— Впоследствии мы рассмотрим все нюансы этого дела и попробуем сообща разобраться в том, что же на самом деле произошло в те дни и можно ли считать подсудимого действительно виновным во всех этих преступлениях, — сообщила Этель. — А сейчас время ужина, объявляю перерыв до завтрашнего вечера. Следующее заседание откроется сразу после завтрака.
Народ начал подниматься и выходить из Пещеры. Вадим вглядывался в лица идущих мимо него людей, но большинство из них отводили взгляды. И все же несколько человек ободряюще улыбнулись ему — парни, с которыми он расчищал дно и строил купол, Телиг, Ида и даже госпожа судья.
Вадим пытался найти в толпе Магду и Лиз, но их, похоже, не было, так же как Химика, Телига, Баффа и других.
Когда почти все вышли, подошли те же трое парней, что привели его сюда, и вместе с ними он отправился в путь к своему подвалу. И, уже начав спускаться вниз, вдруг сообразил:
— Слушайте, парни, а тут всегда так происходят суды?
— Понятия не имею, я тут третий месяц, при мне никаких судов не было, — ответил один.
— Насколько я знаю, такие большие суды бывают только в случае серьезных преступлений, которых здесь уже лет пять не было. Для нас все происходящее тоже в новинку, хотя я тут же второй срок отдыхаю, — уточнил второй.
Третий лишь кивнул, поддерживая товарищей.
— Я вот не юрист, но в детективах… там у подсудимых всегда есть адвокат. А тут?
— Хм, действительно… Не переживай, мы обязательно спросим и завтра скажем тебе.
Крышка люка захлопнулась, погрузив погреб в темноту. Вадим наощупь нашел выключатель и зажег лампу. Ерунда какая-то. Следствия толком не было. Допрашивать его никто не приходил, если не считать того, самого первого разговора с Этель и Даулетом. Даже о том, что состоится суд, никто не удосужился предупредить…
Чувство беспомощности и беззащитности накатило так резко, что начисто смыло все предыдущие мысли и веру в то, что все это лишь не слишком удачный розыгрыш. Вадим упал на спальный мешок и его начала бить дрожь такая сильная, что застучали зубы. Слез не было, но ему казалось, что если бы смог заплакать, ему было бы легче.
Люк распахнулся и в него уже привычно спустилась упаковка с ужином.
— Давай, заберу грязные тарелки… и горшок, — сказал чей-то незнакомый голос. — Ты не отчаивайся, я тут слышал, что будут все досконально рассматривать, не формально. Так что если не виновен, то это выяснится… Знаешь, не все в лагере верят в твою вину…
«То же мне, утешитель выискался», — раздраженно подумал Вадим, заставляя себя подняться и упаковать грязную утварь.
Позже тот же парень принес уже чистый горшок. Пленник, наконец, остался один, бессильно рухнув на постель. Таким его и застал Хурот несколькими часами спустя.
— Я знаю, что мы не слишком сдружились, парень, наверное трудно мне после Ваади к тебе привыкнуть. Ты же совсем другой, — сказал он, спустившись в подвал по веревочной лестнице. — Давай, поднимайся. Теперь я твой защитник… адвокат… Можешь рассказать мне как все было, а я попробую смягчить наказание.
— Какое наказание? Я ни в чем не виновен! — хрипло буркнул Вадим, не поднимаясь.
— Ну, тем лучше. Как адвокату, ты можешь рассказать мне все, что помнишь. И я постараюсь вытащить тебя из этого дерьма.
На лице Хурота появилась та же самая скептическая улыбка, которая так не понравилась Вадиму при их первой встрече.
— Ты — юрист?
— Нет. Здесь вообще нет ни одного юриста. Разве что лентяй Говард, но он отказался, сказав, что никогда не выступал в роли адвоката.
— А у тебя, конечно, есть адвокатский опыт, — со злой иронией фыркнул Вадим.
— Нет. Такого опыта нет. Мне предложили выступить адвокатом, поскольку я курирую школу и привык к организационной работе. Тебя что-то не устраивает?
— Все. Вся эта ерунда меня не устраивает. Ни ты, ни суд, ни обвинения. Можешь сказать им, что мне не нужен защитник. И вообще от них ничего не нужно. Если они всерьез думают, что я мог все это совершить… У них просто отсутствует мозг. А тут уж никакой адвокат не поможет…
Вадим отвернулся к стене, свернулся калачиком и закрылся пледом с головой. На речи и уговоры Хурота он больше не реагировал и тот, в конце концов, ушел.
— Встать, суд идет!
Людей в зале сегодня было меньше. Неудивительно, ведь работы, нужные для колонии, никто не отменял.
— Присяжные в сборе? Объявляю заседание открытым. По просьбе обвиняемого ему предоставлен адвокат. Сегодня мы заслушаем свидетелей по делу…
Вадиму не было никакого дела до этого фарса. Один за другим выходили какие-то люди, знакомые и не очень. Рассказывали, как их удивила реакция подозреваемого на предложение Хурота вести уроки. О том, как ночью встретили неадекватного обвиняемого в кустах. О том, как он опоздал на пять минут на свою первую лекцию и тянул с ее началом, представляясь больным до тех пор, пока не стало известно о разгроме часовой мастерской.
Хурот разыгрывал из себя адвоката из дешевого детектива, задавая вопросы свидетелям. Замечания, которые отпускала Этель сторонам, лишь затягивали дело. К утру добрались лишь до времени обнаружения акта вандализма и странной реакции подозреваемого — вместо того, чтобы бежать к месту разбоя, он уселся рядом с детьми.
— Ты утверждаешь, что Вадима не заинтересовало происшествие? — спросил Хурот у очередной свидетельницы. — Подумай, прежде чем ответить. Если его это не заинтересовало, значит он не виновен!
— Господин адвокат, не нужно делать выводы за присяжных! — вмешался Захир.
— А что тут делать? —агрессивно заговорила женщина. — Он словно хотел спрятаться от фактов, укрывшись детьми!
— Уважаемая свидетельница, теперь ты делаешь выводы, — ухмыльнулся Хурот. — Госпожа судья, почему ты не прерываешь ее ?
— Потому что ты не даешь никому вставить слово, — отрезала Этель. — Свидетели не должны делать выводы. Адвокат не должен делать выводы. Мы хотим услышать только факты. Думаю, сегодня все уже слишком устали. Закрываю заседание. Продолжим завтра.
Со стороны казалось, что все это время Вадим просидел, безучастно погрузившись в себя. Он не реагировал на перепалки свидетелей, Хурота и Захира, не удивлялся и не возражал интерпретациям своих поступков, искажающим действительность до абсурда.
На самом деле, ему вдруг пришла в голову отличная идея того, как можно увеличить площадь купола в озере без дополнительных материалов, и он напряженно обдумывал ее, жалея лишь, что на скамье подсудимых у него нет ни бумаги, ни карандаша.
По дороге к узилищу, Вадим попросил конвоиров принести ему большой блокнот или тетрадь с карандашом. Те удивились, но передали их с дежурным.
Он так увлекся своими схемами, что когда люк распахнулся, Вадим не сразу сообразил, что просидел весь день над расчетами. Крошечный столик был завален исчерченными листами из блокнота, часть из них валялась на полу и на его лежанке.
— Эй, Данк, не спишь? Принимай еду! — оторвал его от бумаг незнакомый голос.
Архитектор недоуменно поднял голову к люку:
— А что, уже утро?
— Кому утро, кому вечер. Подкрепись, через час на суд.
— А как ты меня назвал? Я не расслышал, — спросил Вадим, принимая пакет с едой: горшочек с кашей, кувшин с напитком и несколько сухариков.
— Данк. Тебя так в лагере называют, — удивленно ответил дежурный.
— Меня зовут Вадим Потапович Хворост…
— Разве? Прости, не знал. Я прибыл как раз перед чемпионатом. И впервые увидел тебя на награждении. Тебя все называли Данком. Прости, если ошибся. Ешь быстрее, остынет! Народ за тебя тут переживает!
— Попроси, чтоб мне еще блокнот принесли!
Его крик ударился в закрывающийся люк.
— Данк. Надо же, — фыркнул Вадим, принимаясь за еду и просмотр своих схем.
Когда через час люк распахнулся снова, он еще не умывался. Побрызгав в лицо водой, огорчившись, что не успел почистить зубы, и, порадовавшись, что не нужно бриться (у него уже отросла небольшая бородка), Вадим полез наверх.
* * *
В Пещере Вадим увидел Телига, который кинулся к нему и, обняв, сунул в карман блокнот с ручкой.
— Вадим, я рад, что ты записываешь все, что происходит. Здесь что-то не так, я чувствую! Творится непонятное, мне это не нравится, — горячо дыша в ухо, прошептал он. Лысина Телига мелькнула и пропала.
«Записывать что происходит?» — удивился Вадим. Взгромоздившись на свое место, он вдруг подумал, что этот суд для него оказался отличной паузой в делах.
Поначалу совет Сорова сделать что-то своими руками нервировал, но потом Вадим втянулся и с удовольствием ощущал налившиеся силой мышцы. Но сейчас он осознал, как не хватало ему во всей этой суете спокойных и вдумчивых размышлений, полета фантазии, когда перед внутренним взором встают дивные творения, возводимые исключительно силой мысли, которые затем переносятся в рисунки и чертежи.
— Продолжаем заседание, — прервал его мысли голос Этель и стук молотка по столу.
— Я настаиваю на том, чтобы до предъявления улик и обвинений, моему подзащитному была предоставлена возможность показать, как много он успел сделать для нашей дружной колонии за такой непродолжительный срок, — вмешался Хурот.
— Мы все знаем, сколько он сделал, — сухо заметила судья.
— Нет. Нужно проникнуться, понять, что такой человек не мог совершить всех этих безумных поступков, вменяемых ему в вину, — продолжал настаивать Хурот.
— Хорошо, — согласилась Этель. — Пригласите своих свидетелей.
Первым вышел парень, с которым Вадим вместе работал на строительстве речного купола. Немного сбивчиво и постоянно оглядываясь на зрителей, он говорил о том, как хорошо им было работать вместе.
Затем вышел Назим, его ученик по костровищам, ставший в последнее время лучшим специалистом по поддержанию кухонных очагов в порядке. Он проникновенно говорил о том, каким хорошим учителем оказался подследственный.
Люди выходили один за другим. Слушать их Вадиму было приятно и немножко неловко. Но вот на трибуну взошла женщина, с которой он был практически незнаком — разве что в лицо ее помнил, но общаться им прежде не довелось.
— Хочу вот сказать, что Вадим, по всей видимости, очень неплохой учитель…
— Ты училась у него? — перебила ее Этель.
— Не я. Моя дочь. Но в суд я пришла сама.
— Хорошо, продолжай.
— Моя дочь до последнего времени очень охотно ходила на его уроки. И даже начала помогать нам в мастерской, используя полученные на его уроках знания…
— До последнего времени? А теперь не ходит? — удивилась Этель.
— Ну… Тут такое дело… — женщина стрельнула глазами в сторону стола с подсудимым, но в лицо ему не посмотрела. — Пошли слухи, что Вадим плохо относится к рожденным на Арзюри… оскорбляет их… И я запретила девочке ходить на его уроки…
— Так-так. Пожалуйста, здесь подробнее. Он оскорблял рожденных на Арзюри? — искренне удивилась Этель. — В первый раз об этом слышу.
— Многие говорят, — совсем тихо, но упрямо повторила женщина. — Он говорит, что они не люди.
— Ерунда какая, — возмутился Вадим. — Не мог я такого говорить!
— Говорил. На уроке. Что люди любят голубое небо. А рожденные здесь его не видели и потому не могут считаться людьми.
— Да не было такого! Ты совершенно неправильно все поняла!
— Подсудимый, тебе слова не давали! — стукнула молотком Этель.
— Она правду говорит. Все возмущались, что он делит людей на своих и чужих! — раздался голос из зала. — Тебе, госпожа судья, нужно было слышать это, живешь в своем мире, людей не слышишь!
— Тихо! Иначе я попрошу очистить зал!
— Что вы за судья, если глас народа слышать не хотите?
— Тихо! — Этель отчаянно застучала молотком. — Будете говорить, когда вас вызовут. А пока мы слушаем…
Но слушать было уже некого. Пока шла перепалка, женщина спустилась с трибуны и направилась к выходу из пещеры. Попытка Этель зазвать ее назад, ничем не увенчалась.
— Обеденный перерыв, — объявила Этель, поднимаясь из-за стола.
— Странных свидетелей приглашает твой защитник, — фыркнул конвойный, провожая Вадима в небольшую келью.
Обед сыграл с Вадимом дурную шутку. Он совершенно не думал о том, что уже больше суток не спал, но тут, на сытый желудок, им овладела такая дремота, что он еле дошел до своего места в зале. Рухнув на стул, он откинул голову назад, прислонившись к стене пещеры, и заснул.
Разбудил его шум и отчаянный стук молотка. Он попытался выпрямиться, но шея затекла и откликнулась резкой болью.
В зале нарастал скандал.
— Как он посмел транжирить общее имущество? — визжала какая-то женщина.
— Нашу икру раздарил чужакам! И ветчину!
— Нашу ветчину! Отдал!
— Детей за людей не принимает!
— Игрушки нам самим нужны!
— Убийца! Он же убийца!
— Он все себе зажилил! Откупился шоколадом, а ветчину сам сожрал!
— Не дает реинкарнацию сделать… Ну, рекреацию, какая разница!
— И икру, икру тоже!
— Какое право имел сам решать?
— Сожрал нашу икру!
Взбунтовались, казалось, все присутствующие в зале. Этель отчаянно колотила молотком по столу. Хурот безуспешно пытался усадить на места особо буйных. Телиг, опасаясь, что кто-нибудь бросится бить виновника, передвинулся поближе к столу с подсудимым. Рядом с ним, плечом к плечу, к удивлению Вадима, встали Хи Лей и Даулет.
Разминая обеими руками шею, Вадим начал подниматься с места.
— Сиди уж, видишь что устроил? — одернул его конвойный.
Вадим снова сел. Он устроил?
— Это нужно прекратить. Зачем допустили открытый суд? — флегматично поинтересовался Даулет, поглаживая свою длинную седую бороду.
Отчаявшаяся успокоить людей, Этель поднялась и рукой указала конвоирам увести Вадима обратно в келью, где тот обедал. Убедившись, что двое конвоиров, подсудимый и его добровольные защитники скрылись, она вместе с секретарем и присяжными ушла вглубь пещер.
Несколько человек попытались последовать за ними, но тут вмешались наиболее спокойные зрители и те, кто душой был на стороне Вадима. Небольшая потасовка быстро затихла — виновников не было, претензии предъявлять было некому, а скандалить просто так оказалось довольно глупо. Жизнерадостность колонистов в мгновенье перевернула знак с минуса на плюс и в только что кипящей негодованием толпе послышались смешки.
— Ну, натворил ты дел, парень, — качая головой сказал один из конвоиров.
— Я натворил? Я? — задохнулся возмущением Вадим.
— Ты, конечно. Зачем взял такого адвоката? — флегматично спросил Даулет.
Он по-прежнему стоял лицом к залу и свою реплику отправил себе за спину, даже не повернув головы. Но в несчастного узника она попала как стрела.
Вадим тяжело осел прямо на пол, схватившись за голову.
— У тебя с ним терки с первой встречи. Зачем ты его позвал в адвокаты? — хмыкнул Телиг.
— Я не звал. Он сам пришел. Сказал, что его назначили. Какая разница кто адвокат на этом дурацком суде. Не убивал я никого. Никаких мастерских не громил. С чего они все это придумали? Вначале вообще подумал, что этот шутка такая… — Сидя на полу, Вадим мерно раскачивался, бубня сам себе. — Да и при чем тут он, вообще? Я же сам эти консервы победителям дарил, а Соров говорил, что я еще пожалею об этом. И детей вот, обидел, ты меня предупреждал, а я не послушал. И зоны отдыха отказался расширять, думал лучше быстрее большой озерный купол сделать…
Чувство вины и беспомощности захлестнуло его с такой силой, что он едва не задохнулся. Но тут пришел сегодняшний секретарь — парень из верхнего лагеря, которого Вадим немного помнил по работе на строительстве речного купола:
— Суд решили проводить в малой пещере, на закрытом заседании. Так что вам всем лучше пройти туда…
Вадим тяжело поднялся, обогнул конвоиров и вышел из кельи.
— Слушай, откажись от адвоката, или возьми другого, иначе будет беда, — шепнул ему секретарь, а потом отправился вперед, указывая путь.
Из большого зала доносился смех, но они свернули в какой-то проход и вскоре вошли в небольшую пещеру «с окном», через которое заглядывала любопытная серая луна.
— Властью, данной мне колонией землян, я приняла решение вести закрытое заседание, — сухо проинформировала Этель. — Прошу посторонних покинуть зал.
Телиг, поиграв глазами, словно хотел донести до узника какую-то ценную мысль, попятился и вышел, за ним последовали Хи Лей и Даулет.
Уставший Вадим пытался осмыслить происходившее в последние полчаса, но мозг категорически отказывался работать.
— Я отказываюсь от адвоката, — тихо сказал он.
Этель едва заметно кивнула, то ли соглашаясь, то ли одобряя его решение. Хурот вздернул брови и с кривой ухмылкой направился к выходу. Вадиму показалось, что тот даже доволен этим решением.
— Садись туда, — кивнула Этель на табурет у стены.
Здесь было довольно тесно. Пришлось подождать, пока из соседней пещеры принесут небольшую скамью и два стула. Наконец, все кроме конвоиров расселись. Вадим жадно выпил кружку травяного чая. В голове немного прояснилось.