Азарт

Сексофазатрон

Рябинкин простудился, несколько дней пил малиновый чай да валялся в постели. Телефон не отключал, и тот молчал, словно набрал в трубку воды. Ни одного письмеца не пришло по электронной почте с предложением работы. Бурлящий мир, казалось, забыл о существовании детектива. Несправедливость и жестокость вроде бы уснули на время или вовсе исчезли из жизни. Приутихли грабители, раскаялись в преступлениях убийцы. Перестали отлавливать лохов мошенники, симпатичные цыпки прекратили заманивать в постели простофиль. Политики перестали строить козни друг против друга. Бизнесмены накопили столько бабла, что больше им уже и не требовалось. А у Ефима за душой ни копейки, однако он не унывал, доедая сухари, оставшиеся с последнего гонорара за скрупулёзно раскрытое преступление. На столе духмяный чай и непочатая бутылка светлой, которую берёг до выздоровления. Голос охрип — это не звуки, а скрежет мягкого металла. Сыщик втайне радовался. Не надо ни с кем говорить, ни фига не нужно доказывать, выведывать тайну за семью печатями. Заколебали неизвестности. Без напряга можно жить и в постели, изредка вставая по нужде и свято веря: здоровое тело в конце концов возьмёт своё, согнёт хворобу в бараний рог, восторжествует здоровый дух.

Детектив читал рассказ об очередном приключении Шерлока Холмса, когда тишину в квартире порвал телефон. Звонил приятель из полиции, искренне удивившийся тому, что Ефим заболел и не обратился в больницу. Полицейский собрался пожелать скорейшего выздоровления и положить трубку, но Рябинкин хрипло спросил, зачем звонил. Оказалось, ему предлагали висяк — дело, которое не удалось раскрыть по горячим следам. Может, удастся нащупать какой-либо свежий подход к прояснению загадочной смерти ученого-биолога, ставшего торгашом. Есть свидетельство, подписанное судебно-медицинским экспертом, подтверждающее: остановка сердца могла быть вызвана искусственно, если учесть отсутствие патологических изменений в его работе. Однако следов каких-нибудь вредных веществ в организме обнаружить не удалось. Учитывая своё беспомощное состояние, сыщик ничего конкретного другу не пообещал.

Речь шла о знаменитом Павле Львовиче Лакове, одним из первых в научном мире примкнувшем к кооперативному движению. Он зашибал бабки и тогда, когда коллеги бедствовали, получая на кафедрах почти столько, сколько нищие на помойках. Лаков открыл в центре мегаполиса крохотную аптеку «Знахарь», где сбывал травы и порошки. Кто-то относился к этому как к шарлатанству — немало народу интересовалось целительной силой растений. Заглядывали к нему пожилые люди или разочаровавшиеся в больничных лекарях. Заходили порой пациенты, в которых сама официальная медицина разуверилась, вынужденно признавая бессилие.

Интернет завален статьями об учёном и бессчётными комментами к ним. В преподавательской среде многие осудили отступника, предавшего науку ради золотого тельца. Их комментарии брызжут желчью и нескрываемым презрением. Павла Львовича называют то троянским конём, то случайным прохожим в науке, накропавшим диссертацию со студенческим подспорьем. То, что некоторые его труды переведены на иностранные языки, недоброжелатели объясняли конъюнктурой и заурядным везением. Чертыхнётся человек, нахамит офигительно — значит, завистник, бывший коллега выпускает пары. Недруги налицо, зачастую влиятельные, хотя непримиримой злобы не чувствовалось. Стаи ворожей и приворотчиков польщены: настоящий учёный присоединился к ним, признав в снадобьях лечебную силу. Никто из знахарей даже не помышлял о соперничестве с Лаковым. Его авторитет стал внушительным, рея над ними знаменем. Покушаться на знаменитость? Это равносильно ниспровержению святая святых. Жена учёного уверяла, что он был крепок физически, как дуб, и что его убили. Ругала на чём свет стоит оперов, не сумевших выйти на след преступника. Её несложно понять. Аптека без хозяина захирела, готова вот-вот обрушиться. Женщине понравилась роскошь, поездки за границу. Без предприимчивого супруга наладившийся уклад трещал по швам.

Ефим не шибко жаловал науку: ему казалось, что она околесицу стремится выдать за основную истину. Проще свихнуться, чем найти тропу в её дебрях. Детектив никогда и не лез в них. Пусть этим занимаются другие, более башковитые. У него собственных хлопот полон рот, хотя знахарство само по себе не лишено интереса. Он помнил немудрёную историю. В их деревушке когда-то не было ни врача, ни фельдшера, а исцелением занималась его прабабка, и кое-кого она буквально вытаскивала из могилы. Лечила молитвой и травами. Павел Львович к молитве вряд ли прибегал. А как пользовал пациентов? Рябинкин ясно видел, что Лаков совмещал аптекаря, и врача, и даже шептуна. Это могло произойти исподволь, так как настоящий доктор скорее пропишет таблетки, чем какую-либо траву. Учёному наверняка приходилось подбирать аналоги распространённым лекарствам. Причём весьма удачно. Вот лишь некоторые заголовки статей о нём: «Возрождение приворота», «Знахарь милостью Божьей», «Проникая в душу трав», «На дружеской ноге с растениями»… Чувствовалось: в комментах благодарность пациентов искренняя, таких откликов много — тех, кому помог лекарь.

Сыщик обратился к его личным статьям. Он писал о бессмертнике, женьшене, тибетском рецепте молодости, мать-и-мачехе, пчелином яде, химический состав которого до сих пор изучен не полностью. Автор стремился проникнуть в тайны, до времени не приоткрытые природой. Статья «Сексофазантрон» посвящена сексуальному долголетию мужчин. Павел Львович назвал сексофазантроном порошок из высушенных корней петрушки, укропа, хрена и женьшеня, выдвинув лозунг «не трусь и трахай!», обращённый к тем, кому за шестьдесят.

Ефим поднялся с тёплой постели и направился на кухню. Там он откупорил бутылку, налил в стограммовый стаканчик и выпил, не закусывая, хотя на столе лежал аппетитный сухарь. Потом лёг в постель, укрылся с головой одеялом и стал читать по навороченному мобильнику учёные труды. О чём он только не писал! Сексофазантрон был его ноу-хау, он открыл также новые целебные свойства подорожника и чеснока, зверобоя и лука. Небольшие статьи посвящены учёным девятнадцатого века. Восхищался многими из них за самоотверженность и преданность делу жизни. И это человек, которого хором корили за предательство науки. Всю ночь не выпускал детектив из рук телефон. Когда рассвело, стало клонить в сон, однако он поспешил прогнать его, одолев ещё одну работу. Лаков не имел секретов, щедро делясь с читателями львиной долей из того, что узнал сам.

Наступил, наконец, желанный час, когда люди появляются на работе, открывают кабинеты, включают компьютеры. Рябинкин звякнул приятелю.

— Знаешь, удалось разгрызть орешек, который ты подкинул.

— Не может быть.

— Стопроцентно.

— Ни фига себе. Ну и как?

— Думаю, предварительное следствие пришло бы к тем же выводам, что и я, если б нашлось время для чтения статей покойного. Он создал порошок под названием сексофазантрон из высушенных корней лекарственных растений. А главное, пробовал порошки и лекарства на себе. Применял по нескольку раз, убеждаясь как в эффективности, так и в безвредности. Такой антропос. Честный в малом, не только в большом. Образцом для него являлись лучшие русские ученые. С сексофазантроном он перемудрил. Порошок, скорее всего, сработал, но сердце не выдержало. Ему тоже было за шестьдесят.