифом короля Фуада. Вскоре должен состояться в Египте всемусульманский конгресс, на котором, видимо, будет затронута и эта тема» (70).

«Точкой зрения официальных организаций советских мусульман, — подчеркивал Г.Чичерин в докладной записке по данному вопросу в Политбюро ЦК ВКП (б) от 13 февраля 1926 г., — является полное упразднение халифата. Коллегия НКИД полагает, что должны быть выдвинуты две позиции. Некоторая часть тех видных лиц, которые пойдут в качестве простых паломников, могла бы выдвигать точку зрения упразднения халифата, другие же могли бы поддерживать антианглийскую кандидатуру. Конечно, поддержка какой-либо кандидатуры должна исходить от простых паломников и ни в малейшей степени не связывать советских мусульман, как целое, и их учреждения. Можно было бы сформулировать эту задачу так: паломники из СССР должны принять участие в борьбе с английскими стремлениями по использованию халифата». Нельзя исключать, отмечал Г.Чичерин, что при этом может встать вопрос о «создании всемусульманской организации по управлению Святыми местами. То есть чисто церковно-мусульманский вопрос, в разрешении которого должны участвовать мусульманские организации, независимо от того или другого отношения к вопросу о халифате. Некоторые из советских паломников должны, поэтому, иметь с собой мандаты от мусульманского Ц.Д.У. с целью предъявить требование от советских мусульман в целом на участие в контроле над Святыми местами» (71).

27 марта 1926 г. Абдель Азиз прислал Центральному духовному управлению мусульман СССР (ЦДУМ) приглашение принять участие в конгрессе мусульман в Мекке (72). На Мекканский конгресс была направлена делегация во главе с муфтием ЦДУМ СССР Ризой Фахретдином (1859-1936); в нее вошли также астраханский имам Г. Гомери, имам Ленинградской соборной мечети Муса Виги-ев, двое кадиев (судей), а также представители мусульман Крыма, Сибири и Туркестана.

Проведением в Мекке в июне 1926 г. конгресса мусульман Абдель Азизу Аль Сауду удалось не только торпедировать планы англичан по избранию халифом египетского короля Фуада, но и значительно укрепить собственный авторитет в арабо-исламском мире, громко заявить о себе на международном уровне. Будучи признанным Мекканским конгрессом в качестве хранителя Святых мест, Абдель Азиз дал понять всему мировому сообществу, что именно он является правителем Хиджаза, и что только с ним и следует впредь связывать политические и торгово-экономические планы, касающиеся взаимодействия и сотрудничества с Северной Аравией.

Есть основания утверждать, что существенную лепту в успешное, с точки зрения упрочения международного авторитета Абдель Азиза, проведение Мекканского конгресса внесла делегация Центрального духовного управления мусульман СССР во главе с Р. Фахретдином (был избран заместителем председателя конгресса). «Закончившийся Мекканский конгресс, — отмечал Г.Чичерин в письме полпреду в Турции Я.Сурицу, — на котором участвовала и играла довольно крупную роль делегация ЦДУМ, дал определенно положительные результаты... — привел к дальнейшему упрочению наших отношений с Абдель Азизом Аль Саудом» (73).

Идея участия в Мекканском конгрессе мусульман из бывшего СССР исходила, кстати, от советского внешнеполитического ведомства, и жестко отстаивалась, как свидетельствуют документы, перед ГПУ и Политбюро ЦК ВКП(б) лично Г.Чичериным. В записке в Политбюро ЦК ВКП(б) от 13 февраля 1926 г. нарком писал следующее: «В прошлом году вследствие военных действий: в Аравии паломничество к мусульманским Святым местам не состоялось. В этом году во всех мусульманских странах проявляется с тем большей силой тяга к паломничеству. Хадж 1926 г. сыграет крупную политическую роль, и его уже готовятся использовать, с одной стороны, англичане, с другой стороны, антианглийские мусульманские движения...» (74).

Прогноз полностью подтвердился. Конгресс, созванный Абдель Азизом во время хаджа, превратился во всемусульманский политический форум, выступивший в поддержку Абдель Азиза и возглавленного им национально-патриотического движения в Аравии. Как следует из упоминавшейся выше записки Г. Чичерина в Политбюро ЦК ВКП(б), серьезным препятствием на пути реализации предложений Наркомата иностранных дел относительно хаджа было диаметрально противоположное мнение на этот счет органов государственной безопасности. «Следует ли вообще допускать участия мусульман из нашей страны в паломничестве 1926 г.? — Задается вопросом в своей записке в Политбюро Г.Чичерин. — Некоторые органы ОГПУ склонны мешать движению паломников из СССР. Следствием же этого, к сожалению, является то, что паломники из СССР вынуждены передвигаться контрабандным путем через Афганистан и Индию, где попадают под враждебные влияния. Коллегия НКИД[61] считает невозможным препятствовать движению паломников к Святым местам...Наоборот, находит необходимым ... направить туда под видом простых паломников влиятельных в мусульманской среде лиц, которые могли бы проводить там желательную нам политическую линию. Другими словами, предложение НКИД: не мешать хаджу, а использовать хадж» (76).

«Со всех точек зрения выгодно, — подчеркивал Г.Чичерин, — взять в собственные руки стихийное движение мусульман к хаджу, и в этих целях организовать прямые рейсы пароходов Совторгфлота в Красное море. Для расширения нашего политического влияния при проведении хаджа 1926 г. и обеспечения рентабельности рейсов наших пароходов, — отмечал нарком, — следует привлечь к использованию последних паломниками соседних с СССР стран, таких как Афганистан, Западный Китай и Персия» (77).

Суммируя соображения и предложения относительно хаджа 1926 г., изложенные в записке в Политбюро ЦК ВКП(б), Г.Чичерин делает вывод о «необходимости двух позиций для наших паломников — позиции пропаганды упразднения халифата и позиции использования хаджа для борьбы против империализма». Другими словами, логику блестящего дипломата-аналитика Г. Чичерин вновь укладывает в «прокрустово ложе» главной внешнеполитической посылки партии большевиков, сориентированной на разворачивание повсеместной борьбы с империализмом любыми средствами, на организацию пресловутой мировой революции[62].

Оценивая роль и место Абдель Азиза в исламском мире (в свете итогов Мекканского конгресса) и прочерчивая на основании этих оценок тактику дипломатии СССР в Аравии, Г.Чичерин в качестве главного вектора советской внешней политики на Аравийском полуострове определял дружбу с Абдель Азизом Аль Саудом. «Политика Сауда, — писал нарком в письме К.Хакимову от 31 октября 1926 г., — строится в настоящее время под знаком интенсивного закрепления и расширения его международных связей» (79). «После удачной попытки — путем созыва Мекканского конгресса — наладить отношения с мусульманскими странами и обеспечить с помощью последних поддержку своим усилиям в деле закрепления независимости Хиджаза, — отмечал Г. Чичерин, — Сауд делает акцент на двух моментах: с одной стороны, продолжает интенсивную восточную политику, с другой — начинает активно выходить на международную арену. Главное внимание он обращает при этом на урегулирование отношений с западными державами. Под таким углом зрения и следует, по-видимому, — замечает Г. Чичерин, — подходить к оценке мотивов поездки его сына Фейсала по странам Европы, рассматривать ее в качестве наиболее яркой демонстрации главного содержания нового этапа в саудовской политике». Абдель Азиз, продолжает нарком, «наметив для посещения Фейсалом столицы государств, его признавших и в то же время находящихся между собой в антагонистических отношениях (Англия, Франция, СССР[63]), тем самым вступил на путь правильной для каждого слабого восточного государства политики использования международных противоречий в собственных интересах». А именно для того, чтобы «поднять свое международное значение и создать для себя максимально выгодные условия при переговорах об урегулировании спорных или просто назревших вопросов между Хиджазом и отдельными странами Европы».

Направляя Фейсала во Францию и СССР, продолжал Г.Чичерин, Абдель Азиз «стремится, по-видимому, также к тому, чтобы подчеркнуть в глазах всех стран и мусульман всего мира независимость своей политики в отношении Англии» (80). Отсюда, как представляется, и указания наркома К. Хакимову, чтобы, «наряду с линией на выдерживание нами в Аравии джентльменских, насколько это можно, отношений с Англией, искать возможности сближения и даже координации действий с Францией, а также с Италией и США».

«Мы очень мало знаем о политике Франции по отношению к аравийским делам; между тем, это имеет для нас весьма серьезное значение, — отмечает Г.Чичерин в инструкции К.Хакимову. — Повсеместно наблюдаются глубокие антагонизмы между Францией и Англией, хотя эти антагонизмы нередко прикрываются... видимостью якобы тесной дружбы. Оба соперника предпочитают идти вместе ценой взаимных уступок, чем идти на колоссальные опасности и жертвы разрыва. Как отражается эта общая схема в аравийских делах, нам было бы весьма желательно знать..., чтобы выяснить себе, нет ли возможности для нас до некоторой степени координировать здесь действия с Францией» (81). Хотя в настоящее время, продолжает Г.Чичерин, «Франция, судя по всему, и не может быть для Сауда серьезной опорой в его противостоянии английскому давлению, положение может измениться и подтолкнуть Париж к более решительному, чем в данное время, отстаиванию французских интересов на Востоке в противовес английским. У нас нет оснований, — резюмирует Г. Чичерин, — ставить палки в колеса между Саудом и Францией. Напротив, в таком сближении мы, скорее, заинтересованы» (82).

Советская дипломатия, как свидетельствуют приведенные выше архивные документы, содействовала, в меру имевшихся тогда у Москвы возможностей, прорыву в отношениях Абдель Азиза с США и Францией.

Серьезное внимание в политике Абдель Азиза Аль Сауда в 1930-е годы уделялось урегулированию отношений с крупными странами Арабского Востока, находившимися в зависимости от Англии, и в первую очередь с Египтом, Ираком и Трансиорданией. Реакция Москвы на это была однозначно позитивной.

Основная задача советской дипломатии в Хиджазе после Мекканского конгресса заключалась в том, как отмечал Г. Чичерин в письме К. Хакимову от 31 октября 1926 г., чтобы «всемерно содействовать упрочению позиций Сауда». «Что касается сформулированных Вами ... пунктов практических задач по укреплению Сауда (способствовать дружбе между Саудом и Яхьей..., толкать его на мирную политику в отношении всех соседних стран..., поддерживать Сауда через наше мусульманство), то не следует ли несколько дополнить их. Мы должны: 1) удерживать Сауда от вступления в Лигу и 2) в очень осторожной форме и исключительно под политическим углом советовать ему занять менее непримиримую и менее догматическую политику в вопросе о религиозных разногласиях между ваххабитами и мусульманством других толков. Такие мероприятия Сауда, как принуждение шиитов Эль-Хасы молиться под руководством ваххабитских имамов (если верить сообщению «Мончестер Гардиен») могут значительно затруднить примирение шиитских стран с Саудом» (83).

Позиция советской Москвы в отношении Абдель Азиза, как видно из приведенных выше архивных материалов, была в целом корректной, более того, сориентированной на укрепление его авторитета и престижа в мусульманском мире. Акцент Г. Чичерина в рекомендациях К. Хакимову на оказание поддержки Абдель Азизу «через наше мусульманство» далеко не случаен, «Теологическая резкость ваххабитов», отмечал Г. Чичерин, их предельно негативное отношение к другим школам и течениям в исламе, трансформировавшееся на практике в грубое притеснение последних, — все это вызывало резко негативную реакцию в исламском мире, сужало возможности Абдель Азиза для политического маневрирования в отношениях с Англией.

Так, Всеиндийская мусульманская конференция, состоявшаяся в сентябре 1926 г. и собравшая представителей почти всех мусульманских организаций Индии, решительно осудила «проявление ваххабитами нетерпимости к остальным толкам». Более того, заявила, что «индийские мусульмане не признают Сауда королем Хиджаза и требуют восстановления хиджазского независимого правительства». В одной из резолюций конференции содержался даже призыв к мусульманам Индии «воздержаться от совершения хаджа до тех пор, пока в Хиджазе не будет обеспечена свобода отправлений религиозных обрядов для всех мусульман». Решено было направить делегатов конференции в другие мусульманские страны — «для пропаганды против Сауда» и координации действий в целях оказания на него соответствующего воздействия (84). Таким образом, отчетливо проявилась, как отмечал Г. Чичерин, «крайне опасная для Сауда тенденция» — тенденция сближения (не без участия англичан) различных течений среди мусульман Индии и, возможно, других стран, на почве недовольства нетерпимым отношением ваххабитов к другим течениям в исламе.

В аналитических материалах НКИД того времени делался вывод о том, что «содействие достижению компромисса между Саудом и мусульманами Индии больше отвечает интересам СССР, чем перспектива концентрации антисаудовских тенденций в исламском мире вокруг Каира». Иными словами, отчетливо прослеживалась линия советской дипломатии на оказание всемерной помощи Абдель Азизу в «преодолении вставших перед ним серьезных трудностей религиозного характера». Ярким подтверждением тому — практическое содействие советских дипломатии сужению рамок антиваххабитской компании в Персии (1926 г.). «К настоящему времени, — отмечается в одном из писем Г.Чичерина полпреду К.Хакимову, — нам удалось добиться в Персии некоторого перелома в антиваххабитской кампании, притупить антиваххабитские настроения среди шиитского населения этой страны». Способствовала этому, как свидетельствуют документы АВП СССР, и в немалой степени, «заинтересованность Реза-шаха в ослаблении клерикалов, пытавшихся нажить себе на акциях ваххабитов политический капитал» и усилить, таким образом, свои позиции во внутренней политике Персии (85). Как бы то ни было, но Москва и здесь выступила на стороне Абдель Азиза Аль Сауда, и в трудную минуту вновь протянула ему руку помощи.

Есть основания говорить о том, что когда арабскими делами непосредственно занимался Г. Чичерин, то вопросы деятельности советской дипломатии в Аравии находились в фокусе внимания НКИД. Нарком считал, что Хиджаз и Неджд имели в то время для СССР чрезвычайно большое значение, и прежде всего как «базы для распространения связей» Москвы не только с народами Аравийского полуострова, но также Сирии, Палестины и Месопотамии[64].

Понятна в контексте такого подхода и заинтересованность Г.Чичерина в регулярном и, насколько можно, полном освещении К.Хакимовым «динамики связей» Абдель Азиза с правителем Йемена имамом Яхьей. «Ваши доклады, — писал нарком К.Хакимову, — не уделяют достаточного внимания взаимоотношениям между Саудом и имамом Яхьей». Вместе с тем разработка этого вопроса, подчеркивал Г. Чичерин, могла бы дать нам «более ясное представление о действительном соотношении сил на Аравийском полуострове». С точки зрения «нашей основной линии в арабских делах, — отмечал Г. Чичерин, — мы, несомненно, заинтересованы в сближении двух сильнейших государств Аравии — Неджда и Йемена»[65] (86). Учитывая натянутость в отношениях короля Абдель Азиза с имамом Яхьей и в то же время необходимость налаживания Москвой связей с Йеменом, Г.Чичерин советовал К.Хакимову «действовать предельно осмотрительно». «Не отразится ли на наших связях с Саудом, — интересовался нарком в письме К. Хакимову от 31 октября 1926 г., — направление в Йемен представителя нашей миссии в Джидде для установления связей с Яхьей? Нужно ли этот вопрос предварительно согласовывать с Саудом?» (87)

Обращает на себя внимание такой штрих «аравийских инструкций» Г. Чичерина как настраивание К. Хакимова исключительно на мирный или, как он выражается, «дипломатический лад» не только в отношениях с англичанами, но и с дипломатическим корпусом в целом, особенно в свете разгоревшихся тогда споров о дуайене дипкорпуса. «В вопросе о Вашем праве быть старшиной дипкорпуса, — пишет нарком полпреду, — мы полагаем, что поскольку не имеется никаких оснований заранее от этого права отказываться, Вам следует настаивать на признании Вас старшиной. Однако в том случае, — подчеркивает Г.Чичерин, — если будет видно, что это может обернуться дипломатическими передрягами внутри дипкорпуса, привести к возможности острого конфликта с англичанами, — известите нас телеграфно, и мы дадим соответствующие инструкции. Отстаивая свои права в этом вопросе, Вам следует вместе с тем помнить о нежелательности какого-либо столкновения с другими консулами на этой почве» (88).

3 апреля 1927 г. Юсуф Ясин[66], заместитель управляющего иностранными делами информировал (нотой) советское представительство о «новом титуле Абдель Азиза Аль Сауда», к которому надлежало обращаться впредь как к королю Хиджаза, Неджда и присоединенных областей (89). 15 апреля 1927 г. советское агентство и генконсульство в Джидде отправило ответную ноту.

В ней сообщалось, что советское правительство приняло к сведению ноту от 3 апреля 1927 г. и приносит королю Абдель Азизу Аль Сауду свои поздравления (90).

Условия для деятельности в Аравии дипломатической миссии СССР складывались, судя по архивным документам, непростые. В египетских, индийских и английских газетах систематически появлялись сообщения о том, что советская миссия в Джидде является форпостом Коминтерна в арабских странах. В проходивших в то время сложных переговорах между Англией и королем Абдель Азизом по ряду спорных вопросов английские представители оказывали на короля открытое давление с целью побудить его разорвать отношения с СССР. Прессинг на короля со стороны англичан был настолько жестким и сопровождался такой массированной пропагандистской компанией антисоветской направленности, что Абдель Азиз вынужден был даже выступить в печати (26 февраля 1927 г.) с официальным опровержением состоятельности сообщений иностранных агентств о том, что советское представительство в Джидде занимается распространением коммунистической пропаганды (91).

К весне 1927 г., когда Абдель Азиз контролировал уже обширные территории в Северной Аравии, его статус как «независимого правителя» под протекторатом Великобритании, зафиксированный в упоминавшемся выше англо-неджском соглашении от 1915г., не соответствовал существовавшим в крае политическим реальностям. Понимали это и англичане. И 20 мая 1927 г. в Джидде был подписан новый англо-хиджазский договор, констатировавший признание Англией самостоятельности Абдель Азиза как короля Хиджаза, Неджда и присоединенных областей. Сделав вынужденный дипломатический реверанс в сторону Абдель Азиза, приняв де-юре сложившийся к тому времени новый статус-кво в Северной Аравии, Великобритания вместе с тем ясно дала понять, что «дружба короля с Москвой» воспринимается в Лондоне по-прежнему резко отрицательно.

Особенно ощутимо в Москве почувствовали раздражение Великобритании в связи с действиями СССР в Аравии в середине 1927 г., когда советской дипломатией были предприняты активные усилия к тому, чтобы подвести под установившиеся с королем Абдель Азизом политические отношения соответствующие им торговые связи.

Первая партия товаров из СССР прибыла в Джидду в июне 1927 г. (сахар, спички, мука, мануфактура, нитки и др.). Некоторое время спустя, последовала еще одна. Когда же стало известно о предстоящем поступлении третьей партии советских товаров, в Лондоне не на шутку всполошились...и инсценировали их бойкот на местном рынке. В нем участвовали все знатные и влиятельные торговые семейства Джидды. Дело в том, что в плане коммерции все они находились в плотной зависимости от английских фирм. И идти наперекор воле англичан просто не могли. По оценке НКИД СССР, кампания бойкота советских товаров в Хиджазе была хорошо спланированной, и умело англичанами организованной. Проникновение советских товаров в Хиджаз и в Прибрежную Аравию наносило ущерб политическим и экономическим интересам Англии. Монопольное положение Великобритании в торговле с землями практически изолированных ею от внешнего мира шейхств Аравийского полуострова давало английским фирмам и их агентам на местах возможность продавать товары по завышенным ценам и получать неплохие дивиденды. Поэтому мириться с незваным конкурентом в лице Москвы, угрожающим пошатнуть английскую монополию на торговлю в Аравии, англичане не могли.

9 ноября 1927 г., за несколько дней до прибытия в Джидду судна с очередной партией советских товаров, там состоялась встреча влиятельных местных торговцев. На этой встрече, в которой, к слову, принимали участие губернатор города и министр иностранных дел королевства Дилмуджи, и было принято решение о бойкоте советских товаров. Главным дирижером антисоветской акции выступил губернатор Джидды — крупнейший импортер английских товаров, в том числе сахара и муки. Кстати, мука из СССР, доставлявшаяся в Джидду пароходами из Одессы, так нравилась местным жителям, что и много лет спустя старики-торговцы на рынках Джидды называли муку высшего качества не иначе, как «москоби», то есть «московской». Так вот, после встречи представителей торгового Олимпа Джидды губернатор города лично обошел всех мало-мальски значимых купцов и недвусмысленно дал понять, что закупка ими советских товаров будет чревата для них крупными неприятностями (92). Более того, когда 12 ноября 1927 г. в Джидду на пароходе «Ян Томп» вместе с товарами из СССР прибыли и сопровождавшие их представители внешнеторгового объединения «Руссотюрк», то по личному указанию губернатора они были задержаны полицией. Предлогом для их ареста послужило отсутствие у них въездных виз (до того времени, кстати, не требовавшихся). Полиция оцепила даже здание советского генконсульства, где, по заявлению губернатора, скрывались два прибывших без виз новых сотрудника советского представительства.

В течение двух дней конфликт был урегулирован (14 ноября 1927 г.): представителям «Руссотюрка» (Станкевичу и Белкину) надлежало выехать на пароходе «Ян Томп» обратно в СССР, а новым сотрудникам миссии разрешено остаться в Джидде. Что касается доставленных в Джидду товаров, то, несмотря на разрешение местных властей разгрузить их на берег, бойкот с них, тем не менее, снят не был.

«Торговые начинания Советов в Аравии», как отзывались о коммерческих инициативах Москвы английские дипломаты, в том числе выставка советских товаров, организованная в Джидде в 1927 г., вызвали повышенный интерес к «продукции русских» со стороны хиджазских торговцев. «Московские товары», как их называли арабы, в особенности мука и мануфактура, отличались — в лучшую сторону — от поставлявшихся туда ранее тех же английских товаров, причем и ценой, и качеством. Чтобы не допустить «упрочения Советов на рынках Хиджаза и Неджда», англичане, помимо спланированного ими торгового бойкота, стали осознанно нагнетать обстановку вокруг советской миссии. Положение в Джидде обострилось настолько, что в Москве было принято решение насчет временного возвращении в Джидду К.Хакимова, ранее отозванного в СССР в связи с новым назначением, и приостановке направления в Хиджаз Н.Т. Тюрянкулова. Разъясняя, в письме К. Хакимову, суть политики Советского Союза в отношении Абдель Азиза, Л.М.Карахан отмечал: «Усиление английского нажима на нас, который все более дает себя чувствовать и в Хиджазе, заставляет нас признать заключение договора о дружбе с Хиджазом в качестве первостепенной и неотложной задачи... Основная наша установка — скорейшее заключение этого договора. Если раньше мы считали, что можно выждать более благоприятной обстановки, то теперь надо стремиться к тому, чтобы выяснить все возможности поскорее получить согласие Ибн Сауда на переговоры и начать их... Для нас имеет значение ... сам факт заключения договора. В крайнем случае, мы можем ограничиться очень кратким договором, оформляющим наши отношения с Хиджазом и дающим нам возможность продолжать транспортные и торговые операции с тем, чтобы все остальные вопросы ... были бы урегулированы впоследствии. Имейте в виду, что даже сам факт начала переговоров в настоящей обстановке для нас представляет серьезное значение» (93).

Наряду с заданием добиваться от Абдель Азиза подписания договора о дружбе, перед К.Хакимовым была поставлена и другая, не менее важная, задача, а именно: согласовать с королем вопрос о назначении в Джидду нового главы советской миссии в ранге полномочного представителя. Решение о преобразовании агентства и генерального консульства СССР в Джидде в полномочное представительство было принято летом 1927 г., а верительные грамоты для первого полпреда СССР в Джидде (на имя К.Хакимова) выписаны 10 сентября 1927 г. (94).

Вернувшись в январе 1928 г. в Хиджаз, К.Хакимов короля Абдель Азиза ни в Джидде, ни в Мекке не застал. Начало переговоров по вопросу о договоре о дружбе было некоторое время отложено. Король возвратился в Мекку только в начале мая 1928 года. На первой же встрече с ним, состоявшейся 15 мая 1928 г., К.Хакимов сообщил королю о намерениях советского правительства закрепить существующие двусторонние отношения заключением договора о дружбе. Информировал он Абдель Азиза и о решении Москвы относительно преобразования советского агентства и генерального консульства в полпредство.

Король, занятый в то время крайне актуальной для него проблемой стабилизации обстановки внутри страны, равно как и упрочением положения своего государства на международной арене, не мог не принимать во внимание открытого и резко негативного отношения Англии к его связям с Советским Союзом. Заключение им договора о дружбе с СССР означало бы не что иное, как нанесение осознанного оскорбления Великобритании. Негативные последствия такого шага — для интересов Саудитов — просчитывались довольно точно. Тем более Абдель Азизом, хорошо осведомленном о богатом потенциале возможностей англичан в плане дестабилизации обстановки в его, еще только становившемся на ноги, молодом королевстве. Именно поэтому Абдель Азиз и просил К.Хакимова передать в Москву, что свои отношения с СССР он считает и так «самыми дружественными», и в каком бы то ни было «договоре не нуждающимися». По его мнению, кардинальным образом такой договор «ничего не изменил бы» в уже существующих между ним и Москвой отношениях взаимного доверия и симпатий. Король проводил мысль о том, что заключение такого договора способствовало бы только дальнейшему осложнению и без того крайне натянутых его отношений с Англией (95).

В отчете в НКИД о своей встрече и беседе с Абдель Азизом (31 июля 1928 г.) К. Хакимов отмечал следующее: «Сейчас он находится в положении фактической войны с Англией. И хотя эта война не объявлена официально, она все же имеет место быть. Англичане являются соседями Сауда по всем границам его владений — на суше и на море. Он не может не считаться с тем, что англичане очень сильны, и что бороться с ними очень тяжело». Начало Абдель Азизом переговоров с Советским Союзом, резюмировал К.Хакимов, «означало бы прямой вызов англичанам». И они определенно «пошли бы на самые крутые меры, последствия которых трудно предвидеть» (96).

От подписания договора о дружбе с СССР король Абдель Азиз, каки предполагал К.Хакимов, воздержался, а с предложением Москвы об изменении статуса советской миссии в Джидде согласился.

В контексте рассмотрения данного вопроса уместным было бы, пожалуй, отметить и тот факт, что повысить заинтересованность Абдель Азиза в наращивании отношений с СССР советское правительство пыталось и посредством оказания королю содействия в урегулировании его отношений с Йеменом, неоднократно доходивших в то время до вооруженных столкновений. Так, одной из задач представителя советского правительства Астахова, направленного в Йемен с целью заключения договора о дружбе и торговле, было «повлиять на имама Яхью в смысле скорейшего и дружественного урегулирования его отношений с Ибн Саудом» (97).

Упоминавшийся выше отчет К.Хакимова в НКИД от 31 июля 1928 г. интересен и содержащимся в нем анализом причин бойкота советских товаров торговцами Джидды. «Я прихожу к выводу, — сообщал К.Хакимов, — что бойкот наших товаров был инспирирован англичанами, которые ставили своей целью добиться разрыва наших отношений с Саудом. Душой бойкота был губернатор Джидды. Сила его заключалась в том, что он являлся наиболее крупным и тесно связанным с англичанами импортером продуктов первой необходимости — сахара, муки, риса, чая. Его требования об объявлении бойкота не могли не быть поддержаны, по крайней мере, той частью купечества, которая связана с ним десятками лет торговых отношений и которая, широко кредитуясь губернатором, находится в положении его власти» (98).

К. Хакимов считал, что «трудности с реализацией советских товаров» были порождены отчасти и «экспедиционным, — как он его называл, — характером советской торговли». «Наши торговые экспедиции, — писал К.Хакимов, — имея в своем распоряжении ограниченное время, стремились к скорейшей реализации товара и поэтому должны были идти на известное снижение цен. Это вызывало на рынке ажиотаж, деморализовало рынок, раздражало купцов и создавало впечатление чего-то вроде товарного налета. Одновременно мы ничего не достигали в смысле создания уверенности среди купцов-покупателей в бесперебойном снабжении рынка нашими товарами. Последнее обстоятельство и сыграло большую роль в деле привлечения значительного количества местного купечества к активному бойкотированию наших товаров» (99).

Несмотря на значительные трудности, К.Хакимову, благодаря его личным связям при дворе короля Абдель Азиза, удалось все же исправить сложившуюся ситуацию. Он смог убедить короля в необходимости действий, демонстрирующих его позитивный настрой в отношении Москвы, и, таким образом, не допустить осложнений в двусторонних отношениях с Советским Союзом, которые могли бы появиться в связи с экономическим бойкотом советских товаров. Первого августа 1928 г. К.Хакимов сообщил в Москву, что Юсуф Ясин, советник короля, заявил ему, что действия наместника Абдель Азиза в Хиджазе и министра иностранных дел в связи с бойкотом советских товаров (сам король находился в то время в Неджде) «были найдены Абдель Азизом вредными». Король, продолжал Ю.Ясин, «конечно же, воздержится от открытого осуждения этих действий». Но в частном порядке он, Ю.Ясин, может, дескать, заверить К.Хакимова в том, что действия эти королем решительно осуждаются (100).

Следует сказать, что восприятие Москвой различного рода заявлений и высказываний представителей хиджазского правительства, имевших зачастую сугубо дипломатический характер, было завышенным. И одним из негативных следствий этого являлась переоценка большевиками своих реальных возможностей в Хиджазе. Иллюстрацией тому — письмо, направленное К.Хакимову заместителем наркоминдела Л.Караханом, в котором говорилось о том, что «на развитии торговли СССР с Хиджазом» Москва и собирается, дескать, строить планы «своего политического и экономического внедрения в страны района Красного моря» (101).

29 сентября 1929 г. в Джидду на смену отозванному оттуда К. Хакимову (в связи с назначением его представителем Ближне-востгосторга СССР в Йеменском Королевстве) прибыл новый генеральный консул СССР Назир Тюрянкулович Тюрянкулов[67]. Направляя К.Хакимова в Йемен, Москва рассчитывала на то, что он сможет не только укрепить позиции СССР в Йемене, но и содействовать урегулированию отношений между йеменским имамом Яхьей и королем Саудом, и тем самым стимулировать «политическую заинтересованность» Абдель Азиза в СССР.

Осенью 1928 г. король Абдель Азиз издал распоряжение о проведении (до конца октября 1928 г.) обязательной регистрации всех действовавших на его территории торговых фирм. На соответствующую просьбу Ближневостгосторга СССР был получен отказ. Фуад Хамза[68], отвечавший в администрации короля за поддержание контактов с европейскими дипломатическими миссиями, заявил Н. Тюрянкулову, что «хиджазское правительство нашло в настоящее время нежелательным разрешить означенному обществу вести свою работу в Хиджазе» (102). В беседе с советским представителем он высказывался в том плане, что советская торговля, направленная, дескать, против Англии, «наносит ущерб интересам местного населения, осложняет внутреннее и внешнее положение страны». Хиджазскому правительству, говорил он, «не известны те политические и материальные эквиваленты, которые могут быть даны правительством СССР в обмен на право торговли в Хиджазе. Поэтому хиджазское правительство предлагает советскому правительству подумать о подписании всеобъемлющего политического договора, которым были бы ограждены интересы Хиджаза. До заключения же такого договора хиджазское правительство просит советское правительство приостановить работу своих торговых организаций. В противном случае, — продолжал он, — хиджазское правительство в целях защиты интересов своих граждан вынуждено будет облагать советские товары более высокими пошлинами, чем практикуются обычно» (103).

Вскоре стали известны и мотивы подобного рода заявлений. Выяснилось, сообщал в Москву 10 февраля 1929 г. советский представитель в Хиджазе, что «крупные купцы дали Сауду заем на сто тысяч фунтов стерлингов, за что получили от него обязательство не допускать в страну советские товары». По словам Н.Тюрянкулова, Ф. Хамза был тесно «связан с враждебно настроенными в отношении СССР кругами и стремился к обострению отношений Абдель Азиза Аль Сауда с Советским Союзом». Узнав о намерении совпреда посетить наместника короля Хиджаза (принца Фейсала, сына короля), Ф.Хамза заявил по этому поводу решительный протест, «толкуя это как обход министра иностранных дел», обязанности которого он временно в то время исполнял.

В советско-хиджазских отношениях ясно обозначилась угроза их обострения. Первого марта 1929 г. советский представитель в Джидде телеграфировал в Москву, что все действия короля говорят о том, что в «создавшейся обстановке он рассматривает расширение отношений с СССР как элемент в его внешней политике совершенно нежелательный», более того, как «фактор ухудшающий и обостряющий» его отношения с Англией (104).

Переговоры по вопросу об урегулировании торговых отношений СССР с королем Абдель Азизом Аль Саудом возобновились в начале июня 1929 года. Тогда в Джидду, проездом в Йемен, прибыл К.Хакимов — в качестве представителя ряда советских торговых организаций (агентом их в Хиджазе в то время работал по контракту г-н Лазарини, представитель функционировавшего Джидде итальянского торгового дома). Ему удалось встретиться и переговорить с глазу на глаз с Ф.Хамзой. В ходе состоявшегося конфиденциального разговора, сообщал К.Хакимов, Ф.Хамза ясно дал понять, что «хиджазское правительство остро нуждается в деньгах, оружии и паломниках», и что участие Москвы в решении этих злободневных для Хиджаза проблем, поможет, дескать, «сдвинуть с места» и вопрос о торговых отношениях Хиджаза с Советским Союзом.

Реакция советского правительства на такого рода условия Хиджаза была, похоже, положительной, так как уже в сентябре 1939 г. в Джидде возобновились двусторонние переговоры о заключении политического и торгового договоров. С советской стороны их вел Н. Тюрянкулов, а с хиджазской — Ф.Хамза. По инициативе последнего в повестку дня переговоров был включен и пункт об «оказании советским правительством содействия паломничеству».

21 ноября 1929 г. Н. Тюрянкулов информировал НКИД, что, согласно заявлению Ф.Хамзы, «хиджазское правительство хотело бы, чтобы советское, английское, турецкое и французское правительства имели в Джидде один и тот же ранг дипломатических миссий» (105). Москва на эту информацию отреагировала незамедлительно. Двадцать второго ноября Н.Тюрянкулову были выписаны новые верительные грамоты, согласно которым он назначался полпредом. 26 февраля 1929 г. Н.Тюрянкулов представил их наместнику короля в Джидде, принцу Фейсалу. Поскольку Н.Тюрянкулов оказался первым иностранным представителем, вручившим верительные грамоты в качестве посланника, то он стал и дуайеном дипломатического корпуса.

6-12 мая 1930 г. Н. Тюрянкулов совершил хадж в Мекку, где был принят в качестве паломника королем Абдель Азизом. «Оценивая этот хадж, — писал он, — я должен сказать, что он поднял меня в глазах местного общества и укрепил мое право посещения Мекки» (106).

Оценивая деятельность Н.Тюрянкулова на посту полпреда СССР в Джидде, можно смело утверждать, что для укрепления авторитета Советского Союза в Аравии сделано им было немало, в том числе и в сфере торговли. Двадцать третьего июня 1930 г. министр финансов хиджазского правительства Абдалла Сулейман информировал Н.Тюрянкулова о том, что его правительство было бы готово заключить с СССР ряд коммерческих сделок на поставки леса, муки, спичек и мануфактуры. Притом в объемах потребностей всей страны, и, таким образом, «решить вопрос о советской торговле в Хиджазе». Н.Тюрянкулов понимал, что появилась реальная возможность выправить ситуацию. И эту возможность он не упустил. Москва оперативно отреагировала на инициативу Хиджаза. И уже 2 августа 1931 г. была заключена знаменитая бензиновая сделка — подписан контракт на «приобретение Хиджазом у СССР ... 60 тысяч ящиков бензина и 40 тысяч ящиков керосина, на общую сумму в 148 тыс. долл.» (107).

В НКИД СССР резонно полагали, что этот контракт положил «конец остракизму советской торговли в Хиджазе» (108). Действительно, дипломаты свое дело сделали. А вот красные коммерсанты подкачали. Из-за нерасторопности советских внешнеторговых организаций поставка первой партии нефтепродуктов в оговоренные контрактом сроки (до конца сентября) была сорвана. Отсутствие достаточного запаса горючего в Хиджазе и неисполнение советской стороной сроков по поставкам бензина привели к тому, как сообщал полпред, что «машины повсюду снова стали заменяться ослами», застопорилась работа почтовой службы и т.д. «Нашими организациями, — писал Н.Тюрянкулов, — было сделано все возможное, и даже... невозможное, чтобы эта сделка из положительного фактора превратилась в свою противоположность» (109). Усилия советской дипломатии по налаживанию торговых связей с Хиджазом были, таким образом, торпедированы, причем не противниками и конкурентами, а самими же Советами. Для англичан это было даром небес, или, как они сами говорили, «дорогим подарком русских».

Экономическое положение в землях Абдель Азиза в конце 1920-х-начале 1930-х годов заметно ухудшилось. Главным источником доходов хиджазского правительства оставалось в то время паломничество к Святым местам в Мекке и Медине. Однако в период 1929-1933 гг. поток паломников существенно сократился (со 120 тыс. в 1929 г. до 20-25 тыс. в 1933 гг.). Советский полпред информировал Москву о «повышенных опасениях в Хиджазе в связи с действиями Англии». Сообщал, что советники Абдель Азиза уверены в том, что «если в страну в таких условиях будет допущена советская торговля», то Англия, всячески противящаяся этому, может еще больше усугубить и без того тяжелую экономическую ситуацию в Хиджазе. А значит — и подвигнуть Абдель Азиза на замораживание отношений с Москвой. Полпред не исключал, что Англия, чтобы вынудить Абдель Азиза отказаться от налаживания торговых связей с Советским Союзом, могла вообще «закрыть паломничество» и тем самым «нанести уничтожающий удар по экономическому положению Хиджаза» (НО). Надо сказать, что возможности для этого у нее, действительно, имелись. Монополия, к примеру, на пассажирские, включая паломнические, морские перевозки.

В таких условиях наращивание Хиджазом отношений с СССР было сопряжено для короля Абдель Азиза с немалыми политическими рисками, равно как и с серьезными экономическими издержками. Осознавая это, он от оформления договорных отношений с Москвой уклонялся, как мог (111). Вместе с тем, политических контактов с Советским Союзом не прерывал. Суть их в 1929- 1932 г. состояла в том, чтобы добиться от Москвы предоставления финансовой помощи. Возможность получения от советского правительства займа или товарного кредита на сумму в 1 млн фунтов стерлингов, сроком на 10 лет, особенно активно зондировалась Хиджазом в ходе подготовки официального визита в СССР принца Фейсала, сына короля Абдель Азиза (27 мая -7 июня 1932 г.).

29 мая 1932 г. 17-летний наследный принц Фейсал в сопровождении заместителя министра иностранных дел Ф.Хамзы прибыл в Москву[69].

В тот же день он был принят М.И.Калининым, которому передал письмо от короля Абдель Азиза, датированное 12 апреля 1932 года. На встрече заместителя народного комиссара внешней торговли СССР с Ф.Хамзой, состоявшейся 31 мая 1932 г., последний поднял вопрос о предоставлении Хиджазу кредита в 1 млн фунтов стерлингов, сроком на 10 лет. Заместитель наркома заявил, что решение данного вопроса напрямую связано с урегулированием другого вопроса, а именно: с подписанием торгового соглашения. Без заключения такого соглашения, констатировал он, «трудно говорить о предоставлении долгосрочного кредита». Помимо товарного кредита, во время пребывания принца Фейсала в Москве обсуждались также вопросы об увеличении числа мусульманских паломников из СССР и организации транзита через Советский Союз пилигримов из третьих стран.

После возвращения принца Фейсала из поездки в Ленинград (5 июня 1932 г.) заместитель наркоминдела Л.М.Карахан официально сообщил ему, что «до нормализации отношений предоставить кредит Хиджазу советское правительство считает невозможным». В Москве, судя по всему, решили воспользоваться пребыванием в СССР сына короля и, играя на нуждах Хиджаза, в том числе в деньгах, поставить решение вопроса о предоставлении кредита в прямую зависимость от подписания договоров о дружбе и торговле (112). Такую ориентировку для бесед с представителями хиджазского правительства Л.Карахан давал, к слову, Н.Тюрянкулову еще в мае 1930 г. Если в ходе переговоров о подписании договора о торговле, писал он, хиджазское правительство поднимет вопрос о кредитах, то «и на это можно будет пойти взамен заключения двустороннего договора» (113).

В июне 1932 г. король Абдель Азиз Аль Сауд дал согласие на подписание с СССР договора о дружбе. Иными словами, пошел на компромисс. Взамен этого он рассчитывал получить от СССР товарный кредит на сумму в 1 млн фунтов стерлингов, сроком на

В Ленинграде, на заводе «Красная заря», принцу Фейсалу подарили автоматическую телефонную станцию (АТС). В 1934 г. она была установлена в Таифе, в резиденции короля, советским инженером В.Шитовым, и стала первой АТС в Аравии. Сразу же по завершении ее монтажа состоялся телефонный разговор короля с советским полпредом. Станция работала отлично, сбоев не было. Король был доволен. На следующий день он принял Н.Тюрянкулова и В.Шитова в своей резиденции и «отблагодарил их часами и арабскими костюмами».

15 лет. Что касается торгового договора, то предложение короля состояло в том, чтобы заключение такого документа заменить подписанием кредитного соглашения (114). Москву, судя по всему, это устраивало. 16 июня 1932 г. полпред СССР в Джидде получил указание НКИД передать Абдель Азизу, что СССР принимает к сведению готовность короля заключить договор о дружбе и согласен на его подписание. Советское правительство, отмечалось в указании НКИД, не настаивает на заключении торгового договора, если Хиджаз считает это ненужным.

Финансово-экономическая ситуация в Хиджазе, вместе с тем, продолжала ухудшаться. Англия, за помощью к которой король обратился в очередной раз (начало 1932 г.), в предоставлении кредитов отказала. В складывавшихся в стране экстремальных условиях король, раньше категорически отказывавшийся выдавать концессии «христианам и другим иноверцам», начал переговоры о нефтяных концессиях с США и Англией (февраль 1933 г.). Вели их представитель американской компании «Стандарт Ойл оф Калифорния» (СОКАЛ) Л.Гамильтон и уполномоченный английской «Иракской нефтяной компании» С. Лонгрис. В мае 1933г. право на изыскание и эксплуатацию нефти в районе Эль-Хаса было предоставлено компании СОКАЛ. За концессию американцы заплатили королю наличными 50 тыс. фунтов золотом (115).

В начале июня 1933 г. король Абдель Азиз пригласил к себе полпреда СССР и имел с ним доверительную беседу по вопросу о «намерениях советского правительства в Центральной Аравии»; прямо спрашивал его о том, «желает ли советское правительство ограничиться здесь торговой деятельностью, или имеет более широкие планы». Если советское правительство «выбрало себе первый путь, — говорил Абдель Азиз, — то тогда устанавливается одно положение. Двери открыты, препятствий не имеется, советские торговые общества могут заниматься коммерцией». Если же советское правительство выбрало себе второй путь, продолжал Абдель Азиз, то пусть скажет об этом «прямо и откровенно», ибо тогда «складывается другая ситуация», сообразно которой мы и должны будем действовать, в том числе и в наших отношениях с Англией. Далее Абдель Азиз указал на стесненные для себя обстоятельства политического и финансового характера, сопряженные с политической обстановкой в Северной Аравии. В связи с этим он заявил, что «все свои надежды» в плане урегулирования стоящих перед ним проблем, он возлагает, дескать, «сначала на Аллаха, а потом на СССР, Турцию и Персию», подчеркнув, что «основой основ его надежд» в лице этих трех стран является СССР.

Далее, как следует из донесения советского полпреда в Джидде[70], Абдель Азиз будто бы сказал буквально следующее: «Я нуждаюсь в советской помощи. Я хочу иметь поддержку СССР в военно-политических вопросах. Пусть Советы руководят мной. Я, а за мной и моя сила, будем идти за Советами. Советы могут распоряжаться мной как угодно — в интересах СССР и арабов» (117). Такое заявление короля объяснялось его крайне тяжелым финансовоэкономическим положением. Единственным источником доходов Абдель Азиза оставались паломники. Число же их в те непростые для него годы резко сократилось. Если в 1929 г. Мекку посетило 120 тыс. паломников, то в 1930 г. — 90 тыс. человек. В 1931 г. число их уменьшилось до 70 тыс.; в 1932 г. — до 30 тыс.; в 1933 г. — до 25 тыс. чел.

«Оценивая отдельные этапы советской политики Сауда, — отмечал в донесении в Москву от 1 июля 1933 г. полпред СССР, — приходится констатировать, что он идет на те, или иные уступки нам и проявляет готовность к сближению с нами по мере того, как ухудшается его положение» (118).

В клинике, открытой при полпредстве СССР, работала жена полпреда Н.Тюрянкулова, Нина Александровна. Действовал в клинике и стоматологический кабинет. Трудился в нем прибывший в Джидду в 1932 г. дантист Мерзон. В 1929 г. в Джидде, к слову, находился — для борьбы с вспышкой инфекционных заболеваний — бактериолог Машковский. Одним из вылеченных им от малярии пациентов был принц Фейсал, сын Абдель Азиза.

13 апреля 1934 г. заместитель наркоминдела Л.Карахан направил полпреду СССР в Джидде инструктивное письмо следующего содержания: «Так или иначе, обстановка такова, что рассчитывать на серьезное обсуждение у нас предложения Сауда о предоставлении торговых, да еще военных кредитов не приходится. Это дело необходимо тактично замолчать, а если саудовцы будут снова возвращаться к нему, то им нужно будет сказать, что задержка в урегулировании нефтяного диалога[71] создала крайне неблагоприятную обстановку, и правительство этот вопрос не обсуждало» (119).

Переговоры были прерваны. От контактов с советским полпредом саудовцы уклонялись. Резко сократился объем оперативной информации, поступавшей в Москву от советской миссии в Джидде; даже справочных материалов о положении дел в стране и на Аравийском полуострове в целом и тех практически не было. Встал вопрос о замене полпреда. И хотя Н. Тюрянкулов и не сидел, сложа рук, и сделал, действительно, немало для укрепления позиций СССР в Аравии, он был отозван в Москву. Вместо него полпредом был назначен К.Хакимов. Его авторитет при дворе Абдель Азиза, кипучая энергия и умение находить общий язык с арабами сделали свое дело — политический диалог возобновился, оживились коммерческие контакты. «Создается впечатление, — сообщал К.Хакимов, — что мое появление ими было воспринято как знак оживления нашей работы после продолжительного затишья, вызванного объективными и субъективными факторами. Купцы обращаются с торговыми предложениями. Наше дальнейшее пассивное пребывание неизменно вызовет разочарование и приведет к дальнейшему понижению интереса к нам..., и само наше пребывание здесь потеряет смысл».

Перспективы активизации связей между Москвой и Абдель Азизом Аль Саудом, открывшиеся, было, с приездом К. Хакимова в Джидду, вскоре, однако, были сведены на нет — вследствие развернувшихся в СССР печально известных политических процессов. Маховик сталинских репрессий не обошел стороной и советское представительство в Джидде. 6 сентября 1937 г. К. Хакимов был неожиданно отозван в Москву (по ложному доносу одного из сотрудников полпредства), арестован, осужден как «враг народа» и расстрелян[72]. Так оборвалась жизнь талантливого диплома, сумевшего найти общий язык и установить доверительные связи с лидерами двух крупнейших в то время государств Аравии — с основателем Королевства Саудовская Аравия королем Абдель Азизом Аль Саудом и с правителем Йеменского Королевства имамом Яхьей.

Узнав о расстреле К.Хакимова, которому накануне отъезда в Москву Абдель Азиз, как стало известно из архивных материалов, предлагал «политическое убежище», король Саудовской Аравии заявил, что «не желает другого советского посла». В ответ Москва, по инициативе наркома М.М. Литвинова, «подвела советскую дипломатическую миссию в Джидде под сокращение штатов». 4 апреля 1938 г. НКИД СССР выступил перед ЦК ВКП(б) с инициативой о закрытии полпредства в Джидде. Аргументируя такое предложение, руководство внешнеполитического ведомства СССР указывало, в частности, на то, что отношения между СССР и Саудовской Аравией свелись, дескать, «исключительно к протокольным вопросам и медицинскому обслуживанию[73] местного населения», что «политическая информация поступает из Джидды крайне редко», более того, «не носит серьезного характера» (122). 13 апреля 1938 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) об «упразднении полпредства СССР в Саудовской Аравии».

13 мая 1938 г. поверенный в делах СССР в Джидде Фаттахов получил телеграмму НКИД с предписанием сделать следующее устное заявление представителю хиджазского правительства: «В связи с сокращением сети своих дипломатических и консульских представительств правительство СССР закрывает полпредство в Джидде, но будет впредь поддерживать дипломатические отношения с саудовским правительством путем непосредственной переписки, либо через дипломатических представителей обеих стран в Лондоне». В этом заявлении Москва заверяла саудовское правительство в «неизменности дружественных чувств СССР к Саудии» и в том, что «закрытие миссии в Джидде ни в какой степени не вызывается каким-либо изменением этих чувств и не нанесет ни малейшего ущерба дружественному отношению СССР к народу, правительству и королю Саудии» (126). Одиннадцатого сентября 1938 г. сотрудники советской миссии покинули Джидду.

В 1939 г. в Саудовской Аравии при содействии США началась добыча нефти. Поиск Абдель Азизом альтернатив Лондону и Москве, или, как он говорил, «других вариантов» для выправления финансово-экономического положения страны, завершился триумфальным выходом на политическую авансцену Аравии американцев. Сближение короля Абдель Азиза с США обернулось тяжелыми экономическими и политическим издержками и для Лондона, и для Москвы. Англичане потеряли реально имевшуюся у них возможность привязать к себе саудовского короля финансово-экономическими узами, и тем самым удержать его в орбите своего влияния. А Советский Союз не только лишился важной дипломатической базы в Аравии, но и остался, по сути (и, заметим, надолго), не удел аравийской политики вообще. Вашингтон же, умело потеснив своих конкурентов в лице Великобритании и СССР, стал главной опорой Саудитов.

В сентябре 1940 г. Германия, Италия и Япония заключили тройственный пакт и распределили сфер влияния в Европе, Африке и Азии. Предпринимались, как известно, усилия привлечь к этому пакту и Советский Союз. В ходе советско-немецких переговоров по данному вопросу в Берлине (12-13 ноября 1940 г.) В. Молотов, по воспоминаниям Густава Хильгера, переводчика Гитлера, которого немцы-участники этих переговоров называли «лингвистическим секундантом советско-немецкого дипломатического поединка», добивался признания новых сфер интересов СССР, прежде всего на Балканах. Гитлер же «толкал Советы в Азию». Предлагал сосредоточить внимание на разделе «британского наследства», этого, по его выражению, «обанкротившегося поместья мировых масштабов», то есть заняться «перспективами глобального масштаба» В. Молотов, как свидетельствуют архивные документы МИД Германии, заявляя, что советское правительство заинтересовано в новом порядке в Европе и было бы готово участвовать, в качестве партнера, в «широком соглашении четырех держав», оговаривал такое участие условием «уточнения ряда вопросов», касавшихся советских интересов на Балканах и в Черном море (127).

25 ноября 1940 г., по возвращении в Москву, В. Молотов (после консультаций с И.Сталиным) пригласил к себе немецкого посла Шуленбурга и просил сообщить в Берлин, что советское правительство «готово принять проект о пакте четырех держав, который касается политического сотрудничества и взаимной экономической поддержки». Присоединение СССР к Тройственному пакту оговаривалось в переданном В.Молотовым заявлении рядом условий, а именно: 1) немедленным выводом немецких войск из Финляндии;

2) заключением пакта о взаимопомощи между Советским Союзом и Болгарией, и размещением советских военных баз внутри полосы Босфора и Дарданелл (Сталин намеревался ввести советские войска в Болгарию, поэтому Москва предлагала подписать в рамках «пакта четырех» протокол относительно военных и дипломатических мер на случай «оппозиции этим планам со стороны Турции»);

3) отказом Японии от концессий на добычу нефти и угля на Северном Сахалине; 4) признанием зоной территориальных устремлений Советского Союза область к югу от Батуми и Баку в направлении Персидского залива (имелись в виду Турция, Северный Иран и Ирак). Москва предлагала также приложить к «пакту четырех» пять секретных протоколов, три из которых фиксировали бы согласие остальных участников пакта на вышеизложенные требования СССР (127*). '

Из сказанного выше видно, что Иран, Восточное побережье Персидского залива и район мосульских нефтепромыслов в Ираке занимали в 1940-е годы видное место на шкале внешнеполитических приоритетов СССР. Именно поэтому 10 декабря 1940 г. коллегия НКИД СССР и приняла решение «считать целесообразным с января 1941 г. возобновить деятельность представительства СССР в Саудовской Аравии». Однако осуществить это решение из-за начавшейся Второй мировой войны не удалось (128).

Новые попытки реанимировать связи СССР с Саудовской Аравией были предприняты Москвой только пять лет спустя. 4 января 1945 г. Султанов, второй секретарь советской миссии в Египте, в беседе с Зирекли, советником миссии Саудовской Аравии в Каире, поднял вопрос об открытии советской миссии в Саудовской Аравии. Во время этой беседы Зирекли, судя по материалам Архива внешней политики СССР, выражал «сожаление и недоумение» тем, что СССР отозвал в свое время своего представителя из Джидды, «хотя для прекращения дипломатических отношений, — как он говорил, — со стороны Саудии никаких причин не было, и нет до сих пор». Султанов информировал Зирекли о намерениях советского посланника в Египте А.Д.Щиборина после вручения верительных грамот встретиться с поверенным в делах Саудовской Аравии. И что если последний пожелает побеседовать с А. Щибориным на эту тему, то «наверняка вызовет в нашем посланнике интерес к данному вопросу и встретит с его стороны благоприятный отклик»(129).

1 февраля 1945 г. на обеде, устроенном МИД Египта, советский посланник А. Щиборин имел беседу с директором Арабского департамента МИД Саудовской Аравии Азамом, сопровождавшим в поездке в Египет короля Абдель Азиза. По словам А.Щиборина, Азам интересовался, почему СССР, поддерживая дипотношения с Саудовской Аравией, не имеет в Джидде своего дипломатического представителя. Более того, высказывал, мнение, как утверждал А.Щиборин, что обмен такими представителями между СССР и Саудовской Аравией в значительной мере способствовал бы улучшению отношений между Советским Союзом и арабскими странами в целом. Ответ А.Щиборина на такие высказывания Азама сводился к тому, что если бы правительство Саудовской Аравии обратилось по данному вопросу к советскому правительству, то определенно встретило бы, по его мнению, благожелательную реакцию. Азам, со своей стороны, обещал, что сделает все, что в его силах, чтобы инициировать постановку саудовским правительством этого вопроса перед СССР в официальном порядке (130).

В Москве стали полагать, что и в Саудовской Аравии не прочь были бы сделать шаг навстречу СССР в деле нормализации двусторонних отношений. Такие предположения еще больше усилились после того, как в августе 1945 г. заместитель министра финансов Саудовской Аравии Сурур Сабан, находясь в Каире, по собственной инициативе нанес визит советскому посланнику в Египте. По словам С. Сабана, как сообщал в Москву советский посланник, король Абдель Азиз Аль Сауд навряд ли сам инициирует вопрос о возобновлении отношений с СССР, так как «без спроса» англичан и американцев сделать это не решится, а «они не заинтересованы в этом». Но если советское правительство, высказывал предположение С.Сабан, «проявит инициативу» и официально обратиться к Абдель Азизу Аль Сауду с предложением «восстановить дипотношения в прежнем объеме», то король едва ли откажет в этом (131).

Никакой реакции из Москвы на все эти высказывания и соображения официальных лиц Саудовской Аравии не последовало. Представляется, что причиной тому, с одной стороны, нежелание советского руководства, пребывавшего на лаврах побед над фашистской Германией и милитаристской Японией, первым сделать шаг в сторону Саудии, и тем самым признать ошибки, допущенные Москвой в отношениях с Абдель Азизом. А с другой стороны, чрезмерная осторожность НКИД СССР, задавленного, затравленного и приниженного репрессиями. Все это, в конце концов, и свело на нет открывшиеся, было, возможности для восстановления Советским Союзом взаимопонимания с Эр-Риядом сразу же в послевоенный период. В обоснование правомерности такой точки зрения можно сослаться на указание НКИД СССР советскому посланнику в Египте (начало сентября 1945 г.) насчет того, чтобы «самому вопроса об обмене диппредставителями в контактах с саудовцами не поднимать». Если же они, отмечалось в этом указании, сами, по собственной инициативе, стали бы затрагивать в беседах данную тему, то посланник должен был отвечать, что «в случае предложения Сауда обменяться представителями, советское правительство отнеслось бы к этому благожелательно» (132).

Несмотря на такую жесткую установку Москвы, А. Щиборин, на свой страх и риск, имея в виду активизировать работу НКИД СССР на саудовском направлении, направил все же наркому

В.Молотову докладную записку (23 мая 1946 г.) с предложением учредить представительство в Саудовской Аравии (133). Никаких решений по ней принято не было.

В 1947 г. в ООН обсуждался так называемый палестинский вопрос. Москва, как известно, заняла, по существу, произраильскую позицию, что привело к резкому ухудшению настроений в отношении СССР во многих арабских странах, в том числе в Саудовской Аравии.

Попытки Москвы восстановить диалог с правящим семейством Аль Сауд в конце 1940-х — начале 1950-х годов позитивных результатов не дали. Реакция Эр-Рияда на них была однозначно отрицательной. Причиной тому — ярко выраженное недоверие Саудовской Аравии к Москве и ее внешней политике. В мае 1949 г. во время состоявшейся в Джидде закрытой встречи Абдель Азиза с личным представителем президента США король по собственной инициативе заговорил о «коммунистической угрозе» Арабскому Востоку и призвал Вашингтон к совместным действиям по защите от этой угрозы всего исламского мира. Десятого апреля 1950 г. в беседе с заместителем госсекретаря США Дж. Макги король Абдель Азиз еще раз затронул вопрос об американской помощи Саудовской Аравии в «противодействии коммунистической угрозе» (134).

1950-е годы во внешней политике Эр-Рияда были довольно противоречивыми, в том числе и с точки зрения политических настроений Саудовской Аравии в отношении государств-участников «социалистического лагеря» во главе с Советским Союзом. С одной стороны, позитивная в целом реакция Эр-Рияда на идею госсекретаря США Джона Даллеса о создании регионального восточного союза как части планировавшейся Вашингтоном глобальной схемы противостояния с Москвой (весна 1953 г.). С другой — отказ от участия в Багдадском пакте, созданном на основе договора от 24 февраля 1955 г. (о борьбе с левыми повстанцами), подписанного в Багдаде между Ираком и Турцией (впоследствии к нему присоединились Англия, Иран и Пакистан). Открыто, к слову, поддержала тогда Саудовская Аравия и линию президента Египта на сотрудничество с Москвой в вопросах военных закупок (сентябрь 1955 г.).

В августе 1955 г., во время посещения Ирана королем Саудовской Аравии, сопровождавший его и. о. министра иностранных дел королевства Ю.Ясин имел беседу с совпослом в Тегеране. Затронув тему о саудовско-советских отношениях, Ю.Ясин сказал, что саудовское руководство хотело бы временно отложить рассмотрение вопроса об обмене диппредставительствами, а контакты между двумя странами поддерживать через их дипломатические миссии в Каире и Тегеране. 15 августа 1955 г. совпосол в Тегеране Анатолий Иосифович Лаврентьев встретился с королем Саудовской Аравии. Во время состоявшейся беседы король заявил, что вопрос об обмене дипломатическими представителями он рассмотрит, но просит советское правительство обождать, пока он не урегулирует сначала ряд важных для королевства вопросов военно-оборонного характера с США и Великобританией. В декабре 1955 г. два саудовских принца посетили Прагу для проведения переговоров о военных закупках. Практически в то же время в Эр-Рияде побывали польская и китайская торговые делегации. Все это давало определенные надежды и на возможность выправления отношений между Москвой и Эр-Риядом (135). Подпитывали такие надежды и действия Эр-Рияда (в координации с египтянами) по инспирированию в декабре 1955 г. массовых беспорядков в Иордании, нацеленных на то, чтобы заставить Амман пересмотреть свои намерения насчет вступления в Багдадский пакт. Делалось это в контексте жесткой реакции Эр-Рияда на тройственную агрессию в отношении Египта (июнь 1956 г.), последовавшую в ответ на национализацию Г.А. Насером Суэцкого канала (Саудовская Аравия разорвала тогда дипломатические отношения с Англией и Францией и объявила эмбарго на поставки им нефти; третьим участником агрессии был Израиль).

Однако улучшения отношений между Москвой и Эр-Риядом так и не произошло. Рост авторитета Г.А. Насера в арабском мире, его сближение с Москвой, превращение Каира в центр координации действий национально-патриотических течений на Арабском Востоке — все это настораживало Эр-Рияд. Были для подобного рода настроений в правящем семействе Саудитов и достаточно веские причины внутриполитического характера. Главная из них — раскрытие в мае 1955 г. тайной организации «Движение свободных офицеров». Притом с целями и задачами, аналогичными тем, что ставили перед собой военные, свергнувшие режим короля Фарука в Египте. Группа заговорщиков во главе с Абдель Рахманом аш-Шамрауи, в которую входили 12 старших армейских офицеров (некоторые из них ранее обучались в Египте), планировала, как показало следствие, убийство премьер-министра, насильственное отстранение от власти короля и создание для управление страной «Совета революционного командования». Заговор, в котором были замешаны якобы и работавшие в Саудии египетские военные советники, был раскрыт, офицеры казнены (136).

Сирийско-саудовско-египетская встреча в верхах (Саудовская Аравия, Дахран, сентябрь 1956 г.), на которой предполагалось обсудить также и вопрос о создании федерации в составе трех государств, закончилась безрезультатно. Идея о формировании «федерации трех» Эр-Риядом принята не была (137). Более того, король Сауд ибн Абдель Азиз (правил с 9 ноября 1953 г. по 2 ноября 1964 г.) пришел к мнению о необходимости пересмотра своих отношений с Г.А.Насером в сторону их постепенного сворачивания.

Эр-Риядом была взята линия на дальнейшее наращивание сотрудничества с США. 30 января 1957 г. состоялся официальный визит саудовского короля в Вашингтон, где он высказался в поддержку ближневосточной «доктрины Эйзенхауэра» и продемонстрировал готовность содействовать ее практической реализации. Антисоветское острие данной доктрины, имевшей целью не допустить дальнейшего продвижения Москвы на Ближний Восток, ограничив сферу ее влияния Египтом, просматривалось невооруженным взглядом. Естественно, это не могло не повлиять на настроения Москвы в плане определения ею политико-дипломатических ориентиров в отношении Саудовской Аравии (138).

21 апреля 1957 г. полиция Эр-Рияда раскрыла заговор с целью убийства короля Сауда (планировался взрыв во дворце Насырийя). Подготовкой акции покушения занималась специально обученная группа палестинцев, прибывшая из «просоветского Египта». Несмотря на отсутствие каких-либо официальных комментариев по этому поводу ни в Каире, ни в Эр-Рияде, трещина, обозначившаяся ранее в египетско-саудовских отношениях, еще больше углубилась. Негативно все это отразилось, конечно, и на настроениях Эр-Рияда в отношении Москвы.

1 февраля 1958 г. Египет и Сирия объявили об образовании Объединенной Арабской Республики. Проанглийские Ирак и Иордания отреагировали на это договором об учреждении Арабской федерации (14 февраля 1958 г.). Приглашения для участия в обоих вновь созданных государственных формированиях получила и Саудовской Аравии. Тогда король Сауд решил сыграть на противоречиях Каира и Дамаска по вопросу о будущем политических партий в Сирии и Египте. И путем организации с помощью одной из них переворота в Сирии «взорвать ОАР изнутри» (Г.Насер настаивал на роспуске всех действовавших тогда в Сирии партий и на создании, как это имело место в Египте, единой политической организации — Национального союза Сирии). Поиск кандидата на роль лидера задуманного Эр-Риядом государственно переворота в Сирии вывел саудовскую разведку на главу сирийских спецслужб Абдель Хамида Сарраджа (139). И король Сауд попал в «сирийский капкан». 5 марта 1958 г. на пресс-конференции в Дамаске А. Саррадж сделал достоянием гласности замыслы Эр-Рияда по развалу ОАР, вскрыл планы покушения на Г.А.Насера (путем взрыва его самолета). В подтверждение сказанному предъявил копии ряда документов, в том числе чек на сумму в 1,9 млн фунтов стерлингов, выписанный ему в качестве аванса. В случае успеха заговора финансовое вознаграждение А.Сарраджу определялось Эр-Риядом в размере 20 млн фунтов стерлингов (140). Деньги, полученные А.Сарраджом на то, чтобы подложить бомбу в самолет Г.Насера и взорвать его, были, к слову, потрачены в дальнейшем на финансирование строительства в Сирии промышленных объектов. Скандал, разгоревшийся в связи с заявлением А.Сарраджа, совпал с внутриполитическим кризисом в Саудовской Аравии, вызванным, в том числе, огромными тратами короля на собственные нужды.

Случилось так, что во время этого скандала состоялась неофициальная поездка в Саудовскую Аравию посла СССР в Сирии

С.С. Немчины (27 февраля — 6 марта 1958 г.). Находясь там, он дважды был принят королем Саудом, встречался и имел беседы с замминистра иностранных дел Ю.Ясином и бригадным генералом С.Кудри. При обсуждении вопроса об обмене дипломатическими представителями король Сауд, по словам С. Немчины, высказывался в том плане, что «такой обмен еще больше усилил бы нажим на него западных держав и осложнил бы его отношения с королями Ирака и Иордании». Кроме того, это, по словам короля, «привело бы к усилению коммунистической пропаганды внутри Саудовской Аравии».

Кризис в саудовско-египетских отношениях, нараставший по мере усиления влияния в арабском мире идей насеризма, негативно отражался на настроениях Эр-Рияда в отношении Москвы. Серьезную обеспокоенность в Эр-Рияде вызвал государственный переворот в Ираке (14 июля 1958 г.), организованный сторонниками Насера. Он привел, как известно, к свержению монархии, отстранению от власти короля Фейсала II.

Активизировались тогда же и действия насеристов в Ливане и Иордании. С целью «пресечения их рывка к власти» США и Англия предприняли меры военно-силового характера. В июле 1958 г. были высажены американский военно-морской (15 июля) и английский военно-воздушный (17 июля) десанты. Зазор в отношениях Египта с Саудовской Аравией еще больше увеличился.

26 сентября 1962 г. в результате военного переворота в Йемене, осуществленного организацией «Свободные офицеры» во главе с полковником Абдаллой ас-Салялем, начальником королевской гвардии, йеменский монарх, имам Мухаммад аль-Бадр, был низложен, монархия пала. На карте мира появилась Йеменская Арабская Республика. Спустя три дня после переворота в Сану и Таиз самолетами были доставлены первые военные подразделения из Египта (29 сентября 1962 г.). Масштабы и темпы переброски египетских войск в Йемен свидетельствовали о том, что Каир был в курсе готовившегося переворота (141). Египетская военная миссия в Йемене незамедлительно взяла под свой контроль вооруженные силы новой республики, и занялась их реорганизацией по египетскому образцу.

Насеризм шагнул в Аравию. Реакция Москвы на действия Каира была позитивной. О восстановлении в таких условиях отношений с Эр-Риядом, выступившим в гражданской войне в Йемене на стороне монархистов, не могло быть и речи.

Начиная с 1955 г., Москва, к слову, ежегодно посылала королю Сауду поздравительные телеграммы по случаю его восшествия на престол (от имени председателя Президиума Верховного Совета СССР), а с 1958 г. — и поздравления по случаю мусульманского Нового года. Король Сауд, в свою очередь, стал направлять такие телеграммы (по случаю празднования очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции), начиная с 1960 г., то есть после 20-летнего перерыва в обмене официальными поздравлениями.

В 1962 г. состоялся частный визит в Советский Союз члена правящего семейства Саудовской Аравии, губернатора Эр-Рияда, принца Фахда. Он находился в СССР с 3 по 25 сентября 1962 г. Просьба саудовской стороны о принятии принца в СССР для лечения глаз передавалась через посла ОАР в Австрии, а ответ советской стороны — через посла СССР в Ливане В.И.Корнева (24 августа 1962 г.). Вручив от имени советского правительства приглашение принцу посетить Советский Союз, В.И.Корнев сообщил, что все расходы по его пребыванию и лечению в СССР советская сторона берет на себя.

Во время частного визита в СССР принц Фахд встречался с министром внешней торговли СССР Н.С. Патоличевым. В беседе с ним принц говорил о том, что одной из целей его поездки в СССР, помимо лечения глаз, является, дескать, и «выявление возможностей для развития торговли между Советским Союзом и Саудовской Аравией» (142). Находясь в Советском Союзе, принц Фахд побывал в Ленинграде, Азербайджане и Узбекистане. Его поездки туда были тщательно советской стороной продуманы и хорошо организованы. Подтверждением тому — заявление, сделанное им журналистам, во время пребывания в Узбекистане. Принц сказал тогда буквально следующее: «Путешествуя по Советскому Союзу, я убедился, что в этой стране каждый гражданин может исповедовать любую религию, в которую верует. Я молился с советскими мусульманами в мечетях Москвы, Ленинграда и Баку. И благодарить за это надо советское государство. Мы слышали от Запада, что в СССР свободы религии не существует, а теперь уверились в лживости подобной пропаганды».

Перед отъездом принца из Москвы ему сообщили о готовности советской стороны принять военную делегацию Саудовской Аравии — для проведения переговоров о военных поставках. Данный вопрос развития не получил. Причиной тому — жесткая реакция Эр-Рияда на поддержку Советским Союзом йеменской революции и установившегося в этой стране республиканского режима (143).

22-24 августа 1965 г. в Джидде прошли специальные консультации Г.А.Насера с королем Саудовской Аравии Фейсалом (вступил на престол 2 ноября 1964 г.; правил в 1964-1975 г.). Посвящены они были йеменской проблематике. За спиной Г.А.Насера довольно отчетливо просматривался силуэт Москвы, принявшей, судя по всему, к тому времени решение об официальном выступлении в гражданской войне в Йемене на стороне республиканцев. Одним из подтверждений тому стало направление в Йемен двух советских судов с оружием (144). Кстати, прибыли они в Йемен одновременно с переброской туда дополнительно 6 тысяч египетских военнослужащих. Эта совместная акция имела ярко выраженную политическую окраску — была нацелена на то, чтобы оказать соответствующее психологическое воздействие и на Эр-Рияд, и на йеменских монархистов, представители которых вели в то время переговоры в Судане с уполномоченными новой власти в Сане.

В контексте событий, происшедших в Йемене, отношение аравийских княжеств к Москве и ее политике в зоне Персидского залива приобрело обостренно-настороженный характер. На сближение с Советским Союзом пошел тогда только Кувейт. И, думается, исключительно по политическим соображениям. Установление Кувейтом дипломатических отношений с СССР (11 марта 1963 г.) объяснялось его стремлением обрести в лице Москвы политический механизм воздействия на Багдад. Дело в том, что Ирак, близкий в то время к Москве, стал в жесткой форме предъявлять Кувейту серьезные территориальные претензии. События развивались стремительно. 19 июня 1961 г. Великобритания аннулировала договор о протекторате над Кувейтом от 1899 г. Спустя шесть дней Багдад заявил, что Кувейт — «неотъемлемая часть Ирака». При обсуждении в ООН вопроса о приеме Кувейта в члены этой организации Москва выступила вначале (когда у власти в Ираке был режим Касема) против, а потом (с падением 8 февраля 1963 г. режима Касема) — за предоставление Кувейту членства в ООН.

Опасный для Саудовской Аравии ход развития событий в Йемене ставил правящее семейство Аль Сауд перед необходимостью политико-дипломатического маневрирования в отношениях с Москвой. И как это неоднократно уже случалось, — саудовцы стали создавать видимость готовности к переменам во взаимоотношениях с Советским Союзом. Так, 20 июля 1967 г. посол СССР в Ливане П.С.Дедушкин принял посла Саудовской Аравии. Согласно донесению П.С.Дедушкина в МИД СССР, саудовский посол говорил, что король Фейсал и готов был бы «незамедлительно пойти на восстановление дипотношений и обмен миссиями с Москвой», однако сделать это мешает ему, дескать, «религиозная верхушка, которая спекулирует на чувствах верующих, запугивая их угрозами коммунизма» (145).

Информация, поступившая от П.С. Дедушкина, судя по всему, была истолкована в Москве не совсем правильно. Там, по всей видимости, решили, что раз саудовцы инициировали встречу с совпослом и затронули столь деликатную для обеих сторон тему, то время для постановки вопроса о возобновлении отношений с Эр-Риядом настало. И поэтому уже в августе 1967 г. МИД СССР подготовил записку в ЦК КПСС, в которой предлагал дать положительный ответ на зондаж саудовской стороной (а именно так, похоже, в Москве и расценили встречу саудовского посла с П. Дедушкиным) вопроса о нормализации двусторонних отношений и обмене диппредставительствами (146). Однако в связи с нарушением Саудовской Аравией Хартумского соглашения[74] о прекращении вмешательства во внутренние дела Йемена, выразившимся в оказании Эр-Риядом помощи йеменским монархистам, рассмотрение записки МИД СССР в ЦК КПСС (планировалось на конец сентября 1967 г.) было отложено.

В июне 1969 г. спецслужбы Саудовской Аравии раскрыли готовившийся в стране крупный антигосударственный заговор. В него были вовлечены 60 офицеров королевских ВВС, начальник военновоздушной академии в Дахране, командующий военным гарнизоном в Эль-Хасе, заведующий канцелярией начальника Генерального штаба и многие другие. Заговорщики планировали физическое устранение короля и ряда ключевых фигур в правящем семействе и создание в Саудовской Аравии Республики Аравийского Полуострова (147). В Эр-Рияде полагали (и, думается, не без оснований), что о готовившейся акции не могли не знать в Сане и в Каире (148).

Победа Национального фронта в Южном Йемене и создание на юге Аравийского полуострова государства, политически ориентированного на Москву, было воспринято в Эр-Рияде как «проявление на аравийской почве коммунистической экспансии». Финансовая и военная поддержка Советским Союзом антиправительственных выступлений в Дофаре (Оман) лишь укрепила саудовцев в таком мнении. Затем им стало известно, что в Дофаре, при непосредственном участии СССР, был сформирован так называемый Народный фронт за освобождение оккупированного Арабского залива с задачей «экспорта революции» в шейхства Аравии. И тогда саудовцы уже повсюду, открыто и во всеуслышание, заговорили о «прямой коммунистической угрозе странам и народам Аравийского полуострова». Все это, вместе взятое, конечно же, не могло не отразиться, причем самым негативным образом, на перспективах отношений Москвы с Эр-Риядом.

25 мая 1969 г. к власти в Судане пришла группа офицеров во главе с полковником Джаафаром Нимейри. Новый режим сразу же объявил о «приверженности Хартума арабскому социализму» и резко развернул страну на тесный военно-политический союз с Каиром и Москвой. Затем последовала так называемая сентябрьская революция 1969 г. в Ливии, приведшая к власти в этой стране полковника Муаммара Каддафи. Перспективы выправления отношений между Москвой и Саудовской Аравией на фоне всех этих событий стали еще более туманными.

Объективных политико-экономических предпосылок для налаживания Эр-Риядом коммерческого и политического диалога с Москвой во второй половине 1960-х годов не было. Другие шейхства Аравии находились в то время под плотной опекой Великобритании и самостоятельностью в вопросах сношений с внешним миром не располагали.

Смерть Г. А.Насера[75] и приход к власти в Египте Анвара Садата, заявившего в ноябре 1970 г. на закрытой встрече в Каире с начальником саудовской разведки Камалем Адхамом о возможности (при определенных гарантиях со стороны Вашингтона) «отправления русских домой»[76], еще больше ужесточили позицию Саудовской Аравии в отношении Москвы и активизировали усилия Эр-Рияда по противодействию политике Советского Союза в арабском мире (149). В октябре 1972 г., когда Советский Союз предпринял попытку «возвращения в Египет» путем возобновления военных поставок, которые начал осуществлять в рамках заключенного на этот счет в марте 1973 г. соглашения, Эр-Рияд сделал все возможное, чтобы не допустить «нового сближения Египта с русскими» (150).

Путем нажима на Абу-Даби не допустил Эр-Рияд в то время, к слову, и установления нормальных дипломатических отношений между Объединенными Арабскими Эмиратами и СССР[77].

Надеждам Москвы на развитие советско-аравийских отношений, появившимся, было, в начале 1970-х годов, когда, наряду с шейхствами в Юго-Восточной Аравии (нынешние ОАЭ), независимость приобрели Оман, Бахрейн и Катар, тогда так и не суждено было осуществиться. И не в последнюю очередь из-за известной позиции на этот счет Эр-Рияда.

В Москве понимали, что, не восстановив отношений с семейством Аль Сауд, навряд ли можно рассчитывать на успех усилий советской дипломатии на Аравийском полуострове в целом. Именно поэтому, как представляется, в январе 1974 г. ЦК КПСС и принял решение, поручить совпослу в Вашингтоне, выяснить намерения Саудовской Аравии в отношении развития связей с СССР. Весной 1974 г. Саудовскую Аравию посетил академик Б.Г. Гафуров.

1979 год был полон бурных событий и в самой Саудовской Аравии, и в регионе: свержение шахского режима в Иране[78], захват террористами Большой мечети в Мекке (20 ноября 1979 г.)[79], антиправительственные выступления саудовских шиитов в Эль-Катифе (28 ноября 1979 г.), ввод советских войск в Афганистан (25 декабря 1979 г.). Все они, вместе взятые, и определили в качестве одной из стержневых внешнеполитических доминант Саудовской Аравии и присоединившихся к ней других монархических государств Аравийского полуострова формирование оппозиции «советскому государственному экстремизму».

На чрезвычайной встрече министров иностранных дел стран-членов Организации Исламская конференция (ОИК) в Исламабаде (январь 1980 г.) Эр-Рияд призвал мусульманские страны бойкотировать «марионеточный режим в Афганистане» и принять экономические и политические санкции в отношении Москвы.

4-6 февраля 1980 г. Саудовскую Аравию посетил советник президента США по вопросам национальной безопасности 3. Бжезинский. В ходе этого визита у него состоялись встречи и беседы с будущим королем, а в то время наследным принцем Фахдом, а также с министром иностранных дел принцем Саудом. Обмен мнениями с ними по вопросу о текущей ситуации в зоне Персидского залива показал, как писал впоследствии в своих мемуарах 3. Бжезинский, готовность правящего семейства Аль Сауд к тесному военному сотрудничеству с США и повышенную обеспокоенность Эр-Рияда в связи с «растущим коммунистическим военным присутствием в Южном Йемене» (151). В западной печати промелькнули сообщения о том, что во время встречи с 3. Бжезинским принц Фахд будто бы высказывался даже в поддержку размещения «перманентных американских военных контингентов» в зоне Персидского залива и предоставления им арабскими странами, там расположенными, «военных льгот» (152).

Негативные последствия для интересов Советского Союза в зоне Персидского залива от ввода советских войск в Афганистан были настолько масштабными, что устранить их полностью не удалось даже к началу 1990-х годов.

В 1920-1930-х годах в фокусе внимания РСФСР, а затем и СССР на Аравийском полуострове находились Саудовская Аравия и Йемен. Активно действовало в зоне Персидского залива в эти годы ОГПУ. Сотрудниками его экономического управления был разработан проект глубоко эшелонированного внедрения там своих агентов, используя в этих целях возможности «Сахаротреста». Предполагалось, что под видом служащих «Сахаротреста» в его отделениях в Ширазе, Бендер-Бушире и Ахвазе будут работать агенты ОГПУ; ими же планировалось укомплектовывать команды пароходов, отправлявшихся из Одессы в порты Персидского залива.

Повышенное внимание в деятельности ОГПУ в зоне Персидского залива уделялось перехвату почты иностранных дипломатических миссий. Доклады английских консулов, по воспоминаниям бывшего сотрудника ОГПУ Г. Агабекова, «ценились в Москве гораздо выше, чем собственные, так как были достовернее и добросовестнее составлены». Повышенный интерес для ОГПУ представляли документы по нефтяным вопросам, а также докладные записки о положении дел в арабских племенах. ОГПУ, по словам Г. Агабекова, подготавливало почву для возможного их использования в интересах Москвы на случай столкновения СССР с Англией. Главная задача агентов ОГПУ состояла в том, чтобы попытаться завербовать влиятельных вождей племен в южных провинциях Ирака и в зоне Персидского залива в целом. Подкупить их, и в случае войны с Англией задействовать в целях «дезорганизации военного тыла Великобритании», а именно: для создания различного рода трудностей в работе нефтяных промыслов Англо-персидской нефтяной компании, а также для проведения диверсионных акций на подъездных путях к ним, затрудняя, таким образом, снабжение нефтью британского флота.

В донесениях агентов ОГПУ красной нитью проходила мысль о необходимости предотвращения возможности использования Лондоном «подпавшего под английский контроль Бахрейна» в военно-политических целях Великобритании. В сообщениях совпосла из Тегерана отмечалось, что в случае столкновения Англии с Советским Союзом остров Бахрейн может превратиться в мощную военно-морскую базу англичан в зоне Персидского залива. Наличие же на нем строящихся авиационных площадок и складов для нефтепродуктов еще больше усилит роль и место Бахрейна в региональной военной структуре Англии, и расширит формат ее военных возможностей. По словам Г. Агабекова, сотрудники ОГПУ, действовавшие в Бендер-Бушире, занимались там обустройством пункта для нелегальной переброски агентов и контрабандного провоза грузов из Персии в Индию, Ирак и прибрежные шейхства Аравии (153).

Серьезный удар по деятельности отечественной дипломатии на «аравийском фланге» ее восточной политики был нанесен в годы правления И. В. Сталина. В ходе «великой сталинской чистки» было репрессировано две с половиной тысячи сотрудников Народного комиссариата иностранных дел. Среди них числилось семь заместителей наркома, пятьдесят полпредов (послов), почти все сотрудники практически всех оперативных отделов и управлений. Из профессионально подготовленных дипломатов, сообщал опубликовавший эту статистику «Дипломатический ежегодник» за 1989 г., «остались единицы» (154). Безжалостное истребление профессионалов обернулось ростом некомпетентности. Воинствующий дилетантизм явился первопричиной таких крупных просчетов во внешней политике Москвы на Арабском Востоке, как закрытие полпредства в Джидде (1938 г.). Одним росчерком «партийного пера» отечественная дипломатия была надолго удалена из Саудовской Аравии, где закрепиться ей, к слову, стоило немало усилий. 11 сентября 1938 г. сотрудники советской дипломатической миссии покинули Джидду. Вернуться туда российские дипломаты смогли только в 1991 г. На исправление ошибки потребовалось, таким образом, более полувека. Попытки, предпринятые Москвой в этом направлении в период 1950-1960-х годов, положительных результатов не дали. Не помогли размораживанию отношений и годы «хрущевской оттепели». Раздражение Эр-Рияда в связи с политикой Москвы на Арабском Востоке год от года только усиливалось. Известные политические настроения Эр-Рияда в отношении Москвы, помноженные впоследствии на отрицательную реакцию Саудовской Аравии на такие действия СССР во внешней политике, как афганская авантюра блокировали возможность нормализации двусторонних отношений напрочь.

Двумя «дипломатическими проблесками» на тусклом небосклоне аравийской политики СССР в период до середины 1980-х годов были установление дипломатических отношений с Кувейтом[80] (11 марта 1963 г.) и с ОАЭ (8 декабря 1971 г.; дипломатическая миссия СССР в ОАЭ открылась только в 1986 г.). Арабы Залива, за исключением Кувейта, на сближение с СССР (после ухода из бассейна Персидского залива Англии) не пошли. Причин тому несколько. Среди политических — это в первую очередь поддержка Советским Союзом антиправительственных выступлений в Дофаре (Оман, вторая половина 1970-х годов); среди экономических — неспособность СССР удовлетворить промышленно-технические потребности молодых нефтедобывающих государств Аравийского полуострова. Немалое значение в этом деле имело и отсутствие у Советского Союза потребностей в нефти и нефтепродуктах.

Помощь СССР Народному фронту освобождения Омана, в том числе прием в Москве, в 1979 г., «на неофициальном уровне», но с широким освещением в средствах массовой информации, делегации этого фронта, надолго испортил отношения Москвы с Маскатом. Реакция султана Кабуса на такие демарши Москвы была жесткой, и, заметим, крайне негативной по ее последствиям для внешнеполитических интересов СССР в зоне Персидского залива. Акцентировав внимание арабов Аравийского полуострова на «коммунистической угрозе» этому району мира, правитель Омана обратился за помощью к США. Вашингтон отреагировал на это обращение незамедлительно, и стал рассматривать Маскат в качестве своего надежного союзника и партнера в усилиях по противодействию «советскому экстремизму» на юге Аравии. После этого султан Кабус предложил нефтедобывающим монархическим странам Аравийского полуострова план обеспечения национальной безопасности и свободы судоходства в Персидском заливе и Ормузском проливе с опорой на потенциал США, военный и политико-дипломатический (1979 г.). Логическим следствием подобного рода настроений султана стало подписание известного договора о предоставлении Оманом военных льгот США (на острове Масира). Хотя на словах другие арабские страны зоны Персидского залива и осудили этот шаг Омана, в действительности же они были солидарны с Маскатом, так как альянс Омана с США вполне укладывался в рамки их тогдашней концепции «военного присутствия на горизонте дружественных арабам Залива иностранных держав».

По ходу повествования о событиях в Дофаре уместным было бы отметить, что вооруженную борьбу в провинции Дофар против власти султана Саида бен Таймура и англичан возглавил Фронт освобождения Дофара, переименованный впоследствии в Народный фронт освобождения оккупированной зоны Арабского залива, а в 1974 г. — в Народный фронт освобождения Омана. В начале 1970-х годов Фронт контролировал большую часть Дофара. Помощь оружием и продовольствием получал от своих сторонников, включая СССР, через Йемен. Наряду с Китаем, Советский Союз помогал Фронту и в подготовке военспецов. Для подавления выступления повстанцев в Дофаре султан Кабус, новый правитель Омана, пришедший к власти путем дворцового переворота, прибег к помощи шаха Ирана. Шахские войска с задачей справились, и к 1976 г. восстание в Дофаре было подавлено практически полностью. С помощью военной силы и путем привлечения лидеров бывших повстанцев к работе в структурах власти султан Кабус добился национального примирения.

В дальнейшем на авторитете СССР в Аравии и на настроениях в отношении Москвы расположенных там монархических государств негативно сказались:

1) резкая и зачастую неконструктивная критика Советским Союзом такого умного и умеющего достойно отстаивать на внешнеполитической арене интересы своего государства политика-правителя, как султан Кабус (а вместе с ним и всего правящего семейства Омана — древнейшего и знатнейшего рода Бу Саидов, вписавшего яркие страницы в историю земель юга Аравии);

2) исключительно позитивная реакция СССР на революцию в Иране, обозначившую, как известно, довольно жесткие и неприемлемые для арабов Аравии претензии Тегерана насчет лидерства в зоне Персидского залива;

3) развязывание Ираком войны с Ираном, не поставив об этом в известность Москву. СССР, как известно, оказывал в то время военно-техническую помощь Багдаду, поддерживал Ирак на внешнеполитической арене. Восьмилетняя ирано-иракская война серьезно дестабилизировала обстановку в бассейне Персидского залива, пошатнула нефтяной экспорт, негативно сказалась на судоходстве в данном районе мира;

4) приветствие Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева участникам международной конференции в поддержку национально-освободительных движений в арабских странах Залива. Числились на учете в ЦК КПСС, в свое время, и такие, абсолютно несостоятельные в политическом отношении, так называемые национал-патриотические партии, в лице которых советской Москве очень уж хотелось видеть не политических импотентов, которыми они в действительности являлись, а новую «пробуждающуюся силу Аравии»;

5) так называемая «инициатива Брежнева» — внешнеполитическая программа СССР применительно к зоне Персидского залива (10 декабря 1980 г.). Она оставила за скобками предлагавшейся Москвой схемы демилитаризации Персидского залива такие актуальные для арабов Аравии вопросы, как наличие советских военных баз и военных советников в Южном Йемене и в Эфиопии. Обошла «инициатива Брежнева» стороной и вопрос о присутствии воинских контингентов СССР в Афганистане (порядка 300 тыс. чел.). Ничего не говорилось в ней и о военных силах Москвы, дислоцированных в южных районах СССР. Арабы Аравии не могли не принимать во внимание мероприятия СССР по увеличению своего военного потенциала на территориях нынешних Туркменистана, Узбекистана и Казахстана, находящихся в непосредственной близости от зоны Персидского залива. По мнению американских востоковедов, таких как Кордсмен, например, этот потенциал поддерживался и планомерно наращивался там не только с прицелом на Афганистан, но и с расчетом на его возможное использование, если потребуется, в зоне Персидского залива. По подсчетам того же Кордсмена, за период 1978-1988 г. эти контингенты были увеличены с 25 до 32 дивизий (280 тыс. чел.). Существенно повысилась численность состоявшей на их вооружении боевой техники: самолетов — с 4500 до 5400, БМП — с 3000 до 9100, артиллерийских орудий — с 3100 до 5600 единиц. Принадлежавший этим контингентам самолетномоторный парк истребительной авиации пополнился за данный период времени на 20%, а истребительно-бомбардировочной увеличился в два раза (155).

Возможность прямого военного вмешательства СССР в дела государств зоны Персидского залива была маловероятной, и, прямо скажем, чисто гипотетической. Однако для Вашингтона и его союзников в этом регионе в лице богатых нефтедобывающих монархий Аравии советское военное присутствие в непосредственной близости от бассейна Персидского залива, «энергетической кладовой мира», имело важное геополитическое и военно-стратегическое значение. Учитывался американцами и их партнерами в Аравии и достаточно богатый арсенал военных возможностей СССР в НДРЙ и в Эфиопии, а также наличие крупного отряда советских военных кораблей в Индийском океане (до 1987 г. он насчитывал 15-20 кораблей). К 1988 г. в НДРЙ и Эфиопии СССР и Куба имели до 8 тысяч военных советников.

В Адене базировалось боевое авиационное подразделение советских ВВС, осуществлявшее не менее одного рекогносцировочного полета в неделю - в целях наблюдения за американскими судами в близлежащих водных акваториях. Там же (в Адене) размещался корпус советских военных советников, численностью более 1 тыс. чел. Суммарная помощь СССР Эфиопии составила, к слову, 4 млрд долл. США. В этой стране работало 1,7 тыс. советских военных советников (156).

В США опасались (и опасения эти разделяли, кстати, и в монархиях Аравии), что свои плацдармы в НДРЙ и Эфиопии Москва может использовать — в нужный для себя момент — для установления плотного контроля над Баб-эль-Мандебским проливом, одной из важнейших судоходных артерий мира. Достаточно сказать, что в середине 1980-х годов через Баб-эль-Мандебский пролив ежегодно проходило 325 млн тонн грузов, то есть примерно 10% мирового торгового судоходства (до 45 судов ежедневно). Для сравнения скажем, что грузопоток через этот пролив был тогда на одну треть больше, чем, например, через Панамский канал.

Не исключали в то время американские политологи и их аравийские коллеги и возможности объединения обеих частей Йемена и превращения его в крупное государство на юге Аравии, связанное с Советским Союзом тесными отношениями, в том числе и в военно-оборонной сфере. В ЙАР тогда насчитывалось 350 советских военных советников, а в НДРЙ — 1100.

Выправить отношения с монархическими странами Аравии, вывести их на стадию взаимовыгодного сотрудничества Москве удалось только в конце 1980-х-начале 1990-х годов. Установление дипломатических отношений с Оманом (26 сентября 1985 г.), Катаром (2 августа 1988 г.) и Бахрейном (29 сентября 1990 г.), а также полная нормализация отношений с ОАЭ (май 1985 г.) и Саудовской Аравией (сентябрь 1990 г.) — все это, безусловно, явилось логической реакцией монархий Аравии на начавшую меняться внешнюю политику Москвы, на ее конструктивные шаги и предложения, касавшейся зоны Персидского залива.

Дипломатические отношения СССР с ОАЭ были установлены 8 декабря 1971 г., с Кувейтом — 11 марта 1963 г. Первый советский посол прибыл в Абу-Даби в октябре 1986 г.; в Катар — в 1989 г.; на Бахрейн — в 1991 г. Советская Россия и Саудовская Аравия установили дипломатические отношения 26 февраля 1926 г. Затем, как уже говорилось выше, они их заморозили. В период 2-4 февраля 1982 г. СССР в составе «комитета семи» ЛАГ посетил министр иностранных дел Саудовской Аравии Сауд Фейсал. По собственной инициативе он поднял вопрос о советско-саудовских отношениях и высказал мнение, что состояние их не вполне соответствовало на тот момент ни настроениям, ни потребностям в отношении них ни в Эр-Рияде, ни в Москве. Напомнил он и о саудовском предложении установить между обеими странами канал для связи и обмена мнениями, используя в этих целях своих послов в Лондоне или Париже.

В январе 1988 г. Сауд Фейсал еще раз посетил Москву с посланием от короля Фахда. В том же году в Эр-Рияде для консультаций по вопросам урегулирования афганской проблемы побывал заместитель министра иностранных дел СССР и посол в Афганистане Ю.Воронцов.

Консульство России в Джидде возобновило работу в апреле 1991 г. Российское посольство в Эр-Рияде открылось в мае 1991 г., а посольство Саудовской Аравии в Москве — в декабре 1991 г. 30 декабря 1991 г. Эр-Рияд заявил о признании России в качестве правопреемницы СССР.