Архетипическое измерение психики

Глава 6 Раскрытие смысла в процессе индивидуации

К.Г. Юнг однажды разделил основные события психологического лечения на четыре этапа: исповедь, разъяснение, образование и трансформация. Первый этап, исповедь, представляет собой историческое продолжение исповедальных практик в древних тайных культах и в католической церкви. Цель этого — освободить человека от болезненных, подавленных секретов или аффектов, которые изолируют его от других людей. «Это так, — говорит Юнг, — как если бы у человека было неотъемлемое право видеть все темное, несовершенное, глупое и виновное в своих ближних»[246]. «Кажется грехом в глазах природы скрывать наши низки качества — так же, как полностью жить на нашей темной стороне. Представляется, что есть какая-то разновидность сознания в человеке, которая жестоко наказывает всех, кто каким-то образом и в какой-то момент, во что бы то ни стало, ценой своей добродетельной гордости, перестает защищать и утверждать себя, а вместо этого исповедует себя подверженным ошибкам и смертным. До тех пор, пока он может это делать, непроницаемая стена закрывает его от жизненно важного чувства, что он человек среди людей»[247].

Второй этап — разъяснение происхождения определенных нарушений и фиксаций, которые в большинстве своем основаны на желаемых детских фантазиях. Это та область, в которой Зигмунд Фрейд сделал так много полезных открытий. Разъяснение использует интерпретацию сновидений, чтобы получить доступ к скрытому материалу.

Следующая проблема, с которой мы сталкиваемся на третьем этапе, заключается в обучении пациента как социального человека, о чем, прежде всего, говорил Альфред Адлер, и сегодня это играет центральную роль, особенно в групповой терапии и группах саморазвития.

Четвертый этап, трансформация, отвечает еще одной потребности, которая не включена в предыдущие этапы, или включается только имплицитно. Это связано с представлением о том, что социальная адаптация и так называемая нормальность не являются конечной целью для всех людей. Это то, что для неудачников, но тех, кто умеет адекватно справляться с трудностями, смертельная скука. Хотя мы стадные животные и поэтому счастливы только тогда, когда мы можем функционировать как социальные существа, тем не менее, вместе с этим сохраняется стремление к собственной уникальности и к «значительности» в собственной жизни, которое идет глубже, чем просто социальная адаптация.

Внутренний процесс развития, который ведет к реализации этого четвертого этапа, Юнг называл процессом индивидуации. Она включает в себя развитие так называемой зрелой личности, «гармоничного психического целого, способного к сопротивлению и изобилующего энергией»[248], которая способна выбирать свой собственный путь и самонадеянно остается верной своему внутреннему закону[249]. Особенно во времена коллективного невроза наличие таких зрелых людей имеет решающее значение. Также на этом этапе, согласно Юнгу, только сны могут указывать путь, поскольку это развитие следует чисто внутренней склонности или определяется судьбой[250]. Сны, являющиеся индексом процесса индивидуации, имеют, как мы увидим, странный религиозный или мифологический характер, ведь именно религии служили человечеству в открытии внутреннего смысла с незапамятных времен. Однако сегодня существует слишком много людей, для которых существующие религии больше не способны обеспечить какой-либо смысл, и которых также не удовлетворяют чисто экстравертированное мировоззрение современной науки или интеллектуальные словесные игры современных философов. Именно в такие моменты многие люди призываются внутренним голосом и оказываются вынужденными отправиться на внутренний поиск.

Вместо того, чтобы представлять общий набор идей относительно юнгианского понятия индивидуации, я предпочитаю основывать свои дальнейшие объяснения на практическом примере, снах тридцативосьмилетнего доктора, который не подвергался никакому лечению, основанному на глубинной психологии. Это имеет то преимущество, что позволяет нам наблюдать за процессом как незатронутым развитием, происходящим естественным образом, вне контекста психологического лечения. В контексте лечения, конечно, процесс более сконцентрирован, и благодаря большему пониманию сознания можно избежать многих ложных указаний, как мы здесь увидим.

Этот врач приехал откуда-то издалека с севера и был успешным врачом общей практики с нормальным «счастливым» браком и двумя взрослыми детьми. Он во всех отношениях достиг третьего этапа нормальности и удовлетворительного социального функционирования. Он был воспитан протестантом, но почти никогда не ходил в церковь и разделял убеждения разумного, «христианского», гуманистического идеализма, без особой глубины. Он приехал в Цюрих, чтобы получить образование в Институте Юнга; однако в единственный раз, что я видела его в то время, я узнала, что он сбежал от конфликта дома. Он влюбился в замужнюю пациентку и, чтобы избежать проблем, которые можно было ожидать, решил учиться в Цюрихе. Переговоры, однако, показали, что это практически невозможно, особенно по финансовым соображениям, поэтому я посоветовала ему вернуться домой в «свой ад» и остаться там. Он вернулся домой и стал ассистентом в психиатрической клинике, чтобы иметь возможность перейти в психиатрию. Каким-то образом он чувствовал, что должен больше посвящать себя психическим проблемам людей. Он также начал читать труды Юнга. С тех пор, спонтанно, он продолжал посылать мне свои сны, частично с его собственными интерпретациями. Он был очень интуитивным, почти медиумическим характером, и поэтому отлично понимал свои сны. Лишь время от времени я давала ему сигнал, когда ему грозила неожиданная поспешность или инфляция. В результате мы можем увидеть почти незатронутый период того, что мы называем индивидуацией Юнга.

Начальная ситуация уже типична, поскольку индивидуация обычно начинается в период середины жизни и с неразрешимым конфликтом. В этом случае ему казалось аморальным разорвать брак и бросить женщину, которую он когда-то любил, и ему также казалось аморальным подавлять подлинное чувство любви из-за условностей, тем более, что та женщина была уже на грани самоуничтожения из-за его отказа от ее любви. Это типичная ситуация, когда герои стольких мифов и сказок оказываются в начале своих поисков беспомощными, в тяжелом положении, по такой причине, как условная мораль, решимость и т. д. Но серьезные конфликты, как указывает Юнг, редко могут быть «решены»; можно только перерасти их через внутреннее созревание.

Когда доктор вернулся домой, он сначала попытался сохранить условную дистанцию от женщины, в которую был влюблен, хотя он глубоко страдал от того факта, что не мог прийти ей на помощь. Внезапно его потенция в браке начала слабеть. Он прислал мне следующий сон:

Корабль отплыл от берега, где был дом моего детства.

Я внимательно осмотрел корабль и нашел, что он в отличной форме. Я знал, что пересек море на нем несколько раз. Я спросил себя: «Почему я не совершу путешествие?» Я подумал, потому что я недостаточно хорошо разобрался в двигателе.

В ту же ночь его жена видела во сне, что он поскользнулся и упал в воду. Она помогла ему, и он заметил: «Я внезапно почувствовал слабость в ноге и поскользнулся». Его собственное толкование было следующим:

Корабль — это процесс психической энергии, который я еще не достаточно хорошо знаю и который, следовательно, может вызвать осложнения. Слабость в ноге — это ахиллесова пята. Всё это имеет отношение к Альберте [женщине, в которую он был влюблен]. Я часто пребываю в депрессивном состоянии. Я беспокоюсь об Альберте. Она все еще продолжает жить, но испытывает сильные депрессии из-за страданий в мире. Я чувствую что-то похожее — может быть, она — это мои отношения с человечеством? У меня есть неотвратимое чувство, что без Альберты я не смогу двигаться дальше.

Я честолюбив и мог бы спокойно продолжать размышлять о внешних вещах. Я не могу отпустить ее. Я не могу избавиться от ощущения, что оба имеют смысл: мой брак и моя — назовите это, как все, мне все равно — одержимость Альбертой. Возможно, это как-то связано с идеей Юнга об индивидуации? Я знаю, что когда я просто разговариваю с Альбертой по телефону, моя радость жизни возвращается. Но это тоже явно не решение! Во всяком случае, это держит смерть за дверью. Любая помощь, которую я могу оказать другим пациентам, я чувствую, это то, что я в действительности делаю для нее, но я все-таки не могу использовать это как оправдание, не так ли? Моя ответственность перед ней не уменьшается, если я работаю до смерти для других! Конечно, нельзя предавать любовь с состраданием доктора…

Из этих комментариев становится ясно, что Юнг имел в виду под проекцией анимы. Волшебный образ женщины молодого человека передан Альберте, и в мире нет трюка, способного освободить ее от него. Только путь к переживанию своих страданий может принести развитие. Мы также видим, как он тщетно пытался сублимировать свою любовь в медицинское сострадание, и все же глубоко внутри себя знал, что это обман.

Как мы знаем, то, что Юнг подразумевает под анимой, — это внутренний образ женского, который мужчина несет в себе, состоящий из всех женских фигур — матери, дочери, сестры, возлюбленной, жены. Первоначально это происходит от образа матери, первой женщины, которую он встречает. Черты характера этой фигуры соответствуют атрибутам женской стороны мужчины, стилю его бессознательного подхода к жизни. В нашем случае анима является суицидальной и депрессивной, потому что до сих пор он пренебрегал ею, и потому что у него тоже есть своего рода скрытая депрессия. Всякий раз, когда мужчина встречает женщину, которая целиком или в значительной степени соответствует этому внутреннему образу, он становится жертвой безысходности. Тогда появляется чувство изначального знакомства: «О, в прошлом вы были моей сестрой или моей женой!» Каждый любимый, говорит Юнг[251] — это средство или воплощение этого опасного отражения, «Госпожа души», как Карл Шпиттелер назвал ее. Она принадлежит мужчине, и «она — лояльность, которой в интересах жизни он должен иногда поступаться; она является столь необходимой компенсацией за риски, борьбу, жертвы…; она — утешение для всей горечи жизни. И в то же время она великий иллюзионист, соблазнительница, которая увлекает его в жизнь… и не только в ее разумные и полезные аспекты, но и в ее страшные парадоксы… Благодаря интеграции анима становится эросом сознания и функцией, которая опосредствует содержание коллективного бессознательного в сознании. Ибо, если человек пытается перевести фантастические образы, лежащие за его иррациональными настроениями и внезапными „состояниями“ в сознание, он может таким образом получить доступ к психическому содержанию за ними. Поэтому, анима — это также женская инициатива в его творческой деятельности. Только через отношения с настоящей женщиной человек может реализовать свою аниму»[252].

Но вернемся к сновидцу. В течение многих месяцев он продолжал жить, поглощенный исключительно своей работой. Он чувствовал себя угнетенным, одержимым чувством «как перед грозой или землетрясением», ощущением «что-то должно произойти». Может быть, он сказал, «коллективное бессознательное Юнга?» Затем ему приснился сон:

Человек из сна стоит рядом со мной, кто-то добрый, мудрый друг. Он говорит: «Ты уверен, что действительно хочешь помочь ей [Альберте], даже если тебе, возможно, придется пожертвовать жизнью?» «Да», — отвечаю я. Потом мы несемся через пространство со скоростью ветра и останавливаемся где-то посреди Европы. Там вдруг рядом с нами оказывается мужчина. Он, я знаю, злой, и почему-то я также знаю, что он отнял «свет» у Альберты и что я могу исцелить ее, только если верну его. Она сама не могла вернуть его; я должен сделать это за нее, или она останется неизлечимой. Единственное решение — погрузиться вглубь злого человека. «Ты знаешь опасность», — говорит друг мечты. «Если ты не пойдешь так прямо, как только можешь, и если ты обратишь внимание на что-то, кроме своей задачи, ты никогда не сможешь найти свой путь обратно в жизнь» (я понял это буквально во сне, что на следующее утро мой труп был бы найден в кровати.) «Да, мне это понятно», — это был мой ответ. Тогда я каким-то образом погружаюсь в мужчину; это как если бы я лез в глубокую пещеру. Я блуждаю в темноте, все время ища «свет», и, наконец, я нахожу его… Я беру его с собой и спешу обратно. Я просыпаюсь с ощущением выхода из пещеры.

У него не было какой-то большой идеи, что можно сказать об этом сне. Он думал, что это может быть связано с обнаружением его темной стороны, которая была частью его, или с поиском света для Альберты, или с чем-то, связанным с исцелением больного человечества. Затем он некоторое время был жертвой острого страха сойти с ума, а после ему пришло в голову, что если он сможет сопереживать пациенту, «пациент станет осознанным в нем». Очевидно, он нырнул в темноту и был в опасности не меньшей, чем предсказанной сном.

Когда мы более подробно рассматриваем этот сон с точки зрения юнгианской психологии, злой человек, в которого сновидец должен был нырнуть, должен представлять собой то, что Юнг называл тень. Поскольку сновидец занял сознательную позицию, которая была слишком идеалистической, он сильно подавил свою эгоистическую, инстинктивную, «злую» и особенно агрессивную сторону. В эту сторону его природы он теперь должен был проникнуть сознательно — это главная моральная задача, ибо тень содержит навязчивые аффекты и эмоции, которые могут в любой момент поразить его. Однако, только если сновидец проникнет в эту темную сторону, он сможет найти исцеляющий свет для Альберты. Хороший друг из сна снова появился; он олицетворяет то, что Юнг называл Самость, целостность личности. Характерно, что этот друг из сна направил его в центр Европы, то есть к внутреннему центру его психики. И там, в этом центре, он должен противостоять своей темной стороне.

В последующем сне красные коровы и быки бегают, как сумасшедшие, но кажется, что благодаря этому земля перевернулась, и это сделало ее плодородной. Инстинкты и аффекты вспыхнули. Затем, в другом сне, появился «дух» из старого гроба в подвале четырехугольного замка с четырьмя угловыми башнями. Этот замок — вариант мотивов центра в вышеупомянутом сне и снова символ Самости. В глубине, что-то мертвое хочет ожить. Сновидец подумал, что это что-то, что всегда сбивало его с толку, когда он хотел понравиться своей матери. В соответствии с этим кажется, что это снова зло, агрессивный мужской элемент, который ждет в гробу для воскресения. После этого сна он внезапно озаботился вопросом, что когда бы ни возникал конфликт любого рода, столько зла было в нем самом и столько в его окружении, и как этот вопрос можно решить. Он пришел к выводу, что по отношению к проблеме нужно «найти середину», промежуточную точку между двумя. После этого прозрения ему приснилось, что он был на корабле, который плыл в страну свободы, на «родину». Он сам мог бы полететь на самолете до места назначения, но только если оставит все личное и все свое имущество. Итак, теперь он отправился в плавание, которое было возвещено первым сном, описанным выше, но ему пришлось отказаться от всего, чтобы достичь внутренней свободы. Эта свобода есть не что иное, как осознание, ибо везде, где мы бессознательны, мы несвободны. Сновидец понял свободу иначе, то есть как освобождение от чопорных, обычных запретов, с которые он воспитывался до сих пор, и он осмелился сделать скачок — вступить в отношения с Альбертой, хотя бы, для начала, в платонические.

Гигантская сексуальная волна наводнила его снами о ночных клубах и стриптизершах, за чьими улыбками, однако, по его словам, сияло стремление к «настоящей любви». В это время он написал мне:

Я много работаю, и моя карьера прогрессирует, но я чувствую себя странно без энтузиазма. Это потому что моя жена не понимает мою глубокую внутреннюю жизнь; я мог бы лучше с этим разобраться, если бы она это понимала.

Но это общая проблема, не так ли? Мое стремление видеть Альберту частично видимо и частично слепо, смесь любви и навязчивой идеи. Моя большая часть, часть, которая посылает «внутренний голос», чувствует ответственность, как за жену, так и за Альберту, и за всех, кто участвует в этом, — это растущее чувство ответственности по сравнению с моим постоянно прорывающимся эгоизмом. Мое большее «я» загнало мое маленькое «я» в угол, и оно больше не нарушает ни мое здоровье, ни мою работу. Я беру себя в руки и делаю свою работу, но как только мне приходится участвовать в пустой поверхностной жизни, я чувствую усталость — такая ужасная трата времени! Мое эго нетерпеливо и забывает, что жизненные процессы шаг за шагом идут по спиральной лестнице; никто не может прыгнуть в небо. И все же я испытываю рай в своем сердце, минуты истины и красоты, которые придают мне силу и глубокую благодарность, но также усиливают и мои страдания.

И снова:

Я счастлив, как и Альберта. После всего, у меня появился внутренний учитель, и она идет со мной. Так что я просто должен следовать «свету в моем сердце».

И:

Раньше я думал, что сексуальные отношения в браке означают «быть одной плотью», и что несчастье ожидало бы любого, кто разрушит брак. Но теперь сокрушительное озарение пришло ко мне, что я всегда был женат на Альберте, с самого начала времен. Мы оба знали об этом. Но если бы мы вели себя безответственно по отношению к нашим партнерам и детям, это было бы нарушением нашего брака. Это не имеет ничего общего с сексуальностью. Иногда мы чувствуем, что сексуальные отношения с нашими законными партнерами походят на нарушение брака. Мир наверняка подумает, что развод — единственное достойное решение; согласно общественной нравственности, наша любовь — это нечто нечестивое, хотя эта самая любовь восхваляется в церквях и в ритуалах как нечто славное. Естественно, мы думали о разводе, как о «приличном» решении. Но наша любовь лежит между двумя жерновами: страстью и ответственностью, и она должна оставаться там, потому что зерно может стать хлебом. Кто может понять это?

В это время у него был следующий сон:

Я был в католической школе и шел по лугу в церковь. Была зима. Я знал, что мир разделен на две части: «свободные нации» и «тоталитарные государства». Когда я вошел в церковь, я услышал стрельбу из винтовки. Я увидел, как за колонной скрывается человек, похожий на отца X. (X — хороший священник, но слабый до вина и женщин). Перед ним стояла женщина, шпионка из тоталитарных вражеских государств, и она стреляла в него, пока все ее боеприпасы не израсходовались. Затем она вышла и подняла руки, что означало, что она сдается. Священник также отбросил свою винтовку. Затем из подвала вышел человек (он напоминает мне о земном, простом, но художественно одаренном друге, который считает меня «безнадежно рассудочным», он всегда готов помочь, любит животных, практичен и совершенно нетрадиционен). Теперь все мы трое пошли за женщиной. Она хотела напасть, но мужчина из подвала крепко сжал ее, и она сдалась и вручила ему предмет в знак того, что сдается. Он коснулся его, но отпрянул, как будто это был горячий утюг и уронил его. Я поднял это и почувствовал, что это очень важно и не вредно для меня. Это был круглый предмет из меди, похожий на плоскую пепельницу со змеями по краям с узором волн. Во сне я думал: «Терновый венец Христа».

В середине был красный полупрозрачный желток большой красоты. Я взял это и подумал: «Если бы не этот красный желток, я бы не знал, насколько красивой может быть медь».

Я пошел домой и показал моей жене предмет, но она боялась его, поэтому я сохранил его для себя. Я знал, что это сокровище, которое может хранить только тот, кто заслужил его через испытания и трудности. Я также знал, что желток означает «кровь и слезы».

Вместо того, чтобы интерпретировать этот сон, он добавил к нему второй, который был у него два года назад и который мы рассмотрим позже. Сначала я хотела бы кратко прокомментировать первый сон. Католическая среда означает для сновидца, как вытекает из его замечаний в письмах, мир религиозных символов, который был утрачен протестантами. Здесь сновидцу все же предстоит учиться, отсюда и школа. Затем он говорит нам, что мир разделен железным занавесом. Этот мотив часто появляется в снах современных людей и символизирует на первом уровне собственную невротическую разделенность. Но это также указывает на невротический раскол, который стал заметен во всей нашей культуре. Юнг говорит нам[253], что весь наш мир разобщен, как невротик. «Западный человек видит себя вынужденным, объясняя это агрессивной волей к власти на Востоке, предпринимать чрезвычайные меры защиты, и в то же время он хвастается своей добродетелью и своими добрыми намерениями. Однако он не замечает, что его собственные пороки, которые он прикрыл хорошими международными манерами, систематически рассматриваются и проявляются коммунистическим миром… Его собственная тень ухмыляется западному человеку с другой стороны железного занавеса».

За двумя разделенными мирами стоят две архетипические силы. На Западе космический принцип называется Богом или Отцом; На Востоке это Мать, а это значит материя. «В сущности, мы знаем так же мало как об одном, так и о другом»[254]. Для сновидца тоже эти принципы христианского духа и материального, т. е. телесного принципа любви, находятся лицом друг к другу. Вот почему в его сне Восток представлен женщиной. Христианский дух, однако, представлен довольно слабым священником — беззаботным, веселым христианством с небольшим количеством вина и секса. В конце концов, мы взрослые люди и читали Фрейда. Поскольку во сне противник с материальной стороны сдается; именно она вручает круглая медную чашу со змеями, предмет высшей ценности. Этот круглый объект — это мандала, и, как Юнг пытался доказать почти в каждом из своих произведении, символ Самости, внутренней, высшей цельности личности. Он сделан из меди, металла богини Венеры-Афродиты. Извивающиеся змеи говорят об исцеляющем жезле Эскулапа, согласно ассоциациям самого сновидца. Красный желток подобен куску первичной живой материи, первоматерии алхимиков, тайне жизни, которая одновременно является духом и материей. Этот объект напоминает сновидцу терновый венец Христа. Это также связано с «занозой в теле», о которой говорил Павел, поскольку для христиан этот символ Афродиты является источником страданий и конфликтов. Этот сон очень хорошо показывает, что Юнг всегда указывал — в подражании Христу мы не должны внешне имитировать Христа; скорее, быть христианином должно означать принятие собственного креста, своего собственного конфликта, на себя. Сохраняемый символ является парадоксом: это предмет высшей ценности, секрет жизни, и в то же время, кровь и слезы. Никто другой не может держать «горячий утюг», кроме самого сновидца, потому что это его крест и тайна его жизни, которую он должен сохранить для себя.

После этого сна у сновидца начались также физические отношения с любимой женщиной, поскольку он интерпретировал желток как физический субъект, «состоящий из клеток тела». В конце концов, как он говорит о себе во сне, без этого желтка он не узнал бы, как прекрасна медь, металл Венеры. Его мужская потенция была теперь полностью восстановлена. Но теперь давайте обратим внимание на сон двухлетней давности, который была отправлен мне вместе с тем, что приведен выше, как будто один должен объяснить другой:

Я был с моим учителем, невидимо присутствующим, на краю сферы, которую он назвал «высшей реальностью», то есть чем-то без времени и пространства, неописуемым. Только те, кто видел это, могут понять этот опыт — «всё-ничто», «везде-нигде», «все-никто», «еще не сказанное слово». Каким-то образом учитель помог мне вытащить два живых существа или что-то подобное из этой высшей реальности. Я их не видел, но я знал о них. Чтобы сделать их видимыми, учитель помог мне извлечь серебристо-серый, туманный материал из пространства, в котором мы плавали, и мы покрыли эти два существа, и что-то третье, что разделяло их. Когда я увидел их покрытыми, меня охватило глубокое изумление: «Это ангелы!» воскликнул я «Да, — ответил он, — это ты». Я увидел серый занавес, разделяющий двух ангелов, и Учитель объяснил: «Это завеса иллюзии». В ней было много дыр. Я был глубоко тронут, и крикнул: «О, он растворяется, он растворяется», и я чувствовал, что тысячи лет, которые прожиты в полубессознательной надежде на то, что это может быть прорвано, теперь исполнены. Я подошел к ангелу, который был «я», и увидел серебряную струну, тянущуюся от него к маленькому существу, которое было тоже «я» в царстве иллюзий. Еще одна струна тянулась к женщине. Это была Альберта. Два ангела, казалось, были одинаковыми и бесполыми, и они могли «думать вместе» в какой-то идентичности. (Это случалось со мной в действительности с Альбертой «здесь, внизу».) И мы подумали: «Такая маленькая часть нашего сознания живет в этих маленьких существах, и они беспокоятся о таких пустяках. Бедные маленькие существа! И мы увидели, что их союз может произойти должным образом, только если эти два маленьких существа продолжат нести свои обязанности перед своими родственниками и не последуют своим эгоистическим желаниям. И в то же время нам было ясно, что будет грехом против этой „высшей реальности“ (грех против Святого Духа?), если мы не продолжим процесс взаимного развития сознания».

Он добавил к этому:

Я мог бы написать целую книгу в качестве комментария к этому; однако у меня нет времени. Но я должен признаться, что во мне есть что-то, что просто верит в этот путь. Бог использует обычный долг в качестве оружия, чтобы заставить нас жить против его собственного закона. Я все еще ищу то, что Франциск Ассизский очевидно нашел, «живое сердце» или «Бог есть любовь». Но моя зависимость от мира мешает мне. И может быть, моя так называемая добродетель содержит больше греха против жизни и больше гордости, чем любви?

Этот сон об ангелах на расстоянии, которые тайно идентичны двум маленьким существам на земле, двум «эго», вовлеченным в эту драму, указывает на архетипическую ситуацию, которую Юнг подробно описал в своей «Психологии переноса» и поэтому я должна здесь отослать читателя к этой работе[255]. Когда мужчины и женщины сталкиваются друг с другом в любовной ситуации, в действительности присутствуют четыре фигуры: два «эго» и два их бессознательных компонента личности, которые Юнг назвал анима и анимус. В алхимической традиции последние символизируются солнцем и луной или королем и королевой. В нашем сне они символизируются двумя бесполыми ангелами. Я уже попыталась описать аниму. Ее двойником в женщине является анимус, производная от образа отца. Он отрицательно проявляется в виде предрассудков, жестких мнений, традиционных духовных моделей, жестокости и других форм мужской неполноценности. Он проявляется позитивно, как жизнерадостность, креативность и стойкость характера. Тот факт, что здесь, в нашем сне, эти две фигуры — бесполые ангелы, можно понимать как компенсацию, потому что на данном этапе сексуальность оказалась столь важной для обоих партнеров.

Юнг указывал в своей работе, что существует тенденция к тому, чтобы и анимус, и анима были спроецированы на человека-партнера, или в рамках христианской традиции спроецированы на догму[256]. В первом случае порождается неизмеримое очарование, как в предыдущем примере. В последнем случае Христос является внутренним женихом, а Мария или Церковь (экклезиу) — внутренней невестой. В таком случае, эти фигуры бессознательны как индивидуальные компоненты личности. Эти проекции на догму сегодня стали в значительной степени нефункциональными. Это неразрывно связано с кончиной христианских коллективных норм. «Наша» цивилизация, «однако, оказалась весьма сомнительным предприятием, явным отходом от возвышенного идеала христианства; и в результате, проекции в значительной степени отпали от божественных фигур и неизбежно обосновались в человеческой сфере…» (а именно, на эрзац богах, таких как фигура Фюрера и т. п.); или «…упущенные проекции оказывают тревожное воздействие на человеческие отношения и разрушают не менее четверти браков. Тем не менее, этот шаг назад имеет то преимущество, что заставляет нас обратить внимание на человеческую психику. Настоящий сон выражает в очень тонкой манере, как один аспект того, что в игре, является чем-то личным. Говорить об ангеле, что он — сновидец, тем не менее, не означает, что это эфемерное маленькое эго, которое затмевает его существование, как еще одно эго ниже на земле. Оба ангела, которые на земле принадлежат сновидцу и Альберте, на самом деле один. Это иллюзия — верить, согласно тому, как это представляется во сне, что их двое. Бессознательное стремление, символизируемое объединением двух ангелов, в конечном счете, стремится к внутренней связи компонентов личности, духовной „свадьбе как внутреннему опыту, который не проецируется“. Это стремление ведет к открытию и переживанию Самости, цели индивидуации. Только такое объединение в Самости, согласно Юнгу, может сохранить современного человека от растворения в массовой психе[257].

Но этот внутренний синтез не может произойти без сознательного и принятого отношения к своим ближним. „Это таинственное нечто, в котором происходит внутренний союз, не является ничем личным, не имеет ничего общего с эго, на самом деле превосходит эго, потому что, как Самость, это синтез эго и надличностного сознания“. Это приводит к внутренней консолидация личности, но не упрочению. „Тут есть ядро всего феномена переноса, и его невозможно отбросить, потому что отношения с собой — это одновременно отношения с нашим ближним, и никто не может быть связан с другим, пока он не связан со своей Самостью“. Вот почему индивидуация имеет два принципиальных аспекта: с одной стороны, это внутренний процесс интеграции, а с другой — процесс объективных отношений. Этот двойной аспект имеет две соответствующие опасности. Первая — это опасность того, что пациент использует возможности для духовного развития, вытекающие из анализа бессознательного, как предлог для уклонения от более глубоких человеческих обязанностей и для воздействия на определенную „духовность“, которая не может противостоять моральной критике [то, что делал сновидец сначала, в то время, когда он оставался в стороне от Альберты]; другая — опасность того, что атавистические тенденции могут получить господство и перетащить отношения на примитивный уровень. Между этой Сциллой и этой Харибдой есть узкий проход…»[258]

В настоящем сновидении «учитель» представляет олицетворение Самости, и он пытается показать сновидцу, что он должен выполнять свои моральные обязанности перед своей семьей, и вместе с тем не должен уклоняться от своих отношений с любимой. Космическая возвышенность образа пытается указать на более высокое значение способа, который следует принять, и поднять сновидца над бесполезностью его всеохватывающих забот и желаний на более высокий уровень и показать ему сверхличностный аспект всей ситуации, направленный на реализацию Самости, образа Бога внутри себя. Ибо ангел (ангелос) — это, в конце концов, посланник Бога.

На этом я хотела бы закончить обсуждение этого этапа развития. Драма на земле продолжалась, лучше или хуже. Двое влюбленных остались, каждый в своем браке и со своими детьми. Постепенно интенсивность очарования сокращалась, но продолжила существовать хорошая, понимающая дружба. Мы могли бы сказать, что сновидец смог хотя бы частично интегрировать свою аниму, и дифференциация принципа Эроса принесла пользу его терапевтической практике.

Однако, вместе с тем, цель была еще далека от завершения, и приключение было еще далеко от завершения. Вместо этого возникла новая проблема, которая проистекает из опыта Самости. Эта новая проблема четко отражена в сновидении, присланном мне через несколько лет сновидцем:

Я совершил путешествие пешком из Англии в Швейцарию с неизвестной девушкой. Мы были хорошими друзьями и испытали много радости и страданий вместе. В Цюрихе был большой институт под названием «Институт позитивных намерений» с различными отделами для разных позитивных намерений. Там было множество фонтанов, зеленые растения и яркий свет. Я послушал лекции, которые там проходили, и, оглядевшись по сторонам, вошел в комнату, где читал лекции Джон С., известный теософ. Там я увидел стол, за которым сидели двенадцать седовласых, достойных старцев в красных одеждах. Они выглядели очень мудрыми. Было, однако, дополнительное место, которое оказалось пустым. Я спросил Джона С.: «Вы все еще проповедуете о Том, Кто должен прийти и занять это кресло (мировом учителе)?» Он покраснел и сказал: «В институтах, которые следуют определенным обычаям, трудно выступать против них» (то есть выступать против тех, кто знает лучше). Я понял, что он хочет сохранить определенные ценности, служа определенным условностям, в которые сам он не верил. Внезапно я почувствовал в себе некое более высокое сознание. Это было похоже на голос, который говорил: «Позитивные намерения могут ослепить внутреннее видение, так что люди думают только о позитивных ожиданиях. Их ожидание увидеть, что пустое место занято, приводит их к обману мышления, что в настоящее время оно пусто. По правде говоря, оно всегда было занято „Не имеющим формы“, высшим учителем, который сам является реальностью. Двенадцать мудрых людей не только знают, что Он занимает пустое на вид место, но также и то, что Он в них самих и в каждом. Они знают это, тогда как другие этого не знают». Теперь я покидаю институт, потому что лекции оказались бесплодными для меня. И я снова нашел свою девушку… и спросил ее, хочет ли она поехать со мной в Россию, я знал, что о многом прошу и даже добавил: «Я не могу обещать никогда не покидать вас; мы должны идти вместе без каких-либо условий». Сначала она удивилась, но потом поняла… Наши взгляды встретились, и нам было легче просто довериться друг другу без обещаний. И вскоре я увидел, что она не желает ничего лучшего, как идти со мной на свободе и без гарантий и просто жить и позволить «Не имеющему формы» вести нас.

Сновидец планировал продолжить психологическую подготовку в Англии, а также в Цюрихе. Таким образом, эти два места символизировали продолжение внутреннего пути. Институт «позитивных намерений», очевидно, является проекцией на институт Юнга, но, поскольку, в отличие от реальности, теософ читал там лекции, он представляет собой нечто в самом сновидце, так как в это время у него появился неожиданный интерес к теософии. Стол напоминает Круглый Стол странствующих рыцарей, который был построен по образцу стола Тайной Вечери и на котором также было пустое место, siege perilleux оставленное Иудой вакантным. Земля открывается и пожирает того, кто сидит на этом месте. В Саге о Граале Персиваль нечаянно сел на это место и в результате был вынужден искать Грааль[259]. Таким образом, пустое место — это место, где происходят нуминозные события, когда ход истории поворачивается в направлении добра или зла. Ожидания людей, представленные во сне как ложные, что в какой-то момент там появится «учитель мира», соответствуют христианскому ожиданию Второго пришествия Христа или еврейскому ожиданию Мессии. В отличие от этого, сон утверждает, что «Не имеющий формы» всегда был и остается. Это образ Бога, действующий в человеческой психике, которого уже нельзя ожидать во внешнем развитии, проецируемом на историю, но которому мы должны подчиняться здесь и сейчас. Затем сновидец покидает этот круг, потому что он чувствует, что лекции бесплодны, и продолжает свой путь в Россию, дальнейшее путешествие по его внутреннему пути в глубь, за железный занавес, то есть в его все еще темную внутреннюю сторону, или бессознательное. Россия, как земля материализма, означает для него мир ощущений, его низшую функцию сознания, где ему еще есть чему поучиться, а также где его тень в виде пока не интегрированных амбиций все еще ожидает его как задача.

Когда проблема анимы интегрирована, говорит Юнг, на внутреннем пути возникает дополнительная опасность, а именно, идентификация с так называемой мана-личностью или Самостью, «великим мудрецом». Кто бы ни оказался жертвой этой опасности, он теряет свою индивидуальность и снова становится, не замечая этого, внутри себя коллективным. Вот почему во сне есть институт со многими людьми и многими школами мысли. Внутреннее направление кажется потерянным. И это ловушка, в которую сновидец упал вверх тормашками. Он начал представляться в своих письмах все чаще и чаще как Великий Мудрец, который имел благородные намерения помочь человечеству. И регрессивная коллективизация поразила его еще одним, очень конкретным образом. Он стал членом алхимико-герметической масонской ложи, которая пользовалась большим влиянием на его родине. В этот момент он прервал свою переписку со мной, так как он «больше не нуждался в духовной помощи». Кроме того, он был отрезан от меня благодаря «установлению» правила молчания. За это время он появился в Цюрихе в течение двух дней, и у нас был только ограниченный контакт, и его инфляция полностью изолировала его от какой-либо человеческой дружбы.

В своем эссе «Отношения между эго и бессознательным»[260] Юнг подробно описал эту опасность на внутреннем пути. Это, говорит он, «мужская коллективная фигура, которая теперь поднимается из темного заднего плана и овладевает сознательной личностью». Это «влечет за собой психическую опасность тонкой природы, ибо, раздувая сознательный ум, она может уничтожить все, что было достигнуто путем достижения соглашения с анимой». Затем человек ощущает себя способным провозглашать природу предельной реальности. «Перед лицом этого наше ничтожное ограниченное эго, если оно имеет лишь искру самопознания, только отбросит назад и быстро прекратит все притязания на силу и важность». Достижение соглашения с анимой «было не победой сознательного над бессознательным, но лишь установлением равновесия между двумя мирами»[261]. Что особенно соблазнило нашего сновидца, это его «позитивные намерения»; он всегда был готов помочь страдающему человечеству, и это также побудило его стать членом политически активной ложи. Фундаментально, он не мог признать, что до этого момента скорее пассивно претерпевал процесс развития, чем активно его добивался. Он, подобно Иакову на переправе, боролся с ангелом Божьим; что-то вне его и сильнее, чем он, завладело его жизнью. «Но каждый, кто пытается сделать то и другое, — говорит Юнг, — приспосабливаться к группе и в то же время преследовать свою индивидуальную цель становится невротиком». Такой «Иаков», Юнг продолжает, подмигивая, «будет скрывать от себя самого факт того, что ангел был, в конце концов, сильнейшим из них двоих — каким он определенно был, чтобы не было никаких жалоб, что и ангел ушел, прихрамывая»[262].

Для меня эта фаза развития моих отношений со сновидцем давала возможность пожертвовать моим собственным притязанием на власть в форме «позитивных намерений». Я могла лишь надеяться, что «Не имеющий формы» поможет. И он помог. Примерно через год сновидец снова начал писать мне совершенно цивилизованно, и он прислал мне сон, в котором в длинных драматических сценах он наконец смог спасти себя от власти опасного, злонамеренного диктатора в красной одежде. Последовавшие за этим сны настаивали на том, что он должен придать творческий облик своим переживаниям. Он продуманно собирал некоторые фольклорные мотивы своей родины и работал над ними, а затем сразу же увидел во сне, что его отец предложил ему великолепные драгоценности, найденные в его стране. Отец здесь обозначает духовную традицию, предлагающую ему высшие психические ценности, которые можно найти в этих мифах.

Так что теперь путь снова открылся. Двадцать лет прошли с его первых снов, ему было уже пятьдесят лет, и его внутренний путь все еще далек от завершения — если мы верим в сны умирания, процесс продолжается даже после смерти.

Я попыталась дать здесь только краткий очерк, который дает лишь проблески в этом процессе и не учитывает множество взлетов и падений, — заботы о жене и детях, личные проблемы всех видов, которые произошли между главными моментами. Для тех, кто не знаком с такими внутренними процессами, трудно решить, что в этом процессе личностно и что имеет общечеловеческое значение. Типичным, в первую очередь, является необходимость примириться с собственной темной стороной, тенью, поскольку здесь сновидцу нужно было искать «свет» в злом человеке. Также типична потребность подчинить себя Самости, или, как это здесь названо, «Не имеющему формы» (без идентификации с ним) и следовать своему пути под его руководством. Все остальное в этом случае более или менее личное. Этим путем следуют не только личности из социальных верхов, но и люди из простого народа, однако, всегда — личности.

То, что путь индивидуации носит религиозный характер, ясно видно из снов, которые были представлены. Это заставило представителей различных религиозных конфессий выразить озабоченность тем, что путь индивидуации может привести к рассеянию сообщества. «Это действительно был бы ретроградный шаг, — ответил им Юнг, — но в этом нельзя обвинять „истинного человека“ [Самость]; причиной являются скорее все те плохие человеческие качества, которые всегда угрожали и препятствовали работе цивилизации. (Часто, действительно, овцы и пастыри почти одинаково глупы.) „Настоящий человек“ здесь ни при чем. Прежде всего, он не уничтожит никакой ценной культурной формы, так как он сам является высшей формой культуры. Ни на Востоке, ни на Западе он не играет в игру пастыря и овцы, потому что с него достаточно того, чтобы стать пастырем для себя самого»[263].

Путь к «истинному внутреннему человеку» или подчинение «Не имеющему формы», как мы видим, опасен. Развитие личности — это акт смелости, и трагично, что именно демон внутреннего голоса означает сразу же высшую опасность и необходимую помощь[264]. По этой причине никто не следует этим путем, никто, для кого он не является внутренне вынужденным, но важно, чтобы пасторы и врачи знали о его существовании, потому что когда человек призван внутренним голосом и не следует ему, он уходит в невроз или даже уничтожается. Пока человек все еще верит в свет истины, как уже было открыто, он, по крайней мере, защищен от этого трудного пути, но когда свет всех истин проповеди и веры исчезает, для многих не остается иного выбора, кроме как искать «свет» внутри себя. Поэтому я хотела бы завершить цитатой из «Брихадараньяка-упанишады» (4.3:2–7):

2. [Джанака спросил так:] «О Яджнавалкья, какой Свет у человека?» «Свет солнца, царь, — сказал [он], — При свете этого солнца, действительно, человек сидит, ходит, работает и возвращается». «Это, действительно, так, О Яджнавалкья» (сказал Джанака).

3. Затем Джанака спросил: «О Яджнавалкья, какой Свет у человека после того, как солнце зашло?» «Луна становится его светом, при свете этой луны, действительно, он сидит, ходит, делает работу и возвращается» [ответил Яджнавалкья]: «Это, действительно так, О Яджнавалкья» [сказал Джанака].

4. [Джанака снова спросил:] «О Яджнавалкья, какой свет у человека, когда солнце и луна зашли?» «Огонь это его свет, при свете этого огня, действительно, он сидит, ходит, работает и возвращается» (ответил Яджнавалкья). «Это действительно так, О Яджнавалкья» (сказал Джанака).

5. [Джанака теперь спрашивает:] «О Яджнавалкья, какой свет у человека, когда зашли солнце и луна, и огонь погас? „Речь — его свет; в свете этой речи, действительно, он сидит, ходит, работает и возвращается. Следовательно, О Царь, даже если рука не различима, то где бы речь не была произнесена, можно действительно идти туда“ Это действительно так, О Яджнавалкья» (сказал Джанака).

6. [Джанака ставит следующий вопрос так:] «О Яджнавалкья, какой свет у человека, когда солнце и луна зашли, огонь погас, речь замолкла?» [Яджнавалкья отвечает таким образом: ] «Истинное Я есть его свет. Под светом Атмана, действительно, он сидит, ходит, работает и возвращается».

7. [Джанака ищет дальнейшего объяснения таким образом:] «Какое Я [ты имеешь в виду]?» [Яджнавалкья объясняет:] «Это человек, состоящий из [Проживания] среди чувств [и который является] внутренним Светом в сердце…»[265]

На языке нашего сна, «Не имеющий формы». Единственная опасная реальность, от которой мы ни в коем случае не можем ускользнуть и в то же время единственная ценность, которую никакая сила в мире не может отнять у нас, это реальность нашей собственной психики.