Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки

Глава пятая

28 января 1953 г. места для прессы были забиты до отказа. Авраам Бар и Шолмен Ахаби, сидя на скамье подсудимых, нервно поеживались.

Дело было таинственное и, на первый взгляд, напоминало уотергейтский скандал в Вашингтоне, который разразился, как известно, примерно двадцатью годами позднее.

Двое людей были пойманы с поличным ночью в кабинете генерального секретаря оппозиционной правительству партии и сначала пытались выдать себя за простых грабителей. Была, однако, доказана их связь с разведкой. Так же, как в уотергейтском деле, правительство решительно отрицало свое в нем участие.

И вот сейчас «грабителям» было предъявлено мелкое обвинение в «незаконном вторжении», и дело слушалось в небольшом районном суде.

Опять же все происходило так же, как на первых порах в Америке. Обвинение было зачитано. Авраам Бар и Шолмен Ахаби признали себя виновными в том, что проникли с целью грабежа в помещение МАПАМ, левой партии, находящейся в оппозиции к правящей партии МАПАЙ, партии Бен-Гуриона.

Бен-Ари, прокурор и заместитель начальника Отдела уголовных преступлений в Тель-Авиве, потребовал для обвиняемых наказания в форме большого штрафа. Судья с этим не согласился и приговорил «грабителей» к штрафу в двадцать израильских фунтов или к двухнедельному тюремному заключению. После суда Бар и Ахаби поспешили скрыться. Так что все связанное с этим таинственным делом осталось невыясненным.

Вопросы все же были заданы (и даже удовлетворительные ответы на них получены) наутро после ночного вторжения, 28 января 1953 г. Натаном Пеледом, руководителем партии МАПАМ. Созвав наскоро пресс-конференцию, Пелед сделал заявление, которое было опубликовано на следующее утро во всех газетах страны на первых страницах.

«С недавних пор мы стали замечать, — начал Пелед, — что, непонятно каким образом, но сведения о наших самых секретных совещаниях попадают в печать. В комнате Меира Яари, генерального секретаря партии, мы обнаружили аппарат, укрепленный на внутренней стенке письменного стола. — И Пелед продемонстрировал собравшимся миниатюрный радиопередатчик. — Убедившись в этом, — продолжал он торжествующим голосом, — мы устроили засаду и вчера ночью поймали двоих людей, которых отдали в руки полиции, после того, как их допросили. Нам известно, кто они. Это шпионы из МАПАЙ, которые находятся на службе у Бен-Гуриона». — Пелед прибавил, что во время обыска у задержанных были найдены наборы ключей, отмычки и отпечатанное на машинке руководство по взлому.

Канцелярия премьер-министра утверждала, что ничего об этих людях не знает. Шин Бет также решительно от них отмежевался. Многие тем не менее догадывались, откуда могло появиться руководство по взлому.

Инцидент, казалось бы в общем незначительный, оказал в дальнейшем огромное влияние на структуру и характер деятельности израильских разведывательных служб.

Работа Исера Харела в качестве руководителя Еврейского дивизиона Шай никогда не была ни легкой, ни тем более приятной. В израильском обществе, как в маленьком провинциальном городе, все события сразу же становятся известны. Все знают всех. Израильская полиция, например, уверяет, что, арестовав какого-нибудь человека, она не может быть уверена, что он не окажется кузеном во втором поколении тещи ближайшего соседа. В политических кругах это положение было еще более острым.

Но Исера Харела все это нисколько не волновало. Он был человеком прямолинейным и решительным и в своих действиях руководствовался простым правилом: враги Бен-Гуриона — мои враги. В первые годы существования Израиля это были правые. Трудно было себе даже представить, что когда-нибудь врагами станут крайне левые.

Партия Бен-Гуриона МАПАЙ была партией социалистической. Россия когда-то содействовала в ООН принятию резолюции о создании Израиля. Она, следовательно, была потенциальным союзником нового государства. Еврейские лидеры в большинстве своем свободно владели русским языком. Они были выходцами из кибуцев, которые олицетворяли собой воплощение коммунистических принципов в чистом виде. В 40-х годах британское министерство иностранных дел возражало против независимого Израиля, главным образом, по этой причине — оно опасалось, что Россия, используя Израиль, закрепит свои стратегические позиции на Ближнем Востоке. В то время такое предположение не казалось невероятным.

Первые поселенцы, люди типа Бен-Гуриона, прибыли в Израиль по самым идеалистическим побуждениям. Сионизм в их понимании был философией трудящихся. Евреи, «вечно странствующие жиды», очистятся от скверны, вернувшись к земле, к тяжелому физическому труду. Они организовали кибуцы, в которых все было общим, и даже дети воспитывались коллективом, а не родителями. Таким образом, марксистские догмы были претворены в жизнь — от каждого по способностям, каждому по потребностям.

Поколение Бен-Гуриона приехало из России, где в обществе господствовали отношения авторитарного характера. Мнения высказывались в категорической форме, возражения во внимание не принимались. Этот стиль господствовал в деятельности Еврейского агентства и его политического филиала в Израиле — Рабочей партии (МАПАЙ). В середине 40-х годов в Израиле человеку, не принадлежащему к партии, сделать карьеру было трудно. Партийная дисциплина была жесткой. Не философия партии, а сама партия стала господствующей силой в обществе.

По случайному стечению обстоятельств в Израиле появилась новая организация, построенная по военному образцу, которая, как впоследствии выяснилось, сыграла ключевую роль в истории страны и в ее разведке.

Этой организацией был Пальмах. Название составлено из двух слов «плугот» и «махац», что на иврите означает «ударная сила».

В мае 1951 г. высшее командование Хаганы создало независимый, действующий подпольно, ударный отряд, состоящий из девяти войсковых единиц. Это была первая с библейских времен постоянная еврейская армия. Сама Хагана призывала своих людей на службу всякий раз, когда в этом возникала потребность. Пальмах был соединением, которое постоянно находилось в состоянии мобилизации. Солдаты Пальмаха по существу входили в состав регулярной армии.

После интенсивной подготовки Пальмах стал активной военной силой и отличился в боях с войсками французского правительства «Виши» в Сирии и Ливане, где воевал вместе с англичанами. Энергичные и стремительные, военные из Пальмаха заслужили прекрасную репутацию. Люди из отрядов Пальмаха использовались в качестве разведчиков и диверсантов, работали по секретным заданиям в тылу врага. Совместная с англичанами деятельность обогатила опытом обоих участников. В распоряжение британской армии поступили молодые энергичные бойцы, которые знали арабский язык и арабов. Бойцы, со своей стороны, получали от англичан специальную подготовку и знакомились с самыми совершенными методами ведения партизанской войны и диверсионной работы. Многие из наиболее способных «пальмаховцев» (так их вскоре стали называть) стали членами Арабской секции. Их тайно направляли в арабские города. Многие историки считают, что подлинным предшественником современного Мосада и была Арабская секция Пальмаха. Первым начальником Секции был Йерухам Коген, человек исключительных способностей, который учил своих воспитанников, как сойти за араба. Учил он их и военному делу. Но начинались занятия с посещения мечетей в Иерусалиме. Каждому новичку в израильской разведке внушали одно и то же: нельзя выдать себя за мусульманина, если не умеешь молиться, как мусульманин.

После окончания второй мировой войны, оперативные работники Арабской секции Пальмаха были направлены в города со смешанным населением — Хайфу, Тель-Авив, Яффу и Иерусалим, а также в небольшие деревни. Они были первыми израильскими агентами, хорошо подготовленными для этой цели. По стечению обстоятельств именно это стало причиной политизации Пальмаха. Пока мандат Великобритании был в действии, «пальмаховцы» повзводно размещались в кибуцах по всей стране. Таким образом, они укрывались от Шин Бет и в то же время сохранялись как боевые единицы, готовые к действию.

Командир Пальмаха Игал Аллон прекрасно понимал, какую социальную угрозу таит в себе эта ситуация. Пальмах мог стать обузой для небогатых с трудом окупающих свое собственное существование коллективов. Таким образом, солдаты Пальмаха будут существовать за счет рабочих, которые с трудом зарабатывают себе на хлеб. Было решено, что Пальмах станет сам себя обеспечивать. Каждый солдат должен отработать две недели в месяц на полях кибуца, к которому он прикреплен. Это окупит стоимость его питания и жилья. Две другие недели в месяце отводились на военную подготовку.

Эта система действовала успешно. Скоро, однако, обнаружился и побочный эффект, при этом совершенно неожиданный. В состав Пальмаха входили самые преданные своему делу израильтяне, элита подпольной военной организации. И вот эти-то люди оказались вовлеченными в политическую жизнь коллективов, в которых работали. Они трудились наравне с простыми землепашцами, вдали от больших городов и взгляды их, естественно, начали меняться — они становились приверженцами сторонников левого крыла Хаганы. Все офицеры отказались носить знаки различия. Солдаты в открытую подвергали сомнению правильность политики своего руководства.

Пальмах явно становился объектом влияния Советского Союза: в каждом взводе был свой политрук, который руководил обучением солдат. Слово «товарищ» стало обычным в обращении друг к другу. Солдаты Пальмаха пели в строю советские песни. Героями в их глазах стали русские солдаты, со славой погибшие в боях за свою советскую родину.

Пальмах вроде бы находился под руководством Хаганы, но отношения между ними становились все более сложными. Одна из причин — политические разногласия. Но была и другая причина. Пальмах стал стремиться к полной независимости от курирующей его Хаганы.

Если все это и беспокоило Бен-Гуриона, то он обнаруживал свое беспокойство лишь в редких случаях, в основном же он полагался на Пальмах, несмотря на всю его фронду.

Однако в 1948 г. Бен-Гурион уже не так был в нем уверен. 12 июня 1948 г. терпение Бен-Гуриона лопнуло: «Пальмах ведет себя безответственно, хоть и хвастается непомерно», — заявил он.

Израильская Рабочая партия Бен-Гуриона, которая, начиная с 30-х годов доминировала в политической жизни Израиля, раскололась в связи с тем, что примирить в рамках одной партии консерватизм руководства и радикальные настроения новых членов партии оказалось невозможным.

Новая партия — МАПАМ (Объединенная рабочая партия) по своей идеологии была очень близка к левому крылу партии Бен-Гуриона МАПАЙ. По мнению некоторых — даже слишком близка. Политические цели, провозглашенные некоторыми из лидеров МАПАМ, мало чем отличались от задач, которые ставила перед собой коммунистическая партия СССР.

МАПАЙ все еще оставалась партией большинства, но общественная поддержка, которую уже имела в это время МАПАМ, была все же значительной. В 1948 г. во время всеобщих выборов, первых в истории страны, МАПАМ получила 14,77 процентов голосов и, таким образом, стала второй по значению партией в стране. Она заняла девятнадцать мест в Кнессете. МАПАЙ имела сорок шесть мест. Через какие-нибудь несколько месяцев после своего основания МАПАМ стала главной оппозиционной партией в Израиле.

Особенно тревожило Бен-Гуриона и его партию то, что МАПАМ пользовалась значительным и, с точки зрения правительства, ничем не оправданным влиянием в рядах Пальмаха. Точных данных не было, но, по предположениям, в МАПАМ состояло от восьмидесяти до девяносто процентов девяти тысяч офицеров и солдат Пальмаха. Предполагалось также, что девяносто пять процентов из них на всеобщих выборах голосовали за МАПАМ. Из шестидесяти четырех командиров высшего ранга в Пальмахе не менее шестидесяти были членами МАПАМ. К концу 1948 г. армия Пальмаха была распущена. В независимом Израиле уже существовала регулярная армия и не было никакого смысла в еще одной армии, помимо регулярной. Но и МАПАМ и Пальмах расценили это решение как шаг политического характера. Левые, так же как когда-то правые, были недовольны. По их мнению, Израиль оказался во власти олигархии.

Численность членов Пальмаха к этому времени в составе Шин Бет сильно возросла. Пальмах поставлял Шин Бет многочисленные кадры. Исер Харел все это в скором времени обнаружил. В основном это касалось Особого отдела Шин Бет, самой секретной в Израиле организации. С помощью этого отдела Харел справился с правыми экстремистами. Особый отдел обладал широкими полномочиями: имел право вламываться в офисы, похищать людей, допрашивать подозреваемых, использовать подслушивающие и другие электронные устройства для сбора информации.

После убийства Бернадота Особый отдел организовал рейды на укрепления группы «Штерн», используя, в частности, и людей из своих кибуцев.

В начале 1949 г. Бен-Гурион и Харел решили, что коммунистическая партия должна находиться под наблюдением. Харел отдавал себе отчет в том, что у него в связи с этим возникнут неприятности внутри им же возглавляемого ведомства, в особенности с идеологически левонастроенными сотрудниками из Особого отдела, которые должны будут эти задания выполнять.

Хуже всего было то, что коммунисты уже проникли, по данным Харела, в МАПАМ и число их в партии непрерывно росло. Он сообщил одному из ведущих лидеров МАПАМ о своих подозрениях, указав на то, что Москва стремится проникнуть в партию, и попросил предупредить об этом генерального секретаря МАПАМ Меира Яари. Яари на это дал недвусмысленный ответ: «Шин Бет не будет вмешиваться во внутренние дела МАПАМ, партии, руководство которой было выбрано демократическим путем в демократической стране».

В марте 1950 г. Харел по соглашению с Бен-Гурионом решился на чреватую последствиями масштабную операцию. Он предпринял наблюдение за членами МАПАМ, главной оппозиционной партии в стране. Разрабатывал эту операцию он сам.

Основная трудность состояла в том, что по своей идеологической направленности часть старших офицеров в Шин Бет была много левее Бен-Гуриона. Самым выдающимся из этих людей был майор Гидеон Лави (псевдоним), личность яркая, к тому же способный военный специалист, которого, несомненно, ожидало блестящее будущее.

В ряды Пальмаха он вступил в 1941 г., успешно закончив Высшие курсы для офицеров Штаба. В 1944 г. он в должности старшего офицера разведки участвовал в борьбе с англичанами, но имел косвенное отношение и к мероприятиям, направленным против правых террористических групп.

В Хагане и Пальмахе он приобрел широкую известность как человек, который участвовал в одной из классических разведывательных операций Еврейских организаций до образования государства Израиль, — создании в 1945 г. и эксплуатации в окрестностях Тель-Авива типографии, которая выпускала множество высококачественных фальшивых документов, столь необходимых еврейскому подполью в Палестине и в Европе. С Исером Харелом они тогда встречались часто. В течение некоторого времени Гидеон Лави возглавлял во время Войны за независимость Штаб бригады в Негеве. Затем Харел, совершенно естественно, предложил ему вернуться в Тель-Авив на должность исполнительного директора Шин Бет после того, как сам он стал в 1948 г. руководителем новой разведывательной службы.

Лави не скрывал своих политических взглядов и своей близости к Пальмаху. Никого это не волновало в то время, когда борьба велась против группы «Штерн». Все, однако, изменилось, с тех пор как деятельность левых партий стала казаться подозрительной.

Чтобы избежать недоразумений, с этим связанных, Харел решил поговорить с Гидеоном Лави начистоту. Разговор был долгий. Харел сформулировал необходимость взять деятельность коммунистической партии под наблюдение и напрямик спросил Лави, возникнут ли у него или у его коллег какие-нибудь идеологического характера затруднения в связи с этим заданием. Лави, прежде чем дать ответ, долго его обдумывал.

В конце концов он сказал, что сотрудничать они смогут, но при одном дополнительном условии: ему и его коллегам должно быть разрешено отказаться от работы, если окажется, что она сопряжена с действиями, которые будут для них неприемлемы или не будут соответствовать их представлениям о морали. Исер Харел, который в это время возглавлял и Мосад и Шин Бет, без возражений согласился.

Этот в общем странный союз просуществовал почти год и был аннулирован только после решения Харела взять под наблюдение и партию МАПАМ, к которой Лави принадлежал.

Харел, осознав, что полностью полагаться на Гидеона Лави он больше не может, создал другую, параллельную Шин Бет, разведывательную организацию, которой он дал одно-единственное задание — проследить за деятельностью членов МАПАМ. Знали об этом только два-три человека в Шин Бет да еще двое или трое членов правительства. Был создан специальный фонд для оплаты агентов, а временное помещение нашли в окрестностях Тель-Авива.

Секрет, однако, просуществовал недолго, несмотря на все меры предосторожности. Великолепный профессионал, Гидеон Лави, примерно через два месяца обнаружил все — и место новой организации, и ее работников, и кем они контролируются.

Взбешенный всем этим, Лави воспринял создание службы, параллельной Особому отделу, не только как вызов и выражение недоверия ему лично, но и как враждебную против МАПАМ акцию и доказательство, что Исер Харел готов передать Шин Бет со всем, чем он располагает, в распоряжение Бен-Гуриона, который воспользуется этим для того, чтобы сокрушить всякую оппозицию.

Гидеон Лави, используя то же оружие, выступил против Харела. (Все его коллеги, бывшие члены Пальмаха и одновременно члены МАПАМ, работавшие в кибуце партии, начали наблюдение за деятельностью Особого отдела Харела и сообщали руководству МАПАМ обо всем, что видели и слышали.) Следует отметить, что Особый отдел обнаружил, что за ним следят только через шесть месяцев, в то время как Лави справился с такой же задачей всего лишь за два. Разразился скандал, который не получил широкой огласки только из-за секретности деятельности Шин Бет.

Гидеону Лави пришлось уйти. Могло быть, однако, и кое-что похуже. Харел выяснил, что Лави и его коллеги не ограничились наблюдением за Особым отделом, но шпионили и за дипломатами западных стран, а также похищали секретные материалы, находящиеся в распоряжении Шин Бет. Но самым серьезным обвинением могло стать то, что все они работали на организацию, известную под названием Комитет безопасности МАПАМ. Если бы это подтвердилось, им грозило бы обвинение в злостном нарушении израильских законов.

Ничего, однако, доказано не было. Гидеон Лави в ответ на выдвинутые против него обвинения написал объяснение в достаточно пренебрежительном тоне. «Я никогда не принимал участие в шпионаже в пользу МАПАМ. Организация, созданная мною, входила в состав Шин Бет. Я действительно информировал лидеров МАПАМ о том, что они находятся под наблюдением. И имел полное право так поступить. Однако никакой информации, касающейся Шин Бет, я никому не передавал. Никаких распоряжений от лиц, не связанных с Шин Бет, не получал».

Все члены партии МАПАМ в Шин Бет были опрошены по отдельности. В большинстве своем они признались в том, что шпионили за своими коллегами, которые членами партии не были, а также за западными дипломатами, но утверждали, что эти действия никакого отношения к их работе в Шин Бет не имели. Эту свою деятельность сами они объявили сверхурочной — своего рода хобби.

В большинстве своем они были без промедления уволены. Некоторым была предоставлена возможность остаться и доказать свою лояльность.

Гидеон Лави позаботился о том, чтобы на его место был бы назначен член партии МАПАМ. «Кровопускание» было столь обильным, что кое-кто стал опасаться вмешательства прессы и широкой публики. Этого не случилось только потому, что Харел понял, как тяжело подобные разоблачения могут отразиться на Шин Бет и Бен-Гурионе.

Тихо, спокойно, без излишней нервозности, необычный для Шин Бен эпизод был похоронен. «Труп», однако, безгласно лежать в своей могиле, как ему было положено, не захотел.

Майор Гидеон Лави упаковал свои пожитки и возвратился в кибуц. Через два месяца он вновь появился в Тель-Авиве по приглашению руководителей МАПАМ. Ему было предложено организовать и возглавить секретное бюро, которое должно было многозначительно называться Отдел самозащиты. Партия МАПАМ считала, что она должна себя обезопасить от Шин Бет и ее главы Исера Харела.

Лави для этой работы был идеальным кандидатом. Он знал Шин Бет и его агентов. Многих из них он в свое время и обучал. Он был знаком с методами их работы и их аппаратурой, знал также, чем в своей работе руководствуется Исер Харел, и ему была известна его одержимость работой.

Поначалу, однако, ничего интересного не наклевывалось. После провала своей операции Харел держался в тени. Лави иногда встречал его в кафе в Тель-Авиве. Время от времени он ловил осведомителей из Шин Бет в помещении МАПАМ. Но, как правило, это были рядовые клерки, которым платили за каждую информацию по пять израильских фунтов. Лави обнаружил, что телефоны МАПАМ прослушиваются. Однажды в помещение МАПАМ кто-то проник, по всей вероятности, это были люди из Шин Бет. Конечно, это были преступные действия, но справиться с ними казалось нетрудно. Так продолжалось до конца 1952 г. И только через два года после того, как Лави покинул Шин Бет, война между последним и МАПАМ достигла высшей точки. Исер Харел принял свое злополучное решение использовать самое современнее оборудование, которое ему предоставило ЦРУ, для того чтобы установить скрытый микрофон в штаб-квартире МАПАМ.

Группа специалистов проникла в кабинет генерального секретаря партии Меира Яари. Не так легко было в этом кабинете найти подходящее для микрофона место. Он был очень скромно обставлен — небольшой желтый письменный стол и несколько стульев. Но для людей Харела и этого хватило. Они превратили письменный стол в миниатюрную радиостанцию. Микрофон был так мал, что потребовалось немного усилий, чтобы установить его между задней стенкой ящика и стенкой самого стола. Спиральная антенна была укреплена вдоль письменного стола под обшивкой. Приемное устройство поместили в специально для этого арендованном помещении, которое находилось в двухстах метрах от здания МАПАМ. С этого времени каждое слово, произнесенное в кабинете Яари, транслировалось из этого помещения и записывалось на пленки магнитофонов Шин Бет.

К несчастью, Бен-Гурион стал небрежно использовать полученную информацию. Его партия начала помещать в газетах чуть ли ни дословно ожесточенные споры, которые велись на секретных совещаниях МАПАМ.

Меир Яари заподозрил, что в этом повинен кто-нибудь из членов Совета партии. Он попросил Лави это проверить. Лави сразу понял, что немыслимо с такой точностью передавать сообщения. Оставалось искать подслушивающее устройство.

25 января 1953 г., когда почти все сотрудники покинули здание, Лави вошел в кабинет Яари и начал обследование. Но его тщательная проверка ничего не дала. Лави уже собирался уходить, как вдруг заметил, что средний ящик письменного стола не задвигается полностью. Он повторил свой осмотр более внимательно и нашел маленькую пластиковую коробочку с микрофоном. Было 6.45 вечера.

Оставив микрофон на месте, он помчался в небольшой парфюмерный магазинчик и купил пластиковую коробочку из-под мыла примерно такого же размера, как та, в которой находился микрофон. В течение ближайшего часа он известил всех ведущих членов партии МАПАМ о своей находке. План действий был готов. Лави предложил начать, как обычно, обсуждение дел МАПАМ в кабинете генерального секретаря. Через несколько минут он извлечет коробку с микрофоном и заменит ее пустой коробкой из-под мыла. Шин Бет, сказал он, будет вынужден прислать людей, чтобы исправить повреждение или заменить испорченный микрофон.

Была создана группа наблюдателей, которые должны были дежурить в кабинете Яари. Группу возглавлял Шимон Авидан, один из командиров Пальмаха, генерал в резерве и впоследствии контролер министерства вооруженных сил. Ничего не случилось ни 25 января, ни 26-го. Наступило 27-е. Казалось, что и эта ночь пройдет так же спокойно, как предыдущие. Однако после полуночи небольшая машина остановилась перед зданием МАПАМ. В машине было четверо. Один остался внутри, второй — на страже снаружи, у здания. Двое других с фальшивыми удостоверениями, набором ключей и маленькой отверткой вошли в здание. Не зажигая света, они поднялись на второй этаж и подошли к двери, которая вела во все четыре комнаты помещения МАПАМ. Открыв ее, они молча вошли в коридор. Затем, пользуясь отмычкой, открыли замок в двери, ведущей в комнату направо, и тихо отворили ее. В ту же секунду они были атакованы поджидавшими их в засаде людьми.

Атаковавшие прекрасно знали, что в их распоряжении всего несколько минут. В эти минуты они должны были получить от взломщиков нужную им информацию. Лави предупредил коллег, что Шин Бет, когда вторгается в какие-нибудь офисы, заранее предупреждает полицию. Если случается что-то непредвиденное, немедленно приехавшая полиция берет под свою защиту «взломщиков», чтобы затем их освободить. Как только человек, оставшийся в машине, заподозрит неладное, он тут же обратится в ближайший полицейский участок за помощью.

Шимон Авидан спросил задержанных, почему они здесь. Они сначала ответили, что они — воры. Несколько ударов кулаком и пинков ногами заставили их поменять версию. Они недавно из России, но их семьи остались там. Их не выпускают. Вот они и решили в отместку разгромить офис МАПАМ, которая, они это знают, поддерживает коммунистические страны. Время было на исходе. Шимон Авидан подтащил одного из нарушителей к двери и вложил пальцы его руки в щель между дверью и косяком. «Вы эту дверь открыли незаконно, — сказал он. — Я предлагаю тихонечко ее закрыть с тем, однако, чтобы ваши пальцы остались в этой щели, если вы не сознаетесь».

Этого оказалось достаточным. «Грабитель» признался, что находится в распоряжении Исера Харела, но работает у него всего несколько месяцев.

Через несколько минут прибывшая полиция «арестовала» обоих взломщиков. На следующий день МАПАМ созвала пресс-конференцию и представила собравшимся микрофон и печатное руководство по взлому. Публичное упоминание о Шин Бет было запрещено, так что грабителей называли «посланцами МАПАЙ». Но никто, даже Харел в течение многих еще лет не знал, каким образом эта операция была раскрыта. Никто в Израиле и не подозревал, что в Шин Бет идет ожесточенная, братоубийственная война.

В конце концов игра закончилась вничью.

МАПАМ отказалась отдать микрофон полиции, так как прекрасно понимала, что он после этого исчезнет бесследно. Полиция, со своей стороны, утверждала, что не может без этого предъявить грабителям серьезные обвинения. Они были просто оштрафованы. Попытка навязать Кнессету дебаты по этому вопросу была пресечена.

На том все и кончилось.

26 января 1953 г., за день до того как был обнаружен микрофон, ультралевая фракция партии МАПАМ вышла из ее состава и объединилась с израильской коммунистической партией. Левые, экстремистски настроенные члены МАПАМ последовали их примеру. Те из них, кто решил остаться в ее рядах, были, однако, в последующие месяцы исключены. Моше Снэ и лейтенант Авраам Берман [3]не сумели превратить МАПАМ в теневой кабинет коммунистической партии.

Исер Харел, поддерживаемый Бен-Гурионом, вышел почти невредимым из схватки с МАПАМ, хотя и нажил себе новых врагов. До сих пор неизвестно, была ли операция, направленная против МАПАМ, оправдана. Сторонники Харела утверждают, что группа Моше Снэ, у которой были тесные контакты с Советским посольством в Тель-Авиве, действительно представляла опасность для демократического государства, так как стремилась подчинить своему влиянию главную оппозиционную партию страны. МАПАМ утверждает, что партия свои проблемы могла разрешить самостоятельно и действительно исключила из своих рядов коммунистов и людей, им сочувствующих. Кроме того, МАПАМ считает, что Харел в своих действиях руководствовался не интересами страны в целом, а политическими интересами Бен-Гуриона.

Исер Харел с возмущением отвергает эти обвинения и сейчас. Тем не менее этот инцидент оказал огромное влияние на него и на всю систему израильской разведки в целом. С тех самых пор ни Шин Бет, ни другие организации разведки, никогда более не принимали участия во внутриполитических делах Израиля.

Шин Бет только в исключительных обстоятельствах приглашал на работу людей типа Гидеона Лави — с резко выраженными политическими симпатиями. Это не значит, что Шин Бет не признавал за своими сотрудниками права иметь собственное мнение. Важно было другое — чтобы у них хватало выдержки не афишировать его.

Впоследствии Исер Харел, излагая свою позицию Бен-Гуриону, утверждал, что израильская общественность, безусловно, откажет Шин Бет в своей поддержке, если Шин Бет будет принимать участие в политических играх в Израиле. Шин Бет должен быть выше этого и находиться вне подозрений. Урок был преподан и, к счастью, пошел на пользу.

Глава шестая

7 декабря 1953 г. всю страну потрясло известие, что Бен-Гурион, премьер-министр и министр обороны Израиля со времени его создания, подал в отставку и в самом деле намерен уйти. Причем немедленно. Бен-Гурион, правда, еще три месяца назад взял длительный отпуск, чтобы заранее подготовить соотечественников к своему уходу. Но никто по-настоящему не верил, что он осуществит свое уже не раз объявленное намерение покинуть свой пост.

Как и Уинстон Черчилль, Бен-Гурион не принадлежал к числу людей всеми безоговорочно любимыми, но опять же, как и Черчилль, Бен-Гурион олицетворял собой целую эпоху. Трудно было даже представить себе, что кто-то займет его место. В Израиле понимали и другое: сподвижники Бен-Гуриона, привыкшие во всем на него полагаться, могли потерять самостоятельность мышления и способность к активным действиям. Особенно тревожной казалась ситуация в министерстве обороны.

Бен-Гурион всегда считал израильские вооруженные силы своим детищем. Он лично курировал прохождение службы в войсках и карьеру военнослужащих. Он продвигал молодых людей в армии по служебной лестнице быстрее, чем это делалось в других странах мира. Он использовал на благо страны их энтузиазм и энергию, в то же время осторожно сопоставляя эти свойственные молодости качества с другими, которые постигал на основе своего личного огромного опыта.

Как только Бен-Гурион, обессилевший после долгих лет борьбы, начавшейся для него еще в 30-е и 40-е годы, ушел, оказалось, что фундамент, на котором покоилось все построенное им здание, зашатался.

Моше Шарет, новый премьер-министр, был совсем другим человеком, хотя его данные казались безупречными. Он был очень образован — одновременно прекрасный лингвист и умелый дипломат.

Бен-Гурион всегда был деятелен. Голда Меир, характеризуя его, говорила: «Это человек, который считал, что на первом месте — дело, а обсуждение — это уже потом! В конечном счете, по его мнению, настоящее значение имело и всегда будет иметь одно — что и как делают израильтяне, а вовсе не то, что по этому поводу думают и говорят за пределами Израиля». «Что касается Шарета, — говорила та же Голда Меир, — то он огромное значение придавал тому, как реагировали на события в Израиле политические деятели других стран. Его не на шутку волновал вопрос о том, достаточно ли привлекательно выглядит Израиль в глазах иностранных министров и Организации Объединенных наций. Представление, которое складывалось об Израиле сегодня, и мнение его современников о стране имели для него значительно большее значение, чем подлинная история и ее суд».

Новый министр обороны Пинхас Лавон был рекомендован на этот пост Бен-Гурионом, который, видимо, считал его наиболее близким себе по духу политическим деятелем. Бен-Гурион не захотел прислушаться к предупреждениям коллег, в частности Голды Меир и Шаула Авигура, настойчиво возражавших против этого назначения.

В правительстве действительно не было ни одного человека, который мог бы соперничать с Пинхасом Лавоном. Он был интеллектуально значительно выше, чем большинство членов правительства. Его острого, беспощадного языка боялись все. Он был очень хорошо образован, к тому же умел увлечь аудиторию своими речами. Но опыта руководства министерствами у него не было. Не было у него и уменья ладить с людьми.

Внешне Лавон, несмотря на сутуловатость, худобу и лысеющую голову, отличался своеобразной привлекательностью. Отличительной особенностью его внешности были великолепные, пушистые черные брови.

Почти все затруднения Лавона были прямым следствием пренебрежительного отношения к коллегам по партии, которое он и не пытался скрывать.

Взаимоотношения с Моше Шаретом, новым премьер-министром, с самого начала сложились у Лавона плохо. Даже в те времена, когда оба они были еще «исполняющими обязанности», Шарет писал Лавону: «При премьер-министре и министре обороны /Бен-Гурионе/ существовал такой порядок: меня извещали обо всех значительных планах возмездия, предпринимаемых против соседних стран, или акциях против арабов в стране. Этот заведенный когда-то порядок, теперь нарушается. Я имею в виду вопрос о введении комендантского часа и облаве в Тире или операцию, проведенную в ночь на 12-е число в этом месяце. Поэтому я вынужден просить вас в будущем извещать меня заранее обо всех значительных операциях, которые вы назначаете или утверждаете».

12 августа Шарет писал вновь: «Ваш отказ от сотрудничества и консультаций представляется мне непонятным и создает почву для серьезных недоразумений. Если вы желаете добиться моей отставки с поста исполняющего обязанности премьер-министра, ничего не может быть проще. Вы действительно этого добиваетесь?»

24 мая 1954 г., когда и Лавон, и Шарет были уже утверждены в своих должностях военного министра и премьер-министра, Шарет писал: «О мерах по безопасности мне не докладывают. Происходят события, о которых я представления не имею. Я узнаю о них из сообщений по радио и из газет. От меня остается скрытой вся подоплека этих дел. Нормальный распорядок требует, чтобы меня ставили в известность обо всем происходящем до того, как публикуется официальная версия. Так должно быть, и я жду от вас соответствующей инициативы в этом вопросе».

Отношения Лавона с командным составом армии были не лучше. Военные в большинстве своем представлялись ему бюрократами, одетыми в военную форму. Он сразу же рассорился с начальником Штаба генералом Мордехаем Маклефом, который в скором времени понял, как опасен этот человек в роли министра обороны. О своих на этот счет опасениях он сообщил Бен-Гуриону, который не принял их во внимание. Маклеф подал в отставку.

Утром того дня, когда сам Бен-Гурион окончательно снял с себя обязанности премьер-министра и министра обороны, он принял отставку Маклефа и назначил на его место своего политического и военного ставленника генерал-лейтенанта Моше Даяна.

В министерстве обороны создалась взрывоопасная ситуация. Впервые в министерстве был собственный руководитель (до этого времени его функции выполняла канцелярия премьер-министра), психологически, по мнению многих, для этой роли непригодный. Он не поладил с премьер-министром и, более того, презирал его. А у премьер-министра не было политического авторитета, достаточного для того, чтобы удалить его с поста.

В армии был новый начальник штаба, генерал Моше Даян, человек исключительных способностей и обаяния, но не имеющий опыта администрирования в высших сферах. К тому же он проявлял высокую политическую активность, т. е. претендовал на роль, не ограниченную только обязанностями военного руководителя. В кабинете министров это вызывало естественные опасения.

Генеральный директор министерства обороны Шимон Перес был человеком молодым и способным, но тоже малоопытным. Эта его неопытность уже не раз давала себя чувствовать, проявляясь в самоуверенности, которая часто появляется у людей, имеющих преувеличенное представление о своих талантах. И Даян, и Перес, были честолюбивы. По мнений некоторых, даже слишком честолюбивы.

Военной разведкой заправлял Бенджамин Джибли. И он тоже был не на своем месте. Как бывший руководитель иерусалимского округа в Шай во время осады Иерусалима в 1948 г., он имел за плечами немалый опыт работы, обогащенный дальнейшей деятельностью в военной разведке. Однако он был всего лишь человеком военным, правда, очень проницательным. Ему недоставало глубины и способности к аналитическому мышлению, которые совершенно необходимы человеку, осуществляющему руководство такой организацией, как Военная разведка.

Все трое — Даян, Перес и Джибли — хорошо встретили Лавона и всячески его поддерживали. Они сразу поняли, что в его лице министерство обороны имеет человека, способного противостоять любому из членов кабинета министров, в том числе и премьер-министру. Он был всегда сторонником активных действий и потворствовал агрессивности молодых людей.

Они также знали, что Лавон — ставленник Бен-Гуриона и правительству не по душе. По их понятиям, это были лестные для него обстоятельства.

Бенджамин Джибли, с которым у Лавона сложились особо хорошие отношения, попросил его сразу же уладить одно волновавшее его дело. Военная разведка с некоторого времени не была хозяином в своем собственном доме во всем, что касалось спецопераций. Для того чтобы враждующие между собой израильские агентства не мешали друг другу работать, была создана система, которая давала Военной разведке право разрабатывать все спецоперации и самой выбирать объекты. Но приступать к действиям она могла только после того, как ее план утверждался Мосадом. Так что по существу контролировал операции Мосад, и Военная разведка оказывалась ему подчиненной. Эта система была узаконена спустя несколько месяцев после того, как Бен-Гурион создал объединенный Комитет, главой которого назначил начальника Мосада, окрестив его при этом словом «мемунэ», т. е. глава всех разведывательных коллективов в стране. Это «звание» с тех пор автоматически присваивалось каждому, кто возглавлял Мосад. Значение Военной разведки умалялось параллельно росту влияния Исера Харела, который имел прямой доступ к премьер-министру, в то время как начальник Военной разведки отчитывался перед начальником Штаба. У Харела в связи с этим установились особые отношения с Бен-Гурионом. И Бен-Гурион, со своей стороны, ввел в действие нерушимое правило, которое тоже задевало интересы Военной разведки — ни один человек в военной форме не имеет права появляться на заседаниях Кнессета или его комитетов по иностранным, военным или правительственным делам.

Хотя Мосад уже испытывал недостаток средств на исследовательскую работу, которая давала бы ему возможность соответствующим образом оценивать разведывательную информацию, но его превосходство все еще оставалось неоспоримым, благодаря тому, что Харел имел право непосредственного общения с премьер-министром.

Джибли, которого все время поддерживали Даян и Перес и, по-видимому, сам Бен-Гурион, [4]решил, что с уходом Бен-Гуриона появилась возможность восстановить былую независимость Военной разведки. Перемена во взглядах самого Бен-Гуриона и его окружения была, видимо, вызвана опасениями, что Шарет не в состоянии самостоятельно оценить спецоперации. Так что, до тех пор, пока Шарет сидит в кресле премьер-министра, эти вопросы должны быть изъяты из его компетенции, а значит, и из сферы влияния Исера Харела.

Пинхас Лавон взял на себя задачу отстоять новое правило на заседании кабинета министров. Харел, со своей стороны, представил кабинету хорошо продуманный доклад, в котором разъяснял, какую потенциальную опасность таит в себе решение давать полную свободу действий организации, которая осуществляет спецзадания. Премьер-министр тоже указал на то, что и при существующих в настоящее время правилах военные сплошь и рядом проводят операции на границах, не испрашивая на это одобрения министров. Тем не менее кабинет министров, несмотря на грубый натиск Лавона, отстоять свою точку зрения не смог.

В конечном счете принятие этого решения привело к падению личного авторитета Лавона как политического деятеля, а со временем — к расколу правительственной партии и политической «ссылке» Бен-Гуриона. Последствия всего этого в течение многих лет еще отравляли атмосферу политической жизни в Израиле. Военной разведке потребовались годы, чтобы о правиться от поражения.

Одна из операций под кодовым названием «Сюзанна» была разыграна по правилам, заданным Лавоном. Ее исход в конечном счете тяжело отразился на судьбе его молодых сотрудников.

Идея этой операции возникла задолго до появления Лавона в министерстве обороны и с самого начала была бездарна. В середине 1951 г. в Каир прилетел из Лондона в качестве представителя фирмы, изготавливающей электрооборудование, английский бизнесмен Джон Дарлинг. Настоящее его имя — Авраам Дар, в прошлом он был офицером Пальмаха, агентом израильской Военной разведки. Человек общительный, всегда с улыбкой на лице, он внешне походил больше на араба. Большой популярностью в своей среде он не пользовался. По мнению некоторых, он действительно обладал качествами среднего шустрого коммивояжера, но аналитических способностей у него не было. А ведь он выступал в роли первоклассного агента, самостоятельно действующего на вражеской территории.

Полковник Джибли из Военной разведки придерживался мнения, что на случай войны Израиль должен иметь в Египте пятую колонну. Задача ее — совершать диверсии, в том числе взрывать гражданские и военные объекты. Это должно было парализовать Египет изнутри и ограничить его возможности начать войну.

Джибли поручил Аврааму Дару, или Джону Дарлингу, создать команду глубоко затаившихся в Египте агентов, готовую по первому сигналу начать действовать.

Джон Дарлинг, утвердившись в Египте, тут же связался с Виктором Саади, который возглавлял подпольную сионистскую организацию, называвшуюся «Тугеза» и занимавшуюся вопросами эмиграции египетских евреев в Израиль. Саади, человек молодой, идеалистически настроенный, предоставил Дарлингу полную свободу действий, и тот начал с невероятной энергией вербовать местных евреев. Он разделил организацию на две ячейки — одну в Каире, вторую — в Александрии. Во главе каирской секции он поставил доктора Моше Марзука из еврейского госпиталя в Каире, а руководство секцией в Александрии поручил красивому двадцатичетырехлетнему школьному учителю Шмуэлю (Хаку) Азару. Каждая из этих ячеек должна была самостоятельно продолжать вербовку новых членов. Само собой разумеется, что вербовали они хорошо им знакомых людей, с которыми вместе росли и воспитывались. Вся эта молодежь, подростки и молодые люди в возрасте двадцати с небольшим лет, принадлежали к интеллигенции. Выросшие в больших городах, прославленных своей историей на весь мир, они свободно говорили не менее чем на четырех языках (что считалось в их среде нормой) и были прекрасно знакомы с культурой, традициями и обычаями разных народов.

Одна из девушек — Викторина (Марсель) Нинио, была завербована Саади и Дарлингом. Это была красивая молодая особа, общительная и веселая. В числе завербованных был также клерк Роберт Дасса, всегда веселый, небольшого роста молодой человек, больше похожий на египтянина, чем любой египтянин. Как и Нинио общительный, он гордился своим иудейским происхождением, но при этом был убежденным поклонником арабской культуры и традиций.

К этой группе принадлежал и Виктор Леви, который впоследствии стал ее возглавлять. Студент, готовящийся стать инженером, он вел очень рассеянный образ жизни до тех пор, пока не влюбился в учительницу английского языка Мари-Франсис.

В 1952 г. Джибли решил, что вся команда должна приехать в Израиль, чтобы пройти курс специального обучения. Для руководства этой операцией он назначил лейтенант-полковника Мордехая (Мотке) Бен-Цура, бывшего офицера разведки Пальмаха. Кроме того, Бен-Цур был командиром подразделения 131, самого секретного в израильской армии. Это подразделение распоряжалось всеми секретными операциями Военной разведки. Размещалось оно в небольшом, неопрятном и тесном офисе на неприметной улице в старом арабском городе Яффа.

Мотке Бен-Цур, был руководителем этой команды, а Джибли и Харел представляли собой верхушку израильской разведки в целом.

Бен-Цур умело и вполне профессионально организовал переезд команды из Египта в Израиль. По указаниям Джона Дарлинга, Марсель Нинио учредила туристское агентство «Грюнберг Тревел», в котором она работала кассиршей. Таким образом, все шестеро приобрели билеты для поездки в Европу, не вызывая подозрений, которые могли бы возникнуть у клерка какого-нибудь бюро путешествий или у другого официального лица по поводу их «каникул» в Европе.

Они прибыли в Израиль и тотчас же были направлены в Школу армейской разведки в окрестностях Яффы. С первого взгляда на эту группу было понятно, что ее будущее трагично. Бывший офицер Пальмаха из штата Мосада должен был обучить их обращаться с оружием. Он пришел в ужас, когда увидел, с кем имеет дело. Эти люди, он это понимал, не могли быть диверсантами по самой своей природе. Все они были милыми, идеалистически настроенными, легко уязвимыми горожанами, увлеченными романтической подоплекой дела, а не самим этим делом.

Хуже всего было то, что все они хорошо знали друг друга, издавна дружили, посещали одни и те же школы. Легко было догадаться, что и те, что оставались в Каире, были из той же компании — товарищи по школе или по колледжу. Вся эта затея носила характер любительства.

Стоило сотрудникам египетской службы безопасности проникнуть в одну из ячеек этой организации, как все ее члены были бы тотчас обнаружены. Чтобы познакомиться со всей организацией Марзука, достаточно было связаться с кем-либо из его друзей. Они не имели тайников для связи, не подготовили пути отступления. Для обсуждения дел они встречались в Каире или в Александрии просто в кафе. Если возникали какие-нибудь особо важные или секретные вопросы, они собирались у кого-нибудь на квартире.

Поражало то, что Бен-Цур, казалось, не отдавал себе отчета в том, какой угрожающе опасной была эта ситуация.

А между тем опыт организации шпионской работы в странах, враждебных Израилю, был, притом многолетний. Служба безопасности (Шин Бет) разработала методы защиты от проникновения русских и арабских агентов в свои организации. Все эти методы были известны в Мосаде, и Исер Харел, руководивший обеими организациями, мог предоставить их в распоряжение Военной разведки. Но руководство Военной разведки в своем стремлении к независимости и не подумало обратиться к Мосаду.

Серьезной ошибкой был и выбор в качестве агентов молодых людей. Более того, это было непростительным нарушением установленных правил, за которое составители плана должны были нести ответственность.

Еще в 1951 г. во время иракского кризиса эмиграция евреев из Ирака была приостановлена в результате деятельности израильских агентов в Багдаде. Тогда-то Шаул Авигур настоял на том, чтобы Давид Бен-Гурион издал специальное распоряжение: никогда в будущем израильская разведка не будет вербовать агентов среди местных евреев или местных еврейских организаций. Точка зрения Авигура была четкой: государство Израиль должно укреплять веру евреев в будущее, а не становиться источником бед для еврейских общин во всем мире. Он утверждал, что только израильтяне пострадают, если, например, египетская служба безопасности обнаружит израильскую шпионскую сеть в Египте. Но все еврейское население в Египте будет в ответе, если окажется, что в шпионскую организацию были вовлечены местные евреи. С тех пор израильская служба безопасности неукоснительно соблюдала это правило. [5]

Команда диверсантов, созданная Дарлингом, состояла из местных евреев. Более того, эти евреи принадлежали к определенным, хорошо всем известным организациям, которые неизбежно пострадали бы в результате провала операции. Существование этой команды в случае обнаружения оружия и взрывчатки, принадлежащих ей, представляло собой потенциальную угрозу не только для евреев Египта, но и для всех евреев в странах арабского мира.

Программа обучения под неусыпным наблюдением Бен-Цура между тем проходила не слишком гладко. Инструктор был вынужден, помимо военных тренировок, проводить со своими учениками беседы о сути сионизма, все нормальные представления о котором были вытравлены из их сознания Бен-Цуром.

Но вот пришел день, когда члены команды, хорошо обученные пользоваться оружием, взрывчаткой, радиотехникой и т. п., отправились (разумеется, порознь) обратно в Египет. Билеты были куплены в том же агентстве «Грюнберг». В Египте группа должна была ждать сигнала к действию.

Таким образом, сцена, на которой скоро разыгралась трагедия, была подготовлена.

За время их отсутствия Каир изменился. Всем ненавистный и продажный король Фарук был свергнут с престола. Революционная хунта захватила власть в стране. На политической арене появился никому раньше не известный человек, по имени Гамаль Абдель Насер — руководитель движения свободных офицеров.

На первых порах в Израиле этот переворот приветствовали. Он давал надежду на то, что при новом правительстве в Каире появится возможность перемен в отношениях между враждующими странами.

Гамаль Насер, объявивший себя социалистом, многим израильтянам и казался социалистом. В их глазах он выглядел современным, образованным человеком, с которым можно иметь дело.

Вскоре, однако, стало ясно, что концепция арабского национализма Насера, очень сходная с концепцией еврейского национализма, оставляет мало надежд на урегулирование отношений между двумя странами.

Первые шаги Насера в сфере международной политики вызвали в Израиле негативную реакцию. Первым объектом этой политики стал Суэцкий канал. Канал, проходящий по египетской территории, находился в ведении правительств Англии и Франции. В соответствии с заключенным в свое время международным соглашением, Англии было поручено охранять его. В так называемой «зоне» канала находились английские войска. Все эти соглашения с неудовольствием были восприняты в Египте, и Насер решил изменить ситуацию, оскорбительную, с его точки зрения, для суверенитета Египта.

Мир с пониманием отнесся к требованиям Насера. Дело было в том, что циничный и меркантильный король Фарук и его правительство вызывали единодушное презрение и молодой руководитель нового общества в Египте был встречен всем западным миром доброжелательно.

По отношению к Израилю, однако, заметных перемен не произошло: цвет пятен на шкуре леопарда мог измениться, но сам леопард не становился от этого менее опасным. Тем не менее Израилю оставалось одно — наблюдать за тем, как его союзники ухаживают за египетским правительством и размышлять над тем, не означает ли это вообще их потерю. Все признаки этого были налицо.

Представители Англии и Франции находились в это время в Каире, занимаясь планами эвакуации британских армий из зоны канала.

Стратегический баланс сил в районе Ближнего Востока, безусловно, должен был измениться, если соглашение о Суэцком канале войдет в силу. Войска Запада покинут район, — те самые войска, которые до сих пор могли вмешиваться в события, если возникала опасность столкновения между враждующими сторонами.

Израиль оставался совершенно незащищенным.

Тревожило Израиль и другое. Президентом США в это время был Эйзенхауэр, и поведение Америки по отношению к Израилю заметно менялось, причем в неблагоприятном направлении. Американцы вели с Ираком переговоры о продаже ему оружия. Ирак был единственной из арабских стран, не подписавшей соглашения о перемирии после войны 1948 г.

В области международной политики тоже возникали осложнения. Помощник государственного секретаря Соединенных Штатов А. Байродс в своей тщательно подготовленной речи утверждал, что мир на Ближнем Востоке зависит от того, согласится ли Израиль отказаться от принципов сионизма в своей политике. «Обращаясь к Израилю, могу сказать, что пора вам понять, что вы — одно из государств Ближнего Востока, и вам следует в своей политике исходить из этого, а не рассматривать себя как штаб-квартиру или, так сказать, центр притяжения для всех в мире людей одной с вами религии, которые в силу этого должны пользоваться особыми привилегиями, выполняя свои обязательства по отношению к государству Израиль».

В самом Израиле царило уныние. Полковник Насер, правда, никаких насильственных действий по отношению к Израилю не предпринимал, но и он сам, и вся египетская пресса заняли откровенно враждебную позицию по отношению к Израилю. Израильские дипломаты в Лондоне и в Вашингтоне тщетно пытались обратить внимание западных держав на агрессивность нового режима в Египте. Изо дня в день израильтяне втолковывали миру, что революция не пошла египетскому народу на пользу. Умеренно настроенные политические деятели — и те оказались в египетских тюрьмах. Страна превращается в откровенно полицейское государство, а амбиции Насера выходят далеко за пределы его собственной страны.

Никто не слышал этих увещеваний. Концепция Шарета, утверждавшего, что мир на Ближнем Востоке может быть достигнут только путем переговоров, теряла привлекательность.

Особо жестокой критике подвергался Шарет в министерстве обороны. Откровенное презрение, которое выражал по отношению к нему Лавон, носило уже скандальный характер. Лавон либо вообще игнорировал Шарета, либо издевался над ним на заседаниях кабинета министров. Он хорошо понимал, что Шарет не в состоянии лишить министерского портфеля человека, назначенного на этот пост самим Бен-Гурионом.

Шарет не знал, однако, той степени изоляции, в которой находился в это время и сам Лавон. Ссора с Моше Даяном и Шимоном Пересом ее усилила. Правда, и Даян, и Перес, тоже не слишком считавшиеся с Шаретом, обращались со всеми своими делами непосредственно к Бен-Гуриону.

Поссорился Лавон и с Исером Харелом. С ним он вел себя еще более бесцеремонно, чем с Даяном и Пересом. Ситуация была тяжелая, отчаянная и опасная.

Таково было международное и внутреннее положение в Израиле в момент, когда происходила операция «Сюзанна».

Осталось невыясненным, кому принадлежала идея этой операции. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.

Разведывательные агентства во всем мире имеют определенное сходство с кинокомпаниями. Они «приобретают» сотни сценариев, некоторые из них совершенно фантастического содержания. Из них в производство идут лишь немногие. И никто точно не знает, кто в действительности нажал кнопку.

В разгаре последовавших за операцией скандальных разоблачений, Лавон обвинял Джибли, тот в свою очередь — Лавона. Единственное, что удалось точно установить, это непосредственную причину, послужившую сигналом к действию. Мосад получил информацию из Лондона о том, что между Египтом и Англией заключено соглашение о выводе британских войск из зоны канала. Со дня на день можно было ожидать официального заявления Великобритании по этому поводу.

Мотивы, которыми руководствовались люди, разрабатывавшие операцию, были до крайности примитивны. Политическое, военное и стратегическое положение Израиля на Ближнем Востоке резко ухудшилось. Западные политики оказались не в состоянии правильно оценить внутреннее положение в Египте. Египетские политические деятели ловко их обошли. Истинное лицо Насера было скрыто под искусной маской. Эту маску надо было с него сорвать. Дипломатические усилия цели не достигли. Настало время для прямых действий. Общественные и правительственные круги Запада должны воочию убедиться в потенциальной агрессивности египетской революции.

Цель операции «Сюзанна» в этом и состояла. Ее план предусматривал уничтожение английских и американских учреждений в Египте — посольств, культурных и информационных центров, банков, торговых представительств. Ответственность за эти действия будет возложена на коммунистов и ультра-правые группировки, а также на организацию «Мусульманское братство». Египетские силы безопасности будут вынуждены принять против них жесткие меры. Начнется гражданская война, и Запад увидит, что из себя представляет египетская хунта.

Вот тогда-то Запад и будет вынужден изменить свою политику и британские вооруженные силы останутся в зоне канала.

Это был не просто наивный план. Он напоминал бред психически больного. И тем не менее этот план был принят к осуществлению, а его исполнителями в Каире и Александрии стали люди группы Дарлинга.

За несколько месяцев до начала операции Авраам Дар был отозван в Израиль. Вместо него Тель-Авив прислал двадцатисемилетнего Поля Франка. Белокурый и голубоглазый, приятной наружности, он на сто процентов соответствовал своему немецкому паспорту. Выдавая себя за представителя большой немецкой компании, производящей электрооборудование, он для создания еще более правдоподобного образа приписал себе участие во второй мировой войне в роли нацистского офицера. Документы и фотографии, все это подтверждающие, были при нем. Несомненные актерские данные позволили Франку без труда вписаться в каирское общество.

Совершенно случайно в это же время в Каир прибыл другой израильтянин, тоже немецкий еврей — Макс Беннет. Он выдавал себя за представителя фирмы, специализирующейся на изготовлении протезов для раненных солдат. Приехал он тоже по заданию Военной разведки, но к операции «Сюзанна» отношения не имел. Через некоторое время он начисто потерял контакт с Тель-Авивом. Система связи, к которой он был прикреплен, перестала существовать, и у него не было никакой возможности снестись со своим начальством.

Все агенты солидных разведывательных организаций прекрасно знают, что в таких случаях надлежит делать. Они отправляются в какой-нибудь из соседних районов и находят там, например, потайной почтовый ящик, предусмотренный для подобных случаев. Это дает им возможность не вступать ни с кем в непосредственный контакт. Беннет так бы и поступил, если бы начальники из Тель-Авива не поторопились. Они связались с Марсель Нинио, молодой женщиной из группы Дарлинга, и попросили ее найти Беннета и предоставить ему возможность наладить контакт со своей базой, использовав для этой цели ее радиопередатчик. Неизвестно, понимал ли Беннет, какой смертельной опасности подвергался, будучи прочно связанным с организацией Дарлинга. Две сети недопустимым образом переплелись. И случилось это по вине начальства, обнаружившего таким образом свою вопиющую профессиональную некомпетентность.

В июне 1954 г. Поль Франк, получив распоряжение из Тель-Авива, вылетел в Париж для встречи с Бен-Цуром, контролером группы Дарлинга. Бен-Цур должен был передать ему необходимые инструкции.

Эта встреча сыграла решающую роль в цепи событий, ставших роковыми для израильской разведки.

Глава седьмая

В июне 1954 г. в кафе «Ше Матен» на бульваре Сен-Жермен встретились два человека. И по внешнему виду, и по темпераменту, и по жизненному опыту они были прямыми противоположностями друг другу.

Мотке Бен-Цур — преуспевающий офицер, которому коллеги предсказывали блестящую карьеру в израильской Военной разведке. Поль Франк, напротив, как свидетельствует один из его друзей, производил впечатление роком отмеченного неудачника, изо всех сил старавшегося это скрыть. Его отец был известным в свое время политическим деятелем социалистической партии в Вене. Перед войной он был арестован австрийским правительством. После аншлюса его выпустили и тотчас же арестовали вновь. На этот раз нацисты. Как еврей, он попал в Дахау, затем в Бухенвальд. Настоящее имя Поля Франка было Абрахам Зайденберг. Он служил в британской армии, тренировался в частях парашютистов и отличился в боях во время осады Иерусалима в рядах Пальмаха. На первых порах ему было поручено командование войсками, охранявшими дорогу на выезде из осажденного Иерусалима. Затем он стал ротным командиром в бригаде Харела в самом городе. В двадцать два года он уже имел майорский чин.

Однако жизнь его оказалась загублена глупым и безответственным поступком. Он присвоил «выброшенный», как он впоследствии утверждал, холодильник и установил его у себя дома. Холодильник принадлежал военной организации. Факт воровства был установлен и после бесконечно длинного, двухлетнего разбирательства Аври предстал перед военным судом и был приговорен к восемнадцати месяцам тюремного заключения и лишению воинского звания. Апелляционный суд снял с него обвинение в воровстве, но признал его виновным в поведении, не соответствующем званию майора. Тюрьму отменили, но в звании он был понижен до ранга рядового в резерве, и ушел из армии.

Когда Поля Франка сначала приметил Авраам Дар, а затем завербовал Мотке Бен-Цур, он находился в отчаянном положении. Жена Франка в это время подала на развод, работы у него не было.

Вербовавшие его люди прекрасно понимали, что он был превосходным кандидатом для отправки на опасное задание во вражескую страну. За плечами у него была хорошая военная подготовка и опыт, терять ему было нечего, а приобрести он мог и хотел.

Поль Франк нуждался в работе, но найти ее человеку, который был под судом, было нелегко. Аври мог рассчитывать только на черную работу. Он считал себя военным и обрадовался возможности попробовать еще раз себя на этом поприще.

Как и всем агентам, ему было «присвоено» служебное имя, под которым он и был известен в своем отделе — Эль-Ад-Саачи, или «Вечно сияющий». В Египет, как уже было сказано, он уезжал под именем Поля Франка. Его настоящее имя существовало только для его семьи и друзей. [6]

Псевдоним Поль Франк Военная разведка заимствовала у человека того же возраста, живущего в кибуце в центральном районе Израиля. Он родился в Германии, в Виллмарсе и эмигрировал в Палестину в 1937 г. Аври встречался с ним до поездки в Германию, чтобы получить все необходимые сведения о его жизни там. Затем отправился в Германию и, предъявив подлинное метрическое свидетельство, обзавелся настоящим немецким паспортом. Биографию подлинного Поля Франка он украсил деталями о службе в рядах немецкой армии.

Аври потребовалось девять месяцев, с марта 1953 г. до декабря 1953 г., чтобы привести в порядок свою биографию и найти деловые контакты, которые позволили ему затем появиться в Каире в качестве подлинного бизнесмена, поглощенного заботами о сбыте электрооборудования немецкой фирмы в Египте.

Поль Франк без особого труда освоился со своей ролью в немецкой колонии в Каире, становившейся все более многочисленной. В Тель-Авиве его особо предупреждали, чтобы он не занимался вопросами, связанными с обычным шпионажем. Тем не менее ему удалось выяснить некоторые подробности о конструкции ракет, которые египтяне разрабатывали с помощью немцев, и о плане создания большого подземного нефтепровода.

В конце мая 1954 г. он получил написанное симпатическими чернилами распоряжение отправиться в Париж.

В один из теплых дней в начале июня он уже сидел под навесом парижского кафе и слушал рассказ начальника группы 131 об операции «Сюзанна». Он, Поль Франк, назначен руководителем операции. Авраам Дар, который организовал эту, до поры до времени, пассивную сеть агентов, скомпрометировал себя. Второй агент, который выдавал себя за араба, возвращающегося домой из Южной Америки, в последний момент испугался. Макс Беннет, находящийся в данный момент в Каире, для такого рода деятельности не годится. Так что в обязанности Поля Франка теперь входит «активирование» дремлющих агентов Авраама Дара с тем, чтобы они начали диверсионные акты в Каире и Александрии, направленные против английских и американских объектов.

В его задачу, объяснили ему, входит зажечь пожар, который должен будет, по мысли авторов проекта, распространиться на всю территорию Египта.

Начать надо было с Александрии. В небольших масштабах — зажигательные бомбы в общественных местах и в зданиях, принадлежащих американцам и англичанам. После этого, как полагали организаторы, руководящие деятели правительства и иностранные военные советники должны быть казнены. Инструкции Франк будет получать по «Голосу Израиля», в программах иностранных передач. Они будут закодированы. Возможны и секретные радиосообщения (Франка убеждали, что в распоряжении его команды имеются современные радиоприемники и радиопередатчики) или послания, написанные симпатическими чернилами. И все же основным каналом связи мыслилось общественное радиовещание. Для обозначения объектов будут найдены кодовые названия. Франк несет полную ответственность за всю операцию.

29 июня Поль Франк возвратился в Египет и немедленно направился в Александрию для связи с первым из членов своей группы Филиппом (Генри) Натансоном. Он постучал в дверь. Ее открыла пожилая женщина. Он начал по-английски, стараясь не обнаружить свое израильское происхождение. Спросил Филиппа. «Ах, вот что, — сказала она, — вы, наверное, Роберт». Франк был обескуражен. Похоже на то, что вся семья с нетерпением поджидала появления «шпиона Роберта». Это имя ему присвоила сама команда.

Филипп Натансон, девятнадцатилетний юноша, в той же небрежной манере обещал устроить ему встречу с Виктором Леви — на следующий день, у книжного магазина. Франк начал терпеливо ему внушать, что в разговоре можно называть только кодовые имена. Впрочем, он уже понял, что его команда, даже если и отличается какими-то достоинствами, то в необходимости соблюдать секретность отчета себе не отдает.

Виктор (Пьер) Леви развеял и те иллюзии, которые еще могли оставаться у Франка относительно боеспособности команды и готовности ее начать действовать по приказу. Его заявление свелось к тому, что и он, и Натансон, к выполнению задания готовы, но вот Роберта Дасса, их друга и члена группы, придется еще уговаривать. Не уверен в себе был и четвертый член команды — Самуэль (Жак) Азар — радиооператор. Что касается Эли (Алекса) Когена, впоследствии вписавшего славную страницу в историю израильской разведки, то до него было вообще не добраться. Самые большие трудности возникли, когда выяснилось, что Меир (М), которому были выданы пятьсот египетских фунтов (1500 долларов по тогдашнему курсу) для организации мастерской по производству бомб, ничего не сделал, а деньги вернуть отказывается. Запас взрывчатки был ничтожно мал.

Тем не менее, имея в своем распоряжении всего несколько человек, Франк решил действовать. Он попросил Леви взять на себя обязанности радиооператора и передать в штаб первое сообщение: «Контакт установил. Приступили к выполнению второй фазы без промедления».

Но помедлить пришлось. Группа не была готова к действию. Леви плохо справлялся с радиопередатчиком. Дасса и Азар все еще не решили вопроса о своем участии в деле. Франку пришлось вновь отправиться из Каира в Александрию в квартиру № 107 по рю Гопиталь, 18, где помещалась студия, в которой Азар занимался живописью. В этой студии валялись в беспорядке всевозможные радиодетали — наушники, детекторные радиокристаллы, передатчики и т. п.

Мягко, но настойчиво, пытался Франк познакомить своих людей с практическими приемами секретной службы, с ужасом сознавая, что учить их чему-нибудь уже поздно. Даже его присутствие в этой комнате было серьезным нарушением всех правил разведки. Как руководитель под именем Роберт, он имел право общаться только с лидером группы Виктором Леви. А между тем он уже встречался и с Филиппом Натансоном и вот сейчас, в этой комнате, находятся еще двое — Азар и Дасса. С ними ему, правда, удалось довольно быстро договориться, и он приступил к проверке радиооборудования. Новое разочарование, однако, поджидало его и тут. Запасной передатчик Военной разведки и портативный радиоприемник «Зенит», от которого он получал питание, — находились в Каире. Необходима была сборка, а значит, и встреча с еще одним участником операции, т. е. о пребывании Франка в Египте будет знать еще один человек.

И все же, несмотря на все трудности 2 июля в 11 утра любительская команда Поля Франка была готова к действию. В качестве первого объекта диверсии был выбран Центральный почтамт в Александрии. Леви и Натансон вошли в здание и опустили маленькие пакеты с взрывчаткой в почтовый ящик. Через несколько минут раздался глухой взрыв и угол здания загорелся.

Первое выступление удалось, но политической реакции, на которую они рассчитывали, не последовало. Египетская пресса находилась под строгим контролем правительства и даже не упомянула о взрыве. Не узнали о нем и иностранные корреспонденты.

Начало кампании, которая по мысли израильской разведки, должна была сопровождаться кричащими газетными заголовками типа «Террор в Египте», была встречена молчанием как властей, так и прессы.

Диверсанты были недовольны и настроение у них падало. Особую тревогу вызывали отношения с Меиром. Когда Леви попросил его вернуть пятьсот египетских фунтов, так необходимые команде для покупки материалов для бомб, Меир дал ясно понять, что дальнейшие разговоры на эту тему могут оказаться для них просто опасными. Это лишний раз напомнило всем, как уязвимо их положение. Франк понимал, что так или иначе, но ему придется выяснять отношения с Меиром самому. К счастью для Меира, им повстречаться не пришлось. События разворачивались быстро.

10 июля из Тель-Авива пришли новые распоряжения. Диктор «Голоса Израиля» передавал сообщения: «Отвечаем на вопрос миссис Саатчи. Чтобы прием гостей был успешным, вам следует разнообразить угощение, прибавить, например, английский кейк или что-нибудь подобное», Франк, который слушал радиопередачу в машине, все понял: атакуйте британские объекты или что-нибудь подобное. Значит, и американские подойдут.

Франк назначил следующую акцию на 14 июля. В качестве объектов нападения он выбрал службы информации американских библиотек в Александрии и в Каире. Он наметил еще один, третий, объект — трамвайное кольцо в Александрии, но его сотрудники объявили, что у них на это не хватит взрывчатки.

Франк уже знал, что перед отъездом в Каир был введен в заблуждение. Оказалось, что его команда физически не способна осуществлять операцию, которая считалась жизненно важной для Израиля. И, более того, психологически была к этому не подготовлена. Идеологические расхождения тоже вносили изрядную путаницу в умы участников.

Как далее выяснилось, у Мотке Бен-Цура были совершенно неправильные представления о возможностях приобретения взрывчатки в Египте. Он предполагал, что ее можно купить в аптеках или непосредственно на химических предприятиях. Франк, однако, обнаружил, что египетские власти ввели новую систему: каждый покупатель должен был регистрировать свою покупку и расписываться за нее. Эти сведения затем поступали в секретную полицию.

Самуэль Азар в конце концов справился с одолевавшими его сомнениями и согласился работать со своими друзьями. Таким образом, в распоряжении Франка появилось уже четверо диверсантов и параллельные акции в двух библиотеках оказались возможными.

Четырнадцатого числа обе операции прошли гладко. Франк купил несколько футляров для очков. Эти футляры в жарком Египте, где жители носили защитные очки от солнца, были у всех. Маленькие бомбы в футлярах оставили у фильмотеки в каждой из библиотек. Разрушения были значительными. На этот раз египетским властям не удалось скрыть происходящее, и Агентство Новостей Ближнего Востока поместило 15 июля первые сообщения о новой волне террористических актов в Каире и Александрии. В израильских газетах эти сообщения были тут же перепечатаны. Международной реакции, однако, не последовало. Зажженный фитиль разгорался медленно.

Команда между тем осталась без кислоты. Бомбы нечем было активировать. Положение осложнялось еще и тем, что связь со штабом в Тель-Авиве полностью прекратилась. Передатчик и приемник работали с перебоями. «Голос Израиля» никаких новых распоряжений не передавал, но и операцию не отменил.

Самуэлю Азару удалось унести из лаборатории Технической школы, в которой он работал, небольшую бутылку с серной кислотой. Этого им должно было хватить еще на пять зажигательных бомб.

Франк назначил следующую диверсию на 22 июля, то есть на день годовщины египетской революции. И в Каире, и в Александрии предполагались по этому поводу торжества. Акты террора в такой день непременно должны были вызвать всякие осложнения. Правительство посчитает акции оскорбительными и яростно обрушит свой гнев на своих политических оппонентов, и левых, и правых.

На этот день было намечено три объекта: кинотеатр «Риволи» в Каире (поручен Дассу и Азару), камера хранения на центральном железнодорожном вокзале в Каире и, наконец, кинотеатр «Рио» в Александрии. Заботу о нем поручили Натансону и Леви, которые должны были оставить там футляры из-под очков с начинкой.

Бомбы в Каире практически не сработали. Они только зашипели и были вовремя обезврежены.

В Александрии же произошла трагедия — бомба взорвалась преждевременно в кармане Филиппа Натансона, в тот момент, когда он тихо стоял в очереди за билетами у кинотеатра «Рио». Внезапно, к ужасу окружающих, его одежда загорелась.

У кинотеатра дежурил капитан Хасан эль-Манади из Особого отделения. Он сорвал с Филиппа одежду и погасил огонь. Затем стал успокаивать оглушенного юношу, который лежал на мостовой. Однако, вытащив из обуглившегося кармана остатки футляра и найдя в нем взрывчатку, он сразу понял, что перед ним один из бомбометателей, которых разыскивает египетская служба безопасности. Операция «Сюзанна» бесславно завершилась.

Полиции Египта не потребовалось особых усилий, чтобы обнаружить всех членов группы и даже некоторых людей, не имеющих прямого отношения к этому делу. Все были друг с другом непосредственно связаны. Все евреи в Каире и Александрии были задержаны и опрошены. Сообщение о «серьезном расследовании» в данном случае было не более чем эвфемизмом. Без труда удалось установить связь между Натансоном, Леви, Азаром, Дассом и далее — с каирской секцией в лице Марзука, Марсель Нинио и даже с Максом Беннетом, израильским агентом, который случайно оказался в контакте с ними. Полю Франку, быстро сориентировавшемуся в этой обстановке, удалось остаться на свободе.

Он телеграфировал в Европу по адресу, оставленному ему на случай чрезвычайных обстоятельств: «Пьер и его компания обанкротились. Я остаюсь с тем, чтобы спасти хоть что-нибудь из наших вложений. Пожалуйста, сообщите. Рели» (кодовое имя сына Франка).

Эта телеграмма явилась для Тель-Авиве первым предупреждением о провале. Только через четыре дня после ареста Натансона, 26 июля, египетские органы безопасности разобрались в этом деле и объявили, что ими задержаны десять мужчин и одна женщина по обвинению в диверсиях, поджогах и шпионаже.

Египетская печать не пожалела красок, живописуя события: «Банда жаждущих крови сионистов была арестована по обвинению в поджогах, которые они учинили в общественных местах египетских городов».

История поначалу казалась в такой степени невероятной, что в нее не поверили даже сами египтяне. За пределами Египта она вообще была отвергнута.

В Израиле премьер-министр Моше Шарет охарактеризовал сообщение египетской газеты как «презренную клевету, выдуманную для того, чтобы оправдать преследование евреев в Египте».

Уже после того как это заявление было передано иностранным корреспондентам, Шарет узнал от Лавона, что операция израильской разведки в Египте, к сожалению, провалилась.

Невредимым из этой мясорубки выбрался только Франк. Он вылетел из Египта 6 августа, через две недели после ареста Натансона. Перед отъездом продал машину и привел в порядок свои служебные дела. Он обнаружил удивительную выдержку, по-видимому, ему удалось сохранить спокойствие до самого дня отъезда.

Франк вернулся в Израиль, где его уже и не ждали. Его доклада, называвшегося «Дело Пьера», было достаточно для того, чтобы потрясти всех работников Военной разведки. Доклад обнаружил полную профессиональную некомпетентность тех, кто затеял операцию «Сюзанна». Но кабинет министров в первую очередь заинтересовался не столько ее провалом, сколько идеями, положенными в ее основу. Кабинет пытался установить, кто был автором этой, как ее в частной беседе назвал Шарет, «преступной и безумной мелодрамы».

Ответственными за операцию могли быть четверо. В первую очередь министр обороны Пинхас Лавон. Однако Лавон заявил, что операция, хоть и обсуждалась в его присутствии, но он никогда не давал разрешения на ее проведение.

Второй возможный виновник — генерал Джибли — начальник Военной разведки. Он утверждал, что дважды получал от Лавона устное распоряжение начать активные действия.

Третий — начальник штаба Моше Даян. Но в то время, когда происходили поджоги в американских библиотеках, Даян был в Вашингтоне и ответственность с него таким образом снималась.

Четвертым потенциальным виновником мог быть Поль Франк. В принципе, он мог затеять операцию на свой страх и риск, не получая ни от кого указаний на этот счет.

Но Франк сумел доказать, что получил приказ непосредственно от Мотке Бен-Цура, который в свою очередь сообщил, что подчинился распоряжению Джибли. Джибли же, как известно, утверждал, что действовал по приказу Лавона. Кто же из них лгал — Джибли или Лавон?

Ситуация была скверная. Тем более, что все относящееся к операции, надо было сохранить в глубокой тайне, настолько трагичными могли быть ее последствия для Израиля. Дело было не только в том, что один из двоих высокопоставленных чиновников — министр обороны или начальник Военной разведки — оказался лжецом.

Египетскому прокурору, который предполагал выдвинуть против Израиля столь необычное обвинение, нельзя было дать ни малейшего повода к подозрениям, что Израиль признает свою ответственность за диверсии.

Между тем в Каире обстоятельства складывались самым печальным образом. Был организован открытый судебный процесс над преступниками. Египтянам представилась возможность продемонстрировать миру детектив на тему о сионистском шпионском заговоре, основанный на истинном происшествии.

Газеты, которые всегда любили обсуждать поведение зловещих сионистов, получили наконец сенсационный материал. В Египте решили использовать этот материал в полной мере.

В январе 1955 г. обвиняемые, один за другим, занимали свое место на скамье подсудимых и давали показания.

Макс Беннет, молодой человек двадцати семи лет, единственный среди них профессионал, майор израильской разведки, который действительно мог бы повредить своей стране на этом процессе, сам решил свою судьбу. Действуя осторожно и настойчиво, он вытащил ржавый гвоздь из двери тюремной камеры, вскрыл себе вены и через несколько часов умер.

Все обвиняемые, кроме одного, признали себя виновными. Моше Марзук, не принимавший участия в диверсионных актах, заявил: «Да, я виновен, но не по той статье, по которой меня обвиняют». (Это заявление было воспринято судом как отказ от признания вины.) «Джон Дарлинг, — продолжал Марзук, — нас обманул. Я отказался сотрудничать с ним, как только понял, что у него на уме».

Виктор Леви сказал: «Я признался во всем, что сделал, но я хочу заявить суду, что воспринимал все это скорее как развлекательное мероприятие. Я прежде всего египтянин, а потом уже еврей и никогда не предполагал наносить ущерб моей родине — Египту. Живой или мертвый, я никогда врагом Египта не стану».

Самуэль Азар, уравновешенный и образованный человек, заявил: «Я не собирался предавать Египет. Взрывной механизм я выбросил в море, потому что не хотел причинить вред ни в чем не повинным людям и моей стране».

Марсель Нинио ничего не рассказывала о том, как с ней обращались в тюрьме. Она была молода и привлекательна, так что нетрудно себе представить, что там происходило. Дважды она хотела покончить с собой, пытаясь выброситься из окна в полицейском управлении. Оба раза это ей не удалось. На суде Нинио держалась мужественно. Когда ее попросили повторить признания, которые она сделала на следствии, она ответила: «Я не помню, что я говорила. Они пытали меня».

29 января были вынесены приговоры. По сути своей они не соответствовали степени виновности подсудимых.

Моше Марзук, молодой доктор, формально возглавлявший каирскую группу, но не принимавший участия в операции «Сюзанна», был приговорен к смерти. Самуэль Азар, снедаемый противоречиями между своим моральным долгом по отношению к Египту и к Израилю, и потому согласившийся на участие в операции лишь в последний момент, также был приговорен к смерти.

Виктор Леви, возглавивший диверсионный отряд, убежденный и преданный своему делу человек, — к пожизненным каторжным работам. Филипп Натансон, также действовавший по убеждению, — к пожизненному тюремному заключению. Роберт Дасса, тоже сознательный участник операции — получил пятнадцать лет. Марсель Нинио, не принимавшая личного участия в диверсиях, — была приговорена к тому же сроку. Майер Зарран и Меир Миюхас, случайные участники диверсий в Каире — к семи и пяти годам, соответственно. Еще двое участников были оправданы.

Кармона, египетский еврей, о котором мало что было известно, так же как Беннет, покончил с собой до начала процесса.

Если диверсионные акты, которые предшествовали этому громкому показательному процессу, не оказали никакого влияния на отношение Запада к новому египетскому режиму, то смертные приговоры, вынесенные Марзуку и Азару взволновали западную общественность. Никто, во-первых, не верил в справедливость выдвинутых против группы обвинений, но самое главное — факт вынесения смертных приговоров расценивался как нечто варварское. Все сколько-нибудь значительные деятели Запада пытались оказать давление на Насера и вынудить его помиловать приговоренных. Насер, по всей вероятности, не мог отменить приговор двум евреям по той причине, что всего за две недели до этого повесил вожаков движения «Мусульманское братство».

31 января 1955 г. в холодный зимний день, на заре Моше Марзука и Самуэля Азара вывели во двор центральной тюрьмы в Каире, затем заставили взойти на эшафот. Через несколько минут все было кончено.

В истории израильской разведки это был первый случай бессмысленной казни агентов во враждебной стране по вине тех, кто организовал безответственную операцию.

Через два дня после казней в Каире, 2 февраля 1955 г. Лавон подал в отставку, написав при этом премьер-министру следующее письмо: «На протяжении минувших недель проходили заседания кабинета министров, на которые я допущен не был. Никто из вас — ни вы, ни другие члены кабинета, не пытались поговорить со мной, избегали меня (за исключением Эшкола, с которым не пожелал разговаривать я сам по причинам, которые, может быть, остаются неизвестными некоторым достойным уважения людям), точно боялись заразиться какой-нибудь страшной болезнью. Я был предан анафеме. Я не знаю, о чем вы думали, что предполагали, в чем меня обвиняли. Меня либо жалели, либо со мной сводили счеты. Вы и ваши коллеги своим отношением фактически исключили меня из своего коллектива и воспрепятствовали моему участию в коллективной ответственности. Но не только вы свободны в своих решениях; я тоже свободен. Настоящим я уведомляю вас, что не желаю оставаться в дружеских отношениях с людьми, которые продемонстрировали свой отказ от дружбы со мной. Поэтому я слагаю с себя ответственность за выполнение обязанностей министра обороны и члена правительства».

Это необычное письмо, естественно, в то время опубликовано не было. Оно явно носило отпечаток душевного состояния Лавона в это трудное для него время. Его уход держали в секрете до того момента, когда единственный в Израиле человек, способный восстановить моральный авторитет армии в период кризиса, не согласился еще раз возглавить министерство обороны. Этим человеком был, само собой разумеется, Давид Бен-Гурион.

Голда Меир взяла на себя обязательство уговорить его вернуться и свое обязательство выполнила.

21 февраля Бен-Гурион появился на заседании Кнессета в шортах цвета хаки. Эти шорты он носил в кибуце. Он выслушал сообщение премьер-министра Шарета о том, что министр обороны Лавон ушел со своего поста в связи с тем, «что некоторые его предложения организационного характера в военном ведомстве не получили одобрения премьер-министра». После этого Бен-Гурион официально согласился заменить Лавона.

Члены правительства, которым было известно истинное положение дел, многозначительно переглядывались, слушая объяснения Шарета, хотя формально они были верными. Лавон и в самом деле предлагал организационные изменения, которые правительством одобрены не были: немедленное увольнение генерала Даяна и Шимона Переса.

Если верить Лавону, который утверждал, что не давал распоряжений по поводу проведения операции «Сюзанна», то Даян и Перес должны были нести за нее определенную ответственность.

Члены правительства, однако, предпочитали оказывать Даяну и Пересу больше доверия, чем Лавону, хотя их осведомленность в этом деле была, безусловно, неполной.

Еще до окончания суда в Каире, 2 января, премьер-министр Шарет создал секретный комитет по расследованию этого дела. Он рассчитывал, что в результате работы комитета будет установлена истина.

Пока что существовали две, отличные одна от другой, версии событий.

По одной из них, которая излагалась подсудимыми, они получили приказ действовать 2 июля, 14 июля и 22-го.

Генерал Джибли излагает события по-другому — Лавон отдал ему распоряжение приступать к реализации плана диверсий только 16 июля. Так что Военная разведка несет ответственность только за неудачные диверсии в двух кинотеатрах 22 июля. Предыдущие акции совершались по инициативе других распорядителей, может быть, даже коммунистов или «Мусульманского братства». Признания заключенных на суде могли быть вырваны у них под пыткой. [7]

Генерал-лейтенант Яков Дори, в прошлом начальник Штаба, и судья Ицхак Олшан в целях обеспечения секретности допрос свидетелей проводили в одном из домов Тель-Авива в ничем не примечательной квартирке. Им с самого начала было ясно, что перед ними нелегкая задача. Если верить Джибли и армейским офицерам из его отдела и министерства обороны, то получалось, что министр обороны организовал не имеющую особого значения, к тому же плохо подготовленную операцию в Египте и теперь ответственность за ее неудачу стремился возложить на своих сотрудников.

Если же придерживаться версии Лавона, то получалось, что группа армейских офицеров по собственной инициативе, руководствуясь политическими мотивами, организовала диверсии, целью которых было разрушение предприятий в Каире и Александрии, принадлежавших западным странам. Этой версии как будто придерживались и представшие перед судом обвиняемые. Действия операции не были согласованы с политическими лидерами и, таким образом, ее руководители оказывались виновными в клевете на и без того непопулярного министра обороны.

Джибли, однако, удалось доказать, что он дважды — 15 июля, после общего собрания, и на следующий день, 16 июля — имел конфиденциальную беседу с Лавоном у него дома. Он утверждал, что распоряжение об операции Лавон отдал 15-го, а 16-го он встречался с министром обороны для обсуждения положения.

Даян уехал в Америку 7 июля, за неделю до нападения на библиотеки, но на пять дней позже, чем была совершена диверсия на главпочтамте в Александрии. Он утверждал, что ничего о ней не знал, но не скрыл также, что, если бы знал о ней, то мог бы ее одобрить. Даян в своих показаниях обвинил Лавона в том, что его тактика часто сводилась к тому, что он утверждал какую-либо операцию, а в случае неудачи стремился уклониться от ответственности. Кроме того, Лавон, по словам Даяна, обычно настаивал на своем праве поддерживать непосредственный контакт с армейскими руководителями разных рангов, минуя при этом Даяна. По природе подозрительный, Лавон не доверял Генеральному штабу и взял себе за правило обсуждать операции с младшими офицерами отдела за спиной Даяна, явно рассчитывая на то, что ему удастся доказать, что Даян в своих докладах фальсифицировал данные.

Самыми, однако, сокрушительными для Лавона оказались показания человека, возвратившегося из Каира в Израиль, который на этот раз выступал под своим собственным именем. Это был Аври Зайденберг. Его показания подтвердили свидетельства Джибли во всех подробностях. Он утверждал, что использовал команду для подрывных действий только один раз, 22 июля. Его команда не принимала участия в диверсии в американских библиотеках 14 июля. Мотке Бен-Цур, начальник подразделения 131, подтвердил показания Аври Зайденберга.

Несмотря на то что следственная комиссия располагала квалифицированными показаниями начальника Штаба, руководителя Военной разведки и ведущего офицера, она вынесла по этому делу решение по меньшей мере странное.

Заключение гласило: «В результате анализа всего материала мы, к сожалению, не в состоянии ответить на вопросы, поставленные перед нами премьер-министром. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что старший офицер не получал соответствующих распоряжений от министра обороны. Не можем мы, однако, настаивать и на том, что министр обороны действительно отдавал приписываемые ему приказы».

Если бы дело шло о расследовании подозрительных операций корпораций на бирже, то, возможно, имело смысл сформулировать решение так. Оно бы удовлетворило все стороны. Но речь шла об очень серьезном для Израиля вопросе. В сущности следственная комиссия должна была дать ответ на вопрос, заслуживает ли доверия разведка страны. Кроме того, немаловажным был ответ и на другой вопрос — принимали ли офицеры разведки, подстрекаемые и поддержанные сотрудниками министерства обороны, участие в секретной операции, связанной с диверсиями в другой стране, и пытались ли они скрыть все происшедшее после неудачи этой операции?

То, как сформулировали судья Олшан и генерал Дори свое заключение, не исключало возможности существования заговора. Это было самым жестоким ударом когда-либо нанесенным армии и поставило под сомнение соблюдение в израильском обществе демократических принципов вообще.

После опубликования доклада Олшана и Дори стало ясно, что карьера всех замешанных в эту операцию людей должна пойти по новому руслу.

Бенджамин Джибли ушел со своего поста, но репутация его при этом не пострадала. Он возобновил свою службу в регулярной армии и несколько месяцев спустя отличился в боях за Суэц.

Пинхас Лавон занял свой старый пост генерального секретаря Профсоюзного объединения. Это давало ему возможность оставаться на виду и сохранить политическое влияние.

Мотке Бен-Цур оказался в проигрыше. В армии он остался, но повышения не получил. Он понял, что никогда больше не сможет играть прежнюю роль в разведке и ушел в отставку.

Аври Зайденберг, он же Поль Франк, был отправлен вновь в Германию. Военная разведка справедливо полагала, что там он еще может оказаться полезным.

Расследование было закончено. Далеко не все в Израиле были им удовлетворены. Тем не менее к этому делу больше не возвращались.

Однако был в Израиле человек, казалось, далекий от этих событий, но продолжавший втайне расследовать историю операции «Сюзанна». Этим человеком был Исер Харел. Он был убежден в том, что истина должна восторжествовать. В противном случае Деятельность Военной разведки всегда останется под подозрением.