Авиация и космонавтика 2005 12

Воспоминания сына

Мой отец, Анатолий Яковлевич Брандыс, родился в посёлке Клочко, на станции Нижнеднепровск, которая была окраиной, а со временем стала микрорайоном Днепропетровска. Районы Клоч- ко, Султоновки считались в то время неблагополучными, хулиганскими, или как теперь говорят, криминогенными. Однако именно они, как и Днепропетровск в целом, дали достаточно большое число героев войны и известных государственных деятелей. Повидимому то, что сказал Жванецкий об Одессе: "Что-то есть в этом сочетании солнца, воздуха и моря, если здесь рождаются такие люди", имеет отношение и к Днепропетровску. Только роль моря здесь играет красивый и полноводный в этом месте Днепр.

Полный кавалер орденов Славы Абдукосым Карымшаков

Мои первые воспоминания относятся ко времени проживания в латвийском городе Елгава, куда отец был направлен для прохождения службы после окончания академии. Жили мы в каком-то двухэтажном особнячке в трёхкомнатной квартире с печным отоплением. Вскоре к нам подселился молодой старший лейтенант с женой. Вскоре отца направили но учёбу в академию Генерального штаба Сменял его в Елгаве дважды Герой Советского Союза А Н. Ефимов, будущий маршал авиации. Наши вещи уже отправили, а их ещё не прибыли и мы в пустых комнатах с младшим Ефимовым играли в футбол моей форменной школьной фуражкой-конфедераткой, за что получили от отцов подзатыльники "за непочтительное отношение к форме".

После окончания академии отца направили командовать дивизией, расположенной в посёлке Раховка, в 400 км от Одессы. Места эти знамениты лиманами, куда часто выезжали на выходные с семьями порыбачить. Один роз, сослуживцы то ли заблудившись, то ли желая угодить командиру, заехали на колхозные пруды, где натаскали много здоровенных карпов. Отец вернулся ночью очень гордый своим уловом, который еле тащил и запустил в ванну. А утром нагрянула милиция с руководством колхоза. Разразился скандал, рыбу забрали, а потом, непонятно как, все оказались за одним столом, главным украшением которого были эти самые карпы, но уже пожаренные. Конфликт был улажен и в ближайшие выходные состоялся футбольный матч между колхозной и нашей дивизионной командой.

Дивизия, однако, попала под расформирование, и пробыли там мы недолго. Лётчиков сменили ракетчики, и эта замена в судьбе отца, как я понимаю. сыграла значительную роль. Как высококвалифицированный военный, а академию Генштаба он окончил с хорошими показателями, он, конечно, не мог отрицать возрастающую роль ракетного вооружения, но с уничтожением штурмовой тактической авиации согласиться никак не мог и к лозунгу Никиты Сергеевича Хрущёва о том, что мы весь мир забросаем этими "колбасами". относился довольно скептически.

Следующим местом службы отца был польский город Шпротава. Мне запомнились два мощных взрыва, от которых задрожали окна в домах и в школе (это были катастрофы самолётов), и многочисленные вечера польско- советской дружбы с концертами художественной самодеятельности (мама пела в женском хоре, я – в школьном). Сходство польского и украинского языков (отец учил украинский в школе), позволявшее ему довольно сносно объясняться с поляками, а также фамилия Брандыс, вызывали к отцу определённую симпатию с их стороны и недовольство со стороны нашего особиста, с семьей которого мы довольно дружно жили в одном коттеджике.

После польского этапа службы отец был назначен начальником Центрального аэроклуба имени Чкалова. Участвовал в организации и проведении красочных авиационных соревнований и праздников на тушинском аэродроме, принимал зарубежных гостей. К этому периоду относится его первая зарубежная поездка: в Париже в Международной авиационной федерации он представлял на утверждение в качестве мировых рекордов результаты полётов наших космонавтов. Никаких особых впечатлений оттуда не привёз, хотя приходившие гости ждали захватывающих рассказов о посещении стриптиза, а вот мне досталась шариковая авторучка и жевательная резинка, что невероятно подняло мой авторитет во дворе.

Жили мы в то время на улице Глаголева в трёхкомнатной квартире на пятом этаже "хрущёвки" без лифта. Неказистость дома с лихвой компенсировалась его обитателями: в доме жили специалисты медико-биологических проблем – врачи, готовившие космонавтов. Очень интересно было слушать их, не всегда понятные, правда, беседы с отцом о влиянии перегрузок на психологию перенесения одиночества.

К этому времени я оканчивал восьмой класс в седьмой по счёту школе за время переездов нашей семьи Мать очень беспокоил уровень моих знаний и направление дальнейшего обучения, тем более что именно в это время появились школы с профессиональным уклоном. Она постоянно докучала отцу требованием поговорить с сыном и помочь ему с определением своего место в жизни. Однажды он не выдержал, сказал: "Ладно* и увёл меня в другую комнату. Когда мы остались одни, он спросил: "В каком лётном училище ты хочешь учиться"? Я по мальчишески самоуверенно ответил, что профессия военного лётчика мне не нравится, так как связана с неоправданным риском в мирное время. Только позже я понял, как нелегко отцу это было услышать. Но с наигранным спокойствием сообщил матери, что мы обо всём договорились, и я от его помощи отказался. Тогда мне было преподано чёткое уставное правило: "Командир принимает решение, реализует его и несёт всю полноту ответственности за правильность принятого решения и полноту его реализации". Только командир – это ты сам и ответственность за свои поступки несёшь перед собой и своими родными и близкими. Я не без труда поступил в математическую школу и стал учиться на программиста. Мама была очень довольна: 'Если в институт не поступишь, то в армии, по крайней мере, куда-нибудь в шахту не засунут". Эх, знать бы.

Как-то, придя домой из школы, застал у входа в квартиру достаточно пожилого, невысокого, но жилистого киргиза в сапогах, халате, с какими-то мешками через плечо. На моё удивление. увидев отца, он заулыбался и с возгласом: "Толя"1 полез к отцу обниматься. Самое удивительное, что отец бросился к нему, обнял, расцеловал и стал выговаривать: "Андрей, что ж не позвонил, мы бы встретили!?" Это оказался стрелок, с которым они вместе прошли всю войну. Надо сказать, что и впоследствии Абдыкасым не утруждал себя предупреждениями о своём приезде, что однажды стало причиной забавного эпизода.

На юбилей Победы в Москве собирали полных кавалеров ордена Славы из всех тогда ещё союзных республик. Все были уже в сборе, не было только представителя Киргизии. Его искали и журналисты, и телевизионщики, позвонили отцу на работу: 'Где Карымшаков?' А Абдыкасым сидел в это время у нас в подьезде на подоконнике, где я его и застал, придя домой. Но и после обнаружения ехать в гостиницу он отказался и сказал, что жить будет у Толи. Потом несколько раз заезжал в гости сын Абдыкасымо – Куван. Он стал штурманом гражданской авиации и по делам прилетал в Москву.

В доме вообще часто бывали гости, но всё-таки больше запомнились люди, познакомившиеся с отцом ещё в войну. Герой Советского Союза, лётчик, писатель Василий Борисович Емелья- ненко слушал детские стихи моей сестры и почти всерьёз их рецензировал. А потом они с отцом стали вспоминать как погиб их приятель Пашка Амшеев: бежав из плена и снова вернувшись в строй, возвращаясь на аэродром с удачно выполненного задания, решил попугать в поле девушек и врезался в единственное в степи дерево. Я выскочил из комнаты, чтобы не разреветься при них, а они, сокрушённо покачав головами, налили себе водки, причём дядя Вася – в блюдце, и покрошил туда кусочки хлеба, которые с удовольствием употребил.

В начале 1973 года ситуация в семье складывалась немного напряжённая: отцу предстояла командировка в Египет, сестра оканчивала десятый класс, я был женат, и моя жена была в положении. А тут меня ещё стали бомбардировать повестками из военкомата. Мама очень нервничала и намекала, чтобы отец сходил и договорился об отсрочке моего призыва. У нас с ним состоялся хороший разговор, в котором я сказал, что служить – это дело моё, а вот от его помощи с квартирой, если он сочтёт возможным, я бы не отказался. Прямой похвалы от него было добиться трудно и одобрением собеседнику служила обычно лёгкая подковырочка. В тот раз он сказал: "Ну, растёшь, Валерьян Анатольевич" и ласково, но с силой как он это любил, потрепал по шее.

Служил я два года в отделении заправки компонентами ракетного топлива на шахтной пусковой установке в Прибалтике, недалеко от Елгавы. После демобилизации стал вопрос о трудоустройстве. Одним из вариантов была работа в органах госбезопасности. Я решил посоветоваться с отцом и, как мне показалось, этот вариант его как-то не порадовал, но прямо он ничего не сказал, а чуть позже, вроде между делом, уже за шахматами, рассказал историю со СМЕРШем во время войны. Кто-то разбомбил нашу танковую колонну, при этом в эфире якобы мелькали позывные отца. Не успел он приземлиться, как его затолкали в машину и отвезли в штаб дивизии. Там в гимнастёрке без ремня долго таскали по кабинетам, угрожали сорвать погоны, лишить орденов, поставить к стенке, пока какой-то сидевший в углу полковник не сказал: "Хватит ерундой заниматься, такой не мог, не видите что ли?" Этот урок-намёк я понял и усвоил: "Работай, где хочешь, но доверяй людям и оставайся человеком сам".

Ко времени его работы над диссертацией уже закончилась вторая арабо-израильская война, были проанализированы и обобщены результаты войны во Вьетнаме, где чётко проявилась роль тактической штурмовой авиации, показали свою эффективность вертолёты. Работал над диссертацией он увлечённо, с интересом, открывал для себя новые понятия "алгоритм", "блок-схема", а главное – тема была выстрадана и близка.

Воспоминаний и фильмов о войне отец не любил, предпочитал комедии. Но один фильм, если и не понравился в чистом виде, то чем-то притягивал. Это "В бой идут одни старики" с Леонидом Быковым в главной роли. Актёра этого он любил ещё по фильму "Максим Перепелица" и смотреть картину начал, видимо, из-за него. Мы, конечно же, не могли оценить точность и правдивость многих моментов, но вот главный герой прямо списан с отца: та же лёгкая бравада перед окружающими, дружеские подначки, снисходительность к пехоте, характерный жест – отмашка ладонью со словами "слабак". Не претендуя на приоритет дважды Героя Советского Союза Виталия Ивановича Попкова, как прототипа образа, невозможно не заметить таких общих черт для всего славного и гордого племени "сталинских" соколов. Что-то общее чувствовалось в этих внешне непохожих дважды Героях: статный Василий Андрианов, элегантный Алексей Прохоров, щупловатый Леонид Беда. Наверное, сильный характер, да ещё та самая национальная идея, которую мы теперь, как у нас принято, "что имеем – не храним, потерявши" – …ищем.

Приятелей и знакомых у отца было много, а вот к друзьям можно отнести только немногих из числа фронтовых сослуживцев, однокашников по учёбе в период Золотой Орды, да сослуживцев по раннему елгавскому периоду. Не то, чтобы трудно сходился с людьми, наоборот, мог разговориться с простым работягой или просто земляком. Как мы понимали, не хотел сближения с людьми, которым интересен не он сам, а притягателен блеск его Золотых Звёзд. Человеком великосветской тусовки отец не был, "с сильными мира сего" тесных отношений не поддерживал. Что-то выхлопотать для друзей или родстенников ещё мог, а вот для себя делать этого не хотел. Свободное время проводил в семье, любил пешие прогулки по Серебряному бору. В отпуск выезжали с мамой в престижные по тем временам санатории, но по возвращении она всегда смеялась: "Все люди, как люди, по аллеям гуляют, на процедуры ходят, у фонтанов сидят, а наш, как молодой, с волейбольным мячиком прыгает". И друзья – "кореша", подтрунивали: "Ну, какой ты, Брандыс, генерал? У тебя и живота-то нет".

Болезнь он переносил тяжело. Всей семьёй ездили к нему в госпиталь в Красногорск, поднимали дух перед операцией. Мама просто там дежурила, а мы её периодически подменяли. После операции в 1980 году отца выписали домой, и у нас появилась надежда на то, что врачи, как они сами говорили, успели. Были осложнения, но мама сама делала обезболивающие уколы, и состояние отца вроде стабилизировалось. Но к середине 1987 года боли усилились, стало ясно, что это метастазы. Его снова забрали в Красногорск. Осталось ощущение, что больше всего отца мучила не боль, а то, что он не может скрыть от окружающих своё бессилие перед болезнью.

23 февраля 1988 года я приехал к нему в палату, налил стаканчик коньяку и бросил туда две звёздочки с предложением обмыть полученное звание подполковника. Попытался расшевелить отца шуткой: "У тебя две звезды на груди, две – на погонах (он уже был генерал-лейтенантом), и у меня теперь тоже две. Не такие, как у тебя, но тоже чего-то стоят". Он лежал с закрытыми глазами, на юмор не реагировал. Тогда мать сказала: "Совсем фиговые наши дела, кто ж поверит, что Толик от коньяка отказался?" Отец открыл глаза, слабо улыбнулся и со словами: "Эх, вы, черти!" пригубил стаканчик.

Через месяц отца не стало. Похороны на Кунцевском кладбище были очень торжественными, завершилось всё гимном, салютом и торжественным маршем почётного караула. На поминках было много народу и тёплых, искренних слов. Запомнилось сказанное старым другом Героем Советского Союза Борисом Савельевичем Левиным: "Мы потеряли не только лётчика, героя и друга. Анатолий был государственным человеком, который последовательно отстаивал роль штурмовой авиации даже в самые трудные для неё дни в ущерб, быть может, собственным карьерным интересам".

При жизни ещё до болезни отец иногда говаривал, что надгробие себе заработал – на родине в Днепропетровске бронзовый бюст уже стоит. После его смерти мы всей семьёй обсуждали различные варианты надгробия и надписи. 9 мая 1990 года, как обычно, привели могилу в порядок, протёрли фотографию, положили цветы и стояли неподалёку, собираясь уже уходить. Мимо проходили двое ветеранов и вдруг остановились: "Смотри-ка! Только Брандыс! Отлетался, штурмовичок".

Теперь на могиле отца чёрный камень с силуэтом штурмовика Ил-2, две бронзовые звезды, надпись "Анатолий Брандыс" и маленький пропеллер с лётной петлицы между датами жизни.

Владимир КОТЕЛЬНИКОВ, Михаил НИКОЛЬСКИЙ