Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера

Глава 2 Антверпен и германская граница

В конце августа, как раз в то время, когда казалось, что немецкий фронт на грани краха, у армии Эйзенхауэра начались проблемы со снабжением, что грозило остановить ее продвижение. Бомбардировки союзников уничтожили почти всю французскую железнодорожную сеть, и приходилось ежедневно перевозить в грузовиках снабжения примерно 10 000 тонн грузов – горючее, продовольствие и боеприпасы – из Нормандии в рамках операции армии США Red Ball Express («Экспресс Красный шар»). Расстояние от Шербура до фронта в первые дни сентября составляло чуть меньше 500 км – три дня на поездку в оба конца. А одному только освобожденному Парижу требовалось в день как минимум полторы тысячи тонн.

Лишь американские богатства могли справиться с такой задачей. 7000 грузовиков днями и ночами напролет колесили по односторонним дорогам, пожирая почти 300 000 галлонов горючего в день. Списали, если считать в общем, 9000 машин. В отчаянной попытке поддержать импульс рывка через Францию канистры на передовую доставляли и самолеты 9-го транспортно-десантного авиационного командования, и даже бомбардировщики. Но воздушные суда на каждые два галлона доставленного бензина пожирали три галлона авиационного топлива. С какой стороны ни посмотреть на кризис снабжения, все подчеркивало срочную необходимость открыть Антверпенский порт, но Монтгомери думал только об одном: как перейти на дальний берег Рейна {44}.

3 сентября фельдмаршал узнал, что большая часть 1-й американской армии поддержит его на северном направлении, но командовать ею будет не он. Пребывая в уверенности, что Эйзенхауэр согласился отдать наступление на севере под его единоличный контроль, Монтгомери вознегодовал, узнав, что 3-я армия Паттона, вопреки его ожиданиям, не получила приказа остановиться, и в канун пятой годовщины со дня вступления Великобритании в войну написал в Лондон фельдмаршалу сэру Алану Бруку, начальнику Имперского генерального штаба {45}. Очевидно, он чувствовал, что так вероятнее всего заставит Эйзенхауэра передать его группе армий львиную долю снабжения и командование над 1-й армией Ходжеса.

Паттон, вместо того чтобы остановить свою армию и ждать, пока улучшится ситуация со снабжением, тайно предпринял марш-бросок к Саару. «Мы атакуем так, – объяснял Паттон в дневнике. – Сперва делаем вид, что ведем разведку, потом усиливаем разведку и, наконец, нападаем. Поистине удручающая тактика» {46}. Своих целей Паттон достигал совершенно бесстыдным образом. Пилоты бомбардировщиков, переведенные на доставку горючего, не роптали: когда они доставляли запасы дивизиям 3-й армии, временами то одному, то другому из них перепадал ящик шампанского «с наилучшими пожеланиями от генерала Паттона» {47}. Генерал мог позволить себе такую щедрость: он неким образом «освободил» 50 000 ящиков {48}. Монтгомери так упорствовал в своем желании нанести главный удар на севере, что даже был готов поставить под угрозу открытие Антверпенского порта для поставок. Оперативный план нового фельдмаршала от 3 сентября не оставлял сомнений в том, что он отказался выделить значительные силы для очистки устья Шельды. Именно поэтому 11-я бронетанковая дивизия Робертса, войдя в Антверпен, не получила приказа продвигаться вдоль Альберт-канала и свернуть к полуострову Бевеланд, на северо-запад, где немцы начинали возводить укрепления.

За последующие дни остатки немецкой 15-й армии на обоих берегах Шельды снова превратились в грозную боевую силу. Свою необычайную способность восстанавливаться после катастрофического удара немецкая армия не раз демонстрировала и на Восточном, и на Западном фронте. Боевой дух упал, но решимость сражаться еще не исчезла. «Даже если все наши союзники покинут нас, мы не должны терять отваги, – писал домой один унтер-офицер. – Как только фюрер развернет новые орудия, настанет время окончательной победы» {49}.

Антверпен и Шельда.

Эйзенхауэр, признавая, сколь важно обеспечить подходы к Антверпенскому порту, в то же время стремился создать плацдарм на другом берегу Рейна. В частности, он хотел использовать только что созданную 1-ю союзную воздушно-десантную армию в крупной операции. Его интерес разделяли и генерал Джордж Маршалл, начальник штаба в Вашингтоне, и командующий ВВС США генерал Генри «Хэп» Арнольд. Огромные затраты времени и сил, понесенные при создании авиационных войск, подстегнули желание военных бросить новые силы в бой при первой же возможности.

Со времени прорыва в Нормандии рассматривали как минимум девять планов, но скорость продвижения союзников была такова, что каждой целью должны были овладеть еще до того, как авиацию поднимут в воздух. Можно себе представить раздражение ожидавших на аэродромах десантников. Они не раз и не два стояли около готовых к вылету самолетов и планеров и снова слышали тот же приказ: разойтись! Генерал Паттон хвастался на пресс-конференции 3-й армии: «Чертова авиация за нами даже поспеть не может» {50}. Затем добавил: «Это тоже не для записи».

Всю первую неделю сентября фельдмаршал Монтгомери обдумывал возможность высадки воздушного десанта, чтобы перейти Рейн в районе Арнема. Операция «Маркет-Гарден», намеченная на 17 сентября, была не просто амбициозной. Она была из рук вон плохо спланированной, с минимальными шансами на успех, и ее просто не стоило начинать. Десантники, особенно в Арнеме, оказались слишком далеко от мостов, рядом с которыми их должны были высадить, никакой внезапности добиться не удалось. 1-я союзная воздушно-десантная армия и сухопутные войска совершенно не согласовали свои действия. Ожидалось, что британский 30-й армейский корпус двинется в наступление по единственной дороге, пройдет 104 километра и поддержит британскую воздушно-десантную дивизию в Арнеме, которая, как предполагалось, к тому времени захватит мост через Недер-Рейн в низовьях реки. Но что хуже всего, никто даже и не продумал действий на случай, если что-то пойдет не так – да хоть погода поменяется, помешав тем самым стремительному приближению подкреплений.

Американская 101-я десантно-штурмовая дивизия захватила Эйндховен, а 82-я в конечном итоге взяла Неймеген и мост через реку Ваал, но только потому, что генерал-фельдмаршал Модель не разрешил его взорвать, поскольку тот мог пригодиться при контрнаступлении. А Гвардейскую бронетанковую дивизию задержали решительное сопротивление противника и постоянные фланговые атаки немцев на открытую дорогу, которая вскоре стала известной как «Адское шоссе».

Разведке союзников было известно, что в районе Арнема находились 9-я танковая дивизия СС «Гогенштауфен» и 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг». Но аналитики допустили роковую ошибку, предположив, будто оба подразделения настолько истощены после отступления из Франции, что не представляют собой серьезной угрозы. Германия отреагировала на высадку британской 1-й воздушно-десантной дивизии быстро и жестко. До моста добрался только один батальон, и даже он оказался в ловушке на северной стороне. 25 сентября выживших десантников эвакуировали через реку. Общие потери союзников – британцев, американцев и поляков – превысили 14 тысяч человек. И доверия к британскому командованию у американцев после такой операции явно не прибавилось.

Беспокойство союзников при мысли о том, что Рейн можно преодолеть чуть более чем одним броском, отвлекло их внимание от более приземленной, но важной задачи: обеспечение надлежащей линии снабжения. Адмирал сэр Бертрам Рамсей был в ярости оттого, что Главное командование, и особенно Монтгомери, проигнорировало его предупреждения о защите устья Шельды и подходов к Антверпену. Несмотря на призывы Эйзенхауэра сосредоточиться на одном крупном порту, чтобы захватить его с неповрежденными сооружениями, Монтгомери настаивал на том, чтобы 1-я канадская армия приступила к ликвидации немецких гарнизонов, которые до сих пор удерживали Булонь, Кале и Дюнкерк. Однако при обороне эти порты были разрушены, и ни один из них какое-то время не мог принимать корабли.

Эйзенхауэр, уже почти оправившийся после травмы колена, наконец-то начал пытаться прояснить стратегию союзников. Сначала он устроил небольшую штаб-квартиру под Реймсом, а 20 сентября Главное командование въехало в версальский «Трианон Палас», величественное здание времен Прекрасной эпохи[9]. Во время Первой мировой войны здесь размещался штаб Межсоюзнического военного совета, и 7 мая 1919 года в главном салоне отеля Жорж Клемансо продиктовал условия Версальского договора – за несколько дней до того, как документ подписали в Зеркальном зале Версальского дворца.

За следующие две недели в многочисленных зданиях, окружающих отель, включая огромные конюшни, обустраивались все новые и новые департаменты. Вскоре строения вокруг Версаля, а было их примерно тысяча восемьсот, изъяли для размещения 24 тысяч офицеров и солдат. Генерал-лейтенант Джон Ли, главный американский снабженец «Зоны коммуникаций» {51}, она же Com Z, захватил в Париже более 315 отелей и несколько тысяч других зданий и комнат, где «с размахом» расквартировал свой высший офицерский состав, а отель «Георг V» вообще забрал себе в личное пользование.

Ли, склонный к помпезности и страдающий манией величия, даже ожидал, что раненые солдаты будут изображать на больничных койках стойку «смирно», когда бы он ни явился на осмотр – со своим стеком, в сапогах со шпорами и с семенящей следом свитой заискивающих штабистов.

Подразделения на передовой были возмущены тем, что организация снабжения занялась прежде всего обеспечением собственного комфорта, и французские власти жаловались, что запросы у американцев гораздо выше, чем были у немцев. Один журнал расшифровал аббревиатуру Главного командования – SHAEF – как «Объединение американских отельеров во Франции» (Société des Hôteliers Américains En France). Эйзенхауэр был в ярости от Ли, который вопиющим образом нарушил его указание не превращать Париж в колонию, но так и не набрался решимости его уволить. Даже Паттон, который ненавидел и презирал Ли, никогда не осмеливался ему перечить, опасаясь, что тот отомстит, прекратив поставки в его 3-ю армию.

Верховный главнокомандующий также обнаружил, что стратегические вопросы никто не прояснил даже после огромной неудачи в Арнеме. Когда у Монтгомери возникала идея, он не мог от нее отказаться. Закрыв глаза на тот факт, что именно его войска не открыли Антверпен для судоходства и именно его любимое детище, проект «Маркет-Гарден», провалился, он по-прежнему утверждал, что основную часть запасов должны выделить его группе армий для удара по Северной Германии. 21 сентября, в тот самый день, когда британский воздушно-десантный батальон был вынужден капитулировать в Арнеме, Монтгомери написал письмо, где бранил Верховного главнокомандующего за то, что тот не приказал войскам Паттона остановиться. Примечательно, что даже немцы считали Монтгомери неправым {52}. Генерал Эбербах, захваченный англичанами в Амьене, говорил генералам, вместе с ним попавшим в плен к союзникам: «Все их основные усилия направлены не туда. Путь ведет через Саар» {53}.

Паттон утверждал, что план Монтгомери возглавить «узкий фронт» и подойти к Берлину «одним разящим, словно клинок, ударом» {54} полностью неверен. Для такой стратегии Монтгомери был слишком осторожным командиром, а его путь пролегал через главные реки Северной Европы в их самом широком течении. Брэдли отметил, что так называемый «кинжальный удар с 21-й группой армий в сердце Германии», вероятно, обернется «тычком десертным ножиком» {55}. Паттон, который изо всех сил пытался взять укрепленный Мец, получил приказ перейти в оборону, что явно не улучшило его настроение. Но 21 сентября, когда Эйзенхауэр назвал Монтгомери «умным сукиным сыном», обрадованный Паттон решил, что Верховный главнокомандующий наконец-то распознал хитроумные манипуляции фельдмаршала. В рамках своей кампании по назначению командующего сухопутными войсками Монтгомери предсказал: как только Эйзенхауэр получит командование, жесткий контроль над кампанией ослабнет. «Проблема заключалась в том, – подчеркивал историк Джон Бакли, – что сам Монти больше, чем кто-либо другой, подрывал веру в его способность быть лидером» {56}.

Эйзенхауэр попытался примирить предложение Монтгомери и свою собственную стратегию одновременного наступления на Рур и Саар. Он создал впечатление, что поддерживает идею Монти о едином ударе, но просто хочет добавить немного гибкости в центре. Это была серьезная ошибка. Ему стоило быть откровенным. Эйзенхауэр знал: он может отдавать прямые приказы Брэдли и генералу Джейкобу Деверсу, двум своим подчиненным, командующим американскими войсками на передовой. Но Монтгомери он предоставил слишком много свободы, ведь тот был союзником, и обязательная субординация армии США на него не распространялась. К тому времени Эйзенхауэр уже должен был знать, что генерал Маршалл в Вашингтоне поддержит его кандидатуру на пост Верховного главнокомандующего и Черчилль больше не имеет никакого влияния на президента Рузвельта, особенно когда речь идет о военных решениях. Нежелание Эйзенхауэра настаивать на том, что время для обсуждения истекло и его приказы должны выполняться, позволило Монтгомери по-прежнему сомневаться в стратегии, с которой он не был согласен, и постоянно настаивать на своем. Сам Монтгомери понятия не имел о том, какую напряженность он спровоцировал в англо-американских отношениях. В декабре и январе она достигнет апогея.

Ситуацию не улучшило его отсутствие на важной штабной конференции, проведенной Эйзенхауэром 22 сентября в Версале. Вместо себя Монтгомери послал своего начальника штаба генерал-майора Френсиса де Гингана, или просто Фредди, которого все любили и которому доверяли. Американские генералы подозревали, что Монтгомери сделал это нарочно, чтобы позже иметь возможность увильнуть от соглашений. На встрече обсуждали стратегию, которую предстояло принять, как только союзники закрепятся в порту Антверпена. Эйзенхауэр согласился, что основной удар нанесет 21-я группа армий Монтгомери, которая должна была обойти Рур с севера. Но в то же время он хотел, чтобы 12-я группа армий Брэдли перешла Рейн в районе Кёльна и Бонна и окружила Рурскую область с юга. Два дня спустя Эйзенхауэр изложил все это в письме к Монтгомери, желая убедиться, что у фельдмаршала нет никаких сомнений.

Монтгомери, поставив перед 1-й канадской армией задачу расчистить подходы к Антверпену, казалось, совершенно забыл об этом направлении. Гораздо больше его привлекала идея использовать захваченный во время операции «Маркет-Гарден» Неймегенский выступ для нападения на Рейхсвальд, лес на самой границе Германии. Но канадцы, завершив наконец свою миссию в Северной Франции и начав в начале октября операцию на Шельде, обнаружили, что немецкое сопротивление оказалось намного сильнее, чем предполагалось. Теперь, когда остаткам немецкой 15-й армии дали время сбежать и укрепить остров Валхерен и полуостров Зёйд-Бевеланд, канадцы вели ожесточенные бои.

Эйзенхауэр, которого подгонял присланный Королевским флотом доклад, был еще сильнее обеспокоен медлительностью продвижения. Монтгомери, впадавший в ярость при любом намеке на то, что он не делал достаточно, чтобы открыть для судоходства Антверпен, еще раз заявил, что для ускорения атаки на Рурскую область 1-ю армию США необходимо подчинить его командованию. 8 октября он снова раскритиковал стратегию Эйзенхауэра, но на этот раз – в присутствии генерала Маршалла, посетившего Эйндховен. Это была серьезная ошибка. Даже Маршалл с его величайшим хладнокровием чуть было не вышел из себя при виде столь «непомерного эгоизма» Монтгомери {57}. Фельдмаршал, совершенно глухой эмоционально, возобновил свою атаку, критикуя Эйзенхауэра-командующего, ссылаясь при этом на документ под названием «Заметки о командовании в Западной Европе». Критика стала еще острее, зазвучали неприкрытые намеки на то, что продвижение союзных армий остановила именно неспособность Эйзенхауэра защитить берега Шельды. Фельдмаршал даже высказал предположение, что операция «Маркет-Гарден» провалилась, поскольку он не получил достаточной поддержки от Верховного командования.

Эйзенхауэр ответил несколько дней спустя мощным опровержением всех обвинений, которое он показал Маршаллу для одобрения. Ни генерал Уолтер Беделл Смит, начальник его штаба, ни сам Маршалл не позволили бы ему смягчить его тональность. Даже Монтгомери, толстокожий как носорог, не мог не понять сути одной фразы: «Если вы, как Верховный главнокомандующий одной из великих союзных стран на этом театре военных действий, чувствуете, будто мои идеи и указания таковы, что ставят под угрозу успех операций, мы обязаны передать дело в вышестоящую инстанцию и ждать любых действий, которые они могут предпринять, пусть даже радикальных» {58}. Монтгомери быстро спустился с небес на землю: «Вы не услышите от меня больше ни слова о командовании. Я представил вам свою точку зрения, и вы дали свой ответ. Тем самым с этим делом покончено… Ваш искренне преданный и покорный слуга, Монти». Но для Монтгомери эта история будет продолжаться до конца его дней.

Бои за подходы к Шельде, которые наконец начались 2 октября с атак на севере и на северо-западе от Антверпена, шли под проливным дождем. Канадцам, поддержанным с правого фланга британским 1-м корпусом, понадобились две недели, чтобы добраться до базы на полуострове Зёйд-Бевеланд, и остаток месяца, чтобы провести зачистку. Тем временем у других сил 2-го канадского армейского корпуса большая часть октября ушла на расчистку обширного «котла» на южной стороне устья Шельды, в границах Леопольд-канала. Валхерен захватили с помощью Королевских ВВС: те в конце концов согласились бомбить дамбы, благодаря чему была затоплена большая часть острова, а немецкий гарнизон из более чем 6 тысяч бойцов был вынужден покинуть оборонительные позиции. Отряды британских коммандос из Остенде подплыли на десантных судах к западной оконечности острова и, несмотря на большие потери, встретились с канадскими войсками, идущими наперерез от захваченного южного анклава. 3 ноября в окружение попали последние немецкие солдаты, и в общей сложности в «котле» оказалось 40 тысяч немцев. Канадцы и англичане в ходе этой операции потеряли 13 тысяч убитыми. Однако устье еще предстояло очистить от мин. Первый конвой снабжения вошел в антверпенскую гавань лишь 28 ноября, через восемьдесят пять дней после того, как 11-я бронетанковая дивизия в ходе внезапной атаки захватила город.

Первый американский дозор ступил на немецкую землю во второй половине дня 11 сентября, с северо-востока Люксембурга. С высоты американцы разглядели ряд бетонных бункеров линии Зигфрида – и заявили о своем прибытии на нацистскую территорию, символически помочившись на землю. С тех пор немало подразделений следовали тому же примеру. В тот же день к северо-западу от Дижона 2-я французская бронетанковая дивизия из 15-го армейского корпуса Паттона встретилась с 1-й французской дивизией 7-й армии, идущей с юга Франции. Теперь у союзников была сплошная линия фронта от Северного моря до Швейцарии.

Паттон взял Нанси 14 сентября, но его 3-я армия застряла на древних укреплениях Меца и была вынуждена вести тяжелые бои при форсировании реки Мозель. «Мы взяли достаточно пленных, – сообщал офицер, – для работ на берегу реки, а то там немцы стреляли по нашим санитарам, пытавшимся перенести раненых в штурмовые катера, по солдатам, которые могли прорваться. Всех просто изрешетили пулями. Мы вывели под пули пленных, так они и их положили. И наконец мы сказали: “Да пошли они к дьяволу”– и расстреляли всю эту треклятую группу» {59}.

У немецких дивизий были иные заботы. Командир полка 17-й дивизии моторизованной пехоты (панцергренадеры) СС «Гёц фон Берлихинген» жаловался, что его машины «вечно ломаются из-за паршивого бензина»: «В нем вода. Это вот так мы должны воевать? У меня совсем не было артиллерии. Знаете, когда солдатам приходится постоянно ворочать свои пушки, они вскоре говорят: “Можете поцеловать меня в задницу. Лучше бы я в плен попал”» {60}. Конечно, в штабе фюрера о таком не рассказывали. «Отношения между офицерами и солдатами на передовой остаются отличными и не дают поводов для тревоги» {61}, – рапортовала в ОКВ 1-я немецкая армия, и в целом это оказалось правдой, если судить по письмам домой.

«Война достигла апогея, – писал обер-ефрейтор жене. – Я в секторе напротив местечка, где родился, и потому могу защищать родину и вас еще смелей и решительней… Мы не должны даже мысли допускать о возможности поражения» {62}. Другие выражали презрение к врагу: «Они не нападают без самолетов и танков. Они для такого слишком трусливы. У них есть все мыслимое оружие» {63}. Третий писал: «Американская пехота гроша ломаного не стоит. Они воюют только с тяжелыми орудиями, и, пока стреляет немецкий пулемет, американский солдат не двинется с места» {64}. Но обер-ефрейтор Риглер признавал: «В этой войне победит тот, кто господствует в воздухе, вот в чем правда» {65}. А обер-ефрейтор Хёс горевал из-за отсутствия эффекта от «оружия возмездия»: «Для чего мы приносим в жертву все больше и больше людей? Зачем позволяем уничтожать свою родину? Почему от этого “оружия возмездия”, рассказами о котором нам прожужжали все уши, никакого толку?» {66}

16 сентября, за день до начала операции «Маркет-Гарден», Гитлер удивил все свое окружение в «Волчьем логове», когда после утреннего собрания, посвященного ситуации на фронтах, созвал еще одну встречу. Генерал-оберст Альфред Йодль говорил о нехватке на Западном фронте тяжелых орудий, боеприпасов и танков; вдруг, как отметил в своем дневнике генерал авиации Вернер Крайпе, «фюрер прерывает Йодля. Решение фюрера – контратака из Арденн, цель – Антверпен… Наша атакующая группа – тридцать новых народно-гренадерских дивизий и новые танковые дивизии в дополнение к танковым дивизиям с Востока. Попытка разорвать связь англичан и американцев, новый Дюнкерк. Гудериан [начальник штаба армии, ответственный за русский фронт] протестует, ссылаясь на положение на Востоке. Йодль указывает на превосходство в воздухе и говорит, что ожидаются высадки парашютного десанта в Голландии, Дании и Северной Германии. Гитлер требует полторы тысячи истребителей к 1 ноября! Наступление следует начать в период плохой погоды, тогда враг не сможет летать. Рундштедт должен принять командование. Подготовка до 1 ноября. Фюрер снова резюмирует свое решение в длинной речи. Связывает нас обязательством сохранять строгую секретность и просит поручить дело нескольким надежным людям… Дал инструкции Герингу, тот ночью улетает обратно в Каринхалле. Я чертовски устал. Болит голова» {67}.

Гудериан был потрясен этим планом, ибо знал: как только земля промерзнет и сможет выдержать Т-34, средние танки Красной армии, Сталин начнет массированное наступление на Восточную Пруссию и на запад с советских плацдармов на берегах Вислы. «ОКХ [Верховное командование сухопутных войск вермахта] серьезно сомневается в плане Арденнской операции» {68}, – отмечал Крайпе.

Гитлер, во время июльской битвы за Нормандию уволивший генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта с должности главнокомандующего Западным фронтом, призвал его обратно на тот же пост. «Старый пруссак» имел реноме очень надежного человека, которому можно доверять. Гитлер считал его олицетворением честности и добродетели, однако развратил деньгами и почестями. Хотя Рундштедт все еще демонстрировал здравый смысл, высказывая суждения по военным вопросам, он был алкоголиком и редко участвовал в принятии оперативных решений {69}. В декабре 1941 года, когда фюрер впервые уволил его по состоянию здоровья, все подумали, что это просто предлог. На самом деле Рундштедт, измученный от чрезмерных возлияний, кричал во сне, и временами помощникам приходилось насильно давать ему транквилизаторы. Это увольнение подсластили «подарком на день рождения» в виде 400 тысяч рейхсмарок. Совсем недавно, вызвав недовольство и даже отвращение многих офицеров, чтущих традиции, Рундштедт председательствовал на «суде чести» Гитлера и с позором изгонял любого офицера, заподозренного в связи с июльским заговором генералов.

После неудачного покушения на фюрера между нацистской партией и немецкой армией пробежала черная кошка. Капитан, чья супруга жила в Ройтлингене, к востоку от Страсбурга, сообщал: «Крейсляйтер [нацистской партии] из Ройтлингена рассказывал собравшимся женщинам, что немецкая армия – просто толпа бесчестных свиней, и, если бы не СС и дивизия “Гитлерюгенд”, мы бы уже давно отвоевали свое, и что немецкие офицеры спали с француженками, и что англичане, когда прибыли, вытаскивали немцев из постелей в подштанниках, и что он презирает каждого офицера. Конечно, женщины кричали: “Позор!”, моя жена ушла посреди всеобщего возмущения, однако после такого доноса она, и это, наверное, естественно, не совсем уверена в том, как обстоят дела» {70}. Капитан, услышав обо всем от жены, пожаловался своему генералу: «Такое нельзя говорить людям на родине, даже если это отчасти и правда, ведь они потеряют веру в солдат». Но его протест мало что дал; вероятно, на него донесли. Местные нацисты отыгрались на его семье, отправив к ним на постой столько народу, что капитану с женой в родном доме и места не нашлось.

Оберштурмфюрер Вёльки из 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер»[10], стоявшей у Ахена, удивился, когда немки стали отговаривать их от сражения, – они надеялись, что американцы захватят это место. «Нас обманывали, нас пять лет вводили в заблуждение, сулили золотые горы, и что теперь? – высказалась самая откровенная из них. – Я просто не могу понять, как может найтись еще хоть один солдат, готовый стрелять!» {71} Ей повезло, что она выплеснула свое негодование на Вёльки: видимо, он был одним из очень немногих в подразделении, кто в глубине души соглашался с тем, что Германия долго не протянет. А когда война закончилась, он цинично подумал: «Теперь они начнут нас перевоспитывать, из солдат СС демократов делать».