Авиакатастрофы и приключения

ПОДУШКИ НА СНЕГУ

Если рассказать о всех происшествиях во время работ по подбору площадок но заявкам геологов, старателей – никакой жизни не хватит. Разве что посоветовать молодым экипажам АН-2, работающим в условиях Крайнего Севера, быть повнимательнее. И всегда, как говорится, настороже. Помнится – прилетели мы на реку Лантарь. На дворе ласковый апрель. На борту подушки, матрацы, которыми загрузили нас ребята одного из участков артели «Восток», что в Охотске. Выгрузили это добро прямо на снег, укрыли брезентом, придавили аккумуляторами, порулили на взлет.

Во время разворота, чувствую, словно проваливаемся куда-то. Не раздумывая даю сектор газа до взлетного и одновременно жму на кнопку выпуска закрылков. Капот тут же поднимается высоко вверх. Вся мощь ревущего двигателя да тугая струя встречного ветра вырывают самолет из загадочной ямы. Набираем безопасную высоту, ложимся на обратный курс, смотрим вниз, а там… – голубые, зеленые, оранжевые подушки разбросаны на снегу – шалуном-ветром. Там же, где только что была наледь, – черная дыра воды, в которую едва не угодили мы сами.

Золотодобытчики соорудили тут аэродром Разрезное… Когда мы оставались у них ночевать, то председатель артели Вадим Туманов, тот самый, любил подтрунивать, приговаривая: подушки для себя поищите в тайге, матрацы вылавливайте в море, ну а остальное, так и быть получите у завхоза.

Похожую шутку погода сыграла и с нынешним командиром лайнера ИЛ-62 Юрием Манцом. Прилетел он на «Аннушке» вместе с начальником Удского аэропорта Борисом Соломенниковым на речку Шевли. Забрать мясо и пушнину у охотников. Благополучно приземлился закрыл самолет, пошел с начальником к домику охотников. Там не спеша попили чайку, поговорили о том, о сем. Отправились обратно, глядь, а самолета-то на прежнем месте и нету! Кинулись искать. За очередным поворотом излома реки увидели бедолагу: стоит на отколовшейся льдине целехонек. Пришлось браться за топоры да сооружать настил, чтобы подобраться к машине. Сколько воды в той речке утекло с тех пор. Уж ИЛ-18 освоил Юра, и Академию Гражданской авиации окончил, и на «шестьдесят втором» который год летает, а только знаю, до сих пор вспоминает тот случай.

К слову, многим ли нынешним экипажам известно, что существует хорошо испытанный способ проверки надежности, наледи, толщины ледового панциря, на который надобно впервые садиться. И способ этот, не поверите, огнестрельный. С ним меня как-то ознакомил командир самолета Володя Новиков. Подыскивали мы с ним площадку в долине реки Северный Уй. Где-то здесь должна быть огромная наледь, на которую мы с экипажем Володи Новикова садились однажды, но тогда нам не повезло – лопнул маслорадиатор и вместо Охотска вынуждены были по реке добираться до Нелькана, где просидели целую неделю в ожидании нового радиатора из Николаевска, а за это время погода уничтожила все наши следы. Тогда-то Володя меня и удивил. Сказал, показывая на прихваченный карабин:

– Петрович, толщина льда будет определена со стопроцентной гарантией.

Затем снял стекло иллюминатора и начал палить по льду с воздуха. Нам хорошо были видны отчетливые белые конусы, уходящие верхушками вглубь наледи примерно на метр. Сомнений не оставалось – лед надежный. Правда, оговорюсь, метод этот хорош только для чистого льда. Для заснеженного не годится.

На сей раз нас подстерегала другая опасность. Снижаюсь, вроде все нормально, как вдруг вижу, прямо из под самолета мелькнула оленья упряжка. Мчатся олени по курсу посадки. Резко даю правой «ноги», чтобы уйти от греха, не зацепить ненароком, перемахиваю через оставленные нами когда-то бочки с горючим и буквально грохаюсь на лед. При видимости четыре километра, в узкой горной горловине уходить на второй круг подобно смерти. Тормозим что есть силы, убирая закрылки, чтобы не побить обо что-либо, наконец чувствую неожиданный рывок хвоста самолета. Ясно. Оторван лыжонок. Выскакиваю – так и есть, срезан, как бритвой. Целехонькая вилка врезалась в лед проушинами намертво. Словно на якорь самолет стал.

Подсовываем под фюзеляж с Володей Гришко бочку с бензином обернутую чехлом, начинаем рубить лед под вилкой тупым топором. Оказывается, совершенно невозможно сделать толкового замаха – фюзеляж мешает. Рубить лежа и тяжело, и неудобно. Скользко на льду. Трудно устоять на ногах. А тут еще сумерки надвигаются. В конце концов решаем чуток передохнуть, да и голод – не тетка. Идти не можем – ползком движемся к двери самолета обогреться, перекусить. Вдруг средь этой глухомани – самолетный гул. Куда только усталость девалась. Врываемся в кабину кричим на УКВ: «Идете на нас. Ходу одна-две минуты».

Узнаем, что в воздухе командир звена Николай Коржов. Сел в начале полосы, прогромыхал по нашим следам, остановился. Из самолета вывалил весь экипаж – Геннадий Майков, Валерий Муратов. Беремся за хвост моего «Ана», играючи приподнимаем и подставляем лыжонок. Делов-то! Через два часа лыжи наших самолетов коснулись ВПП Охотска.

На следующий день, мы, как сильно обмороженные, решили поработать на готовые площадки, а Коржов снова улетал к Черному озеру, которое заинтересовало нас обоих. Пока нас грузили горючим в утренней темноте Коржова след простыл. Короток зимний день на севере. Время бежит неумолимо быстро. Часа через четыре, при подлете к Охотску, спрашиваю у диспетчера:

– Где Коржов?

– На связь не выходил, – отвечает Анатолий Бухтик.

– Примите все меры к установлению связи с бортом, запросите все пролетающие большие корабли, чтоб позвали экипаж на всех частотах, может на каком канале услышат. Позвоните в экспедицию, чтоб к моему прилету организовали поисковый отряд со всем снаряжением, – даю указания диспетчеру.

– Вас понял, выполняю, – ответил встревожено Бухтик.

Что с ним могло случиться? Пропал самолет – самое страшное, что может быть в авиации. Успокаивает одно – экипаж очень опытный и должен выпутаться из самых сложных неожиданностей.

Садимся и подруливаем под заправку. С вышки кричат по громкоговорящей связи:

– Командиру срочно зайти в АДП!

И так спешу! Вижу тревогу и озабоченность на лицах встречающих. «Что будем делать?» – спрашивает руководитель полетов.

По инструкции надо немедленно сообщать в Управление о потере связи с самолетом. Оторвем от работы десятки руководящих работников. Спасатели развернут широкий фронт работ, направят в район бедствия самолеты, а значит отменят ряд рейсов, причинив неприятности пассажирам. Все будут волноваться, переживать. Если задействовать аварийно-спасательную службу, работа которой отлажена очень четко в этом отдаленном и сложном районе полетов, то и ущерб для управления будет немалый. А если не сообщать, не поднимать паники, взять все на себя и не тревожить руководящий состав Управления, которому и без нас работы хватает! Если справимся с поиском, а ведь нам лучше всех известна обстановка и возможности экипажа, и примерное его местонахождение, то снимем груз ответственности и с Управления, и с аварийно-спасательной службы. Но если из-за нашего нарушения инструкции, которое выразится в промедлении оказания помощи экипажу, с ним случится непоправимое – головы нам не сносить.

В данный момент мы с руководителем полетов Григорием решали, какой же предпринять шаг. Прикинули возможные варианты: экипаж провалился под лед,- сел аккумулятор и нет возможности запустить двигатель и выйти на связь, оторвана хвостовая установка. Катастрофу отвергаем единодушно, зная огромный опыт Коржова. Принимаем решение: мы вылетаем в район Северного Уя и осматриваем все площадки. Если не найдем, тогда сообщаем в аварийно-спасательную службу. Два часа будем действовать на свой страх и риск. На том и порешили.

Подписываю задание и бегу к самолету. В самолете пять человек во главе с начальником партии Петром Пинчуком. Быстро здороваюсь, коротко объясняю задачу. Главная цель: через иллюминаторы осматривать всю местность, особое внимание обращать на следы. Самолет можно и не увидеть, а следы с воздуха видно хорошо. Взлетаем курсом на Северный Уй. На левом кресле Анатолий Гришко, в проходе Володя Гришко, мне необходимо заниматься картой и местностью. Через сорок минут выползаем из муры на свет Божий. Под ногами река Амка. Идем точно по трассе. Работаем молча, сосредоточенно. Каждый переживает за экипаж Коржова. Мысли – одна мрачнее другой. Тревожат неизвестность и погода в районе реки Северный Уй. Никто не знает, что природа приготовила нам на этот раз.

Незаметно проходит час полета. Вот уже показался берег моря и верховья рек Этанджа и Северный Уй. Они берут начало с одного высокого плоского мыса глубокими параллельными оврагами и бегут на север в двух километрах друг от друга, перпендикулярно Охотскому морю. Пробежав рядом километров пять, словно поссорившиеся подруги, резко меняют направление русел. Северный Уй сворачивает влево и несет свои воды в море Лаптевых, а Этанджа – полукольцом вправо, убегая назад, в Охотское море. Удивительны и начало, и конец. Для нас же они являются беспримерным ориентиром в невообразимом хаосе высоченных вершин, отрогов, кряжей, неимоверно похожих друг на друга. Осмотр начинаем с большой наледи с высоты 3000 метров. Вызываем аэропорт Нелькан по УКВ и выясняем, что им ничего не известно о пропавшем самолете. Это хорошо, значит мы на верном пути. Экипаж где-то здесь. На большой наледи ничего нет, на Черном озере тоже пусто.

– Неужели на мари? – делюсь мыслями с Анатолием.

– Да он хоть куда заберется, этот Коржов, – невозмутимо отвечает Анатолий.

Сквозь дымку слабо просматривается ровный след и что-то черное у кромки леса.

– Они! – радостно кричу я.

– Да нет, Петрович, это след сохатого, он сам стоит в лесу, – отвечает Анатолий.

– Вчера его здесь не было, откуда он мог притащиться сюда? – размышляю я.

Конечно, когда хочется найти самолет, можно принять все, что угодно, за искомый объект, это известно каждому. Все же слишком ровный и прямой след, не может быть, чтобы это был сохатый. Убираем газ и пикируем вниз сквозь плотные слои дымки. Ветер, как с цепи сорвался, треплет самолет, выворачивает руки. Да и самолет наш, кажется, висит на месте. Но вот слои дымки пробиты, и с высоты 600 метров отчетливо видим самолет, и копающийся под ним экипаж. Тут же передаем в Охотск, чтоб успокоить всех. Сами в вираже продолжаем осматривать место происшествия.

Самолет веревкой привязан к толстому дереву, черные комочки у хвостовой части самолета. Все ясно! Наша эпопея повторилась. Подходим ближе, теперь и они нас заметили: забегали, машут руками. Кто-то бросился в кабину самолета. Охрипшим голосом Коржов кричит по УКВ, украшая речь самыми доходчивыми словами:

– Уходите отсюда немедленно, чтоб вашего духа не было, сами выпутаемся, тут место такое, только на бульдозере летать можно!

– Что случилось? – спрашиваю.

– Глубокий снег, метра полтора, под снегом кочка с метр и кустарник. Лыжонок на пробеге уперся в кочку, стал вертикально, проломил фюзеляж, и в таком положении заклинил намертво. Самолет хвостовой частью оказался как ломом к земле прибит, – объяснил Николай Григорьевич. – Вот уж полдня рубим фюзеляж, думаем вырубить лыжонок, но топор, как мяч отскакивает от фюзеляжа. Тут мороз -52 градуса и ветер метров 18 в секунду. Не вздумайте садиться, а то еще хуже будет. Мы как-нибудь сами…

Последние слова были произнесены горестно и еле слышно. Мы выполнили вираж в узкой горловине долины на малой высоте и ушли по распадку далеко в сторону моря, может потому и слышимость уменьшилась. Доложили в Охотске, что самолет нашли и будем садиться где-то поблизости для оказания помощи.

– До вылета, – бодро ответил диспетчер.

– Что будем делать? – спрашиваю экипаж. Ведь за самоуправство отвечать придется всем вместе.

– Конечно, надо садиться, – в один голос отвечают оба Гришко.

– Молодцы, ребята, – хвалю их про себя, – настоящие мужики.

– Может на реке где примостимся? – предлагает Анатолий.

– А если под лед рухнем? – спрашивает Володя, – вон сколько промоин! Тогда нас Самсонов повесит!

Самсонов Анатолий Сергеевич – командир отряда и бояться его надо. Взгреет он нас за всю самостоятельность, это точно.

Да, положеньице! Надо осмотреть досконально местность в радиусе 2-3 километра, от самолета Коржова, дальше не дойдем, замерзнем!

Снова выныриваем из ущелья и проносимся над самолетом: подходящего ничего нет. Везде разломы, бугры льда, промоины, коряги, высоченные ели. Принимаем решение садиться в следы Коржова. Анатолий выпускает закрылки и медленно крадется к началу следов. Сейчас он держит ответственный экзамен. Это его первый самостоятельный подбор площадки. Я молчу, не мешаю, да и необходимости нет. Толя ювелирно усаживает самолет в следы, и почти, на месте останавливается. Ветер строго в нос. Самолет раскачивается, как бы танцует от радости. Гора свалилась с плеч.

– Толя, держи самолет на газу, а мы на помощь к Коржову, – напутствую друга и командира. Открываю дверь, ветер с силой хлопает так, что сбивает с ног. Прыгаю в снег и по самую грудь тону в нем. Ну чем не пух! Разгребаю руками песок и плыву, в нем, по-другому и не скажешь, огибая левое крыло самолета, в сторону следов. За мной плывет вся группа. Выбираемся на лыжню и уже быстрее спешим к Коржову, Коля бросается в объятия.

– Ну, черти, ну молодцы, и как вы додумались нас найти? – радуется Коржов. На глазах слезы, то ли от радости, то ли от мороза. Рядом стояли почерневшие Геннадий Майков и Валерий Муратов, отрешенно прислонившись к фюзеляжу. Левый борт раскурочен, но до вырубки лыжонка далеко. Решаем поднять хвост самолета и выбить лыжонок. Под вой ветра вдевятером хватанули самолет вверх и… О чудо! Лыжонок вместе с хвостовой установкой вываливается и падает в снег.

– Что значит сила! – восхищается Коржов.

– Оттираем руки и щеки, – командует Петр Пинчук.

Бросаемся в тесный кружок и оттираем руки и щеки, а чуть согревшись решаем: как же развернуть самолет? Ведь он стоит в пяти метрах от деревьев. Пилить не долго, но опасно, дерево может ветром бросить на крыло.

– И зачем ты сюда заехал? – спрашиваю Коржова.

– Хотел вырваться, применял все законы физики, которые учил в школе, но ветер и рыхлый снег не дали выполнить задуманное и, получилось, что навредил себе еще больше, – смеется Коржов.

– Все веревки па левую плоскость, будем крутить влево, – командую бригаде.

– Давайте! – крикнул Коржов на ходу и нырнул в кабину. Он быстро запустил двигатель, а мы как клещи уцепились за веревки и кронштейны, готовые удержать самолет. Взревел двигатель и вся бригада утонула в вихре снега, летящего из-под винта. Протащив нас метров десять, самолет начал уверенно разворачиваться влево. Стараясь перекричать рев двигателя, командую:

– Бросай крыло, ложись!

Через несколько секунд встаю, отряхиваюсь, протираю от снега глаза и ищу самолет. Он мчится по большому кругу поляны, снег летит огромными фонтанами через верхние плоскости. О, ужас! Слева кто-то торпедой ныряет под снегом на веревке.

Почему Коржов не останавливается? Неужели решил взлетать? Меня обдает жаром. Это тюрьма. Убьем человека, если уже не убили, о кочку или какой-нибудь пень. Подсказать не можем, а Коржову не видно, что творится сзади. Мы замерли и ждем развязки. Самолет развернулся и несется на нас. Человека теперь не видно, а мы так облеплены снегом, что друг друга не узнаем и не знаем кто «вздумал» прокатиться на веревке. Жив ли он? То, что приближалось к нам, самолетом назвать было трудно. Блестел лишь диск винта, а все остальное было скрыто в огромном бушующем облаке снега. Все это походило на какое-то страшилище, все вздымающее и разносящее на своем пути. «Да он же нас порубит!» – мелькнуло в голове. Самолет лихо развернулся и остановился рядом с нами. Из форточки появилась счастливая физиономия Коржова. Он показывал большой палец.

– И зачем Антонов лыжонок придумал? Он без него как истребитель с ускорителем, сам в воздух рвется.

– Там же человек на веревке! – зло бросил я ему.

– Да ты что? – испуганная гримаса Григорьевича исчезла в кабине, и в одно мгновение, громыхая унтами, он выскочил к нам. Мы пробирались к противоположному крылу, где под снегом копошилось что-то непонятное. Хватаем снежного человека и втискиваем в фюзеляж. Быстро сбрасываем одежду с дрожащего работника экспедиции. Снег проник через всю одежду до носков, раздув все до полного объема. Надо было все вытряхнуть, протереть тело спиртом и налить в рот граммов пятьдесят без всякой закуски.

– Никогда я еще так не катался, – заикался Пинчук.

– Прости меня, старого дурака, – оправдывался Коржов.

Оказалось, что когда все упали в снег, кем-то брошенная веревка захлестнула туловище начальника партии и он, на спине помчался за самолетом, цепляясь руками за кусты под снегом, где больше всего попадался шиповник:

– Черт бы его побрал, – ругался Петр.

Мы были рады, что все так удачно закончилось и можно было улетать. Спасатели остались в самолете Коржова, а мы с Володей побрели, а вернее поплыли в снегу к своему самолету, и, когда поравнялись с крылом, сползли в глубокую яму, с чистой высокой травой, багульником и голубикой, усыпанной крупной мерзлой ягодой. Забыв обо всем, пригоршнями отправляем ягоду в рот. Ягода примерзает к языку, но быстро тает превращаясь в кисло-сладкий сок.

Над головами проносится самолет Коржова. В чем дело? И только тут доходит до нашего сознания, почему мы стоим в траве. От взгляда на свой самолет становится жарко и ягода застревает в горле. Самолет стоит на пьедестале и нижний обрез двери мне как раз до подбородка. Как же в него забираться в меховой одежде и как взлетать. Коржов раньше нас увидел с воздуха эту картину и кружится над нами, волнуясь за нас. Анатолий в замерзшее стекло ничего не видит и не подозревает, какая опасность нас подстерегла. Пока он газовал, снег полностью был выдут и самолет оказался на ходулях. Осторожно тяну подножку, самолет стоит устойчиво, значит трамплины под лыжами достаточно прочные. Осторожно забираемся внутрь, проходим строго по центру, объясняем Анатолию ситуацию. От его беспечности не остается и следа. Передаем Коржову, что будем пробовать взлетать, иначе порыв ветра свалит самолет на то или другое крыло с плачевными для нас последствиями. Выпускаем закрылки на 45° и ждем самого сильного порыва ветра. Надо с трамплина перепрыгнуть через метровую яму с травой на продолжение следа. Засыпать пустоту нет возможности: снег сыпучий как сахар, вязкости никакой. Коржов подсказывает, что действия должны быть решительными и энергичными. Ждем минуту, другую, и – вот он, порыв. Самолет загудел, захлопали предкрылки. Ветер вот-вот сорвет его с места. Резко даем газ и отпускаем тормоза. Штурвал полностью взят на себя. Сердце колотится. В мозгах одна мысль: «Ну, дорогой, не подведи!» Самолет, сорвавшись с места, летит метров 15, проседает, мягко касаясь кончиками основных лыж о снег и тут же уверенно, опершись крыльями в тугие потоки ветра, взмывает в голубую высь, сотрясая ревом двигателя морозные ущелья. В душе буря радости. За нами тянутся длинные серые шлейфы инверсии.

– Молодцы! – кричит нам Коржов. – Ваш и свой вылеты мы передали Охотску.

– Спасибо, до встречи в Охотске!

Самолет Коржова растворился и исчез в сизой дымке. Мы решаем довести дело до конца.

В безопасности Черного озера теперь была полная уверенность. То, что мы принимали за пар, было пургой. Наледь, названная нами Черным озером за ее цвет, располагалась в наименьшем сужении горного массива реки Северный Уй и являла собой настоящую аэродинамическую трубу. Над материком свирепствовали морозы ниже 50°, в то время как море было незамерзшим и хранило в себе массу тепла. Тяжелый морозный воздух прорывался меж гор к морю с огромной скоростью, сокрушая все на своем пути.

На нас давило чувство невыполненного долга. Заказчики ждали работы, а мы пока несли одни неприятности. С этим надо было кончать. Делаем круг над озером и заходим на посадку. Лед ровный и чистый, как зеркало. Наледь по размерам километра два и метров двести в ширину. Решаем на скорости ударить основными лыжами о лед и тут же отскочить. Если не будет пролома льда произвести посадку. Подводим самолет к точке выравнивания и четко видим массу трещин во льду, глубиной не меньше метра. Облегченно вздыхаем и смело скользим по льду, создавая лыжами адский раскатистый грохот. Тормозим, выпрыгиваем на лед. Какое блаженство! После стольких волнений ходить там, где никто не ходил! Это победа, хоть маленькая, но приятная.

Оцениваем надежность поверхности и спешим разметить площадку. Ветер поутих. Солнце скрылось за сопками. Восточные склоны гор, уходящие в поднебесье, серебрились в розовом свете. Анатолий с топором в руках штурмовал ближайший склон сопки. Добравшись до первого дерева, он обхватил его ствол и тут же закувыркался в лавине снега вместе с деревом вниз по крутому склону. Мы с Володей удивленно наблюдали за пируэтами Анатолия. Он, чертыхаясь, вытряхивал снег из под ворота, тащил обломки дерева к самолету.

– Хоть тут повезло, рубить не надо, – заметил Володя.

– Чуть шею не сломал, а ты «повезло»! – обиделся Анатолий.

– И как только стояла эта трухлявая соснища, надо ж было выбрать именно ее.

– Молодец, хорошо выбрал, и дров много и дело быстро сделано, – похвалил я его.

Быстро выложили посадочный знак «Т», концевые ограничители, сделали замеры всех параметров, необходимых для составления инструкции, с заходом солнца произвели взлет. Используя более часа сумерек в этих широтах и положенного часа после наступления темноты, мы прибыли в Охотск. Праздничным сиянием огней ВПП встретил нас Охотск.

– Ну что, все-таки сели на Черном озере, – спросил нас Коржов.

– Да, Григорьевич, аэродром на славу. Сейчас буду писать инструкцию, – ответил я.

– Пиши быстрее, а то утренним рейсом нам с тобой лететь к командиру отряда в Николаевск на «ковер». Инженер Борис Ижко сообщил о наших поломках и вот РД.

– Дело сделано – можно и на «ковер», – спокойно ответил Коржову.

На следующий день, под монотонный гул двигателей АН-24 перебросил нас через купол Охотского моря в Николаевск-на-Амуре. В кабинете командира отряда было непривычно для нас тепло и тихо. Анатолий Сергеевич пожал нам руки, и, довольно хохоча, оглядывал нас словно динозавров. В меховой одежде, с почерневшими от мороза лицами и виноватыми ухмылками, мы, как нашкодившие первоклашки, разглядывали свои унты, будто сто лет их не видели.

– Что, курепчики, наломали дров? – начал «из-за угла» Самсонов. – Этот молодой арап, у него еще ума нет, – показывал на меня Самсонов. – А ты, старый, седой пень, куда лез? – обращался он к Коржову.

– Так вы же сами приказали подобрать площадки, вот мы и подбирали.

– А если бы вы там померзли? – наступал командир. – Поотрывали лыжи и летаете без них в таких местах!

– Да оторвали всего по одному, Ижко от безделья только жалобы пишет, пусть хоть поработает, – оправдывался Коржов.

– Он поработает, а вам объявляю по выговору, можете идти в ресторан обмыть.

– Приглашаем вас за компанию! – вставил я.

– Нет уж, кто заработал, тот и отмечает, – рассмеялся Самсонов.

На том и порешили. А на месте Черного озера вырос потом добротный поселок, где с удовольствием, работали вертолетчики.