Бабье лето

Стачка на пятой авеню, классово-сознательный капиталист и растоптанная визитная карточка

На Пятой авеню, неподалеку от отеля, сегодня бастовали служащие магазина шелковых изделий фирмы Бартон. Витрины пылали фиолетовым светом — это излюбленный цвет бартоновского дамского белья. Там стояли немного комичные манекены в голубых, розовых и белых рубашечках из дакрона, их улыбка, по сравнению с улыбками женщин перед витриной, вовсе не казалась искусственной. То была улыбка людей из порядочного общества, точно скопированная, даже с капелькой сарказма, свойственная манекенам, актерам, духовным отцам и кандидатам на выборах, улыбка, сдобренная толикой национального оптимизма.

Перед магазином прогуливался тощий мужчина в пенсне: он был втиснут между двумя негнущимися, точно риза, щитами. На щитах было написано:

Тощий человек в пенсне был явно недоволен своей участью, которой он скрепя сердце покорился, видимо, исключительно из чувства солидарности с коллегами. Было похоже, что он принадлежит к категории служащих, оплачиваемых получше, возможно, это был бухгалтер. Мимо него двигалась надушенная, элегантная толпа Пятой авеню, и наш забастовщик, против своей воли, взывал к ней не только плакатом, но и слегка охрипшим неуверенным голосом:

— Не покупайте, пожалуйста, в этом магазине. Mister Barton is unfair[21].

Воротник его пальто был поднят, и он старался поглубже упрятать голову. Неожиданно перед ним остановилась дама, одетая с причудливой изысканностью; она покачала красивой американской головкой и укоризненно проговорила:

— That's you, mister Schnitzer?[22]

— Ox, к вашим услугам, — голосом, полным страдания, отозвался несчастный Шнитцер.

Элегантная дама уже не обращала на него внимания и прошуршала дальше, оставив колеблющегося пикетчика в облаке крепкого аромата сирени. Мистер Шнитцер почувствовал себя раздавленным. Теперь он подавал голос только изредка, внимательно приглядываясь к прохожим.

Наконец прибыла подмога: смуглый, явно итальянского происхождения продавец со звучным голосом. Он хлопнул бедного господина Шнитцера по спине и не без иронии во всеуслышание похвалил его:

— Mister Schnitzer, — воскликнул он, — вы знатно квакали, вылинявшая шкура!

— Могу я уйти? — спросил мистер Шнитцер с надеждой в голосе.

— Бог с вами, — ответил итальянец, — бегите домой, старый революционер!

И загорланил голосом, потрясшим Пятую авеню:

— Не покупайте у Бартона, Бартон мошенник!

То была более цельная натура, чем раздвоенный мистер Шнитцер.

Поблизости находился еще и третий актер этой маленькой драмы на Пятой авеню, который в силу каких-то обстоятельств пока держался в тени. Это был розовощекий господин, на чьем лице, как в зеркале, отражалось все, что происходило в его, как видно, самодовольной душе. Он несомненно жестоко страдал от каждого выкрика буйного итальянца, причем на его физиономии последовательно изображались ужас, гнев и под конец решимость. Итальянец перешел тем временем к более действенной форме борьбы против несправедливого мистера Бартона и запел нечто, звучавшее приблизительно так:

То было народное творчество, импровизация от души, и человек с более поэтической натурой, чем у краснолицего господина, нашел бы в этой песне усладу. Но этот прохожий напоминал самовар, готовый, казалось, вот-вот взорваться. Он, видимо, не любил ругани, и пристрастие итальянца к шуму выводило его из себя. Он вошел в магазин, провожаемый неаполитанскими ругательствами, и некоторое время спустя возвратился, неся в руках большую белую коробку, вероятно, с дамским бельем.

Сначала он намеревался незаметно проскользнуть мимо разъяренного продавца, но затем в нем проснулась классовая гордость, и он надулся, как индюк.

Итальянец оцепенел. Потом, подчиняясь своему южному темпераменту, со страшной горечью в голосе сказал краснощекому:

— Thank you, thank you.

Тот сделал вид, что не слышит.

— Дамское белье — это главное в жизни, правда? — продолжал итальянец. — А что кому-то нечем кормить семью — это вам безразлично?

— Да, мне это безразлично, — произнес краснощекий господин. — Мне тоже никто ничего и никогда не давал даром.

— Верните это белье, — попросил итальянец, — и скажите, что вы зайдете за ним завтра.

— Я именно потому и купил его сегодня, — ответил человек с розовым лицом, — что хотел продемонстрировать мистеру Бартону свою симпатию. У меня тоже магазин дамского белья.

И он ушел без дальнейших объяснений. Только оставил итальянцу визитную карточку с адресом своей фирмы. Не для того, чтобы ему могли прислать секундантов. Скорее потому, что у него выработалась привычка рекомендовать свой магазин во всех случаях жизни.

Итальянец еще долго и яростно топтал белую визитную карточку.