Артур Артузов

– Сэр, ожидает приема мистер Сидней Джордж Рейли… Черчиллю не потребовалось напрягать память. Это имя господина средних лет с путаной биографией, только что вернувшегося из России (в свое время его представили в кулуарах Парижской мирной конференции в качестве консультанта британской делегации), канцлер казначейства знал достаточно хорошо. Тогда ситуация не позволяла его принять, как подобает государственному деятелю его, Черчилля, ранга. Но цепкая память уже держала этого человека на заметке. Теперь же в самую пору пригреть жаждущего борьбы специалиста по российским делам. Опытнейший разведчик, изворотливый и смелый агент МИ–1(с), теперь выделившейся в самостоятельную службу разведки МИ–6, иначе Сикрет интеллидженс сервис, по псевдониму ST–1, способен на многое.

– Просите!

Рейли умел носить любую одежду так, словно в ней родился: от фрака до истрепанной красноармейской гимнастерки. Сейчас на нем была скромная, но сшитая явно у хорошего портного визитка. Войдя в кабинет, он почтительно наклонил голову.

Глаза Черчилля беззастенчиво ощупывали посетителя.

– Я предугадываю смысл вашего визита. Вы хотите возвратиться в Россию?

– Да, сэр. Я здесь мерзну от недостатка движения. Я еще в форме и кое на что способен. Спасение России – мой долг.

– Насколько мне известно, вы там приговорены к смерти. Не поведя бровью, Рейли уверенно ответил:

– Это меня не останавливает. Я не хочу и не могу идти через жизнь по избранному пути с опаской, уклоняясь от риска.

– Вы хотите войти внутрь Советов своеобразным никотином, – хохотнул Черчилль, прикуривая от золотой зажигалки толстую гаванскую сигару, – чтобы отравлять и отравлять их организм. – И он выпустил струю сизого дыма. – В связи с вашим решением, которое мне вполне импонирует, хотелось бы уточнить одно обстоятельство: предстоящие акции в России кто–нибудь изъявляет желание финансировать?

– Нет, сэр, – тяжело вздохнул Рейли. – Даже ведомство, которому я подчинен, сомневается в моем предприятии. В этом моя главная трудность, в ее разрешении я и прошу вас помочь.

– О, мистер Рейли, я вам сочувствую. Трудные времена настали. Европа потрясена революциями. Финансы большинства стран расстроены или находятся под контролем левых сил, всякого рода оппозиций. Финансировать акции, подобные тем, что вы задумали осуществить, сейчас не в моде. Где же взять деньги? Думаю, что способ добычи денег вы найдете сами.

Рейли весь превратился в слух: вот–вот, после того как пролил крокодилову слезу, Черчилль все же укажет на источник финансирования. Но Черчилль молчал. Рейли понимал деликатность положения Черчилля, с ним туманно вести разговор – все равно что загубить идею на корню, и он уверенно заявил:

– На первых порах я обернусь своими средствами. Докажу реальность моего дела, и помощь придет. В этом я уверен.

– У вас есть деньги? Собственных денег у Рейли не было.

Однако вопрос Черчилля не выбил разведчика из колеи делового разговора. Он отлично знал, что вот так просто, с первого раза, без достойного и достаточного обеспечения, Черчилль не даст ему и фартинга. Он предвидел вопрос, а потому у него заранее был подготовлен и ответ:

– Нет, но у меня имеется вполне реалистичный план, как достать миллионы, чтобы свергнуть большевиков. Сама Россия станет финансировать меня.

Черчилль был заинтригован:

– Каким образом?

– Все очень просто, сэр. Россия богата не только пенькой, мехами и цитварным семенем, но и произведениями искусства, которым нет цены. Мои агенты будут вывозить их в Европу, думаю, что богатые покупатели здесь найдутся. Полотна старых мастеров не знают, что такое инфляция. Вот так я намерен российскими сувенирами свергать большевиков.

Черчилль нахмурил бугристый лоб, обдумывая услышанное. В глазах смешались выражение беспокойства и неподдельный интерес.

– Любопытная игра. Но она граничит с нарушением международного права. Не так ли?

– Да, сэр, и я это знаю. Но для нас дорого время. Главное – не дать большевикам окрепнуть. Моя цель, надеюсь, вы ее одобряете, свалить их, пока они стоят на слабеньких ножках. А для этого все средства хороши. Позволю себе отметить, сэр, и другое: у меня есть в России опора. – Рейли замолк, словно колеблясь, потом решился и произнес негромко: – Что же касается международного права, сэр… Мне доводилось бывать и в Британском музее в Лондоне, и в парижском Лувре. И я не уверен, что все тамошние экспонаты, в том числе самые прославленные, попали туда при строгом соблюдении норм международного права.

Черчилль нахмурился, но сделал вид, что не слышал последней, достаточно дерзкой фразы. Заговорил о другом:

– Но я вас должен предупредить – у Советов неплохо налажена контрразведка, а вы однажды уже потерпели там фиаско. – Черчилль тяжело встал – знак, что аудиенция окончена, что надо – он сказал. Протягивая на прощанье руку, все же не преминул обнадежить Рейли: – Я одобряю ваше решение снова отправиться в Россию. Занимайтесь тамошними делами, я буду рад, если от вас поступят добрые вести. Все мои симпатии и расположение целиком и полностью на вашей стороне. Об этом будет знать и Интеллид–женс сервис. Ну а субсидии… По–моему, это не проблема. Ваш первый успех послужит своеобразной визитной карточкой, которая откроет вам двери в любой английский банк, и не только в английский…

АВТОРСКАЯ ПЕРЕБИВКА

Снята завеса таинственности со многих событий ушедшего века. Но биография одного из самых знаменитых авантюристов и мистификаторов этой эпохи, каковым, без сомнения, является Сидней Джордж Рейли, по–прежнему полна загадок. Бытующие версии его биографии содержат

столько несуразиц, что иногда создается впечатление, что речь в них идет о совершенно разных людях.

Эта мысль приходила в голову не одному историку. Более того, уже опубликован роман (во всяком случае, его авторы называют свой опус именно романом, никак не меньше), в котором утверждается, что ВЧК—ОГПУ умышленно сплели воедино биографии трех–четырех лиц примерно одного возраста, чтобы создать образ этакого демонического, распутино–мефистофелевского персонажа, олицетворяющего происки и козни мирового империализма и контрреволюции против Советской страны.

Достоверно, с точностью до года, месяца, а то и дня, установлена лишь разведывательная и подрывная деятельность Рейли против советской России, на ее территории в период с 1918 по 1925 год. Все остальное – год и место рождения, национальность, происхождение, образование, многие другие факты не очень продолжительной жизни – покрыто, как любили некогда выражаться романтические литераторы, «мраком неизвестности».

Есть официальный документ: протокол допроса, сделанного в ОГПУ 7 октября 1925 года помощником начальника КРО Владимиром Стырне. Арестованный дал следующие ответы на поставленные ему следователем вопросы.

Фамилия, имя, отчество: Рейли Сидней Георгиевич. Год рождения – 1874–й. Британский подданный. Происхождение (откуда родом, кто родители, национальность): Клонмэл, Ирландия. Отец капитан морской службы. Местожительство (постоянное и последнее): постоянное – Лондон, последнее время – Нью–Йорк. Род занятий: капитан британской армии. Семейное положение: жена за границей. Образование: университетское. Университет окончил в Гейдельберге – философский факультет и в Лондоне – Королевский горный институт, по специальности – химик. Партийность: активный консерватор.

Казалось бы – все ясно. Однако…

Солидная американская «Энциклопедия шпионажа» Нормана Полмара и Томаса Б. Аллена (в США издана в 1997 году, в России в 1999 году), к примеру, указывает, что сам Рейли иногда называл годом своего рождения то 1874–й, то 1877–й. Спрашивается, почему?

Известная писательница–эмигрантка Нина Берберова, автор многих художественных биографий выдающихся деятелей отечественной культуры, в своей книге «Железная женщина» уделила Рейли несколько весьма выразительных строк. Надо отметить, что Берберова вращалась в тех кругах, где бывал Рейли, знала многих людей, осведомленных о каких–то моментах его биографии и деятельности.

Итак, версия Берберовой: «Еще в мае месяце (1918 года. – Т. Г.) появилась на московском горизонте новая фигура – человек импульсивный, храбрый и неуравновешенный, авантюрист, какими богата была русская жизнь с конца прошлого века, сыгравший роль в судьбе Локкарта. Он принес ему готовый план свержения большевиков, и под влиянием этого сильного, бесстрашного, честолюбивого и, конечно, обреченного человека, приехавшего к нему из Петрограда, Локкарт не только укрепился в своем убеждении, что без интервенции большевики не могут быть свергнуты, но и весь ушел в работу, чтобы ускорить их падение^{47}.

…Человек, прибывший из Петрограда и введенный в кабинет Локкарта капитаном Кроми, был опытный секретный агент Георгий Релинский, многим известный под именем Сиднея Рейли. Он родился в 1874 году, вблизи Одессы. Незаконный сын матери–польки и некоего доктора Розенблю–ма, который бросил мать с ребенком, после чего очень скоро она вышла замуж за русского полковника. Учение он бросил и начал вести авантюрную жизнь, в поисках опасностей, выгоды и славы. Уже в 1897 году мы видим его агентом британской разведки, куда он причалил после немалых приключений и путешествий. Его послали в Россию. Он женился на богатой вдове, видимо, ускорив с ее помощью смерть ее мужа; в 1899 году у него был короткий роман с автором «Овода» Э. Л. Войнич, после чего он перешел на постоянную работу в Интеллидженс сервис. В это время он переменил фамилию и благодаря прекрасному знанию иностранных языков мог выдавать себя за прирожденного британца, во Франции сходить за француза, а в Германии – за немца. Вплоть до войны 1914 года он в основном жил в России, был со многими знаком, бывал повсюду и водил дружбу с известным журналистом и редактором «Вечернего времени» Борисом Сувориным… Он был активен в банковских сферах, знал крупных петербургских дельцов, знаменитого международного миллионера, ворочавшего всеевропейским вооружением, грека по рождению сэра Базиля Захарова, строившего военные корабли и продававшего их Англии и Германии одновременно…

Рейли разводов не признавал, но был три раза женат. Последний раз Рейли женился в 1916 году на испанке Пепите Бобадилья. В то время он жил в Германии, ездил в США, Париж и Прагу. Паспортов у него было достаточно для всех стран, воюющих и нейтральных. Затем, в 1918 году, правительство послало его снова в Россию, здесь он должен был поступить в распоряжение некоего Эрнеста Бойса, установить контакты с капитаном Кроми, а также с главой французской секретной службы Вертемоном и корреспондентом «Фигаро» Рене Маршаном; эти два последних были ему представлены в американском консульстве в Москве французским консулом, полковником Гренаром.

В эти годы Рейли, судя по фотографиям, был высокого роста, черноглаз, черноволос, слегка тяжеловат, с крупными чертами самоуверенного, несколько надменного лица. Он не ограничился Вертемоном и Кроми, но немедленно начал устанавливать самостоятельные связи с оставшимися в Москве и Петрограде представителями союзных и нейтральных государств, расставляя сети для уловления полезных ему информаторов, иностранных и русских, стараясь сблизиться с такими людьми, как Каламатиано, грек, работавший на секретную службу США (глава американского Красного Креста Робине был вне пределов досягаемости), как англичане Джордж Хилл и Пол Дюкс, который еще до войны работал в Москве, и конечно – Брюс Локкарт. Все эти лица в то время имели каждый свои связи с русскими антибольшевистскими группами в самых различных слоях населения: от офицерства до духовенства и от купечества до актрис.

…Локкарт, отбросив все свои старые колебания, был до такой степени под впечатлением от Рейли, появившегося в Москве, что к середине июня он решил, что Рейли именно тот нужный ему человек, которого ему не хватало: целеустремленный и твердый, с готовым планом и безграничной уверенностью, что будущее в его руках.

Рейли, несомненно, был человеком незаурядным, и даже на фотографиях лицо его говорит об энергии и известной «магии», которая в этом человеке кипела всю жизнь. Были ли это уже тогда зачатки сумасшедшей мании величия или гипнотическая сила, скрытая в нем? Она выливалась в его словах и заставляла людей, вовсе не склонных к благотворительности, давать ему огромные денежные суммы или людей, лучше его понимавших положение в России, выслушивать его и заряжаться его энтузиазмом. Несомненно, в нем была сила убеждения (он, кстати, видимо, никогда не терпел неудач с женщинами), и, когда он заговорил о возможности открыть союзному десанту путь с севера на Москву, люди слушали его, и проект его безумного рискованного плана становился если не реальностью, то, во всяком случае, идеей, таившей в себе потенциал, на которую стоило решаться».

В уже названной американской «Энциклопедии шпионажа» также утверждается, что Рейли родился близ Одессы как Зигмунд Розенблюм, внебрачный сын русской женщины польского происхождения и врача, еврея из Вены. Потом якобы мать вышла замуж за русского полковника, которого хорошо знали при царском дворе. (Тут сразу возникает несколько вопросов. Если Рейли – внебрачный ребенок, то почему у него фамилия отца? А если это фамилия матери, то она не полька, а еврейка. Но в таком случае чистой фантазией следует считать утверждение, что на одесской еврейке женился царский полковник, да еще близкий ко двору!) Узнав о своем незаконном происхождении, Рейли уехал в Бразилию, там спас жизнь каких–то английских офицеров, и они в знак благодарности выправили ему британский паспорт, с которым он и заявился в Англию. Еще под фамилией Розенблюм в 1898 году он женился на вдове по имени Маргарет Томас. Через год он сменил фамилию (каким образом?!) и стал Сиднеем Рейли. Он свободно владел английским, русским и еще пятью языками.

Затем якобы Рейли учился в колледже в Индии и получил диплом инженера–путейца. Во время пребывания в Лондоне Рейли был завербован военной разведкой и получил псевдоним ST–1. Тогда он вроде бы вел слежку за антицаристскими поляками–эмигрантами в Лондоне. В 1899—1902 годах Рейли, выдавая себя за немца, занимается шпионажем на фронте Англо–бурской войны. По другой версии, в то же самое время он, выучившись на инженера по сварке металлов в Лондоне, переправляется в Германию, устраивается на один из заводов Круппа, чтобы изучить немецкую военную промышленность.

У последней версии есть «подвариант»: Рейли работает не на заводе, а на судоверфи.

Накануне Русско–японской войны Рейли видят в Порт–Артуре в обличье купца. Когда война разразилась, он вернулся в Англию, поступил в Королевскую горную школу, затем два года обучался в Тринити–колледже Кембриджского университета. (В этом пункте есть совпадение с показаниями на следствии в ОГПУ.) Закончив учебу и став специалистом по химии нефти, Рейли отправляется в Иран, где идет большая игра с участием Англии, России и Франции, связанная с природным богатством этой страны.

Затем – снова Россия. Рейли – партнер одной из российских оружейных фирм. Он также… представитель России в Германии, где строились корабли для возрождающегося после цусимского разгрома отечественного флота. При этом он снабжает британское Адмиралтейство чертежами германских военных кораблей.

Перед мировой войной Рейли находится в Нью–Йорке в качестве российского агента по закупке оружия. Здесь к нему приезжает Надин Массино (запомните эту фамилию), русская женщина, жена крупного чиновника морского министерства, влюбившаяся в него еще в Петербурге. Не признавая разводов, Рейли женится на ней, становясь таким образом двоеженцем. Это уголовное преступление по законам как России, так и США.

В США с ним восстанавливают контакты сотрудники британской разведки. По их рекомендации Рейли, оставив жену в Нью–Йорке, перебирается в Канаду, где вступает в Королевский летный корпус. Затем якобы возвращается в Англию и с разведывательным заданием проникает в Германию, добывает ценную информацию не где–нибудь – в генеральном штабе! – и, благополучно перейдя линию фронта, возвращается обратно.

После революции в России британские спецслужбы решили сделать ставку на Рейли, как на человека, способного воспрепятствовать выходу этой страны из состояния войны с Германией.

У читателя, должно быть, уже голова идет кругом. Но это еще далеко не все…

Локкарт в своей книге «История изнутри. Мемуары британского агента» также на основе своего знакомства с Рейли поддерживает версию его одесского происхождения: «Ему было тогда сорок шесть лет. Это был еврей, я думаю, без капли британской крови. Родители его были родом из Одессы. Его настоящее имя – Розенблюм. Когда он сделался английским подданным – я не знаю до сих пор. До войны он провел большую часть жизни в С. – Петербурге, зарабатывая крупные суммы в качестве маклера по различным торговым делам. Фамилию Рейли он принял, взяв имя своего отчима, ирландца Каллагана».

Вот те раз! Вначале недоумение читателя вызвала дважды подтвержденная разными авторами версия, что отчимом Рейли был близкий к царскому двору русский полковник, теперь же вдруг объявился еще один отчим – ирландец по имени Рейли Каллаган… Ныне покойный бывший сотрудник Одесского управления КГБ, ставший после вынужденного по состоянию здоровья ухода в отставку известным в городе историком–литератором, Никита Брыгин также горячо поддерживал версию одесского происхождения легендарного шпиона и авантюриста. Одесситы вообще обожают своих земляков и одинаково гордятся, скажем, как Леонидом Утесовым, так и Мишкой Япончиком, которого другой знаменитый одессит Исаак Бабель вывел в своих рассказах под именем Бени Крика.

Брыгин, в частности, докопался, что в Одессе действительно обитала особа по фамилии Розенблюм, которой принадлежали два хороших дома: один на Троицкой улице, 21 (частично она его сдавала под английское консульство), и дом на Моразллевской, 24. Этот сдавался целиком под Союз военнослужащих–поляков. Но вот беда: оба особняка принадлежали не господину Розенблюму, а, как принято выражаться в Одессе, мадам Розенблюм!

Выходит, мать Рейли была не русской женщиной польского происхождения? А кто же был отец? До этого Никита Брыгин докопаться не успел. Правда, он выяснил, что у мадам имелся сын, по фамилии тоже Розенблюм, по имени Михаил. В бурном 1917 году в Одессе выплыл еще один Ро–зенблюм, инициал его имени тоже был М., но инициал отчества с таковым сына мадам не совпадал – X., а не А.

М. А. Розенблюм родился в Одессе в 1872 году. По подложному паспорту (в Одессе с паспортами любой страны проблем никогда не существовало) выехал в Швейцарию, где поступил в Бернский университет. Отец его, с неустановленной фамилией, якобы занимался торговыми делами в Нью–Йорке. На этом изыскания Брыгина зашли в тупик.

Еще одну версию в своей книге «История русской секретной службы» излагает английский автор Ричард Дикон. Он подтверждает, что на верфях немецкой фирмы «Блом и Фосс» Рейли добыл синьки новых боевых кораблей, не остановившись ради достижения этой цели перед убийством нескольких человек. Он также убил охранника на одном из заводов Круппа. Дикон считает более чем таинственной смерть бывшего мужа своей первой жены Маргарет – алкоголички и истерички. От нее он впоследствии в качестве отступного за развод (так и не оформленный официально) якобы получил десять тысяч фунтов стерлингов.

Затем Рейли женился на Надежде (Надин) Массино – жене помощника морского министра России адмирала Ивана Григоровича. Обвенчались они в 1916 году в Нью–Йорке в греко–православном соборе. В то время Рейли выдавал себя за вдовца.

В 1923 году (а не в 1916–м, по Берберовой) Рейли развелся с Надеждой – строго говоря, их брак должен был считаться недействительным – и женился на актрисе Пепите Бобадилья, вдове драматурга Чарльза Хэдден–Чемберса. Позднее Рейли под именем Сиднея Бернса занимался в Нью–Йорке бизнесом.

Впоследствии Бобадилья выпустила так называемую «Автобиографию» Рейли; по мнению Берберовой, данный опус не стоил бумаги, на которой был написан.

По утверждению Дикона, в России имелось по крайней мере восемь женщин, которые на разных основаниях считали себя женами Рейли. Надо полагать, каждая из них могла бы написать о нем нечто интересное.

Недавно в одной из центральных газет появилась еще одна версия биографии Рейли. Автор – из Одессы, что придало очередному жизнеописанию агента ST–1 своеобразный колорит.

Версия излагается безапелляционно, без ссылок на источники информации, словно списана из биографического справочника.

Зигмунд Маркович Розенблюм родился в Одессе 24 марта 1874 года. Отец – Марк Розенблюм – был маклером, затем судовым агентом. Мать из обедневшего дворянского рода Массино (по одной из ранее изложенных версий, эту фамилию носила вторая жена Рейли Надин). Семья проживала в доме 15 по Александровскому проспекту неподалеку от Греческой площади. Рейли окончил в Одессе Третью гимназию, а затем проучился один год на физико–математическом факультете Новороссийского университета. (Этот университет находился не в нынешнем городе Новороссийске. Так назывался раньше университет в Одессе. – Т. Г.) В Одессе знакомые называли Зигмунда Розенблюма по–одесски Зяма.

Позднее Зяма, или Зема, покидает Одессу, перебирается в Гейдельберг, затем в Лондон, женится там на ирландке Рейли Келленгрен (оказывается, теперь он берет в качестве фамилии имя жены, а не отчима) и т. д.

Авторитет автора несколько подрывают некоторые его утверждения. Например, он сообщает, что главное внимание в операции «Трест» было уделено Савинкову, а также что крупный английский разведчик Джордж А. Хилл был тройным агентом – Великобритании, Германии и… ОГПУ! (В годы Великой Отечественной войны Хилл занимал важный пост английского представителя в Москве по вопросам сотрудничества с советскими спецслужбами. Видный советский разведчик Иван Андреевич Чичаев занимал аналогичный пост в Лондоне.)

Джордж Хилл действительно помогал Льву Троцкому одно время в создании военно–воздушных сил (в разведку он, как и Рейли, пришел из RAF). Но вовсе не из–за симпатии к советской России и к коммунизму. А потому как выполнял задание Лондона – делать все возможное, чтобы Страна Советов продолжала войну с Германией в интересах Антанты, в первую очередь – Британии. Одновременно с Рейли был награжден королем Военным крестом.

Сопоставив и подвергнув анализу многочисленные версии и отдельные документы, можно обнаружить ряд совпадений, за которыми, видимо, стоят реальные факты из жизни Рейли. Тот же анализ позволяет отмести явные домыслы и просто несуразицу. Несомненно, однако, что в биографии Рейли остается достаточно много темных пятен и загадок. Автор настоящей книги, к примеру, не считает документально доказанным одесско–еврейское происхождение Рейли. В конце концов не все выдающиеся люди (в том числе шпионы и авантюристы) были одесситами или, на худой конец, просто «лицами еврейской национальности»…

Важнее другое – понять особенности характера этой, безусловно, неординарной личности. По этому вопросу у всех авторов разногласий нет, что уже хорошо.

Вот оценка, которую спустя много лет после знакомства с Рейли дал тот же Локкарт, уже достаточно умудренный жизнью и, главное, знающий, чем завершилась Гражданскаяя война в России и судьбу Рейли: «Это был человек с громадной энергией, очаровательный, имевший большой успех у женщин и весьма честолюбивый. Я был не очень большого мнения о его уме. Знания его охватывали большую область, от политики до искусства, но были поверхностны. С другой стороны, мужество его и презрение к опасности были выше похвал…

Это был человек наполеоновского склада. В жизни его героем был Наполеон, и одно время у него была одна из лучших в мире наполеоновских коллекций»^{48}.

Рейли, конечно, был великим авантюристом и мистификатором. Но вовсе не из–за любви к мистификаторству, как таковому. За его порой сногсшибательными вымыслами всегда таился точный и прагматичный расчет. Эти выдумки, при всей их экзотичности, помогали или могли помочь Рейли в бизнесе, политике, шпионаже. При этом занятия шпионажем всегда были производными от бизнеса и политики.

Биографические данные, которые Рейли сообщил Стырне на допросе (фотокопия оного многократно издавалась и стала для историков своего рода аксиомой, а сами сведения – не требующими проверки и доказательств), на самом деле даже на один процент не соответствовали истине. Но они не были и обыкновенным враньем.

Дело в том, что Стырне, как и другие чекисты, не знал о российском происхождении Рейли, а тому было выгодно представить себя прирожденным подданным Британской короны. Только в этом случае он мог рассчитывать либо на амнистию, либо на обмен. Надежды призрачные, но арестованному ничего иного не оставалось, и он цеплялся за них как мог. Винить его в этом не приходится. В конце концов человек пытался спасти свою жизнь.

Кроме того, в литературе была широко распространена версия об одесском происхождении Рейли, его приключениях с переодеваниями в воюющей Германии и т. п.

Наконец, ясность в эту проблему внес английский исследователь Эндрю Кук, потративший не один год и многие тысячи фунтов и долларов собственных денег на восстановление подлинной истории жизни Рейли. В октябре 2002 года в Лондоне вышла его книга о знаменитом авантюристе. На многолюдную презентацию своего труда автор пригласил русского переводчика Дмитрия Белановского^{49} и автора данной книги.

Шломо (Саломон) Розенблюм, по наиболее достоверным данным Эндрю Кука, родился в 1873 или 1874 году (сам Рейли в разных документах указывал оба года), но не в Одессе, а в Херсоне. Не без основания Э. Кук сомневается в том, что биологическим родителем Рейли был его официальный отец. Однако наверняка это был человек из того же фамильного рода. Легенды о внебрачном происхождении отпрыска от некоего полковника, близкого к императорскому двору, – не более как фантазия, впрочем, далеко не единственная.

О его отъезде из России и учении за границей ничего доподлинно не известно. В указанных им самим учебных заведениях разных стран Европы Э. Кук никаких официальных данных о пребываниях в их стенах студента с такой или похожей фамилией не обнаружил.

Видимо, какое–то время он жил в Германии (немецким языком, как, впрочем, английским, французским, еще какими–то, владел безупречно). Об этом можно судить потому, поскольку сменил имя Саломон на германизированное Зигмунд.

О происхождении у него множества специфических, разнообразных и достаточно глубоких познаний в различных отраслях науки и техники можно только гадать. Видимо, он был весьма одаренным, быстро все схватывающим самоучкой.

Э. Кук не столько установил подлинные факты жизни Рейли (таковых, отдадим ему должное, множество), сколько развеял бесчисленные фантастические мифы о нем. Тем самым добросовестный исследователь показал нам подлинный образ авантюриста, но вовсе не бескорыстного героя, а бездушного и циничного интригана, любой ценой рвущегося к большим деньгам. (Автор на минуту представил Рейли в современной России, году так в 1992–м, и ему стало нехорошо. Нынешние олигархи по сравнению с ним выглядели бы тимуровцами из известной повести Гайдара. Старшего.)

Далее установлено, что Рейли сколько–то лет жил во Франции и Англии. По некоторым данным, он был замешан в уголовном преступлении, которое закончилось вооруженным ограблением и убийством.

В Англии в 1897 году Рейли, сотрудник фармацевтической компании «Озон», занимавшейся нетрадиционными методами лечения, познакомился с пожилым преподобным Хью Томасом и его молоденькой женой Маргарет. Между Зигмундом и Маргарет завязался роман, который закончился скоропостижной смертью преподобного при невыясненных обстоятельствах.

Через пять месяцев Зигмунд и Маргарет вступили в законный брак. При этом Зигмунд Розенблюм таинственным образом превратился в Джорджа Сиднея Рейли. О российском происхождении, следовательно, подданстве, можно было забыть.

То был первый официальный брак авантюриста, главным итогом которого (кроме не огромных, но и немалых денег) стало превращение «порося в карася».

Через несколько лет уже в России Рейли беззастенчиво бросил опостылевшую к тому времени больную и уже ненужную супругу. В Петербурге у него новый роман с первой красавицей Северной Пальмиры Надеждой Залеской, урожденной Массино. Эту редкую фамилию Рейли впоследствии не раз использовал в своих похождениях. Бурный роман закончился тем, что двадцатисемилетняя (по ее словам, на самом деле – на два года старше) Надин после развода с мужем в 1914 году вышла замуж за Рейли. Жених сделал запись в церковной книге, что ему сорок один год, холост, его родители Джордж и Полина Рейли из ирландского города Клонмеля.

Обвенчались они в соборе Святого Николая в Манхэттене. Стоял Великий пост, а по церковным обычаям обряд венчания не совершался. В виде исключения (связи и большие деньги могут дать возможность добиться исключения из любых правил, установлений и законов) разрешение на таинство венчания дал глава Русской православной церкви в Америке митрополит Платон.

…А теперь вернемся к Артузову, в август 1924 года.

…Неуемная страсть! Она кидает тебя в работу как в омут, ты не замечаешь времени, забываешь про еду и сон. Работать инженером было бы куда спокойнее. Оперативная работа в ОГПУ стала смыслом всей жизни, но инженерные знанияя оказались далеко не лишними. И в контрразведке надо все делать расчетливо, конкретно подходить к каждому факту, явлению, событию, оценивать каждую деталь. Инженерия – сама конкретность. Оперативная работа – то же самое.

Работа Артузова, требовавшая неустанного проявленияя политической гибкости и дальновидности, умственного напряжения, неимоверных усилий воли, изобретательности, была постоянно в центре внимания Дзержинского. Естественно, у председателя ОГПУ всегда находились вопросы к начальнику КРО, вопросы острые, злободневные, отвечать на которые необходимо было быстро и только делом. Председатель был крайне огорчен тем, что Рейли, английскому разведчику, предпринимавшему отчаянные попытки свергнуть советскую власть, в свое время удалось избежать кары, определенной революционным трибуналом.

При очередном докладе Артузова председатель справилсяя у него:

– Как с Рейли? Пока не ответите на этот вопрос – покоя вам не будет. Буду спрашивать назойливо и требовательно. Беспокойно вам будет, ибо он покоя нам не дает.

Разумеется, Артузов попытался успокоить Дзержинского, дескать, после захвата Савинкова Рейли с европейского горизонта исчез: по агентурным данным, на пароходе «Нью–Амстердам» отплыл в Нью–Йорк и сейчас в Америке устраивает свои финансовые дела.

Председатель с сомнением покачал головой:

– Прошу вас, не проявляйте благодушия. Эта фигура рано или поздно вновь вынырнет на поверхность. В любой момент снова предложит свои услуги капиталистической разведке. С Рейли борьба еще впереди.

Артузов, конечно, и сам понимал: дело не столько в личности Рейли, сколько в тенденциях определенных кругов Запада. Рейли нужен был и белогвардейской эмиграции, погрязшей в раздорах и склоках, однако еще упорной в общей цели – снова сесть на шею народа. Она нуждалась в таком изворотливом помощнике, каким был Рейли, опирающийся на разведку, протянувшую свои щупальца по всему миру, – британскую Сикрет интеллидженс сервис.

Шло время. Артузов пытался себя успокоить: «Рейли на Европейском континенте не объявляется. Может, и не объявится. И меня он так уже не волнует. Я забыл о нем…» Артузов умел убеждать людей, но сейчас поймал себя на мысли, что самое трудное дело – заниматься самовнушением. Цепкий ум не поддавался самоубеждению, не позволял забыться.

Снова и снова Артузов размышлял о Рейли. «Как с Рейли?..» Медленно, постепенно накапливались факты, намечались подходы к решению задачи. По мере изучения досье Рейли Артузов все более и более проникался осознанием правоты председателя. Да, такие, как Рейли, сами со сцены не уходят. Для западных разведок Рейли – пока запасной козырь, но в ход он может быть пущен в любой момент. К этому надо быть готовым. А может быть… Что, если подтолкнуть, самим ускорить его появление на сцене? Так родилась идея.

Сидней Джордж Рейли конечно же вовсе не прозябал в США в безвестности и устраивал за океаном отнюдь не только свои финансовые делишки.

В то время в Америке широко обсуждался вопрос о крупном займе Советскому Союзу. Некоторые видные американские дельцы были готовы такой заем нам предоставить. Правительство занимало выжидательную позицию. (Напомним читателю, что США не признавали СССР до 1933 года. Дипломатические отношения между нашими двумя странами были установлены только с приходом в Белый дом президента Франклина Делано Рузвельта.) Во всяком случае, явного противодействия администрация не оказывала. Но Рейли твердо решил, что этому не бывать, и со всей своей недюжинной энергией бросился в борьбу против предполагаемого займа. На Нижнем Бродвее в Нью–Йорке он открыл контору, ставшую центром антисоветской пропаганды в Америке. Потом Рейли предпринял турне по стране с лекциями, в которых, как «очевидец» революции, запугивал обывателей и бизнесменов опасностью большевизма, грозящего самому существованию цивилизации и мировой торговли.

Но и этого ему показалось мало. При поддержке русских белоэмигрантов Рейли сколачивает на американской почве филиал Международной антибольшевистской лиги, уже функционирующей в Берлине, Лондоне, Париже, в Прибалтийских и Балканских странах. Филиал лиги имелся даже в Харбине, где его возглавлял известный атаман, генерал–лейтенант Григорий Семенов. Фашиствующие белогвардейцы, чьим лидером в США был старый агент царской охранки Борис Бразуль, наводили мосты между Рейли и самыми реакционными финансистами и предпринимателями Америки, в первую очередь Генри Фордом. Они же по поручению Рейли поставляли ему списки видных американцев, благожелательно относящихся к СССР.

Столь опасную для советских интересов деятельность Рейли нужно было пресечь, для чего требовалось выманить его обратно в Европу. Использовать можно было единственное средство – «Трест», хоть и утративший несколько свой блеск в некоторых эмигрантских кругах после «провала» Савинкова, но все еще пользующийся доверием Кутепова. И Артузов разрабатывает сложный, но безошибочно сработавший план, основанный на глубоком проникновении в психологию врага, тонком учете политической обстановки и событий. Строго говоря, в общих чертах план по выведению Рейли в Европу, а затем в СССР был разработан Артузовым довольно давно, но указание председателя заставило форсировать работу. И вот зимой в адрес подставной нью–йоркской конторы фирмы «Сидней Беренс – индийский хлопок», основанной Рейли для прикрытия его основной деятельности, пришло письмо из Таллина, подписанное инициалом Е. и датированное 24 января 1925 года:

«Дорогой Сидней!

В Париже к Вам могут явиться от моего имени Красно–штанов с женой. Они сообщат известие из Калифорнии и передадут стихи Омара Хайяма, которые Вы так хотели иметь. Если их дела заинтересуют, попросите их остаться. Если же дело не заинтересует, скажите просто: «Благодарю вас, до свидания».

Их дело заключается в следующем. Они являются представителями предприятия, которое, по всей вероятности, приобретет в будущем большое влияние на английском и американском рынке. Они полагают, что предприятие их достигнет полного расцвета не ранее двух лет, но обстоятельства могут сложиться для них желательным образом уже в течение ближайшего будущего. Это очень крупное предприятие, но говорить о нем пока нельзя, так как могут прослышать конкуренты. Интересуются концессией, в частности, две группы. Одна из них международная, другая группа – германская. Она хотела бы вступить в трест, но основатели треста, представители которого названы выше, вынесли на своих плечах всю предварительную работу, не желают иметь с ней дело, так как опасаются, что германская группа постепенно приберет все дело к рукам. Поэтому они вошли в связь с небольшой французской группой, составленной из менее честолюбивых людей. Дело, однако, так велико и серьезно, что они опасаются, хватит ли у французской группы сил его поддержать. Поэтому они хотели бы привлечь к совместной работе также и английскую группу. Само собой разумеется, что правление треста будет составлено исключительно из лиц, совершивших основную работу… Они отказываются в настоящий момент назвать кому бы то ни было имя лица, заправляющего всем предприятием… Пишу Вам об этом, так как думаю, что этот план с успехом может заменить тот, над которым Вы в свое время работали и который так катастрофически рухнул».

Письмо было написано эзоповым языком, для Рейли, однако прозрачным, как родниковая струя. О дезинформации не могло быть и речи, потому что отправитель – резидент английской разведки в прибалтийских государствах командор Эрнст Бойс был знаком Рейли по совместным делам давным–давно^{50}.

Под «Калифорнией» подразумевался Советский Союз (в эмиграции его упорно называли просто Россией или Совдепией), супруги Красноштановы были Марией Захарченко–Шульц и Георгием Радкевичем, строки из Омара Хайяма – заранее условленным паролем их явки к Рейли, под заманчивым «предприятием» имелся в виду «Трест». «План», который так «катастрофически рухнул», – история с Савинковым.

На самом деле идея с приглашением Рейли была умело подброшена контролерам «Треста» Захарченко–Шульц и Радкевичу Якушевым по поручению Артузова. А Красношта–новы уже вроде от себя довели ее до сведения таллинского корреспондента Рейли, укрывшегося за инициалом Е. По тому же заданию они через резидента Кутепова в Финляндии, бывшего морского офицера Николая Бунакова, связались с финскими разведчиками – начальником 2–го отдела финской армии полковником Мальмбергом и начальником погранохраны Выборгского района капитаном Рузенштре–мом – для организации на границе «окна».

Спустя две–три недели Якушев и Захарченко–Шульц встретились в Финляндии с Бунаковым. После взаимного обмена текущей информацией Бунаков сообщил им, что Рейли «собирается в дорогу». И показал письмо, только что полученное им из Америки и подписанное одним из псевдонимов Рейли – Железным. Рейли подтверждал, что борьба с Советами остается для него делом жизни, и указал три направления этой борьбы: пропаганда, террор, диверсии.

Письмо Бунакову было реакцией на послание от Е.

«Окно» на советско–финской границе представляло дляя ОГПУ особую ценность. Расположенное едва ли не в районе дальних пригородов Ленинграда, близ Сестрорецка, оно позволяло эмиссарам «Треста» в случае надобности обернуться в оба конца за день и две ночи. Уже по одной этой причине Якушев старался поддерживать с Бунаковым хорошие отношения, тем более что тот пользовался особым расположением и великого князя Николая Николаевича, и Кутепова и был тесно связан с финской и английской разведками. Все эти обстоятельства, вместе взятые, уже делали Бунакова самостоятельным и ценным источником информации.

Завоевать расположение, более того, искреннюю благодарность Якушеву удалось почти случайно. Как–то, во время очередной встречи с ним, Бунаков попросил его передать привет своему брату Борису, живущему в Москве и работающему там шофером. Осененный неожиданной идеей, Александр Александрович несколько небрежно, словно речь шла о сущем пустяке, спросил:

– А почему бы вам самому не повидаться с ним? Если хотите, мы его доставим к вам сюда, в Хельсинки.

Недели через две «Трест» устроил–таки в финской столице встречу братьев Бунаковых…

В тайной войне, как и в обычной, действуют примерно сходные оперативно–тактические принципы: оценка обстановки, замысел, единство командования, захват инициативы с тем, чтобы навязать свою волю противнику, осуществление маневра во имя обеспечения внезапности и использования своих сил в наиболее выгодных условиях, массирование, а точнее, сосредоточение усилий в решающем месте и в решающий момент. Всё это учитывал Артузов и потому всегда начинал работу с оценки противника.

В своей жизни Артур Христианович имел дело преимущественно с людьми сильного склада. Таковыми были все его друзья, товарищи по службе – Пиляр, Стырне, Пузиц–кий, Демиденко, руководители ОГПУ. Но жизнь подбрасывала ему и сильных врагов: Савинков, Кутепов, та же Марияя Владиславовна… Большое дело, конечно, правильно определить сильные и слабые качества друга. Но в тысячу раз ответственнее – точно оценить врага. А между тем трезвой оценке часто мешают ненависть, неотмщенное зло, смутное представление о замыслах противника и его реальных возможностях.

Артузов думал о Рейли чаще всего глухими ночами, когда обычные дела оставались позади, никто никуда не требовал, никто не беспокоил. Рейли интересовал его и как личность, и как противник. Интересовало всё: внешность, характер, привычки, окружение. Хотелось, точнее, необходимо было уяснить: в чем его сила? Только ли в опыте и находчивости?

Все чаще Артузов возвращался к Рейли, пытаясь проследить его жизненный путь. Артур Христианович изучал «дело» страницу за страницей, возвращался к прочитанному, обдумывал и снова читал, делал пометки, понятные только ему. Чужой и пока далекий Рейли постепенно становился более осязаемым^{51}.

Вот портрет Рейли, сделанный достаточно умной и опытной женщиной: «Я подняла глаза от чашки с кофе и встретила взгляд карих глаз, смотревших на меня с другого конца комнаты. В течение какого–то мгновения он смотрел прямо мне в глаза, и я почувствовала приятную дрожь. Этот человек был хорошо сложен и очень прилично одет. Лицо его было худощавое, довольно смуглое и выражало необычайную силу воли и решимость. Глаза были спокойные, добрые и немного грустные. И вместе с тем у этого человека было такое выражение лица, которое доказывало, что он очень часто смотрел прямо в глаза смерти».

На листке оценки противника Артузов набрасывает несколько выводов из прочитанных строк: «Искусный любовник, перед которым могут устоять лишь волевые женщины. Значит, Рейли, обладая определенной внешностью, симпатичной женщинам, может опираться на их поддержку, использовать жилища в качестве конспиративных квартир…», «Рейли около пятидесяти лет. Это зрелый возраст, тот возраст, который в полной мере определяет опыт, когда человек становится осторожным, стремится не делать ни одного опрометчивого шага». Артузов выводит на листочке цифру «50» и ставит рядом знак плюс.

Чем еще силен Рейли? По некоторым данным, сын капитана торгового парохода. Основное воспитание и получил в русской среде. Служил в Восточно–Азиатской компании, был ее главным агентом в Порт–Артуре. У русской спецслужбы были серьезные основания подозревать Рейли в связях с японской разведкой в период войны с Японией, затем он годами жил в Петербурге, подолгу бывал в Москве и Одессе. Значит, способен легко и убедительно приспособиться к русскому окружению. Это тоже кое–что значит для разведчика–нелегала. Ставится новый плюс. К нему добавляются плюсы за свободное владение семью языками.

Глаза бегут по строчкам, и из сухого факта вычленяется еще одна сторона характера – умение сходиться с людьми. В Петербурге Рейли не давал покоя подвиг американцев братьев Уилбера и Орвилла Райтов, 17 декабря 1903 года первыми в мире совершивших полет на построенном ими самолете с двигателем внутреннего сгорания. Организуется российское общество «Крылья». И не кто иной, как Рейли, один из его учредителей, умело использовал воздухоплавательный клуб для приобретения множества важных связей в русских кругах, в том числе в хорошо законспирированных и влиятельных масонских ложах.

Итак, Артузову рисовался человек смелый в своих начинаниях, больших возможностей. Не случайно он завербован английской разведкой.

С началом мировой войны Рейли не упускает шанс заработать и на этом. Он едет в Японию, чтобы заключить контракты на поставки военного снаряжения. Из Японии перебирается в Америку, передает крупные заказы здешним фирмам. За границей и в России Рейли успешно проворачивал финансовые спекуляции. Его личное состояние достигало трех миллионов долларов. По масштабу тогдашних цен громадные деньги.

В Канаде Рейли вступил в RAF – Королевский воздушный флот. Ему присваивают первичное офицерское звание «второго лейтенанта» (соответствовало чину подпоручика в старой российский и лейтенанта в нынешней армии). Его приглашают перейти в СИС – английскую разведку. Здесь ему дают оперативный псевдоним ST–1. Используя давние связи в Германии, агент ST–1 сообщает в Лондон немецкую программу строительства подводных лодок. Потом он сам проникает в Германию и добывает секреты кайзеровского флота непосредственно в высшем штабе, аналогичном британскому Адмиралтейству. Впрочем, особого героизма дляя этого, возможно, и не требовалось: у Рейли были давно налаженные связи и в берлинской разведке.

Когда в России свершилась революция, английская разведка сразу же переориентировала его – он должен работать в стране большевиков. На борту английского крейсера Рей–ли прибывает в Архангельск. Отсюда, воспользовавшись неопытностью и доверчивостью местных советских работников, пробирается в Петроград и сразу оказывается в центре очередного заговора контрреволюции. Активное участие в нем приняли и дипломатические представители некоторых западных стран.

Петроград, весна 1918 года. Рейли снова в городе «светлых грез» – так он любил называть Северную столицу. Ищет безопасное убежище.

Артузов раскрывает конверт с фотографиями. Находит портрет красивой женщины: Елена Михайловна Боюжов–ская, кокотка. У нее и остановился Рейли. Счастливая звезда, как ему кажется, движется к зениту на политическом небосводе. Рейли не собирается долго оставаться в Петрограде. Его цель – Москва, где активно действует против советской власти глава английской дипломатической миссии Роберт Брюс Локкарт.

В военное время в Москву попасть нелегко. Нужен пропуск. Где добыть? Рейли перебирает в памяти всех бывших петербургских друзей. Останавливается на своем давнем агенте Александре Грамматикове.

Грамматиков не подвел – сумел достать документы, и какие! По одному из них «товарищ Релинский» являлся комиссаром (!) по перевозке запасных автомобильных частей во время эвакуации Петрограда. Это давало ему возможность свободно передвигаться между Москвой, Петроградом и Вологдой, иногда даже в комиссарском вагоне. Теперь надо осесть здесь, осесть тайно. Рейли не был бы разведчиком, если бы не умел отличить организованную слежку от случайного внимания сотрудников ЧК или уголовного розыска. Он быстро установил, что к нему и Грамматикову присматриваются. Нужен был трюк, который бы отвел подозрение от него, вернее, позволил бы оторваться от хвоста. В дождливый день на перрон Николаевского вокзала к поезду Москва—Петроград подошли двое. Один – Грамматиков, второй – человек, похожий на Рейли. Сам Рейли из–за укрытия следил за посадкой своих друзей и был удовлетворен, когда поезд увез его двойника и прилепившегося к нему наблюдателя.

За убежищем дело не стало: в его кармане лежало написанное еще в Петрограде рекомендательное письмо Грамматикова своей племяннице – актрисе Художественного театра Елизавете Оттен.

Артузов поднимает еще несколько справок. Они касались «дела» латышских стрелков. Слово «дело» взято в кавычки, потому что в действительности такового никогда не существовало, а была весьма эффективная комбинация ВЧК, всю правду о которой рассказать стало возможным лишь лет сорок спустя.

Так уж сложилось, что к лету 1918 года самыми боеспособными и преданными советской власти были латышские части. Потому именно латышским стрелкам была доверена охрана Кремля и других важных государственных учреждений в Москве и Петрограде. Резиденты разведок некоторых стран правильно рассудили, что судьба любого заговора против Советов в значительной степени будет зависеть от того, какую позицию займут латыши.

События развивались следующим образом.

В Петрограде появились два молодых командира, приехавшие из Москвы. Оба латыши. По выправке, аккуратности униформы похожи на младших офицеров старой армии. Им удалось связаться с военно–морским атташе английского посольства (оно еще не переехало в Москву), капитаном^{52} Фрэнсисом Алленом Кроми. Их первая встреча состоялась в ресторане гостиницы «Французская». Командиры убедили Кроми, что в среде латышских стрелков зреет серьезное недовольство властью, что они готовы выступить против правительства, если будут поддержаны армейскими частями.

Для большего правдоподобия к операции был подключен командир 1–го дивизиона латышских стрелков Эдуард Бер–зин. Воодушевленный реальной перспективой ареста советского правительства силами охраняющих Кремль латышских стрелков, Кроми дал Берзину и одному из молодых командиров, который представился ему как бывший офицер Шмитхен, рекомендательное письмо к Локкарту. Убедившись в подлинности письма (одним из доказательств стало обилие… орфографических ошибок. Кроми был не силен в грамматике родного языка, и Локкарт это хорошо знал), Локкарт дал латышам рекомендательные письма к командующему английскими войсками в Архангельске генералу Пулю и сопроводительные документы на бланках британской миссии с печатями и своей подписью. (Предполагалось, что после ареста советского правительства латышские стрелки через Архангельск на английских судах вернутся на родину.)

Стрелкам нужны были и деньги. У Локкарта имелись на руках крупные суммы, которые ему охотно жертвовали российские заводчики и купцы.

Локкарт принял латышей на своей квартире в Хлебном переулке, дом 19, но он был достаточно осторожен, чтобы не держать сумки с деньгами при себе, и вообще, из соображений конспирации ему больше не следовало лично встречаться с Берзиным и Шмитхеном (настоящее имя которого, Ян Буйкис, было раскрыто лишь несколько десятилетий спустя).

Теперь латыши должны были иметь дело только с доверенным лицом Локкарта, получать от него деньги и инструкции, а также отчитываться перед ним о ходе подготовки к мятежу.

На первой встрече Берзин получил от человека, назвавшегося греческим коммерсантом Константином Массино (очередной псевдоним Рейли), 700 тысяч рублей. Кроме того, Рейли поручил латышу составить детальный план ареста Савинкова во время одного из заседаний, а также захвата Госбанка, Центрального телеграфа и телефонной станции.

Вторая встреча Берзина с Константином состоялась 17 августа в кафе «Трамбле» на Цветном бульваре. Рейли вручил командиру еще 200 тысяч рублей и уточнил задание.

Третья встреча состоялась 28 августа – Берзин получил еще 300 тысяч рублей и задание выехать в этот же вечер в Петроград и передать эти деньги тамошней группе заговорщиков. Связать его с ними должна была Боюжовская. (Всего Берзин получил и сдал в ВЧК 1 миллион 200 рублей.)

Выполняя задание, Берзин приехал в Питер, навестил Боюжовскую в ее квартире на Торговой, 10 и… незаметно положил в карман визитную карточку Рейли с его московским адресом: Шереметьевский переулок, 3, кв. 85. В этой многокомнатной квартире жила некая Дагмара Карозус. Две комнаты у нее снимала двадцатилетняя актриса Елизавета Оттен. Еще одну комнату снял господин Массино и быстро сделал молодую актрису своей любовницей. Елизавета владела английским, французским и немецким языками. Потому Рейли рассчитывал сделать влюбленную девушку своей помощницей.

Поселившись, Рейли не теряет времени даром. Он ищет объекты вербовки. Английское правительство должно знать военные планы большевиков накануне переворота и вероятной интервенции. Через Елизавету, даже не подозревавшую, кто на самом деле поселился у нее по дядюшкиной рекомендации, он знакомится с ее окружением, в том числе с некоей Марией Фриде. Брат Марии, бывший подполковник старой армии Александр Фриде, работает в Главном штабе, следовательно, в курсе многих военных вопросов, в частности перевозок войск. Лучшего агента не найти.

Путь Рейли к подполковнику оказался весьма простым. Он очаровывает Марию, преподносит ей умело подобранные подарки. Через сестру Рейли знакомится с братом, быстро находит с ним – скрытым контрреволюционером – общий язык. К слову сказать, и Мария, и Александр уже были связаны с американским разведчиком Ксенофоном де Блюменталь Каламатиано. Мария официально работала медсестрой в отряде Красного Креста при американской миссии.

Александр Фриде стал аккуратно доставлять Рейли копии военных сводок с фронта, другие секретные материалы. Рейли работает в Москве и в Петрограде в тесном взаимодействии с двумя другими иностранными резидентами: французом Анри Вертимоном и американцем греческого происхождения Ксенофоном Каламатиано. В этой тройке он за коренника.

Елизавета Оттен была на редкость общительной женщиной. Она не могла и дня пробыть в одиночестве, ее постоянно окружали друзья и поклонники. В квартире было шумно и весело. Для ничего не подозревавшей публики, которая собиралась у нее, Рейли был… сотрудником ЧК «товарищем Релинским»! Благодаря своим широким связям Рейли смог получить подлинные документы, с которыми он мог без помех передвигаться по городу. Удостоверение давало ему надежное прикрытие, позволяло свободно въезжать в Петроград, а там передавать добытые шпионские сведения атташе британского посольства Кроми, который переправлял их в Англию.

Была у Рейли и своя корыстная цель. Если корсиканский лейтенант артиллерии сумел овладеть Францией, то почему бы ему, лейтенанту от британской разведки, не овладеть Москвой? В этой мысли он укрепил себя после того, как ознакомился с охраной Кремля. Главная опора ее – латышские стрелки. В их безусловную преданность советской власти Рейли не верил. Он оказался целиком во власти навязчивой идеи: кто имеет власть над латышами, тот имеет власть над Кремлем, значит, и над Москвой. Так в голове Рейли и родился план захвата власти штыками латышских стрелков…

Артузов снова отмечает про себя: Рейли честолюбив, с бонапартистскими замашками. Убежден во всесилии денег. Это его минусы, которые должны учитываться при выработке плана операции, как, впрочем, и плюсы. Между тем Рей–ли расширяет круг знакомств в Москве. На некоторые ему просто везет. Так, он случайно знакомится, но вовсе не случайно очаровывает и соблазняет сотрудницу Центрального исполнительного комитета Ольгу Старжевскую. Потерявшаяя голову женщина предоставляет ему множество ценных сведений о работе государственных учреждений. Рейли вручает ей 20 тысяч рублей, на которые Ольга снимает и обставляет прекрасную квартиру. Она убеждена – как любовное гнездышко. На самом деле это жилище нужно Рейли для конспиративных встреч с агентурой и как убежище, если придется расстаться с комнатой в Шереметьевском переулке.

Артузов снова отмечает: Рейли предусмотрителен, по известной поговорке, никогда «не кладет все яйца в одну корзинку». Обязательно старается обеспечить себе запасной выход.

План, разработанный Берзиным и представленный ему на утверждение, Рейли счел реальным и легко осуществимым. В Большом театре должно состояться важное совещание под охраной, как обычно, латышских стрелков. По приказу Берзина они должны арестовать советское правительство, в первую очередь Ленина и Троцкого. Рейли сделал только одно, но весьма существенное добавление к этому плану: иметь при себе гранаты на случай, если произойдет какая–нибудь непредусмотренная заминка. Иначе говоря, Берзин должен пустить их в ход, чтобы уничтожить советских руководителей, как тогда говорили, вождей.

До правительственного заседания оставалось некоторое время. Рейли пригласил Берзина прокатиться в Петроград, преследуя при этом две цели: обеспечить себе безопасный проезд в сопровождении красного командира (подстраховывал свое удостоверение, мало ли что) и отправить очередное донесение через английского дипломата о работе по задуманному плану. Кроме того, он хотел с помощью Берзина уговорить латышскую общину выступить в Петрограде одновременно с мятежом в Москве.

Для определенного круга петроградских знакомых Рейли был «господином Массино», ливорнским купцом. Остановились у Елены Михайловны. Выявив часть питерских связей Рейли, Берзин, сославшись, что он выполнил все поручения, уехал в Москву. Рейли остался в Петрограде. Ему надо было еще раз встретиться с капитаном Кроми. Рано утром позвонил Грамматикову, чтобы узнать обстановку. Услышал дрожащий, испуганный голос:

– Преждевременно произведена операция. Положение больного в высшей степени серьезно.

Рейли охватил страх. Но он не был бы разведчиком, если бы поддался панике. Быстрый ум сразу же оценил: надо немедленно ехать к Грамматикову и узнать все подробности происшедшего, чтобы не действовать вслепую. Рейли благополучно добрался до квартиры Грамматикова, которого застал в страшном возбуждении. Он изрыгал ругательства по чьему–то адресу:

– Глупцы, выступили слишком рано, ни с кем не согласовали. Убит председатель ПетроЧК Урицкий. Надо бежать…

Это произошло в пятницу, 30 августа. В начале десятого утра к дому 6 на Дворцовой площади, в котором размещались Комиссариат внутренних дел Петроградской коммуны и ПетроЧК, подъехал молодой человек в кожаной тужурке, оставил велосипед и вошел в здание. В приемной уже было несколько посетителей, дожидавшихся приезда наркома и председателя ПетроЧК в одном лице, потому на вновь прибывшего никто не обратил внимания. Через полчаса на служебном автомобиле подъехал Моисей Урицкий, вошел в подъезд и направился к лифту. В этот момент молодой человек подбежал к нему и с близкого расстояния сделал несколько выстрелов. Урицкий был убит на месте. Убийца выскочил на улицу, сел на велосипед и попытался скрыться. За ним последовала погоня на автомобиле.

На Миллионной улице террорист бросил велосипед у дома 17, в котором размещалось Английское собрание, и вбежал в подъезд. Однако через несколько минут он сделал попытку покинуть здание, натянув поверх тужурки первое попавшееся пальто. Его попытались задержать красноармейцы – даже не по обоснованному подозрению, а просто дляя проверки документов. Тут у террориста не выдержали нервы, он открыл пальбу, но был обезоружен.

Убийца оказался неким Леонидом Каннегисером, студентом Политехнического института. Одно время, при Керенском, был юнкером Михайловского артиллерийского училища, членом партии так называемых энэсов – народных социалистов. Двадцатидвухлетний террорист был весьма способным, подающим надежды поэтом. О мотивах покушения Каннегисер на допросах говорить не захотел. Отказался он и назвать сообщников.

В этот же день, в 7 часов вечера, странная, предельно экзальтированная молодая женщина, бывшая эсерка и политкаторжанка Фанни Каплан после митинга на бывшем заводе Михельсона дважды тяжело ранила Ленина. Каплан также отказалась дать какие–либо показания. (Тогда, в восемнадцатом, да и в последующие годы, оба теракта и руководители страны, и ВЧК, и средства массовой информации, и официальная историческая наука связывали друг с другом как звенья одной цепи, как запланированные эпизоды организованного антибольшевистского заговора. Однако никакой связи, даже косвенной, между обоими терактами установить так и не удалось. Более того, сегодня многие авторы ставят под сомнение, что в Ленина достаточно метко стреляла полуслепая Каплан, к тому же когда уже начало смеркаться.)

Оба покушения власть расценила как открытие белого террора и не нашла ничего лучшего, как на удар ответить во сто крат более сокрушающим ударом. Вывод был ошибочен: ни Каннегисер, ни Каплан не были связаны с какими–либо серьезными контрреволюционными организациями. Столь бурные, переломные моменты в истории, какими были в России 1917–й и последующие годы Гражданской войны, способны порождать массовые акты террористов–одиночек, которые вполне могут быть расценены как целенаправленные, спланированные, хорошо организованные действия заинтересованной стороны, спецслужбы или даже иностранной державы.

Так и произошло в августе—сентябре 1918 года. 2 сентября Всероссийский центральный исполнительный комитет, заслушав сообщение председателя ВЦИК Якова Свердлова, принял резолюцию, в которой были следующие слова: «На белый террор врагов рабоче–крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Эмоционально можно понять настроение, душевное состояние людей, принявших эту резолюцию, а также последовавшие за этим постановления, в которых было прямо указано, как, против кого конкретно и в какие сроки, разумеется, самые сжатые, должно осуществить акции красного террора.

Уточняющих инструкций было предостаточно, но суть их сводилась к одному: все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежали расстрелу.

Белый террор – не вымысел коммунистов. Это историческая реальность. Его жертвами стали тысячи и тысячи безвинных людей, не только большевиков, а обычных рабочих и крестьян. Но жестокость одной воюющей стороны никак не может оправдывать ответную, тем более удесятеренную, жестокость другой. В данном случае в массовых репрессиях вообще не было необходимости, поскольку оба покушавшихся – и Каннегисер, и Каплан – были схвачены по горячим следам, на месте преступления. При правильно проведенном следствии вполне можно было разобраться, либо это акты экзальтированных одиночек, либо за ними стояли конкретные контрреволюционные организации. Увы! По сей день оба покушения остаются не расследованными до конца – слишком многое упущено.

В те страшные недели осени восемнадцатого года в числе расстрелянных были и настоящие контрреволюционеры и заговорщики, но основная масса жертв была казнена без малейших к тому оснований, по пресловутому классовому признаку. Иначе говоря, в вину ставились не действительно совершенные преступления, но сам по себе факт рожденияя в семье, принадлежавшей до революции к привилегированному классу или сословию.

Но еще более ужасно другое – репрессии восемнадцатого стали предвестником, «моделью» во сто крат более страшного, уже куда более массового Большого террора образца 1937 года, жертвами которого были уже не только реальные и мифические «враги народа», но и сам народ, в том числе и те искренние идеалисты от революции, что свято верили в ее великие цели, в построение солнечного и счастливого социалистического будущего. Впоследствии большевики сотворили почти чудо – в исторически кратчайшие сроки создали великое государство, достигли неслыханных высот в науке, культуре, народном образовании, сокрушили гитлеровскую Германию, первыми в мире послали человека, разумеется, члена Коммунистической партии, в космос.

Казалось, казалось, казалось…

Бетон фундамента воздвигнутого ими здания был замешен на крови… Потому оно было обречено – не на разрушение извне, а на саморазрушение. Что и произошло в 80—90–х годах XX века.

…Рассказывая Рейли об обстановке в Петрограде, Грамматиков рвал какие–то бумаги, рвал и тут же сжигал клочки.

– Вам не следует возвращаться к Елене Михайловне, – предупредил он.

– Я осведомлю кое–кого о случившемся, – ответил Рейли, – и немедленно отправлюсь в Москву. Главные события развернутся там.

Еще с вечера Рейли договорился с капитаном Кроми о встрече в ресторане Палкина. В условленное время капитан не пришел. В отдельном кабинете ресторана Рейли прождал еще полчаса. Кроми не появился. Тогда Рейли решил покинуть ресторан и пройти мимо английского посольства, чтобы убедиться, что там все в порядке.

Подойдя к знакомому зданию на Дворцовой набережной, Рейли увидел толпу зевак и отряд красноармейцев. Стоял грузовик. Рядом на тротуаре лежали тела двух убитых чекистов – Шейнкмана и Янсона.

Кто–то тронул Рейли за рукав. Оглянувшись, узнал случайно знакомого красноармейца.

– Здравствуйте, товарищ Релинский. Вот как неудачно получилось… Отстреливался, гад. Вон он лежит…

На лестнице, у двери лежал Кроми… В чем в чем, но в личной храбрости боевому офицеру, подводнику, кавалеру многих орденов было не отказать.

Дело в том, что, располагая реальными данными об участии иностранных дипломатов и Рейли в контрреволюционном заговоре и ошибочно связывая его с терактами Каннегисера и Каплан, ВЧК решила, пренебрегая нормами международного права, провести обыски в помещениях дипломатических представительств, прежде всего Великобритании и Франции, а также в квартире, занимаемой Лок–картом в Москве.

Капитан Кроми, выполняя свой служебный и воинский долг, оказал вооруженное сопротивление и в ходе перестрелки был убит.

В такой обстановке Рейли не стоило и помышлять об установлении связи с питерскими заговорщиками. Надо быстрее убираться из Петрограда. Здесь его знают слишком многие.

Рейли направился на вокзал. Путь ему преградила красноармейская цепь. Отступать было поздно. С независимым видом он подошел к проверяющему документы и показал свой пропуск. На удивление, его тут же пропустили.

В Клину Рейли купил свежую газету. Развернул, пробежал глазами по заголовкам, и ему стало не по себе: арестован Локкарт, арестован Александр Фриде. В газетном сообщении мелькали фамилии и других людей, с которыми Рейли не был знаком, но о которых слышал.

…Визитная карточка с московским адресом, так неосторожно оставленная им в Питере на столе Елены Михайловны

и подобранная Берзиным, свое дело сделала. Чекисты устроили засаду на квартире Елизаветы Оттен в Шереметьевском переулке. Здесь была задержана Мария Фриде, которая принесла Рейли, не зная, что он в отъезде, пакет от брата. В пакете содержались совершенно секретные данные о формировании дивизии Красной армии в Воронеже, о графике работы Тульского оружейного завода, о количестве патронов, выпускаемых в Туле в месяц, и много другой ценной информации. От Марии ниточка потянулась к ее брату…

Всего было сразу арестовано около тридцати человек, из которых примерно половина после проверки была отпущена по недостатку прямых улик. Анри Вертимон и Ксенофон Каламатиано успели скрыться. При обыске в их квартирах было обнаружено множество вещественных доказательств их шпионской и диверсионной деятельности. В тайнике у Вертимона, к примеру, нашли почти полпуда пироксилина, несколько десятков капсюлей от динамитных шашек, шифровальные таблицы и секретную карту Генерального штаба.

…Сообщение потрясло, словно взрыв. Значит, операция провалилась. И все из–за покушения мальчишки Каннегисе–ра, своей нелепой стрельбой в Урицкого сорвавшего заговор против советского правительства. Вероятно, в ВЧК уже есть сведения и о нем, и о его связях. Хорошо еще, что вовремяя уехал из Петрограда. Там наверняка бы поймали…

Резкая команда вывела Рейли из оцепенения. На перроне показались красноармейцы. Рейли юркнул обратно в вагон. «Проверка документов. Что же делать?» Оставаться в вагоне опасно. Неужели конец? Поднялась злость на самого себя. Так глупо попасться…

Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти решение. Проверка шла одновременно с обоих концов состава. Есть еще время подумать, пока комиссары дойдут до его вагона.

Рейли вышел в тамбур, открыл наружную дверь, огляделся по сторонам. У переднего и заднего вагонов часовых не было, они уже подошли ближе. Мелькнула мысль… А если под вагон? Рейли скользнул на подножку и метнулся вниз. Незамеченным прополз до хвоста состава. Оттуда рывком – к пакгаузу. И вот он уже укрыт кирпичной стеной от красноармейцев. Покинув территорию станции, наконец почувствовал себя на свободе. Надо срочно пробираться в Москву. Там он найдет убежище, верные люди еще остались.

По ближайшей улице Рейли вышел на Московский тракт. Вскоре его нагнала подвода. Возница не отказал: за горсть махорки провез несколько верст. Так на случайных подводах Рейли добрался до самой Москвы. Где остановиться? Вспомнил одного надежного офицера, не участвовавшего ни в каких заговорах. К нему и направился. Офицер, на счастье, оказался дома, ни о чем не расспрашивая, с готовностью принял гостя.

Под ногами Рейли горело. После убийства Урицкого и ранения Ленина ВЧК предпринимала самые энергичные меры. Кроме рядовых заговорщиков был задержан наконец Каламатиано. Москву прочесывали частым гребнем. Заходили чекисты и в квартиру гостеприимного офицера, проверили документы, осведомились, не проживает ли кто из посторонних. По счастью, Рейли в тот момент в квартире не было. Однако ему стало ясно – пора уходить. Но куда, к кому?

Какое–то время Рейли слонялся по городу. Остановилсяя у витрины магазина, потом у газетной тумбы, чтобы перевести дух. У него не было больше в запасе конспиративных квартир. Самые надежные – в Шереметьевском переулке и снятая Ольгой Старжевской – провалены. Опытным взглядом он еще издали понял, что в них – засады. Почему? Размышляя об этом, он пришел к выводу, что, очевидно, потерял осторожность Фриде. Он не знал, какую роль в раскрытии заговора сыграл Берзин. Это благодаря ему была взята под наблюдение квартира Оттен, там взяли с поличным Марию Фриде, потом ее брата, далее чекисты вышли на помощника американского торгового атташе Каламатиа–но и резидента французской разведки Вертимона. В общей сложности в руки ВЧК попало, как сообщили «Известия» 17 октября 1918 года, свыше 60 агентов.

Тем не менее Рейли удалось спасти часть своих агентов и даже переправить их на Украину. О своих дальнейших странствиях он спустя семь лет дал подробные показанияя своему следователю – Стырне. Ниже приведенный отрывок из них публикуется впервые:

«Окончив ликвидацию своих дел в Москве, кажется, 11 сентября, я в вагоне международного общества купе, заказанном для немецкого посольства, совместно с одним из секретарей этого посольства, с паспортом балтийского немца и выехал в Петроград. В Петрограде пробыл около 10 дней, скрываясь в разных местах, для ликвидации своей тамошней сети, а также для изыскания способов переезда финляндской границы (я хотел бежать через Финляндию). Последнее мне не удалось, и я тогда решил ехать в Ревель, тем более что обследование состояния морской базы (германской) в Ревеле входило в мои служебные задачи. Это мне удалось. Из Ленинграда (так в оригинале. – Т. Г.) я выехал в Кронштадт, получил от германского консульства охранное свидетельство, которое тогда выдавалось уроженцам Балтики. Кроме этого документа у меня для выезда из Петрограда в Кронштадт имелся документ, выданный одним из петроградских фабкомов на русское имя. В Кронштадте уже меня поджидал катер (с капитаном–финном), на который я пересел ночью и отправился в Ревель. Ввиду весьма бурной погоды переезд занял около 48 часов. В Ревеле я пристал поздно ночью в минном порту, откуда отправился пешком в город (чтобы избежать карантина) и поселился в «Петроградской» гостинице под именем Георгия Бергмана, антиквара, уехавшего из России ввиду крупных недоразумений с Сов. властью. В качестве такового я сумел войти в очень хорошие отношения с германскими офицерами морской службы, узнал то, что мне требовалось по вопросам морской базы, и дней через 10, тайно, на катере выехал в Гельсингфорс, а оттуда в Стокгольм и Лондон, куда и прибыл 8 ноября. С этого момента я назначаюсь политическим офицером на юг России и выезжаю в ставку Деникина, был в Крыму, на юго–востоке и в Одессе. В Одессе оставался до конца марта 1919 года^{53} и приказанием верховного комиссара Британии в Константинополе был прикомандирован сделать доклад о положении деникинского фронта и политического положения на юге руководящим офицерам в Лондоне, а также представителям Англии на мирной конференции в Париже. В течение мирной конференции я служил связью по русским делам между разными отделами в Лондоне и Париже; в этот период я, между прочим, познакомился с Б. В. Савинковым. Весь 19–й и 20–й гг. у меня были тесные сношения с разными представителями русской эмиграции разных партий… В это же время я проводил у английского правительства очень обширный финансовый план поддержки русских торгово–промышленных кругов…

Все это [время] я состоял на секретной службе, и моя главная задача состояла в освещении русского вопроса руководящим сферам Англии.

В конце 20–го г. я, сойдясь довольно близко с Савинковым, выехал в Варшаву, где он тогда организовал экспедицию в Белоруссию. Я участвовал в этой экспедиции. Я был и на территории Сов. России…»

Вернемся в 1918 год. Уже в Англии Рейли записал в своем дневнике: «Целью моей теперь было выбраться из России как можно скорее, возложенная на меня миссия кончилась полной неудачей».

Заговор, получивший в отечественной литературе название «Заговор послов», или «Заговор Локкарта», провалился. В равной степени он мог бы называться «Заговором Рейли». В той или иной степени в нем принимали участие посол Франции Ж. Нуланс, генеральный консул этой страны Ф. Гренар и глава военной миссии Ж. Лавернь, посол САСШ Д. Френсис, генеральный консул Де Витт Пул и другие западные дипломаты. В декабре 1918 года Революционный трибунал при ВЦИК приговорил Ксенофона Каламати–ано и Александра Фриде к смертной казни. Роберт Брюс Локкарт, Френар Гренар, Анри де Вертимон и Джордж Сидней Рейли также были приговорены к расстрелу, исполнение предписывалось произвести при появлении оных на территории России.

Шесть человек, в том числе Мария Фриде, были осуждены к пяти годам тюрьмы с применением принудительных работ.

По сравнению с последующими временами трибунал, учрежденный на время Гражданской войны, был учреждением гуманным чрезвычайно. Так, Ольгу Старжинскую осудили на три месяца лишения свободы, лишив права служить в государственных организациях. С учетом времени пребывания в заключении ее тут же освободили. Восемь человек, в том числе Елизавета Оттен, были вообще оправданы.

Александра Фриде, действительно, расстреляли. Каламатиано же фактически был помилован и в августе 1921 года покинул Россию.

…Едва отдышавшись в Лондоне, Джордж Рейли и его друг, в основном по разведывательной работе, первый лейтенант (по старорусскому – поручик, или нынешний старший лейтенант) Джордж Александр Хилл вернулись в Россию. Их задача – с разведывательных позиций освещать Лондону ход боевых действий белых армий на Юге.

За работу в период нахождения в стане белых генерал Антон Деникин наградил Джорджа Рейли орденом Святой Анны 3–й степени с мечами и бантом. Его Величество король Георг в феврале 1919 года наградил Рейли и Хилла^{54} Военным крестом. То была весьма почетная награда, ее удостаивались офицеры в звании не выше капитана, то есть непосредственно участвовавшие в боевых действиях.

…Но почему Берзин не арестовал Рейли? Он мог это сделать в любой момент, но по замыслу операции надо было выявить все связи Рейли, он еще не «раскрылся» до конца. Была уверенность, что Рейли – в наших руках и деваться ему некуда. Рано или поздно он придет к Берзину. Но тут английского агента спасли опыт и интуиция…

Встает вопрос: почему Рейли удалось ускользнуть из рук правосудия? В конце концов можно и должно было предусмотреть, что Рейли, загнанный в угол, не обратится за помощью к Берзину или же, если и обратится, может просто не застать его на месте – в жизни всякое бывает, в оперативных делах тоже… Сказался, конечно, недостаток опыта у контрразведчиков: ВЧК еще не работала и года. Вот как ответил на этот вопрос сам Рейли в письме к заместителю Ар–тузова Стырне, когда оказался во Внутренней тюрьме на Лубянке: «По моему глубокому убеждению, я приписываю мою удачу в подпольной жизни, а также в моем бегстве не каким–нибудь особенным личным качествам, а поразительно счастливому и часто повторяющемуся стечению обстоятельств, с одной стороны, и еще несовершенной в то время организации советского контрразведывательного аппарата, с другой стороны».

Провалившегося агента английская разведка обычно сбрасывает со счетов – он ей уже больше не нужен. Для Рейли сделали исключение. В Лондоне его по–прежнему считали выдающимся мастером разведки и наиболее опасным для Советов шпионом. Это соответствовало действительности. Рейли был нужен как специалист по русским делам. И вот уже его направляют в составе английской миссии к генерал–лейтенанту Антону Деникину (об этом смотри выше). Поражение Деникина означало и поражение английской миссии. Правда, в этом вины Рейли уже не было. На какое–то время он сошел со сцены и отправился в Америку, чтобы в очередной раз поправить свои пошатнувшиеся финансовые дела.

…Для чего нужен был Артузову экскурс в прошлое Рей–ли? Прежде всего ему как руководителю КРО необходимо было выявить все сильные и слабые стороны опасного врага. Без этого нельзя было составить точный и объективный портрет английского разведчика. Кроме того, внимательный анализ всех предыдущих похождений Рейли в России необходим и для того, чтобы избежать повторения допущенных тогда чекистами ошибок. Сильные стороны Рейли были, как говорится, налицо. Но Артузов нащупал и слабые места: англичанин был нетерпелив, всегда стремился достигнуть цели как можно скорее. Эта нетерпеливость будет и впредь толкать Рейли на авантюры, которые следовало использовать. Когда «дело Рейли» было изучено во всех деталях, Ар–тузов встретился с Менжинским, чтобы обсудить оперативный план.

– Каждый враг по–своему опасен. И все же я выделяю Рейли. Он только входит в роль. Я считаю, на него необходимо нацелить лучшие силы нашего отдела.

– Я вас так и понимаю, – согласно кивнул Менжинский. – Рейли, несомненно, доставит нам много хлопот. Нам сейчас важно понять и другое: какие причины обусловили появление Рейли? В чем его сила? Кто его поддерживает?

– Черчилль уже не верит в силу белогвардейщи–ны, – убежденно ответил Артузов. – Он реалист и пускает в ход свои козыри. Рейли – один из них. Но Черчилль прагматик, причем достаточно циничный. Наверняка он подтолкнет Рейли на какие–то действия, но существенную поддержку ему, в том числе финансовую, окажет лишь в том случае, если тот добьется какого–то видимого успеха. Потому на начальной стадии реализм, несомненно, будет иметь ускоряющее развитие. Он постарается «вобрать в себя» все эмигрантские течения, до сих пор выступающие против нас.

– Согласен с вами. И формы борьбы Рейли окажутся, вероятно, традиционными, вряд ли он придумает что–то новое. И все же, с чем мы столкнемся?

– Рейли не начнет свои действия против нас, как говорится, с чистого листа. В первую очередь он обратит внимание на «Трест» и «Синдикат», постарается прибрать их к рукам, заявить о себе громкими диверсиями. Надо полагать, рано или поздно авантюризм натуры толкнет его вновь в нашу страну.

– Да, это решающие моменты. Рейли профессионал, умен, изобретателен. С благословения определенных кругов он непременно вступит с нами в борьбу.

Все старые разведки изучали характер полководцев противной стороны, отдельные их черты: энергичность, упрямство, отвагу, осторожность, волю к победе и, наоборот, нерешительность. И, разумеется, военачальнический талант. Зная характер полководца, оказывается, можно влиять на его решения – одного при определенных обстоятельствах заставить отступить, другого путем демонстрации силы вынудить отказаться от активной борьбы, третьего подтолкнуть броситься в опрометчивое наступление. Думаю, следует подтолкнуть Рейли к активной борьбе, и тогда вывод его через границу станет реальным делом.

…Была еще одна причина, не позволяющая оставить Рейли без присмотра, – советская дипломатия делала важные внешнеполитические шаги, прорывая завесу «санитарного кордона», реализуя принцип мирного сосуществования (наркоминдел никогда официально не поддерживал троцкистскую теорию «перманентной» революции). Рейли был убежденным врагом любых переговоров Запада с Советами и готов был на самые крайние, террористические меры против советских представителей за рубежом.

Из донесения Андрея Павловича Федорова после его очередной поездки в Берлин в 1922 году Артузов знал, что к несостоявшемуся покушению группы Георгия Эльвенгрена на советскую делегацию, следовавшую на Генуэзскую конференцию, был причастен и Рейли.

Спустя некоторое время Рейли получил весьма соблазнительную информацию: в Берлине находятся два Максима – заместитель наркома по иностранным делам Литвинов и всемирно знаменитый писатель Горький. Решено было организовать на них покушение в театре на Унтер–ден–Линден. Для Эльвенгрена и его людей приобрели билеты. Похоже, они намеревались повторить знаменитый теракт Дмитрия Богрова, как известно, смертельно ранившего председателя правительства России Петра Столыпина в зале Киевского городского театра. Но Литвинов и Горький почему–то покинули ложу в середине второго акта, не досмотрев спектакль.

Итак, Артузов пришел к убеждению, что, несмотря на важные дела в Америке, Рейли использует первую же серьезную возможность для возвращения в Европу. А если это произойдет, то непременно попытается обзавестись собственной сильной организацией для работы в советской России. Таковой должен был стать «Трест».

Действительно, письмо из Ревеля от Е. вызвало у Рейли соответствующую реакцию. Из его ответа было ясно, что он с готовностью зацепился за «Трест». Но почему Рейли, укрывшийся на всякий случай за псевдонимом Железный, сообщил о возможной поездке в Европу Бунакову? Очень просто. Именно Е. связал Рейли с полномочным представителем РОВС в Финляндии, более того, подсказал ему следующее: «…Когда Вы будете писать Н. Н. Б. (Николаю Николаевичу Бунакову. – Т. Г.), будьте столь любезны и напишите ему лично письмо, которое было бы исчерпывающим по всем интересующим вопросам; в данном случае Вы также сможете задать ему все те вопросы, на которые Вам необходимо будет иметь ответ. Другое же письмо Вы должны написать таким образом, чтобы он был в состоянии показать его московскому Центру или же его представителям и в котором должно быть сказано, что Вы заинтересованы его коммерческими предложениями с указанием на то, что Вы сможете быть им полезным».

Если учесть, что Е. был официальным резидентом английской разведки, то данный Рейли в письме совет был не чем иным, как приказанием, изложенным в вежливой форме.

Рейли с благодарностью принял эти рекомендации. Письмо Е. дышит характерным для английских властей лицемерием: в нем нет прямого распоряжения – всего лишь дружеский совет одного частного лица другому частному лицу. Случись что с агентом ST–1, английская разведка будет ни при чем.

Теперь письма следуют одно за другим. Еще одно от Рей–ли к Е.: «Согласно некоторым делам, которыми я сейчас занят, я намереваюсь, как только это возможно, покинуть здешние места и отправиться на два–три месяца в Европу. По всей вероятности, я составлю мой маршрут таким образом, чтобы иметь возможность заехать в Ревель и Гельсингфорс после того, как предварительно побываю в Лондоне… »

Следующее, очень важное отправление в Ревель:

«Дорогой Е.! Я получил сегодня копию письма Правления (имеется в виду „Трест“. – Т. Г.), адресованного Б. Я вполне согласен с Правлением, что для окончательного назначенияя дат и соглашения насчет дальнейшего плана производства мне нужно лично съездить и осмотреть фабрику.

Я с удовольствием это сделаю и готов выехать, как только закончу здесь свои личные дела. Конечно, в путешествие я отправлюсь только после того, как подробно посоветуюсь с Вами и инженером Б. Думаю, что в случае благоприятного впечатления от фабрики и моего доклада о технических нововведениях заинтересованные круги окончательно убедятся в выгодности предприятия и сделают все от них зависящее, чтобы облегчить проведение плана в жизнь».

В апреле 1925 года Рейли отправил в адрес МОЦР письмо, в котором рекомендовал перейти к тактике активных действий, решительным способам борьбы с советской властью, вплоть до проведения террористических актов против руководителей партии и правительства. Именно после ознакомления с этим планом председатель ОГПУ и дал Артузо–ву вторичное, уже вполне конкретное указание принять все меры к выводу Рейли на территорию СССР и его аресту.

… И вот наконец на столе Артузова – долгожданное сообщение из Финляндии: Рейли прибыл в Гельсингфорс. «Трест» подталкивает его на поездку в Советский Союз. Все понимают: пока Рейли не убедится на месте в реальности «фабрики», то есть существующих контрреволюционных сил в Москве, субсидий от Запада ему не дождаться.

Да и сам Рейли считал свое присутствие в России необходимым: «…Все применявшиеся до сих пор способы – белые и зеленые вооруженные действия, шитые белыми нитками заговоры, интервенции и все эмигрантские предприятия – изжили свою целесообразность. Импульс должен исходить из России, и материал для организации борьбы должен быть найден там же». Не иначе, Рейли был убежден, что он тот самый человек, который способен высечь искру требуемого внутреннего «импульса».

В данном случае бросается в глаза поразительное сходство между Рейли и Савинковым при всех прочих различиях: оба были убеждены, что рождены для спасения России!

Авантюризм, как и рассчитывал Артузов, неудержимо толкал Рейли в опасное путешествие. В Гельсингфорсе у чекистов влиятельный союзник – сам Бунаков всемерно поддерживает Рейли в его намерении. «Переправа» через границу родного брата Бунакова оказалась исключительно сильным ходом Артузова. Он окончательно расположил эмиссара Кутепова к «Тресту».

К этому времени второй брак авантюриста распался. Однако холостяковал Рейли недолго: 18 мая 1923 года он женился в Лондоне на двадцатидевятилетней Нелли Пепите Луизе Хэддон–Чемберс. Родилась невеста как Нелли Луиза Бертон и впоследствии стала танцовщицей канкана в знаменитом кабаре «Мулен Руж» на пляс Пигаль. Артистка этого самого злачного места в Париже взяла сценический псевдоним, сокращенный – Пепита Бобадилья. Затем она вышла замуж за известного шестидесятилетнего драматурга Чарльза Хэддон–Чемберса. Разница между «молодыми» составляла тридцать один год! Спустя всего пять месяцев супруг скончался, оставив неутешной вдове приличное состояние. В Сиднея Рейли она влюбилась с первого взгляда^{55}.

…Уже все для себя решив, Рейли отправляется в Париж и встречается с главой РОВС генералом Кутеповым. Два медведя в одной берлоге не уживаются: Рейли и Кутепов определенно не понравились друг другу. Рейли приходит к твердому выводу: белоэмиграция бессильна, рассчитывать можно только на внутренние контрреволюционные силы России. Стало быть, поездка не только желательна, но и необходима. А тут еще телеграмма от Е.: «Все готово для общей встречи. Просим сообщить, когда приедете». Е. не только прислал депешу, но и сам приехал в Париж, чтобы вместе с Рейли отправиться в Выборг.

Рейли телеграфирует жене в Гамбург: «Телеграмма получена. Завтра утром еду в Выборг и пробуду там четверг и пятницу. Вернусь сюда в субботу утром и в субботу же сяду на пароход. Из Штеттина телеграфирую, поеду ли прямо в Гамбург или сначала заеду в Берлин. Во всяком случае, в понедельник 28–го я обниму тебя, родная. Телеграфируй мне в Выборг, отель „Андреа“».

Одновременно в тот же сентябрьский день Рейли отправил жене и письмо, в котором заверил ее в благополучном исходе дела: «Россия находится накануне важных и решительных событий».

Об этом периоде много лет спустя Артузов рассказал в лекции молодым сотрудникам. Приведем из нее несколько чудом сохранившихся выдержек:

«От „Треста“ имелись послы в Риге, Ревеле, Париже и Лондоне. С ними считались как с представителями второго (подпольного) правительства России. Для нас „Трест“ таил некоторую опасность. Определенные круги за границей считали: раз существует „второе“ правительство, значит, Советы не так уж сильны. Это могло подтолкнуть их на более решительные действия против нашей страны.

Пожалуй, в некотором недоверии остались англичане. И они решили прощупать истинную силу «второго» правительства. Для этого выбрали Рейли. Естественна и его связь с Бунаковым, «послом» в Финляндии, бывшим социал–революционером, поддерживающим длительное время связи с английской разведкой. «Трест» перетянул «посла» на свою сторону, убедив его, что русское дело дороже английского. Бунаков постепенно охладевал к англичанам.

«Посол» был связан со своим братом, оставшимся на родине, давшим согласие сотрудничать с нами. Брат регулярно информировал Бунакова о делах в России, в частности о состоянии «Треста», представляя его как вполне дееспособную организацию, способную повернуть судьбу России.

И все же Бунаков изъявил желание связаться с Рейли, видя в нем не только представителя «владычицы морей», помощь которой неплохо заполучить, но и человека, который обладает определенным опытом колонизаторских методов свержения неугодных режимов. Отсюда и оживленная переписка с ним. Бунаков снабжал англичан некоторыми сведениями из России. Но английской разведке этого было мало. Она привыкла верить информации, получаемой из первых рук… К тому же на всех этапах борьбы с Советской Россией Интеллидженс сервис имела в нашей стране своих тайных резидентов, которые инспирировали заговоры, поддерживали контрреволюционные силы.

В Финляндии Рейли устроили пышную встречу. Все шло по драматическому закону нарастания действий. Для пущей впечатлительности, а главное – чтобы заставить Рейли отправиться в далекое путешествие, были командированы наши люди, разумеется, от имени «Треста». Они стали своего рода снарядом для начала атаки, убеждая Рейли, что он должен все посмотреть своими глазами, лично оценить состояние организации. Само появление Рейли как английского представителя вызовет еще большую активность «Треста». Ему гарантирована полная безопасность в переходе границы».

Несмотря на все уговоры и собственное желание, Рейли колеблется. Его можно понять: еще свежа в памяти историяя с Савинковым, а над Рейли как–никак висит дамоклов меч смертного приговора.

Сомнения сомнениями, но приказ Сикрет интеллидженс сервис однозначен: надо побывать в России, укрепить свое влияние в «Тресте». Контрразведчики уловили двойственное настроение англичанина.

Всё, что может, пускает в ход Якушев. Это он разработал для Рейли график трехдневной поездки.

Пока Рейли знакомился с планом, Александр Александрович внимательно разглядывал его. Впоследствии он составил весьма выразительный портрет английского агента: «Рейли одет в серое пальто, безукоризненный серый в клеточку костюм. Впечатление неприятное. Что–то жестокое, колючее во взгляде выпуклых черных глаз, резко выпяченная нижняя губа. Очень элегантен. В тоне разговора – высокомерие, надменность».

– С вашего разрешения, я напомню вам график, – заговорил Якушев, рассчитывая рассеять последние сомненияя Рейли. – В субботу 26 сентября вы прибываете в Ленинград. Ночь проводите в поезде. Утром 27 сентября приезжаете в Москву. Свидание с руководством «Треста». В понедельник 28 сентября возвращаетесь в Ленинград, во вторник проводники доставят вас к «окну» – и вы в Хельсинки. В среду – уже в Европе.

Ведет яростную атаку на Рейли неистовая Мария Захар–ченко–Шульц при молчаливой поддержке мужа – Георгияя Радкевича. Они только что в который раз переправились в

Финляндию из Ленинграда через «окно», которое «держит» преданный «Тресту» командир–пограничник Тойво Вяхи.

Рейли задал Якушеву несколько вопросов об «окне» на границе. Тот уверенно ответил, что оно находится под контролем «Треста», как и путь от Ленинграда до Москвы. Он полез в нагрудный карман и вытащил бумагу с гербовыми печатями, положил перед Бунаковым и Рейли. Это было предписание, выданное военному специалисту, разрешающее ездить в отдельном купе с подчиненными, поскольку он имеет при себе секретные документы и военное имущество. Документ стал последней каплей…

Рейли отправил через Бунакова последнее письмо жене Пепите Бобадилья: «Я уезжаю сегодня вечером и возвращусь во вторник утром. Никакого риска… »

Финская разведка обеспечила Рейли переход границы со своей стороны. Ее представители 25 сентября встретили его на станции Куоккала. В половине двенадцатого ночи они направились к Сестре–реке. До самой границы Рейли сопровождала Мария Захарченко–Шульц. На советской стороне Рейли встретил сам начальник погранзаставы Тойво Вяхи, следовательно, никаких «красных патрулей» нарушителям опасаться не приходилось.

На нашей территории приемом «именитого гостя» руководил работавший тогда в Ленинграде известный чекист Станислав Адамович Мессинг. Накануне он лично обстоятельно инструктировал Вяхи, хотя тот имел богатый опыт переправы в обе стороны «нарушителей» границы. Но тут был особый случай, и следовало предусмотреть каждую мелочь.

О том, как он принимал Рейли (тогда еще не зная, кого именно), спустя полвека рассказал сам Вяхи. Приведем лишь несколько отрывков из его весьма обстоятельного рассказа.

«Еще раз я проверил повозку и упряжь и с наступлением темноты, около 11 часов вечера, подал лошадь почти к самой реке. Вскоре на финском берегу увидел силуэты людей. Человека четыре или пять их было. Появились со стороны развалин бывшей таможни. Возможно, они там, пока было видно, ожидали и следили за тем, что происходит на нашей территории.

После обычного ознакомления – те ли они и тот ли я? – отвечаю на несколько вопросов, заданных мне на финском языке:

– Всё ли готово?

– Всё.

– Как охрана?

– Никого нет.

– Лошадь есть?

– Тут, на берегу. Хорошая. Давайте скорее.

На какое–то время все умолкло. Возможно, тот господин раздевался. Потом уже слышу на русском языке: «Иду!»

Улавливаю осторожные шаги к воде…

Накануне шли обильные дожди, вода поднялась почти до плеч и была уже холодная. Опасаясь, как бы этот господин не струсил и не повернул обратно (может и упасть на скользких камнях, еще утонет!), я бросился ему навстречу. В одежде, только шинель скинул. Взвалил себе на плечи этого гостя и перетащил на наш берег. Голенький он был, в одних трусиках, одежду завернул в пальто и держал над головой. Рослый и довольно тяжелый дядя…

В лесу, чтобы согласовать наш приезд на станцию (Пар–голово. – Т. Г.) c приходом поезда, мы сделали остановку на четыре–пять часов. Состоялся легкий, полушутливый разговор. Говорил больше он. Я выжимал воду из одежды, выливал ее из огромных болотных сапог и следил за конем.

Коня я оставил в небольшом леске, вблизи от станции, а сам отправился за билетом, надеясь, что мой пассажир не осмелится выйти из лесу, пока я хожу. Так и получилось. Он только отошел в сторонку от коня и лег в кустах. Подошел поезд, первый утренний, и пассажиров было мало. В тамбуре четвертого вагона я передал «гостя» тем двум чекистам, с которым меня познакомили в кабинете Мессинга. Дело сделано!»

Одним из этих двух чекистов был Григорий Сыроежкин, которого Рейли представили как рядового члена МОЦР Щукина. В купе, где Рейли уже ждал Якушев, Рейли вручили паспорт на имя гражданина Николая Николаевича Штейнберга.

В Ленинграде Рейли провел целый день на квартире, которую Щукин выдал за свою. В город не выходили. Здесь Рейли познакомился с «оппозиционно настроенным рабочим, депутатом Моссовета», роль которого сыграл Владимир Стырне, настоящим монархистом, эмиссаром Врангеля Георгием Мукаловым и др.

Вечером 26 сентября Рейли, Якушев и Мукалов в международном вагоне, в отдельном купе выехали в Москву. Несколько раньше отбыл в столицу и Стырне. В Москве Владимир Андреевич на основании рассказа Якушева и собственных разговоров с Рейли написал подробный отчет на имя заместителя Артузова, который непосредственно курировал данную операцию.

«Отпечатано в 2–х экз. Сов. секретно

ЗАМ. НАЧ. КРО ОГПУ тов. Пиляру

ДОКЛАД^{56}

(о разговорах с Рейли 24—25 и 26 сентября 1925 г.)

Первый разговор происходил с Рейли у сексота А. в г. Выборге 24–го числа. Разговор сразу же перешел на принципиальные темы. Во–первых, был затронут религиозный вопрос, причем Рейли предполагал, что религия и церковь должны быть поставлены на должную высоту, но духовенство не может быть предоставлено себе самому, а должно руководиться властью. При этом Рейли сказал, что большевики сделали грубую ошибку тем, что не приблизили к себе духовенство, которое явилось бы послушным орудием в их руках. Вспоминал патриарха, которого лично знал и передавал ему первые (и последние) два миллиона из ассигнованных на поддержание церкви епископом Кентерберийским 24 миллионов в год субсидии. О патриархе отзывался восторженно, находил, что это был настоящий умный русский мужицкий святитель и что вся его линия поведения была совершенно правильна и направлена на сохранение церкви. Далее разрешили еврейский вопрос в том смысле, что без погрома обойтись нельзя, это будет выражение народного чувства, но новая власть не может связать своего имени с погромом, а потому должна будет внешне принимать меры к защите евреев, что необходимо для заграницы. Относительно влияния евреев на мировые дела Рейли отметил, что во Франции и в Англии капитал всецело в руках евреев, в Америке же на одну треть, если не больше, но и эта треть могущественнее, чем весь капитал старого света, ибо европейские ротшильды не годятся и в подметки самому рядовому американскому миллиардеру. Дальше говорили о форме будущего правления и остановились на диктатуре, которая восстановит порядок, а дальше уже сам народ изберет форму правления.

Далее говорилось о положении власти и способах перехода к новой власти. Отмечали четыре элемента населения: крестьян, которые хотя и недовольны, но инертны, городских обывателей, которые только трусливы, рабочих, которые теперь совершенно откололись от большевиков, и наконец Красную армию, которая при существующей территориальной системе не успевает пропитаться духом коммунизма и не прерывает своей связи с деревней, которая контрреволюционна.

Отбрасывая в сторону первые два элемента как негодные для обработки, мы, по мнению Рейли, должны устремлять все свои надежды на два вторых и среди них вести усиленную работу, для чего, конечно, нужны средства и время.

Во время уже первого свидания Рейли усиленно предупреждал «Трест» не доверять полякам, которые должны в ближайшее время броситься в объятия большевиков. За это говорит логика. В настоящее время главнейшие европейские державы почти уже договорились относительно пакта, который обязательно будет заключен. Таким образом объединятся Англия, Франция и Германия, причем Англия, поддерживая Германию, уговорила ее не подымать сейчас вопроса о Данцигском коридоре с тем, что в ближайшее же время, после заключения пакта этот вопрос будет поставлен и разрешен в пользу Германии. Пакт заключается по инициативе Англии, которая, в силу обстоятельств, должна сейчас руководить делами Европы, чего она не умеет делать и не хочет, а желает передать это Германии и иметь самой развязанные руки для Востока. После заключения пакта Франция уже не будет поддерживать Польшу, наоборот, она ее отдаст на расправу Германии, и Польше ничего другого не остается, как броситься в объятия большевиков. В дальнейшем Германия, конечно, займется устройством дел в России и покончит с большевизмом…

Перейдя конкретно к вопросу о той помощи, которую он мог бы предложить «Тресту», он начал примерно с того:

– Я должен Вас предупредить, что вынужден Вас глубоко разочаровать. Мне известно, что Вы ожидали получить от меня и через меня деньги. Их сейчас за границей достать нельзя, ибо на отпуск средств не решится сейчас ни одно правительство. Не решится даже не потому, что денег нет, что не верят в возможность борьбы с большевиками, а потому, что у каждой свой дом горит. Черчилль так же, как и я, твердо верит, что Советская власть будет свергнута и свергнута в недалекий срок, что это произойдет внутренними силами, но прийти на помощь со значительными денежными средствами не может. Правда, тут крупную роль играет и то, что он несколько раз очень тяжело разочаровывался. Но сейчас главная причина – горит собственный дом. Необходимо потушить пожар у себя. По разрешении вопроса о безработице, кризиса угольной промышленности, успокоении доминионов можно будет обратить больше внимания на разрешение русского вопроса. Черчилль великолепно понимает, что корень зла брожения в колониях и полевения рабочего движения лежит в Москве в Коминтерне, но начать тушение его в корне сейчас невозможно.

Деньги надо изыскать внутри России и их можно будет здесь найти. Я говорил уже о своем плане. Он груб и вызовет у Вас вначале презрение и отрицательное, брезгливое к нему отношение, но мы должны быть государственными людьми и уметь побороть во имя России свои личные чувства и излишнюю сентиментальность. Россия этого стоит. Во имя спасения России можно сделать многое. Генрих IV сказал: «Париж стоит одной католической мессы», и мы должны в данном случае брать пример с него. Повторяю, в России получить необходимые деньги даже не так трудно. Я говорю о художественных ценностях в России. В русских музеях имеется такое количество величайших художественных ценностей, что изъять их на сумму даже в сотнях тысяч фунтов не должно представить особых затруднений. За границей сбыт их неограниченный. Я не говорю даже про те ценности, которые выставлены. Их взять труднее. Но в кладовых в упакованном виде лежат еще величайшие шедевры. Вы должны организовать их отправку за границу, я организую сбыт, и очень скоро мы сумеем получить крупные суммы авансом.

Наши возражения, что это вовсе не так легко, что это может повлечь за собой компрометирование организации и квалификации ее как шайки музейных воров, на Сиднеяя Рейли не подействовали, он оставался при своем мнении, указывая, что в таком случае надо дело поставить на чисто коммерческих основаниях и посвятить в это дело только очень ограниченное количество лиц.

Второй способ получения денег Рейли видел в сотрудничестве «Треста» с английской контрразведкой. Рейли уже с контрразведкой работал, но с 1922 г. порвал с ней связь. Теперь ему нужны будут сведения особенные. В сведениях военных и экономических он не нуждается, он заранее их отвергает. Нужны сведения только о Коминтерне. «Трест» должен проникнуть туда во что бы то ни стало. Англичанам даже не нужны документы. «Трест» должен иметь возможность предсказать только 2—3 раза предстоящие выступления Коминтерна. Тогда все поймут, что «Трест» имеет какие–то возможности не в пример другим организациям – он знает какое–то особое петушиное слово. После этого «Трест» уже сумеет заговорить по–иному. Тогда он сумеет сказать английскому, германскому и другим правительствам: «Видите наши возможности, давайте будемте союзниками против общего врага Коминтерна». И будьте уверены, что тогда и деньги дадут и союзниками посчитают и примут. Возражения, что это почти невозможно, на Рейли не подействовали. Он продолжал доказывать, что тогда можно будет начать игру в высокую политику, соответственно подтасовывая факты. «Как Вы видите, действия английского правительства, в особенности министерства иностранных дел, зиждутся исключительно на данных английской контрразведки. Факты подтасовать всегда можно. Я это делал на протяжении 1918—22 г.г. и достигал разительных результатов».

Рейли высказал также несколько соображений по поводу некоторых со[ветских] деятелей: о Чичерине он сказал, что он считает вполне разумным, почему Чичерин остается так долго несменяемым министром иностранных дел; о Крыленко он высказал соображения, что это один из самых «отвратительных большевиков, садист и дегенерат, человек, не знающий пощады и слепо преданный идее», но еще хуже его жена Размирович, женщина без каких бы то ни было нравственных устоев, тоже извращенная садистка с горящими как уголья глазами и внешностью «ведьмы»; о Зиновьеве он высказал соображения как о человеке крайне ограниченном, политическая карьера которого на закате и который совершенно не способен стоять во главе такого учреждения, как Коминтерн, наполненного сплошь бездарными, но преданными идее патентованными негодяями; о Луначарском отозвался как о попугае и позоре, выставленном на всю Европу, крайнем бабнике, попутно заметя, что как это ни странно, но нужно признать, что вообще видные коммунисты мало увлекаются женщинами, делают это бесшумно и втихомолку и вообще так называемая «женщина» (закулисная) играет очень малую роль и таких случаев почти не имеется; о Дзержинском отозвался как об очень хитром человеке; затем интересовался, каково значение Уншлихта в Реввоенсовете, кто он такой по своему образованию и что он слышал о нем как о крупном организаторе, пользующемся каким–то исключительным влиянием в партии, по–видимому, благодаря своей прежней деятельности в ГПУ; М. Д. Бонч–Бруевича он считает одним из организаторов Красной армии, который пользовался у Троцкого большим влиянием, во–первых, благодаря тому, что он преподавал Троцкому уроки тактики, а во–вторых, потому что его брат В. Д. Бонч–Бруевич в то время пользовался большим влиянием.

…По дороге из Ленинграда в Москву в вагоне разговор шел исключительно про Савинкова. Рейли восхищался им как талантливейшим конспиратором, необычайно храбрым человеком, но признавал и его отрицательные стороны, а именно – полное неумение выбирать людей, неспособность быстро схватывать обстановку и принимать решения, неразборчивость в источниках денежных средств, колоссальную склонность к комфорту – и исключительное женолюбие, причем ему обыкновенно нравились и имели на него магическое влияние самые грубые и малокультурные женщины. Деренталь Рейли называл грубой, грязной, вонючей жидовкой с лоснящимся лицом, толстыми руками и ляшками и поражался, как Савинков мог увлекаться ею и посвящать ей лирические весьма поэтические стихотворения, ибо он, как оказывается, обладал в большой степени поэтическим даром. Беда Савинкова заключалась в том, что у него не было окружения, он был замкнут и одинок, у него не было «генерального штаба».

…Рейли представился «Тресту» как старинный и ярый враг Советской России и Коминтерна, который на борьбу с ними употребил все свои личные средства и силы, в этой борьбе ему помогает Черчилль, и в свою очередь у Черчилляя он является ближайшим помощником в этой борьбе. Он боролся с Советским правительством все восемь лет существования последнего. Субсидировал все организации, которые формировались в Европе, оказывал содействие организациям, находящимся на территории Советской России. Сейчас он едет устраивать свои дела в Америку и, возвратившись оттуда, употребит все свои силы, средства и влияния дляя продолжения и усиления этой борьбы.

ПОМ. НАЧ. КРО ОГПУ

2 октября 1925 г.

(Стырне)».

На вокзале в Москве Рейли встретили секретные сотрудники ОГПУ Федор Шашковский и Владимир Дорожинский, а также приехавший в столицу раньше Владимир Стырне, и отвезли на дачу в Малаховке. Роль хозяина дачи сыграл военный инженер Дмитрий Федорович Кокушкин, товарищ Стырне по гимназии и женатый на его свояченице Марии Ивановне. Здесь было инсценировано заседание Политического совета организации. Артузов в своем кабинете не отходил от телефона. Каждые 10—15 минут ему сообщали о развитии операции.

На даче начали с хорошего обеда, потом перешли к делам. Рейли был вполне удовлетворен тем, что слышал от «руководителей организации». В свою очередь информировал их о положении на Западе. Якушев поставил вопрос о финансовой помощи «Тресту». Рейли возразил. Предложил свой план добычи денег, более надежный, чем субсидии западных правительств и Торгпрома:

– В России имеются громадные художественные ценности, в первую очередь творения знаменитых мастеров прошлого. Изъять их из плохо охраняемых советских музеев не представляет никаких трудностей. Я могу организовать их переправку за границу и сбыт. Мы получим громадные суммы.

Даже все видавшие контрразведчики были поражены таким цинизмом. Между тем, увлеченный своей идеей, Рейли уже набрасывал памятную записку с указанием, что следует воровать:

«1. Офорты знаменитых голландских и французских мастеров, прежде всего Рембрандта.

2. Гравюры французских и английских мастеров XVIII века с необрезанными краями. Миниатюры XVIII века и начала XIX века.

3. Монеты античные, золотые, четкой чеканки.

4. Итальянские и фламандские примитивы.

5. Шедевры великих мастеров голландской, испанской, итальянской школ».

Заседание окончилось. По своему плану Рейли должен был выехать в Ленинград вечерним поездом, чтобы следующей ночью перейти границу.

По плану же контрразведчиков Рейли предполагалось арестовать в машине по дороге в Москву. Неожиданно он изъявил желание написать своим заграничным друзьям открытки и собственноручно опустить их в почтовый ящик. Это ему было нужно для того, чтобы иметь потом документальные подтверждения, что он действительно побывал в Москве.

Прекрасная идея, она была на руку контрразведчикам. В план операции тут же вносится поправка: Рейли следует арестовать сразу после того, как он бросит открытки в ящик.

…Артузов опускает трубку на рычаг. Что ж, с учетом не слишком хорошей дороги от Малаховки до Москвы прибытия господина Сиднея Джорджа Рейли на Лубянку следует ожидать примерно через час.

В тот же вечер в Ленинград выехал Сергей Васильевич Пузицкий. Он должен был организовать чрезвычайное происшествие на границе.

Еще один отрывок из воспоминаний Тойво Вяхи (его снова пригласили в кабинет Мессинга. Здесь уже собралось несколько сотрудников, в том числе приехавший из Москвы Пиляр): «…Мне объяснили, что последний „гость“, которого я доставил, Сидней Джордж Рейли – начальник восточноевропейского отдела разведки Великобритании, личное доверенное лицо злейшего врага нашей страны Уинсто–на Черчилля и других активных антисоветских сил в западном мире. В его руках – все нити антисоветских планов, заговоров и комбинаций, и все это он нам выложит. Важно только, чтобы англичане не помешали нам довести следствие до конца. А помешать они могут. Надо помнить хотя бы „ноту Керзона“ и высказанные в ней угрозы. Потеря Рейли для них – горькая пилюля, но главное все же в ином – они позаботятся о том, чтобы доверенные ему тайны не стали нашим достоянием. Надо убедительно доказать английской разведке, что Рейли умер, что эти тайны ушли с ним в могилу. В интересах следствия также надо показать и самому Рейли его собственную смерть. Вот и решено на границе, в пределах видимости с финской стороны, именно в то время и там, где финны ждут возвращения Рейли от нас, разыграть его фиктивное убийство.

Меня спросили, где, по моему мнению, лучше всего устроить эту сцену? Я предложил небольшую открытую поляну между селением Старый Алакуль и линией границы, до которой еще остается 50—100 метров открытого пространства. Финны, рассчитывал я, услышат голоса и увидят вспышки выстрелов, но выйти на выручку Рейли не осмелятся. Мое предложение приняли».

…«Убийство» Рейли разыграли как по нотам. Это дало возможность впоследствии сообщить в газетах, что при попытке перейти границу была остановлена группа из четырех человек. В возникшей перестрелке два нарушителя были убиты. Как выяснилось, одним из убитых был Сидней Джордж Рейли…

Еще одна выдержка из лекции Артузова: «Перед нами стояла дилемма: задержать Рейли или выпустить его в интересах дальнейшей игры? Самые веские доводы говорили за то, чтобы отдать Рейли в руки советского правосудия. Один из таких доводов – активно опасная тактика, избраннаяя Рейли. Им была написана программа о революционной тактике, в основу которой положен террор народовольцев. Эту тактику мы считали опасной. Решили Рейли не выпускать за границу.

Рейли привезли в Москву. Встреча была инсценирована на подмосковной даче, которая охранялась не только «часовыми», но и собаками. Это Рейли подметил и еще раз убедился в том, что «Трест» процветает, а процветает потому, что наладил хорошую конспирацию и охрану руководства.

На состоявшемся совещании Рейли рассказал не только о своих планах, но и о позиции англичан, заверяя, что, по его убеждению, в ближайшие два года не предвидится интервенции со стороны западных держав. После того как Рейли выговорился, мы повезли его в Москву, и по «ошибке» автомобиль въехал во двор ОГПУ.

Рейли уже не опасен. Как вести дело дальше? Может, на этом и поставить победную точку? Сказать миру, что Рейли за решеткой? За границей тут же начнется вой и визг о «зверствах» ЧК. Признание, что Рейли арестован, еще больше насторожит противника, заставит его еще глубже законспирироваться, обострит его контрразведку.

Где же новая счастливая мысль? И она пришла. А что, если Рейли «убить» в перестрелке во время очередного перехода границы? Роковой случай. Понадобится двойник Рейли, человек в одежде Рейли. Такого подобрать нетрудно. Разыграть «бой» на самой границе, всполошить финских пограничников: пусть смотрят на «мертвого Рейли».

А что делать с Вяхи? Он отменно сыграл свою роль. Что же дальше? Оставить на заставе? Это слишком. Его могут убить с той стороны. Перевести в другое место? Но это же только полумера. Противник сразу поймет, какую роль играл Вяхи. «Убийство» Рейли требовало осуществить и другой шаг – тонко вывести из игры и Вяхи. Логика действия и конспирация диктовала нам поступить именно так, иначе противник будет с подозрением относиться к каждому «окну». Вяхи должен быть арестован не путем инспирации, обозначения, а так, как арестовывают заклятого врага. Это конечно же жестоко по отношению к честному и преданному командиру, но другого выхода нет. Да, с него будут на глазах товарищей сорваны зеленые петлицы, снята с буденовки пятиконечная звезда. Ни у кого не будет и тени сомнения: так поступают с предателями.

Это был стержень плана. Его предстояло тонко осуществить».

Встревоженная отсутствием известий о муже, Пепита Бобадилья послала в выборгский отель «Андреа» телеграмму с запросом. Ей ответили, что он в отеле не появлялся ни в назначенный день, ни на следующий. Тогда она сама приехала в Выборг, но узнала только то, что видели финские пограничники: о непонятной перестрелке на границе в ту ночь, когда Рейли должен был вернуться…

Обратимся еще раз к лекции Артузова: «Английской разведке и Бунакову пришел достоверный ответ на вопрос: что с Рейли? Для них предельно ясно – Рейли был в Москве.

Свидетельство тому – его открытки, отправленные из СССР. Эксперты тщательно исследовали их и убедились: да, открытки написаны рукой Рейли. Стиль письма его. Почтовые штампы в порядке. Нет ни малейшего подозрения, что открытки написаны под диктовку ЧК.

Нам надо было создать видимость, что Рейли благополучно прибыл в Москву, ознакомился с «Трестом» и возвращался в Финляндию. И только чистая случайность – встреча с советскими пограничниками – помешала ему прорватьсяя в Финляндию. Рейли убит, а «Трест» продолжает здравствовать. Придерживаясь этой версии, мы организовали с помощью начальника заставы Вяхи–Петрова перестрелку на границе, которая всполошила финских пограничников, и они могли в отдалении наблюдать «бой»».

…Факт гибели Рейли расследовали Захарченко–Шульц и Георгий Радкевич. Они опросили финских пограничников, местных жителей, которые подтвердили, что слышали перестрелку на русской стороне и видели, как трупы погрузили на подводу. Захарченко–Шульц ничего другого не оставалось, как зафиксировать случайную смерть Рейли.

«Трест» направил Бунакову и Захарченко–Шульц извещение о гибели Рейли, сделав важную ссылку, что провал перехода границы – некая фатальность и в этом «Трест» не виноват.

С достоверностью узнали те, кому следовало, о расстреле за измену двадцатичетырехлетнего командира–пограничника Тойво Вяхи. Он перестал существовать. Но через некоторое время на одной из южных застав появился молодой командир с орденом Красного Знамени на гимнастерке. Звали его Иван Михайлович Петров…

Первые дни Рейли держался твердо, хотя сразу понял, что «Трест» – мистификация ОГПУ. Он, однако, надеялся, что в его судьбу вмешается Сикрет интеллидженс сервис, британское правительство. И тогда ему показали газеты, не только советские, но и лондонские, подлинность которых Рейли установить не составляло никакого труда. Он прочитал сообщение о собственной гибели. Следовательно, никто не будет заниматься его спасением. Теперь он понял, почему его содержат в одиночной камере Внутренней тюрьмы (той самой, в которой сидел и Савинков), почему конвоиры обращаются к нему не по имени, а по номеру – 73, почему переодели в форму сотрудника ОГПУ. Он был секретным арестантом. Конвоиры понятия не имели, кто он такой, скорее всего, полагали, что какой–то ответственный работник ОГПУ с периферии, серьезно проштрафившийся.

В свое время, узнав о крахе Савинкова, Рейли с негодованием заявил газете «Морнинг пост», что «этим поступком Савинков вычеркнул свое имя из списка почетных членов антикоммунистического движения».

Но теперь, оказавшись в положении Савинкова, Рейли повел себя куда менее достойно. Он рассуждал просто – британская разведка ничем ему помочь не может, следовательно, ему остается одно – давать показания. И он их давал…

Из протокола допроса Рейли 13 октября 1925 года:

«Охотно признаю, что практика моей семилетней борьбы против Советской власти, а в особенности моя последняяя попытка доказали мне, что все те методы, которые применялись и мною, и моими единомышленниками, не привели к цели и поэтому в корне были нецелесообразны».

Из письма Рейли к помощнику начальника КРО Стырне от 17 октября 1925 года:

«Мой последний опыт с „Трестом“ до конца убедил меня в бесполезности и нецелесообразности искания какой бы то ни было опоры для антисоветской борьбы как в русских, так и в эмиграционных организациях. Во мне сложилось довольно сильное впечатление о прочности Советской власти. Поэтому мне приходится смотреть на всю интервенционную политику (какого бы то ни было рода) как на нецелесообразную».

Начальник КРО Артузов также принимал участие в допросах Рейли. При этом его интересовали не только факты, но и взгляды, мысли, чувства побежденного врага. Это были откровенные разговоры с обеих сторон.

На их последней встрече Рейли признался:

– Да, вы оказались сильнее меня. А точнее – нас. Занавес моей драмы упал. Выходит, конец. И все же в моем сердце теплится крохотная надежда. Помнится, в России всегда справляли Прощеное воскресенье. Из дома в дом ходили друг к другу, просили прощения за нанесенные обиды. В ноги бухались. Может, и мне это сделать? Надежда – единственный в мире свет…

– Не поможет, – прямо ответил Артузов. – Вы уже были осуждены однажды. Теперь только вышестоящий суд может пересмотреть приговор.

Рейли, безусловно, был очень смелым человеком, объективных доказательств тому – множество, в том числе последняя, крайне рискованная после захвата Савинкова, поездка в советскую Россию. Но смелость его вовсе не была безрассудной. В характере Рейли была и редкая для авантюриста черта – трезвая рассудочность в экстремальных ситуациях. Он прекрасно понимал, что бегство из Внутренней тюрьмы ОГПУ – дело безнадежное^{57}. Этот авантюрист был одновременно и деловым человеком. И он здраво (с его точки зрения) рассудил, что если что и может сохранить ему жизнь, это сделка. Именно так следует расценивать последние написанные им строки – как сугубо деловое предложение, выгодное, опять же в его представлении, для обеих сторон: Рейли и ОГПУ.

«Председателю О.Г.П.У. Ф. Э. Дзержинскому

После происшедших с В. А. Стырне разговоров я выражаю свое согласие дать Вам вполне откровенные показания и сведения по вопросам, интересующим О.Г.П.У., относительно организации и состава великобританской разведки и, насколько мне известно, также сведения относительно американской разведки, а также тех лиц в русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело.

Москва. Внутренняя тюрьма 30 октября 1925 г.

Сидней Рейли».

В камере Рейли вел бисерным почерком «секретный» дневник. На самом деле Рейли прекрасно понимал, что его прочитают чекисты. Таким образом он пытался убедить их в своем раскаянии и желании сотрудничать с ОГПУ.

Допросы «заключенного № 73» продолжались еще несколько дней. Пока из высших инстанций не пришло уведомление, что приговор Верховного революционного трибунала РСФСР от 3 декабря 1918 года по отношению к Сиднею Джорджу Рейли отмене не подлежит…

Что последовало за указанным распоряжением, на протяжении более чем полувека оставалось государственной тайной. Только в наши дни стали доступны для историков два рапорта уполномоченного 4–го отдела КРО ОГПУ Григория Федулеева на имя помощника начальника КРО Владимира Стырне. В первом из них говорится:

«Довожу до Вашего сведения, что согласно полученного от Вас распоряжения со двора ОГПУ выехали совместно с № 73 т. Дукис^{58}, Сыроежкин, я и Ибрагим^{59} ровно в 8 часов вечера 5/XI—25 г. направились в Богородск (что находится за Сокольниками). Дорогой с № 73 очень оживленно разговаривали… На место приехали в 8 ¹ /2 —8 ³ /4 ч. Как было услов–лено, чтобы шофер, когда подъехали к месту, продемонстрировал поломку машины, что им и было сделано. Когда машина остановилась, я спросил шофера – что случилось. Он ответил, что–то засорилось и простоим минут 5—10. Тогда я № 73 предложил прогуляться. Вышедши из машины, яя шел по правую, а Ибрагим по левую сторону № 73, а т. Сы–роежкин шел с правой стороны, шагах в 10 от нас. Отойдяя шагов 30—40 от машины, Ибрагим, отстав немного от нас, произвел выстрел в № 73, каковой, глубоко вздохнув, повалился, не издав крика; ввиду того, что пульс еще бился, т. Сыроежкин произвел еще выстрел в грудь. Подождав немного, минут 10—15, когда окончательно перестал биться пульс, внесли его в машину и поехали прямо в санчасть, где уже ждали т. Кушнер^{60} и фотограф. Подъехав к санчасти, мы вчетвером – я, Дукис, Ибрагим и санитар – внесли № 73 в указанное т. Кушнером помещение (санитару сказали, что этого человека задавило трамваем, да и лица не было видно, т. к. голова была в мешке) и положили на прозекторский стол, затем приступили к съемке. Сняли – в шинели по пояс, затем голого по пояс так, чтобы были видны раны, и голого во весь рост. После чего положили его в мешок и снесли в морг при санчасти, где положили в гроб и разошлись по домам. Всю операцию кончили в 11 час. вечера

5/XI—25 г.».

Во втором рапорте Федулеев сообщал:

«Довожу до Вашего сведения, что согласно полученному от Вас распоряжения № 73 был взят из морга Санчасти ОГПУ тов. Дукисом в 8 ¹ /2 вечера 9/XI—25 г. и перевезен в приготовленную яму–могилу во дворе прогулок внутр. тюрьмы ОГПУ, положен был так, как он был в мешке, так что закапывавшие его 3 кр[асноармей]ца лица не видели, вся эта операция кончилась в 10—10 ¹ /2 вечера 9/XI—25 г.».

При реконструкции здания ОГПУ в конце десятилетияя секретное место захоронения Рейли оказалось в зоне выемки под многометровой глубины котлован для нового фундамента…

С арестом Рейли не закончилась операция «Трест». Потому только спустя много лет англичане узнали об истинной судьбе своего супершпиона. Но операция нуждалась в серьезной корректировке. Об этом Артузов так говорил в своей лекции:

«С увеличением объема работы „трестовских посольств“ и „политического совета“ „Треста“ он стал представлять некоторую политическую опасность. Капиталистические государства вопреки ОГПУ приходили к выводу, что Советская власть не так сильна, раз существует „Трест“. Он становился политически опасным после того, как начался нажим на нашу страну Англии, которую мы и решили „подкузьмить“, приоткрыв немного завесу, вселив в нее определенное недоверие к „Тресту“. Это было осуществлено путем ареста Рейли, прибывшего инспектировать „Трест“. Его арестом мы нанесли англичанам большой урон: он поставил их в оппозицию к „Тресту“… Политическая опасность миновала, англичане ставку на „Трест“ уже не делали». И далее:

«Но полного провала „Треста“ мы допустить не могли и распустили слух, что Рейли убит при переходе границы, инсценировав там перестрелку. Англичане так и оставались недоверчивы к „Тресту“. Чтобы поставить его на должную высоту, мы выбросили новый трюк с нелегальной поездкой бывшего редактора „Киевлянина“ В. В. Шульгина в СССР.

…Завершена операция. Кажется – все. Но это лишь кажется. А по сути, операция – только этап. От нее остаются нити, которые следует тянуть дальше, вить новые хитроумные оболочки, раскручивать самые тонкие спирали, таким образом добираться до глубин.

…Боюсь одного: выдержит ли моя психика ту огромную нагрузку, которая пала на мои плечи… Должен же быть какой–то защитный панцирь в той изнурительной борьбе, которую приходится вести ежедневно? Впрочем, это некое созерцание. Нет, я не живу своей заботой, заботой о себе. По–прежнему меня одолевают беспокойная порывистость и вместе с тем отчетливость и определенность в линии жизни. По–прежнему чувствую себя громоотводом, притягивающим молнии беспокойного мира.

В нашем деле нельзя и бесполезно идти напролом. Вот и приходится неотступно думать (тут я ловлю себя на мысли: не есть ли неотступное думание то, что мы называем творчеством?), чтобы предпринять какой–то отвлекающий маневр, осуществить тонко рассчитанную комбинацию, порой длящуюся многие годы, как сберечь от провала того, кого посылаю «туда» на беспощадное и безоговорочное одиночество…»