Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки

Глава первая

Летняя полоса в аэропорту Тель-Авива подернута инеем. Утренний воздух прозрачен. ДС-4, швейцарский самолет, рейс 442, покашляв перед взлетом, взмыл вверх и начал долгий свой путь в Париж.

Февраль 1948 г. Израиль еще не получил статуса независимого государства. Голосование в ООН по этому вопросу должно было состояться через три месяца. А евреи уже готовились к войне с арабами, которая, они это знали, была неизбежной.

Пассажиром первого класса был среди прочих молодой офицер сирийской армии капитан Абдул Азиз Керин. Он летел в Прагу через Париж в качестве полномочного представителя сирийского военного министра Ахмеда Чарабати, чтобы приобрести в Чехословакии десять тысяч винтовок, которые нужны были его стране для того, чтобы сбросить евреев в море.

Неподалеку от капитана Керина, по случайному совпадению, сидел другой пассажир, который тоже летел в Прагу с теми же намерениями. У него был палестинский паспорт на имя Джорджа Уберолла, директора еврейской фирмы, связанной с заграницей деловыми интересами. На самом деле это был Эхуд Авриель, представитель самой секретной в Палестине еврейской организации Рэхеш — агентства, снабжающего оружием Хагану, — подпольную армию, которая боролась за освобождение Палестины от англичан, с одной стороны, и за право на самостоятельное существование евреев — с другой.

В его задачу тоже входила покупка оружия. Армия, которую он представлял, оружия не имела. Правда, об этом евреи всерьез начали беспокоиться лишь через два месяца, в апреле, когда стали подсчитывать, чем они все-таки располагают. Оказалось, что в их распоряжении было 10 073 винтовки, 190 автоматов, 176 автоматов системы «Брен», 444 пулемета, 672 двухдюймовые мортиры и 96 трехдюймовые. Ни единого артиллерийского оружия или тяжелого пулемета, ни одного зенитного орудия или бронированного автомобиля. Само собой — ни танков, ни самолетов, ни военных кораблей. Противник, с которым им предстояло встретиться, имел в своем распоряжении самое современное в мире оружие.

Рэхеш, который представлял Эхуд Авриель, был одной из многочисленных тайных организаций, каждая из которых впоследствии объявила себя подлинной родоначальницей современной израильской разведки. Казалось, что страна наводнена подпольными организациями, одна секретнее другой.

Помимо Хаганы, существовало ее же разведывательное подразделение Шерут Иедиот, или Служба информации. Она стала потом известна под названием «Шай». Члены этой организации проникали в британскую администрацию, выслеживали членов диссидентских еврейских организаций.

Был еще Пальмах — ударная сила Хаганы, — в состав которого входила секретная служба, так называемая «арабская секция». Именно здесь проводилась тщательная подготовка молодых евреев с тем, чтобы они впоследствии легко могли выдавать себя за арабов и работать в арабских кварталах.

И, наконец, Рэхеш — агентство, в задачи которого входила заготовка оружия и закупка его за границей.

Была в этой системе и еще одна группа, которая занималась организацией нелегальной иммиграции евреев в Палестину — Мосад («Алия Бет»), или Институт иммиграции «Б», который выгодно отличался от легального Института иммиграции «А». У каждой из секретных служб, естественно, был свой стиль работы.

Знаменитые Рэхеш и Мосад «Б» с б о льшим основанием, чем остальные, могли претендовать на роль прямых предшественников разведки Израиля. У них были соперники, но присущие им особенности — мужество, изобретательность и блестящее выполнение операций, безусловно, сродни тем качествам, которые в настоящее время отличают израильскую разведку в целом.

Во главе Рэхеша и Мосада стоял Шаул Авигур, человек совершенно исключительный, один из подлинных основателей Израиля. По существу, это он организовал первую в истории Израиля разведывательную миссию за границей. В его распоряжении были две небольшие квартиры: одна в Женеве, вторая в Париже неподалеку от Елисейских полей. Именно он вырастил целое поколение израильских секретных агентов. Он научил их успешно уходить от преследования, добывать паспорта, снимать конспиративные квартиры, фрахтовать пароходы для эмигрантов, едущих в Палестину. Более того. Он научил их проделывать все это буквально под носом у британской разведки, которая в то время считалась лучшей в мире.

Те, кто работал в Рэхеше, учились открывать в качестве прикрытия фальшивые предприятия, жить с поддельными паспортами и осуществлять тайные операции за сотни и даже тысячи километров от своей родины. Именно эти люди из Мосада и Рэхеша, а также из «арабской секции» Пальмаха и составили костяк израильской разведки в 50–70-х гг. Только сейчас уходят на пенсию последние представители этого поколения, которые всю свою жизнь провели в тайных укрытиях и посвятили ее делу, потребовавшему от них величайшего напряжения всех сил. Что касается наград, то их было не так уж много.

Их начальник Шаул Авигур родился в 1899 г. в России и в Израиль приехал в 1912 г. Как и большая часть эмигрантов, он осел в кибуце и, может быть, остался бы там на всю жизнь, если бы не событие, перевернувшее всю его жизнь. В стычке с бандой арабских мародеров был убит его лучший друг. Когда весть об этом дошла до Авигура, он спрятал свою мотыгу и больше уже никогда не брал ее в руки. Человек упорный и стремительный, он оказался прирожденным конспиратором.

Его преданность делу была легендарной. Как-то один из его подчиненных, очень много работавший, обещал своей подруге, что встретится с ней, и отправился к Авигуру просить выходной. «Я работал по восемнадцать часов каждый день», — начал он. «Я тоже, — сказал Авигур одобрительно. — Но все же мне кажется, что мы очень много спим. Надо об этом поразмыслить».

Жизнь Шаула Авигура в тот период, когда он метался по свету в поисках оружия и военных материалов, могла бы стать сюжетом отдельной книги. Его люди постигали тайны своего мастерства на ходу. Вот несколько примеров.

Иегуди Арази после войны, в 1946 и 1947 гг. обосновался в предместье Милана. Он купил там ферму, надел форму польского летчика и взял себе имя Алон. После этого он начал действовать: организовал на своей ферме военную школу, для которой самым легальным образом доставал бензин на складах союзников, покупал на черном рынке джипы, грузовики и оружие, брошенные войсками, покидающими Италию. Кроме того, в тех случаях, когда оружие прибывало из других стран, он выдавал себя за поставщика.

На военно-воздушной базе в южной Англии появилась съемочная группа с надлежащим образом оформленными документами от министерства авиации. Ей было поручено сделать фильм о войне, в котором должны были быть кадры, снятые в воздухе. Кинематографистам предоставили два старых бомбардировщика. Они поднялись с базы в воздух, имея на борту всю съемочную группу, — и исчезли. Объявилась эта «съемочная группа» в южной Италии (соответствующим образом экипированная) за день до вылета в Израиль в день объявления независимости.

В Америке была создана компания, которая скупала летное оборудование, официально признанное негодным. Ни одна встреча брокеров, легальная или нелегальная, не обходилась без того, чтобы на ней не присутствовал кто-нибудь из работников Рэхеша, выступавших под разными именами и готовых заплатить за право участвовать в сделках.

Однако ни одна из подобных операций, как бы остроумны они ни были, не могла выдержать сравнения с операцией «Вор», смелость которой граничила прямо-таки с нахальством. Это было первое спецзадание разведки нового государства Израиль. Начало ее было положено за несколько месяцев до объявления независимости.

Как уже было сказано, в феврале 1948 г. швейцарский самолет вылетел из Тель-Авива, имея на борту среди прочих двух пассажиров — один из них был представителем Рэхеша, второй — Сирии. Они ничего друг о друге не знали. Но задание у обоих было одно и то же — купить в Чехословакии оружие. Вскоре Эхуд Авриель, агент Рэхеша, заметил, что во всех его поездках по Чехословакии от одного военно-промышленного предприятия к другому кто-то следует за ним по пятам. Он известил об этом свое начальство. Довольно быстро было установлено, что это капитан сирийской армии Абдул Азиз Керин, который должен был приобрести в Чехословакии новейшее оружие для своей армии. В отличие от Израиля, у арабских государств были настоящие армии и даже авиация. Иордания, например, имела превосходное английское оружие и располагала также английскими офицерами. Египет удовлетворил свои военные потребности из запасов Британской армии, оставшихся после войны в пустыне. (Во всех войнах между арабами и израильтянами, у арабов всегда было преимущество в численности войск и в вооружении. Но в 1948 г. эта диспропорция так выросла, что победа израильтян граничила поистине с чудом.)

По тем временам закупки, которые производил Керин, были скромными, но для Хаганы и такое пополнение ее скудных запасов могло оказаться решающим. Керин купил шесть тысяч винтовок, восемь миллионов патронов для легкого стрелкового оружия, а также ручные гранаты и другую взрывчатку — в количестве, достаточном для вооружения трех полноценных сирийских пехотных батальонов, способных опустошить плохо защищенные северные еврейские поселения и открыть сирийцам дорогу для атаки широким фронтом на равнинах Галилеи.

Бен-Гурион, будущий премьер-министр Израиля, получив эти сведения от Шаула Авигура, ни минуты не колебался. Ему было ясно, что оружие, купленное Керином, представляет собой реальную угрозу для территориальной целостности Израиля. Этот арсенал может сыграть немалую роль в войне и стать решающим фактором в вопросе о существовании Израиля.

Операция «Вор» была начата. Задание состояло в том, чтобы не допустить прибытия оружия, закупленного Керином, к месту назначения.

Чехи погрузили оружие на старое грузовое судно «Лино», приписанное к итальянскому порту. Судно уже находилось в открытом море. Никто не имел ни малейшего представления о том, как его задержать.

Вначале была введена в действие группа, состоящая из нескольких транспортных самолетов, которые находились в Италии. В состав этого странного авиационного соединения входили несколько «Энсонов», а также «Куртис С-46 Коммандос», все приписанные к панамским базам. Ни у одного из них не было бомбометателей. Поэтому было решено, что они полетят на небольшой высоте и, увидев «Лино», выбросят самодельную бомбу через открытую дверцу в самолете. Возникли естественные опасения, что так изготовленная бомба может взорваться преждевременно. Тем не менее эти необыкновенные бомбардировщики отправились в полет и начали вести поиск «Лино» в адриатических водах.

Один из командиров Хаганы, красивый бородатый Муня Мардор, который работал в Европе по заданиям Авигура, предложил другой план. Он считал, что Рэхеш должен послать свое судно, которое либо захватит «Лино», либо взорвет его. Но этот план не выдерживал критики: все суда, принадлежащие Рэхешу, не только не превосходили «Лино» по размерам, но и уступали ему по скорости хода. Хотя «Лино» был старой консервной банкой, все-таки трудно было предположить, что ее удастся догнать, а, догнав, выиграть морское сражение. Предложение Мардора было отвергнуто.

Палестинские евреи и сами в то время не знали, что владеют подразделением бомбардировщиков, которое находится уже на задании. Никак нельзя было допустить, чтобы «Лино» достиг порта своего назначения. Ради этого стоило пойти на любой риск.

В течение трех дней пилоты странной воздушной эскадрильи, боевые летчики, участники второй мировой войны, люди разных национальностей, летали над Адриатическим морем. Но безуспешно.

Шаул Авигур в Женеве грыз в нетерпении ногти и отсылал самолеты на то же задание после каждого телефонного звонка, извещающего его об очередной неудаче.

Все выяснилось 30 марта, после того, как Шаул Авигур сообщил Мардору, что по неизвестным причинам «Лино» пришел в порт в Югославии. На следующий день Мардор получил из Югославии телеграмму:

«Лино» был опять на плаву, и воздушные силы Авигура приготовились к новым вылетам.

На этот раз помешала погода. 1 апреля свирепствовал такой силы шторм, что летчики вылететь не могли и сообщили об этом Мардору. Мардор признался Авигуру, что ему вся эта затея с воздушным рейдом не по душе и что он подготовил другой план: у итальянского побережья зафрахтовал яхту, способную развивать скорость от четырнадцати до семнадцати узлов в час. На этой яхте можно обогнать «Лино». Мардор уже подобрал и команду — группу мужчин — работников Хаганы в Италии. В момент когда поступила новая информация, яхта была готова к отплытию. В сообщении говорилось, что на «Лино» испортился двигатель и к тому же из-за плохой погоды капитан вынужден был зайти в маленький порт Мольфетту на юге Италии. Израильтянам повезло. В гавани небольшая группа из нескольких решительно настроенных профессионалов могла взорвать «Лино». Для осуществления такой операции не так уж много требовалось: изобретательность и мужество.

Изобретательность обнаружила молодая красивая Ада Серени, вдова одного из прославленных героев Хаганы Энцио Серени, погибшего в Дахау после того, как англичане забросили его в тыл к немцам в Италии. Ада Серени работала на Авигура в Италии. Она организовала простую, но достаточно эффективную операцию по дезинформации. В это время в Италии проходили всеобщие выборы. Атмосфера была накаленной. Христианские демократы и коммунисты выдвигали дикие обвинения друг против друга. Каждая из партий подозревала другую в подготовке вооруженного восстания.

Ада Серени сообщила одному из своих друзей в редакции газеты христианских демократов, что коммунисты выгружают оружие. В Мольфетту, сказала она, пришел пароход с грузом винтовок и боеприпасов. В течение последующих двенадцати часов эта новость появилась на первых полосах всех итальянских газет. Правительство опасалось наступления коммунистов. Коммунисты немедленно назвали выдвинутые против них обвинения провокацией. Они утверждали, что оружие предназначалось для правых партий, которые, мол, предполагали силой подавить сопротивление коммунистов. Это было великолепно! Правительство испугалось коммунистов. То же правительство боялось и своих оппонентов. Выхода не было — бедный капитан Пьетро и его команда были взяты под арест.

4 апреля пароход был выведен на буксире из Мольфетты, препровожден в Бари и поставлен в военной гавани под строжайшее наблюдение. Цель была, таким образом, подготовлена.

Муне Мардору было поручено потопить «Лино» на месте — в гавани. Главным его помощником был лейтенант Иосиф Дрор, который в эту операцию был вовлечен уже ранее. Это он изготовил капсулы для примитивных бомб, которые предполагалось использовать на «бомбардировщиках» Шаула Авигура. Дрор, один из лучших подрывников в организации Пальмах, привлек к этой работе еще двоих саперов.

Времени было в обрез. Капитан парохода все объяснит властям: владельцы груза сирийцы, и «Лино» зашел в итальянский порт только из-за неисправности двигателей и плохой погоды. Итальянские официальные лица будут стремиться разрядить обстановку, создавшуюся вокруг дела с этим пароходом, и через каких-нибудь двадцать четыре часа получат подтверждение версии событий, выдвинутой капитаном. Судно будет освобождено из-под ареста и отправится в путь.

Иосселе (подпольное имя Дрора), двое саперов из Пальмаха и радиооператор подготовили грузовик, который можно было выдать за американский, используемый для опрыскивания сельскохозяйственных культур. Теперь дезинформация Ады Серени работала против них. Это был хорошо известный обратный эффект (бумеранг), от которого часто страдали подобные операции.

Итальянская полиция, опасаясь вооруженных конфликтов, приняла все меры предосторожности. По всей стране на дорогах были организованы заставы, все машины проверялись. Искали подозрительные грузы. Груз Иосселе не мог не вызвать подозрений. В цистерну с надписью ДДТ он поместил взрывчатку и все необходимое для установки мин под водой. Под брезентом, кроме того, были спрятаны радиопередатчик, приемник и маленькая складная лодка.

В Риме Мардор был занят изменением своей внешности. Он ни в коем случае не должен был походить на израильтянина. В эти тревожные недели, перед получением статуса независимого государства, Израиль не мог себе позволить впутаться в сомнительные истории на международной арене.

6 апреля до израильтян дошли слухи, что Англия оказывает давление на итальянские власти, добиваясь освобождения парохода. Но независимо от того, соответствовали эти слухи действительности или нет, напряжение и так достигло пика.

Иосселе, прибывший благополучно в Бари, писал своему коллеге в Рим: «Ради Бога, медлить нельзя. Птица в любой момент может улететь. Похоже, что у начальников зады свинцовые и им трудно сдвинуться с места. Чисто технически эту работу можно сделать не позднее чем завтра вечером. Иначе — шанс будет упущен. Потомки этой ошибки нам не простят».

Мардор, о котором, надо полагать, и шла речь в письме Иосселе, выехал в Бари с набором прекрасных документов, утверждающих, что он еврейский эмигрант, бежавший из оккупированной Европы. Из Рима он выехал седьмого числа и восьмого прибыл в гостиницу для эмигрантов, где уже жили Иосселе и его команда. Иосселе успел обследовать гавань и разработать план, сам по себе достаточно простой и поэтому приемлемый, но чреватый неприятными неожиданностями.

Вкратце он сводился к следующему. Иосселе и его друзья, выдающие себя за туристов, арендуют лодку. Затем, надев купальные костюмы, подплывают к входу в гавань, стараясь не попадать в свет прожекторов, ныряют, устанавливают мину, выплывают, садятся в лодку и направляются к берегу. Этот полудетский план явился результатом не оставлявшей их ни на минуту тревоги, которая усилилась, когда английский эскадренный миноносец стал на якорь в гавани рядом с «Лино». Подозрительность, которую вызывали у израильских евреев любые действия англичан только усиливала эту тревогу.

В ретроспективе становится ясным, что на британском корабле ничего не знали о маленьком итальянском судне и интереса к нему не проявляли.

Мардор отправил Авигуру в Женеву телеграмму:

В голове Мардора созревал между тем новый план. После появления английского миноносца Иосселе и Амон Иона, один из старших агентов Хаганы, в течение всей ночи изучали карту гавани. Они обнаружили одно-единственное место, пригодное для их целей. Это было небольшое отверстие в стене, окружающей гавань. Через него можно было спуститься на каменистый берег. В шесть часов утра они уже были готовы проверить свою догадку. Их ожидания не были обмануты. Тем не менее они отдавали себе отчет в том, что риск был огромный. К выбранному месту нужно было доставить резиновую лодку, людей и оборудование, и при этом остаться незамеченными. Если операция удастся, то они смогут проникнуть в военную гавань. Было решено ближайшей ночью осуществить этот план.

В течение всего дня Иосселе и его саперы работали над изготовлением мины. Иосселе испытывал взрывное устройство так: наполнял бутылку серной кислотой, запихивая туда слоями бумагу. На каждой бутылке он отмечал, в котором часу она была перевернута вверх дном, а затем — момент, когда кислота, просочившись сквозь бумагу, попадала на кучку поташа, который помещался под перевернутой бутылкой.

Мина представляла собой водонепроницаемую внутреннюю трубку мотоциклетной шины, начиненной ТНТ. Детонаторы помещались в резиновых контрацептивных колпачках, которые случайно обнаружил у себя один молодой сапер, явно предполагавший использовать их иначе. Колпачки тоже были водонепроницаемыми.

Иосселе в конце концов выяснил все, что ему было нужно касательно взрывателей, сделанных из газетной бумаги. Дело было первостепенной важности. Надо было точно определить, сколько времени им потребуется на то, чтобы установить мину и убраться в безопасное место до того, как произойдет взрыв.

Иосселе объяснял своим коллегам: бутылки с кислотой будут присоединены в опрокинутом состоянии к трубке. Когда кислота просочится сквозь бумагу, она придет в соприкосновением с поташем, в котором будут находиться три мешочка с детонаторами. В результате реакции взаимодействия кислоты с поташем выделится количество тепла, достаточное для того, чтобы активировать детонаторы. Произойдет взрыв ТНТ. Все было совсем просто, но, согласитесь, придумано блестяще.

Ночь наступила, казалось, уж слишком быстро.

Нервничая, они поужинали в гостинице. В девять все их снаряжение — резиновая лодка, мина и прочее, были уже в грузовике. Без приключений группа подъехала к отверстию в стене морской гавани на Корсо делла Виттория.

Улица была пустынной. Воздух насыщен мягким вечерним ароматом, таким обычным для средиземноморского побережья. Однако на английском миноносце явно было неспокойно. Прожекторы метались по всей гавани. По палубам сновали матросы. Тем не менее откладывать задуманное и возвращаться в гостиницу было для них немыслимо. Торопясь, они спустили лодку в воду и поплыли, прячась от света прожекторов за другими лодками. Прошло несколько минут. Затем несколько часов. В четыре утра в состоянии полного изнеможения саперы вернулись на берег.

Все это время они находились на расстоянии нескольких метров от «Лино», но не могли пересечь пространство, отделяющее понтон, к которому привязали свою лодку, и «Лино». Их беспокоил свет и суета как на английском миноносце, так и на самом «Лино». Складывалось впечатление, что там их ждут. Вытащив детонаторы из мины, они выбросили ее в море. Иного выхода не было.

На следующий день, 9 апреля, в полночь, группа, запасшись новой миной, которую изготовили таким же способом, как и выброшенную, вновь подплыла к кораблю. На миноносце что-то происходило. Везде горел свет, громко отдавались приказы. Послышались даже выстрелы. Невольно агенты в испуге метнулись к стене, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.

В 1.30 ночи скорчившимся в резиновой лодке и уже отчаявшимся саперам все наконец стало ясно. Взревела сирена — и миноносец, снявшись с якоря, мягко покачиваясь на волнах, с наполовину включенными двигателями, медленно двинулся к выходу из гавани в море. Англичане ушли. И «Лино» стал легкой добычей.

Иосселе и его команда, без промедления сбросив одежду, нырнули в воду. Им потребовалось всего несколько минут на то, чтобы установить мину и вернуться к лодке. Эти минуты, однако, показались им часами, тем более, что над их головами слышались шаги часовых по палубе. Никто из маленькой команды не стал дожидаться взрыва. Ясно было, что после взрыва весь район будет оцеплен полицией. Задачей их было, как можно быстрее убраться подальше от места происшествия.

В 4 утра первая капля серной кислоты пришла в соприкосновение с поташем. Через несколько секунд раздался страшный шум. Это взорвалась мина. Менее чем через десять минут «Лино» ушел под воду. Но виновники его гибели были уже далеко. Они ехали в Рим. Об успехе своей экспедиции они узнали только по приезде.

Однако потоплением «Лино» дело не закончилось. Полковник Фуад Мардам, начальник снабжения сирийской армии, тот самый, который отправлял капитана Абдул Азиз Керина в Чехословакию, ворвался в кабинет премьер-министра Джамиля Мардама. «Это оружие нам жизненно необходимо, — кричал он. — Вы не побеспокоились вовремя известить итальянское правительство о том, что это наш груз. И вот результат — он лежит на дне гавани в Бари, потопленный какой-то политической фракцией. Я настаиваю на том, чтобы итальянское правительство было уведомлено о законности наших притязаний на этот груз. Он должен быть поднят на поверхность и передан нам».

Джамиль Мардам согласился. Фуаду, сказал он, следует самому отправиться в Италию и проследить за выполнением работ по подъему груза, а затем, зафрахтовав судно, доставить его в Дамаск.

Экскаваторы уже во всю работали, когда Фуад Мардам прибыл в Бари. Ему было достаточно одного взгляда на хорошо упакованные и покрытые жировой смазкой винтовки, чтобы убедиться в том, что они пригодны к употреблению. Были, однако, неподалеку и другие наблюдатели, которые не слишком этому обрадовались.

С момента потопления «Лино» пришло несколько недель. Израиль получил официальный статус государства. Ада Серени работала теперь в качестве сотрудника израильской разведки. Таким образом, ее собственный статус, как и статус организации, где она состояла на службе, изменился к лучшему. Но израильтяне по-прежнему находились в отчаянном положении. Не допустить прибытия груза с «Лино» в Сирию было для них жизненно важно. Как только Ада узнала о том, что оружие поднимают со дна, она приехала в Бари. То, что она там увидела и услышала, произвело на нее тяжелое впечатление.

Полковник Мардам организовал операцию очень умело. Вытащенные из воды винтовки были тут же, под наблюдением эксперта, вычищены и перенесены на склад. Через своих осведомителей итальянцев Ада узнала, что итальянское правительство признало права Мардама на оружие и оказывало ему всяческое содействие. Дело в том, что выборы были уже позади и официальные лица, не испытывая больше давления со всех сторон, чувствовали себя значительно увереннее.

Итальянцы, сообщила Ада Шаулу Авигуру, принимают все меры предосторожности. Ни они, ни даже полковник Мардам, не подозревали, что затопление судна было делом рук израильтян. Тем не менее груз находился под круглосуточной охраной. Правительство желало, чтобы оружие было доставлено в Сирию и ни в коем случае не попало в руки какой-нибудь воинствующей политической партии. Это в общем означало невозможность осуществления диверсии на месте.

Авигур отреагировал просто: если мы не в состоянии остановить отправку оружия, мы должны перехватить груз в открытом море. Операция «Вор» набирала силу.

Полковник Мардам ничего не подозревал. В его задачи входило не только извлечь винтовки из воды, но и отправить их в Сирию. Сколько-нибудь значительных по размеру торговых судов в распоряжении Сирии не было, и Мардаму не так легко было найти то, что ему требовалось, поскольку торговых судов в мире вообще не хватало. В Бари ему ничего не удалось найти. Наконец, владелец его отеля сообщил, что он знает в Риме агентство, которое может оказаться ему в этом смысле полезным.

Судоходное агентство Менара живо откликнулось на просьбу полковника Мардама. Управляющий агентством предложил, по его словам, идеальный корабль, — старое, но обладающее прекрасными навигационными качествами судно «Арджиро». Мардам не заставил себя уговаривать. Уплатив более миллиона лир, он получил в свое распоряжение 250-тонный, уже вышедший в отставку морской корвет.

Некоторые сопутствующие этому делу обстоятельства остались Мардаму неизвестными. Управляющий отелем в Бари получил кругленькую сумму от Ады Серени за то, что упомянул в разговоре с Мардамом судоходное агентство Менара.

Это агентство имело с давних пор деловые связи с Израилем, который еще до завоевания независимости нуждался в судах для самых разнообразных целей — перевозки эмигрантов, транспортировки оружия во время организованной англичанами блокады, а также для экспорта апельсинов и проч.

Перед самым отплытием неожиданно заболели двое членов команды «Арджиро». Но агентство тут же прислало других. Капитану они показались хорошими специалистами. Больше его ничего не заботило.

В конце первой недели августа «Арджиро» отправился из Рима в Бари, где под наблюдением полковника Мардама извлеченное со дна оружие было погружено на борт. Утром 19 августа судно снялось с якоря, держа курс на Александрию. Мардам наблюдал за отплытием. На этом его работа была закончена. Известив об этом Дамаск, он вылетел домой.

Однако, едва земля скрылась из глаз, как на судне начались неприятности: вышли из строя двигатели, которыми ведали двое новых членов команды. Судно лежало в дрейфе среди мертвой зыби Средиземного моря, и лишь вдали виднелась рыбацкая шхуна. Она быстро приближалась к судну. Двое мужчин, находившихся на шхуне, сообщили капитану, что по поручению египетского правительства привезли с собой радиооборудование, с тем, чтобы наладить радиоконтакт с Египтом, главным образом с Александрией. Капитан им поверил и пригласил подняться на борт.

Судьба «Арджиро» была решена. На борту его находились четверо агентов израильской разведки — двое моряков, которые нанялись на судно в Бари, и двое с рыбацкой шхуны. Кроме радиооборудования, они доставили на борт пистолеты и взрывчатку. Через несколько минут малочисленная команда «Арджиро» сдалась на милость победителей. Жертв, естественно, не было. Капитану было в вежливой форме предложено изменить курс на Тель-Авив. Штаб в Израиле был немедленно об этом оповещен. Для этого и был доставлен на «Арджиро» мощный радиопередатчик. На полпути «Арджиро» встретили два израильских корвета. Оружие перенесли, команду и израильских агентов сняли с «Арджиро», а само судно потопили. Через несколько часов маленькая флотилия вошла в Хайфу.

Первая операция специального назначения была закончена успешно, прошла тайно и без кровопролития.

Сирийское оружие попало в Хайфу в результате хитроумной комбинации насилия и дипломатии. Участие Тель-Авива было замаскировано на самых ранних и самых решающих стадиях операции. Капитан, команда и владельцы судна получили щедрую компенсацию. Операцию «Вор» можно считать классической. Но поскольку она не была сопряжена с какими-либо скандальными ситуациями международного характера, израильтяне решили материалы, связанные с ней, не публиковать.

Узнав о том, что оружие от них ускользнуло, сирийцы обрушили свой гнев на злополучного полковника Мардама. Перед Рождеством Фуад Мардам был приговорен к смертной казни.

Воспользовавшись любезностью французских посольств в Тель-Авиве и Дамаске, израильская разведка отправила сирийцам подробный отчет об операции «Вор». Это спасло жизнь полковника. Было ясно, что он, как муха, запутался в паутине.

Глава вторая

Созданию израильской разведки сопутствовали досадные недоразумения, а иногда и скандальные происшествия.

Оглядываясь назад, можно понять, что ничего в этом удивительного не было. Израиль был не единственным в истории государством, впервые получившим независимость и обнаружившим, что в изменившейся обстановке первоочередными становятся новые задачи.

Костяк новой государственной израильской разведки составили члены секретных организаций, существовавших до получения страной независимости. Это были люди, привыкшие вести независимый и никак не регламентированный образ жизни. И зачастую им трудно было приспособиться к новым условиям, к контролю со стороны бюрократического аппарата, подчиненного диктату правительства и Кнессета, к необходимости считаться с уже существующими законами. Ни в составе самой разведки, ни вне ее не было людей, которые понимали бы, как должен осуществляться в демократической стране контроль за деятельностью разведки. Не понимал этого ни премьер-министр, ни члены его кабинета. В каких пределах допустим контроль над деятельностью разведки, как предупредить опасность превращения ее в государство в государстве — в систему, которая будет угрожать демократическим институтам страны в целом?

Израильская разведка была создана 30 июня 1948 г. В этот день несколько человек были приглашены в дом № 85 по улице Бен-Иегуда в Тель-Авиве. Совещание проходило в крохотном кабинете на втором этаже. На первом этаже разместился цветочный магазин. На табличке, прибитой к двери, значилось: «Служба помощи ветеранам». Ничего примечательного не было ни в этом скромном офисе, ни в самом здании. Оно ничем не отличалось от всех других в этом районе. Кроме цветочного магазина, в подвале дома было кафе, а на первых двух этажах — квартиры, которые снимали люди с вполне скромными доходами. Может быть, жильцам иногда казалось странным, что Служба ветеранов функционирует и днем, и ночью. Но никто на это не жаловался.

Служба ветеранов была штабом Шай и ее прикрытием. Шай — разведывательное отделение Хаганы.

Перед объявлением независимости Израиля это была самая секретная из всех еврейских организаций. Агенты Шай проникали всюду — в органы британской администрации и полиции, в гущу арабских районов в городах и даже в другие еврейские организации, тактика которых была враждебна тактике Хаганы и ее политической партии МАПАЙ — Израильской Рабочей партии.

В составе Шай были выдающиеся командиры. Самым замечательным из них был седоволосый, аскетического вида полковник новой израильской армии Исер Беери, который как раз и руководил первым заседанием.

За столом сидели руководители отделов Шай, люди, так же как Исер Беери, широкой публике не известные, но принимавшие участие, пожалуй, во всех дерзких операциях Хаганы. Это был и начальник иерусалимского отдела Шай — молодой привлекательный Бенджамин Джибли, и Авраам Кидрон, начальник северного отдела — коренастый, интеллигентного вида человек, мечтавший стать дипломатом, и Давид Карон, начальник отдела в Негеве, тоже несостоявшийся дипломат, и Борис Гуриель, начальник политического отдела, худощавый человек, постарше всех остальных, — интеллектуал, способный прекрасно разбираться в самой сложной обстановке. (Это его сотрудники необыкновенно успешно работали в рядах старой британской администрации.) Наконец, здесь был и Исер Харел, который ведал и тель-авивским отделом Шай, и так называемым «еврейским отделом», в задачи которого входили наблюдение и обуздание групп правого толка, которые отказывались признавать Хагану и ее политического лидера Давида Бен-Гуриона, первого премьер-министра Израиля.

Исер Беери пришел на собрание после встречи с Бен-Гурионом. Он сообщил, что премьер-министр просил его реорганизовать Шай. Предложено создать три ведомства: Военную разведку (сокращенно Аман) и непосредственно с ней связанное отделение контрразведки. Военная разведка в этой системе будет главенствовать. Начальником ее станет сам Исер Беери. Политическую разведку (Мосад) возглавит Борис Гуриель. Он будет собирать по всему миру разведывательную информацию, интересующую Израиль. И, наконец, третье ведомство, — Шин Бет (Шерут Хабитахон) будет заниматься внутренней безопасностью. Его руководителем станет Исер Харел.

Гуриеля и Харела заранее известили об их новых назначениях. Все остальные восприняли происходящее как обычную бюрократическую процедуру — из тех, что бывали и до получения независимости. На этот раз, однако, они ошиблись. Это заседание означало конец Шай и возникновение новой системы израильских разведывательных служб. С этого момента, можно считать, и началась история разведки Израиля.

Исер Беери в качестве лидера Шай появился 6 февраля 1948 г. Он был выдвинут на этот пост Давидом Шалтиелем, бывшим членом французского Иностранного легиона, возглавлявшим до Беери Шай. Но тогда он получил новое назначение — руководить военными операциями в отчаянной битве евреев за Иерусалим.

Членом Хаганы Беери был с 1938 г., но особой активности никогда не проявлял. Тем не менее он пользовался уважением таких людей, как Шалтиел, потому что был пламенным патриотом и люто ненавидел коррупцию, где бы и в чем бы она ни проявлялась. Беери был управляющим в частной строительной компании и имел полную возможность наблюдать, что творилось вокруг. В определенной степени коррупция в Израиле, как и в любой стране, где население испытывало постоянную нехватку в жизненно важных вещах, была неизбежной. Политические деятели борьбу с растущей коррупцией не вели. Это до глубины души возмущало Беери и людей типа Давида Шалтиела, который и поставил Беери на должность администратора в Шай именно с тем, чтобы предупредить опасность возникновения политической коррупции.

Однако оказалось, что для роли главы новой секретной службы Исер Беери при всех своих спартанских привычках не подходит. Он был всегда горячо предан друзьям, ненавидел врагов. Однако его мировоззрение (Беери был фанатическим приверженцем Ветхого завета) делало его одновременно и человеком замечательным, и опасным. В помыслах своих он был невинен как дитя. Тогдашний шутливый, но содержащий некоторую долю истины тезис о том, что Израиль станет полноценным государством лишь после того, как обзаведется своими мародерами и проститутками, был для него неприемлем. Он верил в то, что Израиль должен создать общество необыкновенных людей с высочайшими представлениями о морали. Тех, кто не соответствовал этим требованиям, надо было, по его мнению, уничтожать.

Друзья видели в Беери истинного героя, способного строить новый Израиль. Для остальных, кто еще помнит это имя, оно отождествляется с мрачной и позорной страницей в истории страны.

Непригодность Беери как руководителя обнаружилась очень скоро. В декабре 1948 г., через семь месяцев после основания Израиля, Исер Беери, начальник Военной разведки и по существу глава израильской разведывательной системы вообще, предстал перед военным судом в Тель-Авиве по обвинению в убийстве.

Его жертвой стал богатый и влиятельный араб по имени Али Кассем. В период, предшествующий созданию Израиля, он играл в некотором смысле двойственную роль в палестинских делах. Еврейские земледельцы в районе небольшой деревни Сидни-Али неподалеку от Тель-Авива в течение многих лет платили Кассему что-то вроде дани, которую он с них взимал за то, что обеспечивал их безопасность. В то же время Кассем оказывал помощь Хагане. В июле 1948 г. он внезапно исчез. В сентябре его тело было обнаружено у подножия горы Кармель. Он был убит выстрелом из пистолета. Полиция, проводившая расследование, нашла виновников. Ими оказались сотрудники разведки. На этом дело могло и закончиться, но полиция обратилась к Беери с вопросом, было ли убийство Кассема необходимо с точки зрения интересов государства. (Описываемые события происходили в то время, когда арабы и евреи каждый день убивали друг друга в пограничных стычках.) Выяснилось, что Беери не отдавал никаких распоряжений об убийстве Кассема, но, считая себя ответственным за все действия своих подчиненных, ответил: «Кассем был изменником, вот мы и убили его». Полицию это его высказывание не удовлетворило. И хотя Беери не был арестован, однако государственному прокурору был представлен доклад с описанием происшествия. Государственный прокурор в свою очередь передал его премьер-министру Бен-Гуриону.

Бен-Гурион знал о Беери гораздо больше. Ему было известно, что Беери принимал участие еще в одном деле, тоже потенциально скандальном.

Весной 1946 г. организация Пальмах планировала операцию, направленную против британского флота, который с успехом блокировал побережье и не давал возможности нелегальным иммигрантам проникнуть в страну.

Подводники из Пальмаха уже провели однажды успешную диверсию, подключив магнитные мины к британским катерам береговой службы в гавани Яффы и взорвав их. Теперь они собирались проделать то же с катерами береговой службы в Хайфе.

Однако в тот самый вечер, когда должен был состояться рейд, подпольное радио Шай в Тель-Авиве перехватило предупреждение британской полиции об этом рейде и приказ войсковому соединению, вооруженному автоматами, отправиться в гавань и обезвредить подводников. Глава Шай Израиль Амир, гоня машину на максимальной скорости, проделал 120 километров по узкой дороге вдоль берега, чтобы вовремя прибыть в Хайфу. Здесь ему удалось найти моторную лодку и добраться до катера, где находились участники диверсии. Операция была отменена. В конечном счете никто не пострадал. Однако то, что их предали, было бесспорно. Беери обвинил во всем Аббу Хуши, энергичного, волевого человека из Рабочей партии Бен-Гуриона, секретаря Совета партии в Хайфе и фактически политического главу Северной Палестины. Хуши был другом Бен-Гуриона. Его прочили ему в преемники, хотя своего высокого положения он достиг, умело плетя интриги. Одним словом, это был обыкновенный интриган — тип людей, который Беери искренне презирал.

Хуши поддерживал контакты с англичанами и считал операции, организуемые Пальмахом, ненужными. Независимо от этого, совершенно неизвестно был ли Хуши виновен в передаче англичанам сведений об этой операции. Тем не менее члены Пальмаха и, в частности, Исер Беери, виновным его считали. Но доказательств вины Хуши в их распоряжении не было.

Через два года, в мае 1948 г., Жюль Амстер, экспансивный и легкомысленный помощник и близкий друг Аббы Хуши был арестован военной полицией в тот самый момент, когда он праздновал с друзьями создание независимого Израиля. 1 августа его выпустили едва живого. Он выглядел вконец измученным: без зубов, весь в шрамах. Как он рассказывал, его пытали, морили жаждой. Доведенный до отчаяния, он пытался покончить с собой. Незаконный арест был произведен с целью добиться от него признания в предательстве Пальмаха. Это не удалось. Тем не менее вина Хуши была доказана иначе.

Беери представил Бен-Гуриону два документа — телеграммы, найденные будто бы на телеграфе в Хайфе среди принадлежащих англичанам бумаг. Телеграммы были датированы апрелем 1945 г. и шли под грифом «совершенно секретно». Они содержали информацию, направленную во все отделения британской администрации в стране. Из нее следовало, что Абба Хуши был предателем и чуть ли не главным из британских осведомителей.

К этому времени, однако, уже начали возникать сомнения по поводу правомочности действий самого Беери. В результате он стал терять поддержку, которую до недавнего времени ему оказывал Бен-Гурион.

К концу августа лучший специалист Хаганы по подделке документов, тот самый, что создал множество поддельных паспортов для бесчисленных агентов Хаганы в Израиле и за границей, признался, что это он изготовил по приказу Исера Беери телеграммы, представленные Бен-Гуриону в качестве доказательства вины Хуши.

Абба Хуши был оправдан. А карьера Беери на этом закончилась.

Шлюзы между тем открылись и выплыло на свет Божий еще одно — третье — ужасное преступление.

Связанное с ним событие произошло по иронии судьбы в день создания израильской службы безопасности — 30 июня 1948 г., через несколько часов после того, как Исер Беери стал официально ведать делами Шай и организовал три ведомства, в функции которых входили разведка и шпионаж.

Новая историческая эпоха была ознаменована страшным преступлением, совершенным во имя процветания молодого Израиля.

30 июня, в знойный летний день, молодой израильский офицер, капитан Меир Тубьянский предстал перед полевым судом по обвинению в шпионаже в пользу Англии, был признан виновным, приговорен к смертной казни и в тот же день казнен отрядом солдат Пальмаха.

Дело было темное. В начале июня, во время осады Иерусалима, стало ясно, что Арабский легион, который находился под командованием англичан, получил доступ к совершенно секретной военной информации. Источник информации находился где-то за линией огня израильтян. В течение нескольких ночей израильский военный завод подвергался бомбардировке. Глухой ночью, в обстановке крайней секретности, все оборудование завода было перевезено в другое место. Но не прошло и четырех часов, как завод уже бомбили снова, на новом месте.

Начальник иерусалимского отделения Шай, полковник Бенджамин Джибли (к слову сказать, самый, пожалуй, фотогеничный из всех офицеров Хаганы), смелый, энергичный военный начал расследование. Подозрение пало на работников электростанции в Иерусалиме. Только им было известно о новом местонахождении завода, поскольку они снабжали его электроэнергией.

Евреи, которые англичанам не доверяли, были уверены в том, что руководство завода, почти сплошь состоявшее из англичан, поставляло информацию британской разведке. Уверен в этом был и Джибли. Английские директора и служащие завода передавали арабам информацию по телефону, благо телефонная связь в это время работала бесперебойно. Джибли, однако, предполагал, что в этом деле должен был принимать участие и какой-нибудь осведомитель из евреев. Подозрение пало на Меира Тубьянского, капитана израильской армии, в прошлом воспитанника английской Школы «Королевские инженеры» и убежденного англомана.

30 июня он выехал в Тель-Авив навестить брата, по дороге был арестован и тут же предстал перед военно-полевым судом. В составе суда были люди, имеющие большие заслуги перед страной. Председательствовал Исер Беери, только что назначенный начальником Израильской военной разведки. Членами суда были: Бенджамин Джибли (начальник иерусалимского отдела разведки), Давид Карон (начальник отдела в Негеве) и Авраам Кидрон (глава северного отдела, ставший довольно скоро пресс-секретарем израильского министерства иностранных дел, а впоследствии послом Израиля в Лондоне). Они решили, что Тубьянский в измене виновен и приговорили его к смертной казни. Местный стрелковый отряд Пальмаха под командованием капитана Голдмана привел приговор в исполнение. На этом дело могло бы и закончиться. Однако молодая, красивая жена покойного — Лина Тубьянская — не захотела молчать.

В тот же самый день, когда исчез ее муж, она начала поиски. Сначала она опасалась, что муж убит во время вооруженных столкновений в Иерусалиме, но ее смутило то, что никаких официальных сообщений об этом она не получила.

В штабе Тель-Авива, куда Тубьянская обратилась, ее грубо выпроводили. О том, что произошло, она узнала 22 июля из статьи в газете, которая сообщала о казни ее мужа, обвиненного в шпионаже. Для молодой женщины этот день стал самым страшным днем в ее жизни. Она написала письмо Бен-Гуриону, безупречное в смысле логики и очень горькое.

«Как могло произойти, — писала Лина Тубьянская, — что моему мужу было отказано в основных юридических гарантиях, ему, который не раз доказывал свою лояльность Хагане и был в числе высших офицеров? Если его судили, то где и когда? Каким законом руководствовались при вынесении приговора? Почему, наконец, приговоренному не дали возможности проститься с женой и ребенком перед тем, как он был казнен?

Право на это имеют самые закоренелые преступники».

Получив письмо, Бен-Гурион без промедления назначил расследование. 27 декабря он написал Лине Тубьянской:

«Я не имею права высказывать суждение о вашем покойном муже, но я проверил все, касающееся суда над ним, и убедился в том, что при его проведении закон соблюден не был. В соответствии с этим, я поручил начальнику Штаба армии проверить все материалы суда и назначить слушание дела военным трибуналом в новом составе. Независимо от исхода суда, правительство берет на себя обязательство оплачивать расходы по воспитанию вашего сына. Ни вы, ни ваш сын не должны чувствовать себя виновными ни в малейшей степени».

1 июля Лина Тубьянская получила от Бен-Гуриона еще одно письмо.

«Я хочу поставить вас в известность, что только что получил подробный отчет о расследовании обстоятельств, сопровождавших суд над вашим мужем и его казнь, проведенную военным прокурором по указанию начальника Штаба армии. Меир Тубьянский оправдан. Его смерть была трагической ошибкой. В стремлении хоть как-нибудь возместить ущерб, нанесенный этим актом вопиющего нарушения правосудия, начальник Штаба при моей поддержке постановил:

1) восстановить посмертно Меира Тубьянского в звании капитана армии;

2) похоронить его останки на военном кладбище и воздать ему все воинские почести;

3) возместить вам и вашему сыну нанесенный ущерб, насколько это возможно.

Я не нахожу слов, чтобы выразить вам отчаяние, которое испытываю и я и все остальные, причастные к этому делу люди. Подобное не должно было произойти. Виновные в этом деле будут привлечены к ответственности.

Ваш покойный супруг допустил ошибку, передав своему хозяину-англичанину некий список, не подумав при этом о том, что он может попасть в руки врага. Он свою оплошность признал и сожалел о ней, но злостных намерений у него не было, а об измене он и не помышлял».

1 июля 1949 г. останки Тубьянского были погребены с воинскими почестями. Через двенадцать дней после этого, 19 июля, Исер Беери был арестован и обвинен в убийстве.

Один за другим обрушивались на голову Беери удары судьбы.

В ноябре 1948 г. по распоряжению Бен-Гуриона он был отстранен от должности до окончания расследования по делу об убийстве Али Кассема. В декабре 1948 г., по настоянию Бен-Гуриона, государственный прокурор Пинхас Розен возбудил против него дело в военном трибунале. Трибунал должен был установить, виновен ли глава израильской разведки в нарушении закона?

Беери выдвигал в свою защиту простой тезис, в который свято уверовал: «Мое положение начальника разведки по самому своему смыслу давало мне право действовать, не считаясь с законом, и использовать при этом нелегальные методы».

Суд не разделял этой точки зрения. Беери был признан виновным и отстранен от должности.

В январе 1949 г. дошла очередь и до обвинений в подделке документов в связи с делом Аббы Хуши; на этот раз Беери был лишен воинского звания и уволен из армии. Так что к началу процесса о незаконной казни капитана Тубьянского он был просто господином Беери, жителем Израиля, а не человеком облеченным высокой властью.

Как это ни удивительно, но находились люди, готовые защищать Исера Беери. Правда, среди них не было, например, обаятельного Бенджамина Джибли, который мог бы оказать ему в ходе расследования действенную поддержку. Напротив, в роли свидетеля он выглядел не слишком благородно.

Сам Исер Беери не пытался оправдываться. 23 ноября 1949 г. он был признан виновным, но приговор ему был вынесен чисто символический: «один день тюрьмы — от восхода до захода солнца». 18 декабря даже этот приговор был отменен президентом Хаимом Вейцманом, мотивировавшим это решение «безупречной службой и услугами, оказанными Исером Беери Израилю».

Беери умер 30 января 1958 г. сломленным (по свидетельству одного автора) и разочарованным человеком. Но он тем не менее никогда не был одинок. До последнего дня друзья не покидали его. Многие их тех, кто работал под его началом, продолжали считать его титаном духа и говорили о нем с любовью и симпатией.

Иного мнения придерживался Исер Харел, который, рассказывая о Беери израильскому писателю М. Бар-Зохару, говорил: «У Беери была мания величия в опасной форме». И далее Харел цитировал Бен-Гуриона: «негодяй и к тому же без намека на совесть!»

Отзывы о Беери настолько противоречивы, что перед нами попеременно возникает то рыцарь, то дьявол.

Анализ этих оценок очень важен. Личность Беери приобретает особый интерес в связи с той ролью, которую он играл в израильской разведке. Он возглавлял ее в течение почти шести месяцев — с момента ее создания и вплоть до суда над ним в связи с делом Али Кассема.

Чтобы понять, что представляет собой в настоящее время разведка Израиля, следует разобраться в личности самого Беери и попытаться понять, почему с течением времени все изменилось к худшему.

История возвышения и падения Беери — это иллюстрация к тем этическим принципам, которыми руководствовалась разведка, точно так же как в ином контексте дело Кима Филби характеризует Британскую разведку, а личность Аллена Даллеса — ЦРУ.

История Беери — это история столкновения двух сильных личностей — Давида Бен-Гуриона, в характере которого причудливо переплелись черты ветхозаветного пророка, изворотливого политического деятеля с огромным кругозором и защитника узкопартийных интересов — и самого Беери, который вовсе не был лишен добродетелей Бен-Гуриона, но презирал всякое приспособленчество в политике. Беери, как и многие другие, разделявшие его взгляды, мог найти себе применение в деятельности более опасной и интригующей, чем политическая, т. е. в разведке.

Возможно, что сам Беери считал себя рыцарем, обязанным бороться за торжество добра. Он, несомненно, не мыслил себе ситуации, в которой зло может оказаться безнаказанным.

Сама по себе эта позиция опасна. И уж совсем немыслима, если ее придерживается начальник разведки. В 40-х годах Израиль был страной вовсе непохожей на Израиль в настоящее время. Рассчитывать на нормальное судопроизводство в новой, только что получившей независимость, стране было трудно. Не хватало юристов, детективов, судей. Судьи не имели опыта. Полиция не знала пределов своих полномочий. К тому же в Израиле положение осложнялось еще и тем, что страна вела борьбу за свое право на существование.

Кто с уверенностью мог бы утверждать, что в подобной обстановке поведение Беери не было оправданным?

Такой человек, к счастью для Израиля, нашелся. Давид Бен-Гурион провозгласил — никто, ни при каких обстоятельствах, никогда не имеет права ставить себя выше закона. Даже в тех случаях, когда закон несовершенен. Государство, и только оно, должно вершить суд. И это сфера действий правительства страны. Так, например, если правительство приняло решение не разыскивать и не наказывать людей, которые сотрудничали с англичанами в годы их правления, значит, этому решению следует подчиниться. Незачем бередить старые раны. Никому это на пользу не пойдет.

Многим в Израиле было трудно согласиться с таким подходом, понять его. Заслуга Бен-Гуриона, принявшего это решение, несомненна. Оно полностью себя оправдало в послевоенные годы, и в настоящее время всеми признано.

В 40-е годы, под предлогом защиты государственных интересов совершались ужасные преступления. Такие, как в деле с Аббой Хуши или Али Кассемом. Исер Беери действовал с фанатической убежденностью в этих делах. Зло, считал он, должно пресекать у самого его корня.

Беери не принимал непосредственного участия в убийстве Кассема, хоть и взял на себя полную ответственность за него.

В случае с Тубьянским он был непосредственным виновником, поскольку председательствовал на заседании полевого суда. И расстрел Тубьянского был произведен по его приказу.

Немногие в Израиле знают о том, что происходило за кулисами во время суда над Беери.

Политический отдел израильской разведки, входивший в министерство иностранных дел, возглавлялся Борисом Гуриелем. Этот отдел перехватил и расшифровал сообщение британского посольства в Тель-Авиве, посланное в Лондон и подписанное Джоном Бальфуром, который в то время был британским резидентом в Израиле. Бальфур был агентом с легендарной репутацией. Во время войны некоторое время он работал в Греции и действовал оттуда, выдавая себя за греческого монаха.

Англичане, однако, не знали, что израильской службе безопасности было известно все о его секретной деятельности. Так что для Израиля Бальфур не был просто британским дипломатом. За ним велось постоянное наблюдение, и его почта самым тщательным образом анализировалась. К этому времени израильтяне уже расшифровали почти все секретные дипломатические коды Англии.

Но вернемся к сообщениям британского посольства. Одна из телеграмм содержала информацию следующего характера. Оказалось, что Тубьянский и в самом деле помогал Британской разведке в то время, когда был арестован. Мотивы и характер его поведения остались неизвестными.

Борис Гуриель, получив эти материалы, долго и пристально их разглядывал. Затем кинулся разыскивать своего шефа, министра иностранных дел Моше Шарета, но тот был в Иерусалиме. Гуриель отправился к генеральному директору Уолтеру Эйтану, рассказал ему о своем открытии и поставил его в известность о том, что едет в Хайфу с тем, чтобы встретиться с адвокатом Беери Яковом Соломоном.

Гуриель объяснил Соломону, что попал в затруднительное положение. Документ, который находится у него, — государственная тайна, и он за него в ответе. Но он понимает, что и другие соображения должны быть приняты во внимание. Соломон заверил Гуриеля, что он может не беспокоиться. Сам Беери отказался приобщить это свидетельство к своему делу.

Несмотря на заверения адвоката, слухи о действиях Гуриеля дошли до Тель-Авива. Утром он нашел у себя на столе записку, что его вызывает к себе министр. Шарет неистовствовал. Эйтан мужественно поддерживал Гуриеля, утверждая, что это он посоветовал ему повидаться с Соломоном. Оба были на волоске от увольнения. Но решить этот вопрос самостоятельно Шарет не мог. В этот же день, вконец изнервничавшийся, Гуриель предстал перед Бен-Гурионом.

Бен-Гурион был удивительно сдержан. «Неужели вы не понимаете, — сказал он, — что секретная информация будет к вам поступать непрерывно. И тем не менее вы не вправе использовать ее ни для того, чтобы помогать своим друзьям, ни для того, чтобы кому-нибудь мстить, каковы бы ни были при этом ваши частные соображения».

У Гуриеля был на это ответ. Да, с точки зрения бюрократии он неправ. Но поступи он иначе, он чувствовал бы, что уподобляется тому немецкому офицеру, который располагал информацией, неопровержимо доказывающей невиновность Дрейфуса, но молчал. Он, Гуриель, так поступить не мог.

«Я все знаю об Исере Беери и о Тубьянском», — спокойно возразил на это Бен-Гурион и жестом показал Гуриелю, что аудиенция окончена.

Впоследствии Гуриель оказался одним из немногих, кого не удивило, что Беери был отпущен на свободу, не отбыв даже своего символического срока тюремного заключения.

Глава третья

После падения Исера Беери руководство Военной разведкой было поручено его заместителю, полковнику Хаиму Герцогу, который во время второй мировой войны был старшим офицером британской разведки. Это обстоятельство сыграло немалую роль в его дальнейшей судьбе. Беери военным не был. Герцогу пришлось начать реорганизацию военной разведки во всех направлениях — от превращения ее в четко функционирующую самостоятельную единицу до выбора особой эмблемы на беретах и бело-зеленого флага.

Но в первую очередь Герцог занялся созданием школы для обучения новых агентов. Эта школа впоследствии приобрела широкую известность. Герцог ввел иерархическую структуру, обеспечивающую дисциплину и четкие взаимоотношения между сотрудниками разных рангов. Основной его заслугой была интеграция Военной разведки с армией. Он стремился уничтожить сложившиеся в обществе представления о работниках разведки как о лихих ковбоях. Во времена Исера Беери это действительно была группа подпольщиков, действующих нелегально. Под началом Герцога разведка превратилась в современную, хорошо налаженную организацию. Он не уставал доказывать руководителям нового государства, что во всех военных операциях разведке принадлежит главенствующая роль.

В конце 40-х годов Герцогу удалось убедить Бен-Гуриона провести целый день в его ведомстве. Он хотел, чтобы глава Израиля, ознакомившись с работой разведки, смог бы осознать ее потенциальные возможности. Премьер-министр был потрясен всем увиденным и распорядился о выделении Герцогу дополнительных средств, значительно больших, чем предполагалось ранее по соглашению с армией. Когда генеральный директор финансового отдела армии ознакомился с новыми требованиями Герцога, его едва удар не хватил. Герцог поспешил его успокоить. «Мы удовлетворимся половиной этой суммы». Он знал, что и половины будет пока достаточно. Этот момент стал поворотным в истории Военной разведки Израиля.

В апреле 1950 г. Хаим Герцог передал руководство Военной разведкой своему заместителю полковнику Бенджамину Джибли. Джибли был личностью загадочной. У друзей Беери он доверием не пользовался из-за той роли, которую сыграл на его процессе. Противники Беери, со своей стороны, осуждали Джибли за то, что он участвовал в суде над Тубьянским и был одно время сподвижником Беери. Однако и друзья, и враги сходились в одном: среди офицеров армии немного было людей столь обаятельных. Джибли был молод и образован. Кроме того, его любили подчиненные. Но несмотря на это, некоторые настойчиво призывали Бен-Гуриона отнестись с большой осторожностью к этой кандидатуре. Бен-Гурион, однако, к ним не прислушался.

Едва получив назначение на пост начальника Военной разведки, Джибли начал свою прямо-таки революционную деятельность.

В большинстве своем военные формирования Израиля, в том числе и Военная разведка, создавались по типу британских. Это было связано с длительным периодом сосуществования с Англией в годы, предшествовавшие независимости. Хаим Герцог в свое время был офицером Британской армии.

В Англии глава Военной разведки входит в штат начальника Оперативного управления и имеет звание полковника. Джибли решил взять за основу американскую и французскую системы. В этих странах разведка пользуется самостоятельностью, наравне с оперативным отделом или отделом снабжения. Это означало, что во главе разведывательного управления должен стоять генерал, который — и это очень важно — имеет прямой доступ к начальнику Штаба, а не только к начальнику оперативного отдела, как это было принято в британских вооруженных силах. Сам Джибли генеральского звания не имел, но все его преемники, один за другим, становились генералами, как только назначались на этот пост.

Герцог был направлен в Вашингтон в качестве израильского военного атташе. Это назначение казалось, на первый взгляд, странным, даже выглядело как понижение в должности. Еще более удивительным казалось то, что послом Израиля в Вашингтоне был самый загадочный в Израиле человек — Рубен Шилоах. Он родился в Иерусалиме в семье раввина. Будучи личностью незаурядной, Шилоах играл, естественно, роль тайного советника сначала у сионистов, а затем и у израильских руководителей. Его природный талант конспиратора получил особое развитие в 30-е годы, когда политический отдел Еврейской рабочей федерации решил послать нескольких наиболее способных своих людей в арабские страны, чтобы получать информацию об арабских делах из первых рук.

Рубена Шилоаха направили тогда в Багдад. Он прожил там три года. Был учителем, затем журналистом. Во всяком случае, официально он работал для палестинского «Бюллетеня». Шилоах изъездил за это время Ирак вдоль и поперек и изучил все его диалекты, включая курдский.

В 1936 г., в двадцатишестилетнем возрасте Шилоах был уже офицером связи с Англией. В 1939 г. он принимал участие в конференции во дворце св. Джеймса в Лондоне как специальный советник Бен-Гуриона и Хаима Вейцмана. Во время второй мировой войны Шилоах руководил секретными операциями в тылу врага. Он участвовал в переговорах с Англией, которые проходили в Каире и были посвящены созданию отрядов еврейских коммандос, которые должны были осуществлять диверсии в оккупированной немцами Европе.

Шилоах был непременным участником всех темных и опасных операций, где бы они ни происходили.

В 1943 г. в Италии в городе Бари он вел переговоры с британской разведкой о посылке на Балканы еврейских отрядов самозащиты. В 1946 г. в Миннеаполисе (штат Миннесота) он уговорил миллионеров-евреев создать фиктивные компании, через посредство которых можно было организовать покупку новейших изделий военной промышленности и доставлять их контрабандным путем в Палестину.

Во время Войны за независимость Шилоах несколько раз вступал в секретные переговоры с королем Иордании.

Но в 1950 г. в Вашингтоне действовал, казалось, ординарный дипломат Шилоах. Само собой разумеется, значение Америки для только что появившегося на свет нового государства переоценить было трудно. Израиль испытывал острую нехватку вооружения, денег. Нуждался в моральной поддержке. Так что желательно, чтобы представляли Израиль в Америке люди выдающиеся. И все же пребывание в Вашингтоне одновременно и Герцога, и Шилоаха в период страшной опасности, которой подвергался Израиль, нелегко объяснить. Казалось бы там, у себя, в Израиле, они были нужнее.

На самом деле трудно представить себе более важную для страны работу, чем та, которую им довелось выполнять. Между Израилем и Соединенными Штатами было заключено соглашение об обмене секретной информацией. ЦРУ и ФБР согласились снабдить Израиль кое-каким секретным и усовершенствованным оборудованием, в том числе компьютерами последнего выпуска для дешифровки секретной информации, а также организовать обучение отобранных для работы в разведке офицеров. Это имело особое для Израиля значение.

Шилоах и Герцог должны были наблюдать за выполнением этих договоров, участвовать в разработке программы тренировки офицеров и в то же время, будучи в Вашингтоне, по существу руководить израильской разведкой. В Израиле ситуация была напряженной. Советский Союз, который содействовал образованию нового государства главным образом, потому что предполагал покончить таким образом с влиянием Англии на Ближнем Востоке, быстро осознавал, что Израиль явно не собирается играть роль его покорного вассала. Похоже было на то, что эта страна намеревалась стать демократическим государством с прозападной ориентацией.

Арабские страны, окружавшие Израиль со всех сторон, с колониальными или все еще полуколониальными режимами, были готовы к восприятию коммунистических идей и к экспорту революции. И, наконец, нефтяные месторождения, которыми так богат Ближний Восток, находились не в Израиле, а в арабских странах. Учитывая все это вместе взятое, Советский Союз начал агрессивную политику по отношению к Израилю. Советское посольство в Тель-Авиве было наводнено агентами КГБ, которые в самом Израиле и в других странах начали против Израиля враждебные операции. Таким образом, как раз в разгаре холодной войны у израильтян и у американцев появились общие интересы, которые в дальнейшем привели к определенному содружеству. Как известно, между Америкой и Израилем установились особые отношения, которые для Израиля значили и продолжают значить очень много.

Перемены, переживаемые Военной разведкой, отразились и на Политическом отделе министерства иностранных дел, которым руководил Борис Гуриель.

Гуриель был слишком деликатным для своей профессии человеком. Ему недоставало жесткости, которая была необходима для того, чтобы преуспеть в этом деле. Я уже рассказывал, как в свое время он кинулся на помощь Беери, поставив на карту собственную карьеру. Это было актом самопожертвования, безусловно, но и проявлением поразительной наивности с его стороны. Страна еще только начинала строиться и разведка не была еще по-настоящему профессиональной. В дальнейшем такие поступки стали уже немыслимы.

Борис Гуриель и сам не понимал, почему именно его сначала назначили начальником политического отдела Шай (в чью задачу входило проникновение в органы британской администрации в Палестине), а позднее главой Политического отдела министерства иностранных дел. Пребывание в немецком лагере для военнопленных вряд ли можно было считать хорошей школой для будущей карьеры руководителя разведки. Он, правда, там проникся уважением к своим солагерникам англичанам и к английскому образу жизни. Выходец из Восточной Европы, он впервые столкнулся здесь с англичанами и обнаружил в них такие черты характера, как упорство, выносливость и чувство долга. Эти качества всегда восхищали его. Однажды немцы попытались отделить евреев-военнопленных от остальных, но решительный сержант британского батальона заявил немцам, что он и сам не большой любитель евреев, но, поскольку они находились под его командованием, он их отделить от остальных не позволит. «Только через мой труп», — заявил он немцам. Этот сержант, несомненно, спас и Гуриеля и остальных евреев от гибели. Все мы, говорил своим коллегам впоследствии Гуриель, находимся в плену иррациональных предрассудков. Чтобы научиться их преодолевать надо выработать в себе истинную культуру поведения, доступную и так называемым «неинтеллигентным» людям типа сержанта.

Борис Гуриель находился в Иерусалиме в то памятное лето 1948 г., когда его срочно вызвали в Тель-Авив к министру иностранных дел Шарету. Шарет объяснил, что Бен-Гурион принял решение организовать Политический отдел в министерстве иностранных дел и предложить Гуриелю его возглавить.

Бен-Гурион его к тому времени уже хорошо знал. Задолго до основания Израиля, в марте 1946 г., в Иерусалим прибыла англо-американская комиссия, в составе которой были члены парламентов и судьи. Они должны были расследовать противоречивые жалобы, непрерывно поступавшие от еврейской и арабской общин в Израиле. Гуриелю, начальнику политического отдела Шай, было поручено о них позаботиться. Он был им представлен как гид, которого прислало Еврейское агентство. Некоторые из членов комиссии, например, покойный Ричард Кроссман, очень полюбили этого худощавого человека, который всегда был приветлив, к тому же обладал, по-видимому, незаурядной способностью улаживать самые неприятные конфликты.

Им было, разумеется, неизвестно, что каждый вечер, после того как его подопечные возвращались в отель, Гуриель отправлялся на квартиру к Бен-Гуриону с подробнейшими донесениями о событиях дня и комментариями по поводу высказанных членами комиссии мнений в связи с допросами того или иного свидетеля. Если Гуриель замечал, что свидетель производит неприятное впечатление, на следующий день его заменяли другим, чтобы это впечатление сгладить.

22 апреля 1946 г. доклад комиссии был опубликован английским правительством под названием «Синяя книга». В пользу евреев комиссия не высказалась, но все-таки была скорее на стороне евреев, чем арабов. Члены Комиссии таки не узнали, что их скромный друг возглавлял в то время самое значительное в стране секретное разведывательное агентство.

Гуриель не испытывал особых затруднений, приступая к своим новым обязанностям. Он укомплектовал отдел людьми во всех отношениях выдающимися, которые впоследствии заняли руководящие посты в составе израильского министерства иностранных дел. Люди эти были хорошо образованы, предприимчивы, в большинстве своем выходцы из Европы. Пожалуй, они отличались и некоторой самоуверенностью. Критики, высказываясь о них, утверждали, что они по существу израильтянами в полном смысле этого слова не были. В те нищие годы, когда у израильтянина, как правило, и одного-то костюма не было, они обзаводились целым гардеробом, вообще, что называется, умели пожить. Следовало ожидать, что за все это им придется расплачиваться.

Ответственным за проведение операций в отделе Гуриеля был Артур Бен-Натан, который самым нахальным образом выбрал себе в качестве кодового имени кличку Артур. Позже он стал послом Израиля в Бонне, а спустя несколько лет — послом в Париже, причем весьма деятельным. На этом посту он пробыл вплоть до 1975 г., когда был назначен особым советником военного министра.

Живя в Париже, Артур под началом Гуриеля успешно руководил операциями. Сфера его влияния была обширной — вся Европа. Однако стиль его жизни да и деятельности многим израильтянам пришлись не по душе. Он был щеголь, снимал роскошные квартиры.

Самыми острыми были его столкновения с Шаулом Авигуром. Трудно было себе представить более непохожих друг на друга людей. Артур — откровенный и экспансивный. Авигур — сдержанный и аскетичный. Авигура хорошо характеризует следующий эпизод. Как-то в Париже он и Борис Гуриель работали совместно над проведением операции очень деликатного свойства. После нескольких дней интенсивной работы Авигур предложил сделать перерыв — «отдохнуть и развлечься», как он выразился. Гуриель, который отнюдь не пренебрегал радостями жизни, с удовольствием согласился. Авигур привел его в Булонский лес и заплатил по 50 сантимов за место для каждого. Они просидели так целый день, наблюдая за прохожими.

Артур Бен-Натан предпочел бы, надо думать, работать, сидя в баре «Криллон» или «Жорж У». Он любил сорить деньгами. Путешествуя, всегда заранее заказывал номера в дорогих отелях и рекомендовал подчиненным поступать так же.

Гуриель полностью одобрял поведение Бен-Натана. «Если вы хотите знать, что думают и говорят люди солидные, вы должны находиться там, где они», — объяснял Гуриель Бен-Гуриону.

Свое профессиональное кредо он излагал так: «Не представляет большого интереса известие о том, что правительство Египта закупило новое оружие, если мы не знаем при этом, как оно предполагает его использовать». Главный принцип, которым руководствовался Гуриель, состоял в политическом осмыслении полученных фактов. Военная разведка придерживалась более прямолинейной тактики.

Концепция Гуриеля представлялась некоторым всего лишь теоретическими измышлениями. Эти оппозиционные настроения особенно усилились в мае 1949 г., когда руководство Военной разведкой перешло к Бенджамину Джибли, который обошел Игала Ядина, самого, пожалуй, выдающегося человека из всех, кто когда-либо занимал пост главнокомандующего в израильской армии. Дни Гуриеля как начальника разведки были сочтены, когда Ядин (в настоящее время известный всему миру археолог и бывший заместитель премьер-министра Израиля) выступил против него.

Поначалу Политический отдел ведал всеми секретными организациями за пределами Израиля. Осенью 1949 г. это положение изменилось по настоятельному требованию министра вооруженных сил. Военным было разрешено самим проводить секретные операции, но при условии, что Борис Гуриель и Политический отдел будут их контролировать. Это условие Военная разведка во внимание не приняла.

Для Гуриеля и Артура Бен-Натана это было ударом не столько по их престижу, сколько по их непосредственной деятельности. Враждующие между собой отделения разведки попросту мешали друг другу работать. К тому же операции Военной разведки осуществлялись зачастую плохо подготовленными профессионалами.

В качестве примера можно привести операцию, о которой знают очень немногие. Неудача произошла именно потому, что главный ее участник оказался дилетантом.

Разрабатывал операцию сам Бен-Натан. Он потратил многие месяцы, осторожно завязывая знакомства и продумывая каждый шаг перед тем, как представить Бен-Гуриону свой поистине великолепный план. Бен-Натан устроил так, что один из израильских агентов должен был быть назначен генеральным консулом Сальвадора в Каир. Таким образом он смог бы, живя в Египте, действовать совершенно легально и при этом быть под защитой статуса дипломата. Не обязательно быть начальником разведки, чтобы оценить всю важность для Израиля операции, подготовленной Бен-Натаном.

Гуриель, несмотря на все свои разногласия с Военной разведкой, решил посвятить в нее Бенджамина Джибли. Джибли тут же стал настаивать на том, чтобы играть роль консула было поручено сотруднику его ведомства. Гуриель, вопреки сомнениям, вынужден был на это согласиться, поскольку в Каире надлежало решать задачи военного характера.

Джибли предложил кандидатуру. Это был человек, которого он считал в своем штате лучшим. Его кандидат свободно владел испанским языком и хорошо знал Латинскую Америку. Агент отправился в Брюссель, где для него уже был приготовлен драгоценный дипломатический паспорт Сальвадора, за который, кстати, была выплачена немалая сумма сальвадорскому министерству иностранных дел. Власти Сальвадора сообщили Египту, что их новый генеральный консул заканчивает дела в Европе и как только договоренность с Египтом будет достигнута, он приедет в Брюссель и оформит все необходимые бумаги в египетском посольстве. Соглашение состоялось, и израильский офицер, соответствующим образом экипированный и как две капли воды похожий на богатого южноамериканца, появился в офисе египетского консула. Они обменялись любезностями, выпили кофе. Через полчаса, вооружившись самопиской, египтянин сказал: «Приступим к делу. Как и все страны, мы — жертвы бюрократии. Анкеты, анкеты, анкеты…» Египтянин считал дело формальным и, задавая первый вопрос о месте рождения консула, никак не ожидал услышать в ответ: «Хайфа».

Великолепная и очень дорогостоящая операция на этом и закончилась.

Однако и после этого министр иностранных дел Шарет был не в состоянии противостоять напору военных. В этом противоборстве Гуриель был одинок. Не мог помочь тут и Уолтер Эйтан, пытавшийся отстоять Политический отдел. Шарет от борьбы отказался.

Ядин и Джибли в своем стремлении лишить политическую разведку возможности работать, всячески издевались над «Артуром и его плейбоями». Начальник Шин Бет, настойчивый и честолюбивый Исер Харел, который в то время очень сблизился с Бен-Гурионом, тоже старался умалить ее значение, поскольку Политический отдел, как он считал, соперничает с подведомственным ему Шин Бет.

Из Вашингтона приехал Рубен Шилоах, буквально начиненный блестящими новыми идеями, которые он тут же стал широко пропагандировать. Он рассказал Бен-Гуриону, что ЦРУ осваивает новые методы шпионажа и утверждал, что Израилю необходимо создать совершенно независимое разведывательное агентство, подотчетное только премьер-министру. Иными словами, он считал, что Израилю нужно свое ЦРУ.

Гуриель надеялся, что Бен-Гурион поддержит его, хоть и знал уже, что против выступают очень влиятельные лица. В ход была пущена тяжелая артиллерия и, уступая давлению со всех сторон, Бен-Гурион назначил комиссию, которая должна была высказать свои соображения о том, какие изменения следует внести в структуру разведки. Бен-Гурион не мог при этом не знать, что заключение комиссии фактически предопределено. Из четырех человек, входивших в ее состав, только один Уолтер Эйтан, генеральный секретарь министерства иностранных дел был беспристрастен. Генерал Игал Ядин, главнокомандующий, и Рубен Шилоах уже за несколько месяцев до этого изложили свои взгляды правительству. Что касается Шарета, то он давно бросил Гуриеля на произвол судьбы, так как понимал, что им не выстоять под сокрушительным огнем столь влиятельной оппозиции.

В заключении комиссии ничего неожиданного не было. Сообщить о нем Гуриелю поручили Уолтеру Эйтану, единственному в комиссии другу Гуриеля.

— Премьер-министр, — уверял Эйтан, — очень интересовался, что теперь будет с вами, Борис. Мы ему сказали, что вы, разумеется, займете в министерстве иностранных дел соответствующее вашему званию положение.

— Я с этим не согласен и подам в отставку, — ответил Гуриель.

— Но что же вы будете делать? — удивился Эйтан.

— Я могу и апельсинами торговать в Тель-Авиве, — ответил Гуриель. — Это очень в наши дни выгодное занятие. Гораздо важнее другое — что будет с Израилем?

Вопрос был поставлен правильно.

Формально ответ на него пришел на следующий же день, в сентябре 1951 г., когда все начальники министерств в Тель-Авиве и ведущие политические деятели страны получили приказ премьер-министра.

В этот день было создано новое разведывательное агентство под названием «Центральный институт разведки и спецзаданий». В задачи Института входил сбор всей разведывательной информации за границей и проведение всех спецопераций. Новое агентство стало более известно под названием «Мосад». Это название существовало еще в 30–40-е годы. Организация, носившая его, занималась нелегальной иммиграцией. Начальником нового Мосада был назначен Рубен Шилоах. Он получил широкие полномочия и был подотчетен только премьер-министру.

Политический отдел министерства иностранных дел перестал существовать. Вместо него был создан исследовательский отдел. Он должен был стать научным центром при том же министерстве.

Итак, день рождения Мосада пришелся на осень 1951 г. Гуриель, которому было отказано даже в защите своих позиций перед секретным комитетом, уверенный в справедливости своих убеждений, действительно подал в отставку. Отставке предшествовала весьма эмоциональная стычка с Шаретом. Коллеги Гуриеля выразили свое неудовольствие его отставкой довольно своеобразно.

Многие из агентов, которые находились за границей, поспешили в Тель-Авив, чтобы выяснить, что там произошло. Практически все начальники отделов подали в отставку. На своем месте остался лишь Авраам Кидрон, о котором с горечью говорили: «Чего можно ожидать от человека, участвовавшего в суде над Тубьянским?»

Возмущение ширилось. Большинство агентов не только отказывалось сотрудничать с Шилоахом и следовать его приказам, но и протестовало против его вмешательства в текущие операции. Это была настоящая забастовка работников израильской разведки.

Но воевать с Шилоахом было не так-то просто. Немедленно была создана комиссия, которая получила в свое распоряжение все дела бывшего Политического отдела. Все без исключения главари забастовки были уволены. Остальным было предписано в течение двадцати четырех часов решить, возвращаются они на работу или нет.

Младшие сотрудники в большинстве своем на работу вернулись. Старшие добровольно ушли в неизвестность. Многим из них этот грех, правда, довольно быстро был отпущен, и с течением времени они заняли ответственные посты в министерстве иностранных дел.

Борис Гуриель, имя которого теперь мало кто знает, живет в Тель-Авиве в полной безвестности.

Только через двадцать два года стала ясна справедливость того дела, которое Гуриель в свое время отстаивал. Однако обстоятельства, сопутствующие его моральной победе, не дали повода для радости. После войны Судного дня, комиссия, в состав которой входил человек, сыгравший главную роль в отставке Гуриеля — генерал Ядин, — пришла к выводу, что израильская разведка виновна в том, что произошло. Комиссия также констатировала политическую некомпетентность ее работников. Что касается исследовательского отдела министерства иностранных дел, то он, как оказалось, был лишен средств, и никто, даже министр иностранных дел, к мнению его работников не прислушивался. Мосад стал по существу бюрократическим агентством, не имеющим возможности научно подходить к своим задачам, т. е. неспособным оценивать и прогнозировать разведывательную работу. Именно этого в свое время опасался Борис Гуриель. Собственно, этим и была мотивирована его отставка. Он не мог и не хотел принимать участие в работе, последствия которой могли оказаться ужасны.

В то время идеи Гуриеля казались оторванными от жизни. Им противопоставлялись так называемые «спецоперации» — заманчиво опасные, часто действительно жизненно важные, но решающие лишь сиюминутные задачи.

Однако в Израиле, где общая военная концепция опиралась, если говорить образно, на противопоставление Давидам Голиафа, преобладал именно такой тип разведывательной деятельности. И вплоть до настоящего времени вопрос о том, какая из разведок — военная или политическая — должна отвечать за проведение спецоперации, остается нерешенным.

Споры велись долгие. В конце концов было принято компромиссное решение организовать Мосад. Разработка планов спецопераций и определение объектов были поручены Военной разведке с тем, чтобы эти планы перед окончательным утверждением давались на оценку Мосаду. Исполнителями этих планов должны были быть агенты Военной разведки.

Поначалу Мосад представлял собой небольшое объединение специалистов высшего класса, которые раньше работали в Шин Бет (эквивалент американского ФБР), возглавляемом Исером Харелом. Ему удалось создать эффективную систему контршпионажа, могущую противостоять активной деятельности коммунистов. На первых порах существования Израиля коммунисты представляли серьезную опасность. Харел понял, что чрезвычайно важно изучать методы, которыми пользуется противник, для того чтобы проникнуть в правительственные органы Израиля. И он эти методы досконально изучил. Преданность Харела делу, его исключительная интуиция, природная смекалка и неослабевающий энтузиазм обеспечили Шин Бет прочную репутацию эффективного и четко работающего агентства. За все время своего существования Шин Бет никогда и ничем себя не скомпрометировал.

В 1951 г. после закончившейся катастрофой операции в Ираке, стало ясно, что в действиях разведки нет согласованности. Решено было создать координационный комитет, в который войдут начальники всех отделений. Председателем комитета стал глава Мосада. В состав его вошли руководители Шин Бет, Военной Разведки и специального отделения израильской полиции. Это решение выдвинуло Харела на передний план.

Очень скоро Исер Харел понял, что работать на Рубена Шилоаха или в контакте с ним он не сможет. Шилоах был человеком крайне неорганизованным и при этом необыкновенно импульсивным. Любая новая идея вызывала у него взрыв энтузиазма. Обсуждать ее он мог бесконечно. Но на следующий день, мог о ней и вовсе забыть или с легкостью отвергнуть. Шилоах по природе своей был блестящим советником, но никак не администратором.

После двенадцати месяцев существования нового Мосада, стало ясно, что ситуация не только не улучшилась, но, наоборот, стала для страны угрожающе опасной. На всех совещаниях, будь то совещание руководители отделов или другие, Шилоах и Харел ожесточенно спорили друг с другом. Вражда между ними достигла предела. В конце концов Харел прямо заявил Шилоаху, что тот плохой руководитель. Шилоаха не поддержали даже его собственные сотрудники, так же считавшие его руководство неприемлемым. В системе разведки Шилоаху трудно было найти сторонников. Те немногие, кто мог бы поддержать его, были в свое время выброшены за борт вместе с Гуриелем. Так что он оказался кардиналом Ришелье без единого епископа.

19 сентября 1952 г. Шилоах признал свое поражение и подал заявление об отставке на имя премьер-министра.

Через час Бен-Гурион позвонил Исеру Харелу: «Я хочу поручить вам руководство Мосадом», — сказал он ему.

Шилоах еще в течение нескольких месяцев был как бы своего рода верховным наблюдателем, осуществлявшим контроль за всеми отделениями разведки и отчитывающимся за их действия перед премьер-министром и министром иностранных дел. Но это не устраивало ни Харела, ни его друзей. Шилоах же, будучи человеком деятельным, синекурой тоже довольствоваться не мог. Как всегда, он был полон идей. Он бегал по отделам, с энтузиазмом отдавая бесконечные распоряжения и бывал возмущен неподчинением Харела. В ответ Харел холодно заявлял, что выполнять он будет только те распоряжения, которые, по его мнению, имеют смысл.

8 февраля 1953 г. вконец измученный Шилоах (в предыдущую зиму он попал в аварию, и это тоже сказывалось на его физическом состоянии) написал Бен-Гуриону прошение об отставке «по личным соображениям», недвусмысленно указав на невозможность совместной работы с Харелом. С его точки зрения, Харел был слишком груб. Шилоах предложил на свое место Эхуда Авриеля, того самого, который в свое время так хорошо поработал над доставкой чехословацкого оружия в Израиль. Харел, уже уверенный в прочности своего положения, с этим не согласился. Он не желал никаких посредников между собой и Бен-Гурионом.

Через несколько дней после ухода Шилоаха Харел был утвержден в должности руководителя Мосада. В его функции входил также и контроль над Шин Бет, начальник которого был ему непосредственно подчинен.

Исер Харел справился с оппозицией и занял ведущее положение в системе израильской разведки. Это было началом новой эры. Вскоре израильская разведка была признана одной из лучших в мире.

Глава четвертая

Исер Харел, хоть и слышал от многих агентов, что у Рубена Шилоаха в Мосаде царит невообразимый хаос, все же не ожидал того, что обнаружил в его штабе.

В сентябре 1952 г., когда он принял на себя руководство Мосадом, вся организация размещалась в трех комнатах и состояла приблизительно из двенадцати человек, в число которых входила секретарша, доведенная к этому времени до отчаяния, частично в связи с тем, что в течение уже нескольких месяцев не получала жалованья. Касса Мосада была пуста. Израиль — страна небогатая, а расходы ее непомерно велики. Никто не станет давать денег организации, которая на этом не настаивает. К числу многочисленных талантов Шилоаха, уменье считать не относилось. Он никогда не отчитывался за истраченные им деньги, никогда не определял заранее, во что обойдется операция. Кому-нибудь такое пренебрежительное отношение к финансовым вопросам может показаться умилительным. По мнению Харела, это свидетельствовало об отсутствии профессионального навыка, граничащего с преступной небрежностью. Разве можно хоть что-нибудь организовать, если ты не способен навести порядок в собственном доме?

Исер Харел пожелал прежде всего встретиться с Акивой, финансовым директором Мосада, который находился в это время в Париже по поводу двухмиллионного заема для Израиля. Акива приехал на встречу с Харелом в прекрасном настроении, он торжествовал, что его миссия была успешной. Однако разгневанный Харел на полуслове прервал его восторженную речь.

«Это, конечно, хорошо. Но в будущем попрошу вас, где-то в промежутках между многомиллионными операциями для министерства финансов, мобилизовать свои умственные способности на то, чтобы найти возможность платить жалованье моей секретарше», — заявил он.

Следующим шагом был визит к Давиду Бен-Гуриону. Харел до сих пор помнит все, что он тогда ему сказал.

«Господин премьер-министр! Существует мнение, что Израилю политико-разведывательная служба не нужна вообще. Вся разведывательная деятельность должна быть сосредоточена в руках военных. Я, вы это знаете, считаю такое мнение ошибочным. Если я вас правильно понял, вы — тоже. С другой стороны, мне совершенно ясно, что если оставить политическую разведку в том виде, в каком она существует сейчас, т. е. без средств и без всяких ресурсов, то вся ее деятельность неизбежно станет источником неприятностей и унижения для государства. Если это будет и далее так продолжаться, то в вопросе о том, быть или не быть политической разведке, я стану сторонником тех, кто утверждает, что она не нужна».

В этот же день бюджет Мосада был увеличен в десять раз. Харелу были тут же отпущены средства на увеличение штата. И он немедленно его начал. Один за другим в Мосад стали переходить специалисты высокого класса, работавшие до этого в Шин Бет, который прежде возглавлялся Харелом. Мосад вынужден был переехать в новое помещение. Агенты, находившиеся за границей, были вызваны в Тель-Авив для проверки их квалификации. Харел занялся этим сам. Те, кто по тем или иным причинам его не удовлетворял, были уволены. Остальным был предложен дополнительный курс обучения, прежде чем им разрешено будет вновь приступить к работе.

Кое-кто из старых агентов, начавших службу в израильской разведке задолго до получения Израилем независимости, был обеспокоен тем, что Харел пока что оголил крайне важные для Израиля участки работы. На эти возражения Харел отвечал так же, как отвечал Бен-Гуриону. «Лучше обходиться совсем без агентов, чем иметь множество таких, которые не отдают себе отчета в том, что делают».

Даже много лет спустя он настаивал на том, что именно эти его действия обеспечили Мосаду успех. На стиль работы Харела время не влияло. Это объяснялось не только особенностями его характера, но и опытом, приобретенным на посту руководителя Шин Бет. К моменту своего прохода в Мосад Харел уже был типичным разведчиком, суперполицейским в самом простом и недвусмысленном значении этого слова. Он изучал методы работы ЦРУ, английской разведки и КГБ, чтобы иметь возможность организовать контршпионаж. Ему было слишком хорошо известно, сколько вреда может принести плохо обученный агент. Как человек наблюдательный, он усвоил и все нюансы своей профессии, извлекая для себя пользу и из чужих ошибок. Охотник за шпионами, сам ставший шпионом, имеет определенные преимущества.

Исер Харел своим внешним обликом плохо соответствовал сложившимся в обществе представлениям о суперагенте. В то время, когда под его начало передали Мосад, ему было сорок лет, но казался он пятидесятилетним. Он был мал ростом — всего 155 см и толст (позднее он, правда, похудел). По одежде его можно было принять за педантичного банковского клерка.

В Израиле принято называть друг друга просто по имени, но Харел пошел дальше и настаивал на том, что он «Исер» и для своего шофера, и для швейцара. Он работал по восемнадцать часов в сутки и ожидал того же и от других. Тех, кого он недолюбливал, он просто выживал. О тех, кого любил, заботился, как о родных детях. По своему интеллекту Харел не мог сравниться с Гуриелем, Шилоаху он уступал по своим творческим возможностям. Не во всякой ситуации он чувствовал себя хозяином положения, и во многих областях он был просто невежествен. В его образовании были большие пробелы, и его представления о мире оказались крайне поверхностны. Наконец, Харел был человеком с предрассудками. Но при всем этом он в полной мере обладал способностью внушать своим подчиненным чувство преданности. И до сих пор все, кто с ним работал, даже признавая его недостатки, продолжают испытывать к нему нечто вроде обожания и остаются его сторонниками в спорах с израильским правительством.

Фантастическая привязанность к нему его сотрудников вовсе не означала, что его любили посторонние. Было немало таких, кто ненавидел его и боялся. Будучи человеком решительным, Харел никому не позволял мешать себе. Те, кто пытался это делать, вскоре начинали горько об этом сожалеть. Какой бы уничтожающей критике его впоследствии ни подвергали, бесспорным остается факт, что в процессе создания Мосада как прекрасно функционирующей политической разведки он сыграл ключевую роль.

Израильский агент получает свое жалованье так же, как и все остальные служащие в стране. Если он уезжает из страны или живет вне дома, все его расходы после возвращения тщательно контролируются. О своей работе он не может разговаривать даже с друзьями. Это порождает чувство изолированности. Общается агент преимущественно с коллегами, с которыми только и может чувствовать себя относительно свободно. Романтические иллюзии первых лет профессиональной деятельности с годами рассеиваются. Агенты ведут замкнутый образ жизни. Потому для них общение с Исером Харелом, его личное обаяние имели такое большое значение. Ему нечего было предложить своим сотрудникам в награду за их труд. И он вынужден был часто отправлять их на трудные и опасные задания. А они радовались этому, потому что об этом их просил Исер.

В его кабинете стояли письменный стол, стул и кушетка. Это было все. Никаких претензий. Люди, входя в эту комнату, знали, что сейчас он предложит им отправиться на тяжелое задание. Харел вставал, приветствуя вошедшего, предлагал ему расположиться на кушетке. «Вот какая возникла у нас проблема», — начинал он. В эту секунду агент забывал о том, что только сегодня утром обещал жене, что выйдет в отставку и примет предложение своего тестя стать главой семейной фирмы.

Харел был абсолютно честным человеком, можно даже сказать пуритански честным. Ни один человек в Мосаде никогда бы не решился подделать свои счета. Харел бы его немедленно уволил, случись что-нибудь подобное.

Однажды один из агентов завел за границей роман с женщиной-христианкой. В Мосаде об этом стало известно. Сообщили Харелу. Предложили даже отозвать агента.

— Зачем? — спросил Исер, — он же взрослый человек, может и сам о себе позаботиться. Он имеет право и романы заводить.

— Я с вами согласен, — ответил заместитель Харела. — Но его жена может устроить скандал, и у нас у всех будут неприятности.

— Его жена? — искренне удивился Харел. — Так он женат? Для чего же ему понадобилась другая женщина?

Харел не сомневался в том, что его сотрудники честные люди. Будучи честен сам, он ждал того же и от других.

Однако, что все-таки означало это слово «честный» в применении к их деятельности? Харел учил своих людей лгать, обманывать, иногда даже убивать. Отстаивая интересы своего отдела в системе политического аппарата, он действовал всегда столь решительно, что приобрел у своих оппонентов репутацию Аль Капоне. Исер Харел никогда не был склонен к самоанализу. Его не мучила двойственность в подходе к поведению сотрудников. Агентам предписывались высокие моральные стандарты поведения по отношению друг к другу, по отношению к нему самому и к их организации. Но эти стандарты оказывались совсем иными в их работе.

Люди с более аналитическим и более изощренным умом, чем у Харела, пытались понять, каким образом в Мосаде сосуществуют столь непримиримые точки зрения. Один из новичков спросил как-то у заместителя Харела, как это все же надо понимать? И тот изложил суть дела в следующих словах: «Исер хочет, чтобы работу негодяев выполняли честные люди. И это он хорошо придумал. Если работу негодяев станут выполнять негодяи — спаси, Господи, Израиль!»

Харел родился в Витебске, в царской России, в 1912 г. Его отец Натан Гальперин, был одним из блестящих выпускников еврейской религиозной школы в Волошине (Польша). Предполагалось, что он станет раввином. В роду Харела со стороны отца все были учеными. Мать его — Иохевед Левина, была младшей дочерью богатого владельца заводов по производству уксуса в Двинске и Витебске.

Дедушка Исера — Давид Левин, сделал зятя управляющим на заводе в Витебске. Натан работал с полной отдачей, но без энтузиазма. Друзей в этом новом для него городе у него было мало. Глубокие знания Талмуда и Библии в этих местах не слишком высокого ценились. Соседи изредка приходили к нему за каким-нибудь советом, но все равно считали человеком чопорным, малообщительным и лишенным чувства юмора. Никто из всех этих людей тогда не подозревал, что живут они уже на краю пропасти, из которой лишь немногие, а может быть, и никто из них, целым не выберется.

С началом первой мировой войны началось и разрушение устоев той жизни, к которой они привыкли. Однажды отец пришел с сообщением: «Они сбросили царя!» Исеру в это время было пять лет, но все то немногое, что он мог припомнить, оказало на него огромное влияние. Завод был национализирован без всякой компенсации, и семья, потеряв в одно мгновение все свое состояние, осталась ни с чем.

В шестнадцатилетнем возрасте Исер стал сионистом. Он убедил своих родителей, что ему надо научиться возделывать землю, и оставил школу перед выпускными экзаменами. Присоединившись к своим единомышленникам, таким же как и он юнцам, он отправился на год работать на коллективную ферму под Ригой. В 1929 г., через год, все они решили, что отъезд в Палестину больше откладывать нельзя. [2]

Этот год для сионизма оказался решающим. Огромное число евреев приехало в Палестину. Арабы Палестины начали враждебные действия против новоприбывших. В то время население Палестины составляли около шестисот тысяч арабов и ста пятидесяти тысяч евреев. Из них примерно половина приехала после подписания Декларации Бальфура в 1917 г. Мусульманские лидеры стали распространять слухи, что цель евреев — уничтожение святых мест в Иерусалиме. 23 августа они призвали своих единоверцев к военным действиям. Тысячи арабов, разбившись на три группы, ринулись из Старого города (район Иерусалима) на евреев. Призыв к действию был подхвачен арабами во всех районах Палестины. Британская администрация не разрешала евреям создавать свои отряды самозащиты. Таким образом, многие еврейские поселения в Палестине были разрушены, 133 человека убиты, в том числе 59 в Хевроне. Из них 23 — в одном доме. Их подвергли жестоким пыткам, а тела растерзали.

Сионизм, казалось, должен был прекратить свое существование. Однако еврейская молодежь в Европе отреагировала иначе. Те, кто раньше не помышлял о сионизме, стали сионистами. Те, кто уже были сионистами, решили уехать в Палестину.

Исеру Харелу еще не было восемнадцати лет, а иммиграционную визу выдавали с восемнадцати. Первый раз в жизни он воспользовался подделанным документом, в котором было указано, что он родился в 1911-ом, а не в 1912 г. В январе 1930 г. он отправился в путь. На железнодорожной станции в Двинске он простился с родителями и получил от местных сионистов револьвер и запас пуль. Это не было подарком ему, Харелу. Револьвер он должен был передать Хагане, которая отчаянно нуждалась в оружии. Через Геную Исер Харел прибыл в Яффу и увидел землю, о которой так давно мечтал. На борту парохода появился член Еврейского иммиграционного управления и предупредил: «Англичане будут производить досмотр вещей и искать оружие. Если у кого-нибудь оно есть, выбросьте его за борт. Если хоть у одного из вас окажется оружие, они откажут в праве на въезд всем».

Почти все этому совету последовали. Но не Исер. Он выпотрошил хлебную буханку и упрятал в нее револьвер и пули. Затем аккуратно прикрыл буханку грязным бельем. Рюкзак — весь его багаж — в таможне осмотрели небрежно. Молодой парень, не внушающий подозрений, явно бедный.

«О'кей», — сказал англичанин, и будущий шеф израильской разведки очутился на Земле Обетованной.

Харел начал свою жизнь в Палестине с работы в кибуце, недалеко от Тель-Авива. Он не принимал участия в выступлениях Хаганы. Приехав в Палестину, чтобы обрабатывать землю, он и стал ее обрабатывать. Целеустремленный человек, он трудился на апельсиновых плантациях, заворачивая каждый золотистый плод в бумагу и тщательно упаковывая. Он отвлекся от этого занятия только для того, чтобы поухаживать за молоденькой девушкой из Польши, которую звали Ривка, и затем жениться на ней — ко всеобщему удивлению в кибуце. Потому что Харел был сосредоточенным и не слишком веселым молодым человеком, к тому же необщительным. Ривка, напротив, была веселой, забавной и хорошенькой девочкой, совершенно неутомимой в танцах. Тем не менее они поженились и были очень счастливы.

В 1935 г. Исер Харел оставил кибуц после бурной ссоры, первой из серии тех, которые непрерывно возникали у него на протяжении всей его жизни. И он, и его жена, много работали сверхурочно, вне кибуца, для того чтобы собрать деньги, необходимые на оплату приезда родителей.

В конце концов им это удалось и обе семьи — и Исера, и Ривки — приехали в Палестину и поселились в Шефаиме. Несмотря на то что в кибуцах проповедовали идеалистические принципы общежития, люди оставались, как везде, людьми. Как будто и частная собственность ликвидирована, и равенство существует, а чувства зависти и недоброжелательства не исчезают.

Ривка случайно услыхала, как двое кибуцников, комментируя приезд ее и Исера родителей, утверждали, что он был оплачен кибуцем, который будто бы и сейчас их обеспечивает. Обвинение было и лживым, и несправедливым. Узнав об этом от расстроенной жены, Исер пришел в бешенство, и на следующий день вся семья покинула кибуц. У них не было ни денег, ни имущества. Но работу они всегда могли найти. Экспорт апельсинов из Палестины был единственным и важнейшим источником иностранной валюты для еврейской общины. И всегда были необходимы люди для сбора урожая и упаковки. Исер, Ривка и ее сестры неплохо устроились. Харел не интересовался более политикой и, казалось, путь его ясен: он без особого труда станет одним из преуспевающих бизнесменов, которые начали появляться в Палестине. Складывалось впечатление, что на этом пути уже ничего его не остановит.

Началась вторая мировая война, и в Исере проснулись идеалистические устремления, которые когда-то привели его в Палестину. В первое время после начала войны он стал богатеть. Британская армия покупала фрукты, которые Исер уже не только паковал, но и выращивал. И вдруг деньги перестали его интересовать. Исер решил пойти добровольцем в британскую армию.

Однако служить в британской армии ему не довелось. В Хагане ему без обиняков сказали, что это ее дело решать, кому идти на войну, а кому в спецшколу. По неизвестным Исеру причинам, а скорее всего чисто случайно, администрация Хаганы решила, что Исер Харел войдет в ее состав и будет обучаться в специальных подразделениях, которые готовились на случай неизбежной, как полагали, оккупации страны немцами. После небольшой подготовки, Харелу было поручено наблюдение за подозрительным немцем, который жил недалеко от Герцлии. Хагана предполагала, что он — нацистский шпион. Харел к заданию отнесся с полной серьезностью. Он проник в дом к немцу и обнаружил в подвале прекрасный печатный станок, целый набор чернил и стопки свежеотпечатанных денег. «Шпион» оказался просто старомодным фальшивомонетчиком.

Через несколько месяцев случилось так что в одном из подразделений Хаганы или Шай не хватало человека. Возглавлял тогда Шай необычайно одаренный Израиль Амир (в прошлом Зовлоцкий). Амир, человек упорный и способный, принадлежал к старшему поколению работников Хаганы. В 1948 г. ему было поручено командование вооруженными силами Хаганы во время осады Иерусалима. Приземистый, грузный, с седыми волосами, неприветливым лицом и резкими манерами, Амир производил впечатление человека малосимпатичного. К подчиненным он предъявлял очень высокие требования. Теперь ему был нужен человек, который бы с неослабевающим упорством занимался составлением списков, тщательно оценивал и отбирал поступающий к нему информационный материал и все это проделывал бы в обстановке полной секретности. Исер Харел понравился ему с первого взгляда.

Амир определил его на должность секретаря Еврейского дивизиона Шай. В то время Еврейский дивизион считался наименее важным и наименее престижным из подразделений Хаганы. В обязанности дивизиона входила слежка за евреями в самой Палестине. Задача была крайне неприятной, и тем не менее существенно важной. Хагана вела борьбу не только с арабами, время от времени — с англичанами, но и с группировками палестинских евреев, малочисленными, но опасными (они пользовались поддержкой ревизионистов в Соединенных Штатах и в других странах), которые не признавали доктрину постепенного приближения к статусу независимости, сторонником которой был Бен-Гурион.

И здесь Хагане приходилось вести борьбу на два фронта — с двумя крайне настроенными националистическими группами правого крыла. Обе считали, что тактика медленного, шаг за шагом, приближения к цели, результатов не даст. Путь к ее достижению — только один — бомбы и пули.

Самая значительная из этих фракций — Иргун — откололась от Хаганы в 30-е годы. Иргун выступил против официально принятой сионистской политики сдержанности по отношению к Арабскому терроризму. В 1938 г., после того как британские власти повесили одного из членов Иргуна за участие в нападении на арабский автобус около Рош-Пинна, группа стала активно действовать и против англичан. От Иргуна в свою очередь откололась небольшая группа активистов, получившая название «Штерн». Эта группа считала деятельность Иргуна недостаточно жесткой. И Иргун, и «Штерн» имели свою эмблему: зажатая в кулаке винтовка высоко поднята. Вокруг кулака вилась надпись: «Только так!»

Этих-то несогласных с политикой Хаганы деятелей и должны были разыскивать и нейтрализовать члены Еврейского дивизиона. Поначалу ни Иргун, ни «Штерн» никто всерьез не принимал. Оба объединения были малочисленны, и с помощью англичан с ними было нетрудно бороться. Когда Харел вошел в Еврейский дивизион, весь его штат состоял из начальника, секретарши и самого Исера.

Харел добился успеха далеко не сразу. Ему недоставало образования и известного лоска, которые отличали большинство его коллег в Шай. Однако двумя годами позднее, в 1944-ом, когда Харел возглавил Еврейский дивизион, он накопил уже огромный опыт. В бытность свою секретарем Еврейского дивизиона он собирал материал о численности организаций, противопоставляющих себя Хагане, вел картотеку, в которую заносил данные об отдельных ее членах, знакомился со структурой групп, выяснял, где они встречаются, где хранят оружие и направлял, если ему удавалось своих людей в эти группы.

Никто в то время не отдавал себе отчета, что отделение Шай, занятое делами, связанными с англичанами, — в то время самое важное в составе Шай — после провозглашения независимости полностью потеряет свое значение. Весь материал об англичанах, накопленный в течение долгих лет, можно было без ущерба для Израиля отправить вместе с британским флотом, покидавшим страну.

А вот Еврейский дивизион, переименованный к 1947 г. Бен-Гурионом в Управление внутренних дел, был единственной организацией, отвечающей требованиям текущего момента. Его картотека, его опыт — это и было то, что требовалось для создания организации, ведающей вопросами внутренней безопасности. И только один человек по своему опыту и осведомленности мог эту организацию возглавить. Этим человеком был Исер Харел, по стечению обстоятельств оказавшийся руководителем организации, занимающейся делами, которые никогда раньше его не интересовали.

Когда на свет появляется любое новое государство, вопросы внутренней безопасности сразу же становятся для него решающими, а в Израиле это было особенно важно. После создания Израиля лидер Иргуна Менахем Бегин вышел из подполья и заявил, что его организация поступает в распоряжение правительства для борьбы с арабами. 1 июня Бегин подтвердил, что отряды Иргуна вольются в состав израильской армии, за исключением иерусалимских, поскольку в течение осады Иерусалима различные группы сопротивления (как левые, так и правые) действовали самостоятельно.

Можно было предположить, что ультраправые националисты примирятся с необходимостью действовать открыто. Однако 11 июня 1948 г. произошло два важных для Израиля события.

Первое — Организация Объединенных наций добилась соглашения о перемирии между арабами и израильтянами, которое вступало в силу с шести часов вечера того же дня. Статья седьмая Соглашения была сформулирована так: «Ни одна из заинтересованных сторон не будет ввозить в страну военные материалы».

Второе — явно вступающее в противоречие с первым. В тот самый момент, когда израильские представители подписывали Соглашение, из Порт де Бу, близ Марселя, отчаливало старое судно, приобретенное Иргуном у Морского флота Соединенных Штатов. Судно носило имя «Альталена» (это был псевдоним Зеева Жаботинского, известного публициста и сторонника Иргуна). Оно было до отказа нагружено винтовками, пистолетами, патронами и ручными гранатами. На борту, кроме того, находились 800 добровольцев из Америки и Европы, готовых воевать с арабами в рядах Иргуна. Так вопиющим образом было нарушено только что подписанное соглашение о перемирии.

Несмотря на это, Бен-Гурион поначалу даже не стал возражать. Он договорился с Менахемом Бегином, что оружие будет выгружено тайно, вдали от пунктов наблюдения, в глухом месте Кфар Виткин, расположенном в сорока пяти километрах к северу от Тель-Авива.

Было условлено, что двадцать пять процентов доставленного оружия получат защитники Иерусалима из группы Иргун, а остальное поступит в распоряжение регулярной армии.

Однако Бегин изменил свое отношение к вопросу о дележе оружия еще до прихода «Альталены».

Комиссия по установлению мира усиленно трудилась в это время в Каире, и Бегин опасался неизбежного, как он считал, предательства со стороны Бен-Гуриона и временного израильского правительства. Израильское правительство оказалось перед лицом катастрофической перспективы — гражданской войны, т. е. ситуации, когда еврей будет стрелять в еврея!

Бывшие солдаты Иргуна дезертировали из частей израильской армии на юге страны и направлялись на Кфар Виткин разгружать оружие с «Альталены». Даже стоящие на границе иракские войска не могли препятствовать их действиям. Бен-Гурион этого допустить не мог. Разгрузка должна была вот-вот начаться, когда солдаты ударного подразделения из бригады Александрони открыли огонь. Солдаты Иргуна капитулировали, но Менахем Бегин, находящийся уже на «Альталене», отдал капитану приказ идти в Тель-Авив и стать там на якорь на виду у всего города, напротив отеля «Риц». Это был открытый вызов Бен-Гуриону.

Бегин провоцировал его использовать на глазах всей страны израильские войска против борцов еврейского сопротивления. Бен-Гурион, однако, не отступил. Он отдал распоряжение Пальмаху, который размещался неподалеку, взять мятежный корабль штурмом. На берегу штурмом командовал молодой офицер Пальмаха Ицхак Рабин, впоследствии премьер-министр Израиля. Орудие повернул в сторону «Альталены» Игал Аллон — будущий заместитель премьер-министра.

План Менахема Бегина был сорван.

Исер Харел получил приказ о расформировании вооруженных сил Иргуна. Люди Харела сновали по всей стране, разыскивая тайники, в которых Иргун хранил оружие, попрятавшихся офицеров и руководство организации. Инструкции Бен-Гуриона были четкими: все члены Иргуна должны присягнуть в верности государству и армии.

Харел с энтузиазмом и присущим ему упорством взялся за выполнение задания. Охота за членами Иргуна началась. На первых порах с ними обращались осторожно и обещали сохранить им звание и должность при переходе в ряды вооруженных сил Израиля. Харел лично вел переговоры с руководителями Иргуна и убеждал их занять руководящие посты в израильской армии. Они отказались, рассчитывая на победу Иргуна как политической силы в стране во время выборов. Однако новые демократические принципы испытание выдержали, и Бен-Гурион победил.

Оставалось справиться с объединением «Штерн».

В попытке разрешить противоречия между арабами и евреями ООН назначила посредником графа Фолке Бернадота, шведского аристократа. Он предложил мирный план, который предусматривал передачу арабам пустыни Негев. Это вызвало у израильтян гневную отповедь.

Спустя несколько месяцев, 17 сентября 1948 г., граф Бернадот проезжал в белой машине ООН по улицам Иерусалима. Машине преградил путь джип, из которого выскочили несколько вооруженных человек в масках. Бернадот был убит. Ответственность за убийство взяла на себя никому не известная организация Национальный фронт.

В тот же день, однако, Харел представил Бен-Гуриону доказательства, подтверждающие, что преступление совершено группой «Штерн». Никакого Национального фронта вообще не существует. Харел просил разрешения покончить с группой. Бен-Гурион колебался. Хотя формально эта группа не входила в состав Иргуна, он опасался, что действия против нее вызовут ответную реакцию со стороны воинских частей Иргуна и угроза гражданской войны снова станет реальной.

Харел убеждал Бен-Гуриона, что операцию можно осуществить быстро и без огласки. В его распоряжении были имена почти всех членов группы. Он изучил до подробностей всю структуру группы. Точно знал, где искать ее членов. Бен-Гурион сдался, хотя некоторые сомнения у него оставались.

Этой же ночью люди Харела, поддерживаемые воинским подразделением под командованием молодого лейтенанта Моше Даяна, ответственного за сектор Иерусалима, на территории которого произошло убийство Бернадота, начали облаву. Члены группы «Штерн» попрятались, но петля вокруг них затягивалась. Основными элементами в тактике Харела были быстрота и неожиданность. Ему удалось то, чего в свое время не сумели сделать англичане, — полностью уничтожить «Штерн» в качестве сколько-нибудь серьезной силы. Менее чем через две недели было обнаружено и конфисковано все оружие группы и ее секретная радиостанция, выяснены имена руководителей и начальников разведывательной службы, а также имена двойных агентов.

30 сентября, через тринадцать дней после гибели Бернадота, в Хайфе самим Харелом был арестован Фридман Иеллин — лидер группы. С этого момента она перестала существовать.

Генеральный прокурор Яков Шапиро выработал проект антитеррористического закона, смысл которого сводился к тому, что участие в деятельности организации «Штерн» или другой подобного типа считалось противозаконным. Он потребовал, чтобы все находящиеся в тюрьме члены объединения «Штерн» были отданы под суд. Харел с этим не согласился. Он считал, что отвечать перед судом должны только люди, причастные к убийству Бернадота. Всем остальным должна быть предоставлена возможность вернуться к нормальной жизни.

Это была позиция разумная и человечная. Бен-Гурион ее охотно поддержал.

С этого момента, можно считать, началось непрерывное восхождение Харела по служебной лестнице. Он заслужил признание в борьбе с правыми экстремистами, но позднее в своем противостоянии левым чуть было не потерпел поражение. Харел выжил только потому, что позаботился вовремя обеспечить себе поддержку и расположение Бена-Гуриона.