Аваллон

11

Рязанцев сам толком не понимал, отчего поверил приятелю. Павлов не станет кривляться. Взять хотя бы разговор под медовуху. Понимал же, что рискует нарваться на ссору. Но, что думал, то и вывалил. Николай не верил в чудеса. Но не хотелось верить и в то, что приятель просто по сей день ищет объяснения почудившемуся за порогом клинической смерти. Потому что всякой веры и надежды в душе у Рязанцева с каждым днем оставалось все меньше.

Поход на зимник откладывался. Павлов мотался по своим делам, Николай большей частью просиживал в избе над пустыми страницами блокнота, потирая саднящие виски. К скользкой теме они больше не возвращались.

Однажды вечером егерь, вернувшись домой, с грохотом скинул рюкзак, бухнул прикладом карабина в пол и сердито затопал по горнице.

– Ты чего? – спросил Рязанцев.

Владимир проворчал что-то невразумительное, но усевшись за стол, объяснил:

– Помнишь тех ребят, у которых мы на дороге карабин отобрали?

– Конечно.

– Так вот, они здесь все крутятся, все примериваются, как бы вырубить, что до них еще не успели.

– Чего ты неприятностей ищешь? Есть лесхоз, пусть у него голова болит.

– В лесхозе за взятку любую лицензию выпишут. Я с ними уже разбирался.

– Разобрался?

– Ага, щас!

– Ну так вот!

– Да дело даже не в этом. Расскажу – смеяться будешь.

– Повесели.

– Помнишь, я тебе говорил про местного обалдуя, дембеля, который в лесу когда-то заблудился, а потом вернулся дурачком?

– Это из песни про старый зимник?

– Ну да.

– И что?

– Ребятки эти, лесозаготовители общаковские, – ты не поверишь – с дурачком тем как-то пересеклись. Он же вечно у магазина! И он им наплел про место, где огромных деревьев полно. Ребятки же тупые, как пни! У них только деньги в мозгах, больше ничего там не помещается! Представь себе, давай они по поселку рыскать, выспрашивать, где такая реликтовая деляна затаилась? Понятно, люди плечами пожимают. А им кажется, что местные их за нос водят, хотят богатство утаить. Им пробовали объяснять, что это местные сказки, но разве ж они поверят! Еще давай и стращать! Со слов дурачка поняли, что надо искать в районе старого зимника. Любой человек с глазами и в уме сам бы глянул и убедился: откуда на той пади такому лесомассиву взяться?! На сопочку хоть залезли бы: с высоты все, как на ладони. Но у них глаза по-другому устроены, потому что вместо разума – жадность. С утра сегодня колесят по окрестностям, лесорубов допытывают – где?!

– И чего ты кипишь? Пусть поищут то, неведомо что. А мы посмеемся.

Но тут до Рязанцева дошло.

– Или ты опасаешься, что они на самом деле…

– Да ничего я не опасаюсь! Ужинать давай.

…На следующее утро егерь неожиданно скомандовал Рязанцеву:

– Собирайся, гулять пойдем.

Николай понял без лишних слов, принялся одеваться.

Выйдя во двор, Павлов козырьком приложил руку ко лбу. На небе сияло солнце, но от горизонта на озеро наползала иссиня-черная туча, косматая, тяжелая, и там, куда простиралась ее тень, вода становилась серо-свинцовой, окрашенной в тона надвигающейся непогоды.

– Вот вам зрас-сте, – сказал егерь. – Синоптики обещали без осадков. А я бы так не сказал.

– Может, синоптики в окно поглядеть забыли.

– Пусть они хоть куда заглядывают. Вымокнуть можем, как зайцы. Предлагаю поход отложить.

Но Рязанцева уже охватило нетерпение.

– Не сахарные, не растаем.

Павлов с сомнением покачал головой.

– Ты здешних ливней не знаешь. Пренеприятная штука, если в тайге застанет. Ну, ладно. Я только за плащами вернусь…

Они миновали привычно пустынные улицы поселка, обжитые лишь стаями кудлатых полубездомных собак. Остались позади покосившиеся сараи окраины, и дорога, еле угадывавшаяся под пожелтевшей травой, сбежала на полосу мари, заросшую осокой в человеческий рост. За ней темной стеной, подкрашенной осенним разноцветьем, вздымалась таежная опушка. Павлов пошел впереди, Рязанцев еле поспевал за ним, спотыкаясь о скрытые в траве кочки.

Когда они приблизились к лесу, стала видна просека, через которую пролегал заброшенный зимник. От него остались лишь две глубокие колеи, пробитые некогда колесами лесовозов, да высокий валок между ними. Тайга напирала на остатки дороги с обеих сторон, и ясно было, что рано или поздно она сотрет с лица земли это свидетельство человеческого присутствия. Если только человек раньше не сотрет с лица земли тайгу.

Шагали молча. Павлов поглядывал на узкую полосу неба над просекой. Голубизну подернуло дымкой, солнечный блеск померк, а сзади путников нагоняла грозовая туча.

– Туда-то нормально дойдем, – поразмыслил вслух егерь. – А вот когда обратно, ливнем, точно, накроет. Дай бы бог, чтобы попутный лесовоз подвернулся.

Ничего особенного не было на этой дороге. Не было и быть не могло, это Рязанцев понял примерно на половине пути. Таежный сумрак; непролазная трава, в которой вязли сапоги; шелест сухой листвы; занудный звон последних комаров. И все. Нет смысла гадать, откуда растут ноги у легенды. Зато ясна причина его, Рязанцева, затеи с походом: непроходимая глупость и слабодушие. Николай сплюнул.

Минут через сорок он выбился из сил. Голова вдруг налилась просто нестерпимой болью. Он не выдержал.

– Перекурим?

– Давай, – согласился егерь. – Еще столько же осталось. – И предупредил, доставая сигареты: – Окурок, смотри, как следует затуши.

– Не волнуйся.

В отдалении пророкотал гром.

– Ну вот, – заторопился Павлов. – Догулялись.