Авиация и космонавтика 2015 08

Штрихи к портретам героев. Маршал авиации Иван Иванович Пстыго

Родился И.И. Пстыго 10 апреля 1918 г. в деревне Сухополы (Башкирия). В 1940 г. окончил Энгельсское авиационное училище. Великую Отечественную войну начал в качестве летчика 211-го бомбардировочного авиационного полка. В 1941 г. переучился с самолета Су-2 на штурмовик Ил-2.

В годы Великой Отечественной войны он воевал смело и умело. На его счету 164 боевых вылета и пять сбитых немецких самолетов. Первый боевой вылет он выполнил 22 июня 1941 г., а заключительный – 11 мая 1945 г.

В конце войны подполковник Пстыго командовал 893-м штурмовым авиационным полком. И.И. Пстыго единственный летчик-штурмовик, награжденный семью орденами Боевого Красного Знамени. Он прошел по всем ступеням летной службы от летчика до заместителя Главкома ВВС. Долгое время Пстыго возглавлял Центральную инспекцию безопасности полетов авиации Вооруженных сил СССР.

Некоторые факты из его летной биографии: стаж летной работы 42 года; освоил 52 типа самолетов; общий налет 7000 часов; летную работу закончил в возрасте 62 года. Будучи летающим заместителем Главкома ВВС участвовал в испытаниях самолетов МиГ-21 и МиГ-23.

О том, что есть такой генерал, я узнал, когда И.И. Пстыго командовал 16-й ВА. Звание Героя Советского Союза он получил после войны, но за военные заслуги.

Историю о том, как Пстыго стал заместителем Главкома ВВС по боевой подготовке, я поведал в предыдущем очерке (см. "АиК" № 6/2015 г.). Когда я узнал о его назначении на эту должность вместо Катрича, сразу же навел справки о том, что это за человек. Кстати, в это время к нам в Центр на должность зама по методической работе был назначен один генерал, который служил под его знаменами в Германии. По его характеристике Пстыго был самодуром и грубияном, который не стеснялся в присутствии подчиненных не просто отчитать, а буквально смешать с грязью уважаемого генерала. Я, естественно, приуныл, так как с замом по боевой подготовке мне приходилось очень часто общаться. А если он будет со мной вести себя по-хамски, я, конечно, отвечу и получу на свою голову массу неприятностей.

Когда Пстыго занял новую должность, я как раз привез в боевую подготовку план НИР на следующий год. Прибыв в штаб, пошел прямо к нему в кабинет. Вошел, представился, доложил, что привез на утверждение план НИР. Жду его реакции и внезапно слышу: "Не буду делать вид, что знаю, что это такое. Сейчас идите к начальникам боевых подготовок родов авиации, они все рассмотрят со знанием дела, а я подпишу. А потом приеду к вам, вы меня введете в курс исследовательской работы, и тогда буду принимать самостоятельные решения". Причем все было сказано самым доброжелательным тоном.

У меня отлегло от сердца. От первого знакомства впечатление осталось самое благоприятное. Забегая вперед, скажу, что и дальше, при частых общениях с маршалом, я ни разу не слышал от него ни одного грубого слова. Более того, тогда как все нижестоящие генералы звали меня на "ты", он до самого нашего расставания держался вежливого обращения. Я задумывался, почему он так изменил манеру своего поведения, если "в строю" был самодуром. Думаю, потому, что в строю нужно было воспитывать подчиненных, а по неписаным правилам того времени командир должен быть "волевым", то есть грубым и хамоватым, а в высшем штабе ВВС приходилось выглядеть интеллигентом.

Через какой-то небольшой промежуток времени состоялась военно-научная конференция ВВС. И.И. Пстыго руководил секцией боевой подготовки. И здесь он вел себя вполне достойно. Внимательно, не перебивая, слушал докладчиков (в отличие от Кутахова). Когда обсуждали решение секции, соблюдал полную демократичность, а когда решение приняли, выбрали редакционную группу, которая должна была придать решению грамотный вид, кто-то из зала бросил реплику: "Только пусть они от себя ничего не добавляют!" Пстыго изобразил на лице удивление и сказал: "По-моему, это дело элементарной порядочности". В общем, и тут я убедился, что он совсем не тот самодур, каким его представил мой сослуживец.

При очередной встрече Пстыго вдруг мне говорит: "Вот я подумал, почему у всех замов Главкома в подчинении институты, а у меня Центр. По- моему, вам тоже нужно придать статус института". Я осторожно заметил: "Название можно и оставить, а вот структуру нужно изменить, сделав несколько управлений. Ведь сейчас у меня в непосредственном подчинении находится 15 отделов самых разных направлений: и летных, и нелетных. Это полное игнорирование элементарной военной администрации". Пстыго сразу согласился со мной и сказал, что будет ставить вопрос перед Главкомом об изменении структуры и увеличении численности. При этом я добавил, что формирование штатной структуры ни в коем случае нельзя давать на откуп кадровикам. Структуру сформировать должны мы сами. И с этим он безоговорочно согласился. Забегая вперед, скажу, что он добился решения Главкома по этому вопросу. Главком даже назвал дополнительную численность 300 человек. Мы были в полном восторге и немедленно приступили к работе. Я взял себе в помощники одного из своих исследователей, имеющего опыт организационной работы, Марка Ошерова, и работа закипела. Но завершить ее так и не удалось. Только мы завершили первый вариант, как стало известно, что 300 человек не дадут. Дали значительно меньше. Мы все переделали в соответствии с ней, но и этого количества не нашлось. Последний вариант – 30 человек, но и этого не получили. Кстати, когда я привез в штаб первый вариант, мне сказали, что его хочет посмотреть начальник штаба ВВС маршал Силантьев. Когда я ему его доложил, он сказал: "Теоретически все хорошо и правильно. Однако есть одно "но": у вас здесь фигурирует три управления, а это значит, – три генерала. Никто такой вариант не утвердит. Сейчас Пстыго остыл, и больше мы к этому вопросу не возвращались". Правда, через некоторое время Пстыго приехал к нам и во время обеда в столовой дал некоторое объяснение о необходимости создания отдела. Он сказал, что главная причина в том, что наши аэродинамические корифеи пишут книги по аэродинамике так, что понять их летчику просто невозможно. И добавил: "Я как-то сказал Пышнову: "Владимир Сергеевич, я имею некоторое математическое образование. Простенький интеграл и сейчас могу взять, но твоих книг по аэродинамике не понимаю. Где же их понять рядовому летчику?!". Затем примирительно сказал: "Вот этот отдел и нужен, чтобы писать пособия по аэродинамике, понятные летчику".

Если быть до конца откровенным, то нужно сказать, что отдел сыграл немалую роль в деле обучения летчиков аэродинамике, особенно сверхзвуковой, которую не все летчики изучали в училище.

Запомнился еще один разговор с маршалом Пстыго (тогда он еще был генерал-полковником), в котором он оказался не на высоте. Хотя, может быть, его суждение, о котором пойдет речь, было не его собственное, а более высокой инстанции – Главкома. Пстыго, несмотря на свой ум и самостоятельность суждений, никогда не выступал против уже принятых или декларированных Главкомом решений. На этот раз разговор шел о израильско-египетской войне. В связи с беспомощностью наших советников египетская авиация терпела сокрушительное поражение. Прочитав как-то очередной отчет о тех событиях, я обнаружил, что египетская авиация на хитрый план, разработанный израильтянами, не может найти эффективных контрдействий, а каждый раз действует так, как задумано израильтянами, неся большие потери. Пстыго в это время был у нас, и я в приватной беседе сказал ему: "Товарищ генерал, читая сводки о действиях авиации в Египте, я убедился, что наши советники тактически абсолютно безграмотны. У меня есть предложение: я подберу из наших исследователей группу тактиков. Я же сам готов ее возглавить. Мы отправимся туда месяца на два, изучим тактику противника и разработаем контрмеры. А то просто стыдно перед египтянами за безграмотность наших советников". Пстыго заявил, что в этом нет необходимости. И добавил: "Скоро мы направим туда наш истребительный полк, и положение исправится". "За счет кого исправится? – возразил я. – Командиры полков у нас так же тактически неграмотны, как и советники. Я в этом убедился на летнополигонных учениях, которые по нашей инициативе были недавно проведены". На что Пстыго возразил очень странно: "Ничего, повоюют немного и научатся". И, немного подумав, добавил: "Как мы в Отечественную". "То есть путем потери половины летчиков? Не слишком ли дорогой будет цена?" – заключил я наш разговор.

Для меня самым неприятным впоследствии было то, что я оказался прав. Вскоре и от услуг наших советников египтяне отказались.

А вот еще эпизод, характеризующий наше отношение к союзникам по Варшавскому договору.

Однажды, совершенно неожиданно, Пстыго прилетел к нам и, не появившись в городке, вызвал нас с начальником Центра на аэродром.

Он сообщил, что завтра к нам прибудет для ознакомления с работой Центра главком ВВС Польши генерал Рашковский (фамилию, может быть, немного исказил, но по звучанию похожа). Так вот, главной задачей прилета Пстыги было указание тщательно замаскировать самолеты МиГ-23, которые у нас недавно появились, и не упоминать о них. Остальную работу Центра можно было показывать полностью. Я, конечно, не удержался и сказал: "Товарищ генерал, это же наши союзники. Зачем же мы скрываем от них технику, которую имеем? Тем более, что потенциальные враги наши ее хорошо знают. В иностранных авиационных журналах фотографии МиГ-23 давно имеются. А ведь такое отношение к друзьям может превратить их во врагов". Реакция генерала была правильной. Он спокойно сказал: "Я с вами согласен, но такую задачу мне поставил Главком и я должен ее выполнить". Мне понравился такой ответ: честный и прямой, без ложных обоснований.

Исполняя это приказание, пришлось нам растаскивать самолеты, а их было штук 12 (эскадрилья), по границам аэродрома. Опытный глаз польского главкома понял, конечно, что зачехленные самолеты на отшибе, это и есть то, что мы от него прячем.

И последний смешной эпизод, рассказанный самим маршалом. Где-то в середине срока его пребывания на должности заместителя Главкома ВВС, у Пстыго пошатнулось здоровье и его "списали" с полетов на реактивных самолетах, но разрешили летать на транспортных со вторым летчиком. Он выбрал для полетов транспортный Ан-24. Однажды он во главе группы офицеров должен был проинспектировать части ВВС, дислоцированные по северному побережью страны. Инспекция совершала облет района на самолете Ан-24, который пилотировал сам Пстыго. Возвращаясь после инспекции в Москву, они попали в крайне тяжелые метеоусловия, но вернуться и сесть на запасной аэродром не было возможности. Их в этой зоне просто не было. Пришлось пробиваться через сплошные облака, в которых началось обледенение. Из-за обледенения управление стало таким тяжелым, что, как говорил Пстыго, сил едва хватало, чтобы держать самолет в горизонтальном полете. А так как генерал был довольно тучным человеком, с головы и лба градом катил пот и заливал ему глаза так, что он не мог ясно различать показания приборов. На правом сиденье самолета в качестве второго пилота находился генерал Концевой, известный в ВВС весельчак и остроумнейший человек. Пстыго обращается к нему и говорит: "Возьми у техника полотенце и вытирай мне лоб, пот заливает глаза". Концевой, до того не знающий, как помочь командиру, быстро исполнил просьбу и усердно вытирал пот, действительно ручьем катившийся по его лицу. Эта борьба с природой продолжалась несколько часов. И когда Пстыге показалось, что силы все на исходе, облачность закончилась и самолет стал освобождаться ото льда. Ну, а когда обстановка окончательно нормализовалась, концевой задумался, и потом изрек: "Я когда летал на истребителях, все думал: а зачем на транспортных самолетах второй летчик? Я же вот один управляюсь. А вот теперь только понял". "Зачем же?" – спросил Пстыго. "Вытирать сопли командиру экипажа", – со знанием дела уверенно заключил Концевой.

И еще одна, можно сказать "виртуальная", встреча состоялась у нас с маршалом при подготовке к празднованию 55-й годовщины Центра. Центральное телевидение готовило передачу, посвященную этому юбилею. Нужно было взять интервью у тех, кто имел отношение к его становлению, но к этому моменту в живых остались только я из командования Центра да Пстыго из руководства ВВС, кому Центр был подчинен. Таким образом, кадры, относящиеся к первым годам существования Центра, включали поочередно воспоминания то бывшего замглавкома ВВС по боевой подготовке, теперь уже маршала Пстыго, то бывшего заместителя начальника Центра по НИР, так и не ставшего генералом.

Какой же вывод я могу сделать относительно маршала авиации Пстыго, основываясь только на тех фактах, которые касаются непосредственного общения с ним? Прежде всего, это человек, наделенный природным умом, достаточно хорошо образованный, обладающий твердым характером и умеющий принимать решения. По отношению ко мне он никогда не допускал грубости, называл только на "вы" и спокойно выслушивал даже мои возражения. Что касается рассказов о нем как о самодуре, то, может быть, он и проявлял в другой обстановке некоторые отрицательные качества, но это, наверное, свойство всех людей. По закону диалектики каждый из нас – это "единство противоположностей".

Выше я упоминал, что его по болезни списали с реактивной авиации, кажется, что-то было с почками. Я обратил внимание, что во время обеда он всегда употреблял какие-то таблетки. Но, несмотря на болезнь, он пережил всех своих соратников, прожив более 90 лет.